Глава 20. Доля предателя

Толстяк потел и злился. Все рухнуло из-за такого пустяка! Демонова кукла, тупая служанка, не доставившая ужин девчонке-игрушке альсоров! Хорошо еще, он сам решил заглянуть к девке. А если б она свои откровения без его ушей начала? Торжен стиснул челюсти и сжал пухлые кулаки так, словно именно в них находилась проклятая языкастая девка, и ее можно было раздавить одним усилием. Раздавить! Чтобы больше она, змеюка, не сказала ничего!

Торжен не метался по покоям, он сидел в кресле с самым выразительным возмущенно-недоуменным выражением на одутловатом лице, какое только мог изобразить. Пусть, если вздумают подглядеть, сразу увидят, как он оскорблен и изумлен неправедными наветами и готов отстаивать свою честь. Маска привычно лежала на лице, а мозг сенешаля лихорадочно работал. Торжен тасовал информацию, услышанную с помощью бусины, оброненной в гостиной девки. Парная ей находилась в левом ухе сенешаля, на подвеске с десятком других, точно таких же и совсем не магических. Подарок, подходящий подарочек, которым пришел час воспользоваться. Сколько лет он хранил его, старый Владыка любил вызывать сенешаля обжигающим огнем в мочке, когда ему желалось поболтать среди ночи или отдать очередное срочное распоряжение. Когда старый пес издох, Торжен улучил момент и украл вторую бусину для себя. И вот теперь он слышал каждое слово, сказанное в гостиной девчонки, отдающееся громыхающим эхом в ухе и пронзающее острой иглой. Если б он узнал чуть раньше, что девка Видящая, можно было бы обезопасить себя до встречи.

Видящая! Темные Прядильщики, угораздило же альсоров притащить эту тварь во дворец! И теперь оставался только один выход: бежать. А перед тем сделать свой последний ход, чтобы гадина больше не увидела никого и ничего! У него есть такая возможность, есть! Надо только дождаться раннего утра, а до тех пор вести себя, как без вины оболганная жертва.

Нутро толстяка дрожало от злости, ужаса и… и почему-то даже от предвкушения. Он с аппетитом поужинал. Тяга к отличной еде у Торжена не зависела от переживаний, живот неизменно требовал своего. Потому тарелки были очищены и «жертва» удалилась в спальню, чтобы ближе к утру, имитируя ранний подъем преданного делу слуги, вне зависимости от того, кем его полагают все прочие, перейти в кабинет. Оттуда еще вечером клятые служаки альсоров подчистую уволокли расчетные книги и прочие бумаги. Разумеется, все те, которые он держал на виду. У сенешаля была феноменальная память на цифры и все расчеты, не предназначенные для чужих глаз, он держал исключительно в собственной голове. Торжен, не удержавшись, тихонько хихикнул и подошел к красивой, панели из красного магохора — это вам не дешевый дуб или ясень — стенке кабинета и быстро зашарил по ней пухлыми ручками, нога, будто в танце, заскользила по паркету, нащупывая крошечный бугорок. Оп, попал!

Часть стены бесшумно отъехала в сторону, открывая вид на… нутро самого обычного шкафа, где висело несколько камзолов, плащ, шелковые шарфы да стояло с десяток аляповатых тростей. Воровато оглянувшись, сенешаль прислушался. Было тихо. Из коридора, где находился пост его тюремщиков-стражей, не доносилось ни звука. Торжен бочком втиснулся в шкаф и прикрыл створку. Только тогда нащупал внутри нужные планки и надавил. Одна из стенок шкафа приоткрылась в прохладу каменного полутемного коридора.

Сенешаль накинул просторный плащ, повесил на плечо франтоватую, тяжело звякнувшую сумку, протиснулся в изгибающийся плавной дугой коридор. На прощанье стукнул по боковой панели шкафа. Стенка быстро встала на место.

Торжен ринулся навстречу судьбе столь стремительно, что остановился, лишь заслышав треск материи. Клятая дверь придавила тонкую подкладку плаща, а сила разгона туши выдрала ткань из ловушки не без потерь. Тонкий шелк теперь выглядел так, словно был изжеван и выплюнут какой-то мелкой зловредной тварью. Сенешаль досадливо поморщился. С тех самых пор, как у него, сына древнего и нищего рода, в кошеле завелись деньги, он не терпел и намека на дыры в одежде. Однако возвращаться не стал. Проще выбросить испоганенную вещь, да купить новую позже, когда справится с делами. Толстяк решительно зашагал по пустому каменному коридору, оставляя прошлое за спиной.

Привычные безделушки и удобную постель (заказывал не у кого-нибудь, а у старого Гарзона) было жаль, но жизнь Торжен здраво ценил выше удобства, которое всегда можно купить. Были бы монеты! А они у сенешаля, разумеется, имелись, и там, откуда никто другой не достанет.

