ПРОЛОГ
Я открыла один глаз и очень удивилась, когда поняла, что проснулась сама, а не оттого, что возле моей кровати скачет мой старший братец, с маниакальным упорством лупя половником по чугунной сковороде. После того как мы с сожалением отказались от идеи выкупить у государства Царь-колокол, моя семья не придумала другого способа будить меня по утрам.
Я попыталась на глаз определить, который сейчас час. Но глаз решительно отказался что-либо определять и закрылся обратно. Я пошарила рукой под кроватью, пытаясь нащупать там будильник. Будильник этот, с успехом имитировавший грохот колхозного трактора и трэш-металлическую обработку советского гимна, я еще в прошлом году стибрила у бабули. Им мои родные пользовались в особо тяжелых случаях, когда брат отказывался наяривать побудку на сковороде.
Вытащив из-под кровати свои очки, мамулины тапки, дискету с новым вирусом (не забыть бы загнать Васе-хакеру) и кучу браткиных носков (этот поганец, вместо того чтобы их стирать, прячет свое тряпье у меня под кроватью, как какая-нибудь собака), я наконец-то выковыряла из остального хлама будилу. Еще с вечера я любовно завела его и положила пузом вниз для надежности. Сегодня мне ну просто необходимо было проснуться в половине девятого…
Десять утра!!! Я соскребла глазки со лба и посмотрела опять. В кои-то веки бабулин будила не сработал! Дальше я не успевала думать, запаренной выдрой летая по комнате в поисках каких-нибудь предметов одежды. А надо, надо было думать, шевелить тем, что Эйнштейн гордо называл мозгами! Сегодня все решительно указывало на то, что мне надо было забаррикадироваться в шкафу и даже пятки на улицу не высовывать. И братец-то затих аки ангел, и будильник заткнулся, и уверена, что этот день в мамулином астрологическом календаре был ознаменован какой-нибудь бойней планет, не меньше.
Но я даже позавтракать не успела, не то что в календарь заглянуть. Я с ходу форсировала лифт, чуть не проломила дверь в единственном городском автобусе, которым сроду не пользовалась, а потом как хороший комбайн утоптала все клумбы в городском парке, в общем, выбрала наикратчайший путь к НИИЧу. И что бы мне, сыроежке ушастой, остановиться хоть на секунду, почесать репу, поразмыслить… Нет, как танк вперед ломила!
Чуть не выломав дверь в приемной, я наткнулась на скучающую секретаршу. Девушка, похожая на хиппующую мышь в засаде, усиленно скрывавшая свой возраст и столь же усиленно открывавшая грудь, вяло кушала яблоко и с отвращением читала любовный роман. Меня она порадовала сообщением о том, что тестирование еще не начиналось. Один профессор на два часа застрял с молоденькой практиканткой в лифте. Допустим.
В коридорчике перед кабинетом профессора топталось еще человек десять скучающих студентов и свободных художников, как я. Я в кои-то веки порядочно и культурно заняла очередь и отправилась сдавать анкетные данные хипповатой мыши. Поскольку девица умела печатать только двумя пальцами, провозились мы долго. Под конец я даже предложила оплатить ей курсы повышения квалификации с восстановлением начального образования…
Bay! Совсем забыла ввести вас в курс дела. Ну, со мной и не такое бывает. Как это там по правилам этикета? А, сначала надо представиться. Зовут меня Полина. Кузнецова, если вам интересна и фамилия. Для большей части взрослых и учителей — хрестоматийная гадкая девчонка, для знакомых — Полинка Параноидная, или Таран, для братца и кучи родственничков — затрудненный ребенок, для родителей, ясен пень, лучшая дочь на свете.
Все началось с того, что наш НИИЧ (Научно-исследовательский Институт Человека, бредовейшее, кстати, название) замутил грандиозный эксперимент на деньги одной западной лаборатории, занимающейся сходными вопросами. Точнее, на остатки денег, потому что все работники НИИЧа, услышав, что руководство разжилось денежками, организовали жесткий митинг-шантаж с требованиями немедленно выплатить им зарплату за все время существования НИИЧа. Победа им была обеспечена, так как к этому делу бастующие привлекли местных коммунистов, которых руководство боялось еще по старой памяти, и дворничиху тетю Парашу, мощное оружие в борьбе с эксплуататорами. Ах, вы не знаете тети Параши? Жаль, жаль, колоритная личность…
Так вот, зарплату интеллигентам отдали, а на остатки капиталистических субсидий все-таки решили устроить эксперимент по исследованию возможности реинкарнирования и изучению прошлых жизней отдельно взятой души, если таковые обнаружатся. А я как раз этим летом злорадными молитвами моих, к счастью бывших, учителей не поступила в высшее учебное заведение и делать мне было абсолютно нечего. Вот я и записалась в участники эксперимента.
Собеседование с желающими участвовать в эксперименте должно было начаться в девять утра, так что теперь вам, надеюсь, понятно, с чего это я вдруг чуть не снесла с фундамента весь город, торопясь в НИИЧ.
