ПРОЛОГ

– Сродственник! Сродственник?! Дворцовый, где ты?!

Вопрос этот был гласом вопиющего в пустыне. Эхо отлетало от стен и, хрустально звеня, терялось в многочисленных комнатах. Дворец просторный, обойти его весь невозможно, даже если вы ростом под стать огромной мебели и высоким потолкам и если для вас этот дворец строился. Но мужичок, что во весь голос кричал, призывая хозяина, был очень мал, его и в нормальном доме вряд ли заметили бы. Здесь же он казался инородной песчинкой, что по ошибке появилась в сверкающих залах, былинкой у подножия хрустальных, взлетающих в невероятную высь стен. Где-то там очень высоко, наверное, был потолок, но такой же прозрачный, как и стены, и сейчас вовсю можно было любоваться звёздным небом.

Однако гостю до красот небесных дела не было. Он шел мимо огромных сундуков, обходил столы да лавки, сделанные разве что для великанов. Маленький, в локоть ростом, потерянно бродил он по огромным комнатам и залам.

Дворец этот сделан был из хрусталя. Кому такое неудобное жилье понадобилось, о том история умалчивает, забыли уже люди, кто такое построил. Оно и понятно – испокон веку сверкает хрустальный дворец на вершине Стеклянной горы, что стоит на границе царства Лукоморского и земель Тмутараканских. И сверкал так за много веков до того, как появились в этих краях и лукоморцы, и тмутараканцы с хызрырами, и много другого люда.

Слава о хрустальном дворце шла дурная, и желающих полюбоваться шедевром архитектуры не находилось. Дело в том, что жил в нем не кто иной, как Кощей Бессмертный. И как только ни старались выжить злодея соседи – как лукоморские богатыри, так и тмутараканские да хызрырские батыры, – не получалось. Всякий раз оживал Кощей и продолжал бесчинствовать, учинял налеты и набеги, не брезговал и воровством. Сокровищ в Кощеевом дворце скопилось видимо-невидимо. Самоцветные каменья, жемчуга, золотые монеты – все это сыпалось из переполненных сундуков, было разбросано кучами на полу, лежало на всех столах и лавках. И все эти богатства сверкали и переливались в свете любопытных звезд, что заглядывали в комнаты сквозь прозрачную крышу.

Даже ночью полной темноты во дворце не наступало. А откуда бы ей взяться, спрашивается, если хрусталь свет луны и звезд усиливал так многократно, что казалось, будто не ночь темная на дворе, а мягкий вечер.

– Сродственник, куда ты запропастился, ибо я тебя уже цельный час разыскиваю?! – продолжал выкрикивать гость, сильно удивленный тем, что хозяина нет на месте.

Мужичок с локоток был домовым, какие в каждой избе, в каждом доме и даже во дворце – согласно стародавнему обычаю – обязаны быть. И выглядел домовой соответственно: манерами да повадками нетороплив, степенный и чинный. Кроме малого роста в нем еще была солидность, которая у домовых вырабатывается после векового управления хозяйством. Фигура у маленького хозяина основательная, небольшой животик – тоже отличительный признак, можно сказать, своеобразная визитная карточка. Если кто-то мал ростом, упитан, да еще и животик добрый имеет – то это домовой, и никем другим быть не может. Оно и верно – как без животика-то? По-другому хозяйственность свою не подтвердишь. Если домовой справный, то и выглядеть он должен благополучно упитанным. А иначе нельзя, иначе кто пригляд за добром своим доверит, кто допустит к заведованию хозяйством?

Лицо гостя было округлым, щечки – гладенькими, а нос – курносым. Русая шевелюра надо лбом буйно кудрявилась, но кудри выглядели опрятными, расчесанными – лежали колечко к колечку. И борода окладистая, ухоженная. На домовом рубаха надета белая, вышитая по вороту петухами, и синие в белую полоску порты. Рубаха подпоясана лентой атласной, какую девки в косу вплетают. Ну а на ногах, естественно, лапти – все как положено у домовых.

– Сродственник!!! – совсем уж отчаявшись найти местного домового, закричал мужичок с локоток.

– И чего ор устроил, Домовик? – прошипел кто-то с великим ужасом в голосе. – Тихо ты, горлопан, сыночку разбудишь!

– Какого такого сыночку? – Гость почесал макушку и обернулся.