Боковой запасной коридор толстяк знал как свои пять пальцев, пользоваться доводилось не раз. Первым делом он свернул в отнорок у кухни, туда, где стояли, накрытые белоснежными расшитыми скатертями, именные столики для завтрака знатных жильцов дворца.

Расчет сенешаля оправдался. Столик с табличкой лоана Вероника уже находился среди прочих. И так же, как на прочих, на нем стояла фарфоровая супница с сомваррой. Традиционной утренней кашей альраханцев. Ее всегда варили с вечера, чтобы за ночь яство успело остыть должным образом и обрести все богатство вкуса. Ни один альраханец не брезговал сомваррой с утра. Пусть пару-тройку ложек, но употреблял неизменно.

Кухня только начинала оживать для дневных трудов на ниве ублажения желудков. Едва слышный гул голосов доносился через двойные двери в конце короткого коридора. Сюда, в стольную — предбанник раздаточной — никто отродясь не совался до приготовления первых блюд.

Бездельников главный повар Эронимо в своих владениях не держал, а к сомварре, сваренной лично, относился точно к святыне, вкусу которой может повредить даже колыхание воздуха в неурочный час. Потому сунуться в помещение мог разве что самоубийца, мечтающий о свидании черепушки с половником, или такой вот тайный злоумышленник, как Торжен.

Сенешаль усмехнулся и сунул руку в боковой карман плаща. Достал маленький кожаный мешочек белого цвета, очень плотно завязанный и пустой с виду. Торжен остановился напротив столика, назначенного клятой девке, подцепил салфетку над сомваррой (прикрывать крышкой кашу Эронимо разрешал только на пути от кухни до трапезной) и распустил завязки мешочка. Осторожно перевернул его над белоснежной, с розовыми прожилками кашей и встряхнул. То, что высыпалось из мешочка, не имело вкуса, оно даже цвета не имело. Лишь едва заметный просверк в свете вечно сияющего ровным золотом потолка.

Торжен встряхнул салфетку и снова накрыл ею супницу с сомваррой. Завязки стянули горловину махонького мешочка. Такого же пустого на первый взгляд, как и прежде. Отравитель спрятал его в кармашек плаща с предовольной улыбкой человека, исполнившего свой долг и получившего от ответственной миссии море удовольствия. Он шагнул назад в тени обходного прохода стражей. Дверь в камне снова встала на место. В помещение вернулась тишина.

Нет, сенешаль не пошел назад в свои покои после экскурсии в стольную. Он двинулся дальше по тихому каменному коридору, к потайному входу, открывающемуся на задворках замка. Когда-то точно там была караулка, но Торжен позаботился, чтобы во время последнего ремонта стражам предоставили помещение поудобнее, совсем рядом. Вот только из новой караулки место открытия запасного хода не просматривалось.

Капюшон опустился на голову. Мало ли кто спешит по срочному поручению, спасаясь от утренней свежести под плащом? Особым образом скроенная верхняя одежда с подложками в нужных местах (в плечах и на бедрах) зрительно изменяла фигуру сенешаля так, что издалека его легко можно было принять за женщину. В тайничке у хода Торжен позаимствовал плетеную широкую корзинку, прикрытую поверх куском плотной ткани, сунул туда свой мешок и поспешил к одной из калиток дворца, открытой в эту раннюю пору для слуг. Парочка позевывающих охранников проводила деловитую толстушку равнодушными взглядами. Их дело смотреть, чтоб во дворец никакой вражина не проник, а не за слугами следить.

Всю жизнь проживший в столице Альрахана, Торжен отлично знал город, ориентировался в нем, может, лишь малость хуже, чем во дворце, впрочем, с пути к нынешней цели сбиться был просто не способен. Подведи память, сердце, пылающее черным пламенем жажды мести, и глубинный страх точно указали бы дорогу. Сенешаль шел за покровительством, и ему было что предложить взамен. О да!

Высоченный забор в переплетении пестрого вечно-яркого плюща со здоровенными декоративными иглами, коловшимися совсем не по-декоративному, только казался монолитным. В одном месте, известном лишь посвященным, длинные иглы были тщательно подрезаны. Там, за лианами разлапистого плюща, таился проход.

Безлюдная в серый предутренний час улица, по которой вперевалку по-утиному шла толстуха, внезапно лишилась единственной примечательной прохожей. Только стояла у цветастой стены в своем почти сливающимся с нею расцветкой плаще и исчезла, как сквозь землю провалилась. Впрочем, зевак, чтобы подивиться странному феномену, поблизости не оказалось. Кому охота в такую рань по Посольской дефилировать?

Сад за оградой — верный признак богатства в Альрахане, который пытался завести каждый горожанин, у которого имелся клочок земли при доме и несколько лишних монет в кармане — был тих, влажен от росы и пуст. Как и улица, он выглядел совсем пустым до того момента и даже в тот момент, когда Торжен ощутил на горле холодное прикосновение стали. Тихий голос вежливо осведомился:

— Кто и к кому?

— К лоану Гордэстору. Он меня знает. Скажите, пришел лоан Агдор, — просипел Торжен.

