ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
в которой повествуется в основном о Петухе

Лада беспокоилась напрасно. Ничего страшного с Петухом не произошло. Просто в его птичьем мозгу не помещалось больше одной мысли за раз. Очень скоро мы в этом убедились.

Когда я говорю «мы», то имею в виду Домовушку, Ворона, Пса и себя. Жаб же сказал, что все эти новые жильцы только добавляют гембиля, и что его лично не интересует, что там с этим ментом случилось, и что он лично не удивляется тому, что произошло, поскольку петух – птица бесстрашная в силу своей глупости, а лейтенантик и был до тупости бесстрашен.

– Да разве ж нормальный человек не испугается такого вот? – говорил Жаб, устраиваясь в миске и укрываясь свежим полотенцем. – Нормальный человек «мама!» заорет да в отключке на пол брякнется, а этот тупоголовый… Мент он мент и есть, правду вам говорю. Так что возитесь с ним, если вам делать нечего, а мне – по фигу.

В течение всего дня мы – иногда по отдельности, а иногда перебивая друг друга – пытались довести до сведения Петуха, что с ним случилось и почему. Петух слушал нас, наклоняя набок голову, увенчанную крошечным розовым гребешком, и только-только тебе начинало казаться, что он наконец что-то понял, как он – раз! – и склевывал какую-нибудь соринку с пола. Или хлопал себя по бокам крыльями и кукарекал.

Ворон, заинтересовавшись этим, по его выражению, феноменом, потратил битый час, пытаясь пообщаться с ним на курином языке. С тем же самым нулевым эффектом. Под конец он плюнул и обозвал Петуха кретином, дегенеративной особью и самозамкнутой системой. Что он имел в виду под этим последним термином, он не пояснил.

Лада залилась слезами.

– Это я, я, я виновата! – повторяла она, заламывая свои полные белые ручки и простирая их к потолку. – Я что-то не так сделала, а он… он взял и превратился в птицу!.. Полностью!.. А он был такой хорошенький!.. Такой белобрысенький!.. Не хочу, не хочу больше быть ведьмой! – Она зарыдала и упала ничком на постель.

Мы собрались вокруг нее. Настроение у нас было плохое. Прямо скажу, препоганое у нас было настроение. Я попытался приласкаться к ней – как это делают коты мурлыча и мягко касаясь лобиком теплого бока. Она спихнула меня с кровати, не оторвав даже головы от подушки.

Домовушка забормотал что-то утешающее, стал уговаривать ее покушать – у Домовушки, как у любой старой хозяйки, еда была главным средством избавления от всех напастей.

Лада прорыдала:

– Не хочу, оставьте меня!

Домовушка отстал и сам сжевал предложенный пирожок.

Ворон с умным видом попытался подвести теоретическую базу под случившееся, но Лада, вскочив с постели, закричала:

– Вон! – И замахнулась на нас подушкой.

Лицо ее распухло от слез, носик покраснел, веки набрякли, а глаза стали такими узкими, что я сомневаюсь, видела ли она что-нибудь сквозь эти щелочки. На всякий случай мы тактично удалились.

Но не успели мы еще притворить за собой дверь, как услышали знакомый мальчишеский голос:

– А где здесь сортир?

Мы осторожно заглянули в комнату.

Петух сидел на спинке кресла и внимательно смотрел на Ладу, склонив набок голову. А Лада, в свою очередь вытаращив свои зареванные глазки, уставилась на него.

– Ну? – переспросил Петух с нетерпением. – Сортир где? Надо!

– Там, – указала Лада дрожащей ручкой на дверь.

Петух плавно спланировал в коридор и приземлился прямо мне на голову.

– Но-но! – крикнул я. – Поосторожнее! И нечего притворяться неразумным! Слышали, как ты разговариваешь!

– Сортир! – заорал Петух. – Надо! – И наделал кучу в коридоре. Видно, ему действительно было очень надо.

