10. ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ

— Была когда-то одна страна, и звалась она Богатилия, и жили в ней Секрум и Хилити — кузина и кузен.

— Кажется, ты уже рассказывал эту историю, ДеВар, — сказал Латтенс тонким капризным голосом.

— Я знаю. Но та история еще не кончилась. У некоторых людей в жизни происходит больше одной истории. Я хочу рассказать тебе новую.

— Ну, тогда другое дело.

— Как ты себя чувствуешь? Ты здоров — сможешь выслушать одну из моих историй? Я знаю, они не очень интересны.

— Я здоров, господин ДеВар.

ДеВар чуть взбил под мальчиком подушки и дал ему выпить немного воды. Латтенс лежал в маленькой, но роскошно убранной комнате частных покоев вблизи гарема, где Перрунд и Хьюсс всегда могли навестить его. С другой стороны, это помещение находилось вблизи покоев его отца и доктора БреДелла, который объявил, что мальчик склонен к нервному истощению и у него в мозгу повышенное давление крови, а потому прописал ему кровопускания дважды в день. Приступы, случившиеся у мальчика в тот первый день, больше не повторялись, но силы к нему возвращались очень медленно.

ДеВар, когда у него выдавалось время, приходил навещать Латтенса. Случалось это обычно, когда отец того посещал гарем, как сейчас.

— Ну, если ты уверен.

— Уверен. Пожалуйста, расскажи мне эту историю.

— Хорошо. Как-то раз друзья сидели за игрой.

— За какой игрой?

— Это была очень сложная игра. К счастью, нам нет нужды вдаваться в подробности. Важно лишь, что они играли, а потом у них возник спор о правилах, потому что в этой игре было несколько наборов правил.

— Это странно.

— Да. Но такая уж это была игра. И вот они заспорили. Суть спора сводилась к следующему. Секрум утверждала: в этой игре (как и вообще в жизни) ты должен делать то, что тебе сейчас кажется правильным. Тогда как Хилити говорил: иногда ты должен делать то, что сейчас кажется неправильным, чтобы в конце концов вышло правильно. Тебе понятно?

— Не очень.

— Гм-м. Так. Ну, хорошо. Вот, скажем, этот твой маленький элтар. Как его зовут?

— Винтл. А что?

— Да, Винтл. Помнишь, ты принес его в дом, и он написал в углу?

— Да, — сказал Латтенс.

— И нам пришлось взять Винтла и ткнуть его носом в лужу, чтобы он больше этого не делал. Помнишь?

— Да.

— Малютке Винтлу это наверняка не понравилось, верно?

— Да.

— Можешь ты себе представить, что с тобой поступили бы так же, если бы ты, когда был маленький, наделал лужу?

— Фу!

— Но это было правильно, потому что теперь Винтл больше не делает ничего такого, когда его приносят в дом. И теперь он может находиться в доме вместе с нами, а не сидеть все время в клетке в саду.

— Да.

— Вот именно это люди и имеют в виду, когда говорят, что, если хочешь блага, нужно иногда быть жестоким. Ты слышал об этом раньше?

— Да. Отец часто это говорит.

— Я думаю, взрослые довольно часто говорят об этом детям. Но именно тут и не сошлись Секрум и Хилити. Секрум утверждала, что никогда нельзя быть жестоким во благо. Секрум говорила, что есть другие способы преподать людям урок, и добрые люди всегда должны пытаться найти такие способы и использовать их. Хилити считал, что это глупо и что сама история доказала: иногда необходимо быть жестоким во благо, и не важно, кого ты собираешься проучить — маленького зверька или целый народ.

— Целый народ?

— Ну да. Какую-нибудь империю или страну. Вроде Тассасена. Всех.

— Ух ты.

— И вот как-то после того, как они рассорились за игрой, Хилити решил проучить Секрум. Они с самого детства устраивали всевозможные розыгрыши, подшучивали друг над другом, и каждый ожидал от другого чего-то в этом роде. В тот день, вскоре после спора за игрой, Хилити и Секрум с двумя друзьями на своих огромных скакунах отправились в одно из самых любимых своих мест…

— А это случилось до или после той истории, когда госпожа Леерил дала Хилити сладкого?