— Ловкач, да? — хмыкнули сзади, переведя на старонидорское наречие современный нидорский.

— Предусмотрительный, — с неудовольствием поправил сенешаль, некогда уделивший не один час выбору подходящего псевдонима.

— Ну-ну, пошли, Ловкач, — без малейшего пиетета отозвался охранник.

От горла нож убрал, но что-то, Торжен едва удержал в горле взвизг, кольнуло его в районе почек. Нет, не кольнуло, просто ткнуло, вероятно, рукоять ножа.

Дорогу из сада в тайную приемную нидорского посла сенешаль помнил, хоть и бывал там лишь раз, позже они встречались в одном неприметном особнячке. Но сейчас возможности выжидать не было. А иначе разве заявился бы засоня Торжен сюда в столь неурочный час? Разве счел бы уместным поднять с ложа лоана Гордэстора?

Страж из сада, так и не снявший серо-бурого плаща, наскоро обыскал Торжена и оставил ждать. Сенешаль облегченно вздохнул и скинул надоевшую маскировочную одежонку. У выдержанного в отваре сушицы несуразного плаща было два несомненных преимущества. Он не только маскировал фигуру, а еще и начисто отбивал запах владельца.

Молодой глава посольства Нидора явился через две четверти часа, позевывая и завязывая на ходу пояс бархатного халата, расшитого традиционными красными маками — национальным цветком сибаритов-нидорцев, весьма ценящих грезы, дарованные дивным дымом кальяна.

Волосы Гордэстора все еще находились в специальной сеточке, дабы не растрепались во сне, а усы кокетливо накручивались на маленькие деревянные пульки, дабы изысканно завиваться, когда послу настанет пора предстать перед посторонними.

То, что Гордэстор показался в таком виде перед сенешалем, могло толковаться двояко: вероятно, он стал для нидорцев настолько своим, что ему показывали краешек оборотного блеска посольства, или, о таком думать не хотелось, сенешаль настолько низко котировался в глазах посла, что ради него не изволили приодеться.

Первые же слова посла частично развеяли сомнения Торжена:

— Мой дорогой лоан Агдор! Какая встреча, осветившая это туманное утро полуденным солнцем!

— Оно сияет и для меня, лоан Гордэстор! — поспешил рассыпаться в ответных любезностях толстяк.

Тем временем слуги неприметными тенями сервировали стол для традиционного нидорского завтрака с горячим горьким чойо и неимоверным количеством всевозможных сластей.

Посол устроился в глубоком мягком кресле приглушенно-бордового оттенка и принялся расточать медоточивые любезности, в которых смысла было ровно столько же, сколько в шуме ветра за окном, Торжен всеми силами старался соответствовать и отвечать со столь же изворотливой изысканностью. Лишь дождавшись исчезновения слуг, хозяин свернул традиционную прелюдию беседы и любезно осведомился уже с почти альраханской прямотой:

— Поведайте же мне, бесценный лоан, какая нужда или радость привела вас на порог моего дома? Разделим ли мы счастливый трепет или скорбь сердца?

— Увы мне, лоан Гордэстор, хотел бы я заговорить о радости, но…. - сенешаль испустил театральный вздох и ударил в лоб:

— Во дворце Владычицы появилась Видящая!

Крохотная чашечка с чойо замерла, недонесенная до губ посла. Темно-зеленые, как водоросли из любимого салата Торжена, глаза настороженно заблестели. Гордэстор аккуратно вернул чашку на низкий столик, огладил пальцами короткую ухоженную бородку и вкрадчиво уточнил:

— Доподлинно ли известно тебе сие, Агдор?

— Доподлинно, — с нескрываемой досадой сознался сенешаль. — Чужачка, приведенная во дворец альсорами минувшим днем, явила дар в моем присутствии.

Голова посла едва заметно наклонилась, поощряя к продолжению рассказа, мужчина вновь взял чашку. Торжен к чойо не притронулся. Даже ради любезности он не в состоянии был проглотить горькое пламя. Постынет хоть немного, вот тогда он заставит себя сделать несколько глотков невообразимой гадости ради уступки обычаям нидорцев.

Сенешаль с самым оскорбленным видом принялся расписывать откровения проклятой девки. Гордэстор хрустел сластями, попивал чойо и очень внимательно слушал. В конце концов, нидорец отметил нейтральным тоном:

— Редкое дарование, воистину редкое. Видящая зрит лишь Альрахан или иные пределы?

— Пусть лоан не тревожится, Видящая более не увидит ничего. На завтрак ей подадут особенную сомварру, способствующую охлаждению телесного жара, — не удержался от самодовольной и мстительной улыбки Торжен, оставивший рассказ о личном источнике прослушивания напоследок. К той поре, как будет торговаться с новым хозяином о размерах жалования.

— Полному охлаждению? — посол сразу понял, куда клонит сенешаль.

— Совершенному, лоан Гордэстор, — напыжился сенешаль.