Не буду томить вас подробностями, скажу только, что собеседование и кучу других тестов я прошла легко. Еще бы, я здорова как вол, ем за троих, а если стукну по столу кулаком, с потолка сыпется штукатурка вместе с соседским линолеумом. Таран он и есть таран!
После тестирования всех сомнительных счастливчиков, попавших в число участников эксперимента, собрали в актовом зале НИИЧа, и какая-то тетка, оказавшаяся на самом деле крупным специалистом в области реинкарнаций и всего такого, долго и заунывно вещала нам что-то на сугубо научном языке. Я только и поняла, что нас будут учить впадать в транс по методике индийских йогов. Мол, после того как впадаешь в транс, все чакры мирятся с мантрами и кармами, мозги расслабляются и вспоминают все свои прошлые жизни. Ну, не знаю, сможет ли что-то расслабиться в моей голове, ведь даже мои родители всерьез озадачивались вопросом наличия там хоть чего-нибудь.
* * *
Всю следующую неделю нас учили методике расслабления и транса. Кое-как, но я въехала в основной принцип и уже не удивлялась, когда тетенька в желтом сари с выражением неземного озарения на личике просила нас представить себя листиком на дереве, ромашкой в поле, лучом света в темном царстве и так далее, у кого на что фантазии хватит. Вообще-то я наивно полагала, что все вот такие ромашки и розочки уже давно растут в соответствующей теплице вместе с наполеонами и добрыми агрономами в белых халатах, а вот поди ж ты! К началу испытаний я уже всерьез начала задумываться, а не бабочка ли я!
Первый же день эксперимента оказался для меня и последним, но обо всем по порядку. Итак, меня вместе с “опытным” специалистом — лаборанткой мединститута и членом общества “Буддисты против нудистов” засунули в крохотную каморку, гордо именовавшуюся экспериментаторской кабиной. Вышеупомянутый спец по реинкарнациям, девушка по имени Аня, непосредственно перед началом эксперимента популярно мне разъяснила в нескольких словах то, что заумная баба в актовом зале НИИЧа выкладывала в течение двух часов. Оказывается, что:
реинкарнация происходит приблизительно через шестьдесят-семьдесят лет после смерти очередного тела;
если в какой-то жизни у тебя случилось несчастье или трагедия, то есть все шансы на то, что тень этого происшествия будет портить тебе все остальные жизни (упал тебе кирпич на голову в веке этак восемнадцатом — все, на все оставшиеся жизни головой скорбная будешь);
и главное, при перемещении в прошлые жизни человек всегда оказывается в самой гуще событий, скажем так, в пиковом моменте жизни, так что Аня попросила меня не орать и не метаться, если вдруг я обнаружу себя где-нибудь на поле боя с шашкой в руках и папахой на затылке. Я обещала.
Ну а дальше началось самое интересное. Для науки, а не для меня. Я, как положено, представила себя бабочкой, расслабила все, что можно, кроме сердца, легких, мозга и заднего кармана (у меня там деньги на шоколадное мороженое были в платочек завернуты) и мысленно спустилась вниз по длинному ряду ступеней. Оказавшись в полной темноте, я начала сообщать Ане все, что вижу.
— Темно, пусто, грязно… Вонь какая-то, чьи-то вопли слышатся. Вроде кого-то пытают… Ой, а не в родной ли школе я оказалась?
— Какой это год? — спросила Аня.
— Не знаю. Ой, там впереди что-то горит!
В мгновение ока окружающий меня мрачный колорит малобюджетного фильма ужасов изменился. Я оказалась в горящем здании, отовсюду сыпалась сажа, пепел, воняло дымом и вдобавок над ухом кто-то истошно орал. Я попыталась оглядеться, но ничего не получалось. А тут в миллиметре от меня грохнулась горящая балка так, что я сама переливчато завопила и выскочила из транса.
— Вот это да! — меланхолично удивилась Аня. — Что случилось?
Я популярно объяснила. Она приподняла брови:
— Я ведь даже еще не начала работать с тобой. Далее по плану я должна была назвать тебе определенный год… Но, видно, твое сознание само по себе начало перемещаться по прошлым жизням. Ладно, давай попробуем еще раз.
Мы попробовали. На этот раз Аня навскидку назвала мне какой-то год в запредельном прошлом.
— Ну, что там?
— Темно опять… Воняет чем-то… дымом тянет! Мама!
Бум! Я опять очутилась в том же самом горящем помещении! Всюду огонь, дым, треск дерева и чьи-то вопли! Да что же это такое?! От возмущения я вылетела обратно в настоящее и подозрительно уставилась на Аню:
— Может, мы что-то не так делаем?
— Да хрен его знает! — Аня опять меланхолично почесала за ухом. — Вроде все по плану…
Вроде? Исключительно позитивное заявление из уст… специалиста. Я подозрительно уставилась на задумчиво почесывающуюся лаборантку. Остатки здравого смысла ненавязчиво подсказывали мне, что пора бы и честь знать. Ну, развлеклась, и хватит… Теперь надо вежливо, но быстро отсюда двигать ножками, пока я традиционно во что-нибудь не влипла. Но здравый смысл не в чести у таких резвых и нестандартно мыслящих девушек, как я. Вот я и решила остаться…
— Может, еще раз попробуем? — вылезла я с инициативой.
