Книга: Убить демиурга!
Назад: Глава 22. Приготовления
Дальше: Глава 24. Тонкости дознания

Глава 23. Бал

Шумным и дружным вихрем — как только не столкнулись друг с другом в дверях — альсоры возникли в гостиной. Просторная комната на несколько мгновений показалась тесной, не из-за того, что кто-то из мужчин был слишком массивен или толст. Нет! Они просто были… Ника поискала подходящее слово и нашла — значительны. Высокие, гордые, красивые, каждый на свой лад. В костюмах, где безупречный вкус сочетался с тем истинным богатством, которое не считает денег, чтобы выглядеть элегантно и в соответствии со статусом.
В бело-золотом с шитьем на мотив мэальны Глеану казался ангелом, сошедшим с полотна Микеланджело. Невянущий цветок так и остался в волосах мужчины.
В стальном и кроваво-красном с рубиновыми заколками в волосах и тяжелой цепью на груди Эльсор, напротив, производил демоническое впечатление. И, Ника готова была спорить, оделся он так намеренно, в пику вчерашним воплям маменькиного фаворита.
Инзор выбрал своим цветом теплую охру, зелень и шафран. Украшений массивных или броских на альсоре не имелось, зато короткий камзол по вороту и полам и бриджи по боковым швам оказались расшиты растительными узорами из сотен мелких камешков, наверное, изумрудов и еще каких-то желтых. Скорее всего, это были злАтники — недорогие, но очень красивые полудрагоценные камни, встречающиеся лишь в горах Альрахана.
Девушка даже на несколько мгновений застеснялась, но очень быстро поняла: под придворными нарядами все трое — Лед, Пепел и Искра — все равно остались прежними. Именно это альсоры с энтузиазмом принялись демонстрировать Нике, окружив ее и принявшись без церемоний разглядывать, ощупывать и восхищаться. А Глеану, приславший тот самый перламутровый сундучок, еще и рассиялся от удовольствия. Не зря он уточнял цвет и фасон бального платья Видящей через модисток. Именно его украшения пришлись ко двору! Разумеется, ни словом, ни полусловом Лед не намекнул на авторство подарка, но улыбался так, что догадались все, даже Ника.
— Мама была права! Сегодня ты будешь блистать новым бриллиантом в короне Альрахана! — возвестил Инзор с широкой улыбкой и нежно коснулся губами ладошки девушки.
— В короне Альрахана уже столько камней прекрасной огранки, — не осталась в долгу Ника, даря альсоров взглядом, исполненным самого искреннего восхищения, — что нового камешка могут и не заметить. Да и лучше бы не заметили.
— Почему? — потребовал ответа Эльсор.
— А зачем? — пожала плечами Ника и как на духу выложила все сомнения: — Как человек с Террона я вряд ли буду интересна вашим дворянам, а как Видящая… я же то и дело что-нибудь не то ляпаю, такое, после чего меня или убить или ударить хотят. А если еще и танцевать придется, так полная… феерия выйдет: ноги все оттопчу и гадостей наговорю. Зарекутся лоаны на балы к Владычице ходить, а мое имя и вовсе анафеме предадут.
— Мама будет только рада! — рассмеялся Глеану, подхватывая девушку под локоток и направляясь к дверям. — Я про «зарекутся», а за остальное не бойся, ты — альсорана, член семьи Владычицы, никто и намеком тебя задеть не посмеет!
— А если тебя кто-то попробует тронуть, умрет раньше, чем Плетельщики узелок на нити судьбы завяжут, — спокойно пообещал Пепел.
— И вообще, Лед нам тут сказал, ты ногу вывихивать вознамерилась, а мы-то мечтали танцевать с младшей родственницей! Это предательство, Ника! — Инзор сделал вид, что обижается. — Нам снова от девиц отбиваться, а ты в тенечке прохлаждаться будешь!
— Могу сломать ногу тебе, — великодушно предложил Пепел с самым серьезным видом, и лишь смешинки, пляшущие в серых глазах, намекали на то, что альсор шутит.
— Не надо, — поспешно отказался Искра от щедрого шанса избежать танцев кардинальным методом повреждения конечностей. — Я лучше проявлю трепетную заботу о младшей родственнице и в тревоге за ее здоровье не отойду от нее ни на шаг весь вечер!
— Ты украл мой план! — возмутился Глеану, подхватывая Нику под свободную руку.
— Кто чей, брат! Кто чей! — рассмеялся Инзор. — И вообще, тебе этому плану следовать нельзя категорически!
— Почему? — продолжил возмущаться Лед, выгибая правую бровь и чуть театральным жестом откидывая назад плащ волос.
