13. ДОКТОР
Хозяин, маскарад состоялся шесть дней спустя. Король все еще был слегка простужен, но доктор дала ему снадобье, приготовленное из цветов и горных трав, которые высушивали его «слизистые» (под этим словом она, вероятно, имела в виду нос) на время танца. Она посоветовала ему отказаться от алкоголя и пить много воды, а еще лучше — фруктового сока. Но во время бала он, по-моему, быстро проникся убеждением — и не по чьему-то, а по собственному наущению, — что в определение фруктового сока попадает и вино, а потому не отказывал себе в нем.
Большой бальный зал Ивенаджа представляет собой огромное круглое помещение, половина которого приподнята до уровня окон, занимающих всю высоту стены. За год, прошедший после отъезда двора, окна в их нижней части были переделаны. Большие светло-зеленые панели были заменены деревянными решетками, куда вставили маленькие панели из тонкого бесцветного стекла. Кристально прозрачное стекло почти не искажало вида залитой лунным светом долины и лесистых холмов вдалеке. Это зрелище было необыкновенно притягательным, и (судя по восторженным словам и доносившимся до меня прикидкам насчет стоимости работ, самым невероятным) казалось, что присутствующих вряд ли удалось бы поразить больше, будь новые окна сделаны хоть из алмаза.
Оркестр разместился на невысоких круглых подмостках в середине помещения. Оркестранты сидели лицом в центр круга, чтобы видеть дирижера, который по очереди поворачивался к каждому из сегментов. Пары танцевали вокруг этого возвышения, напоминая собой опавшие листья, подхваченные вихрем, а сложные па и движения танца вносили порядок в этот кажущийся хаос.
Среди женщин доктор была одной из самых потрясающих. Частично этому способствовал ее высокий рост. И хотя там были женщины и повыше, она все равно выделялась. Такая уж горделивая осанка была у нее от природы. Платье доктора по сравнению с большинством других было простым — из блестящей материи темно-зеленого цвета, контрастировавшей с огромной копной тщательно уложенных волос. Платье было не по моде узким.
Хозяин, должен признаться, что для меня находиться там было большой честью и счастьем. Поскольку никого больше у доктора не было, сопровождать ее на бал выпало мне, а потому я свысока вспоминал своих товарищей — учеников и помощников, большинство из которых были отправлены под лестницу. Присутствовать на балу разрешалось только старшим пажам, и немногие из тех, кого нельзя было назвать слугами в строгом смысле, прекрасно сознавали, что никак не могут блистать в обществе таких знатных, хотя и молодых, господ. Но доктор, напротив, обращалась со мной как с ровней и за весь вечер ни разу не напомнила мне о том, кто я такой на самом деле.
Я выбрал себе простую маску из бумаги телесного цвета, половинка рта которой под высоко поднятой бровью счастливо улыбалась, тогда как с другой стороны уголки губ были трагически опущены, а из глаза стекала слеза. На докторе была сверкающая полумаска серебристого цвета, покрытая каким-то лаком. Мне показалось, что это лучшая и, возможно, самая обескураживающая маска из виденных мной в тот вечер, потому что она посылала взгляд любопытного обратно ему в глаза, а значит, скрывала своего обладателя (хотя сделать это было затруднительно — фигура доктора узнавалась безошибочно) гораздо лучше, чем самые изощренные поделки из перьев, листового золота и сверкающих драгоценных камней.
Под маской, похожей на зеркало, губы доктора казались пухлыми и нежными. Она намазала их красным кремом, которым в таких случаях пользуются многие придворные дамы. Никогда прежде я не видел, чтобы она так прихорашивалась. Ах, какими влажными и сочными были ее губы!
Мы сидели за огромным столом в одном из помещений, примыкающих к большому залу, в окружении самых изящных придворных дам и их сопровождающих; на стенах висели огромные портреты вельмож, изображения их любимых зверей и владений. По залу ходили слуги с подносами, на которых стояли бокалы с вином. Я еще не видел бала, на котором было бы столько слуг, хотя мне и показалось, что некоторые из них слегка неуклюжи и неумело обращаются с подносами. Доктор предпочитала не оставаться в бальном зале между танцами и, казалось, вообще не имела особого желания принимать во всем этом участие. У меня создалось впечатление, что она пришла на бал только из-за королевского приглашения, и если против танцев она не возражала, то нарушить ненароком этикет побаивалась.
