ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
А мы не ждали вас, а вы приперлися…

– Я, сэр Эзри Де Кроенкур, ярл Бирлингтонский, присягаю тебе, милорд Сериога, герцог Де Лабри и сюзерен Лабрийский, в верности и преданности своей. Клянусь защищать честь твою и жизнь твою, земли твои и наследников твоих – мечом, копьем, ножом или же словом и делом – до последнего дыхания моего или же детей моих. Клянусь не злоумышлять и не посягать, не лгать и не предавать. На поле ратном встану, где скажешь ты, заключу мир, когда скажешь ты, и отрину мир, если будет на то воля твоя…

“Аминь”, – ехидно раздалось в сознании у Сереги.

– …Ныне и днесь признаю тебя володетелем живота и дыхания моего, признаю право первой ночи, третьего стакана и пятого снопа…

– Э… – заикнулся было Серега, и ярл тут же замолчал, с некоторой опаской поглядев снизу вверх на нового господина, перед которым он стоял в этот момент, преклонив одно колено и вложив ладони ему в руки. – Поподробнее, пожалуйста. Право первой ночи – это…

Стоявший за левым плечом мажордом тут же услужливо прильнул к уху и зашептал:

– Но, милорд, это же одно из самых славных прав любого сюзерена. И самых приятных… Буде сам ярл, или любой из его сыновей, или рыцарей, или же просто крестьянин его возьмет себе жену, то ваше неотъемлемое право – быть у нее первым…

– Кхе… – поперхнулся Серега, – А если она не захочет?

Пожилой служака в ответ только пожал плечами:

– Их жизнь и смерть отныне в ваших руках, милорд. Вы имеете право покарать ее за то, что не восхотела исполнить свой долг. Или же за то, что не уберегла своей невинности для вас – буде подобное обнаружится… Покарать вплоть до казни означенной девицы.

– А третий стакан – это…

– Милорд, каждый третий стакан вина, выпиваемого в их доме, должен сливаться в особый кувшин. Раз в месяц кастелян главного замка объезжает ваших вассалов и забирает кувшины. Так вам почти не приходится тратиться на вино для самого себя и своих гостей… Про пятый сноп объяснить?

– Ну, – односложно соизволил Серега.

– Всякий пятый сноп, собранный на землях этого вассала, принадлежит вам. Еще вам причитается с него подушная и поземельная подать, налог на содержание рыцарской дружины сюзерена, налог на содержание замков сюзерена, выплаты ко дням рождения и свадьбам сюзерена и его близких, мзда за воду для питья и мытья, мзда за проезд по дорогам сюзерена, мзда за тень от лесов сюзерена, мзда за дрова, за охоту в лесу и убийство диких зверей на землях сюзерена, пусть даже и в случае самозащиты, пеня за убийство комаров, кои выводятся на землях вашего сиятельства и таким образом принадлежат вам, за топтание травы…

– Все? То есть, я хотел сказать – еще что-нибудь есть?

– Все, милорд. Не угодно ли милорду ввести новый налог? Или мзду? Или…

– Не угодно, – отмахнулся Серега от чрезвычайно оживившегося вдруг мажордома – неспроста оживившегося, надо думать. А вот интересно, сколько с этих поборов перепадало до сих пор к нему в карман? – Угодно же мне совершенно другое…

Он решительно встал, подтянул сползшую с одного плеча мантию из бело-синего меха (вельможа, блин). Самым печальным было то, что вырез на мантии плеч требовал пошире и помощнее, чем у него. Чтоб не сползать с этих самых плеч. Выпятил грудь колесом, положил левую длань на рукоять церемониального меча с гербом Де Лабри. Бдительная Клоти разыскала-таки этот раритет в местной оружейной, по пути слегка поучив оружейника порядку. Слегка в данном случае означало, что жить он будет. Правда, сколько и как…

– Я, сэр Сериога… Как там меня дальше?

– Герцог Де Лабри. сюзерен Лабрийский. – тихо подсказал по-прежнему стоявший перед ним на одном колене вассал.

