Глава 15
Представление богов. Кульминация
В столице уже рассвело. Яркие рассветные краски убрали хмурый сдержанный город в столь радостное золото солнца, словно светило тоже решило отметить День Сошествия Доримана у себя в небесной выси. Улицы города, а особенно площадь Костров, полнились радостно гомонящим народом. Люди везде одинаковы, даже если они кельмитор, и праздник, пусть самый религиозный, всегда остается для них поводом отдохнуть и поразвлечься на славу. Вот только понятие развлечения варьируется от мира к миру.
Элька и Лукас перенеслись на площадь Костров прямо к архижрецу. Суровый, прямой, как струна, он восседал на одном из немногих жестких стульев, установленных на длинной платформе под навесом из черной ткани рядом с высоким креслом, где замер затянутый в черное одеяние со скромным шитьем Шарль. Нацепив на себя маску величественного равнодушия и расположив руки на широких резных подлокотниках, парень изо всех сил старался блюсти королевское достоинство. Король пытался скрыть радостное нетерпение, переполнявшее все его юное существо. Высоким дворянам и верхушке жречества, чьим долгом было присутствовать на подобных мероприятиях, стулья не полагались. Сливки общества теснились чуть ниже и по бокам на узких деревянных скамьях. Похоже, об удобстве облеченных властью зрителей в религиозный праздник никто особенно печься не собирался. Достаточно и того, что им организовали сидячие места на возвышении, тогда как охочий до зрелищ простой народ толкался и бурлил на площади, словно в громадном котле, предвкушая кровавое развлечение, и пока разглядывал типов на платформе, обмениваясь впечатлениями и сплетнями.
– Приветствую архижреца и его королевское величество в благословенный для вашего мира день, – вежливо поздоровался Лукас, изображая один из своих малых поклонов, и присел на ненавистно жесткий, как камни из ущелья драконов, стул. У мага зачесались руки от непереносимого желания вызвать маленькую шаровую молнию и спалить проклятый предмет мебели дотла, сославшись на снизошедшее божественное вдохновение.
– Благословение на вас, посланцы богов, – милостиво кивнул Авандус, пребывая в прекрасном настроении. По случаю великого праздника жрец облачился в рясу глубокого, просто суперчерного цвета. «Не мужчина, а черная дыра на ножках», – невольно подумалось Эльке. Предупрежденный о появлении посланцев богов на «мероприятии», народ замолол языками с новой силой, даже дворяне, стараясь держаться в рамках приличий, нет-нет да и бросали любопытные взоры на вызывающе оливковый камзол Лукаса и соблазнительно короткую юбку его спутницы, из-под которой выглядывали лодыжки.
– Привет, архижрец Вантуз, король Шарль, – бодро поздоровалась в свой черед Элька и украдкой подмигнула юноше.
– Авандус меня именуют, чадо, – в очередной раз процедил поправку помрачневший жрец, слегка дернувшись.
Но Элька, уже не слушая его, передвинула один из стульев поближе к королевскому креслу, села и защебетала:
– У вас тут сегодня, Лукас сказал, любопытное зрелище намечается. В моем мире когда-то тоже людей на костер таскали, только давно, в темные века, весь генофонд нескольких наций повывели, таких красоток палили, в ведовстве обвинив. А за что? Ведьмы не блохи, товар штучный, редко-редко настоящая в мир является, значит, других бедолаг зазря жгли. Одна кого подлечила, где лекарь дипломированный не справился, другая с каким-то козлом похотливым перепихнуться отказалась, от третьей родичи избавиться захотели, домик четвертой завистнику приглянулся, а церковники и рады стараться. И покатило… Потом-то, конечно, лет через пятьсот, церковь извиняться начала, дескать, ошиблись, были введены в заблуждение, поддались на провокации. А толку-то? Сожженных не воскресишь! Так что мне тут сегодня посидеть вместо Гала – как на уроке истории мира побывать. Вы, правда, оборотней жечь собираетесь, но ничего, это тоже интересно.
– В наших деяниях ошибки немыслимы, госпожа, ибо сам Дориман подал знак, по которому мы уличаем грешников. Но не все вы сегодня в сборе? – с трудом прорвавшись сквозь бесконечный поток слов девушки, не без скрытого раздражения спросил жрец, до появления Эльки пребывавший в благостном настроении в предвкушении своей великолепной речи перед народом и ритуала окончательного очищения. Эта не в меру языкастая легкомысленная девица за время недолгих встреч показалась архижрецу настоящим проклятием, способным походя устроить брожение в умах.
