Исследовательский корабль-разведчик “Мир Несет Изобилие”, судно клана Старгейзеров, часть Пятого Флота эленчей-зететиков проводил исследования в малоосвоенной части Верхнего Смерча. Он работал в стандартном режиме случайного поиска. Корабли оставили мир-распространитель Тир в n4.28.725.500 вместе с семью другими кораблями Старгейзеров. Они канули в глубинах Смерча, пожелав напоследок друг другу доброго пути и зная, что, может быть, уже никогда не увидятся.

За месяц путешествия корабль не встретил на своем пути ничего особенного: несколько обломков не отмеченного на карте межзвездного мусора, – вот, пожалуй, и все. Но следом за ними шло еще одно судно, об этом говорили показания приборов. Впрочем, и в этом не было ничего необычного. Корабли других цивилизаций часто следовали, как акулы, за кораблями эленчей.

Эленчи откололись от Культуры 1500 лет назад. Несколько миров цивилизации эленчей, множество Астероидов, кораблей, дронов и людей, решили встать на путь развития, отличный от главной магистрали Культуры. Культура стремилась оставаться незыблемой: тем, чем она была. Менялась она неспешно, дабы не обогнать младшие цивилизации, которые открывала постоянно, и в то же время выступала добросовестным посредником между более развитыми обществами, которые представляли собой постоянно сменяющихся игроков в великой галактической игре цивилизаций.

Эленчи хотели изменять себя, а не других. Они искали неоткрытое и неосвоенное не для того, чтобы изменить его, но чтобы измениться самим под чужим влиянием. Мечтой эленчей было, чтобы кто-нибудь из представителей более стабильного общества, встретив их – в виде Роида, корабля, дрона или человека – всякий раз в новой сущности, – не узнал бы в них прежнего народа. Эленчи хотели оставаться непостижимыми. Для этого они неустанно развивали в себе способность к мутации. Изменения происходили потому, что при встрече с иной цивилизацией они, постигая принципиально новую информацию, претворяли ее в свои тела и умы. Это был поиск чего-то вроде всеохватной правды бытия, которую односторонний монософистический подход Культуры отвергал наотрез. Это было призвание, миссия, профессия.

Результаты такого подхода к жизни были различны. С флотом эленчей могло случиться все, что угодно. Иногда он вообще не возвращался из экспедиции, оставшись навечно затерянным в глубинах космоса, а иногда много времени спустя его внезапно обнаруживали в составе иной цивилизации.

В прежние незапамятные времена некоторые суда попадали под воздействие Агрессивно-Гегемонизирующего Роя. Так назывались самостоятельно воспроизводящиеся организмы, которые превращали любую частицу материи в себе подобных. Иное происходило при встрече с Евангелическим Гегемонизирующим Роем. Здесь цена изменения была более умеренной.

Одним словом, менялись эленчи беспрерывно. Это был их образ жизни. К тому же им везло. Они гораздо чаще наталкивались на иные цивилизации, чем это удавалось Культуре. Иногда это были даже не планеты, а просто группы кораблей и мыслящих существ. Какое-то количество эленчей постоянно примыкало к иным цивилизациям и ассимилировалось с ними. В то же время и к эленчам присоединялись, бывало, группы людей и автоматов из Культуры и других сообществ – гуманоидов и прочих. Эта цивилизация не могла выродиться, приток свежих сил эленчам был постоянно обеспечен. К тому же они сильно развили способность, унаследованную от предков: оставаться внутри прежними, постоянно меняясь снаружи.

Они привыкли иметь дело с загадками, в том числе и ставящими в тупик – артефактами, новыми цивилизациями, хранилищами древних знаний. Не все они вызывали пристальный интерес эленчей, но многие возбуждали любопытство. Дальнейшие исследования бывали выгодны с чисто экономической точки зрения, особенно если эленчам удавалось получить к ним доступ первыми. Такая удача выпадала редко, но многие готовы были пожертвовать целым кораблем, отправив его следить за эленчами. Так что “Мир Несет Изобилие” не был особо встревожен, когда узнал, что кто-то висит у него на хвосте.

Второй месяц путешествия также не принес ничего нового. Только газовые облака, бурые карлики и пара безжизненных звездных систем. Все это было давно нанесено на карты, ни единого признака, что этот сектор Вселенной когда-либо посещал Разум.