— После. И вот они вчетвером прискакали на поляну в горах, где был водопад, много фруктовых деревьев и высокие скалы.

— А сахарные скалы там были?

— Множество. И у всех разный вкус, правда, Секрум и Хилити с друзьями взяли еду с собой. И вот они поели, искупались в озере у подножья водопада, потом стали играть в прятки и другие игры, а потом Хилити сказал, что у него есть специальная игра для Секрум. Хилити попросил двух друзей оставаться на месте — на берегу озера, а сам вместе с Секрум поднялся по скалам к истоку водопада. Они встали на краю обрыва, с которого падала вода.

Секрум об этом не знала, но Хилити побывал там днем раньше и неподалеку от обрыва спрятал доску.

Теперь Хилити вытащил доску из кустов и сказал, что Секрум должна встать на ее краю, чтобы другой конец свешивался над пропастью. Хилити собирался идти по этой доске к висячему концу, но (на этом месте Секрум слегка перепугалась) он сначала завяжет себе глаза, чтобы не видеть, что делает. Секрум будет направлять его, и весь трюк заключался в том, как далеко по доске отпустит его Секрум. Вот это и было самое главное.

После чего — если, конечно, Хилити не сорвется в пропасть и не разобьется о камни или ему повезет и он, сорвавшись, упадет в воду, избежав скальных выступов, — наступит очередь Секрум: ей предстоит сделать то же самое, а Хилити будет стоять на конце доски и говорить, можно ли шагнуть еще или нужно остановиться. Секрум все это не очень понравилось, но все же она согласилась, чтобы не получилось, будто она не доверяет Хилити. И вот Хилити надел на глаза повязку, сказал Секрум, насколько нужно выдвинуть доску над пропастью, потом встал на нее и, раскинув руки в поисках равновесия, пошел к ее концу. Вот так.

— И он упал?

— Нет, не упал. Секрум сказала ему остановиться, когда он был почти на самом конце доски. Тогда Хилити снял с глаз повязку и остался стоять, раскинув руки и помахивая двум девушкам внизу. Они кричали и махали ему в ответ. Хилити осторожно развернулся и пошел назад — на твердую скалу. А потом наступил черед Секрум.

Секрум надела повязку. Она слышала, как Хилити выдвигает доску над пропастью на нужную ему длину, потом ступила на нее — осторожно и медленно поставила ногу и вытянула руки, как и Хилити.

— Вот так?

— Вот так.

Доска раскачивалась, и у Секрум сердце уходило в пятки. Поднялся ветерок, он дул прямо в лицо Секрум, отчего сердце ее стучало еще сильнее, но она продолжала осторожно переступать ногами, двигаясь к концу доски, а конец этот, казалось ей, далеко-далеко.

Секрум добралась до конца, и Хилити велел ей остановиться, и та остановилась. Потом медленно завела руки себе за голову и сняла повязку.

— Вот так?

— Вот так.

Она помахала друзьям внизу на траве.

— Вот так?

— Вот так.

Потом повернулась, чтобы вернуться назад, но в этот момент Хилити сошел с доски, и та вместе с Секрум полетела вниз.

— Нет!

— Да. Только доска улетела не очень далеко, потому что Хилити привязал ее за другой конец веревкой, а вот Секрум с криком рухнула в озеро у подножья водопада, подняв целый фонтан брызг, и исчезла из вида. Две ее подружки ринулись за ней в воду, а Хилити, спокойно затащив доску наверх, встал на колени у края обрыва и уставился вниз, дожидаясь, когда Секрум всплывет на поверхность.

Но Секрум не всплыла. Две ее подружки плавали вокруг места падения, ныряли вглубь, обследовали скалы, стоящие по берегам озера, — но Секрум не было и следа. Наверху, на скале, Хилити в ужасе смотрел на то, что сделал. Ведь он-то хотел только преподать Секрум урок, показать ей, что никому нельзя доверять. Он хотел быть жестоким во благо, так как считал, что взгляды Секрум в один не самый прекрасный для нее день приведут ее к гибели, если не преподать ей урок, научив быть осторожнее, но теперь все вроде складывалось так, что из-за его (Хилити) взглядов погибла его кузина и лучший друг, — ведь прошло немало времени, а Секрум так и не всплыла.

