Коридоры следственного управления ГУБОПа ни пышностью, ни строгостью не поражали. Стены дежурного цвета, ряды дверей. И, как в любом заведении подобного рода, неуют: словно здесь взялись делать ремонт, да так и не доделали.

По лестницам сновали умеренно озабоченные казенные дядьки самой разной расцветки и наружности; казенные тетки занимались чаем и бесчисленными бумажками. Следственное управление – оно и в Африке состоит из бумажек, цифири, сейфов и кипятильников. Включенные мониторы компьютеров в редких кабинетах выглядят как телевизоры в красных уголках больниц: светят, но не греют.

Лейтенант Настя скрылась в недрах пропускной и объявилась уже не только с пропуском, но и с принадлежащим мне документом типа «папир». На который «вахтер» взглянул лишь мельком, вперившись взглядом в прелестную девушку в звании лейтенанта.

Искомый кабинет находился на третьем этаже. Здесь все было по чину: предбанник с секретаршей и компьютером, двойная дверь, одна – обитая хорошим дерматином под кожу, с отливающими тусклой нездешней медью шляпками гвоздей, вторая – из ценной породы дерева.

Стол в кабинете тоже был старорежимный, с приставной длинной тумбой. За столом восседал Крутов, озабоченно склонив седую коротко стриженную голову и вперив в нас пристальный внимательный взгляд.

– Без приключений? – только и спросил он.

– Без них, – ответила Настя.

Крутов кивнул, провел меня в дальний конец кабинета, усадил.

– А где же дверь в искомое помещение?

– Обойдешься. Задашь все необходимые вопросы. Следователь будет деликатно курить.

– А адвокат?

– Дронов, ты совсем зачах в той Америке. Какой адвокат, если служивым нужно создать видимость работы и предъявить вдове ничего не значащие фото?

– Так решила Тамара?

– Так решат в «Континентале». И правильно решат. Тамара же согласилась приехать именно для того, чтобы помочь найти убийц мужа. Никакого адвоката с ней не будет. Охрана останется за дверями. Вернее, один охранник. Ты продумал вопросы?

Хм… А чего их продумывать? Серьезно меня волнует только один: жив Дима или нет?

– Да.

– Хорошо. У нас еще минут семь. – Крутов посмотрел на часы, потом – на Настю: – Посидишь в предбанничке за секретаршу. И со всем вниманием на телохранилу. Судя по всему, парень квалифицированный, из бывшей «девятки», ну да береженых Бог бережет. К тому же это наша территория, а не банка «Континенталь». Пошли.

Крутов и Настя вышли. А я остался один в массивном начальническом кабинете, стараясь прикинуться мебелью. И мне это удалось: появившийся через минуту высокий и худой как жердь следователь прошел за стол, не сразу меня заметив, а увидев, кивнул:

– Воскобойников Олег Иванович.

У меня чуть было не выскочило: Дронов, но я вовремя поостерегся. Лишь почти церемонно поклонился в ответ.

Если Воскобойникову что и не нравилось, виду он не показал: отношения рабочие с Крутовым у него, видно, сложились давно и неформально, да и не принято в конторах совать нос в чужие оперативные разработки. Раз дал согласие побыть «манекеном прикрытия», то и отыгрывай до конца.

Дверь открыла Настя с видом заправской секретарши, пропуская вперед худенькую, одетую во все черное женщину.

Тамару я не сразу узнал: ее роскошные волосы были коротко острижены, и – они были седыми.

Не замечая меня, Тома подошла к столу, присела за приставную тумбу и уставила на следователя огромные темно-карие глазищи.

– У вас ко мне вопросы? – спросила она тихо и покорно.

Олег Иванович вдруг как-то замялся, закашлялся даже, проговорил что-то вроде: «Да у меня, собственно…» – и послал мне скорый и злой взгляд.

Тамара обернулась, какое-то время всматривалась, надела большие квадратные очки… Ее бездонно-карие глаза, укрупненные линзами, смотрели теперь на меня, она меня узнала, уголки губ поползли куда-то вниз, как у ребенка, потерявшего родителей и встретившего вдруг кого-то из их друзей, на глаза набежали слезы, с ее губ не слетело ни звука, но я успел прочесть по ним:

«Олег… Диму убили…»

Потом она тем же автоматическим движением сняла очки, спрятала лицо в ладонях и заплакала, горько и беззвучно.