– Во-во. Герцог Де Лабри и этот самый суверен Лабрийский… Повелеваю! Отныне, м-м… и при всех будущих наследниках моих оставляю от всех этих поборов лишь самые необходимые: во-первых, налог на содержание рыцарской дружины. Во-вторых, налог на содержание замков. В-третьих, выплаты на дни рождения и к свадьбам – праздники дело дорогое. Будем считать это представительскими расходами фирмы. Подушную и поземельную подати объявляю уполовиненными в два раза… Прочие же мзды, подати, налоги с пенями и всякие там права на первую-вторую, на третью и на пятую объявляю недействительными отныне и навсегда. Такова моя герцогская воля, хочется мне так, знаете ли…

– Как же возможно сие! Как же… – успел ужаснуться за его спиной почтенный мажордом. И больше он не успел уже ничего – увы. Раздался короткий, но очень смачный звук мощного удара и почти сразу же за ним – шум рушащегося на пол тела. Все правильно. За правым плечом у Сереги как раз сейчас должна была находиться Клоти, пылкая как умом, так и рукою. В непосредственной близости к мажордому и со своим, строго феодальным, взглядом на проблемы и права обслуживающего персонала. Возмущения коего она и не снесла…

– Ныне и днесь признаю тебя володетелем живота и дыхания моего… Клянусь выплачивать то, что установил ты к выплате в этот день, День Победы Героического Герцога, то есть твоей светлости, над проклятой нечистью замка Дебро…

Ба, с грустью подумалось Сереге, вот и началось. Вот и в герои попали-с… Как раз с этого, по идее, все и начинается – с того, что самые обычные люди восторженно объявляют вдруг самые обычные дни – Днями, когда Он… Основываясь на том шатком основании, что некоему идиоту посчастливилось в этот день попасть в крутую переделку, как куру во щи. А если еще и в живых при этом остался… Герой! И все благодаря стечению самых случайных обстоятельств.

Глупо это было как-то. По дурости он попал сюда, строго по собственной дурости… А потом все покатилось само собой – случайно наткнулся по дороге на Клоти, отобрал у старухи помирающего с голоду мальчишку… Вместе с Клоти кинулся в погоню за старой стервой, по дороге попал в Отсушенные земли, где по неизвестной причине взял да и пожалел чудовище с совершенно нечеловеческой внешностью. А леди Клотильда за все за это заблаговременно выторговала для него титул с мандонадой… И пошло-поехало. Проклятие мага Мак'Дональда. Эльфы….. В этот вот раз его заставили выполнить какое-то там Предначертание…

Церемониал принесения присяги тем временем шел своим чередом. Ярлы, маркизы и бароны поочередно приближались, преклоняли колена, засовывали огромные ладони – все, как одна, с крупными мозолями от мечей – в герцогские руки. Скороговоркой тараторили текст присяги, слегка запинаясь в самом конце, там, где ярл Эзри после Серегиных слов самолично внес необходимые исправления. Некоторые замолкали надолго, будучи не в силах припомнить слова, прежде в присягу не входящие. Таким суфлировал сам сэр Эзри, скромненько сидящий на одной из ступеней возвышения недалеко от Сереги.

Заминок не было. В конце долгой и нудной церемонии в зал с топотом влетело стадо слуг. Тесня столпившихся вассалов, их жен и детей, мигом расставили по всему залу столы, накрыли их. Гости с довольным ревом занимали места, а у Сереги на душе было на редкость погано. И в теле, кстати, тоже. Кости и мышцы после того самого “Дня Победы Герцога над…” надсадно ныли. От каждого вздоха и выдоха перед глазами начинали плавать и кружиться раскаленные белые искры – похоже было на то, что от ныряния рыбкой на пол переломались чуть ли не все ребра. Багрово-синие круги под глазами, прямо как у представителя подотряда вампиров. Ныла гортань, трудно было и глотать и говорить. Героем он себя совершенно не чувствовал. Вот этим самым, про которого толковала леди Клотильда, как там его… жертвенным агнцем – да, вполне.

Радуйся, что вообще жив остался, одернул себя Серега. Ага, плаксиво ответило ему внутреннее “я”, спать невозможно от болей, а туда же – радоваться… А ведь еще и малютку Зигфрида на трон сажать нужно, и со Священной комиссией как-то разобраться. Жизнь леди Клотильде он уже заслужил, отработал, так сказать, а теперь следовало обезопасить возможных врагов, чтобы потом спокойно требовать у первого попавшегося дуба своего возвращения домой…

Вассалы бодро горланили здравицы в его честь. Бойкий менестрель, успевший уже под шумок соорудить и уложить на музыку нечто приблизительно песенное на злобу дня, бренчал прямо перед его столом на пузатом подобии балалайки и тянул:

О бароне Квезаке, который уже скончался к этому моменту на “троне раздумий” и хладное тело которого готовил к более чем скромному погребению его благость сильно пригорюнившийся пречлен, никто и не вспоминал. Король умер, да здравствует король!

