Глава 15

Су-ша. Лес… Благодать.

Прыжок — и босые ноги утонули в грязи по щиколотку. Граф медленно пошел вперед, все еще неся меня на спине и изучая поднимающиеся прямо перед нами исполинские деревья этого мира.

Задрав голову, я оценила высоту стволов. Да-а… кроны шелестят буквально на недостижимой высоте. Досюда не доносится пение птиц. Или они предпочитают здесь молчать?

— Отпусти.

Он покорно разводит руки, и я спрыгиваю на землю.

— Дождемся твоей охраны?

— Да. Ты без мыша все равно отсюда не уйдешь. Я пойду наберу дров.

Киваю и задумчиво смотрю на его ноги.

— У меня есть сменные сапоги. И не одни, — сказал он мне, заметив мой взгляд, и пошел к деревьям.

— Хм. Можно подумать, мне есть до этого хоть какое-то дело.

Но он, кажется, меня не услышал.

Через час вернулся Пых с охраной. Те ловко перепрыгивали с кочку на кочку, видимо, уже начав определять, где есть ловушки, а где нет, — то ли по их цвету, то ли по форме. Не знаю. Но прыгали они более чем уверенно.

Пушистик упал мне на руки, тяжело дыша и требуя вернуть блестяшку. Я вернула и даже сама надела браслет ему на шею, чтобы не переживал.

День только-только перевалил за середину, а значит, особого отдыха не предвидится. Нужно как можно дальше удалиться от болота, рядом с ним небезопасно. Несколько кикимор следовали за нами всю дорогу, надеясь на то, что и им что-нибудь да обломится. И такое разочарование эта братия перенесет вряд ли.

Лес тоже как-то не вызывал чувства доверия и безопасности. Темные стволы, растущие частоколом, нет ни травы, ни кустарников, так как кроны деревьев заслоняют солнечный свет.

Темно и мрачно. И тихо. Очень тихо. Не слышно пения птиц, словно они все разом онемели.

Но так или иначе пора выдвигаться. Наскоро поев, мы собрались и храбро вошли в обитель скорби, как ее метко окрестил Пых.

Идти по лесу — удовольствие относительное. Ветки деревьев узловатыми петлями вздымаются над земляным покровом. То тут, то там растут кустарники с широким ассортиментом игл и крючьев. Над головой то и дело что-то шебаршит; изредка опадают большие синие листья. А в остальном… здесь скучно. И надо просто шагать, слушать нытье Пыха и стараться не отстать от графа, идущего впереди. Вздыхаю и смотрю на пузатую вредность, с комфортом устроившуюся у меня на руках в преддверии дневного сна. Я ему уже часа два как рассказываю разные истории, пою песенки и потакаю всем капризам разом. А что делать? Я добрая, да и он напомнил мне о некоторых прошлых долгах, в число которых вошли и съеденная в одиночку конфета, и потраченный на себя последний золотой… в прошлом году… на платье. Н-да.

— «Долго ли, коротко ли… Не скоро сказка сказывается, да скоро дело делается…»

Мышь зевнул и засопел у меня на руках.

— Ну наконец-то спит.

— Я не сплю, — буркнули тихо, — еще сказку.

— Я больше не знаю.

— А ты придумай.

Вздыхаю и мучительно оглядываюсь по сторонам в поисках подсказок. Ну какой из меня сочинитель? Это Пых мне сказки на ночь рассказывал, в детстве я под них быстро засыпала, не всегда дослушав до конца.

— Жила была… принцесса.

— Красивая?

— Очень. Такая красивая, что сама влюбилась в свое отражение.

— Она была похожа на парня? — Удивленно смотрит на меня.

— Почему?

— Девушка влюбиться может только в парня! — убежденно.

— А… ну… немного. У нее был брат-близнец, и он тоже был очень красив.

— И тоже влюбился в свое отражение?

— Ну… да.

— Получается, они влюбились друг в друга? Раз близнецы и разного пола. Да?

— Э-э-э… да.

— Здорово. И что дальше было?

— И жили они долго и счастливо, — придушено. Надеюсь, сойдет.

— А папа не был против? Все-таки брат и сестра. Да еще вместе. И притом счастливо.

— Хм… папа уехал! Навсегда.

— А мама?

— А мама уехала с папой. В далекие прекрасные страны.

— И бросили детей? — Возмущенно. — Одних?!

— Почему одних? Там было много слуг.

— Нет. Мне не нравится эта сказка. Давай лучше я расскажу.

— А может, ты попробуешь уснуть? — с безнадегой. Я его уже часа два убаюкиваю. Он меня затыркал своими придирками, требованиями и вопросами. Если Пых днем не поспит — он капризничает как ребенок, честное слово.

— А ну тихо! — Василиск зажал мне рот одной рукой.

Сам при этом он смотрел куда-то вбок, напряженно сощурив глаза и сжимая нож во второй руке.

Отстраняюсь и смотрю туда же, недоумевая, что он там увидел. Вроде бы никого там нет. Так чего он дергается?

А в следующий момент послышался тихий зловещий рык, мелькнули алые глаза… Мгновение — и все исчезло.

И опять темно, тихо, спокойно.