— Великолепнейшая из новостей, — рассиялся улыбкой собеседник и хлопнул в ладоши. Тут же в комнате возник слуга.

— Принеси нам бутылку Сичорандо, ту, что я держу для особых случаев! — повелел хозяин.

И буквально в следующую минуту к сервировке добавилось два бокала и темная запыленная бутыль работы сумасшедшего стеклодува.

Посол лично откупорил и разлил оранжевое вино. Широким традиционным жестом предложил гостю выбрать бокал. От вина Торжен отказываться не стал. Теперь, когда его действия одобрили и даже пригласили распить драгоценное нидорское вино, сенешаль окончательно уверился в сияющей будущности своей карьеры.

Он верил в нее вздымая вверх золотой бокал, звеня его ножками вместе с послом и смакуя чудесный, не чета отвратному чойо, вкус — сладковато-терпкий, растекающийся теплом в горле и отдающийся приятной волной по всему телу. Верил и тогда, когда глаза закрылись, тело обмякло тающим сугробом в кресле, а из расслабленных пальцев на ковер упал пустой бокал. Торжен так и умер, считая себя хитрецом из хитрецов. Просто потому, что другой хитрец решил обезопасить себя его смертью. Видящая — это вам не игрушки, с такими особами шутки не шутят, ибо никогда не известно, что им откроется в очередном озарении. Возможно, как раз посольство Нидора, где пытался найти убежище предатель Альрахана. Выгодный раньше. А сейчас очень опасный предатель, которого угораздило попасться на глаза Видящей.

Теперь, даже если ее очи за время оставшейся жизни обратятся в сторону посольства, что они увидят? Ничего! Взору Видящих доступны лишь живые создания мира прозрения!

Молодые девушки любят утренние сладкие сны. Когда лоана пробудится, труп бесчестного альраханца уже никогда и никому не поведает о своих связях с нидорцами. Для смерти же может быть тысяча причин. Оставалось избавиться от тела, ждать вестей из дворца и надеяться, что Торжену воистину удалось приблизить час кончины опасной особы. Посол снова хлопнул в ладоши и отдал приказ. Хорошо, что Торжен носил отбивающий запах плащ, а в каретном сарае посольства имелся экипаж, легко превращающийся из официальной кареты нидорцев, в типичную повозку, каковых сотни на улицах столицы. Неприметный глухой проулок неподалеку от дворца исполнителю воли Гордэстора тоже был известен.

Именно там стража, разыскивающая сбежавшего сенешаля, и обнаружила тело спустя примерно полчаса после того, как Виторо доложил о бегстве предателя из покоев. При нем были украшения, золото, никто из теневых братцев не работал поблизости от дворца в светлое время суток. Лекарь при стражах определил смерть от воспаления сердечной мышцы толстяка. Ничего удивительного, ведь нидорцы слыли знатоками ядов, не выявляемых иначе, как магическими способами. Терронка же, задумайся она о причинах кончины неприятного сенешаля, поставила бы свой диагноз. Она бы сказала, что подлеца сгубило воспаление хитрости.

Но девушка ни о чем таком не думала, она вовсю болтала с новой подругой, как обычно, больше прихлебывая какой-то чудесный горьковато-освежающий напиток, чем питаясь, да все подкладывала кусочки посимпатичнее Шотар. Дарет следил за этим праздником собачьего живота долго, но, наконец, не выдержал:

— Ты опять почти ничего не ешь, Ника.

— Как-то не очень хочется. Утро, — виновато пожала плечами девушка.

Горничная и телохранитель обменялись озабоченными взглядами, и тут Илаиану осенила блестящая идея:

— Сомварра! Ты непременно должна попробовать сомварру!

— Э? — Видящая растерянно оглядела изобилье блюд. Чисто теоретически название, свойства и традиционное пристрастие альраханцев к каше, именуемой столь звучным словом, ей было известно. Но как именно должна выглядеть оная и где ее искать, Ника понятия не имела, да ее мнения уже никто и не спрашивал. Ила подхватилась на ноги и принялась черпать из высокой фарфоровой посудины пышное бело-розовое нечто, источающее незнакомый приятный аромат.

Пожалуй, Ника, хоть и сытая, не возражала против нескольких ложечек национальной каши для дегустации. Зато Шотар, принюхивающаяся к блюду с той секунды, как Ила сняла крышку, решительно тявкнула, а следом и вовсе зарычала не на кого-нибудь, а на невинную пышную массу, аппетитной лепешечкой умостившуюся на тарелке. Рык был тихий и очень злой, словно маленькая собачка узрела лютого врага.

— Ты чего, Шотар? Хочешь каши? — удивилась Ника.

В ответ мелкий друг человека снова зарычал, кажется, еще злее, чем первоначально. Маленькие клычки бело посверкивали в оскаленной пасти. А большие глазищи блестели такой яростью, что будь собачка чуть крупнее, впору было испугаться, даже если точно знаешь: ее гнев направлен не на тебя.

Ника осторожно потянулась за ложкой, рычание собачки усилилось. Она явно не одобряла желания хозяйки познакомиться со вкусом сомварры.

