Машины миновали беззвучно открывшиеся ворота и оказались во дворе особняка.

— Товар прибыл, — доложил дежурный по внутреннему телефону.

— Пусть Корт поднимется. Сейчас! — приказал Альбер.

— Есть.

— Второе. Медики сообщили, что с «трехсотым»?

— Один из них — рядом, — Дайте ему трубку. — Есть. — Дежурный кивком подозвал врача.

— Докладывайте.

— Проникающее ранение в брюшную полость. Судя по всему, смертельное. Он вряд ли выживет.

— А вот на это мне наплевать — выживет он или сдохнет! Вы слышите — наплевать! — Альбер перевел дух. Кретины! — Отвечайте по существу: через какое время он будет готов для допроса и сколько конкретно ему жить?

— Это зависит от…

— Я не закончил. Сколько времени он будет активно жив, чтобы прояснить все, что случилось?

— Максимум час. Может — чуть больше. Переливание крови уже сделано, все необходимое для приведения в сознание — тоже. Полагаем, будет готов давать показания через десять — пятнадцать минут.

— Как только очухается — сразу ко мне, вы поняли? Немедленно! И еще: сделайте что-нибудь, чтобы он не догадался о степени своих повреждений. Чтобы был уверен, что проживет еще лет двести богатым, здоровым и счастливым! Это, надеюсь, в ваших силах? — произнес мужчина с издевкой.

— Да.

— Выполняйте! — Он со злостью бросил трубку.

Альбер нажал кнопку управления на панели, и на окно опустились бронированные металлические шторы. Только после этого закрыл жалюзи, включил подсветку — иллюзия, что он сидит спиной к окну, за которым уже ясный день, была почти полной. Вот только — света многовато; мужчина передал режим подсветки управляющему компьютеру — «за окном» наступили предрассветные темные сумерки ненастного дня. Включились белые люминесцентные лампы, расположенные позади стола; пучки света были отрегулированы так, что любой посетитель чувствовал себя рептилией на предоперационном столе хирурга-экспериментатора.

Тем не менее Альбер поморщился: света, особенно яркого, он не выносил. И хотя его изрезанное морщинами лицо казалось загорелым, как у человека, много бывающего на свежем воздухе и открытом солнце, — это было чистой иллюзией.

Оливковый «средиземноморский» загар мужчина приобрел в солярии на третьем этаже особняка: принятые правила должно соблюдать хотя бы внешне. Солнца, как и света, он терпеть не мог.

Раздался зуммер интеркома.

— Слушаю.

— Корт в приемной.

— Пусть войдет.

— Есть.

Хозяин поднял глаза на вошедшего, процедил, почти не разлепляя губ:

— Товар.

Корт выложил на столик кассеты. Хозяин придирчиво осмотрел их и спрятал в стол.

— Материалы.

Так же молча командир пловцов извлек из сумки несколько пакетов:

— Видео-и фотосъемка места происшествия и материалы для идентификации трупов.

— Что именно?

— Образцы крови, волос и «пальчики».

Альбер нажал кнопку. Появился молодой человек, скорее похожий на манекен серийного производства или новенький, с иголочки, сержантский китель: если он и имел какие-то индивидуальные черты, выделить их было невозможно.

— Пакет — в лабораторию. Результаты сразу по получении — немедленно ко мне на стол.

— Есть.

— Я хочу знать ваше мнение по поводу происшедшего инцидента, — обратился Альбер к Корту. — Что там произошло на самом деле? Нападение группы, подобной вашей?

— Нет. Это сделал один человек.

— Диверсант? Профессионал?

— Судя по результату, это именно так.

— Вот как? А точнее?

— Это был тот, с кем проводилась «работа». Вернее — «обработка».

— Итак: вы обнаружили ампулы. Догадаться, что это такое несложно профессионалу вашего уровня. И вы продолжаете настаивать, что после… обработки этот человек был способен расправиться с четырьмя вооруженными людьми, двое из которых — достаточно квалифицированные специалисты именно в смысле… э-э-э… действия?

— Были.

— Что?

— Были. Теперь это просто трупы.

— Вы настаиваете на своей версии?

— Вы спросили мое мнение, я ответил. Ну а что до версий или аналитики — это не мой предмет.