Я и сам не только волновался, но и нервничал. Таким грандиозным балам неизменно сопутствует пышность и торжественность, они привлекают отовсюду множество самых знатных семей, герцогов и герцогинь, правителей союзных княжеств и их свиты и обычно являют собой такое выдающееся собрание сильных мира сего, что и в столице оно встречается редко. Неудивительно, что подобные балы — прекрасная возможность для заключения союзов, составления планов, подтверждения дружбы или вражды, политической, национальной или же личной.
Невозможно было не почувствовать величия и исключительности атмосферы, и моя несчастная душа пребывала в смятении и волнении еще до того, как начался собственно бал.
По крайней мере мы должны были оставаться в безопасности, вдалеке от центра событий. При таком большом числе князей, герцогов, баронов, послов и всяких важных персон, требовавших королевского внимания (многих из них он и видел-то раз в год вот на таком балу), король, конечно, не мог помнить о докторе и обо мне, кто ежедневно был у него под рукой.
В зале стоял несмолкаемый гул разговоров, и я сидел, прислушиваясь к звукам музыки, спрашивая себя, какие сейчас плетутся заговоры, какие обещания и кары сулят друг другу собеседники, какие желания пестуются, какие надежды рушатся.
Мимо нас в направлении танцевального зала прошла группа людей. Возглавлявший ее тщедушный человек повернулся в нашу сторону. На нем была старая маска из сине-черных перьев.
— Если только я прискорбно не ошибаюсь, то передо мной госпожа доктор, — раздался резкий, надтреснутый голос герцога Валена. Он остановился. На руке герцога висела его жена — вторая, гораздо моложе него, маленькая и пышнотелая. Ее золотая маска сверкала драгоценными камнями.
Всевозможные младшие члены семьи герцога и их вассалы полукругом встали перед нами. Я поднялся следом за доктором.
— Герцог Вален, полагаю, — сказала она, слегка поклонившись. — Как поживаете?
— Прекрасно. Я бы задал вам тот же вопрос, но, полагаю, врачи следят за собой лучше всех остальных, поэтому я спрошу у вас, как, по-вашему, здоровье короля. Как он поживает? — Герцог словно глотал слова.
— В целом король здоров. Колено еще нужно долечивать, и у него пока остаются…
— Замечательно, просто замечательно. — Вален бросил взгляд на двери, ведущие в танцевальный зал. — А как вам нравится наш бал?
— Впечатляет.
— А скажите-ка мне, у вас там, в Дрезене, бывают балы?
— Бывают, сударь.
— И такие же великолепные? Или они лучше, величественнее, и рядом с ними наши немощные и слабые потуги отходят на второй план? Я хочу знать: что, Дрезен и во всем остальном превосходит нас, как, по вашим словам, превосходит в медицине?
— Я думаю, по великолепию танцев Дрезен уступает вашему королевству, сударь.
— Неужели? И как только такое возможно? Ваши многочисленные замечания и наблюдения совершенно убедили меня, что ваша страна во всем опередила нас. Ведь вы говорили о ней в таких пышных выражениях, что мне иногда казалось, будто речь идет о сказочной земле.
— Я полагаю, что герцог нашел бы Дрезен таким же реальным, как и Гаспидус.
— Боги! Я почти что разочарован. Ну что ж, идем. — Он повернулся было, но тут же снова остановился. — Мы ведь увидим вас в танцевальном зале?
— Вероятно, сударь.
— Может быть, вы продемонстрируете нам какой-нибудь дрезенский танец и научите нас танцевать его?
— Танец, сударь?
— Да. Не могу себе представить, что дрезенцам известны все наши танцы, а у них самих нет ни одного, который нам бы понравился. Трудно вообразить, правда? — Маленькая, чуть сгорбленная фигура дергано повернулась сначала в одну, потом в другую сторону, ища одобрения.
— О да, — промурлыкала его жена из-за своей золотой с драгоценными камнями маски. — Я думаю, что в Дрезене самые необыкновенные и интересные танцы.
— К сожалению, я не учитель танцев, — сказала доктор. — Я теперь сожалею, что не проявляла больше рвения и не научилась толком вести себя на балах. Как это ни грустно, но моя юность прошла в учении. И только когда судьба улыбнулась мне и я оказалась в Гаспидусе…
— Не может быть! — воскликнул герцог. — Моя дорогая женщина, не станете же вы говорить, что есть такая сторона общественного поведения, в которой вам нечему нас поучить! Это же просто неслыханно! Ах, моя дорогая госпожа, основы моей веры потрясены. Умоляю вас подумать хорошенько. Поройтесь в своих врачебных воспоминаниях! По крайней мере, попытайтесь извлечь из памяти какой-нибудь этакий докторский котильон, хирургический балет, ну или хотя бы чечетку сиделок или джигу пациентов.