— Ты у нас главный сердцеед! — понизив голос и даже оглядевшись (не подслушивает ли кто?), по секрету дал справку золотоглазый альсор. — Посему просто обязан, коль Ника не желает привлекать к себе излишнего внимания, отвлекать его на себя, обвораживая и очаровывая всех лоан в бальной зале от пятнадцати и старше!
Глеану насмешливо фыркнул, сердиться, пусть и в шутку, на брата не получалось. Он одним махом и комплимент ему сделал и под свою позицию подвел прочный фундамент логического обоснования. Впрочем, это вовсе не означало, что Лед собирался действовать именно по плану оттягивания внимания на себя. В конце концов, дамам не повредит иной раз остаться и без его галантного общества! Больше ценить будут!
— Собаку несешь с собой? — уточнил без удивления Эльсор, вроде как помечал в списке: лоана Вероника — одна штука, собака-нюхачка — одна штука.
Шотар, сидевшая на руках девушки так тихо, что ее можно было принять за оригинального дизайна муфточку, приподняла ушко. А ну как ее все-таки соберутся оставить и пора начать возмущаться?
— С собой, — твердо ответила ответственная собаковладелица, слушая шутливую перебранку, затеянную братьями.
Ника сама не заметила, как перестала мандражировать перед явлением в бальном зале на показ родовитым лоанам Альрахана. По обе стороны шли Лед и Искра, спину прикрывал Пепел. Разве мог задержаться страх, когда раздавались голоса мужчин, а их надежные руки поддерживали, мягкая прядка золотых волос Глеану щекотала шею, а золотые глаза его брата светились искренним участием. А ведь впереди, в зале, была и Ана, Владычица, чья магия, пронизывающая мир, не позволит случиться неприятностям!
Сам момент приближения к бальной зале не прошел мимо внимания дебютантки только потому, что она еще издали увидала говорливый ручеек нарядных гостей, вливающийся в белые двери с золотым и синим гербом Альрахана.
«Бальная зала там!» — догадалась Ника и снова заволновалась, но уже не так сильно, больше для порядка. Вроде как в первый раз, когда что-то происходит, волноваться положено человеческой природой.
Хотя… В некотором роде она и не в первый раз входила в огромный зал в форме овала, сверкающего хрустальным светом многочисленных люстр на высоком потолке с лепниной. Белый, золото и синь — эти цвета гармонично сочетались в оформлении и отделке помещения, как и виделось Веронике в воображении, когда она описывала читателям балы во дворце. Золотой мрамор плит, уложенных так искусно, что они казались одной монолитной плитой-узором, высокие алебастровые колонны, золотые, синие портьеры и белые облака тюля на высоких окнах, мебель (кресла, стулья, маленькие столики, группирующиеся у стен), виньетки-барельефы — все было уместно, пышно и именно так, как подобает для бальной залы Владычицы.
Ника засмотрелась на красоту, представшую не перед внутренним взором, а наяву, на яркую и шумную толпу гостей и оступилась на ступеньке небольшого подиума-входа совершенно натурально, даже самым натуральным образом подвернула левую ногу.
Этой многострадальной конечности никогда особенно не везло, или, напротив, везло с регулярными травмами. Первый раз нога подвернулась еще в детсадовском детстве, когда Ника неслась через лес на даче, догоняя маму, второй — в школьном дворе при банальной игре в классики. Третий раз попало по-крупному. Уже в институте. Тогда Ника просидела, вернее, прохромала на больничном почти два месяца с растяжением. Так что ситуация оказалась в общем-то привычной, боль прострелила ногу, Ника коротко вскрикнула, поджимая конечность и повисая на руках альсоров. Шотар всеми лапами молча вцепилась в хозяйку.
Тут же сзади девушку подхватил Пепел. Подхватил сразу на руки, отбирая у братьев, и торжественно понес, как воин стяг, как победитель лавровый венок к удобному, пока еще пустующему креслу у стенки в уютном уголке.
Встревожено и заинтригованно зашумел зал. Те, кто пропустил щекотливый момент, украдкой выясняли у тех, кто видел: а что собственно случилось? Те, кто видел, разделились на тех, кто понял, что видел и тех, кто сворачивал теперь шеи, пытаясь определить, а что именно они видели. Скандал? Не скандал? Шутка или трагедия?
Гилиана, рассекая море подданных, как величественная каравелла, стремительно приблизилась к сидящей Нике и тройке сыновей, окруживших ее живой стеной.
— Что с ногой? — заботливо справилась Ана.
— Подвернула, — виновато призналась Ника.