Снова зазвучал зуммер внутреннего телефона.

— Слушаю.

— Объект готов к разговору. Правда…

— Да!

— …он несколько перевозбужден от введенных препаратов. И еще — мы можем гарантировать его… активную деятельность только в течение тридцати — тридцати пяти минут.

— Немедленно ко мне.

— Есть.

— Корт, я попросил бы вас задержаться на некоторое время. — Хозяин нажал кнопку. Появившийся «китель» застыл бездушно в дверях, ожидая команды. — Проводите в бокс.

— Есть. — «Манекен» повернулся в полупрофиль, кивнул Корту, приглашая следовать впереди.

За окном хлестал плотный дождь. Вода стекала по стеклу, делая его похожим на отлитое мастером произведение; но очертания влажных узоров менялись прихотливо и скоро, можно было любоваться ими бесконечно долго и — думать.

Константин Кириллович Решетов, закутанный в махровый халат, с волосами, еще влажными после ванны, сидел в удобном низком кресле и курил первую за день папиросу. Аромат прекрасного табака наполнял комнату: папиросы он изготовлял всегда сам из смеси турецких, Каролинских и английского трубочного Табаков. В отдельной комнатке стояла и специальная машинка, принадлежавшая еще его деду, затем отцу. Мужчина перемешивал и измельчал табаки всегда вручную, толстым тесаком, и только затем набивал гильзы. Именно во время этого занятия к нему приходили самые светлые идеи.

Решетов позвонил в колокольчик. Через пять минут появилась горничная с подносом, на нем — чашка свежеприготовленного кофе. Оставив поднос на низком приставном столике, женщина удалилась; он взял толстостенную чашку и с удовольствием отхлебнул обжигающего напитка.

Просыпался Константин Кириллович не рывком и не сразу. Он всегда с иронией читал какие-то заметки, авторы которых предлагали читательской «пастве» буквально вытряхиваться из постелей, бежать немедля «от инфаркта», лезть под ледяной душ… Эти идиоты сами пытались когда-нибудь выполнить то, что предлагали? Беспросветная глупость!

Точно с таким же маниакальным самомнением многие сетовали на то, что сон отнимает у людей чуть не треть активной жизни, выдумывали способы кто — сократить, кто — вообще обойтись без сна, заменить его пятнадцати-двадцатиминутным «глубоким медитированием»… Эти же «ученые» вывели, что лучший сон — это крепкий и без сновидений… Словно в яму провалился — и продолжай активную жизнь! Будто человек — не живое, духовное существо, а механизм, функционирующий в заданном режиме, и ночь — просто досадное недоразумение, когда «машина» должна дозаправиться в некоем «боксе» и — вперед, к новым свершениям… Свершениям — чего?.. Все — суета сует…

Константин Кириллович Решетов всегда полагал, что сон есть иная ипостась работы и интеллекта, и души. И всегда пытался вспомнить сновидение, особенно если был чем-то удивлен или напуган… Люди, имевшие с ним дело, считали его человеком рациональным, и были бы крайне удивлены, если бы проведали об этой его привычке. Но сам он знал твердо: жизнь гораздо разнообразнее и мудрее, чем представляется, и, чтобы принять правильное решение, необходимо анализировать и сопоставлять все ее составляющие. Особенно, если от твоих решений зависят судьбы и жизни сотен тысяч, а скорее, миллионов людей.

Вода стекала по стеклу, делая его похожим на отлитое мастером произведение, влажно-изменчивое, делающее очертания за окном сказочными. В эти минуты, пока организм еще не перешел в режим полного бодрствования, Решетов думал о разном. Он вспоминал прошлое, людей, которые его любили и которых любил он сам, вспоминал пруд в деревне Сосновое, где ловил карасей мальчуганом, вспоминал, как едва не утонул в пятилетнем возрасте, бросившись вытаскивать упавшего в воду котенка, вспоминал запах сена и хвои, струганных досок и большие сильные руки отца, орудующего рубанком… Отец погиб в первый месяц войны, но похоронка на него затерялась, и мать продолжала ждать его до сорок шестого…