Маленький сторож, не прекращая скалиться, с силой ударил лапкой по руке с ложкой. Ника изумленно ойкнула, а Дарет споро отставил тарелку с кашей и накрыл фарфоровую чашу крышкой, потом ссадил с плеча ящерку аккурат у краешка посудины.

— Сиха, проверь, — велел он пресмыкающемуся.

Серо-лавандовая, под цвет комнаты, рептилия, переваливаясь на коротких лапках, сделала шажок и выстрелила в воздушное великолепие сомварры язычком. Чешуйчатое тело ящерицы мгновенно стало ядовито-лиловым.

Девушки во все глаза следили за странным поведением собаки и телохранителя, вздумавшего кормить деликатесной кашей домашнюю питомицу прямо с тарелки нанимательницы.

— Э-э? — издала нечленораздельный звук Ника, не зная, что и думать, кто из них рехнулся и не вызывает ли какая еда ярких галлюцинаций.

— Каша отравлена, — мрачно проронил Дарет после внимательного изучения колера шкурки ящерицы.

Теперь уже ойк был слаженный и громкий. Вероника всполошилась:

— Отравлена? А что с Сихой будет? Она умрет?

— На Сиху никакие яды не действуют, сугоры твари всеядные, — усмехнулся наемник и, убирая вредную пищу подальше от девушек, принялся забалтывать паникующую компанию: — Она еще моему папке принадлежала. Сбежала от посла имарсанского во дворце. Искали весь сеаль, не нашли, посольство уж уехало, когда отец Сиху на обходе отыскал или она его. Эти ящерки твари привередливые, кому попало не служат. Видать, посол тот малышку крепко обидел, вот она и исчезла. Слышал, сугоров отведывателями в Имарсане держат, специальные реестры пишут о том, какой цвет шкурки какому яду соответствует. Да только я тех книг не видал. Знаю только, коль шкуру в цвет красный кидает, то не еда, а отрава. Коли желтый, лучше не есть, ну а синий или зеленый не во вред пойдут.

— Выходит, Шотар мне жизнь спасла, — благоговейно шепнула Ника, покосившись на ядрено-лиловую ящерку. Судя по цвету, одним расстройством желудка последствия употребления национального диетического блюда не ограничились бы.

— Неспроста нюхачка взъерепенилась! Боевитая и настойчивая малышка! — согласился Дарет, уважительно глянув на сторожа, чьи габариты не шли ни в какое сравнение со степенью полезности и умением настоять на своем. Небось, последнее Шотар упражняла всю жизнь, ибо если ты столь мелок, то лишь высочайшая степень упорства поможет добиться цели там, где здоровенной псине достаточно одного веского «гав!».

— Эй, Шотар, а все остальное, кроме каши, безопасно есть? — деловито уточнил у псинки наемник, чтобы Сиха не померла от обжорства, дегустируя каждое блюдо.

Собачка лишь лениво зевнула и помахала хвостом, что могло означать только одно: «Проверено, мин нет».

— А этой каши много обычно варят? Ее кому на завтрак дают? — поинтересовалась Вероника.

У Илы из рук вылетела и упала чашка. О том, что травили не только ее молодую хозяйку, горничная до этой секунды не задумывалась. Враз побелевшими губами девушка шепнула:

— Ее огромную кастрюлю на всех лоанов дворца варят, — и превращаясь из стеснительной девушки в решительного бойца, коль речь зашла о чужих жизнях и здоровье, Ила объявила самым командным тоном:

— Надо вызывать стражу и на кухню весть послать!

— Сделаю, будьте здесь, — мрачно кивнул наемник и умчался из спальни, оставив Веронику в печальной прострации.

Зачем кому бы то ни было травить ее, если она и не знает-то в Альрахане почти никого? Обида пополам с недоуменным изумлением владели девушкой. Ее уже очень давно никто даже ударить не пытался, примерно со старшей группы детского садика, а тут сразу вусмерть отравить. Вот тебе и Альрахан — город мечтаний! И мысль о возможном глобальном замысле какого-то злодея, вздумавшего отравить весь дворец целиком, а не ее персонально, оптимизма не добавляла. Даже если ты подвернулся заодно, под руку, это все равно ужасно неприятно.

В молчании прошло с четверть часа, девушки слишком нервничали, чтобы вести беседы на отвлеченные темы. Убедившись, что хозяйка не намерена тянуть в рот всякую отравленную дрянь, Шотар мгновенно успокоилась и теперь ластилась к девушке, подсовывая под руку лохматую головенку. Ила и Ника вздохнули с облегчением, лишь когда вернулся Дарет с краткой вестью:

— Сомварру пока никому не подавали. Тебе первой нынче завтрак доставили. К столу Владычицы кашу в последнюю очередь несут. Всю сомварру сейчас проверяют, но повар ручается головой, что снимал пробу с готовой и отравить блюда могли лишь на пути от стольной до покоев.