Одна радость – объяснение с леди Эспланидой прошло относительно мирно. Означенная дама заявилась в его спальню, как только он добрел до нее. Заявилась, пинком едва не снесла двери с петель и встала перед ним подобием тени отца Гамлета – этакий бледно-прямо-худой столб.

– Сэр Сериога! Я к вам за объяснениями. Как вы теперь намереваетесь… Конечно, как победитель моего мужа и нынешний владелец всего, что ему принадлежало, вы можете…

Все, что он мог в этот момент, – это невразумительно промычать:

– Э-э… Леди Эспланида…

– Слыхала я, – с совершенно каменным лицом перебила его скупую мужскую речь стерва Эспи, упорно глядя при этом ему в глаза, – что собираетесь вы насильно выдать меня замуж за одного из ваших новых вассалов… И потребовали, чтобы я немедленно приступила к выбору кого-то одного из них. Собираетесь вы как будто даже наплевать на опекунские права брата моего по отношению ко мне, как к вдове, оставшейся без попечения мужа. И вынудить меня вступить в этот новый брак, который, несмотря ни на что, будет все же считаться вполне законным и нерасторжимым перед Богом и людьми. Так как совершен по воле наследника де-факто моего мужа и заключен перед лицом его пречлена де-юре… Я спрашиваю вас – так ли это?

– А… Ну да, – устало сдался Серега, – само собой… Пойдешь замуж, а то как же. И не сметь мне возражать, а то это… пасть порву, моргалы выколю…

– Так вот, я вам заявляю! Не бывать тому! Ни за что не выйду замуж, ни за кого! Даже если это будет барон Винсент Де Лоньи, милорд Лонский! Слышите вы меня?! Ни за что не выйду!

Она смерила его злобным взглядом и сделала четкое “кругом”.

– Слышу, слышу, нечего так орать… – проворчал он, с мученической гримасой потирая уши – после воя и визга ТОЙ нечистой силы из колодца они все еще крайне болезненно реагировали на любой звук громче шепота (да к тому же голос стервы Эспи ТОМУ вою мало чем уступал). – Передай этому самому барону… у него уже есть невеста или какая иная пассия?

– Никого, – прорычала леди Эспланида, по-прежнему стоя к нему спиной, – по служанкам бегает… как и все.

– Да? Ну это не дело, конечно. Передайте ему, что я повелел вам… то есть тебе выйти за него замуж прямо сейчас. Вот прямо сей же момент… Что там для этого надо…

– У меня уже все готово, – отозвалась спина, ровная и гладкая как доска.

– Чудно. Так что вперед и с песней.. – благословил он и с наслаждением вытянулся на кровати, как только леди соизволила покинуть его спальню. Не забыв при этом громко хлопнуть дверью…

Сейчас парочка сидела по правую руку от него, сразу же после леди Клотильды. И сияла счастливыми улыбочками на весь зал. Что ж, парочка была хоть куда – богатая невеста, красавец жених…

Серега удалился к себе задолго до конца разудалого пиршества Проходя через почтительно вставший при его уходе зал, уже краем уха услышал еще один перл менестреля:

Бог ты мой, и это все о нем… Фу-у.

Он добрался до своего покоя и завалился спать.

Спал то ли целую вечность, то ли одну секунду. Когда разлепил веки, в скудно зашторенных окнах вовсю сияло полуденное солнце, а рука леди Клотильды трясла ноющее плечо под трубные звуки ее любимого призыва:

– Аларм, сэр Сериога… Аларм, враги у стен!

– А? Чего? Где? – пробормотал он и рывком вскочил с постели. – Где враги, какие?!

– Рыцари Священной комиссии, – скороговоркой отбарабанила ему Клоти и подняла руку, в которой уже был зажат кувшин с водой для умывания. Наклонила вниз всклокоченную со сна Серегину голову и щедро плеснула на нее, – осадили. Часовые заметили их вовремя, хотя как тут не заметишь? Дебро стоит на месте гладком и ровном, прямо как зад у монашки… Тут и мошку мимо не пропустишь. В общем, так – ворота уже закрыты, боевое оборонительное охранение мною выставлено – уж простите, ваше сиятельство, вашего приказа не ждала…

– Прекращай мне все вот это…

– Слушаюсь! Стадо в ворота загнать не успели, те все-таки на конях, пастухов они тоже захватили. Но не это плохо…

– Что же еще стряслось? – пробормотал Серега и утер мокрое лицо первым подвернувшимся под руку тряпьем – им оказалось покрывало с кровати.