Домовушка схватился за голову и кинулся за тряпкой. Мы с Псом поворотили носы, а Ворон, наоборот, приблизился к Петуху и внимательно посмотрел на него. Петух как ни в чем не бывало захлопал крыльями, охорашиваясь.

– Плохо! – убежденно сказал Ворон. – Сортир не здесь. Очень плохо. Стыдно!

Петух прислушался. Его лишенный всякого выражения круглый глаз глядел исключительно на Ворона.

– Куча здесь – плохо! – Ворон, как видно для пущей убедительности, громко орал. – Грязно! Убрать! Сортир – там! – И махал крылом, указывая то на кучу петушиного дерьма посреди коридора, то на дверь в туалет. Петух вертел головой, пытаясь сообразить, чего от него хотят, и наконец догадался.

– Там? – переспросил он дрогнувшим голосом. И покраснел – то есть его бледно-розовый гребешок стал пунцовым, как будто его вымазали яркой губной помадой. – Не здесь?

– Там, там, – подтвердил Ворон, кивая. – Не смей! – заорал он на Домовушку, прибежавшего с совком и тряпкой и натягивавшего на ходу огромные резиновые перчатки на свои худые лапки. – Сам он, сам уберет. Слышишь, убрать! Убери здесь!

Петух закивал с несчастным видом и взялся за тряпку кончиком крыла. Крыло у него еще не приобрело такую гибкость и уверенность, как у Ворона, который мог удержать в гибких кончиках крыльев ручку, и ножницы, и Даже вилку с ножом.

– Да я приберу, чего уж там, – сказал Домовушка жалостливо, глядя на неуклюжие попытки Петуха сгрести кучу дерьма на совок. – Он же не сможет, замарается только…

– Ничего, – сурово отозвался Ворон, – впредь ему будет наука. Сам нагадил – сам пусть и уберет. Выпачкается – помоется. А ты после дочиста пол подотрешь.

Я ожидал, что после такого афронта Петух долгое время не сможет прийти в себя от стыда. Ничуть не бывало. Не прошло и часа, как он гордо расхаживал по кухне, с победным видом склевывал то тут, то там крошки, никому, кроме него, не видимые, и гордо квохтал.

– Куриные мозги, – пояснил Ворон с пониманием дела. – Видишь ли, хоть он и Петух, мозгов у него, как у любой курицы. Одна извилина.

– И та прямая! – радостно квакнул Жаб.

Ворон бросил в сторону окна убийственный взгляд и продолжал:

– Поэтому с ним нужно разговаривать короткими емкими фразами. Никакого многословия. Никаких сложносочиненных или сложноподчиненных предложений, никаких периодов – тогда он, может быть, что-нибудь поймет.

– Или не поймет! – так же радостно добавил Жаб. Его, видимо, забавляла эта ситуация. На этот раз в качестве исключения Ворон согласился:

– Или не поймет. Тогда эксперимент придется повторить и попытаться выразить свою мысль еще короче… Э, да что ты делаешь, э, Петух!..

Ворон сорвался со своей жердочки, подлетел к Петуху и больно клюнул его в темя.

– Еда! – удивленно воскликнул Петух, указывая клювом на угол под потолком. Там в новой ажурной паутине устроился Паук, Петух же пытался взлететь и достать его клювом. Пока что, к счастью, ему удалось только оторвать краешек паутины, и Паук проявил некоторое беспокойство.

– Не еда, нет! – закричал Ворон в ужасе. – Друг! Друг, слышишь, ты? Друг!

– Друг? – Петух с сомнением склонил голову набок, посмотрел на паутину, потом на Ворона, потом опять на паутину. – Не друг, еда! – решительно сказал он и снова попытался вспорхнуть, за что получил еще один клевок в темя. Я по себе знал, как болезненны клевки Ворона, и испугался, что преминистр проломит Петуху череп. Но то ли череп у того был крепче, чем казалось, то ли Ворон соизмерял силу клевка, но череп остался цел, а Петух, распушив перья и надувшись, как индюк – гребешок его при этом побагровел и встал дыбом, – начал наскакивать на Ворона и ковырять лапой паркет.