— У тебя есть враги, Ника? — в тему меланхоличных дум лег осторожный вопрос горничной.

— Еще утром думала, что нет, — растерянно поведала терронка, поглаживая собачку. — Я кроме Гилианы с альсорами и вас с Даретом никого здесь не знаю. Даже ни с кем не говорила, кроме Торжена. Так его вчера под стражу взяли.

— Да-а, — выдохнула Ила и таинственным шепотком поделилась:

— Вчера вся кухня вечером только о том и гудела. Одни говорили, горничные на него за домогательства самой Владычице пожаловались, другие, что растрату какую в книгах счетных нашли, третьи, что убил кого, да труп плохо спрятал. Чего только не болтали…

Второй раз мирно-ироничное общение членов семьи Владычицы за утренней трапезой было нарушено спустя полчаса после вестей от Виторо о загадочном исчезновении заключенного под стражу сенешаля. В двери решительно вошел старший из охраны покоев Гилианы. Слово «ЯД» в коротком докладе разом отбило аппетит всем, а ремарка свидетеля (Дарета) о том, в чьем именно блюде нашлась зловещая добавка, заставила магию Владычицы и альсоров взвиться яростным пожарищем.

На кухонные просторы делегация правящего семейства с Даретом на прицепе явилась в полном составе, повергая в шок как самого властелина половника — Эронимо, так и его подданных. Краткого разговора с мгновенно разнервничавшимся мастером кулинарии и последовавшей за ним магической проверки всех готовых блюд и груды продуктов оказалось достаточно для однозначного вывода: некто пытался отравить именно Видящую.

Настороженная Гилиана осталась успокаивать рвущего на себе волосы и темпераментно завывающего Эронимо, ибо остаться без его десертов на обед сладкоежке-владычице совсем не хотелось. A Эльсор, как самый невозмутимый внешне, отправился к Веронике. Пугать девушку искрящимся Инзором и Глеану, волосы которого сейчас походили на взбесившийся одуванчик, а хвост полоза никак не желал сменяться ногами, было слишком жестоко.

Нервничал ли Пепел? Нет. Беспокоился за девушку? Да. Но смутное ощущение тревоги, проталкиваемое сверхчувствительно интуицией в зону логического мышления, схлынуло, а значит, сию минуту Видящей ничего не угрожало. Теперь альсор собирался сделать все возможное, чтобы нехорошие предчувствия не только не имели шанса сбыться, а и не возникали вовсе.

Альсор еще из коридорчика заприметил наемника и усевшихся рядышком девушек. Ника и какая-то темноглазая брюнетка в форме служанки жались друг к другу, как вытащенные из-под теплого бочка матери котята. Служаночка излагала кухонные версии причины отставки сенешаля, и кое-какие из них даже напоминали правду.

— Надо Инзору посоветовать наших поварят взять в дознаватели, коль они столько знают, — проронил Эльсор, оповещая таким образом девушек о своем появлении.

Ила ойкнула, подскочила и присела в вежливом книксене.

— О, Пепел, ты теперь вместо стражи? Ты знаешь, что случилось? — обрадовалась и как-то сразу развеселилась Ника, напустившись на визитера с расспросами.

В присутствии сероглазого альсора стало спокойно, улеглись все тревоги и сомнения.

Тот подошел к столу, куда Дарет поместил злополучную кашу, и спокойно объяснил:

— Сейчас выясним.

А после отцепил с пояса, сжал как-то по-особому прозрачную бусину и бросил ее прямиком в тарелку с кашей. Словно это и не часть украшения была, а… ну горошинка перца, и сомварра нуждалась в экстренной добавке специй.

Над фарфором взметнулось белесое облако, сформировавшееся в полупрозрачную, и все равно узнаваемую фигуру сенешаля. Дальнейшие его манипуляции с вытряхиванием содержимого маленького мешочка прямо над посудой были видны во всех неприглядных подробностях, включая мстительно-злорадную ухмылку Торжена.

— Значит, месть, — констатировал Дарет, когда парообразное видение над сомваррой истончилось и исчезло. — Кто освободил ублюдка из-под стражи?

— Торжен бежал, его ищут люди Инзора, — проронил Эльсор, мысленно давая себя зарок в следующий раз убивать без суда и следствия всех, кого сочтет необходимым.

Рассерженные братья не столь уж серьезная неприятность, если речь идет о безопасности Видящей. Почему-то снова захотелось выгнать всех из комнаты, включая собаку с ящерицей, посадить девушку на колени, прижать к себе покрепче, чтобы не только увидеть, а и убедиться на каком-то глубинном уровне: вот она, рядом, теплая, живая и в большей степени его, чем всего остального мира.

— Стоит поставить стражу у покоев Ники? — предложил Дарет. — Возможно, у Торжена есть во дворце свои люди?