Гилиана недоверчиво прищурилась, и девушка, чувствуя себя так, будто ее в подвальчик папаши Мюллера под яркую лампочку притащили, почти радостно (ничего выдумывать не пришлось!) подтвердила:
— Честное слово, оступилась. На зал засмотрелась и забыла про ступеньки. Вот и подвернула. Я нечаянно! Посижу немножко, и все пройдет, со мной такое бывает!
— Мы позаботимся о Нике, мама, не беспокойтесь, — галантно пообещал Глеану, приложив кончики пальцев к груди, и сопроводил слова коротким поклоном.
Инзор и Эльсор подтвердили позицию брата энергичными кивками. Взгляд Аны стал еще более подозрительным и насмешливым:
— Если б не знала вас лучше, решила бы, нарочно столкнули, чтобы ни с кем не делить.
— Мама! — слаженно и почти не фальшиво возмутилось трио.
— Я же сказала, «если», — подчеркнула Гилиана и тихо пожаловалась: — Сговорились, изверги, а мне за вас всех отдуваться? Самой что ли кресло подвинуть и рядом сесть?
— Принести? — предупредительно уточнил Эльсор.
Ана только рукой махнула на саботажников и, круто развернувшись на каблучках, обратилась к подданным. Голос ее был звучен, властен и удивительно красив. При всем при этом Владычица не пользовалась никакими чарами: ни усиления громкости, ни шарма. Гилиана просто была той, кем была: полноправной повелительницей и покровительницей государства, всевластной в его пределах.
— Приветствую вас, возлюбленные подданные! Нынче вас известили о радости присоединения к моей семье альсораны Вероники. Высокие душевные качества и редкостный талант Видящей мира нашего оказались таковы, что иного желания, кроме как назвать девушку родственницей, дабы защищать и покровительствовать, я и не мыслила! Ныне представляю я вам названную дочь мою, пришедшую в Альрахан из иного мира и прошу разделить мою радость, в честь которой сей бал открываю! Увы, альсорана Ника имела неосторожность повредить ногу, потому веселиться на празднике будет сидя. Но пусть внимание ваше и участие не обойдут ее стороной! Развлекайтесь, высокородные лоаны, покажите весь блеск и красоту нашей великой страны!
Конец речи Владычицы потонул в одобрительном гуле голосов и щелканье пальцев. Этот жест, вспомнила Ника, заменял в Альрахане аплодисменты. Правда, девушка не догадывалась, насколько громко могут звучать эти самые щелчки. Ничуть не слабее хлопков в ладоши.
Простолюдины еще «хлопали» пятками, быстро сводя и разводя их.
Овация грубой обувью была мощной, а уж если перед тем, как идти на праздник задники подбивали металлическими пластинками помассивнее, то и вовсе оглушительной. Высшее общество — носители туфель и туфелек из тонкой кожи предпочитали щелчки, а простецкий ножной шум полагали вульгарным. Правда, в дни маскарадов, когда стирались рамки сословных различий, те же самые аристократы щеголяли самыми громкими набойками в городе, да еще и гордились интенсивностью производимого шума.
Понимая, что ответную речь она задвинуть не в силах, все равно на фоне Гилианы прозвучит бледно, как стопка, разбавленная литром минералки, Ника напрягла голосовые связки и выкрикнула лишь одно слово: «Спасибо!». А потом изо всех сил защелкала пальцами. Наработанного навыка не было, однако девушка очень старалась и даже раз пять щелкнула достаточно громко. Шотар задумчиво вздохнула, поудобнее устраиваясь на коленях шумной хозяйки, и прикрыла умные глазищи. Оставила лишь щелочку, чтобы подглядывать за происходящим.
А посмотреть было на что! Шумен и ярок плескался в зале океан высокородных гостей. Каждому из них было интересно, кого это так расхваливала Владычица, кого именовала Видящей. Взгляды скрестились на девушке. Самые разные: насмешливые, доброжелательные, испытующие, оценивающие, язвительные, ревнивые, чисто любопытствующие, даже (вот странно!) исполненные откровенного благоговения, симпатии, восхищения и восторга.
Альсоры, привычные к общественному вниманию, едва закончилась официальная часть мероприятия, совершенно игнорируя артобстрел публики, ринулись лечить Нику. Ее взяли в оборот стремительно. Девушка даже пикнуть не успела, как Лед чуть театральным жестом, вызвавшим волну трепета в женских массах, уже сдернул с шеи элегантно повязанный белый шарф с золотым шитьем и высыпал в него одним махом чашу мелкого фигурного льда. Этот самый лед Инзор позаимствовал с подноса официанта, разносящего напитки. В получившийся охлаждающий компресс была сноровисто запелената припухшая щиколотка, освобожденной из туфельки ножки.