Доктор была невозмутима. Если она и вспотела за своей маской, как потел я, то не подала и вида. Спокойным и ровным голосом она сказала:
— Герцог льстит мне в своей оценке моих познаний. Я, конечно же, подчинюсь его наставлениям, но я…
— Не сомневаюсь, это вам по силам, — сказал герцог. — Да, кстати, а из какой вы части Дрезена?
Доктор чуть расправила плечи.
— Из Прессела, на острове Наптилия, сударь.
— Ах да, Наптилия. Вот уж в самом деле Наптилия. Представляю, как вы тоскуете по своей Наптилии.
— Немного, сударь.
— Когда рядом с вами нет никого, с кем можно было бы поговорить на вашем родном языке, узнать последние новости, поделиться воспоминаниями. Ах, как это печально — быть вдалеке от отечества.
— Но в этом есть и положительные стороны, сударь.
— Да. Хорошо. Замечательно. Подумайте об этих танцах. Возможно, мы увидим вас попозже и посмотрим, как вы задираете ноги, дергаетесь и подвываете.
— Может быть, — сказала доктор, и на этот раз я был рад, что не вижу выражения ее лица под маской. Конечно же, поскольку на ней была полумаска, губы ее оставались на виду. Я начал беспокоиться, что ее пухлые красные губы могут прекрасно выражать презрение.
— Так тому и быть, — сказал Вален. — До скорой встречи, мадам. — Он кивнул.
Доктор едва заметно поклонилась. Герцог Вален повернулся и повел группу в танцевальный зал. Мы сели. Я снял маску и отер лицо.
— Мне кажется, хозяйка, герцог слегка раздражен, потому что перебрал вина, — сказал я.
Лицо в зеркальной маске повернулось ко мне. Я увидел свое собственное изображение — искаженное и зардевшееся. Красные губы изогнулись в улыбке. Глаза ее под маской оставались невидимы.
— Пожалуй. Как ты думаешь, он будет очень расстроен, если я не покажу ему дрезенского танца? Ни одного не могу припомнить.
— Я думаю, герцог был довольно груб с вами, хозяйка. За него говорило главным образом выпитое вино. Его цель состояла только в том… нет, я уверен, что он как благородный человек не пытался унизить вас, но он, возможно, немного оттачивал на вас свое остроумие. Тема разговора не имела значения. Он, вероятно, уже забыл о сказанном только что.
— Надеюсь. Ты считаешь, что я никудышная танцорка, Элф?
— Нет-нет, госпожа! Я пока не видел, чтобы вы сделали хоть одну ошибку в танце!
— Это моя единственная цель. Может быть, мы…
К на подошел молодой человек в кожаной маске, украшенной драгоценными камнями, и в форме капитана Собственной пограничной стражи его величества. Он низко поклонился.
— Мастер Элф? Госпожа доктор Восилл? — спросил он.
Последовала пауза. Доктор повернулась ко мне.
— Да! — вырвалось у меня.
— Король приказал мне пригласить вас на танец в кругу его приближенных во время следующей фигуры. Танец сейчас должен начаться.
— Проклятье, — услышал я собственный голос.
— Мы счастливы принять милостивое приглашение короля, — сказала доктор, спокойно поднимаясь и кивая офицеру. Она протянула мне руку. Я взял ее в свою.
— Прошу вас, следуйте за мной, — сказал капитан.
Мы оказались в фигуре из шестнадцати пар с королем Квиенсом, пышногрудой молодой принцессой из одного из Упраздненных королевств в горах за Тассасеном, высоченным принцем и его сестрой-принцессой из внешнего Тросила, герцогом Кветтилом и его сестрой Гехере, герцогом и герцогиней Кейтца (дядюшкой и тетушкой начальника стражи Адлейна), их идеально сложенной дочерью, ее женихом принцем Хилисом из Фаросса, самим начальником стражи Адлейном и госпожой Юльер и, наконец, молодой дамой, которую я знал — я встречал ее прежде при дворе, но имени не запомнил, — и ее сопровождающим, братом госпожи Юльер, молодым герцогом Улресилом, с которым мы познакомились в Потайном саду за королевским столом.
