О, какое же это мучение — езда верхом с утра и до вечера, с редкими остановками! Хуже только целый день трястись в дужной карете, где пахнет крысиным пометом и пылью. И это не смотря на многочасовую попытку избавиться от этого запаха! Да и вообще, генеральную уборку всей кареты. Убила бы Дарелина за такое издевательство! Ладно, послал он меня в логово врага, так зачем еще и это навязывать? Только всех задерживает! И зачем было грузить столько багажа? Кому нужна такая гора тряпок? Обошлась бы одним официальным платьем, сменной одеждой и ларчиком со сменными подвесками.

Моя рука автоматически метнулась к шее и нащупала амулет, сделанный специально для меня Ингром. Небольшой золотой дракончик, обвивающий прекрасный ограненный камень, мерцающий колдовским светом. Моя жизнь, энергия на последующие двадцать дней, необходимая для борьбы с проклятьем. В шкатулке лежит еще три десятка сменных заряженных камней, десяток Шес носит с собой и пяток еще у меня в кармане, чтоб точно не потерять. Возможно, что и у самого Ингра есть несколько, раз уж Дарелин навязал его нам в попутчики. В итоге, кроме телохранителя, со мной едут все челны команды светлых смертников (да-да, тех самых, что на меня когда-то напали), два десятка воинов-дроу и одна женщина-дроу, играющая роль компаньонки. Правда, толку от нее никакого — она слишком увлеклась Энувиэлем. Вот что она в нем нашла? Мозги как у курицы, смазливый, надменный, вздорный хлыщ! И голос у него противный.

— Жени, может, все-таки вернешься в карету?

Стиснув зубы, я попыталась проигнорировать Шеса, что довольно сложно. Он этого не любит. Больше того, он от этого бесится!

— Жени!

— Не повышай на меня голос! Я не твоя служанка!

Да, в такие дни, я сама себя боюсь. Нервная становлюсь, на вех бросаюсь. Господи, вот на кой черт ты сделал меня женщиной? Хотя нет, за что ты так наказал прекрасную половину человечества? Почему у мужчин нет ничего подобного?! Хочу быть парнем. И имя у меня мужское.

— Прошу прощения, моя госпожа. Просто я нервничаю, из-за того, что вы себя подвергаете такой опасности! В любой момент в вас могут выстрелить из-за куста. Или могут напасть наши светлые спутники.

Пять злобных взглядов просверлили спину моего телохранителя, но он даже не дернулся. Вот это выдержка! Я в восхищении! Да что там темнить, я горжусь Шесом!

— Они не нападут, они прекрасно знают, что за каждую мою царапину Дарелин отомстит тысячекратно. Он это каждому повторил лично, да еще и особым замораживающим тоном. А насчет стрелы из-за кустов — я полностью уверена в твоей способности защитить меня. Хотя, если ты устал и считаешь, что не можешь…

Я сказала это таким многозначительным тоном, что Шес сразу заткнулся. Господи, все мужчины одинаковы. Намекни любому, что он трусит, или что слишком слаб для чего — из сил выбьется, из кожи вон вылезет, но докажет обратное. Два самых слабых места у мужчин — самомнение и незнание что делать с плачущей женщиной.

— А может, ты себя плохо чувствуешь? У тебя же с утра живот болел.

Вот ведь сволочь ехидная! И у кого только научился? Да у меня с утра, перед самым выездом, так сильно болело, что я выла. И Дарелин тоже рядом мучился, весь такой бледненький, в испарине, с красными глазками. Если я выглядела хоть в половину так же страшно как он, то замуж уже никогда не выйду. Впрочем, дракон сделал мне что-то вроде массажа, куда-то нажал, и боль утихла.

— Нет, Шес, сейчас я себя хорошо чувствую.

— Уверена?

— Даже не надейся, я в это молехранилище не вернусь!

Вот это я называю взглядом незаслуженно обиженного щенка. Подлый прием! Разве можно на меня так смотреть?

— Ладно, уговорил, языкастый. Но ты будешь сидеть там со мной! Иначе, я отказываюсь.