— Да уж и так раза два пробовали… — отозвалась лаборантка, по задумчиво-отрешенному личику которой можно было запросто подумать, что она решила откатиться в медитацию лет этак на пять. Да, непростое это дело — думать…
— Ну и ладно, что два! — жизнерадостно махнула я рукой. — Это учителям каждая двойка как нарику хорошая доза, а Бог, как известно, троицу любит!
— Ну ладно, — пожала плечами Аня. — Давай еще раз…
И еще раз, и еще раз… Все было бесполезно. Я послушно отключалась, только затем, чтобы увидеть себя в горящем здании, обложенную пеплом как рождественская буженина хлебом. Даже Аня после моего десятого вылета обратно начала проявлять такое ей явно не знакомое чувство, как беспокойство.
— Наверное, первое видение пожара подействовало на тебя слишком сильно, — глубокомысленно заключила лаборантка. — Иди-ка ты домой, сделай побольше упражнений по релаксации, займись йогой, помедитируй, и приходи завтра с утра…
Знаем мы эти упражнения! Сидишь на жестком коврике, вся скрюченная как выжатое белье, и бормочешь: “Мои уши мягкие как стебли лотоса, мои чакры открыты и растопырены…” Но делать было нечего, и я послушно потопала домой — медитировать.
— Я уверена, завтра все будет в порядке! — оптимистично заявила Аня, провожая меня до выхода…
Как бы не так! Несмотря на то что на следующий день к Ане присоединился пожилой профессор в очках на резинке, а я весь предыдущий вечер посвятила индийской йоге, ничего не изменилось. Я болталась по всему временному пространству и видела только пожар, слышала только чей-то вопль и успела нанюхаться дыма под завязочку. Единственным изменением было посетившее меня на мгновение видение какого-то замка, которое, впрочем, через секунду опять сменилось картиной пожара.
Аня бледнела и краснела, понимая, что за проваленный эксперимент ее по головке не погладят, профессор чесал лысину и крякал, оттягивая резинку на очках. Я абсолютно ничего не понимала.
Как водится, по старинному русскому обычаю, пригласили третьего (профессора). Этот был помоложе и неначитаннее.
— Коллеги, — выдал третий профессор, — мне кажется, мы имеем дело с феноменом Лорела!
Профессор с резинкой сделал умное лицо и что-то мекнул. По Аниному лицу было видно, что это ей ни о чем не говорит.
— Джеральд Лорел, англичанин, был подвергнут ретроспективному гипнозу для проведения подобных опытов. Его сознание также постоянно возвращалось к одному и тому же эпизоду одной из его прошлых жизней. Кажется, это происходило во время Гражданской войны в Америке. Он был солдатом, сражался за Юг. Во время военных действий оказался неподалеку от своего дома, но не решился навестить родных, потому что тогда его могли счесть дезертиром. В ту же ночь северяне заняли его дом, убив родителей и жену. Джеральда настолько сильно мучило сознание своей вины, что при погружении в гипноз он постоянно возвращался мыслями к этому происшествию…
— То есть вы думаете, что я тоже пережила что-то подобное? — осмелилась я задать вопрос. — Могла что-то сделать и не сделала или не успела сделать?
— Да, да, — обрадованно кивнул профессор. — Вижу, вы меня поняли.
— А что стало с Лорелом? — спросила Аня. Профессор почесал затылок:
— Кажется, его подвергли сильному регрессивному гипнозу и попросили вернуться в тот вечер, когда он решал, сходить ли ему домой или нет. Ему внушили, что он благополучно добрался до дома и вывез оттуда всю свою семью. После этого он смог вспомнить свои остальные жизни. Сознание вины больше его не мучило.
* * *
Наверное, вы уже догадались, что со мной было решено проделать примерно то же, что и с тем бедным англичанином: регрессивный гипноз, основательное погружение в глубины подсознания… и так далее.
Меня всю опутали проводками, подключенными, наверное, к доброй сотне датчиков и приборов, которые, в свою очередь, были подключены ко множеству розеток. Эти-то розетки и сыграли роковую роль во всем эксперименте. Ну никто не вспомнил, что накануне электрик дядя Жора и его верная помощница поллитра чинили проводку в здании. Она-то и надоумила дядю Жору проверить все розетки на предмет исправности…
Ох, в общем, только я впала в глубокий гипнотический сон, как в двух розетках замкнуло, да так, что искры посыпались. Еще немного, и я стала бы героиней очередного стишка типа:
Мальчик засунул два пальца в розетку…
То, что осталось, собрали в газетку.
Ну нет, в газетку меня не собирали, но я успела впасть в глубокую кому, да такую, что ее крепости обзавидовались бы все латиноамериканские сценаристы. Но я уже не думала об этом и не видела, как вокруг меня суетились врачи и профессора. Я уже летела куда-то вниз головой, и…