Вода стекала по стеклу… Вода… Ну да, ему снилась вода… Словно он нырнул, совсем неглубоко, вода была мутной и зеленоватой, водоросли стелились над головой, а он силился вдохнуть и не мог… Проснулся вдруг, сердце билось, словно пойманная рыбка в руке, и он не сразу понял, где находится… Повернул голову, увидел фосфоресцирующий циферблат часов — без пяти четыре… Катя спала рядом, свернувшись в клубочек… Стараясь не разбудить девушку неловким прикосновением, он обнял ее, тесно прильнув к худенькой загорелой спине… Он чувствовал исходящее от нее спокойное тепло, вдыхал запах волос… Сам не заметил, как снова уснул. На этот раз ему снилось что-то приятное, что — он не вспомнил… Осталось только ощущение — будто теленок-несмышленыш тыкался влажно ему в лицо и в ладони, словно ища защиты от всех страхов — и существующих, и мнимых…

Кофе выпит. Папироса выкурена. Мужчина встал, прошел в другую комнату, неторопливо и тщательно оделся, спустился на второй этаж и прошел в кабинет. На столе уже лежал список дел на сегодня.

Да и еще… Похоже, люди стали умнее за последний год… И политическое шоу забавляет их куда меньше, чем раньше… Если кто и играет в политику, то делает это как-то без прежнего азарта — публика заскучала. И дураков участвовать в массовках, как это было совсем недавно, уже не найти… Все понимают — помимо актеров, суфлеров, рабочих сцены и тех, кто за сценой, существуют еще сценарист и режиссер… Люди талантливые и незаметные, они могут преспокойно наблюдать за действом из зрительного зала, а то и поучаствовать в представлении статистами из чистого любопытства и остроты ощущений… Но есть еще и те, кто заказывает и сценарий, и музыку, кто оплачивает талант постановщиков и мастерство актеров… Кого они представляют? Себя. Только самих себя.

Решетов усмехнулся… Сколько восходящих звезд видел он на своем веку, звезд, возомнивших себя Солнцем… От них не осталось не только пыли, но и воспоминаний людских… А помнят лишь «актеров», «любимцев публики», особенно тех, кто умел вовлечь зрителей в кровавые шоу-массовки — будь то беспорядки или революции… Ни режиссеров, ни сценаристов, ни их заказчиков не знает никто.

Хватит философствований. Многовато для одного утра. Пора работать. Итак…

Первое. Биржевые сводки… Стоп!

Вода. Почему ему снилась вода?.. Мужчина нажал кнопку интеркома:

— Марина, от Дорохова есть что-нибудь?

— Пока нет, Константин Кириллович.

— Он еще не вернулся в Москву?

— Нет. Он в отпуске. Связать вас с Игорем Федоровичем?

— Нет. Найдите Дорохова. Сейчас. И свяжите меня по прямому.

— Да, Константин Кириллович.

— Марина…

— Слушаю, Константин Кириллович?

Так что он хотел узнать? Ну да, о Дорохове. Нет, такое начало утра абсолютно никуда не годилось! Решетов никогда не отличался особой нерешительностью и в случае необходимости умел действовать скоро и точно. Но сейчас — сейчас он просто суетится. Признак растерянности… Почему, отчего? Он ведь прекрасно знал, что Марина четко и однозначно понимает приказы и уже предприняла все необходимое для немедленной связи.

— Слушаю, Константин Кириллович? — повторила девушка.

— Одну большую чашку кофе.

— С молоком?

— Да, как обычно.

Девушка вошла через несколько минут, внося на подносе дымящуюся чашку.

Решетов быстро взглянул на нее:

— Связаться не удалось?

— Нет.

— Даже по моему каналу связи?

— Даже так.

— Пытайтесь снова.

— Да, Константин Кириллович.

Мужчина вынул из коробки папиросу, чиркнул спичкой. Девушка оставила на столе перед ним чашку и удалилась. А он наблюдал, как струя папиросного дыма медленно скручивается в спираль… Как сказал бы последний генсек, процесс пошел. И пошел по некоему совершенно неуправляемому руслу… Вернее, управляемому, только… Тут есть над чем подумать. Крепко подумать.

Марина плотно прикрыла за собой дверь кабинета. Села за компьютер, набрала код входа в одну из сетей связи, затем — сложный цифровой код-пароль. Чуть помедлила, пальцы забегали по клавиатуре. На спокойном, цвета морской волны фоне высветились два слова: «Кришна обеспокоен».