Зачем, вот скажет мне кто-нибудь, зачем я поддалась на уговоры Шеса? Сижу теперь как дура в этом гробу на колесах, умираю от жары и жду, когда же этот молчаливый Дроу скажет мне хоть слово. И при этом перестанет сжимать судорожно оружие.

— Ты чего так дергаешь? Какой придурок решится напасть на отряд вооруженных до зубов дроу?

Вот оно, чудо из чудес — дроу краснеет и смущенно закусывает губу. Ах, красота какая!

— Я не из-за этого. Жени, мне надо с тобой поговорить…

— Поверь, я тебя очень внимательно слушаю. Все равно больше заняться нечем.

Усевшись поудобней, обложившись подушками и вытянув ноги, я с лубопытством принялась сверлить взглядом смущенного Шеса. Да что он такое собирается мне сказать? Что ему понравился кто-то из светлых и он собрался закрутить роман? И боится мне сказать, что этот кто-то — мужчина? Ну так нечего бояться — я уже привыкла. У них там каждый второй не делает различий между мальчиками и девочками.

— Шес, не пугай меня? Что-то случилось?

— Жени, я опасаюсь, что не смогу с должной ответственностью выполнять свою работу.

Работу? Это он о чем? Ах да, его работа — охранять меня. Точно влюбился. Надо бы уговорить его признаться. Заодно и узнаю, кто же объект воздыханий этого замечательного мужчины. Так, мысли мои драгоценные, не в ту степь идем. Еще чуть-чуть, и я начну ревновать.

— А что тебе мешает?

— Ничто и никто не может мне помешать, кроме меня самого. Я хочу, чтоб ты поняла, что я по-особенному отношусь к… одному человеку.

Он так на меня посмотрел, что захотелось обернуться и увидеть кого-нибудь за спиной. И почему я себя сейчас чувствую виноватой?

— И как это, по-особенному?

Правильно, спинной мозг, беседу надо поддерживать, выручать «младшего брата», чья обязанность думать, а не впадать в оцепенение!

— Я не совсем уверен, но, судя по прочитанным мною книгам, я влюблен.

Влюблен? В кого? Ну, в женщин своего народа — маловероятно. Он их десятой дорогой обходит. Тогда наверно в одну из светлых. Мечница ему по духу близка, им будет о чем поговорить. Но зато вторая, на мой взгляд, симпатичней. Хотя, той женщине, что сумеет понять мужчин стоит дать нобелевскую премию!

— Так это же здорово, что ты влюблен. Я, если честно, сомневалась, что твоя раса способна на такие чувства.

Ой, кажется, я что-то не то ляпнула. Шес насупился и теперь не горит желанием продолжать разговор. И как мне исправить теперь свою ошибку?

— Да, моя народ не способен любить. А я, как всегда, выродок.

Его губы сжались в тонкую нитку, а я аж похолодела, от осознания своей тупости и никчемности. Со всего размаху припечатала Шеса по его самому больному месту.

Я так на себя разозлилась, что кинулась с кулаками. На дроу, конечно.

— И вовсе ты не выродок! Ты замечательный! Добрый, заботливый, ласковый, терпеливый, умный, сильный и… ты лучший! И не смей о себе плохо говорить. И другим не позволяй! Предупреди всех, кто посмеет что-то вякнуть, что я лично приду, зенки выцарапаю и язык вырву. Ты не выродок. Ты — главное сокровище своего народа. И я рада, что именно ты стал моим телохранителем! Любого другого уже убила бы, или сама повесилась бы.

Пытаясь выразить свои чувства, я крепко обняла дроу и уткнулась носом в бьющуюся жилку на шее. Кстати, судя по этой жилке, дроу сильно нервничает — сердце бьется с невероятной скоростью. Неужели у меня не получилось его убедить? Но ведь я правду говорю. Мне дроу вообще не нравятся. Кроме Шеса, конечно. Он удивительный!

Не почувствовав отклика на объятие. Я прижалась к нему еще тесней. И даже начала подумывать о том, чтобы обвить его торс ногами. Так просто, для верности. Без всякого сексуального подтекста — у меня все-таки не те дни. Если бы не они, то… Хотя… Блин, о чем я вообще думаю?!

— Шес, ты самый лучший, правда-правда.