– Ты гля, он драться лезет! – еще радостней, чем прежде, завопил Жаб, отбрасывая полотенце и устраиваясь так, чтобы ему было лучше видно. – Он бойцовский, не какой-нибудь бройлер! Вишь, хохлится!

Петух заквохтал яростно и наскочил на Ворона, выставив вперед клюв. Ворон хладнокровно взлетел и, совершая круги над мечущимся по полу Петухом, клевал его время от времени прямо в пунцовый гребешок. И тут я впервые за все время моего пребывания в этом доме услышал голос Паука.

– Отставить, – скомандовал он тихо, очень тихо и вроде бы совсем не властно, а даже как-то равнодушно, робко даже: – Отставить.

Петух замер, пытаясь вытянуть крылья по швам. Гребешок его, дернувшись, поник. И Ворон замер на лету, едва не свалившись, но ухитрился мягко спланировать на пол на почтительном расстоянии от драчуна. Да что там! Даже я, хоть и не занимался ничем недозволенным, а спокойно сидел себе, то есть полеживал, на лавочке, поскольку подушечка моя бархатная вчера сгорела, – даже я почувствовал себя как-то неуютно, и мне захотелось отставить хоть что-нибудь, только я никак не мог придумать, что именно.

А голос, шедший из самой глубины ажурных переплетений и узоров, продолжал все так же спокойно и буднично:

– Лейтенант, доложите обстановку на вверенном вам участке.

Петух откашлялся и начал:

– На вверенном мне участке происшествий нет, больных нет, отсутствующих нет. Докладывает лейтенант… лейтенант… – Петух, как и все мы, забыл после трансформации свое имя.

– Достаточно, лейтенант. Благодарю за службу.

– Служу Советскому Союзу! – гаркнул Петух во все горло и завершил фразу победным «кукареку!».

– Вольно, – скомандовал Паук. – На будущее подавать рапорт на вечерней и утренней поверке, дважды в день. Личный состав на поверку не строить, достаточно вашего присутствия. Штатских старше вас по званию не задирать, их распоряжения выполнять, как мои приказы. Вам ясно?

– Так точно! – гаркнул Петух. – Разрешите вопрос?

– Разрешаю.

– Кто из штатских старше меня по званию?

– Все, – сообщил Паук по-прежнему спокойно и мягко. – Лада – полковник, Ворон – подполковник, Домовушка, а также Пес – в чине майора, остальные – старшие лейтенанты. Я – капитан милиции Паук.

– Так точно, товарищ капитан. Разрешите идти?

– Идите.

Петух, вытягивая носочек, как солдат почетного караула, промаршировал мимо нас на выход. Мы затаив дыхание следили за ним, пока он не завернул за угол коридора, а потом облегченно вздохнули и переглянулись. С опаской переглянулись. Кому как, а мне не очень понравилось, что нас произвели в офицеры.

– Ммм… Э-э-э… – промямлил Ворон, – конечно, спасибо, товарищ капитан Паук, но только…

– Да полно вам, Ворон, – все так же мягко сказал Паук, вылезая из своей паутины и приступая к починке разрушенного Петухом участка. – Просто Паук. Это для лейтенанта все эти чины, звания – чтобы хоть немного привести его в чувство. Ему будет легче, если он будет слушаться приказов. Натура такая.

– А… да. Мгм, – согласился Ворон. – Но все равно спасибо.

– Не за что, – вежливо ответил Паук.

Этот долгий, насыщенный событиями день завершился поздним вечером, когда мы, на всякий случай убрав аквариум Жаба и миску Рыба, собрались в кружок перед кухонным окном. Лада сплела магическую охранительную сетку на дверь, а на окно не стала. Мы проводили эксперимент.

Цели эксперимента:

а) узнать, что или кто покушался на нас прошлой ночью;

б) выяснить, было ли это нападение случайным, или же его спровоцировало отсутствие дома Лады;

в) найти быстрый, безопасный и не очень грязный способ борьбы с нападающим на нас существом (или веществом).