Одним нажатием клавиши она уничтожила набранную информацию, набрала специальный код очистки оперативной памяти и стерла все, что касалось использования шифра-пароля. Откинулась на спинку кресла. На сердце было тоскливо. И еще — страх. Только теперь это был другой страх, не тот, с которым она жила последние полгода.

Ей вдруг подумалось, что теперь страх будет сопровождать ее всегда. Нужно научиться как-то жить с этим. Если… Если с этим вообще можно жить.

Девушка посмотрела в окно, полуприкрытое жалюзи. Вода стекала по стеклу, делая его похожим на отлитое мастером произведение, превращающее очертания за окном во влажный и сонный мираж.

Огромный кабинет отделан темным мореным дубом. За громадным, крытым зеленым бархатом письменным столом сидит мужчина. Приближенные называли его — Магистр. Ему за пятьдесят, а скорее даже — за шестьдесят. Прекрасно сшитый темно-синий, с едва заметной полоской, двубортный костюм скрадывает возможные недостатки фигуры. Крупная голова неподвижна, мужчина смотрит в одну точку.

За окном — густой осенний сумрак, дождь. Плотные портьеры на окне чуть раздвинуты, мужчина встает, подходит к окну, смотрит на высокие сосны. Низкое, лилового цвета небо словно притиснуло их к земле, верхушки кажутся тяжелыми и грузными, и совершенно непонятно, как эти тонкие стволы не переломятся под такой невыносимой тяжестью… Барокко. Русское барокко.

Магистр любил непогоду. Она прекрасно гармонировала и с его обычным настроением, и, как он полагал, с настроением большинства живущих на этой земле людей. Даже не с настроением, нет — с их внутренней сутью. Как бы ни стремились люди скрыться за лаковыми фасадами добропорядочных квартир и особняков, за затененными стеклами лимузинов, за зеркальным блеском офисов или просто за размеренной и вроде ничем не примечательной жизнью «простого человека», сутью их оставались страх, ненависть, слезливое нытье о проходящем, безнадежная суета и снова — страх… Люди целеустремленно и ненасытно не только пожирают окружающее — леса, поля, реки; они тихо жрали друг друга, маскируя свой всепоглощающий жор пустыми словесами, кто — о человеческих ценностях, кто — о любви к ближнему… Наблюдая за человечьей комедией, мужчина, казалось, физически ощущал треск изломанных хребтов и судеб, синхронное движение тысяч челюстей, пережевывающих плоть, мозг, души себе подобных… Людей в этом мире интересовало только одно: власть. Хлесткое, как удар кнута, слово выражало все, что могут желать человеческие существа, и только от того, держишь в руках ты эту плетку и погоняешь уродливое стадо или кто-то хлещет и погоняет тебя, зависит ценность человека в этом мире… Личность… Интеллект… Душа…

Талант… Гений… Все эти словеса — ничто по сравнению с одним, реальным и действенным: власть.

Магистр жестко держал в руках эту плеть и не собирался уступать ее никому.

Он услышал короткий звуковой сигнал спецсвязи, подошел к компьютеру. На спокойном, цвета морской волны фоне были высвечены два слова, имеющие для него лично и для многих, кто с ним, грозный смысл: «Кришна обеспокоен».

Корт терпеть не мог людей за спиной. Особенно таких, как этот безликий «сюртук». Уродливое сочетание лакейства и пренебрежительного высокомерия ко всем, кроме хозяина, делало подобный тип людей опаснее любого отморозка. Если последние были освобождены от понимания ценности чужой жизни или страха за свою обыкновенной тупостью, то «манекены» были свободны от того же самого по подчиненности. Вот только… Вот только сам он тоже стал своего рода «манекеном»… Хм… А что он умел, кроме войны?..

Ладно, проехали. Кто на что учился. А все же — чувствовать на затылке взгляд отражающих свет оловянных глаз «солдатика удачи» — не самое приятное ощущение.