– Нашего друга призвал иной, высший долг, – высокопарно ответствовал Лукас, и Элька в очередной раз молча восхитилась тем, как ловко соврал маг, не сказав при этом ни слова неправды.
– Все мы слуги своего долга. Что, как не долг, должно вести нас по жизни? Прихоти, желания, мечты – это все тщета, искушения, только долг служения указывает верную дорогу и уберегает от неверных шагов, – не менее возвышенно согласился жрец и пустился в длительные нравоучительные рассуждения о сути долга.
Пока Лукас и Авандус упражнялись в риторике, Элька разглядывала площадь. Высокий помост, где стояли скамьи и стулья для избранных, вполне подходил для этого занятия. Внизу, совсем рядом, плескалась, гомонила, лузгала местный аналог семечек, переругивалась, сплетничала и ждала обещанного зрелища приодетая по случаю праздника толпа. Мужчины, безбородые юноши, кокетливые девицы, матроны не первой свежести, старики, калеки (даже слепые), дети, нищие и расфранченные толстосумы…
Посреди площади стояло три здоровенных свежеобтесанных столба, обложенных хворостом и дровами. Их готовили явно не для шашлычка под красное винцо. В самом центре между костров стоял массивный треножник, поддерживающий огромную черную металлическую чашу без ручек. Для чего нужен этот аксессуар, Элька пока не знала. Широкое пространство у будущих костров, охраняемое оцеплением из жрецов Очищающих, Ищущих и простых городских стражников, пустовало. Дюжие мужики пресекали все попытки особенно любопытных горожан прорваться к кострам и урвать веточку-другую на сувенир, приносящий удачу, для внуков и правнуков. Кое-кто особенно настырный уже успел заработать удар плоской стороной «остроги» по рукам, после чего умерил пыл.
– Архижрец, прошу дозволения, – отвлек Эльку от размышлений о дикой психологии толпы знакомый по недавним наблюдениям за казематами голос жреца Реино, пробравшегося на подмостки.
– Да, брат? – недовольно нахмурился Авандус, а Элька не без удовлетворения отметила, что у их Гала это получается куда профессиональнее, особенно с новыми бровями.
Реино сделал вид, что мешкает.
– Можешь говорить свободно, разве у служителей Доримана могут быть тайны от посланцев богов, – велел архижрец.
– Чудо явлено было в тюрьме Дорима. Жрецы, потрясенные им, лежат в беспамятстве, и нет пока возможности привести их в чувство. Нам ведомо только, что был знак – ослепительный свет, одетый в дивную музыку, спустился в подземелье. Ныне же все камеры заперты, оковы замкнуты, но узники-оборотни испарились, как их и не было, все, кроме двоих: Поля и Карин Верне, – не хуже Лукаса выкрутился с докладом изобретательный Реино.
«Наверное, где-то в специальном месте этому специально учат», – решила Элька.
– Испарились? – еще сильнее сдвинул брови архижрец. – Ты хочешь сказать, брат, Великий Дориман в День Сошествия испепелил их своей властью?
– Не мне судить о божьем промысле, архижрец, – скромно склонил голову мужчина, всем своим видом выражая крайнюю степень смирения.
– Верно, брат. Что ж, ступай и доставь тех двоих, что по мысли Великого оставлены были для публичного очищения, дабы не забыли люди о грязи греха и тяжести искупления, – снисходительно кивнул Авандус и углубился в корректировку своей великой, но на этот раз коротенькой, минут на сорок, речи.
Будучи милостиво отпущен начальством, Реино моментально исчез с платформы, демонстрируя похвальное проворство и незаметность, больше приставшие шпионам или киллерам, но не скромному служителю бога.
– Как интересно. А на площади сегодня у вас чудеса будут или все главное уже случилось? – захлопала в ладоши Элька, являя собой классический образец туповатой туристки, бросающейся на любую достопримечательность, как гарпия на добычу.
– На все воля Доримана, – с наигранным смирением ответствовал Авандус. – В этот великий день мы лишь можем молиться и верить в то, что нам, недостойным, будут явлены знамения.
– А вы помолитесь! – тут же наивно попросила Элька. – Вы же архижрец, вас Дориман обязательно услышит! Я знаю, боги всегда слышат своих главных жрецов! Вы его попросите, скажите «пожалуйста» !
Авандус снисходительно улыбнулся наивности девушки, Шарль еле сдержал смешок, сделав вид, что у него очень сильно зачесался нос, а Лукас тактично заметил:
– Прошу простить невежественность моей спутницы, она лишь недавно ступила на стезю служения, еще мало знает о промысле богов и пока только учится искусству обращения с дарованной ей силой. Не вам, мадемуазель, наставлять архижреца бога в его служении, это дело лишь самого Доримана.