Я обратил внимание, что молодой герцог встал в нашей полуфигуре так, чтобы иметь возможность оказаться в паре с доктором два раза, а не один.
Одетый весьма внушительно, Вистер в простой черной маске объявил танцующих и назвал танец. Мы заняли места в двух рядах, мужчины лицом к женщинам. Король сделал глоток из кубка, поставил его на поднос, движением руки отослал слугу и кивнул Вистеру, который, в свою очередь, дал знак дирижеру оркестра.
Музыка началась. Сердце мое колотилось громко и часто. Мне была неплохо знакома эта танцевальная фигура, но я боялся ошибиться. Кроме того, я опасался, что может ошибиться и доктор. Она наверняка прежде не участвовала в таких сложных танцах.
— Вам нравится бал, мадам? — спросил герцог Кветтил, когда они сошлись с доктором.
Они поклонились друг другу, взялись за руки, сделали круг и разошлись. Подобным же образом сошелся и я с госпожой Гехере, которая всем своим видом давала понять, что не имеет ни малейшего желания беседовать с помощником женщины, носившей почетное, но отнюдь не благородное звание доктора. А потому я по крайней мере смог сосредоточиться на том, чтобы не оттоптать госпоже Гехере ноги и слушать беседу моей хозяйки с герцогом.
— Очень, герцог Кветтил.
— Я был удивлен, когда король вызвал вас, но он сегодня… в самом благодушном настроении. Как вы считаете?
— Он, кажется, хорошо проводит время.
— Но, на ваш взгляд, не слишком хорошо.
— Мой род занятий позволяет мне судить только о здоровье короля, сударь.
— Понятно. Мне была дарована честь выбрать эту фигуру. Она вам по вкусу?
— Вполне, герцог.
— Она для вас не сложновата?
— Возможно.
— Нужно запоминать много не слишком естественных движений — так просто ошибиться.
— Дорогой герцог, — сказала доктор с некоторой тревогой в голосе, — я надеюсь, с вашей стороны это не есть умело завуалированное предостережение.
В этот момент я делал круг, обходя свою партнершу и держа руки за спиной, и как раз оказался лицом к герцогу Кветтилу. У меня создалось впечатление, что он смешался и не знал, что ответить доктору, но тут она продолжила:
— Ведь вы не собираетесь наступить мне на ногу?
Герцог рассмеялся коротким отрывистым смешком и в соответствии с требованиями танца увел доктора и меня из центра фигуры. Центр заняла другая четверка, а мы тем временем встали друг подле друга, уперев руки в бока, как того требовал танец, и отбивая ритм то одной, то другой ногой.
— Ну что, Элф, пока мы, кажется, не ошиблись? — сказала доктор. У меня возникло впечатление, что она чуть запыхалась, хотя и получала удовольствие от происходящего.
— Да, пока, госпожа. Казалось, герцог…
— Вы обучали Кветтила каким-то новым па, доктор? — спросил ее Адлейн с другой стороны.
— Я уверена, нет ничего такого, чему бы я могла научить герцога, начальник стражи.
— Я в равной степени уверен, что он придерживается на сей счет такого же мнения, мадам, но тем не менее в последнем повороте он, кажется, на мгновение смешался.
— Фигура уж очень сложная, как он сам мне об этом сказал.
— Но он же сам ее выбрал.
— Да. Как вы думаете, герцог Вален танцует эту фигуру так же хорошо?
Адлейн помолчал несколько мгновений.
— Наверное. По крайней мере, он не сомневается, что это ему по силам. — Я увидел, что он бросил взгляд на доктора. Его полумаска позволила ему сверкнуть улыбкой в ее сторону. — Но и я нахожу, что этот танец требует всего моего внимания, так что у меня нет ни малейшей возможности следить за другими. Прошу меня извинить…
Еще одна фигура.
— Милый доктор, — сказал герцог Улресил, встретившись с ней в центре. Его партнерша, молодая дама, чье имя я все время забываю, желала говорить со мной не больше, чем госпожа Гехере.
— Герцог.
— Вы сногсшибательны.
— Спасибо.
— Ваша маска — она бротехианская?
— Нет, сударь, это просто серебро.
— Ах, вот как. Но она из Бротехена?
— Нет. Из Гаспида. Мне ее сделал местный ювелир.
— Ах, так значит, он ее сделал по вашему собственному рисунку! Очаровательно!
— Моя нога, сударь.