Даже корабль-шпион, присутствие которого както скрашивало рутину экспедиции, и тот исчез из виду. Видимо, решил, что “Мир Несет Изобилие” пошел не туда. Тем не менее, сканирование продолжалось, пассивные сенсоры фильтровали естественный спектр на признаки смысла, лучей и импульсов, посылаемых в вакуум, изучая и снимая пробы через ткань пространственно-временного континуума. Корабль жадно впитывал любое эхо, анализируя, решая, оценивая…

На семьдесят восьмой день полета “Мир Несет Изобилие” приблизился к звезде – красному гиганту по имени Эспери, курсом, которым, согласно записям корабля, никто еще не следовал прежде. И на расстоянии в 14 световых месяцев от солнца обнаружил некий артефакт.

Артефакт был чуть более 50 км в диаметре. Это было сплошное непроницаемо-черное тело: внешняя аномалия, неразличимая с расстояния. “Мир” заметил артефакт, когда тот перекрыл на звездном небе участок отдаленной галактики, и корабль эленчей, зная, что галактики не могут исчезать и появляться по собственному усмотрению, провел тщательное исследование.

Оно показало, что артефакт либо практически лишен массы, либо является не материальным предметом, а еще неизвестным науке видом проекции.

По результатам измерений и вычислений черный шар не производил никакого влияния на пространствено-временную ткань, как это положено любому, даже самому незначительному скоплению материи. Если положить булыжник на доску трамплина, та должна под ним хоть чуть-чуть прогнуться. Этот же артефакт производил впечатление чего-то плавающего в складках пространственно-временной ткани, не натягивая и не прогибая ее. Это требовало исследования. Аномалия могла так располагаться только в том случае, если фиксировалась на энергетической решетке, которая лежит нижним слоем под тканью реального времени. Выходило, данный артефакт отлит из собственной тени.

Еще любопытнее.

“Мир Несет Изобилие” лег в дрейф неподалеку от артефакта и попытался произвести исследования и вступить в контакт.

Но посылаемые с корабля сигналы не достигали артефакта. Они огибали его, соскальзывали с черной поверхности и следовали дальше, в пустоту и бесконечность.

Корабль сделал попытку контактировать напрямую – послав дрона-разведчика под объект в гиперпространство: под поверхность пространственновременного континуума. Дрону предстояло попробовать пройти сквозь оболочку этого мыльного пузыря. Если в космосе не было ничего, кроме проекции, это сразу обнаружилось бы при входе в гиперпространство. А если бы все-таки наличествовало вещество, то оно должно было либо отторгнуть дрона, либо принять его. Корабль допускал равную вероятность и того, и другого.

Ситуация была настолько необычной, что “Мир” уже собрался, вопреки традиционной конспирации, проинформировать о находке Тир или один из ближайших кораблей-Старгейзеров, который мог прийти на помощь, если бы “Мир” попал в беду. Но, в конце концов, скованный традицией, он все же решил хранить молчание. Этой традиции было много тысяч лет: в случае вмешательства нового участника кораблю эленчей пришлось бы очень долго доказывать, что его действия в данном уголке галактики никому не вредят, и вызванный корабль – спасатель, а не подкрепление.

К тому же здесь не последнюю роль сыграло тщеславие: ведь корабль не был бы настоящим эленчем, если бы стал действовать сообща с какой-то комиссией. В таком случае его вполне можно было назвать судном Культуры!

Дрон-разведчик, отправленный с “Мира”, постоянно поддерживал контакт с кораблем. В то мгновение, когда разведчик исчез, уходя за очертания артефакта, он…

На этом записи, к которым получил доступ дрон Сисл Ифелеус 1/2, кончались, но он знал, причем знал не понаслышке, что “Мир” был атакован. Нападение произошло невероятно быстро и жестоко: дрон-разведчик был захвачен почти моментально, а подсистемы корабля окружены за миллисекунды. По приблизительным подсчетам, это случилось менее чем через секунду после того, как была нарушена целостность пространства за артефактом.

Сисл Ифелеус, версия 1/2, предпринял отчаянную попытку дать знать о происшедшем во внешнюю галактику, в то время как узурпированные захватчиком системы корабля делали все, что могли, чтобы помешать этому. Однако уловка, позволяющая использовать одновременно себя, близнеца и заранее запрограммированный Переместитель, сработала, хотя и не без ущерба для механизма, который был прежде СИ 2/22, а ныне стал СИ 1/2 с искореженными остатками сознания СИ 2/2, загруженными в него.

Фигурально выражаясь, дрон прижался ухом к стене. Эта стена отделяла его от ядра, в котором находился его близнец. Он пытался выяснить, что там происходит. Ничего хорошего он не услышал. Оттуда доносились какие-то странные шумы и зловещий стук, как будто там играли в гигантские кегли, ссорились, и дело вот-вот должно было закончиться дракой. Причем произойти это могло в любой момент.