– Они… Да все эти чертовы детишки – вечно убегают за стены, купаться им, видишь ли, хочется… Лозой бы им по заду! Рыцари Священной сумели захватить более двадцати детей – остальные, хвала Единому, успели убежать далеко вперед, а я с несколькими вашими вассалами вышла им навстречу, сделала боевую вылазку против тех дурней в белом…

– Скольких смогли спасти? – замороженно спросил Серега. Все произошедшее походило больше на дурной кошмарный сон, в котором виноват был лишь он, и больше никто – не появись он здесь, и Священная комиссия не стала бы нападать на Дебро, и дебровские ребятишки жили бы себе да поживали…

– Восемнадцать. И, сэр Сериога… – лицо леди Клотильды стало траурным, – одного они там сейчас собираются пытать…

Он развернулся и вылетел в дверь.

– Перед Закатной башней! – крикнула ему в спину Клотильда.

Он летел по довольно людной дебровской улице, смешно размахивая из стороны в сторону длинными костистыми руками. Люди, сутки назад вполне могшие подзаработать на нем, отловив и сдав его барону (и даже наверняка мечтавшие об этом), теперь только молча разбегались в стороны, поспешно уступая ему дорогу. Улица перед ним, как ковер под пылесосом, мгновенно пустела – словно бы катился перед ним этакий невидимый барьер, расшвыривая всех встречных-поперечных в стороны. Имеющийся в наличии народ торопливо прятался по дворам, за заборами, за калиточками. Разбегался по переулкам. Ну, это понятно – сам великий герцог Де Лабри изволили бежать-с. Победитель нечисти из замка Дебро и самого грозного барона Квезака (хотя это славное свершение было делом рук, точнее, делом меча леди Клотильды, а лично его заслуг было в этом буквально на копейку, но молва-то, молва все равно наверняка твердит другое).

Впрочем, мысленно поправил себя Серега, уже начинавший слегка задыхаться (улица, право, попалась какая-то бесконечная), возможен и другой вариант. Он в глазах людей – зловещая фигура, предвестник смертей и мук. О судьбе детишек уже наверняка всем известно… Зловещий герцог. Как тут не сторониться…

Он добежал наконец до Закатной башни (то есть стоящей со стороны заката местного светила), взлетел по лестнице вверх, на обзорную площадку. Простые ратники и рыцари, столпившиеся здесь, молча, с траурными лицами прислушивались к тонкому, прерывистому воплю. Вопль летел из-за стены.

Серега перегнулся через парапет. Все поле внизу было усыпано воинами в серебряных латах, из-под которых красиво так выглядывали края алых одежек (дурак, он, как известно, всегда красное любит… а умный носит). На правом фланге тесным табунком паслись белоснежные кони, ближе к лесу стояли белые и красные шатры. Бивуак под названием “я – твоя радость”…

Где находился сам мальчонка, которого сейчас мучили, понять было несложно. Серебряно-алое войско образовывало в этом месте проплешину, в середине которой злорадно горел большой костер. И, согнувшись, возились над чем-то две фигурки в красном.

Сняли латы, мерзавцы. Вот потому-то предусмотрительно и ходят в красном – чтобы кровь не портила одежд…

– Зачем они это вытворяют? – спросил он, неким, шестым чувством предчувствуя, каким будет ответ.

– Они… требуют, – рыцарь сбоку упорно не поворачивал лицо. И прятал глаза, – чтобы мы схватили и отдали им самозванца, объявившего себя герцогом Де Лабри. И всех его спутников с ним. Иначе…

– Чудненько… Кидайте белый флаг, требуйте, чтобы прекратили тут же, скажите – мол, так и так, уже почти поймали, уже почти отдали. Меня уже и к воротам ведут. Ну!

Он ощущал странное успокоение. Ситуация была не совсем безвыходная. На площадку влетела припозднившаяся леди Клоти, грохотнула шпорами, споткнувшись на последней ступеньке. Одарила всех, и особенно его, яростным взглядом. Над парапетами дебровских башен взвыли трубы. Крик смолк – то ли мальчонку перестали-таки мучить, то ли он просто потерял от боли сознание.

– Есть ли какие новости, сэр Сериога? Сии звери…

– Есть, – отозвался он и торопливо поманил Клотильду в уголок, подальше ото всех, – леди Кло… то есть Клоти, не могли бы вы тут же, немедленно, отправиться в замок и принести шерсти с хвоста нашего друга? Эти… скоты хотят в уплату за детей меня. Так что не могли бы вы – одна или в компании с оборотнем – укрыться где-нибудь тут же, в Дебро? С видом на выход отсюда… Но только чтобы я этого места не знал – с детства ужасно чувствительный, знаете ли, от боли сразу рыдать начинаю, прямо как девчонка сопливая.