Они вышли из особняка и направились к флигелю: именно там располагалось пять наглухо закрывающихся боксов, похожих на бомбоубежища-индивидуалки времен холодной войны, в которых и «обтекали» секретоносители до той поры, пока с них не скачают всю нужную оперативную информацию… Вообще-то дело было поставлено достаточно профессионально, но… Не было того, что и превращает даже прекрасно отлаженную тайную организацию в спецслужбу — внутренней корпоративной ответственности сотрудников за результат. В другом случае, даже если и сам руководитель является профессионалом, и его сотрудники — каждый в своем деле — тоже, такая организация, даже высокого уровня взаимодействия, была просто-напросто «временной оперативной группой», а если сказать еще проще, по-русски, — шайкой.

Рокот вертолета, несущегося низко над землей, заставил и Корта, и сопровождающего на секунду поднять головы. Дверцы сняты, и хотя пулеметов уже нет — турели остались на местах. В кабине угадывались силуэты людей…

Прошло… Прошло около часа, а не час двадцать… Сейчас вертолет должен только вылетать за «скатами», ожидающими эвакуации в утлом «лягушонке» посреди неспокойного моря… А этот заходит на посадку… А все вместе означает…

Мысли пронеслись в голове Корта за одно мгновение, последовательность действий он тоже не просчитывал. Короткий рубящий удар ребром ладони по открытой шее — сопровождающий «китель» рухнул на месте. Корт ловко извлек из внутренней кобуры мощный «стечкин», снял с предохранителя. Так. От охраны у ворот его скрывает невысокая живая изгородь, привратник у дверей особняка убрался от пронизывающего, с мелким дождем ветра в караульное помещение и сейчас, с двумя другими прихлебывает кофе с ромом, в котором алкоголя куда больше, чем кофеина… Корт набросил на гидрокостюм пиджак «манекена», неспешно пересек открытое место, где его могла бы увидеть охрана, а за зарослями акации уже бежал в сторону только что приземлившегося вертолета. Глушителя в карманах благоприобретенного твидового пиджака, к сожалению, не завалялось… Ну что ж…

Двигался он сквозь заросли бесшумно, словно дикий кот. Вертолет опустился на землю, рокот двигателя словно увяз в мутном и влажном предутреннем воздухе.

Корт лег на живот на краю маленькой площадки, расслабленно замер, напевая про себя какую-то мелодию, совпадающую по ритму с шумом двигателя. «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги… Зеленое море тайги… Зеленое море…»

Встречал вертолет один человек. Как только стрелки с пулеметами наперевес выпрыгнули на землю, он приветственно помахал рукой и, очевидно, пошутил — боевики разом осклабились. Что это была за шутка — расслышать было невозможно, но она оказалась последней в жизни этого незатейливого весельчака — пистолетная пуля разнесла ему голову на куски. Выстрела за форсированным шумом винтов никто не услышал. Как никто не услышал второго и третьего — пули отбросили каждого из стрелков на несколько метров: один, сделав в воздухе немыслимый пируэт, ткнулся лицом в бетонку площадки, другой упал спиной, словно тряпичная кукла.

Шум стих разом — пилот перевел машину на нейтралку. Спрыгнув на площадку, он понял, насколько поторопился: совсем рядом, словно призрак, возник боевой пловец, как две капли схожий с теми, что были расстреляны с борта его машины двадцать минут назад… Только на этом почему-то был еще и пиджак… Впрочем, деталей костюма пилот не рассматривал: прямо в лоб ему был направлен черный зрачок крупнокалиберного пистолета, делающий его обладателя в эту секунду всем: и судьбой, и ангелом мщения, и демоном смерти.

— Повернись спиной! — приказал Корт. Одним движением он вытянул из ножен изящный, словно плавник хищной рыбы, клинок, обхватил шею пилота, приставив к кадыку остро отточенное лезвие. — Не вздумай дергаться!

Предупреждение было излишним: вертолетчик затаил дыхание, словно боялся потревожить каленую сталь даже мимолетным движением. Корт поднял пистолет и выстрелил дважды — пули разнесли головы пулеметчиков.

— Заводи!

— Бензин почти на нуле.

— Не болтай зря. Ты взлетишь, даже если в бензобаке ослиная моча, — хмыкнул Корт и подытожил:

— Потому что жить хочешь.

К вертолету уже бежали. Почти не целясь. Корт прострелял весь магазин, заставив преследователей затаиться. Машина затряслась и плавно пошла вверх.