Его первоначальная личность, вероятно, погибла. Вместо собственного тела он владел теперь корпусом своего двойника, чье подвергшееся насилию и ставшее дефективным сознание теперь беспомощно бушевало внутри сердечника-ядра, помеченного 2/2.

Дрона, продолжавшего двигаться в межзвездном пространстве с ничтожной скоростью 280 км в секунду, чуть не закоротило при одной мысли о предательской, искаженной, перевернутой версии своего близнеца, запертой в его собственном сознании. Его первой реакцией было вычеркнуть эту версию как можно скорее, немедленно и навсегда избавиться от нее. Но как? Лучше всего было бы выбросить ядро-сердечник в вакуум и расстрелять его из лазера, единственного оружия, которое, похоже, еще работало. Или же просто обрубить силовые каналы энергии, обрекая свое второе “я”, каким бы оно ни было, на верную гибель.

Нет, нельзя: как и два его высших мозговых компонента, разрушенная версия мозгового состояния близнеца могла содержать ключи к типу сознания артефакта. ИИ-сердечник и фотонные ядра обязательно должны быть сохранены, как в древности сохраняли “черный ящик” любого устройства. Возможно, впоследствии удастся благодаря этому разработать вакцину против заразы, распространяемой артефактом. К тому же оставался шанс, что в ядре могла сохраниться какая-то часть истинной личности его близнеца.

Также оставалась надежда на то, что хотя Ум корабля частично потерял контроль над своими системами, но он еще не инфицирован чужаками. Возможно, все произошло так, как бывает при защите крепости – сдав нижний ярус, гарнизон укрывается в неприступных башнях второго. Точно так же и Ум мог оборвать связь с подсистемами и сдать командование оккупанту, при всем при том сохранив персональность настолько неуязвимой к проникновению, насколько электронная оболочка внутри ума дрона сохраняла то, что осталось от его двойника.

Умы эленчей выходили в целости и сохранности и не из таких передряг. Умы-корабли не могли отключаться самостоятельно – их ядра имели собственные внутренние источники энергии. Надежда умирает последней, твердил дрон давно забытую поговорку, с надеждой расставаться нельзя ни при каких условиях. Переместитель имел радиус действия – в соответствии с объемами Сисла Ифелеуса 1/2 – в почти световую секунду. Достаточно ли это далеко, чтобы уйти за пределы обнаружения? Определенно, сенсоры “Мира” вряд ли могли заметить малютку-дрона на таком расстоянии. Оставалось надеяться, что этого не сможет сделать и сам артефакт.

Эксцессия – вот как называла Культура подобные вещи. Это стало уничижительным понятием, так что эленчи обычно пользовались им только в самых неформальных ситуациях, в разговорах между собой. Это было, если можно так выразиться, бранное слово. Эксцессия задевала самые чувствительные части электронного и человеческого подсознания, а также подсознания корабля, каковой представлял из себя гибрид того и другого. Эксцессивно агрессивное, излишне мощное, излишне захватническое нечто – и совершенно чуждое существующему миру вот что такое Эксцессия. С такими вещами можно было встретиться на каждом шагу. И риск напороться на нечто подобное всегда принимался в соображение разведчиками эленчей.

Итак, теперь, когда он знал, что с ним случилось, следовало срочно принять какое-то решение.

Он должен был подать голос: в этом состоял весь смысл его существования после того, как корабль подвергся нападению.

Но каким образом? Его тонкая, уже ветхая основа была разрушена, его командный блок постигла та же участь, его гиперпространственные лазеры были не в лучшем состоянии. У него не оставалось ровным счетом никакой аппаратуры, способной работать на сверхсветовых скоростях, никакого способа даже подать сигнал из этой черной трясины, в которой он тонул. Он был в ловушке, он приклеился к пространственно-временной ткани, словно насекомое, упавшее в сонную запруду и пойманное в плен силой поверхностного натяжения.

Он никак не мог решить, что же ему теперь делать. Механизмы самовосстановления тем временем ждали. Но не его собственные системы ремонта, а системы близнеца-перебежчика, этого вывернутого наизнанку разума, который кто-то заботливо оставил ему, как заминированную сумку в метро. Для чего? Не верилось, что захватчик оставил бы его нетронутым. Этот разум был больше, чем бесполезен: это было искушение, соблазн – раскрыть и посмотреть в себя, рискуя навсегда заразиться чем-то чуждым. Вероятность того, что они не успели захватить его и как следует с ним поработать, все-таки была ничтожно мала.

Да – искушение, да – соблазн! Но он не станет рисковать. Рисковать глупо.