– Собираетесь сдаться?! – рявкнула леди Клоти, выпрямляясь в туго натянутую струнку. – И предлагаете мне воспринять сей позор и пальцем не шевельнув для спасения друга моего?! Как смеете думать вы…

– Ш-ш-ш, леди Клотильда, потише… Я возьму шерсть и ночью, когда им, как и всем людям, захочется поспать, плавно перетеку в звериное состояние. А там видно будет. За мной же еще и мандонада эльфийская, и удача, которая всякому дураку прямо-таки от Бога полагается. Вперед, за шерстью, Клоти, – и побыстрее! Мальчонка совсем измучился…

– Но почему вы? – никак не могла угомониться леди. – Я даже более благородных… простите, сэр Сериога, но это так. Я даже более благородных, чем у вас, кровей. Несомненно, если уж кому и надо сдаваться, так это должна быть именно я – по праву благородного старшинства…

– Они так не думают, – скромненько потупив глазки, ответил Серега благородной даме. – Я для них – вполне конкретный и крайне необходимый им самозванец Де Лабри. Ужасно жаль вам это говорить, Клоти, но… Вы для них – всего лишь какие-то там мои спутники. Без имен, без лиц. На вас они не клюнут. Вы им не нужны.

– Благородный милорд герцог – и сопляки из смердовского простонародья… – несколько брезгливо пробормотала леди Клотильда, но по лицу было видно, что противиться его решению она больше не будет. – Только зачем побыстрее? Шерсть с этого лисьего курокрада у меня всегда при себе. Никогда ведь не знаешь, что тебе понадобится наперед. Вот я и вложила пучок в поясной кармашек.

Серега молча принял из неумело сжатых щепотью мускулистых пальцев клок черных волосинок, повертел перед глазами, раздумывая, куда бы их пристроить, чтобы не потерять, чтобы при обыске не нашли…

– В волосы, – посоветовала Клоти, – за левое ухо. Там у тебя… у вас кровь запеклась. Давайте. – Она по-хозяйски залезла в его уже давненько не стриженную шевелюру, разворошила ее за левым ухом и засунула клок в колтуны, покрытые запекшейся кровью. Плюнула на палец и притерла, превратив его собственные волосы и чужую шерсть в одну сплошную массу.

– Вот так…

– Бегом, отсюда, – напомнил ей Серега, – и – прятаться…

Он повернулся к рыцарям и латникам. К СВОИМ рыцарям и латникам.

– Вышлите к ним кого-нибудь срочно. Скажите, что герцог Де Лабри вот-вот будет им выдан, а его спутников вы ищете, но они, похоже, уже успели сбежать из города. Пусть прекратят действо.

– Милорд… – Из толпы выступил один из рыцарей. – Все это крайне неразумно, милорд. Дети… Что ж, их жалко, но смерды всегда могут нарожать новых. Вы наш сюзерен, в силу наших клятв. Мы обещались служить и защищать вас. Для нас это важнее любого детского ора, милорд… Так что вам совершенно незачем…

– Сэр, – резко заявил Серега, заглушая напускной злобой в голосе собственную слабость, волной поднявшуюся в душе, – куда ты идешь, скулило сознание, там будет больно, очень больно… не хочу! – Меня мало интересует, что важнее для вас. Меня интересует только то, что важнее для меня. Понятно?! Молчать! Да кто вам вообще разрешил, не получив предварительно на то разрешения…

– Милорд герцог, – вновь очень настойчиво сказал рыцарь, откинув назад забрало, набранное из перекрещивающихся стальных полос – за ним открылось лицо, густо исполосованное морщинами и шрамами, – это решение не столь разумно, как вы думаете. Они же войдут в город. Они будут здесь хозяевами, а мы-то знаем, каковы на отдыхе рыцари Священной… Милорд… Мы все здесь сейчас с детьми и женами. Разве их жизни менее ценны, чем жизни холопских щенков? Там два десятка детишек, здесь целый город. И потом, что ждет ваш манор после вашей смерти, ведь наследника у вас пока что… нет?

– Ноу проблем, – с наигранной бодростью высказался Серега. Лицо старого рыцаря при этих словах густо покраснело – похоже, нервишки шалят, давление сэра рыцаря мучает… впрочем, кое в чем он прав. – Скажите им, что вы согласны обменять самозванца Де Лабри на детей, только так. И пусть соглашаются, а то и вовсе ничего не получат. Объясните им заодно свои взгляды на проблемы холопских детей. А затем добавьте, что после этого намереваетесь ждать здесь появления наследника господина барона Квезака… Такой имеется?