Перед ним стоял местный хозяин, который уже много лет служил в хрустальном дворце. И служил только потому, что других желающих работать у Кощея Бессмертного не находилось, иначе не видать бы ему столь доходного места как своих ушей. Родственники – а все домовые между собой в той или иной степени родства находятся – так вот, родственники, глядя на ЭТОГО домового, только вздыхали и думали: «Эх, в семье не без урода». Звали маленького хозяина Дворцовым, и был он не похож не только на Домовика, но и на всех домовых вообще – будто совсем другого роду-племени. Вертлявый да порывистый, он не ступал, а носился; не говорил, а тараторил; не смотрел, а зенками зыркал. Дворцовый, как и вся его родня, был мал ростом, но на том сходство и заканчивалось. Ничего от солидности и степенности, какими отличаются домовые, в нем не было. Дворцовый был худ, да так сильно, что и смотреть на него без слез нельзя. Лицо костлявое и бледное, будто бесконечная тревога согнала со щек румянец. Под глазами темные полукружия, какие появляются от усталости да бессонницы. Бороденка жиденькая, нечесаная, на голове волос редкий, уж и плешка на темечке просвечивает. Одежка у маленького хозяина большого дворца тоже была престранная, если не хуже. Штаны синие, почему-то простроченные белыми швами, рубаха клетчатая навыпуск не подпоясана, несколько пуговиц на честном слове держатся, а одна и вовсе оторвана. И не в лапти был обут Дворцовый, и даже не в сапоги: носился он по дворцу в мягких меховых туфлях без задников, а если сказать по-простому – в тапочках. Как ему хозяйство серьезное доверили, целый дворец в управление поручили, Домовик понять никак не мог, даже зная об остром дефиците рабочей силы в Кощеевом замке. И он не переставал удивляться отсутствию солидности у родственника, что никак не сопоставимо с занимаемой должностью.

Домовик посмотрел на родственника и неодобрительно покачал головой. И было отчего: как всегда расхристанный, через плечо грязное полотенце перекинуто, в одной руке Дворцовый держал ковшик, а в другой была бутылка. Но предметы эти не мешали ему при разговоре отчаянно жестикулировать, дергаться и подпрыгивать, что вообще для домовых последнее дело. Гость подумал о том, что хороший домовой должен говорить с расстановкой, двигаться со степенством и значительностью, а этот все скачет, как… – тут Домовик запнулся, подыскивая сравнение, – как… стрекозел!

– Рад с тобой повидаться, – скороговоркой протараторил хозяин и кинулся бежать дальше.

Домовик последовал за ним, стараясь одновременно и солидность сохранить, и от хозяина не отстать. Так они в кухонную комнату и попали – первым Дворцовый вбежал, а следом за ним чинный, но немного запыхавшийся Домовик.

Дворцовый запрыгнул на печь и принялся греметь котлами и кастрюлями. Печка эта была предметом зависти всех домовых в округе. Она сама варила и жарила, пекла и парила, и дровами ее топить не надо было. Посмотреть на диковину, собирались целые экскурсии, но никто не знал, откуда чудо-печь в Кощеевом замке взялась. Впрочем, в замке этом еще и не такие диковины водились.

Домовик потянул носом. Пахло вкусно, но чего это родственник на ночь глядя кашеварить вздумал? Все у него не как у нормальных домовых. А Дворцовый варево в котле помешал, и по кухонной комнате поплыл ягодный дух. Гость демонстративно сглотнул слюну намекая на то, что пора бы и честь знать – на стол собрать да за ним поухаживать. Но хозяин не только не предложил гостю поесть, но и вообще не выказал никакого желания организовать угощение. Он метнулся к другому котлу и большим половником что-то зачерпнул. Потом перелил в стеклянную бутыль, по размеру чуть меньше его самого, и гость увидел, что это обыкновенное коровье молоко. Только и оставалось что покачать головой в удивлении. Тут Домовик вспомнил странные слова, сказанные его родственником при встрече.

– Послушай, Дворцовый, я что-то не разумею… – начал он, желая узнать, откуда у неженатого Дворцового сыночка взялся.

Непонятно, особенно если еще вчера семьи у местного хозяина и в помине не было, и даже наброска никакого на ту семью не намечалось. Опять-таки, прежде чем сын народится, время пройти должно. «Странный он сегодня, не заболел ли?» – подумал Домовик и сочувственно посмотрел на Дворцового, едва сдерживая желание покрутить пальцем у виска.

– Так, температура нормальная, язычки не ошпарит, – пробормотал Дворцовый, брызнув на запястье каплю молока. Потом он натянул на бутыль огромную соску, со стола спрыгнул и выбежал из кухонной комнаты.