— Мы выясним, как он ушел, и нет, изменников в замке нет, сенешаль действовал в одиночку. У Владычицы есть способ убедиться в верности подданных. Она им воспользовалась, — объяснил Эльсор настолько подробно, насколько это было возможно при посторонних, чтобы успокоить Видящую. Нити магии, оплетающие дворец, составлялись из целого комплекса сложнейших заклятий, большая часть которых пребывала в состоянии дремы. Сегодня на кухне Ана была вынуждена временно пробудить одни из таких спящих чар, чтобы проверить окрестности. Никто не злоумышлял против семьи Владычицы, а значит, и против Вероники. Ритуал принятия девушки в род, причисливший Нику к родственникам Аны, давал однозначный результат. Казалось бы, можно и успокоиться, однако Эльсор все равно испытывал скрытое недовольство.

Они все обещали Видящей с Террона защиту и подвели! Гнев на самого себя опалял душу, а сознание едва обошедшей стороной непоправимой трагедии бесило и пугало неимоверно. Очень давно или почти никогда не посещали Эльсора подобные чувства. Двигаясь на волнах интуиции и логических расчетов, он лавировал в океане событий столь искусно, что сталкиваться с неожиданностями, тем паче с пугающими неожиданностями не приходилось.

В дверь робко поскреблись, за отравленным завтраком прибыла прислуга. Шотар, спокойно сидевшая на коленях у Ники, приподняла одно ушко, повела носом и внезапно напружинившись, соскочила и ринулась прочь так стремительно, что взметнулись юбки служанки. А она сама испуганно отскочила к стене. Уж больно решительной казалась мордашка маленького тарана с оскаленными клычками и приподнятой верхней губой.

— Шотар! Ты куда? — удивленная Вероника устремилась следом за подорвавшейся с колен питомицей.

За неполные сутки знакомства девушка успела сообразить: просто так ради развлечения малышка ничего не делает. Собачка глухо рычала и сосредоточено нюхала что-то в дверном проеме гостиной. При ближайшем, чуть ли не под лупой, рассмотрении «что-то» оказалось расколотым на крохотные кусочки, а частью и в пыль, маленьким шариком красно-зеленого цвета.

Пока служанка в сопровождении молчаливого стражника выкатывала столик с объедками и «отравками», вся компания — альсор, наемник, Видящая и горничная — составила круг у нюхачки и ее находки.

— С точки зрения банальной эрудиции, она что-то важное нашла. Вот только говорить не умеет и не расскажет, — прикусив щеку, Ника нахмурилась, пытаясь сообразить, почему насторожилась Шотар. Нельзя сказать, чтобы девушке не нравились детективы, иной раз, под настроение, она почитывала их вместо фантастики, но почти никогда не угадывала убийцу и не подмечала улик.

— Тебе еще нужна прислуга? — вместо ответа Пепел кинул нечитаемый взгляд на кареглазую служанку.

— Ила теперь моя горничная. Кроме того, сегодня мы все вместе едва не отведали отравленной каши. Думаю, она имеет право знать или, — Ника тяжело вздохнула и твердо закончила, — отказаться от места и уйти, если посчитает, что быть рядом опасно.

— Я остаюсь! — без колебаний заверила терронку Ила и пожала ее холодные пальцы. Вероника ответила радостной улыбкой. Терять ту, которая так быстро успела стать почти подругой, не хотелось.

Пепел кивнул и больше вопроса о выдворении посторонних особ женского пола не поднимал. Куда больше его заботила находка Шотар.

— Похоже на разбитую бусину. Такие артефакты используют для хранения заклятий, дарованных Владычицей, — вслух предположил Эльсор. Собачка, будто поощряя догадливость мужчины, тихонько взвизгнула и энергично тряхнула ушами. Тот продолжил рассуждения:

— Значит, так и есть. Чья? Кто-то из братьев обронил?

На сей раз тональность тявканья была иной, и Пепел перевел:

— Нет.

— Высокородный лоан, — несмело обратилась к альсору Ила, — мне кажется, я видела бусину подобной расцветки у сенешаля Торжена.

— Кажется или видела? — обманчиво спокойно уточнил Эльсор. Вот только за спиной у него вновь расплескался серый плащ крыл.

— Вчера, когда сенешаль изъявлял неудовольствие моей оплошностью с доставкой ужина лоане Веронике, я смотрела на него сбоку. У него очень неприятный взгляд, и выражение такое брезгливое было, вот я и смотрела не в лицо, а вбок, и ухо очень четко видела, — щеки Илы стали ярко-розовыми от смущения, но она продолжала говорить, глядя в глаза альсора. — У него интересная серьга висела. Кольцо с ниточками бусин. Среди них у самой мочки Торжена, на последней низке как раз такая, красно-зеленая была.

— Тяв! — вставила Шотар, уверенно подтверждая вывод наблюдательной девушки. И даже те, кто никогда не переводил с собачьего, поняли: нюхачка подтверждает принадлежность частицы украшения беглому сенешалю-отравителю.

Ника и протянула растерянно:

— Эта штучка тоже отравлена?