– Маркиз Баленсиага, по праву родственника со стороны жены, – пожал плечами рыцарь. Лицо его все еще оставалось красным.

– Вот-вот, его вы и ждете. И без его соизволения ворот не откроете. Он, как я слышал, со Священной в хороших отношениях, его собственность должны уважить. В общем, не маленькие дети. Можете, между прочим, и маркизу ворот не открывать. Кто и что, в конце концов, мешает вам взять первого попавшегося под руку человека и объявить его моим наследником? Я-то уж точно мешать не буду…

– Милорд. А если они этим, то есть вами одним не удовлетворятся? Потребуют еще и город в придачу за этих-то холопских говнюков…

– А что-то мне говорит, что удовлетворятся, – задумчиво сказал Серега. – В конце концов, будь здесь только вы, могли бы они надеяться добиться хоть чего-нибудь этим спектаклем?

Черты лица у рыцаря враз затвердели.

– Да никогда в жизни, милорд…

– Вот видите. Нет, эти спецэффекты – как по заказу, для меня одного. Что наводит на мысль… Передайте леди Клоти, когда… если вдруг ее увидите, что у Священной есть кое-какая интересная информация обо мне и моих дурных привычках.

– А… – вспомнил что-то рыцарь, и лицо его моментально просветлело, – леди Клотильда Персивальская. Почему бы именно ей и не стать вашей наследницей? Достойный рыцарь, хотя и несколько, хм… женщина. Смела, благородна, с лучшей родословной на континенте…

– Леди Клотильду не трогать, – твердо приказал он, внутренне ощерясь, – так и знал, что имя бедовой красотки все-таки прозвучит. И станет она следующей мишенью для Священной комиссии и всех-всех-всех. – Повелеваю никогда не считать ее наследницей моею, но приложить все усилия для спасения ее и… Кстати, ее вообще нет в городе. Вы поняли меня? Нет!

Рыцарь коротко кивнул и отступил назад. Над крепостными стенами взревели трубы, вновь призывая ко вниманию. Из ворот, что были прямо под ним, выбежали несколько человек и принялись выкрикивать слова в сторону серебряно-алого стана. Карусель завертелась…

Он сам, стоя у ворот, оглядел стайку ребятишек, подогнанных туда рыцарями Священной комиссии. Знаком поманил одного из простолюдинов, столпившихся с этой стороны ворот.

– Кто-нибудь посчитал, сколько именно детей они захватили?

– Двадцать три, – пробормотал человечек в линялой, потрепанной одежке, валясь ему в ноги со сноровкой, какую дает только застарелый и привычный рефлекс, – двадцать три, ваше сиятельство, высокородный отец наш…

Он кивнул одному из рыцарей:

– Пересчитайте… Кстати, захваченных пастухов чтобы тоже вернули.

Как он и предсказывал, рыцари Священной с готовностью и даже чуть ли не с радостью согласились на столь неравный обмен – одного-единственного герцога (и к тому же, по их словам, самозванца) на двадцать с лишним ребятишек. Плюс толстяк пастух с подпасками. Что наводило на мысли о том, что он, вполне вероятно, продешевил (и следовало потребовать еще чего-нибудь в придачу – ну вот хотя бы отпущения всех своих грехов, что ли). Или же – что именно этого от него и ждали…

Заполучив в свои руки, первым делом его заковали. Со знанием дела и явно для долгой отсидки. С намеком на возможность и в будущем самостоятельно ходить по матушке-землице – кандалы на ногах соединялись между собой цепью длиной с короткий шаг, от нее вверх шла еще одна цепь, на которой поочередно были закреплены наручные браслеты. А уж после заковки его сразу же повели на здешнее лобное место…

Две фигуры в красном, которых он буквально несколько минут назад наблюдал с вполне безопасного расстояния – то есть стоя на высокой башне, под защитой стены и своего собственного, в каком-то смысле, воинства, – теперь, радостно ощерясь, встречали его воочию и в опасной близости. Такой опасной, что дальше, то есть ближе, уж и некуда.

– Здравствуй, брат ты наш герцог, – благонравно-сладеньким тоном возвестил тот, что был повыше и постарше. И слегка притушил на своем лице злорадно-злобную ухмылку. А почему? Что, палачам Священной не положено так отчаянно лыбиться в лицо своим жертвам? И тут, похоже, приличия блюдут, молодцы, ребяты. – Здоров ли ты? Хорошо ли чувствуешь себя? Сколь много вопросов мы имеем к тебе… и столь много наших братьев жаждет потолковать с тобой, что уж и не знаю, прямо-таки не знаю, хватит ли у тебя на всех них времени-то…

– Обожаю с братками встречаться, – кое-как выдавил из себя кривенькую улыбочку “брат герцог”. – С детства вот так – как куда ни попаду, так сразу же и братки навстречу… А что до здоровья, так оно у меня с детства, увы, слабенькое. Чуть что – и я сразу в обморок.