— Что? Ох, простите.
— А ваша маска, герцог?
— Что? Ах, это. Так, семейная реликвия. Вам она нравится? Вам хотелось бы такую? К ней есть пара — для дамы. Для меня было бы честью, если бы вы приняли ее вместе с моим восхищением.
— Это невозможно, сударь. Это наверняка не понравилось бы вашей семье. И тем не менее спасибо.
— Да ерунда! Она, эта маска, очень… она, я бы сказал, необыкновенно изящна, та, что сделана для дамы, я хочу сказать, но дарить ее или не дарить, решаю только я. Для меня это будет большой честью!
Доктор помедлила, словно взвешивая его предложение. Потом сказала:
— А для меня еще большей, сударь. Однако у меня уже есть маска, которую вы видите и которой восхитились, а больше одной маски все равно не наденешь.
— Но…
На этом пара вынуждена была разделиться, и доктор вернулась ко мне.
— Как ты справляешься со всем этим? — спросила она, когда мы перевели дыхание и отбили ритм ногами.
— Не понимаю, госпожа.
— Твои партнерши словно немеют в твоем присутствии, и тем не менее тебе удается делать вид, будто ты ловишь их слова.
— Правда, хозяйка? — спросил я, чувствуя, как краснеет под маской мое лицо.
— Правда, Элф.
— Прошу прощения, хозяйка.
— Нет-нет, в этом нет ничего плохого, Элф. Я не возражаю. Слушай-слушай, с моего благословения.
Музыка снова изменилась, настало время для двух рядов танцоров образовать круг и поменяться парами. В кругу доктор держала мою руку легко, но крепко. Ее пальцы — а они, могу поклясться, пожали мои перед тем, как отпустить, — были теплыми и сухими, а кожа — гладкой.
Через несколько мгновений я танцевал в центре огромного бального зала во втором дворце нашего королевства (а по великолепию, возможно, и первом) с улыбающейся, хихикающей принцессой с фарфоровой кожей. Принцесса эта была из одного из Полутайных королевств, расположенных высоко в заснеженных горах на полпути к небу за раздираемым междоусобицами Тассасеном.
На веках и висках ее белоснежная кожа была покрыта татуировками, а ноздри и перегородка над верхней губой — проткнуты драгоценными булавками. Она была невысока, но выглядела соблазнительно, одетая в богато расшитое, красочное одеяние, какие носят ее одноплеменники, — прямая юбка, сапожки. Она немного говорила на имперском и совсем не знала гаспидианского, к тому же ее знание фигур танца было более чем отрывочным. И тем не менее ей удавалось быть очаровательным партнером, и я, признаюсь, почти не слышал, о чем говорили доктор и король. Я заметил только, что доктор производила впечатление очень высокой, изящной и корректной дамы, а король казался крайне оживленным и веселым, даже если и двигался не так резво, как всегда (доктор днем забинтовала его колено туже обычного, зная, что он наверняка захочет танцевать). Губы обоих, видные под полумасками, улыбались.
Музыка обволакивала нас, заполняя все пространство, знатные люди, прекрасные маски и костюмы крутились водоворотом, а мы, сверкая пышными одеждами, находились в центре всего этого великолепия. Доктор двигалась и вращалась рядом со мной, время от времени я улавливал запах ее духов, происхождение которых никак не мог определить. Я никогда не видел, чтобы доктор душилась этими духами с удивительным ароматом. Он напоминал запах жженых листьев, и моря, и перевернутого лопатой кома земли, и распустившихся бутонов в разгар весны. Было в этом запахе и что-то темное, напряженное, чувственное, что-то сладкое и пряное одновременно, что-то по-женски податливое, плотское и бесконечно загадочное.
Позднее, когда доктора давно уже не было с нами и даже самые яркие ее черты начали теряться в тумане прошлого, а если и вспоминались, то очень неотчетливо, я время от времени в моменты уединения вдруг начинал чуять тот запах, но эти ощущения всегда были мимолетны.
Я признаю, что в подобных случаях воспоминания о том, давно прошедшем вечере, великолепном зале, блестящем собрании танцоров, о докторе, от чьей красоты захватывало дух, казались мне чем-то вроде ворота, который из глубин моего сердца начинает вытаскивать за цепь якорь боли и страданий — цепь натягивается струной, якорь шевелится, приподнимается и наконец устремляется на поверхность.