— А Хилити нырнул за ней в воду?

— Да! Он нырнул в озеро и так сильно ударился о воду, что потерял сознание, но двое друзей спасли его и вытащили на берег, на траву. Они все еще хлопали его по щекам и выдавливали воду из его легких, когда из воды, вся в крови, хромая появилась Секрум — посмотреть, что стало с ее другом.

— Так она была жива!

— Она ударилась головой о подводную скалу, когда упала в озеро, и чуть было не утонула, но ее вынесло на поверхность за водопадом и тащило потоком, пока не заклинило между двух скал. Там она пришла в себя и поняла, что было на уме у Хилити. Она рассердилась на него и на двух своих подружек, так как решила (ошибочно), что те были с ним в сговоре, а потому не окликнула их, даже наоборот, когда те проплывали мимо — Секрум нырнула под воду, и они ее не заметили. И только когда ей показалось, что и Хилити пострадал при падении, она подплыла к берегу и вышла из воды.

— А Секрум потом простила Хилити?

— Вообще-то да, но они после этого уже никогда не были такими близкими друзьями, как прежде.

— Но оба остались живы?

— Хилити быстро пришел в себя, и, когда увидел Секрум живой, у него словно гора с плеч свалилась. Рана на голове у Секрум была не такая уж серьезная, хотя у нее и по сей день остался необычный треугольный шрам на голове в том месте, где она ударилась о скалу. Вот здесь, над левым ухом. К счастью, шрам закрыт волосами.

— А Хилити, что с ним было?

— Хилити пытался доказать свою правоту. А люди нередко ведут себя неподобающе, когда хотят доказать свою правоту. Конечно же, он заявил, что все доказал. Он уверял, что преподал Секрум именно тот урок, какой хотел, и так хорошо, что Секрум мгновенно его усвоила — ведь она пряталась среди скал и не выходила на берег именно для того, чтобы в свою очередь преподать урок Хилити.

— Так-так.

— Вот именно что так-так.

— Значит, Хилити был прав?

— Секрум ни за что бы с этим не согласилась. Секрум говорила, что во время этого урока она поранила голову и мозги у нее повредились, а это как раз доказывало ее правоту — она теперь утверждала, что, только лишь повредив мозги, люди могут оценить, что такое жестокость во благо.

— Ох-ох-ох, — зевнул Латтенс. — Эта история интереснее прошлой, но довольно трудная.

— Я думаю, тебе пора отдохнуть. Тебе ведь нужно поправляться, верно?

— Как Секрум и Хилити.

— Верно. Они поправились.

ДеВар, увидев, что глаза у мальчика закрылись, подоткнул под него одеяло. Ручка мальчика вытянулась и нащупала что-то. Это был квадратик из потертой бледно-желтой материи, который Латтенс сжимал в кулачке изо всех сил. Он прижал квадратик к щеке и, устраиваясь поудобнее на подушке, вдавил в нее голову.

ДеВар поднялся и пошел к двери, кивнув няньке, которая вязала у окна.

Протектор встретил своего телохранителя в гостевой комнате внешнего гарема.

— А, ДеВар, — сказал УрЛейн, выходя резвым шагом из дверей гарема и набрасывая на плечи длиннополую накидку. — Ты видел Латтенса?

— Видел, государь, — сказал ДеВар, идя в шаг с протектором.

Двое бойцов дворцовой стражи, охранявших вход в гарем, пока там находился УрЛейн, последовали за ними в двух шагах. Этот дополнительный эскорт был ответом ДеВара на новые опасности, которые, по его мнению, грозили УрЛейну после нападения посла морской компании и начала войны в Ладенсионе — она шла уже несколько дней.

— Он спал, когда я заглянул к нему, — сказал УрЛейн. — Я увижу его позднее. Как он там?

— Ему еще нужно набираться сил. Я думаю, доктор пускает слишком много крови.

— Пусть каждый занимается своим делом, ДеВар. РеДелл знает, что делает. Ведь тебе, наверно, не очень понравилось бы, начни он учить тебя тонкостям фехтования.