– Да что вы говорите? – ласково поразился второй краснорубашечник. А с виду и не скажешь… Спасибо, брат, что предупредил. Ужо начнем мы с легких вопрошений – иголочки под ногти, пожалуй…

– Да, брат, пожалуй. Ну так приступим же! – лирическим тенором, на удивление благостно и просветленно отозвался первый.

Серегу, не тратя больше времени на болтовню, повалили на спину.

Сквозь багровый туман и сполохи боли, застилающие глаза и обручами стискивающие сознание, время от времени он умудрялся видеть небо – безмятежно-синее, чистое, без единого облачка. Раскинувшееся сверху громадным укрывающим пологом. Совершенно равнодушное к нему, чужое небо, из чужого мира. И при этом почему-то глумливо орущее ему в уши его же собственным голосом. С болью и мукой орущее. То, что с ним делали, превосходило душевные силы всякого обычного человека. А ведь он, Серега, и обычным-то никогда не был – трусом он был всегда и боли боялся превыше всякого разумения… Господи ты ж боже мой…

Коротенькая передышка наступала лишь тогда, когда начинались вопросы. Вопросы были самыми дурацкими – кто он, откуда, кто его родители (поименно и поперсонно), кто подучил его называться герцогом Де Лабри, что он знает про Преждеживущих и как их можно найти. На все эти вопросы он отвечал вполне честно и открыто (на дурацкий вопрос – дурацкий же и ответ). И, само собой разумеется, ему никто не верил. Им были недовольны. Поэтому после первого же вопросного тура он опять валялся на спине, судорожно корчась от боли, огненными осами грызущей кончики пальцев. И враз поумнел. Кое-как сообразив (хотя и трудно, почти невозможно было соображать остатками сознания, скручиваемого и раздираемого импульсами боли), принялся врать. Стараясь угадать, чего от него ждут и чего, собственно, хотят услышать. Имя – да Гарри Поттер. Родителей – не знаю. Да, скорее всего – нагулянный какой-то девкой бастард, подзаборный подкидыш. Подобранный и воспитанный из жалости. Где? Э-э… А-а! В дикой местности, далеко отсюда, по леворучье от восхода (это, по местной традиции в ориентировании, означало – по левую сторону, если встать лицом на восход… то есть, по земным меркам – на севере). Имя воспитателя – Мерлин, он же, сволота, и подучил его называться герцогом… А мандонада от Преждеживущих? Да вы что, какая такая мандонада, он же и в жизни в глаза этих чудиков из сказок не видел… вот троллей, живучи у Мерлина, это да. А также русалок. Красивые такие девицы, волосы зеленые, ноги ниже колен с плавниками и, что особенно завлекает, совершенно голые…

Время от времени, когда говоримое не удовлетворяло двух краснорубашечников, в поте лица трудящихся над ним, он вносил изменения. Преждеживущие? Ну хорошо, скажу-у… Да, знаю. Да, близко знаком. Да, одарили мандонадой. Слушаюсь, господин рыцарь Великолепной и Священной, не одарили, никак нет, это все уже я сам напридумывал…

Создавалось впечатление, что пыточники и сами не знают, что именно хотят услышать. Им – как бы это поточнее выразиться, нужна была версия событий, не противоречащая основной установке, – он самозванец, без роду без племени и безо всякой поддержки. Выходил нонсенс – ведь если нельзя говорить о том, что эльфы одарили-таки его своей мандонадой (которую он, что греха таить, до слезных соплей был бы рад сейчас на себе и восчувствовать и ощутить), то почему можно спрашивать о том, где он видел этих самых Преждеживущих и как он может снова их найти? Он, самозванец безо всякой поддержки за спиной… и откуда-то знает про то, что подобной персоне просто неоткуда было бы знать… Странно.