Пока маг читал нотацию, а Авандус в ответ услаждал слух окружающих спичем на тему вечного ученичества – стиля жизни настоящего жреца, где-то на западном конце площади наметилось движение и хрипло, удивительно противно, но дружно взвыли маленькие серые рожки, извлеченные жрецами из-под хламид.
– Ну и звук, аж зубы ломит, – недовольно поморщилась Элька.
– Зато сразу привлекает внимание, – резонно заметил Лукас, кивая на попритихшую в предвкушении толпу.
– И напоминает о необходимости посетить дантиста, – брякнула девушка. «Мы-то с ними милосерднее обошлись, – подумала она, силясь поскорее увидеть то, к чему, собственно, и привлекал внимание ужасный звук. – Людвиг ван Бетховен – это все-таки классика жанра» .
Под натиском звука и «острог» толпа раздалась, образуя в своем чреве коридор, достаточный для того, чтобы по нему мог идти эскорт из десятка жрецов Очищающих, сопровождавший всего двух узников.
– Ведут! Ведут! Ой, мамочки, боюсь! А вдруг сглазят? Оборотни! А чего их двое только? – зашептался народ, жадно глазея на пару, почти скрытую за мощными фигурами охраны: маленькую худенькую, словно птичка, босую женщину, чья тонкая шейка каким-то чудом удерживала головку с густой гривой черных волос, и тощего длинноносого мужчину, пытавшегося заботливо поддерживать свою спутницу, насколько ему позволяли оковы.
Казалось, радужные глаза оборотней-смертников видят только друг друга, и нет им, обреченным на смерть, никакого дела до звона и бремени кандалов, стражи, обступающей плотной стеной толпы, ее глумления и сыплющихся проклятий, лишь бы только глядеть в глаза любимого еще минутку-другую, всю оставшуюся жизнь и вечность после нее.
В несчастных драконов, воплощая живую агрессию, порожденную страхом, полетела злобная ругань: «Изверги! Чудовища! Уроды! Выродки! Проклятие Доримана!», притащенные из дома тухлые яйца, какая-то фиолетовая гадость, ярко-красные овощи, похожие по форме на огурцы, и прочая заботливо принесенная или купленная здесь же, на площади, дрянь.
Первые два яйца шмякнулись о серую рясу Люки и растеклись живописными пятнами, распространяя на всю округу мерзкий дух сероводорода. Жрец втянул воздух сквозь зубы, подавляя рвущееся наружу заковыристое и весьма богохульное высказывание, никак не подобающее сану.
– Ой, беда, промахнулась, – робко пискнул из толпы справа нежный девичий голосок.
Почти одновременно в грудь возглавляющего шествие Реино ткнулось что-то мерзко зеленое, склизкое и воняющее нестерпимо кислым.
– О, и я промазал, прости Дориман! – в сердцах ругнулись в массах слева.
Следующим повезло бедолаге Жаку: очередной снаряд, пущенный чьей-то удивительно меткой рукой, залепил ему глаз красной мякотью «огурца», другой – тухлая слива – угодил во второй.
– Вот невезуха! – с досадой прогудело сразу два голоса, очень напомнивших Эльке интонации братьев-горцев.
И на процессию обрушился целый град снарядов, почти все они нашли цель, но ни один, по чистому недоразумению, подкрепленному магией Лукаса, не попал в самих заключенных. Зато несчастным жрецам досталось на славу. Начатая компанией диверсантов Дрэя, высаженных ночью в городе, заварушка успешно вышла из-под контроля. Легко поддающийся на провокации и всерьез дрожащий перед жрецами не более пяти лет народ быстро вошел во вкус. Благополучно промахиваясь по драконам, люди вели прицельный огонь по служителям Доримана. К тому времени, когда те, пытаясь сохранять непроницаемые физиономии и остатки достоинства, завершили ритуальный обход большой площади, выдуманный для демонстрации обреченных и разжигания кровожадных инстинктов толпы, жрецов с полным основанием можно было переименовывать из Очищающих в «с ног до головы измаранных» поклонников культа Великой Помойки.
Начало меняться и настроение великого многоголового чудовища – толпы. Одно дело, когда важные, вечно надутые, словно индюки, жрецы шествуют, провожая на казнь злодеев – проклятых оборотней, продавших душу Черному Дракону, – это не может не вызвать благоговения. И совсем другое, когда орда типов, измазанных, словно балаганные шуты, какой-то тухлятиной да нацепивших для потехи рясы, ведут чистеньких, худеньких, страдающих и влюбленных друг в друга мужчину и женщину.