А Эльсор почему-то нарочито медленно и ласково одергивал и поправлял подол великолепного платья, пальцы его горячие, как угольки костра, поглаживали пострадавшую конечность девушки. При всем при этом, сохраняя непроницаемо вежливое выражение лица с должной долей участия к горькой судьбинушке Ники, сероглазый альсор успевал украдкой сообщить брату все, что думает по поводу его блестящей идеи со свернутой конечностью. Глеану хватило ума промолчать и не ответить изящной остротой. То ли чувствовал за собой малую толику вины, как если бы он напророчил Нике травму, то ли просто не хотел прямо на балу препираться с братом, у которого по поводу и без оного опасные крылья прорезаются.
Тем временем, после краткого музыкального проигрыша, вместо ожидаемых Вероникой танцев и загадочного гаэрона, на который жуть до чего хотелось поглазеть, наступила очередная театральная пауза и гости один за другим потянулись к уголку свежепредставленной альсораны.
Поначалу Ника вздрогнула, и только теплая рука Глеану на правом, горячая Эльсора на левом и, самое главное, запакованная в компресс левая нога не дали сбежать. Люди двигались так целеустремленно и массово, что смыться подальше или спрятаться за чью-нибудь спину понадежнее захотелось инстинктивно.
— Что им нужно? — одними губами спросила девушка.
Пепел услыхал и ответил:
— Алигири. Ритуал представления. Символическими дарами приглашенные на праздник подтверждают свое согласие с волей Владычицы, представившей нового члена семьи, и приветствуют тебя.
— Дарами? — бешеными тарашками заметались в голове мысли. Что за дары, как их принимать, что говорить и чем отдариваться в ответ — были лишь первыми и основными в перечне атакующих Нику вопросов.
— Ты улыбаешься, киваешь, рассматриваешь дар, можешь ничего не говорить, и кладешь его на столик рядом, — сжалился над бедняжкой и дал четкую инструкцию Инзор, подвигая вышеназванный предмет мебели поближе к креслу девушки. — Понятно?
Вероника покорно кивнула, откуда-то всплыла информация, будто знакомая, ненадолго позабытая и сейчас лишь освеженная в памяти. Ритуал алигири был древен и использовался нечасто, когда глава знатного рода вводил в семью нового члена в относительно зрелом возрасте.
Все приглашенные на празднование считали хорошим тоном, а потом уже это вошло в обычай, дарить некий предмет на память новому члену семьи. Своеобразие подарка было в том, что постепенно стало считаться правильным дарить небольшой предмет, снятый с собственного тела непосредственно перед ритуалом. Символически сие означало тепло сердца, переходящее вместе с даром материальным. В родах победнее дарили платки, шарфы, шали, простые колечки или цепочки, богатые альсоры на алигири вручали украшения, а уж самые щедрые, состоятельные или нарочито подчеркивающие свой статус, могли преподнести целый ювелирный набор.
Очередность подношения тоже до некоторой степени определялась негласным табелем о рангах, но строгого соблюдения не требовала. Случалось, довольно богатые и знатные оказывались и самыми нетерпеливыми, не желающими неторопливо ожидать, пока лоаны попроще преподнесут на алигири свои дары.
Дышать в затылок друг другу или выстраиваться в очередь никто и не думал, просто люди каким-то образом сосредоточились небольшими группами поблизости от Ники с альсорами. Первым из череды лоанов и лоан оказался молодой мужчина с веселыми глазами, посверкивающими откровенным восхищением. Он запросто подмигнул Инзору, как старому знакомому, и, сняв с мизинца, положил на колени девушки рядом с мохнатыми лапками Шотар золотое кольцо с интересным камнем, ограненным в форме капли. Та переливалась на свету от серебристо-серого до нежно-голубого.
— Спасибо, очень красивый дар, — неловко поблагодарила Ника.
— Лоана Вероника, он ничто в сравнении с ярким сиянием ваших очей, очарован! — любезно отозвался незнакомец и отступил.
А Инзор шепнул:
— Он из моих людей. Один из лучших в работе с цифрами. И записной ловелас, хуже Глеану.
— Конечно, хуже, я ведь лучший, — снисходительно согласился Лед.
Словно в подтверждение этих слов следующей явилась эффектная женщина с васильковыми и очень злыми глазами. Причина злости, как догадалась Ника после взгляда, брошенного дамой на Глеану, стала более чем очевидна: ревность. Лоана с кудрями темнее ночи стянула с шеи тяжелое ожерелье (черненое золото с сапфирами), и вручила «имениннице» с пожеланием от всего, истекающего ядом, сердца:
— Пусть ваше счастье будет столь же лучезарно, как та радость, с какой я приношу дар! — промолвила красавица.