— Не понравилось бы, государь. И все же я остаюсь при своем мнении. — Несколько мгновений ДеВар выглядел смущенным. — Я бы хотел сделать кое-что, государь.

— Что?

— Я бы хотел, чтобы еду и питье Латтенса пробовали, перед тем как давать ему. Чтобы быть уверенным, что его не пытаются отравить.

УрЛейн остановился и посмотрел на своего телохранителя.

— Не пытаются отравить?

— Это просто мера предосторожности, государь. Я не сомневаюсь, что у него… просто болезнь, ничего серьезного. Но чтобы быть спокойным, я прошу вашего разрешения.

УрЛейн пожал плечами.

— Ну что ж, если ты считаешь это необходимым. Пожалуй, мои пробователи не будут возражать против лишнего куска. — Он быстрым шагом пошел дальше.

Они вышли из гарема и заспешили к парадной части дворца, но УрЛейн вдруг остановился на полпути, а потом зашагал медленнее. Он потер себе шею сзади.

— Время от времени тело решает напомнить мне о моем возрасте, — сказал он. Он усмехнулся и похлопал ДеВара по руке. — Так что, я лишил тебя противника, ДеВар?

— Противника, государь?

— Противника по игре. — Он подмигнул. — Перрунд.

— Ах вот вы о чем.

— Вот что я тебе скажу, ДеВар. Эти молоденькие девицы очень привлекательны, но когда имеешь дело с настоящей женщиной, то понимаешь, что они всего лишь девчонки. — Он снова потер себе шею. — Да спасет меня Провидение. С ней я понимаю, на что еще способен. — Он рассмеялся и вытянул руки. — Если я когда и удалюсь на покой в гарем, то виновата будет Перрунд, но винить ее за это нельзя.

— Да, государь.

Они подошли к королевскому залу, где УрЛейн проводил ежедневные совещания по обстановке на театре военных действий. Из-за охраняемых стражниками двойных дверей он услышал голоса. УрЛейн повернулся к ДеВару.

— Следующие два колокола я проведу здесь, ДеВар.

ДеВар посмотрел на дверь, и на его лице появилось мучительное выражение, как у мальчика без гроша в кармане перед витриной кондитерской.

— Я считаю, что должен быть с вами во время этих совещаний, государь.

— Послушай, ДеВар, среди своих военных я в безопасности, а у дверей стоит усиленная охрана.

— Государь, вожди, погибшие от рук убийц, обычно считали себя в безопасности за мгновение до того, как это случилось.

— ДеВар, — с пониманием в голосе сказал УрЛейн. — Всем этим людям я могу доверить свою жизнь. Большую ее часть мы шли рука об руку. И уж некоторых из них я знаю дольше тебя. Им я могу доверять.

— Но, государь…

— А в твоем присутствии кое-кто из них чувствует себя неловко, — сказал УрЛейн, и в его голосе послышалась нетерпеливая нотка. — Они считают, что телохранитель не должен получать столько власти. Одно твое присутствие выводит их из себя. Им кажется, что в комнате становится темнее.

— Я надену шутовской колпак, чтобы их не смущать…

— Нет, — сказал ему УрЛейн и положил руку на плечо своего телохранителя. — Я тебе приказываю в течение двух ближайших колоколов развлекаться, как твоей душе угодно, а потом, когда мои генералы доложат, сколько еще городов они захватили со вчерашнего дня, возвращайся к исполнению своих обязанностей. — Он похлопал ДеВара по плечу. — Ступай. И если меня не будет здесь, когда вернешься, значит, я снова в гареме — устроил еще одну схватку с твоим противником. — Он ухмыльнулся ДеВару и сжал его локоть. — От всех этих разговоров о войне и победных сражениях у меня кровь прямо-таки приливает к члену!

Он оставил в коридоре ДеВара, который стоял, разглядывая плитки пола, и прошел в открывшуюся дверь. Дверь затворилась за ним, заглушив гомон, хлынувший было оттуда. Два стражника присоединились к своим товарищам по другую сторону двери.

Челюсти ДеВара двигались так, будто он что-то жевал, потом он сплюнул и пошел прочь.