Воскобойников глянул на меня выразительно, взялся за графин, наплескал воды, но Тома даже не взглянула на стакан. Я подошел, обнял ее за плечи, чуть помедлил, произнес:

– Диму действительно убили?

Тамара мигом подняла глаза, и я увидел в них вдруг ту безумную надежду, какая случается с людьми во сне, когда они видят близких живыми и веселыми и чувствуют невероятное облегчение, что никакой смерти на самом деле не было, а был дурной сон… Пусть это продолжалось мгновение, но я успел обозвать себя последним подонком и сволочью…

Тамара все поняла; глаза ее наполнились слезами, но она сумела повторить твердо:

– Диму убили, Олег.

По-видимому, лицо мое тоже изменилось; последняя надежда, которая не умирает никогда, угасла; я не чувствовал больше ничего, кроме тупой усталости, кроме дикого, кромешного оцепенения…

Тамара оказалась сильнее: она успела пережить; или – женщины вообще сильнее мужчин? Перетерпела слезы, спросила:

– Спрашивай, Олег. Спрашивай все, что тебе нужно. Я отвечу. – Она замкнулась на мгновение, но снова сумела справиться с собой, произнесла: – Я знаю, зачем тебе… Я отвечу.

Тут пришлось собраться мне.

– Тебя охраняют или контролируют?

– «Континенталь»?

– Да.

– Я не знаю.

– У него были трения с Шекало?

– Не знаю, Олег. Дима никогда не говорил о своих делах. Он нас с девочками берег.

– У него не осталось никаких записок? Или – в компьютере…

– Ребята из Диминого отдела забрали все.

Я помолчал. Дима – молодец. Его жене действительно ничто не угрожает как раз потому, что она не знает ничего. «Он нас берег». И все же я должен был задать этот вопрос, и я его задал:

– Ты чувствуешь себя в безопасности?

– Да, – тихо произнесла Тамара. И добавила едва слышно: – Я никому не нужна.

Я поцеловал ее в щеку, прошептал:

– Нужна. Вашим девочкам, друзьям, всем.

– Ага, – отрешенно кивнула она. – Я пойду. Мне пора. – Тихо сказала «до свидания» безучастному следователю, привстала и снова упала на стул, будто без сил. Заговорила едва слышно, но скоро, словно боясь, что не хватит сил: – Была пятница. Дима обещал вернуться пораньше, часа в четыре, и провести остаток дня с нами. Тем более мне всю неделю жутко нездоровилось, меня мучили кошмары ночами, словно что-то зеленовато-коричневое надвигалось и надвигалось, и окутывало щупальцами, и стягивало грудь, и мешало дышать… Он обещал прийти пораньше. За завтраком был весел, рассказывал что-то, смешил девчонок. А я… я сидела как в воду опущенная, но переборола себя. Дима и так был обеспокоен моим состоянием, настаивал на докторе, но я отказывалась, говорила, объясняла все это затянувшимися женскими недомоганиями, которых на самом деле не было. У нас должен был быть ребенок, но теперь не будет никогда, у меня случился выкидыш, мальчик погиб, это наверняка был бы мальчик, Дима так хотел сына… Он и не узнал, что я была беременна второй месяц, я не хотела ему говорить раньше времени, пока сама не была уверена…

Девочек отвозили в школу чуть позже; Дима поцеловал нас, как всегда; не знаю, что на меня нашло, я вдруг стала говорить, что плохо себя чувствую, что, может быть, он не поедет сегодня в банк… Он чмокнул меня в нос, сказал, что приедет даже раньше, чем обещал, проведет только одну встречу и отменить ее у него нет никакой возможности…

Он гладил меня по голове и смотрел встревоженно, мне еще стало стыдно, зачем я допекаю его своими никчемными страхами, он ведь жутко уставал последнее время, особенно несколько дней…

И я сдалась. Отпустила его. Господи, ну зачем я это сделала, зачем? Нужно было орать, биться в истерике, лишь бы он никуда не ехал! Никогда себе этого не прощу!