В толпе зародился его величество смех, робкими, неуверенными, но постепенно все более крепнущими волнами он загулял по площади. Уважение к служителям и уверенность в их абсолютной непогрешимости были подорваны.
К тому времени, когда проклинавшие свое невезение жрецы наконец остановились в центре площади у костров, сдали с рук на руки заключенных другому караулу Очищающих и сбежали мыться, в народе уже звучали совсем другие речи:
– А девчоночка-то тоща, словно год не кормлена! Может, не от хорошей жизни-то она Дракону продалась! Шейка тонюсенька, как не переломится! А парень – махонький галчонок, но как смотрит на нее! Влюбленные! Молоденькие! Жалко! Если б их, грешников несчастных, Дориман помиловал, явил свою силу! Может, плохо о них молились, раз души из лап Черного вырвать не смогли?
Чистый комплект стражи, члены которого через один держали в руках еще не зажженные факелы, окружил обреченных плотным полукольцом. По сравнению с огромными кострищами, рассчитанными на сжигание семерых, драконы и вправду казались крохотными, жалкими и совсем безобидными. Женщина приникла к мужчине, словно ища опоры и мужества, прощаясь перед разлукой. Но прежде костра несчастным и всем прочим присутствующим на площади предстояло еще одно страшное испытание: проповедь-обращение к народу архижреца Авандуса.
Лысый служитель Доримана встал со стула, властно повел бровями. Жрецы снова дунули в свои ужасные рожки, и толпа постепенно стихла, готовясь вытерпеть поток бесконечного славословия.
– Возлюбленные чада! Братья и сестры! – Звучный голос архижреца поплыл над площадью, безо всякого микрофона и прочей усилительной техники легко достигая самых отдаленных ее уголков. – День Сошествия Доримана! Как светозарна радость, пронизывающая глубину этого дивного утра и изливающая всего в трех словах речи непостижимое торжество в бесконечность Вселенной и каждое праведное сердце доримаверонца!
Торжественны возгласы жрецов, облаченных в праздничные рясы, ликующе пение, благоуханно кадильное курение и свет ламп во храмах, религиозный восторг и строгая радость Праздника праздников и Торжества из торжеств в наших душах в мгновение ока приближают разум к сиянию славы Доримана, победителя Черного Дракона.
«Славься, Дориман!» – слышите вы со всех сторон и сливаете голос свой с общим хором: «Славься, Дориман!»
Разум наш несовершенный, стремящийся к непременному логическому разумению, стремится все уяснить, ищет он и причины, по каким стало возможно Сошествие Доримана, но не впадайте во грех, чада, просто знайте, что случилось такое однажды, победил Великий Черного Дракона, защитил нас от гибели. Священные свитки гласят, что добровольно вошел он в человеческое естество, соединился с ним, чтобы стать порукой за нас пред окончательной гибелью души и стеной ото зла. Абсолютная сила жизни, что впустил он в мир, навсегда преобразила нас! Помните, было предсказано, что однажды, в День своего Сошествия, вернется Дориман к нам во плоти вновь, тогда, когда настанет час великой нужды, если в сердце своем каждый его призовет как заступника! Все мы, пути праведному следуя, к богу себя приближаем! Велик Дориман, и, взывая к нему, обретаем мы знание того, что надо делать, как бороться с темным грехом, что рвется на волю, коварно через лазейки зависти, алчности, похоти проникая в души людские и сжигая их! Грех – отступление от закона Доримана, язва на теле души, уклонившейся от пути веры!
И врачеватели мы, богом избранные вместо себя, дабы защитить чад своих неразумных от окончательной гибели. Возлюбленные братия – соратники мои в нелегком деле спасения душ паствы, возрадуемся же великому Дню! Пусть дарует нам Дориман богатство силы своей и духа для созидания нашего вечного спасения душ, для трудов наших на благо Дорим-Аверона! Путь искупления тяжек, но светел и радостен итог! Сегодня.. – Сделав это маленькое вступление, раздухарившийся Авандус, на щеках которого появилось даже некое подобие румянца, как раз собрался перейти к облечению проклятых оборотней с радужными глазами и методичному запугиванию паствы, но открыл рот и не смог издать ни звука.
Лукас довольно улыбнулся, уверяясь в том, что заклятие избирательных изречений действует отлично (архижрец был более не способен сказать ни одного худого слова о драконах), и тихонько кашлянул.