Штукатур почти закончил ремонт Расписанной палаты. Он положил последний слой и теперь ждал, пока тот подсохнет, а сам тем временем, стоя на коленях на забрызганном белилами куске материи, обозревал свои инструменты и ведерки, пытаясь вспомнить, в каком порядке их собирают. Обычно эту работу делал его ученик, но сейчас пришлось работать одному, потому что задание было секретным.

Незапертая дверь палаты открылась, и показалась фигура облаченного в черное ДеВара, телохранителя протектора. Штукатур поймал взгляд, которым смерил его этот смуглолицый человек, и мороз подрал у него по коже. Да не допустит Провидение, чтобы его убили теперь, когда он закончил работу. Он знал, что работа эта секретна — за слоем штукатурки находилось тайное помещение, и сомнений не было: помещение это предназначалось для того, чтобы оттуда можно было вести наблюдение. Но неужели секрет таков, что его готовы убить, лишь бы он не проболтался? Штукатур и прежде производил кое-какие работы во дворце. Он был честен и язык держал за зубами. Они это знали. Они знали его. Его брат служил во дворцовой страже. Ему можно было доверять. Он никому ничего не расскажет. Он готов поклясться в этом своими детьми. Они не могут его убить. Не могут!

Штукатур съежился при приближении ДеВара. Меч телохранителя в черных ножнах раскачивался при ходьбе, с другой стороны на бедре висел длинный кинжал. Штукатур заглянул в лицо ДеВара, но увидел только холодное, пустое выражение, которое ужаснуло его даже сильнее, чем безжалостная свирепость лживой улыбки убийцы. Он попытался что-то сказать, но не смог. Он почувствовал, что еще немного, и содержимое его желудка выплеснется наружу.

ДеВар, казалось, едва замечал его. Он бросил на штукатура беглый взгляд, посмотрел на скрывавшую тайник новую перегородку — еще влажную, между других расписанных панелей похожую на обескровленное лицо между живыми и румяными, — потом прошел к небольшому возвышению. Штукатур, ощущая сухость во рту, развернулся на коленях, чтобы видеть ДеВара. Телохранитель потрогал подлокотник трона, стоявшего на возвышении, затем направился к панели на другой стороне комнаты, где и остановился. Панель представляла сцену в гареме — стилизованные изображения томных, пышногрудых женщин в откровенных нарядах: они возлежали, играя в разные игры или попивая вино из тонких бокалов.

Черная фигура застыла там на несколько мгновений, а когда ДеВар заговорил, штукатур вскочил на ноги.

— Ну что, эта панель закончена? — спросил ДеВар. Говорил он громко, голос эхом разносился по пустой комнате.

Штукатур сглотнул, сухо откашлялся и наконец смог выдавить из себя:

— Д-д-да, с-с-сударь. Худ-д-дожник может работать уже завтра, когда все высохнет.

Продолжая смотреть на полотно с гаремной сценой, телохранитель тем же глухим голосом сказал:

— Хорошо. — А потом неожиданно, без всякого замаха, одним сильнейшим ударом пробил правым кулаком панель, перед которой стоял.

Штукатурка с хрустом посыпалась на пол.

ДеВар постоял еще мгновение — кулак его утонул в панели с изображением гарема. Потом медленно вытащил руку из пробитого отверстия, и еще несколько кусков штукатурки с росписью упали на пол.

Штукатур трясся от страха. Ему хотелось бежать отсюда сломя голову, но его ноги словно приросли к полу. Он хотел закрыться руками, но руки словно приклеились к бокам.

ДеВар стоял, глядя на свою правую руку, потом принялся неторопливо отряхивать пыль с черной материи. Он поворотился на каблуках и быстро направился к двери, но, дойдя до нее, остановился и обернулся. Выражение безутешной нестерпимой муки на его лице стало еще очевиднее. Он посмотрел на только что разбитую им панель.

— Вот еще панель, которую нужно залатать. Вероятно, ее сломали еще раньше, верно?

Штукатур принялся отчаянно кивать головой.

— Да-да, конечно, сударь. Да, обязательно. Я уже и сам это заметил, раньше. Я займусь ею немедленно, сударь.

Телохранитель смерил штукатура взглядом.

— Хорошо. Стражник выпустит тебя.

Потом он вышел, дверь закрылась, щелкнул замок.