И Ника ответила, принимая украшение, которым в общем-то хотелось запустить обратно в гадючку так, чтобы на лбу хоть небольшой синячок, а остался:
— Благодарю, пусть же ваше счастье будет столь же велико, как искренность врученного дара!
Вокруг злючки с васильковыми очами вспыхнул на миг белый ореол, видный лишь Нике, Владычице и альсорам. Но объект приложения пожелания тоже отчетливо почуял недоброе. Лоана в панике отшатнулась, испуганно пролепетав:
— Какой амулет проклятия ты использовала?!
Она прижала руку к горлу, будто что-то принялось душить или царапать ее изнутри.
— Не амулет и не артефакт, лоана Нейша. В них альсорана Вероника не нуждается. С нашего полного благословения дар Видящей позволяет частице магии Альрахана проявляться через альсорану, — прохладно заметила Гилиана, меряя девицу неодобрительным взглядом.
Сейчас Владычица смогла отследить весь процесс выдачи пожеланий и сделать новые выводы. Оказывается, сила мира сама находила лазейки для воплощения. Пусть на Нике не оказалось охранного амулета и проводником плетения стали драгоценные камни из подаренного Глеану комплекта, притянувшие нить силы от самой Гилианы, но связующее заклятье заслуженной кары они исполнили столь же мастерски, как если б его сплела сама Владычица.
— На Терроне, откуда я родом, есть слово алаверды. Одно из значений его — ответный подарок, действие, а прямой перевод «бог дал», в вашем понимании «Плетельщики Судеб сплели». Считайте, я лишь вернула пожелание, и оно будет таково, каким было ваше. Не больше и не меньше, — ответила Ника, опять не очень понимая, откуда идут ложащиеся на язык слова, но в то же время отчетливо понимая их силу.
«Все-таки, наверное, Ана и альсоры правы. Как это ни странно, я — Видящая Альрахана, иначе не случалось бы такого!» — так решила Ника. В душе ее царил хаос из тихой паники (как бы чего не натворить!), восторженного ужасания (А ведь я действительно могу!) и удовлетворения (Я нужна им, выходит, я настоящая Видящая, а не какая-то подделка!).
Покачивающуюся на ослабевших ногах лоану, утратившую весь гонор, увел в сторону Глеану, чувствовавший малую толику вины за представление, устроенное одной из лоан, которой он ничего сроду не обещал и даже особенно не ухаживал.
За злючкой следом шла молоденькая девушка. Под локоток ее поддерживал очень представительный мужчина, явно отец. Так же явно, как то, что он был родителем рыженькой, он до одурения походил на майора Мак Набса из многосерийных «Поисков капитана Гранта». Кроме килта. Этой колоритной детали туалета, а также трубки, у лоана не было и в помине.
Взгляд юной особы был весел и исполнен тепла. Она вручила Нике снятую с шеи подвеску — золотой камешек в темно-красной оправе и с улыбкой сказала:
— Добро пожаловать!
— Спасибо! — искренне улыбнулась Вероника в ответ, и снова ее осенило удивительное чувство понимания и сопричастности:
— Я рада тому, что мы породнимся, — призналась Видящая помолвленной невесте Инзора.
Пока еще условно помолвленной, союз был делом далекой перспективы, даже вторая из помолвок, на которой паре надлежало обменяться браслетами, не состоялась. Искра и Риалина носили лишь кольца, и до той поры, когда на руки альраханцев будут одеты брачные браслеты, должно было миновать с десяток лет. Но уже сейчас Ника видела, как здорово двое подходят друг другу. Нет, не бешеной страстью, но теплом и светом сердец. Из Инзора и Риалины в будущем выйдет замечательная пара! — это Видящая видела отчетливо. За ее спиной кто-то, наверняка Искра, смущенно кашлянул.
Дальнейшая цепь гостей, следовавших друг за другом без интервалов и перерывов, слилась для Вероники в пестрый ряд кадров, пущенный в режиме перемотки. Она кивала, поглаживала млеющую Шотар, улыбалась и что-то даже говорила в ответ на краткие реплики дарителей. Впрочем, ничего сенсационного или шокирующего. По итогам десятисекундного (в среднем) общения ни один из участников древнего ритуала алигири в панику не впадал и скандала не затевал.
С облегчением вздохнули и почти расслабились альсоры, ожидавшие от Ники после загадочного «алаверды» настойчивой претендентке на тушку Глеану еще пары-тройки сенсационных откровений. Приближалось время танцев.
Вперед выступил очень усатый (усы у него завивались забавными спиральками) брюнет и разлился елеем, начисто ломая обычай краткости:
— О светоч немеркнущей красы, что царственной дланью зажгла величайшая из Владычиц Альрахана! — зажурчал человек.