Корт удовлетворенно оглядел удаляющиеся, распластанные на земле фигурки, заметил вспышки выстрелов. Пилота торопить не нужно — теперь они были «в одной лодке». Вертолет круто взял в сторону… Ушли!

Вспышку на балкончике особняка он отметил как данность. Ни о чем не думая, просто шагнул в черный проем двери. «Вертушка» разбухла, как налитый огнем шар, и развалилась в воздухе. Последнее, что видел боевой пловец перед страшным ударом, была несущаяся навстречу земля.

Альбер опустил гранатомет.

Услышав рокот вертолета, он вышел на балкончик. Единственное, что увидел в предутренней дымке, — это вспышки выстрелов. Быстро вернулся в кабинет, вытащил из шкафа реактивный гранатомет, оснащенный ночным прицелом. Он сумел поймать вертолет на взлете — пилот успел заложить вираж, еще секунда, и он ушел бы из зоны выстрела… Хорошо, что навыки остаются. В Афганистане Альбер в свое время работал советником по вопросам идеологии, но на караваны выезжал: любимый спорт «кремлевских пташек» разного ранга — поохотиться на людей. Естественно, при наличии «загонщиков» и почти с полной гарантией безопасности. Альбер был тогда у них вроде как «егерем».

Сейчас мужчина работал на себя — он зарабатывал деньги. Большие. Очень большие. От работы же получал удовольствие: сутью ее оставалось властвование. И что бы ни думали себе московские денежные мешки, именно люди действия продолжали осуществлять непосредственную власть в стране.

Жаль Корта. Один из немногих профессионалов экстракласса. Теперь — просто груда паленого мяса… Последние «романтики профессии» уходят. И с кем работать? С этими недоумками?

— Вертолет взорвался! — прокричал вбежавший охранник.

— Это я заметил, — хмыкнул мужчина, кивнув на гранатомет на подоконнике.

М-да… Работать с идиотами — себе дороже. Это не Корт — тот даже его самого считал любителем — этакая корпоративная самонадеянность. Вычислил в нем «идеолога» и относился соответственно. Хотя не все в «пятерке» были дебилами, далеко не все… И кто, интересно, прикрывал всю «контору» перед цэкистами, если не они? Да и идеологическая основа нужна любому государству; если у страны нет своей идеологии, ее подменит чужая. Для любой страны это губительно, для России — просто убийственно.

— Болек убит, — выдавил из себя охранник.

— Об этом я тоже догадался. Что делали вы?

— Виноват.

Охранник беспомощно лупал глазами. Нет, этих раздолбаев нужно менять, и немедленно! Если человек дурак, то он дурак во всем! Из-за чьей-то тупости, нерасторопности и непрофессионализма навалена куча дерьма, и теперь ее нужно разгребать!

— Все — на уборку территории.

— Что? — переспросил охранник. Дебилы! Корту не нужно было объяснять подобные вещи — азбука. То, что он и его «скаты» попали под грубую зачистку, — тоже азбука; будь Корт на его месте, он поступил бы так же.

— Всех — на свежий воздух. Уничтожить следы перестрелки, насколько возможно. Представить все обычной авиакатастрофой, вызванной утечкой горючего.

Вам ясно?

— Да.

— Выполняйте.

— Есть.

Альбер закурил сигарету, не отрывая от губ, сделал несколько затяжек, поднес к губам микрофон спецсвязи:

— Дельта-два, я Дельта-один, прием.

— Дельта-два слушает Дельту-один, прием.

— Готовность по полной зачистке Базы.

— Чистильщики готовы.

— Ждите сигнал.

— Есть.

Альбер выключил спецсвязь, поднял трубку внутреннего телефона.

— Доктора ко мне.

— Есть.

Он прикрыл глаза, постарался расслабиться. Если он не доложит через полтора часа, Москва свяжется с ним сама. Отговорок типа «Связь не работала, потому что свет отключили» там не понимают. Им нужен результат. Только положительный. Конечно, кассеты. И еще — полная картинка происшедшего. Может быть, через пару часов она прояснится. Может быть… Вот тогда и будем говорить с Магистром. Даже если кристальной чистоты и не будет, не важно. В мутной водице тоже плавается… Но сам он должен знать, что происходит. Наверняка.