Тут Домовика такое любопытство разобрало, что плюнул он на солидность да степенность и следом припустил. То, что сын у родственника народился, – дело нехитрое, можно и не женившись потомком обзавестись, не то удивительно. Но вот размеры рожка с молоком смущали наблюдателя, ох и смущали! Однако когда он следом за хозяином вбежал в небольшую горенку, смущение его переросло в ошарашенность.

И было от чего!!! На пышной перине, постеленной прямо на полу, лежал змей о трех головах. Правда, был он не змеем, а змеенышем – это Домовик быстро определил. Все дети обладают одним общим признаком – очень уж хороши они да невинны. И без разницы, лицо у дитенка или морда, а все одно миленькие.

Домовик улыбнулся своим мыслям и подошел к малышу поближе. Малыш этот, если по правде сказать, в сравнении с домовым был великаном, все равно что лошадь в сравнении с мышью. А Дворцовый бутылку с молоком рядом со змеенышем положил – уже третью. Оно и понятно – ребенок-то о трех головах! Еще Домовик обратил внимание на ремни, пропущенные под тело маленького Горыныча. Ремни эти над его животиком перекручивались петлей и уходили вверх, к колесикам, а дальше – к рычагу.

Заботливый хозяин одеяльцем трехголового малыша накрыл, перинку поправил и хотел было идти, но змееныш тоненько запищал.

– Ой да ты мой маленький, – проворковал Дворцовый, очень натурально изображая няньку, – перинку обмочил! Щас мы перинку сменим, сухую постельку Змеюшке постелим…

Он кинулся к рычагу, рванул его на себя одной рукой, а другой давай приделанную к колесу ручку крутить. Остальные колесики задвигались, пропустили ремни через себя. Тут Домовика и вовсе удивление взяло – надо же было такую систему хитроумную придумать! Змееныш приподнялся на этих ремнях, даже не тряхнуло его – как спал, так и спит. А Дворцовый зафиксировал рычаг в неподвижности, чтоб дите змеиное вниз не навернулось, и к перине кинулся. С большим трудом отволок в сторону, обмоченную постель, а на ее место сухую перинку подтащил. Потом снова к рычагу встал – и давай подопечного тихонечко опускать вниз. А на полу уже много перин валялось – и обмоченных, и еще кое-чем замаранных.

– Ты б ему лучше из соломы подстилку сделал, – посоветовал гость, понимая, сколько стирки предстоит родственнику. – С соломой оно практичнее, ибо стирать не надо.

Совет этот привел Дворцового в состояние сильнейшего нервного возбуждения. Он даже задохнулся от обилия нахлынувших чувств, и все эти чувства были негативными, возмущенными.

– Ты что, Домовик, – прошипел заботливый отец, боясь повысить голос, – ты что говоришь?! Рода побойся! Да чтоб сыночка мой, аки беспризорник какой, на соломе спал?!

На миг Домовику показалось даже, что сейчас Дворцовый на него с кулаками кинется – он уже сжал их и потрясал руками в воздухе, а бороденка и вовсе воинственно дыбом встала.

– Да пошто ты во гнев впадаешь? – удивился нестабильности характера Дворцового поздний гость. – Ну ты сам посуди: он кто? Скотина, а значит, от скотьей подстилки ему вреда не будет.

После этих слов у дерганого хозяина замка и вовсе последние предохранители полетели. Он кинулся на посетителя с кулаками да как закричит:

– Ты кого скотиной обозначил?! Ты сына моего скотиной обозначил?!

И неизвестно, чем бы разговор этот закончился – уж наверняка не взаимной дипломатией, а скорее всего мордобоем, но змееныш от криков тех завозился и тоненько запищал. Тут домовые про распри свои забыли и кинулись к мальцу.

– Баю-баюшки-баю, сыну песенку спою… – пропел Дворцовый, одновременно вставляя в змеиные пасти бутылки, увенчанные огромными сосками.

– Придет серенький волчок и укусит за бочок… – продолжил Домовик, желая подсобить родственнику в уходе за ребенком.

Но Дворцового после слов этой вечной колыбельной песенки, какие испокон веку все мамки детям поют, самый натуральный кондратий хватил. Он побледнел, позеленел, глаза едва из орбит не вылезли. Однако он с разболтанными нервами справился и песенку допел, убаюкивая мальца:

– Сыну песенку спою про судьбу счастливую…

И только потом, когда змееныш бутылки пустые прочь отбросил да, сыто отрыгнув, засопел во сне, схватил Дворцовый гостя за шиворот да из спаленки выволок. А Домовик был так ошарашен перепадами настроения негостеприимного хозяина, которого еще вчера знал приветливым да хлебосольным, что даже не сопротивлялся.