Нике показалось, что ее обмазывают медом от макушки до пяток. Ощущение, надо сказать, выходило препротивное. Сцепив зубы, девушка добросовестно вытерпела пятиминутную льстивую оду и приняла на колени массивный футляр, извлеченный усачом из широкого рукава.
«Как он там крепился и во всех ли деталях туалета у дяденьки имеются столь глубокие карманы?» — озадачилась Ника, повнимательнее приглядываясь к пышному облачению дарителя.
Рубаха густо-багряного цвета с широким запахом и безразмерной ширины рукавами, расшитая чем-то очень напоминающим русских народных петушков, украшавших в старину деревенские косоворотки. Шальвары совершенно турецкого вида с туфлями вполне по-европейски цивилизованными, если бы не килограммовые драгоценные пряжки, тоже производили впечатление. Одеяние дарителя определенно внушало… Что именно — это уже вопрос, над которым Нике не дали задуматься одуряющий аромат мускусных духов гостя и грозный рык Шотар.
«Наверное, бедная собачка начала задыхаться от мощной волны аромата. У нее ведь такое тонкое обоняние! Да вдобавок этот футляр ее чуть с колен не спихнул и кончик хвостика придавил!» — решила Вероника, торопливо поднимая массивное подношение гостя, чтобы переложить на столик.
И тогда Шотар словно взбесилась. Она взлаяла грозно, отчаянно и цапнула хозяйку за запястье. Не столько от боли, сколько от неожиданности, девушка выронила футляр себе на ноги. А именно на вывихнутую ногу, основательно приложив деревяшкой по большому пальцу, защищенному лишь чулком. Сквозь тонкую ткань удар ощутился превосходно. Отбив палец Нике, коробка ударилась об пол и раскрылась с легким щелчком. По камню зазвякали брошь, тяжелые серьги формата «гиря ушная», длиннющее ожерелье и три перстня с камнями разного оттенка голубого и синего.
Меж тем Шотар с выражением чистой ненависти на мордахе и яростью, полыхающей в обычно веселых глазищах, уставилась на один из перстней. Тот, что отличался нежно-голубым, как выцветшее августовское небо, оттенком камня в обрамлении мелких бесцветных. Собачка глухо зарычала.
— Яд? — тихо уточнил у нюхачки Эльсор, пока Ника беспомощно потирала оцарапанное клычками запястье. Собачка цапнула не до крови, только до розовых полосок.
Ответом на вопрос Пепла стало короткий согласный «ваф». И у альсора распахнулись серые крылья, захватывая в путы мужчину, попятившегося от шокирующего зрелища, оскорбленного и вопящего о чинении неслыханных обид невинному. Ряженый вопил о своем высоком статусе посла дружественной державы до тех пор, пока одна из лент крыла не заткнула рот.
— Уверен? — одними губами уточнил Инзор у брата, тот резко кивнул и посоветовал Глеану, начавшему в ярости покрываться мелкой золотой чешуей: — Остерегись, порвешь костюм, придется уходить.
То ли мысль о порче костюма стала решающей для выведения сознания из фазы обращения человека в полоза, то ли нежелание удаляться от эпицентра событий, однако преобразовываться Глеану перестал. Только раздвоенный язык мелькал по краю рта меж заострившихся зубов и раздавалось нервное шипение. Ника отстраненно подумала, что похоже шипит сдуваемый резиновый матрас.
Все внимание публики сосредоточилось на повисшем в мощном захвате нидорце и дивных метаморфозах альсоров, пестрые слухи о которых лишь начали гулять по столице.
Инзор, пока не началась паника и домыслы в стиле: «Альсор обернулся чудовищем, рехнулся и сейчас начнет все громить», а также во избежание гневной реакции самой Владычицы, поспешил озвучить официальную версию событий:
— Алигири осквернен! Альсоране Веронике поднесли отравленный перстень!
— Ложь! — каким-то чудом ухитрился выкрикнуть заткнутый посол, покраснев от натуги, усы-пружинки обвисли.
— Ложь? — нехорошо и тихо, однако каким-то чудом голос Пепла услышал каждый в зале. — Если так, ты, лоан Гордэстор, не откажешься примерить вещицу?
Крылья, пеленавшие посла, чуть расслабились и поставили усача в непосредственной близости от перстня преткновения. Посол на миг замялся и тут же вновь попытался нести пургу о насилии и неприкосновенности мужа столь высокого звания, коим он облечен и о том, что не подобает ему мерить женские украшения из-за нелепых обвинений.
— Достаточно, — властный голос Гилианы оборвал начавшееся представление.