Мои глаза, уши, нос были захвачены безудержным водоворотом чувств, и я, испуганный и опьяненный, испытывал эти странные эмоции, которые возносили меня на неизведанные вершины и одновременно таили в себе роковые предчувствия, — отдавшись им, ты проникаешься убеждением, что если умрешь сейчас, внезапно и без боли (точнее, не умрешь в агонии, а просто перестанешь существовать), то это мгновение стало бы самым благословенным и высоким в твоей жизни.
— Кажется, король очень доволен, хозяйка, — сказал я, когда мы стояли бок о бок.
— Да. Но он начинает прихрамывать, — сказала доктор и, нахмурившись, скользнула взглядом по герцогу Кветтилу. — Танец этот — самый неподходящий выбор для человека с незажившей коленкой. — Я посмотрел на короля, но он, конечно же, в этот момент не танцевал, и я заметил, что он не переступает с ноги на ногу, как остальные, а стоит, опираясь на здоровую ногу, и отбивает ритм, хлопая в ладоши. — А как твоя принцесса? — спросила меня доктор, улыбнувшись.
— Зовут ее, кажется, Скуин, — сказал я, нахмурившись. — Или так называется ее страна. А может, это имя ее отца. Не уверен.
— Ее представили, кажется, как принцессу Ваддерана, — сказала мне доктор. — И зовут ее, видимо, не Скуин потому что так называется ее платье — скуин-трел. Я думаю, она решила, что ты этим и интересуешься, когда спрашивал ее имя. Но поскольку она принадлежит к королевскому роду Ваддерани, зовут ее Гул — или что-то в этом роде.
— Так вам известен этот народ? — Я пребывал в полном недоумении, потому что Упраздненные, или Полутайные, королевства лежат в краях далеких и недоступных, где-то на самом краю света.
— Я читала о них, — любезно сказала доктор, и ее тут же увлек в центр фигуры высокий тросилианский принц.
Я оказался в паре с его сестрой. Долговязая, порядком неуклюжая и к тому же простоватая, она тем не менее довольно неплохо танцевала и, казалось, наслаждалась происходящим не меньше, чем король. Она была рада завязать со мной разговор, хотя у нее, видимо, создалось впечатление, что я принадлежу к знатному роду, — заблуждение, которое я не спешил рассеять.
— Восилл, вы сегодня великолепны, — услышал я слова короля, обращенные к доктору.
Я увидел, как она чуть поклонилась ему и пробормотала что-то в ответ — что, я не смог разобрать. Я испытал укол ревности, но уже через мгновение меня пронзил страх, когда я отдал себе отчет в том, к кому ревную ее. О Провидение — к нашему возлюбленному королю!
Танец продолжался. Мы сошлись с герцогом и герцогиней Кейтца, потом снова образовали круг (рука доктора была такой же теплой, сухой и крепкой, как раньше), а потом снова сошлись в восьмерку из более ранней фигуры. К тому времени я уже тяжело дышал и ничуть не удивлялся тому, что люди в возрасте герцога Валена обычно предпочитали отсиживаться во время танцев такого рода. В особенности, если танцевать в маске, — тогда это занятие становится совсем уж долгим, потным и изматывающим.
Герцог Кветтил танцевал с доктором, храня ледяное молчание. Молодой Улресил резво вбежал в центр нашей группы, устремился к доктору и продолжил свои попытки навязать ей долю его семейных реликвий, она же отвергала все авансы с вежливостью, которая ничуть не уступала нескладности герцогских предложений.
Наконец (я возблагодарил за это Провидение, потому что мои ноги в новых бальных туфлях уже начинали побаливать, к тому же я все сильнее испытывал потребность облегчиться) мы оказались в одной фигуре с госпожой Юльер и начальником стражи Адлейном.
— Скажите мне, доктор, — сказал Адлейн, танцуя с доктором, — что такое… гахан?
— Я не очень уверена. Может быть, гаан!
— Ну конечно же, вы произносите это гораздо лучше меня. Да — гаан.
— Это название чиновничьей должности в дрезенской гражданской иерархии. По-гаспидусски или по имперской терминологии это соответствует приблизительно градоначальнику, хотя и не имеющему военной власти, но наделенному, будь то мужчина или женщина, полномочиями представлять Дрезен за границей на уровне младшего консульского советника.
— Очень любопытно.
— А почему вы спрашиваете, сударь?