Мы с Псом заняли места на переднем крае. Ворон сидел на своей жердочке, вооружившись сегодня магопенсне – вчера он просто не сообразил нацепить на клюв этот ценный прибор. Лада устроилась в ложе бельэтажа – на моей скамеечке, поставленной достаточно близко от окна, но в то же время так, чтобы не мешать нашим с Псом оперативным действиям. Домовушка с двумя ведрами живомертвой воды обосновался в коридоре, чтобы в случае непосредственной опасности принять необходимые меры. Здесь же прохаживался важной походкой Петух. Паук на этот раз покинул паутину и сидел у Петуха на шее, чтобы в нужный момент дать ему команду кукарекнуть. Мы несколько раз отрепетировали свои действия и обнаружили, что Петух будет слушаться беспрекословно только Паука: невзирая на многочисленные попытки вбить в его голову, что все живущие в нашей квартире – его, Петуха, начальство, он признавал непосредственным своим командиром одного лишь Паука. Нам пришлось смириться.

В одиннадцать часов вечера в узкую щель между форточкой и рамой пополз вонючий дымок. Шерсть у меня на загривке вздыбилась, а Пес тихо зарычал. Лада махнула рукой, и от дыма оторвался клочок и спланировал ей на ладонь.

– Осторожно! – крикнул я. – Обожжешься!

Лада засмеялась.

– Ах, как вы меня напугали! – смеясь, сказала она. – Я ожидала чего угодно, каких-то злобных порождений ада или врагов из далекого царства-государства, а всего-то к нам пожаловали безобидные магиончики… Что же ты, Ворон, вчера сплоховал, не разобрался?

– Безобидные? – закричал я. – Ничего себе безобидные! А Рыб, который чуть не погиб? А мы с Псом и с Вороном, обгоревшие?! А Жаб?!!

– Да-да, конечно, – успокоила меня Лада, погладив за ушком и почесав под подбородком, что было приятно. – Конечно, вы же не умеете с ними справляться.

Она поманила пальцем дымок, по-прежнему вонючий, и в кухне запахло так, как будто разбили корзинку-другую протухших яиц и опрокинули их в ящик с завонявшейся селедкой. Пес зафыркал, тряся лобастой головой.

– Сейчас все пройдет, – успокоила нас Лада. Дымок сформировался в шар и опустился Ладе на ладонь, помахивая тремя или четырьмя десятками щупалец. Лада свистнула как-то по-особому, и еще одна струйка дыма вползла в форточку и втянулась в шар.

– Ну вот и все, – сказала Лада. – Теперь я их немножко приведу в порядок, и будет у нас запас магионов на черный день. Домовушка, постели что-нибудь на пол в ванной и дай мне большую щетку.

– Что это было? – спросил Пес у Ворона плачущим голосом. Мне тоже было очень досадно: знаете ли, обидно бороться не на жизнь, а на смерть с домашним котенком или безобидной ящеркой.

Ворон выглядел сконфуженным.

– Ну, это одичавшие магионы, – пояснил он, – Лада ведь, когда занимается магией, использует магионы, и всегда происходит их выброс в пространство, вроде как выброс выхлопных газов из двигателя внутреннего сгорания… И не все полностью отработанные. Они обычно рассеиваются, но все дело в том, что возле нашей квартиры существует М-поле, постоянное поле с переменными характеристиками, напряженность и даже заряд этого поля варьируются, и оно притягивает к себе то положительные, то отрицательные магионы. Чистые магионы просто пополняют заряд, а не полностью отработанные – они не могут соединиться с М-полем и болтаются поэтому вокруг, ну, как мошки возле лампы. И когда их накапливается критическое количество, они создают такие вот дикие образования вроде вчерашнего…

– И ты молчал? – укоризненно рыкнул Пес.