– Да ты чего позволяешь себе?! – шепотом ругался Дворцовый. – Да что ж ты с малолетства проблемы психические провоцируешь? Какой еще волчок сыночку моего кусать будет?! Я тому волчку зубы-то повыбиваю! Ишь чего удумал – дитя малое за бочок кусать!!!

Домовику непонятные обвинения порядком надоели, он вырвался и рукава засучил – чтобы драться удобнее было. Потом грудь выпятил, словно бойцовский петух, и давай на хозяина дома наскакивать:

– И чего это я провоцирую?! И ничего это я не провоцирую! Я просто песенку допел колыбельную!

– Да, а как приснится малышу волчок тот, да не просто, а во сне кошмарном?! – в свою очередь вскричал Дворцовый, тоже рукава засучив для драки. – Вот тебе психика юная и порушена, ибо нестабильна она еще!

Тут Домовик остыл, руку на плечо Дворцовому положил и говорит:

– Прости, брат, ибо не подумавши ляпнул.

– Да и ты, брат, прости меня, ибо замотанный я за сутки последние стал, – тоже повинился Дворцовый. – Нелегко в моем возрасте за дитем уход должный осуществлять.

– А откуда змееныш в замке появился? – полюбопытствовал гость.

– Откуда – то неважно, – ушел от ответа хозяин, – а вот то, что сын он мой теперь и я его единственный отец и опора жизненная, вот это значение имеет огромное.

И на кухню отправился. Домовик следом пошел, на ходу обдумывая ситуацию. То, что к ответственности Дворцовый со всей серьезностью отнесся, ясно было, но почему-то казалось, что пылу чуть поубавить можно. И чего тут такого? Разные твари на земле нарождаются, все живут, все развитие нормальное имеют. Ну какая разница, какие колыбельные им поют? Хотя и признавал Домовик, что резон в словах Дворцового есть.

В комнате кухонной Дворцовый снова варево проверять да мешать кинулся, но беседу поддерживать при этом занятии не забывал:

– Ты уж пойми меня, Домовик, да обиды не таи. Замотался я, ибо забыл когда спал. Сейчас вот пюре ягодное готовлю на завтрак, значится, малышу.

– А чего ты так надрываешься? – удивился гость. – Накормил бы просто ягодой.

– Не по науке будет, – ответил Дворцовый и от котла снова к столу кинулся. Тут он овощи разные нарезать стал да в другой котел кидать. – А вдруг диарея с мальцом случится? А если, хлеще того, другая инфекция кишечная? Дизентерия, к примеру? Я тут места от беспокойства не нахожу. Вот ты. говоришь, ягоду сырую дать, а про диатез, поди, и не слыхал?

– Это что за зверь такой? – удивился Домовик. – В наших краях такой не водится вовсе!

– Это не зверь, это хуже! – ответил Дворцовый. – Ибо привяжется порча эта, да потом от нее не отвяжешься. Перейдет в реакцию аллергическую, и будет дите безвинное всю жизнь мучиться. А почему? – спросил заботливый воспитатель и сам же на свой вопрос ответил: – А потому, что родители безалаберность преступную в уходе за младенцами проявляют. Да вон, книга на столе ученая лежит, сам посмотри – там все о недугах дитячьих написано.

Домовик на стол тоже вскарабкался, и точно – книги стопкой лежат. Домовик мужчиной ученым был и грамоте умел, чем очень гордился. Посмотрел он названия да вслух прочел:

– «Детские болезни». Хм… Понятно, откуда ты, сродственник, историй таких страшных набрался. А это что? «Развитие личности» – еще хлеще… Ого! «Педагогика», «Как воспитать гения», «Детская психология»… Интересно… Ты где книжек таких вредных нахватался?

– В библиотеке Кощеевой, – ответил Дворцовый. – Там на все возрасты о воспитании рассказано. Вот я прочел и всю важность прочувствовал. И решил сына моего натурой гармоничной воспитать. И самое главное, что от меня требуется, это оградить моего маленького от дурных влияний, ибо вне семьи они во множестве превеликом наблюдаются.