Он мог бы создать собственные блоки самовосстановления. Это было возможно, но займет время: месяц. Для человека месяц – это не так долго, для дрона – даже дрейфующего на позорно малой световой скорости в глубинах пространства и времени, – это равно нескольким пожизненным заключениям. Месяц – это немного, когда ждешь, дроны умеют ждать и обладают достаточным количеством технологий, чтобы приятно скрасить время ожидания или даже проигнорировать его, но это отвратительно долгий срок, если он отделяет дрона от возможности сконцентрироваться на чем-то, работать над определенной задачей.

И даже по истечении этого месяца останется масса работы. Понадобится произвести множество мелких настроек, регулировок, механизм самовосстановления потребует придания характеристик: направление, поправки. Какие-то части будут, вне сомнений, демонтированы, другие – воспроизводиться и дублироваться там, где предполагалась чистка. Это все равно, что выпустить на свободу миллионы клеток в уже разрушенном теле и пытаться проследить за работой каждой в отдельности, каждую минуту опасаясь, что строительство тканей перейдет в раковую опухоль. Можно легко погубить себя одной-единственной ошибкой, можно случайно нарушить целостность ядра, заключавшего двойника-предателя, зараженного близнеца, можно даже повредить блок с оригинальными механизмами самовосстановления. А если все пройдет хорошо, весь процесс может растянуться на годы.

Вот незадача!

Он произвел обычный набор команд – самое меньшее, что он мог сделать в такой ситуации – и задумался.

В запасе оставались несколько миллионов частиц антиматерии и силовое поле для манипулирования частицами, способное резать молекулярные связи. Ему могли понадобиться обе способности при конструировании модели-прототипа, которой займется самовосстановитель. Еще в наличии имелось 240 миллиметровых наноракет – микроскопических, с ядерными боевыми головками АМ-6. Что еще? Возможность разместить вокруг себя небольшое поле отражателя и, наконец, лазер, сохранивший заряд, близкий к максимальному. Плюс к тому он располагал резервным экземпляром биохимического мозга, который не мог поддерживать мыслительный процесс достаточно долго, но зато обладал нестандартным воображением, поскольку был живым мозгом, а не пучком электроники в голове, как все остальное…

Ну что ж, славно, как говорят в дальнем космосе. Сисл Ифелеус 1/2 экранировал плазменные камеры и стал работать над задачей размещения в них антиматерии, чтобы произвести расчет с наибольшей массой реакции и максимумом правдоподобия: ему требовался взрыв, который не привлек бы постороннего внимания.

Перемещаться с ускорением среди звезд, используя поврежденный мозг – забавно, об этой стороне дела он еще не думал. Он привел макропрограмму в действие и вернулся к проблеме построения самовосстановителя.

В этот момент по пространственно-временной ткани прошла волна: словно кто-то резко рванул ее, шаря в глубоких складках. Возможно, незваный гость.

Он затаил дыхание (то есть перестал думать) на целую наносекунду.

Это мог быть и естественный процесс: например, свертывание звездных ядер. Но волна была векторной, сконцентрированной, чрезвычайно компактной: не сильная, но в то же время очень даже ощутимая волна, подобная той, что возникает на месте звезды, охлопывающейся в черную дыру.

Волна явно имела искусственное происхождение. Или это ему показалось?..

Дрон Сисл Ифелеус 1/2 уже начинал боятся собственного тела, он ничего не мог поделать с тем, что эта чертова железка имела определенный вес. Под давлением накатившей волны его предательские несколько килограммов вздрогнули, производя эхолокалионный сигнал, который расширяющимися кругами, пошел обратно по радиусу, подобно кругам от брошенного в пруд камня – к источнику колебаний.

Дрон почувствовал, что его обнаружили.

Ответ не заставил себя ждать: нечто вроде осторожного ощупывания, пучок излучения, исходивший от черного артефакта, который, по расчетам дрона, находился от него примерно за 300 тысяч километров.

Дрон попытался экранировать сигналы, но они настигли его. Он принялся лихорадочно отключать одну систему за другой, в первую очередь самые важные, которые могли пострадать от заражения – хотя характеристики луча не казались такими уж сложными: просто разведка. Затем луч исчез – так же внезапно, как и появился.

Дрон оглянулся. Видимых объектов не было, но, сканируя холодные пустые глубины космоса, он чувствовал трепет пространственно-временной паутины, и этот слабый трепет шел отовсюду, со всех сторон. Что-то приближалось.

Отдаленная вибрация медленно нарастала.

…Насекомое, попавшее в паутину поверхностного натяжения пруда, чувствовало дрожь, идущую по воде: к нему стремительно приближалось нечто – неважно, скользило оно лапками по водной глади или подкрадывалось из глубины, с обратной стороны водяной пленки.