Кажется, я отрубилась. И сколько так пролежала — понятия не имею. Последнее, что помню — на меня кто-то напал и пытался укусить. Получилось или нет — не знаю. Руки, ноги вроде бы целы. А проверять не хочется… И вообще ничего не хочется. Даже глаза открыть. Навалилась страшная апатия. Даже дышать лень, словно последние дни я только и делала, что выкладывалась на всю катушку и работала на износ. А теперь нервы сдали, и хочется отлежаться в теньке часов пятнадцать… и чтобы никто не трогал и даже мимо не проходил.

Мышь суетится вокруг меня, не понимая, что происходит, пытается растормошить.

Василиск о чем-то разговаривает с охраной. А мне просто хочется, чтобы меня оставили в покое и дали спокойно полежать на травке без мыслей, движений…

— Кэт! Очнись. Ну же, открывай глаза.

Не хочу.

— Ты меня слышишь?

Слышу.

— Если она умрет — ты тоже умрешь! — раздался рядом голос Кэрта.

— Я делаю все, что могу, — прошипел василиск.

— Мало!

— Я ей уже дал все, что только можно. Мы и так влили в нее слишком много лекарств. Сердце может не выдержать.

Это они обо мне? Но со мной все в порядке. Просто очень устала, потому и не хочу отвечать.

— Могу дать еще побеги гидрозы. Если я ошибся, и тварь впрыснула ей другой яд, — она уже никогда не будет прежней.

Мышь затих. Он всегда ведет себя очень тихо, когда становится очень плохо. Может, сказать ему, что все хорошо? Нет. Хочу просто лежать. Не шевелясь… и в идеале не думая.

— А что делает этот яд? — поинтересовался Пых у кого-то.

— Он угнетает нервную систему — жертва сначала отказывается двигаться и, в конечном итоге, засыпает навсегда, — ответил василиск.

— Но она же еще не спит!

— Я вовремя успел прибить тварь, до того как Кэт получила всю порцию яда. Ей еще повезло, что сначала тварь атаковала охрану.

— И что мы будем делать дальше?

— Ждать. Раз дышит, значит, выкарабкается. По крайней мере, я на это надеюсь. Надо просто подождать, пока организм сам нейтрализует яд, раз уж она, как ты сказал, заговоренная.

— Не заговоренная, — недовольно, — просто яды ее не берут, по крайней мере, не брали раньше. — Пушистик залез ко мне на грудь и недовольно засопел.

— Значит, будем сидеть здесь и…

— Нет. Оставаться здесь крайне опасно. Эти твари идут на запах крови и скоро будут здесь.

— Но Кэт нельзя трогать! — в панике завопил Пых.

Чувствую, как меня поднимают с земли чьи-то сильные руки, и прижимаюсь виском к чужому плечу.

— Пошли. До замка осталось три дня пути.

Щеки коснулось что-то мягкое и пушистое. Пых? И под мерное покачивание я провалилась в сон.

Позже я узнала, что меня ужалила местная зверюшка, названия которой в этом мире никто так и не удосужился придумать. Черная, мелкая, она обладала очень длинным языком. Перед нападением она забиралась на дерево и поджидала свою жертву. Могла так сидеть очень долго. Без шуток. Но если что-то шевельнется вблизи, ее язык очень быстро и метко попадал прямо в спинной мозг. Небольшая тонкая игла на конце языка выпускала яд, и жертва, так и не успев почувствовать боли, тут же падала парализованная и «готовая к употреблению». Но твари на этот раз не повезло. Язык отрубил один из охранников, второй же уничтожил саму тварь.

За те три дня, что мы шли к замку, силы возвращались ко мне медленно и страшно неохотно. Мышь даже заволновался, что я теперь всегда буду вот такая — вялая, отчужденная и засыпающая на ходу.

Я постоянно смотрела в одну точку. Ела, только если что-то впихивали прямо в рот, тогда я рефлекторно сглатывала. То же касалось и воды. Зато мне теперь было все равно, что вода обладает неприятным привкусом. Мне вообще было все равно, что есть или пить, — мной владело чувство полнейшей апатии ко всему происходящему.

Хотелось только одного — спать. И не просыпаться как можно дольше. Видеть красочные сны, в которых я была по-настоящему счастлива.

Кстати, в полнолуние я провела-таки ритуал с Кэртом. Точнее, мышь заставил меня его провести.

Кэрта Пых вызвал заранее, как только мои спутники организовали привал. Появившись, как всегда внезапно и ниоткуда, он сел возле меня и терпеливо ждал часа три. Я же все это время смотрела на какое-то дерево и не могла заставить себя сделать что-либо. Я знала, чего он ждет, но заставить себя двигаться у меня не получалась. Мне хотелось только одного, чтобы все оставили меня в покое, и я могла дальше спать и видеть свои прекрасные сны.

Мышь не выдержал первым. Подойдя ко мне, он долго что-то говорил и, поняв, что я его совсем не слушаю, больно укусил и пригрозил не отстать, пока не выполню то, что нужно. Тяжело вздохнув, я через силу пробубнила то, что он от меня требовал, — медленно, превозмогая владевшее мной чувство сильнейшей апатии, одновременно с этим пытаясь удержать убегающую мысль на том, что я делаю. Главное, что к концу моего вымученного монолога с руки Кэрта упал второй браслет. А он, опустив голову в знак признательности и проведя рукой по пушистой головке Пыха, снова растаял в предрассветной дымке, спеша вернуться в свой мир.

Думаю, даже ему было неприятно находиться рядом с такой вот мною…