– Ну это вряд ли у тебя, брат, получится, – задумчиво произнес Домовик. – У мальца-то крылья есть. Как летать начнет да с миром знакомиться…

– Кто бы ему разрешил в мир тот полеты устраивать? – перебил сродственника Дворцовый, да таким тоном, что Домовик недовольно поджал губы, задрал подбородок и, искоса глядя на хозяина, сказал:

– Совсем у тебя ум за разум заехал, Дворцовый, ибо фанатиком этой самой педагогики сделался ты окончательно и бесповоротно. Сжалось мое сердце в предчувствии нехорошем, ибо всем известно, что фанатизм до добра не доводит. Но говорить я тебе ничего не буду, ибо бесполезно это с вами, с фанатиками.

– Слушай, брат, я ведь не просто так тебя от дел оторвал, – произнес Дворцовый, даже не услышав эти мудрые слова и продолжая кашеварить. – Сам видишь, забот у меня полон рот, даже поспать часок не выкрою. А мне продуктов надобно. Крупы разной да муки – кашки всякие сыночке варить. Еще моркови пару мешков – для соку, значится. Морковный сок полезность для детей великую имеет, ибо в нем витамина для организмы нужная содержится. От витамины той дети растут хорошо да быстро.

– Понятно, почему у зайцев уши такие длинные, – удивился Домовик, – они моркву эту грызут беспрестанно. А ну как у змееныша твоего уши, как у зайца, вырастут?

– Глупости говоришь, – отмахнулся заботливый отец, – зайцы ту витамину в сыром виде получают, на соки не переработанную, оттого в их физическом развитии перекосы заметные и возникают. Да ну их, зайцев-то. Ты уж не сочти за труд, доставь провианту, а? А я каменьями драгоценными да золотом расплачусь – вон, приготовил уже мешок.

Домовик посмотрел, куда родственник кивнул, и крякнул одобрительно да руки потер. Мешок большой был, объемный.

– Ладно, сейчас доставлю тебе продуктов. – И, подхватив мешок, восвояси отправился.

Вернулся скоро – часа не прошло. Да не один вернулся, а с помощниками. Поставили домовые в кухонную комнату мешков с крупой да мукой, морковью да другими овощами, горшки с медом да молоком, крынки со сметаной да маслицем – да много еще чего, не перечесть. А много потому, что Домовик мужчиной основательным был, пересчитал каменья да жемчуга, какими Дворцовый за еду заплатил, не поленился время затратить на это занятие. И очень удивился количеству да дороговизне полученных сокровищ. А потому, сравнив стоимость, решил, что за такую оплату продуктами родственника снабжать будет в течение года. Помощники, соседские домовые, те сразу по своим делам отправились, а Домовик пошел хозяина искать. Далеко идти не пришлось – тот змееныша баюкал, покачивая в сложной конструкции, состоящей из ремней да перины.

– Баю-баюшки-баю, баю сыночку мою… – пел Дворцовый.

Домовик встал рядом, колыбель импровизированную качнул и, чтобы мальца не разбудить, продолжил на мотив колыбельной:

– Я продукты там принес для дитенка на весь день…

– Вот спасибо, хорошо, положи их у печи… – не прервал колыбельной родственник.

– Завтра тоже принесу, сразу после десяти…

– Вот спасибо, хорошо, – пропел в ответ Дворцовый, – станет легче теперь жить…

– Буду рад тебе помочь, чем еще бы удружить…

Домовые – народ дружный, друг за друга горой стоят, а уж связи родственные поддерживают и того трепетнее. Конечно, разное меж ними случается – и ссоры со скандалами, и до мордобития порой доходит, но с кем не бывает? Это все по мелочам больше, а случись что – так сразу плечом к плечу встают да своих защищают. Так и с Дворцовым случилось. Хоть и посмеивались собратья и родственники над его педагогическим фанатизмом да пальцем у виска порой покручивали, но приняли нестандартного воспитанника в свой круг, к домовым его причислили. А как оно иначе могло быть, если змееныш приемным сыном их полноправного собрата является? И помогали, чем могли. Продукты разные поставляли вовремя, присмотреть за детенышем змеевым оставались, чтобы Дворцовый хоть иногда выспаться мог, к Лешему за медом наведывались – все для мальца. А когда подрос малыш, которого все по примеру Дворцового сыночкой звали, то с Водяным договорились, чтобы тот рыбки два раза в неделю на стол юному Горынычу добывал.

Так время шло-тикало, а малец подрастал.