Он вышел. Гриша Ларин, ты его знаешь, подал машину. Мы с девочками выскочили на балкон, помахать ему. Он улыбнулся, отсалютовал нам рукой, сел, захлопнул за собой дверцу. Гриша запустил стартер. Машина тронулась, проехала всего ничего, метр или два, и – превратилась в факел! Я стояла оцепенев от ужаса, инстинктивно прижав девчонок лицами к себе… Взрыва я даже не услышала… По-моему, я кричала, а может, и не кричала… Почувствовала вдруг дикую боль внизу живота, осела на ступеньки и услышала только, как Маринка, младшая, спросила меня испуганно: «Мама, а где папа?»

Дальше я не помню ничего. Совсем. Потом кто-то мне сказал, что это была бомба с дистанционным управлением.

Тамара замолчала, словно силы разом покинули ее. Она посидела так с полминуты, молча легонько пожала мне руку, встала и направилась к двери. У самой двери обернулась:

– Ты найдешь их, Олег?

– Да.

Тома кивнула, вышла, неслышно притворив за собой дверь.

Какое-то время я сидел без движения. Автоматически нащупал на столе чужие сигареты, закурил, не чувствуя ни вкуса, ни крепости. Перед глазами расцветал взрыв, словно сатанинский цветок, оставивший вдовой очень хорошую женщину и сиротами двух девочек. Бомба с дистанционным управлением. А ведь заказчик – не просто сволочь, он редкая сволочь, он позаботился (или потребовал?), чтобы автомобиль взорвался там же, на лужайке перед домом, на глазах близких, и не только жены, но и маленьких деток.

Я прикурил новую сигарету от бычка. В голове крутилась сказанная Тамарой фраза: «Я никому не нужна». Эта фраза будет крутиться в ее голове снова и снова, и она будет ночами беззвучно выть в подушку, одиноко и обреченно… Сто ночей, двести, тысячу? И в снах ее Дима будет живой и веселый, любимый и любящий, и еще не раз и не два ее глаза станут зажигаться безумством надежды, отказываясь верить тому, что видели воочию. Ибо надежда не умирает никогда. Она лишь угасает и постепенно становится призрачной, как едва уловимый ветерок…

Истлевшая сигарета обожгла пальцы, одним движением я затушил окурок. Поднял глаза: рядом со мной на приставной тумбе сидел следак Воскобойников, держа в руках наполненный почти до краев стакан.

– Друг? – спросил он.

– Да.

– Выпей. Тебе нужно.

– Водка?

– Она.

Стакан я прикончил в три глотка, закурил новую сигарету и остался безучастно сидеть на стуле. Как вошел Крутов, не услышал.

– Поговорили? – спросил Игорь.

Я кивнул.

– Выяснил, что хотел?

Я попытался сосредоточиться: что-то нужно спросить у Крутова. Ну да.

– Игорь, ты мог бы узнать, с кем должен был встречаться Крузенштерн в день гибели?

– Уже пытались. Выяснить не удалось.

– Угу, – безучастно отреагировал я.

Крутов пристально посмотрел на меня, сказал:

– Вот что, воин. Тебе отлежаться надо. Сейчас лейтенант отвезет тебя на тихую квартиру, и там…

– Игорь, я…

– Не перебивай. Водки там валом. Напьешься и отоспишься. Я скоро появлюсь. Вот тогда и решим, что делать дальше. Согласен?

Я был согласен.

Настя прикоснулась к моему плечу:

– Пойдемте, Олег Владимирович?

Как я проходил по коридорам, через пропускной, как усаживался в автомобиль, я помнил скупо. Голова – то ли от водки, то ли вообще по жизни – плыла; я смутно регистрировал частицей сознания улицы, по которым двигалась машина, – мы катили от центра. А в голове продолжала настойчиво биться одна фраза: «Диму убили, Олег». И еще я видел тот самый расцветающий сатанинский цветок взрыва.