Тут же, расталкивая собратьев-покровителей провинций, маленьким мячиком подскочил со скамьи Форо из Мануа и завопил как оглашенный, голос у толстенького жреца оказался не слабее авандусовского:
– Хвала Дориману! Славим Великого и в сей час и вечно!
Привычный к бесконечным напыщенным речам Авандуса и совершенно не надеявшийся на столь быстрое окончание «экзекуции», народ приятно удивился, но моментально сориентировался, подхватил знакомые слова и принялся с упоением их скандировать. Жрецы и дворяне, выдрессированные постоянными молитвами, механически подхватили.
– Великолепно! – восхищенно крикнул Лукас онемевшему архижрецу, все еще стоящему и тщетно пытающемуся заговорить. – Звучно, очень убедительно, вдохновляюще, оригинально и кратко! Я, знаете ли, ожидал традиционно-бесконечных, всем давно надоевших угроз и обличений уже приговоренных грешников, это так скучно и старо, а вы же поделились с людьми своей радостной истовой верой! Дали им ощущение праздника!
Авандус гневно сверкнул глазами, все-таки сел и издал еле слышное жалкое шипение умирающей гадюки.
– О! – Речь мага сразу стала более тихой, прибавилось сочувствующих интонаций. – Вы переволновались и сорвали голос, архижрец. Но хорошо, что успели закончить столь чудесную речь. Не иначе как сам Дориман даровал вам силы! А за связками последите, не следует их перенапрягать! На ночь пару яичек взбейте с коньячком и медом! Очень рекомендую!
Жрец мрачно уставился на скандирующую толпу, чтобы посланец богов не прочел в его глазах рекомендаций относительно того, куда он может засунуть свои идиотские рецепты. Но устраивать прилюдный скандал, подрывающий авторитет церкви и свой лично, Авандус не решился, зато крепко пообещал себе, что этот идиот, дружок проклятого Дрэя обжора Форо, доживает последний день в качестве жреца-покровителя Мануа.
Как только славословия в честь Доримана в прозе поутихли, Форо, не давая людям опомниться, снова закричал, словно пребывая в религиозном экстазе:
– Воспоем же хвалу Великому!
Массы с горячим энтузиазмом откликнулись на это провокационное предложение подрать глотки еще немного и грянули нескладным, не чета тренированным жрецам, проводившим регулярные спевки на каждом Собрании, но очень дружным и вдохновенным хором:
– Славься, владыка…
Дворяне и жрецы снова их поддержали, опасаясь последующих обвинений в вероотступничестве. С чего это толстяк Форо раскомандовался, никто не знал, но раз молчал Авандус, наверное, так и было задумано. Площадь сотряслась от рева тысяч глоток.
«Надеюсь, гимн будет один, – борясь с сильным желанием зажать уши руками, с надеждой подумала Элька. – Больше я не выдержу» .
К счастью, гимн, хоть и длинный, куплетов десять, не меньше, в концертной программе праздника оказался единственным. Как только отзвучал последний куплет про вечную славу и силу Доримана, жрецы Очищающие, сторожившие драконов, не дожидаясь ничьих распоряжений, – видно, план проведения мероприятия был заранее согласован со всеми инстанциями, – повернулись к смертникам.
Один из жрецов, чье лицо было скрыто в глубоких тенях капюшона, приблизился к ним и традиционно вопросил в торжественной тишине, в общем-то и не ожидая связного ответа от обычно опоенных коилом смертников и готовясь, как всегда, провозгласить его вместо них:
– Карин и Поль Верне, раскаиваетесь ли вы в неисчислимых грехах своих, душу испятнавших?
– Если есть за нами какой грех, да, мы раскаиваемся в нем, – вдруг не по уставу ответил Поль со спокойным достоинством. Карин кивнула.
– Жаждете ли очищения? – чуть встревоженно спросил жрец на сей раз не столь напыщенным тоном.
– Помыться не мешало бы, – согласился оборотень и, нарушая торжественность мероприятия, поскреб себя где-то в районе подмышки.
Толпа ахнула, но по ней пронеслись и тихие смешки, и восхищенные шепотки. Как мужественно вел себя этот оборотень!
Жрец-допросчик недовольно дернул головой в капюшоне, нервно велел:
– Не кощунствуй! – и торопливо задал последний вопрос: – Предаете ли себя на справедливый суд Доримана?
– Только на него и уповаем! – радостно воскликнули оборотни, на сей раз строго по правилам игры.
– Пусть же пламя Доримана возьмет ваши тела, но очистит души в горниле своем! – патетично провозгласил довольный жрец и отступил. В чаше на треножнике взметнулся огонь, заплясали язычки пламени.