— Просто я недавно прочел доклад одного из наших послов… кажется, в Кускерии, в котором увидел это слово. Было ясно, что оно обозначает какую-то должность, вот только объяснений никаких не было. Я хотел спросить кого-нибудь из наших дипломатов, но все время забывал. А вот увидел вас, подумал о Дрезене и вспомнил.
— Понимаю, — сказала доктор. Они говорили о чем-то еще, но тут ко мне обратилась госпожа Юльер, сестра герцога Улресила.
— Мой брат, кажется, положил глаз на эту вашу дамочку-доктора, — сказала она.
Госпожа Юльер была на несколько лет старше как меня, так и своего брата, на которого была похожа болезненными и заостренными чертами лица, правда, глаза ее смотрели живо, а каштановые волосы отливали здоровым блеском. Но голос ее звучал резковато и колюче, даже когда она говорила на пониженных тонах.
— Да? — сказал я, ничего другого мне не пришло в голову.
— Да. Я полагаю, он ищет врача для нашего семейства, и такой врач, безусловно, должен быть из самых лучших. Наша повивальная бабка стареет, а эта женщина-доктор, вероятно, смогла бы ее заменить, когда надоест королю. Если, конечно, мы сочтем, что она нам подходит и заслуживает доверия.
— При всем моем огромном уважении к вам, мадам, я думаю, это значило бы принижать ее таланты.
Сестра герцога посмотрела на меня, скосив глаза над своим длинным носом.
— Вы так считаете?! А я — нет! И вы противоречите себе, сударь. Питай вы ко мне то уважение, о котором только что сказали, вы бы не стали мне прекословить.
— Я прошу прощения, мадам. Просто я не мог вынести мысль о том, что такая благородная и прекрасная дама, как вы, настолько обманывается относительно способностей доктора Восилл.
— Да. А вас зовут…
— Элф, сударыня. Мне выпала великая честь помогать доктору в ее заботах о здоровье короля.
— А где ваша семья?
— Ее больше нет, сударыня. Мои родители придерживались коэтических убеждений и погибли, когда имперская армия нашего покойного короля ворвалась в город Дерлу. Я в то время был грудным младенцем. Один из офицеров пожалел меня и привез в Гаспидус, хотя вполне мог бросить в огонь, как других. Я вырос среди офицерских сирот и являюсь верным и преданным слугой короны.
Дама посмотрела на меня с ужасом во взгляде. Сдавленным голосом она сказала:
— И вы еще осмеливаетесь говорить мне о качествах той, кто годится разве что в служанки для нашей семьи?
Она расхохоталась, произведя звук, услышав который многие из танцующих рядом наверняка решили, что я отдавил ей ногу, она же до конца танца так задирала нос, словно пыталась удержать на его кончике плод мраморника.
Музыка прекратилась. Мы все поклонились друг другу, и короля, который чуть прихрамывал, окружили герцоги и принцы — казалось, всем им вдруг отчаянно понадобилось поговорить с его величеством. Маленькая ваддеранская принцесса, которую, как я выяснил, звали Гул-Аплит, вежливо махнула мне, когда угрюмого вида дуэнья подошла к ней и повела прочь.
— Как твои дела, Элф? — спросила доктор.
— В полном порядке, хозяйка. Вот только тут жарковато.
— Пойдем-ка выпьем чего-нибудь прохладительного, а потом выйдем на свежий воздух. Что скажешь?
— Я скажу — прекрасная мысль, хозяйка. Даже сразу две.
Мы взяли два кубка с каким-то ароматическим пуншем, который по заверениям слуг почти не содержал алкоголя, и, сняв наконец маски (и расставшись затем ненадолго, чтобы отдать дань природе), вышли на опоясывавший бальный зал балкон, где добрая сотня гостей тоже вдыхала благоухающий ночной воздух.
Ночь стояла темная и обещала быть долгой. Сегодня на закате Зиген почти сошелся с Ксамисом, и добрую четверть дня единственными светилами на небе оставались только луны. Той ночью нам светили Фой и Ипарин, их голубовато-серое сияние разливалось по балконным плиткам, по уступам сада, фонтана, изгороди, присоединяясь к бумажным фонарикам, масляным светильникам и ароматизированным факелам.
К нам подошли герцог и герцогиня Ормин со своей свитой, путь им освещали карлики со светильниками на коротких шестах; светильники эти были забраны в большие стеклянные колпаки, в которых словно вспыхивали мириады искорок. Когда эти необыкновенные призраки приблизились, мы увидели, что в колпаках заперты сотни и сотни светляков, и все мечутся туда-сюда в своем странном узилище. Света они давали мало, но зато сколько радостной неожиданности! Герцог обменялся поклонами с доктором, хотя герцогиня и не соизволила обратить на нас внимание.