Когда к вечеру рыцари Великолепной и Нетленной перешли наконец к вопросам о некоем холопском (холопском?!) мальчишке, злостно выкраденном им и увезенном из замка Балинок-Деде, он, точнее, его тело больше уже не могло выдерживать того, что ему устроили. И он с облегчением, почти осознанно провалился в спасительный мрак беспамятства. Наконец-то покой…

– Господин! Господин! – робко звал его чей-то голос. По лицу ласково ходило прохладное и мокрое (тряпка, догадался он), в висках и ушах пульсировала боль, веки были словно налиты свинцом. Кисти рук ломило, они были опухшими, неподъемными, онемевшими и льдисто-холодными. И кто-то загадочный все продолжал и продолжал тоненько и тихо выкликать (прямо как подыхающий цыпленок пищал). – Господин… Господин…

Он приоткрыл глаза. Над ним с двух сторон склонились фигурки, четко прорисованные на фоне неба, наполовину ночного, наполовину… Высветленного рассветом?!

– Рассвет? Уж-же… – прохрипел он опухшим, надорванным от криков и болезненно-колким горлом.

Фигурки мелко закивали. У него даже зарябило в глазах.

– Да, господин…

– Хто… такие?

Перед глазами бликовало все сильнее. Нет, испугался он, нельзя. Нельзя терять сознание сейчас, он должен… Что он должен? Что-то такое, за левым ухом…

– Мы смерды, господин, холопы Великой Священной комиссии… При обслуге лагеря мы. Там… шатры убрать-поставить, дрова на нас, костры, обоз, уход за кормовой скотинкой и за лошадьми благородных…

– Так… – протянул он и попытался приподняться на локтях. Это ему не удалось. Но под спину и плечи тотчас же просунулись цепкие руки, потянули, приподняли, посадили… Он отдышался и попытался осмыслить ситуацию. Слава богу, то, что он должен суметь отсюда убежать и то, КАК он должен отсюда убежать, уже всплыло в памяти. Теперь оставалось только приступить к выполнению. – Почему вы сейчас здесь?

– Помочь вам хотим, милорд, – нестройно отозвался хор приглушенных голосов, – хоть как-то спасти. Вы убежите… А ежели и мы с вами… Бают, вы герцог Отсушенных земель. И бают, что ноне проклятие с них полностью снято. Мы вас, того, спасем. Но чтобы уж и вы с нами… по-божески. Наделы бы нам. На землях ваших. И милости вашей. Вы ж добрый господин. Свою жисть на муки за холопских детей! Да ни один из наших рыцарей такое б никогда! А здесь нам не жисть в последнее-то время. Священная комиссия стала ноне больно магией баловаться. А ее, магию-то, на ком же и пробовать-то еще? Вот и берут нас, как дичь – на жаркое… Тут из нас уж и костры горели, и такие прочие ужасы уделывались, что куда там тебе… Обещаешь, господин, наделы-то?

– А то як же, – сообщил он, про себя обмирая и вздрагивая от боли – встать, вернее, вздернуть на ноги себя после того, что было с ним проделано, оказалось не таким уж простым делом. Мучительным до холодного пота, до раскаленных белых искр в глазах…

– Бежим к городу. – Он нашарил раскрытой ладонью с левой стороны в волосах кровяной колтун. Размокший, к счастью, то ли от ночной росы, то ли от пота. Пальцы, распухшие и бесчувственные после пыток, не слушались. – Гребень есть?

Нашелся обломок гребня, очевидно подобранный после того, как кто-то из рыцарей выбросил пришедшую в негодность вещь. Серега знаком показал, где чесать, сипло сказал:

– Все волоски – на ладонь мне, вот сюда… – и протянул трясущуюся длань.

Вскоре горка волос, слегка шевелящаяся под предрассветным ветерком, уже лежала у него в руке. Рассвело достаточно, чтобы можно было отличить черные волосинки от пего-каштановых, его собственных. Холопы, бросавшие на него испуганно-настороженные взгляды, придвинулись ближе.

– Это что, господин… те самые заговоренные волосья? Кои в воинов обращаться могут?

– Нет, – буркнул он, – про те не знаю. Хотя здесь и они бы не помешали. Эти – с лиса-оборотня. Вложишь в рот, проглотишь, и оборотишься лисой. Затем бегом в город. Все понятно?

– Про оборотный волос мы слыхали, а то как же… Да только, господин, не надо к городу бежать. Там стража так наставлена, что мучач – и тот не пробежит. В лес надо, господин, А там, глядишь… И народец лесной вдруг да поможет. И искать нас там никто не станет, решат, что с помощью Преждеживущих ты, господин, в город перенесен, куда ж тебе еще… Да и рассветет скоро. Лес близко, а до города – бежать и бежать, и все по ровному полю среди стражи…

В лес так в лес. Главное – унести сейчас отсюда ноги. А уж потом, там, поразмыслим, пораздумываем…