– Я никогда прежде не видел диких магионов! – запротестовал Ворон. – Бабушка, а после Лада своевременно производили чистку! И на мне вчера не было пенсне, а я, к вашему сведению, не практик, теоретик, и практически ничего сделать с этими образованиями не мог. Кроме того, что мы сделали. Ничего лучшего мы все равно придумать не могли – как все неупорядоченные создания, дикие магионы боятся порядка, поэтому поток строго упорядоченной магической энергии, содержащийся в живомертвой воде, нарушил их внутреннюю связь друг с другом, вот они и улетучились. А петушиное кукареканье довершило дело, потому что они отрицательные, а магический звук…

– Ты ж не маг! – сказал я. – Как же ты мог произвести магический звук?

– В вашем Здесь мало магии, – хмуро сказал Ворон, – но она присутствует, иначе Лада тоже не могла бы ничего сделать. Магионы есть, просто у вас вывихнутые способы их использования.

– Ну-ну, потише! – вступился за свою родину вернувшийся на свое место Жаб. – Что значит вывихнутые?

– А то, что у вас Здесь почти нет магов, зато достаточно обыкновенных, немагических предметов и существ, обладающих магическими характеристиками и (или) использующих таковые. Например, зеркала. Или петушиный крик. Или церковные свечи. Или некоторые травы. Природа, видишь ли, не терпит пустоты и находит применение тому, что у нее, у Природы то есть, имеется. При должном подходе и у вас Здесь можно вырастить вполне приличного мага. А не только колдуна.

– А чем колдун отличается от мага? – полюбопытствовал я.

– Маг аккумулирует энергию в себе, колдун же использует энергию, накопленную вне себя. Или поглощает ее не напрямую, а опосредованно – травы какой-нибудь наестся или дыма нанюхается…

– Ладно, ясно, – проворчал я. – Значит, эксперимент завершен и можно ложиться спать. А то устал я очень.

Мы все устали: после бессонной ночи, после всех хлопот, связанных с появлением у нас Петуха, и после уборки – мы вычистили кухню, и завтра нам предстояло оклеивать стены обоями. А Ладе нужно было еще принять меры по предотвращению возможных последствий, и когда я проскользнул в комнату, чтобы устроиться спать – моя подушка сгорела, а на лавке без всякой подстилки лежать было твердо, и холодно, и неудобно, то решил попроситься к Ладе под бочок, – Лада еще бодрствовала. Она сидела на постели, скрестив ноги, и мечтательно глядела в потолок.

– Не мешай, – сказала она строго, когда я прыгнул к ней на колени и потерся лбом о ее округлый подбородок, – я занята. Сны навеваю, – ответила она на мой невысказанный вопрос. – Соседям. Чтобы они думали, что все произошедшее прошлой ночью им приснилось.

– А потолок? – спросил я.

– Что – потолок? – не поняла Лада.

– Ну, мы же залили соседа, теперь ему потолок придется белить.

– Да, – поморщилась она, – об этом я не подумала.

– Пусть лучше они помнят, что был пожар и приезжала машина пожарная, – посоветовал я. – Тогда не нужно будет объясняться по поводу потолка.

Лада задумалась.

– Так это же всему кварталу придется такой сон навевать, – сказала она неуверенно. – И ведь уже сутки прошли, не все, кто вчера здесь ночевал, могут сегодня вернуться… Я не справлюсь. Я лучше навею им, что вчера они были у меня в квартире и помогали тушить пожар. И что мы мирно расстались.

– А он не заставит тебя платить за побелку? Сосед наш снизу.

– Ну так заплачу, делов-то! – сказала Лада.

– Домовушка не переживет, – вздохнул я и вытянулся на подушке, чтобы не мешать ей. – А что ты будешь делать с лейтенантовым начальством, тоже сны ему навеешь? – спросил я, когда Лада покончила с колдовством и улеглась.

– Нет, там сложнее. Там надо, чтобы все было подтверждено документально, – отозвалась она сонным голосом. – Этим мы завтра на зорьке займемся с Вороном. Надо будет к ним в отделение проникнуть, уничтожить заявление соседа и документы подделать. В отпуск, наверное, отправим нашего лейтенанта, в Сочи… А оттуда он уже и не вернется…