Он тихонько хмыкнул мне в ухо, отчего выбившиеся из косы прядки разлетелись в стороны, но все же несмело обнял. Правда с каждой секундой, он, судя по всему, чувствовал себя уверенней, так как объятия становились все сильней и сильней.

— Жени, ты самое лучшее, что было в моей жизни. Я должен тебе сказать, что…

Как же я ненавижу эльфов! Какой момент испортил своим бесцеремонным вторжением! И когда мы только успели остановиться? Я ведь этого даже не почувствовала.

— Я всегда знал, что нравственность у темных не на высоте. Но чтоб Наследница с собственным телохранителем, да еще и в карете… Ниже падать некуда.

Стиснув зубы, я посчитала до десяти и осторожно расцепила руки, оставшись, впрочем, на коленях Шеса.

— Я догадывалась, что светлые не блещут умом и сообразительностью, но у них же еще и манеры страдают. Неужели вас, светлый эльф Энувиэль, так и не научили стучать? И искусству ведения светской беседы вы тоже не обучены. Но если хотите, то это можно исправить. Я попрошу своих учителей позаниматься с вами.

Эльф побагровел так, что я занервничала. А вдруг удар хватит? Вот что я тогда скажу его безутешным родственникам? Они же взбесятся, начнется новая война, Дарелин размажет этих эльфов тонким слоем по всем доступным поверхностям. А его папочка снова разозлится и накажет своего нерадивого отпрыска. А значит и меня вместе с ним. За компанию, так сказать.

— Да как ты смеешь меня оскорблять? Ты знаешь, кто я? Моя тетя…

— Владычица светлых эльфов. Я помню. А сам ты, без родства с ней, ноль без палочки. Полное ничтожество.

Его глаза полыхнули огнем ненависти, что заставило меня запаниковать. Неожиданно эльф покачнулся и упал мне на руки. Из его спины торчала черная стрела с красным оперением.

— Нападение! Защищайте карету. Не дайте им пробраться к наследнице!

Прежде чем я успела что-то казать, Шес втащил эльфа внутрь кареты и вжал меня в сиденье.

— Сиди здесь и не высовывайся. Я во всем разберусь.

Можно подумать, что я собиралась куда-то выходить. У меня вон, эльф раненый на руках. Еще и дышит, кажется. Пока еще дышит. Где тут моя аптечка валялась?

Какая это пытка, держать в руках горячее, податливое тело Жени, ощущать ее дыхание на своей шее и… не иметь возможности затащить ее в постель! Все, что я могу — обнимать ее. Согласен, что это тоже не мало, но все равно хочу большего. Я бы хотел, чтобы она стала моей женой, хотя это и невозможно. Я же ее собственность, почти что вещь.

Я прижал ее к себе, наслаждаясь столь внезапным наплывом чувств. И стараясь удержать руки на ее спине, а не опускать ниже, на такие притягательные ягодицы, обтянутые вызывающими брючками.

Дверь распахнулась так резко, что я даже не успел убрать Жени с предполагаемой траектории нападения. Лишь прикрыл руками наиболее уязвимые точки. И эльфу повезло, что руки у меня были заняты! Если бы не девушка — свернул бы ему шею, как цыпленку.

Я не стал прислушиваться к разговору Жени со светлым, так как был занят более важным делом — внушал своей плоти, что если только она посмеет среагировать более бурно на ерзанье девушки на моих коленей, то будет отрезана Дарелином лично! Тело соглашаться отказалось на отрез. Мне так и слышался чей-то настойчивый голос: «ну что сидишь — действуй, она вся в твоей власти». Стиснув зубы, я принялся молиться, чтобы она ничего не заметила. И прекратила ерзать, вертя своим декольте у меня перед глазами и нащупывая что-то своей попой.

Я настолько увлекся борьбой с самим собой, что не заметил нападение. Эльф с торчащей из спины стрелой ввалился в карету. Чтобы закрыть дверь, мне пришлось втащить его внутрь, благо безопасности Жени он уже не угрожал в таком состоянии.

Схватив девчонку в охапку, я усадил ее и сунул в руки кинжал.

— Сиди здесь и не высовывайся. Я во всем разберусь.