Настя вела автомобиль спокойно и уверенно, и я позволил себе расслабиться, отметив только, что мы выехали за Москву. Откуда появился встречный «КрАЗ», не заметил ни я, ни Настя. Он выехал вдруг, а шедший чуть позади и на обгоне джип неожиданно прибавил и закрыл для нас левую полосу. Коробочка была почти классической, но размышлять об этом было некогда. Девушка вцепилась в руль, не зная, что предпринять. «КрАЗ» летел навстречу, как бронепоезд «Лошадь Ильича» в светлое прошлое; подумать, во что превратится «фолькс» от такого вот лобового столкновения, не осталось ни времени, ни настроения: одной рукой я ухватил руль и резко вывернул его вправо. Автомобиль слетел с шоссе и закувыркался в невысокий откос. Настя ударилась носом о руль и потеряла сознание, заливая кровью стекло. Я основательно при-ложился лбом и на какие-то секунды отключился. Машина замерла колесами вверх.

Очнувшись, услышал осторожные шаги по щебенке. Девушка лежала, привалившись ко мне; на виске ее пульсировала жилка, я облегченно выдохнул: жива. Удар в основание носа столь болезненен, что Настя потеряла сознание от шока.

Шаги приближались. Одним движением вынул из-под куртки девушки двенадцатизарядный «ПММ»; пистолет был на боевом взводе, мне осталось лишь сбросить флажок предохранителя, что я и сделал. Те, что приближались, шли молча. Замерев и прикинувшись беспомощной ветошью, я ждал.

– Странно, что у них бензобак не рванул, – произнес один.

– Дебил, бензобаки легко взрываются только в киношках: там каскадеры стараются.

– Боря велел замочить этого шустрика, – снова подал голос первый. – Польем бензином и запалим?

– Погоди. Загляну: может, он вместе с девкой уже того… Да и на девку указаний не было – пусть живет. Да и что велено: все сделать по уму, технически, чтобы комар носа не подточил.

– Ну а я про что? Полыхнет, и – гори оно огнем! Тебе чего, горючего жалко? У нас в багажнике еще две канистры, запас.

– Дебил. Девка откуда? Из РУБОПа. Факт? Факт. Свои, если она сгорит начисто, землю рыть будут? Будут. А если мы на месте ДТП пионерский костер учиним, они что, в несчастный случай поверят? Фигу.

– Да им нас сроду не сыскать!

– Сыскать не сыскать… Велено все сделать путем, мы и сделаем. – Башмаки терли щебенку уже у самой машины. – Ты покуда все ж крышечку у бензобака-то отвинти: одно дело – кострище от нашей канистры, и совсем другое – свой бензобак. Это всякий мог забыть прикрутить, вот она и полыхнула…

– Да нет здесь никакой крышечки…

Я замер. «Велено сделать все путем». Ве-ле-но. Тепло. Самое лучшее в нынешней ситуации – стереть напарника, что поглупее, а этого рассудительного хорошенько прокачать на предмет: «Кем велено?» Тут даже не нужно засовывать ему в задницу раска-ленный прут: перспективы оказаться в руках бравых рядовых из РУБОПа после того, как мужичок едва не угробил красавицу лейтенанта, будет вполне до-вольно, чтобы направить его воображение в правильное русло. И ответ на свой вопрос я бы непременно получил. Вот только… Как бы тепло не превратилось в горячо: сколько пареньков осталось в джипе – неве-домо.

Пряча ствол под полой стильного крутовского пиджака, направил его в сторону двери и, прикрыв веки, состроил на лице гримаску типа «дебил в от-ключке».

И вовремя. Квадратная рожа рассудительного нарисовалась прямо напротив: мужик не поленился встать на четвереньки и заглянуть в салон.

– Ну чё там? – спросил его напарник.

– В отрубе. Но живой. А вот девка, кажись, приложилась насмерть. Все стекло в кровище.

– Может, к боссу этого живчика отволокем?

Квадратномордый задумался на минуту:

– Приказа не было.

– Да прекрати, Гусь, мести пургу. Нужно будет боссу его на кладбище переправить, переправим, не поленимся. А так, глядишь, нам еще и премия выйдет.

– Молодой ты, Куня, вот и прыткий. План перевыполнить захотел? Считай, что уже: девка, похоже, Богу душу отдала. А вообще… Ты прав: кончить никогда не поздно.