«Да, не только Лукас знает толк в спецэффектах», – подумала Элька.
Шестеро жрецов Очищающих поднесли свои факелы к чаше и запалили их. Остальные потянулись к паре оборотней с явным намерением развести их по кострам, на каждом из которых легко можно было спалить зараз пяток людей.
– Любимая, верь, мы всегда будем вместе, ничто, даже смерть, не разлучит нас! – вскричал Поль, извиваясь в крепких руках Очищающих.
– Я знаю, любимый! – воскликнула Карин со слезами на глазах. – Я верю! Ты обещал!..
Слушая эту любовную лирику, кто-то в толпе всхлипнул, кто-то высморкался иль закашлялся, люди завздыхали: «Поди ж ты, оборотни, а как любить умеют!»
– Но не пришло еще время нам обращаться в тлен! Дориман! Спаси нас, яви свою силу! – завопил мужчина.
– К тебе чада твои взывают! – поддержала его жена, возводя к небу сияющие глаза. – Не о милости, но о справедливости молим!
В небе что-то оглушительно грохнуло, словно взорвалась разом сотня петард, развернулась огромная радуга, пронесся сумасшедший ветер, пахнущий грозовой свежестью, морской солью и лесными травами. Он затушил разом огонь в чаше и факелы в руках жрецов, вырвал из их рук оружие и бросил наземь, разметав самих служителей, словно листья. На самой большой куче дров, припасенной для последнего костра оборотней, в ослепительно-радужном ореоле явился ОН – бритоголовый высоченный лысый полуголый мужчина с огромными черными бровями, прекрасно знакомыми каждому, кто хоть раз заглядывал в храм. Сурово насупившись, он обвел пронизывающим черным взглядом замершую, забывшую, как дышать, трепещущую от явленного чуда толпу.
«Эффектен Гал, ничего не скажешь», – довольно решила Элька, от всей души наслаждаясь спектаклем.
– Хвала Дориману! – первым, опомнившись, звонко воскликнул юный король, вскакивая с кресла и простирая руки к божеству.
– Славься, Великий! – в унисон с королем возопил Форо.
Толпа выдохнула забытый воздух, набрала его в легкие по новой и тоже закричала. Каким-то чудом в этом гаме все расслышали тихий радостный возглас приговоренной Карин:
– Ты пришел, Великий!
– Вы звали, чада, я пришел, как и было обещано, – разомкнул уста хмурый Дориман, неожиданно тепло улыбнулся и добавил уже в полной тишине: – Летите, возлюбленные дети мои, отныне вы свободны!
По взмаху его руки с рук Поля и Карин спали оковы, убогие одежды преобразились в по-эльфийски легкие, переливающиеся синим и зеленым одеяния, потом сами фигуры обреченных воспарили над толпой и трансформировались в гибкие и грациозные драконьи тела. С ликующим кличем взмыла ввысь пара драконов сапфирового и изумрудного цвета. Проследив за их танцем любящим взглядом, бог снова взглянул на толпу, и лик его мгновенно посуровел, став строгим и скорбным:
– Дети мои, безнадежно заплутавшие, потерявшие память о своей истинной сути и назначении дети! Вы, не ведая, что творите, травите друг друга злобой, страхом и прячетесь от жизни за серыми стенами и молитвами в убогих склепах, что именуете моими храмами. Возносите хвалу мне, не замечая, что в пустоту летят ваши тщетные мольбы. Как вы можете надеяться, что зло минует вас, забудет дорогу в ваши души, если сами торите ему путь своими деяниями. Когда-то я даровал вам радость жизни и свободу, умение понимать друг друга, жить в свете и мире. Но вы забыли мой дар, добровольно отрекшись от него! Ваша память мертва, дети, вы закрыли для моего взора ваши сердца, оттого и поселилась в них яростная злоба и нетерпимость, – печально продолжил бог. – Но помнящие об истине воззвали ко мне, и в сердце, и в душе мольба их была услышана, и я пришел. Пришел, чтобы воскресить в вас память об истинной сути, вывести из мрака заблуждений на яркий свет. Волею моею, владыки вашего, защитника и покровителя Доримана, прозванного Черным Драконом, ныне вы обретете себя! Зрите, заблудшие чада, свой подлинный лик в Зерцале Истины, даре великих Сил! Лик кельмитор – народа драконов-оборотней!