Не увидев в ее глазах отклика на свои слова, я как следует встряхнул Жени за плечи.

— Я сейчас должен быть снаружи, а ты сиди здесь. Попробуй помочь эльфу. Если что — зови либо меня, либо Ингра, он тоже неподалеку. И не вздумай выходить!

Дождавшись растерянного кивка, я выскочил и плотно прикрыл за собой дверь. дракона рядом не было видно, поэтому я предположил, что он с другой стороны кареты. Оценив ситуацию, я занялся командованием, не забыв обнажить свои парные мечи.

— Всем собраться около кареты! Два кольца! Огонь из арбалетов выборочный! Не заденьте своих! Приоритет — жизни Наследницы и эльфа!

Про то, что эльфа можно и потерять, я добавил в пол голоса. Незачем моим сородичам знать о том, что я его терпеть не могу.

В нападавших я еще по стреле опознал степных орков. Дикие, кровожадные твари, воюющие и со светлыми, и с темными. Они не знают страха, беспощадны и кровожадны. Эти не отступят и будут сражаться до последнего, пытаясь дорваться до кареты. Им нужна только добыча. И ведь не объяснишь, что золота там нет, а драгоценностей — всего одна шкатулка. Не считая сундука с подарками Владычице эльфов.

Неожиданно рядом со мной зажегся фаербол. Обернувшись, я увидел, что рядом со мной изготовилась к схватке дриада. Та самая ведьмочка светлых, которая месяц назад напала на Жени.

— Ты тоже будешь сражаться, светлая?

— А ты предлагаешь отсидеться за вашими спинами и потом расслабиться, когда они будут нас насиловать? Не дождешься темный. Я буду драться за свою жизнь! А если ты боишься, что я ударю в спину, то не равняй меня с собой!

Я усмехнулся. Невысокая, чуть повыше моей подопечной, а такая дерзкая и нахальная!

— Я буду нападать сзади только на тех, кто будет угрожать моей госпоже. Пока ты ведешь себя смирно, я тебя не трону. А если попросишь — даже помогу.

Она фыркнула, как породистая кобылица и отвернулась, чтобы запустить очередной фаербол в орка, от которого остался лишь догорающий костяк.

Наконец нападавшие добрались до нас и я вступил в бой, отдаваясь радости битвы. Руки привычно направляли клинки в самые уязвимые места, а душа ликовала от ощущения свободы и могущества. На лицо брызнула кровь, и я с наслаждением облизал губы, почувствовав ее солоноватый привкус.

Но даже в пылу битвы я сумел заметить, как к вырвавшейся вперед светлой ведьмочке, со спины подбирается орк. Не раздумывая, я перехватил поудобней меч и швырнул его во врага. Срезав дриаде зеленую прядку волос возле уха, мой клинок вонзился орку прямо в горло. Она испуганно оглянулась, но быстро взяла себя в руки и кивнула мне.

— Будем считать, что я тебе должна.

— Сочтемся как-нибудь.

И тут я увидел, как несколько нападавших прорвались к двери кареты, от которой я отошел.

— Жени, осторожно!

Я не успевал…

Эта темная наследница, да что она себе позволяет? Хамит мне постоянно, ведет себя как распутная девка! А слово «манеры», наверно, только раз в жизни и слышала. Деревенщина! Неужели она не знает, что ехать вдвоем с мужчиной в карете — неприлично. С ней всегда должна быть компаньонка, иначе она погубит свою репутацию! Хотя, какая у нее уже репутация? Она же темная Наследница. Куда хуже-то? И почему меня так это бесит?

Я скомандовал привал и раздраженно направился к двери, намереваясь выяснить с ней все раз и навсегда. И открыв дверь, я первым делом увидел, как эта потаскушка прижимается к своему телохранителю, явно готовясь соблазнить его. Волна отвращения снесла у меня все барьеры вежливости.

— Я всегда знал, что нравственность у темных не на высоте. Но чтоб Наследница с собственным телохранителем, да еще и в карете… Ниже падать некуда.

Она так резко обернулась, что я с трудом удержался, чтобы не отшатнуться.