— Мне показалось, что ты поведал очень юной, но очень знатной госпоже Юльер историю своей жизни. Это так, Элф? — спросила доктор, пригубливая на ходу пунш из своего кубка.
— Я ей сказал несколько слов о своем воспитании, хозяйка. Наверно, не стоило это делать. Она все равно останется о нас невысокого мнения.
— У меня такое впечатление — я уж не говорю о взглядах, которых она меня удостоила, — что обо мне ее мнение не может быть хуже. Но мне жаль, если она считает, что твое сиротство в какой-то мере унизительно.
— Да, и еще то, что мои родители были коэтиками.
— Что ж, мы должны учитывать предрассудки высокой знати. Твои предки провозглашали себя не только республиканцами, но и людьми столь богобоязненными, что у них не осталось никакого почтения ни к одним светским властям.
— Их вера была прискорбным заблуждением, хозяйка, и я огорчаюсь, когда обо мне упоминают в этой связи, хотя и чту память моих родителей, как подобает сыну.
Доктор посмотрела на меня.
— И у тебя не вызывает негодования то, что произошло с ними?
— Да, я негодую при мысли о том, что их убили, хотя они проповедовали всепрощение, а не насилие. И за это я осуждаю империю. И я благодарю Провидение за то, что был признан невиновным и спасен гаспидианским офицером, действовавшим по гуманному приказу отца нашего добрейшего короля. Но я никогда не знал моих родителей и не встречал никого, кто бы их знал, и их вера для меня лишена всякого смысла. Империи (одно существование которой могло бы зажечь во мне жажду мести) больше нет — она погибла в огне, обрушившемся на нее с небес. Не имевшая себе равных могучая сила была сведена на нет силой еще более могущественной. — Я бросил взгляд на доктора и по выражению ее глаз понял, что мы не только ведем себя как равные, но и разговариваем на равных. — Негодование, хозяйка? Какой в нем смысл?
Она на мгновение взяла мою ладонь в свою, пожала ее, как во время танца, а потом взяла меня под руку — жест, который изысканное общество давно отвергло и даже признало непристойным, — он вызвал немало осуждающих взглядов. Но я, к своему удивлению, почувствовал не смущение, а, напротив, был польщен. Это был прежде всего дружеский жест, но он говорил также о близости и поддержке, и я почувствовал себя счастливейшим из мужчин во всем дворце, независимо от их рождения, титула и положения.
— А-а! Убивают! Меня убивают! Караул! Спасите! Убивают!
Этот голос разнесся по всему балкону. Все остановились и замерли на месте, словно статуи, потом оглянулись на высокую дверь в одно из малых помещений, примыкающих к танцевальному залу, — дверь приоткрылась, из нее на свет вышла полуодетая фигура, которая пыталась предотвратить падение, хватаясь за бледно-золотые складчатые гардины, тянувшиеся внутрь комнаты, откуда уже доносились высокие женские крики.
Человек, одетый только в белую сорочку, медленно повернулся к нам, обратив лицо наверх — к лунам. Казалось, что его снежно-белое одеяние сверкает в лунном свете. Высоко на его груди, вблизи плеча, виднелась ярко-красная отметина, похожая на только что сорванный цветок. Падение на каменные плиты балкона происходило с какой-то неторопливой грацией, пока человек, чья рука мертвой хваткой вцепилась в гардину, своим весом не оборвал ее крепление.
После этого он тяжело шлепнулся на землю, а гардины волнами устремились на него, отчего человек стал похож на насекомое, увязшее в тягучем сиропе; его бочкообразная фигура полностью исчезла в складках материи, и, хотя крики в комнате не стихали и публика застыла на месте, впечатление создавалось такое, будто никакого тела нет вообще.
Первой пришла в себя доктор. С громким звоном уронив свой кубок на пол балкона, она бросилась к высокой, медленно поворачивающейся двери.
Мне потребовалось на одно-два мгновения больше, чтобы освободиться от оцепенения, и в конце концов я бросился следом за доктором сквозь толпу слуг, большинство из которых, к моему недоумению, оказались вооружены мечами. Доктор уже опустилась на колени, отбросила в стороны складки гардин, добираясь до бьющегося в предсмертных судорогах и истекающего кровью герцога Валена.