Бог воздел руки и воспарил над костром, так и не дождавшимся своей добычи. По взмаху его правой длани в небе начал изливаться широким потоком пульсирующий зеркальный свет. Он бил вверх волшебным фонтаном, чьи струи застывали гигантским куполообразным зеркалом над замершими в благоговейном недоумении, растерявшимися от слов божества людьми, запрокинувшими головы. Далекий и близкий одновременно, отражающий каждого мелкого человечка в плотной толпе купол накрыл всю площадь и все продолжал расти.
– Лукас, это просто потрясно! Ты гений! – восхищенно прошептала Элька, понимая, что даже ори она во весь голос, ее все равно никто не услышит. Даже «перетрудивший связки» Авандус замер, как все, задрав голову вверх.
– Это не я, мадемуазель, – перепуганно прошептал в ответ маг, нервно комкая к руке платочек. – Почти все не я! Кто-то дергает за нитки моих чар и вплетает в свои!
– А кто? – изумилась Элька.
– Чтоб я знал, – вздрогнул Лукас. – Но силы у него, как… как у бога.
– Сам Дориман? Но если это ОН, то где Гал? – быстро спросила девушка, начиная беспокоиться.
– Не спрашивай, Элька, не знаю, – тихонько ответил маг, помотав головой.
– Зрите! – звучно провозгласил Дориман или Гал, голос-то, во всяком случае, точно был голосом воина, только в нем появилась какая-то прежде невиданная сила и глубина, он захлестывал беспомощное сознание как морская волна.
Покорная воле божества толпа, ища свои отражения, послушно всматривалась в странное зеркало, нисколько не искажавшее очертаний в своей странной форме. Сначала люди видели только лица, свои собственные лица, не раз виданные в лужах или тазу, и лица соседей, но потом сквозь эти привычные отражения начали проступать другие. Зеркало Истинного Зрения являло истинные обличья смотрящихся.
Люди стояли абсолютно неподвижно. Не было ни криков паники, недоумения или восторга, но молчание, физически ощущаемая напряженная тишина, разлившаяся по площади, была красноречивее любых слов. Кельмитор-люди смотрели на себя и видели подлинные обличья драконов. Тишина длилась, и чем дольше люди вглядывались в свои отражения, тем ярче разгоралась радуга в волшебных глазах оборотней, узревших свою истинную суть.
– Вспоминайте! – снова велел Дориман или Гал, Элька уже не знала кто.
И, повинуясь магической власти голоса, мощь которого поглощала души, взметнулось из глубин памяти старинное, давно похороненное под грудой наслоений сотен лет священное знание. Древнее знание – родовая память кельмитор, дар и проклятие народа драконов-оборотней – вновь пробудилось, найдя дорогу в разум людей.
– Прости нас, Великий! – воскликнул король, по велению своей души оглашая волю народа. – В беспамятстве своем жестоко оскорбили мы тебя, восстав против своей истинной сути, сочтя ее черным проклятием! Но лишь по неведению, не было злого умысла в нашем стремлении к твоему свету!
– Прости! Прости! – взмолился народ, подхватив смиренную просьбу юного монарха.
– А если ты гневаешься на нас, ничтожных, то позволь мне искупить вину народа, ибо в ответе я за их деяния, совершенные во мраке неведения! – горячечно продолжил юноша уже совсем не по сценарию. – Карай меня!
– Карать тебя, чадо, пекущееся о благе народа? Единственного, кто отчаянно искал выход и нашел его? О нет, – улыбнулся Дориман, и радужный ореол затанцевал вокруг мощного тела бога с новой силой, а тень, отброшенная им на землю, стала черной тенью благородного дракона. – Нет на тебе печати гнева моего!
Толпа облегченно вздохнула. Если б разгневанный и оскорбленный бог проклял монарха, значит, он проклял бы и всю страну! А ведь Шарль оставался единственным в королевском роду.
– Но иной, чьим призванием было в сердце и душе своей зреть волю мою и ей следовать, кары не избегнет. – Черные глаза божества, горящие мрачным огнем, пригвоздили к месту беспомощно разевавшего рот, буквально раздавленного всем происходящим Авандуса. Рушился храм веры, воздвигаемый архижрецом всю жизнь. Впервые за годы ношения серой, а затем и черной рясы он не знал, что сказать, да, собственно, и не мог говорить. – Ненавидя жизнь и радости, что дарит она, именем моим погрузил ты во тьму боли и проклятий страну, пролил кровь невинных, разжег огонь ненависти! Никогда не был ты жрецом моим, лишь своей гордыне служил, не сможешь и называться им отныне и впредь! Только тот достоин, кто искренне славит меня в сердце своем и любит людей, кто, слабости в себе видя, готов простить их и другим, кто любит свет жизни и может направить чад моих по истинному пути! Архижрец Форо!