Изменился змееныш сильно, тельце его к году перестало быть нежным да уязвимым, стало покрываться чешуей. Тут Дворцовый будто совсем с ума сошел, всем о красоте приемного сына рассказывал. Оно понятно – чешуя у Горыныча сверкала да переливалась ярче, чем каменья изумрудные. А когда – к двум годам – на спине Горыныча гребень фиолетового цвета появился, так Дворцовый от него и вовсе глаза отводить перестал. Не насмотрится на сыночку, не надышится. Но, как потом выяснилось, это все цветочки были. Вот когда змееныш говорить научился, тут-то отец его приемный окончательно оторвался от реальности – каждое слово в тетрадку особую записывал. Да ладно если б просто записывал, он те записи вслух читал каждому встречному-поперечному. Скоро от него уже прятаться стали.

Чаще всех в хрустальный дворец домовой из царского терема приходил. На его глазах все воспитание и происходило. И что только не делал Домовик, чтобы родственника в реальную жизнь вернуть, – все бесполезно. Дворцовый только улыбался преглупо и рассказывал, что приемыш сказал да что сделал.

– И хоть ты меня не слушаешь, а все одно я прав! – доказывал Дворцовому Домовик. Для разговоров теперь времени больше оставалось – змееныш перестал перины мочить да пачкать, научился самостоятельно до отхожего места ходить, а потому на стирку время не затрачивалось. – Ну чего ты ему рассказываешь?

– А чего рассказываю? Сказки рассказываю, – отвечал Дворцовый, но глаза отводил.

– Да?! Сказки?! – Домовик прямо-таки кипел негодованием. – Вот ты сегодня на ночь что мальцу говорил? Что жил-был царь – домовой о трех головах, и было у него три дочери. Красавицы – одна голова другой лучше…

– Хорошая сказка, – кивнул Дворцовый с видимым удовольствием. – Именно так я и рассказывал.

– Да?! – От возмущения Домовик аж подскочил. Схватил он книгу, открыл ее да в самый нос Дворцовому ткнул: – И где?! Где, скажи мне, здесь написано, что у царевен по три головы было, и вообще, что змеи они подколодные?! А?!!

– А мне все равно, чего там понаписали, – ответил родственнику воспитатель, – а психику ребенку все одно калечить не дам! Я его от чувства одиночества да от комплексов оберегаю!

– Э-эх, от жизни ты его оберегаешь! – рассердился Домовик, сердце у него совсем изболелось от такого воспитательного процесса.

А маленький Горыныч спал, кушал да сказки слушал. И рос-то не по дням, а по часам, будто был богатырской породы.

– И чего ты его делу не учишь? – допытывался у Дворцового Домовик, все еще не теряя надежды повлиять на родственника. – Пора уже учить мальца за домом присматривать да дела хозяйственные справлять, ибо домовой он!

– Мал он еще, – отвечал Дворцовый, и лицо его делалось непреклонным, прямо-таки каменно непреклонным.

– Да где ж мал?! Ты вспомни, нас-то едва не с рождения к предназначению жизненному готовили!

– Вот то-то и оно! – ответил Дворцовый. – Так с малолетства все в работе тяжелой да черной и остались, вместо того чтобы расти, как все дети. Нет уж, не зря я страдал, и дальше страдать согласен, лишь бы сыночка мой счастлив был!

– А кто его счастью этому научит, – не унимался Домовик, – ибо ты не знаешь, какое оно, это счастье? А как он узнает, каким счастье то быть должно, ибо никогда несчастья не знал?!

– Ты что, замолчи, а то накаркаешь! – ужаснулся Дворцовый. – И чего привязался? Ты что, моего сыночку детства лишить хочешь?

– Да какое это детство, ежели ты его на улицу никогда не выпускал? И со сверстниками он у тебя ни разу не виделся!

– Да как я его отпущу? – отвечал Дворцовый, шибко сердясь. – А ежели он упадет да расшибется? А сверстники эти мальчика пакостить научат да словами матерными ругаться? Нет, Домовик, ты мне хоть и сродственник, но в воспитательный момент не вмешивайся, ибо некомпетентен ты! Не моги, говорю, и все тут!!!

Домовику только и оставалось, что сплюнуть в сердцах. А беседы его душеспасительные отклика в заботливом отце и вовсе не находили. Со временем беседы те реже стали происходить да так и сошли на нет. И что толку разглагольствовать, коли слова к сознанию не пробиваются?

Рос Горыныч во дворце хрустальном, окруженный заботой, лаской и вниманием. А за порог и шагу не делал, как это порядочному домовому, каковым он себя считал, полагается.