— Я догадывалась, что светлые не блещут умом и сообразительностью, но у них же еще и манеры страдают. Неужели вас, светлый эльф Энувиэль, так и не научили стучать? И искусству ведения светской беседы вы тоже не обучены. Но если хотите, то это можно исправить. Я попрошу своих учителей позаниматься с вами.

Это она меня обвиняет в недостатке манер? Да сама-то!

Завязался наш обычный спор. Я был готов растерзать нахалку собственными руками, не взирая на охрану, когда мир вдруг покачнулся и взорвался тысячью осколков боли. Я не заметил, как оказался внутри, но когда открыл глаза, то наткнулся на обеспокоеныый взгляд темной.

— Ты как? Может мне попробовать вынуть стрелу?

Опустив взгляд, я заметил, что мы оба сидим на полу, и при этом я на нее опираюсь всем своим телом. Боль не давала связно мыслить и притупила мою ненависть.

— Вынь ее. Не могу даже пошевелиться…

Я застонал, хотя девчонка и старалась меня аккуратно уложить на пол. Уткнувшись лбом в пол, я почувствовал, как она аккуратно разрезает на мне одежду, чтобы добраться до раны. Скоро в нос ткнулась какая-то палка.

— Сожми зубами, чтобы язык не прикусить.

Я внял совету и застыл, ожидая боли. Наследница почему-то медлила.

— Знаешь эльф, я этого еще не разу не делала. Так что терпи своего неумелого лекаря.

Успокаивающе погладив меня по спине, она схватилась да древко стрелы и нерешительно дернула. Я застонал, моля Демиурга, чтобы все это поскорее кончилось.

Девчонка дернула второй раз и в глазах у меня потемнело. Если бы не палка, сунутая мне в рот, то зубы наверняка раскрошились бы от попыток сдержать крик. Невнятное бормотание девчонки не вселяло в меня оптимизма. Я с ужасом ждал третьей попытки, но неожиданно пришла боль другого рода — как будто рану прижгли каленым железом. Перед глазами заплясали черные круги, а по обожженной спине прошелся легкий сквознячок. Лишь через несколько секунд, я осознал, что она дует мне на рану! От неожиданности я разжал зубы и выплюнуд палку.

— Ты что делаешь, дура? Стрелу вытаскивай!

— Уже вытащила. И рану промыла. Осталось перевязать. Давай ужу, прекрати хныкать, обопрись на меня и садись.

С трудом, но она меня усадила, заставив опереться на нее. Достав чистые бинты, она стала туго, но осторожно накладывать повязку, когда дверь распахнулась. Степной орк, самое кровожадное чудовище нашего мира, моментально схватил косу Наследницы и дернул на себя, пытаясь вытащить из кареты. Я потерял равновесие, но все же сообразил вцепиться в девчонку, не давая напавшему вытащить ее из кареты. Притихшая было боль, вернулась в утроенном размере, но Наследницу я не выпустил. Для верности еще и ногами в стенки уперся. Но перетягивание быстро прекратилось. Я не увидел, что произошло, но почувствовал, что темную трясет.

— В чем дело? Ты ранена?

Она не отвечала, но мое зрение уже окончательно прояснилось после последней вспышеи боли. Девчонка сидела в моих объятиях посеревшая, закусившая губу и с сумасшедшими глазами, но невредимая. Я ее легонько встряхнул, чтобы привести в чувство.

— Я его убила. Я… Я вонзила кинжал ему в горло. Я… Это мой первый труп. Даже котят и щенков не топила.

Разве Наследники не проходят ритуал посвящения, принося сорок безвинных жертв? Великий Демиург, она же не врет! Она и правду еще никого не убивала.

Я покрепче ее обнял и легонько поцеловал в висок, стараясь успокоить.

— Ты не виновата. Ты защищалась. И вообще, он кровожадное чудовище. Мир без него стал чище. И знаешь что, если ты мне не наложишь сейчас повязку, то я умру. И вот в этом будет твоя вина. Давай, отвлекись от своих терзаний и спаси мне жизнь.

Она послушно принялась бинтовать меня, оставаясь при этом настороже и поглядывая по очереди на двери. А я размышлял, как я мог так в ней ошибиться? Может… Может, темные и не такие плохие, на самом деле?