Владычица могла усомниться в версии сына, слишком заботившегося о благе новой родственницы, но не в реакции песика, выведенного с единственной целью — распознавать любые запахи с высочайшей точностью.
Ана приблизилась к связанному послу. Ника снова увидела не глазами, а как будто всем существом, искрящиеся многоцветьем жгуты силы истинной магии Альрахана, свивающиеся вокруг носительницы и повелительницы. От этого великолепия отделилась всего одна белая искра и упала на перстень. Тот загорелся алым.
— Яд. Смертельный. Мгновенный. Ободок смазан зельем изнутри, — голос Владычицы обжигал стужей. Вот теперь в нем тоже появились звеняще-шипящие нотки, словно она собиралась составить пару старшему сыну в змейских метаморфозах.
— Невозможно, — шепнули побелевшие губы Гордэстора, глаза метнулись в сторону и тут же уставились на Гилиану прямо.
Обвинять Владычицу в обмане было невозможно по ряду причин. Во-первых, просто потому, что выдвигать обвинения против первого лица государства среди сотен свидетелей — родовитой знати этого государства — не лучшая политика для имиджа посла. Во-вторых, если перстень и впрямь оказался отравлен и это не подстроенная инсценировка — месть за предателя Торжена (да даже если инсценировка, но перстень на самом деле начинен ядом!) посол рисковал личной жизнью и здоровьем. Конечно, об осмотрительности и рассудительности альсора Пепла говорили много. Однако сжимавшие тело путы чудовища, каковым обернулся мужчина, отчетливо убеждали в обратном. С ЭТОГО типа, в случае открытого возражения, в самом деле станется натянуть на жертву перстень в качестве эксперимента и спокойно (оправдывая имидж) взирать, как он корчится в муках.
Гордэстор дураком не был и решил рискнуть, поставить на то, что открыто подставлять его, попирая все каноны дипломатии, Гилиана, даже если каким-то чудом узнала о Торжене, не решится. А значит, это чужая подстава! Посол обратился к гневающейся женщине со всевозможным смирением:
— Правосудия, Владычица Гилиана! Лишь на него уповаю! Пусть великая магия твоя укажет истинного отравителя, осмелившегося вбить клин меж узами вековечной дружбы наших держав!
— Пусть укажет, — гвоздем вбила фразу Владычица, и с тонких пальцев ее, унизанных кольцами, сорвался голубой, пронзительно яркий, огонек. Ударившись о перстень, он воздвигся светящимся голубым зеркалом, в котором, как на экране большого двустороннего телевизора, все, кто не зажмурился, смогли в деталях разглядеть подробности злодеяния.
«То ли девушка, то ли видение» над украшением, ставшем причиной разборок, оказалось совсем не девушкой, а мужиком. Во всяком случае, первым делом Ника заметила у явленного на экране типа черную бородку. А бородатые женщины, подумалось терронке, не слишком частое явление в любом из миров, если, конечно, ты не пошел поглазеть на них в цирк.
Мужчина, чья одежда весьма напоминала колоритное одеяние посла, если ободрать с него все украшения, вышивку и втрое заузить рукава и шальвары, топтался у распахнутого ларца. Напряженная поза свидетельствовала о крайней сосредоточенности, а подергивание — о явной опаске индивидуума, занятого неким делом.
Опустив взгляд ниже Вероника, да и все прочие, сразу поняла: подозрительный тип занят тем самым делом, результат коего и вылился в сегодняшний скандал. Одной рукой брюнет держал крохотную открытую пробирочку, очень походившую на пробник духов, а второй аккуратно обрабатывал помазком внутреннюю сторону перстня, выложенного на бережливо подстеленной желтой салфеточке рядом с футляром.
— Килис, прислужник-стольник! — прошипел сквозь зубы Гордэстор с презрительной ненавистью, к которой сыпанули толику удивления: «Как это ничтожество посмело вести свою игру? Или его кто-то купил?». Посол даже не обратил особого внимания на то, что путы сжали его посильнее.
— Вряд ли мы видим полировку украшений, — язвительно прошипел Глеану.
— Что скажете, лоан Гордэстор? — черная бровь владычицы изогнулась, в остальном лицо казалось венецианской карнавальной маской, из тех, что застыли в выражении вечного покоя.
— Навет и происки врагов союза наших держав, не иначе, Владычица, — снова повторил избранное оправдание посол, чувствуя слова Владычицы горячими угольями на своей шкуре.
— Навет? — едва уловимая недоверчивая усмешка промелькнула на прекрасных губах Аны, и новая искра — на сей раз золотая — сорвалась с руки, устремляясь к перстню, вместе с приказом, направляющим заклятье: — Исток и первопричина!