– Да, Великий? – спросил потрясенный толстячок, робко, как первоклассник, впервые отвечающий урок.
– Отныне ты – уста мои! – торжественно провозгласил Дориман.
– Достоин ли я, Великий? – переспросил Форо, нервно перебирая пальчиками-колбасками.
– Первый из служителей, узревший мой Истинный Храм, готовый отважно биться ради истины, конечно, обликом телесным ты не герой, зато не нуждаешься в бритье головы. Иного жреца мне не нужно, – улыбнулся бог, позволив себе легкую шутку, и милостиво кивнул: – Благословляю тебя, глашатай воли моей, архижрец – покровитель Дорим-Аверона!
В то же мгновение серая ряса Форо стала черной, а черная ряса Авандуса выцвела до какого-то серого, убого-мышиного цвета. Закрыв лицо руками, бывший властитель дум народа, ныне ставший ничтожным, жалким и смешным, провожаемый свистом и тем, что толпа еще не успела кинуть в оборотней и жрецов, ринулся с помоста прочь. Толстенький жрец улыбнулся, не пряча льющихся по щекам слез.
– Бедняга Плинтус, какой конец карьеры! Ну ничего, он еще сможет стать бродячим менестрелем, когда голос вернется, – тихонько хмыкнула Элька.
– Ты, король, будь благословен, как рука моя, народ на путь направляющая! – переведя по-отечески теплый взгляд на Шарля, вновь заговорил Дориман. – Новая радость, но и новые труды суждены тебе отныне. Милость моя с тобой, но в делах государственных пусть опорой тебе будет разумный наставник – Адрин Дрэй!
Прожектор сияния бога высветил в толпе лорда Дрэя, давно уже сорвавшего с себя повязку слепого, скрывавшую радужные глаза.
Адрин низко поклонился божеству, был поднят в воздух сильным порывом ветра и перенесен на помост к королю. Лорд опустился перед монархом на одно колено и поцеловал его руку, Шарль положил ладони на плечи Дрэя и, подняв с колен, сердечно обнял своего любимого наставника. Толпа, легко бросающаяся от кровожадности к сентиментальности, разразилась ликующими криками. Глава Собрания лордов был весьма популярен в народе благодаря анекдотам о его плодовитости и изворотливости, а также байкам о многочисленных приключениях, но пользовался уважением и авторитетом.
– Благословен будь отважный, спасший многих детей моих от жестокой смерти, познавший правду раньше других и не убоявшийся выступить один против всех! – приветствовал Дориман лорда Дрэя.
Адрин покорно склонил голову и умиротворенно улыбнулся. Вот теперь, на взгляд лорда, все в Дорим– Авероне шло как надо!
– Следуйте праведному пути, что укажут вам жрец-покровитель и законный монарх, но не забывайте о той истине, что отныне живет в ваших душах и сердцах, чада, – обратился к толпе бог. – Гордитесь тем, что вы кельмитор! Не многим из живущих в иных мирах дано познать чудо полета и небесный простор! Пока вы помните о своем наследии – моем даре, он защита вам от любого зла и вечная радость! Иные дела призывают меня, чада, но в истинных храмах моих или в сердце своем молитву вознесите, и я откликнусь, ибо отныне ваши души снова открыты моему взору!
Провозгласив это, Дориман обратился в огромного черного дракона – самого прекрасного зверя, какого только видела Элька в своей жизни. Мощно взмахнув широкими крылами, поднявшими настоящий маленький ураган, великолепное существо взмыло в небо, снова ставшее бесконечной свежей утренней синью. Зеркальный купол незаметно истаял, пока Дориман проводил разборки и назначения на посты.
– Нам пора, мадемуазель, – тихо шепнул Лукас на ухо Эльке, следя за ликующей толпой оборотней. Кое-где в ней уже начались первые превращения, и в небо следом за Дориманом пестрым роем стали устремляться прекрасные радужноглазые драконы. В небе Дорим-Аверона кельмитор снова танцевали ликующий танец жизни, пусть пока еще не очень умелый, но полный счастья и радости. – Это уже не наш праздник. Спектакль закончен.
– Занавес, – согласно кивнула Элька и, в последний раз подмигнув на прощание бесконечно счастливому Шарлю, что-то горячо говорившему не менее радостному лорду Дрэю и новому архижрецу Форо, нажала на камень перстня. Уходить не хотелось, но девушка понимала – работа посланцев богов окончена. Дальше люди во всем должны разбираться сами, не полагаясь на помощь извне. А оставаться для того, чтобы выслушивать благодарности? К чему?..