— Вряд ли, — раздумчиво проронил Пепел, перебирая варианты один другого неприятнее. Зловещий, очень тихий (уж лучше бы они трещали, как погремушки) шелест плаща из крыльев за спиной лишь сильнее нагнетал обстановку. Дарет тряхнул головой, будто отгоняя сомнения, и тоже вступил в разговор:

— У отца в кабинете висит портрет Владыки. Мой батя очень уважал твоего деда, альсор. Хвастать не буду, друзьями они не были, но старик у Лиаганда доверием пользовался, картину, опять же, сам Владыка преподнес, когда отец в одной переделке отличился, вместе с тем имением, где она и поныне висит. Так я к чему, — наемник почесал ухо и выпалил: — Я мальцом играл там, на полу, и на картину частенько поглядывал, да гадал, чего ж такое сквозь волосы у мужика на стенке посверкивает красно-зеленое, вот точь-в-точь такого оттенка.

— Парный комплект. Знаю о таком, — альсор резко замолчал, закусив губу.

— Ты чего не договариваешь? — потребовала ответа Вероника.

За два дня резкого вторжения сказки в обычную жизнь заурядной писательницы оная успела с лихвой хлебнуть чудес и устать от нападений, нападок разных незнакомых личностей и собственной слабости так, что в пору в отпуск проситься. Да только кто ж его даст и куда ехать? И так от дома, да от родных судьба закинула — дальше некуда. Как-то там Викушка в больнице? Поправляется? Как мама? Беспокоится ли о старшей дочке, или ей сейчас вообще не до этого? В глаза опять попала какая-то соринка, и они опасно заблестели.

Эльсор так же чутко, как малышка Шотар, на настроение Видящей не реагировал. Но и он почувствовал грусть девушки. Пожалуй, сейчас было не лучшее время хранить версии в тайне. Пусть лучше Ника думает о делах, а не печалится о покинутой родине.

— Скорее всего, на бусинах было заклятье единства. Такое использовалось раньше, во времена деда, для вызова особо приближенных слуг и, думаю, после смерти Владыки Торжен сохранил у себя обе части двойного артефакта.

— М? — нахмурила брови Ника, будто что-то припоминала или соображала.

— Торжен мог слышать все, о чем вы говорили в комнате, до тех пор пока подброшенная бусина оставалась цела, — объяснил Пепел.

Все, кроме Шотар, исполнившей свой долг нюхачки и ныне восседающей у находки с выражением неповторимого достоинства на мордахе, помрачнели.

— Ника, вчера и сегодня вы упоминали в разговорах о твоем даре? — без надежды на отрицательный ответ уточнил альсор.

— Да-а, — виновато вздохнула девушка, — раз или два, мельком.

— Плохо, — тяжело уронил мужчина. — Любая информация — оружие, в руках врага опасное особо, тем более, такая информация. Кто знает, что он слышал и кому успел рассказать.

— У вас будут неприятности? — встревожилась Ника.

— У нас? — Пепел коротко, без веселья, рассмеялся. — Вряд ли, мы — альсоры, сила мечей у магического престола. Торжен заплатит за все!

— Заплатил. Уже, — проинформировал коридорное собрание Инзор, вошедший в покои Вероники. Альсор был не менее задумчив и мрачнен, чем брат. Злости и раздражения, правда, в нем не чувствовалось, во всяком случае, такого, чтобы искрить и замыкать магическую проводку. — Труп найден в проулке, неподалеку от дворца.

— Причина известна?

— Остановка сердца, — почесал бровь альсор. — Сомневаюсь, что Торжен скончался от мук совести. Скорей уж, какой-то яд.

— Скорей? Ты не выяснил? — почти поразился Пепел.

— На трупе был плащ из ткани с пропиткой из сушицы. Запах не отследить, магических следов не обнаружить, — выдал еще одну тайну следствия Искра, обменявшись с братом короткими взглядами и получив от него едва заметный кивок — знак того, что до некоторой степени Эльсор доверяет всем присутствующим.

— В город ни ногой, — мрачно велел Пепел, обращаясь к Нике.

— У Торжена могли быть сообщники, устранившие сенешаля, — смягчая категоричное заявление брата, согласился Инзор.

Возмущение от резкого приказа после слов Инзора немного поугасло, хотя Веронике все равно казалось диким, что кто-то может напасть на нее в центре столицы, среди бела дня, буквально ни с того ни с сего, из-за каких-то слов умершего или убитого мерзавца. Сожалений при мысли о том, что больше никогда не увидит неприятного толстяка, Ника не испытывала, почему-то в душе жила совершенно четкая уверенность: тот получил по заслугам, может быть, даже меньше заслуженного. Торжен был не просто неприятным в общении человеком, он и натворил много плохого, о чем даже думать не хотелось, как не хотелось бы копаться в выгребной яме.

Как спасение от тягостных мыслей, в дверь апартаментов вежливо поскреблись и дежурно-громко, чтоб уж точно услышал каждый из находящихся поблизости и не страдающих хронической глухотой, проорали:

— Корреспонденция для лоаны Вероники!