Вот теперь хитроумный лоан Гордэстор понял, что крупно попал, потому как он и все увидели двоих ведущих задушевную беседу. Вторым был покойный со вчерашнего утра сенешаль Торжен, а первым, соответственно, сам высокий посол.
Нидорец нашел в себе силы отвести взгляд от видения, крушащего все интриги, и тут же пожалел о том. Ибо глаза Владычицы Гилианы были куда страшнее. Сапфировые кинжалы взгляда ударили в грудь, причиняя почти физическую боль. Или не почти?
Ужас сковал члены посла и одновременно распахнул двери идей в вопящем от паники сознании. Гордэстор узрел выход и, сглотнув комок в горле, заговорил самым покаянным и проникновенным тоном (очень не хватало связанных рук, чтобы прижать обе к груди):
— Разоблачен я, и помыслы мои стали открыты тебе, о Владычица Альрахана и повелительница сердец, неровно бьющихся в каждом из зревших красу несказанную хоть единожды. Подкупом распахнул я поганый рот обуянного жадностью ничтожества, только чтоб знать, что мило тебе, о Владычица, что противно, ибо надеялся заслужить симпатию и снисхождение дарами да речами. В час же, когда нечестивец явился в стан мой, ища укрытия от погони после гнусных свершений, гнев безрассудный обуял сердце пылкое. Не мог поступить я иначе, чем по обычаям родины — поднес изменнику чашу с ядом. Лишь тогда опомнился, когда тварь сия на ковре издохла. Спала пелена ярого гнева, осознал: не в Нидоре я, безумный, но в Альрахане, и иные обычаи в крае твоем, Владычица, и иной предателям суд сужден. Однако ж, поздно каяться было, и тогда завершить ритуал я верным слугам велел: бросил к ногам твоим труп изменника. Теперь же кару по заслугам своим принять готов за рвение излишнее, за тот огонь, что в душе запалила, о Владычица!
— Мама, не только твой разум, но и тело поистине всеохватно. Ноги аж до подворотни на Рассветной дотянулись! — изумился между делом Инзор, оперативно вычленяя из мусорной речи посла зерна истины.
По всему выходило, что рыльце у посла в пушку, да только пух тот из другой подушки сыпали. Так откровенно подставляться с отравлением Видящей при обилии свидетелей нидорцы, блюдущие видимость приличий чище самих приличий, не стали бы.
— Это аллегория, сын мой, — прохладно заметила Гилиана на пассаж Искры и, игнорируя столь же цветистые, сколь и лживые признания посла, велела Пеплу:
— Отпусти.
Ленты-крылья разжались, а Владычица продолжила:
— Степень вины твоей, лоан Гордэстор, определена будет. По ней и кару примешь. Сейчас же повелеваем удалиться с праздника, который вольно или невольно, но был осквернен. Надлежит тебе передать в руки стражей альраханских для дознания отравителя, за стенами посольства нидорского укрывшегося. Травить его не надо! — последнее Гилиана подчеркнула особенно ядовито. Куда там невинному снадобью на перстне.
Следующее распоряжение было отдано Инзору:
— Килиса в допросную.
Что означало: альсору надлежит забыть про развлечения и немедленно отправляться вместе с послом для взятия отравителя под стражу. Златоглазый мужчина коротко кивнул, соглашаясь с необходимостью личного участия в деле, и взглядом попросил прощения у невесты, лишенной возможности потанцевать с нареченным.
Ребята в форме лакеев и с магической татушкой службы Инзора на запястьях собрали драгоценно-травленный набор с пола в большой светлый плат ткани. Исчезла из зала пара ликвидаторов почти одновременно с нидорцем Гордэстором, отбывшим с бала в сопровождении альсора Инзора.
Глеану, вернувший зубам прежние сглаженные очертания вместо акульего набора, остался вместе с матерью успокаивать общественность, делая вид, что ничего особенного Нике не грозило.
Сама девушка всеми силами тоже старалась в это поверить и гладила, гладила мягкую шерстку Шотар. Оставалось только радоваться надежной руке Эльсора у плеча, да подвернутой ноге, освободившей героиню праздника от необходимости танцевать. Сейчас Веронике не был по силам даже заурядный вальс, не то что удивительно красивый и простой внешне, но чрезвычайно обильный на различные элементы гаэрон.
Яркими бабочками кружились в танцах придворные, звучала музыка, звенели голоса и смех, а Ника, приклеив на лицо улыбку, все пыталась отрешиться от переживаний и любоваться балом, а не пытаться найти ответ на извечный вопрос: «За что?»…
Назад: Глава 22. Приготовления
Дальше: Глава 24. Тонкости дознания