Книга: (На)следственные мероприятия
Назад: Интермедия
Дальше: Интермедия

Глава 2

16 августа

 

Морган Кейн
Ночь в компании с душем – лучше, чем просто бессонная ночь, если вы не можете лежать на одном месте больше четверти часа. Да и вообще лежать не можете. Я надеялся, что зуд и жжение к вечеру сойдут на нет, но скажите, когда мои надежды, даже самые скромные, имели обыкновение сбываться?
Хуже всего, что ощущения, не позволявшие надолго сомкнуть глаза, не кучковались в каком-то одном месте, а меланхолично путешествовали по мне. Вверх-вниз, вверх-вниз, изредка замирая как вкопанные, видимо, чтобы поразмыслить над дальнейшим маршрутом. Понятно, что это хулиганил пресловутый нейропроводящий гель биорезонансной системы, втиснутой в мое многострадальное тело. И возможно, он именно так и должен был себя вести, но… Понимание всех аспектов сложившейся ситуации облегчения конечно же не приносило. Снотворное я принимать даже не пытался: после реакции, возникшей у «абсолютно нейтрального вещества» с моим организмом, страшно было решиться на новый эксперимент.
Чем дольше человек остается без сна, тем мрачнее становится его сознание. Вот и я помрачнел примерно часам к трем ночи до такой степени, что вполне уже осознанно подошел к мысли наложить на себя руки и… Еще минут через двадцать осуществил задуманное. Без незапланированных синяков не обошлось, но на фоне моей нынешней веселенькой расцветки пара лиловатых пятен выглядела всего лишь этаким легким цветовым акцентом. А найденный выход из положения казался мне практически идеальным. Ровно до того момента, пока дверца душа не распахнулась, а следом не раздался истошный крик. И звук падения. Одного тела, довольно легкого. А чуть погодя в поле видимости моего взгляда вплыл очень тяжелый кулак.
– Ты что творишь, каналья?! Повеситься вздумал?!
Поскольку времени, потраченного на сон, явно оказалось недостаточно, соображал я медленно, и только наполовину удачная попытка нащупать ногами пол, а вернее, желание убраться подальше от разъяренного Диего, смогла прояснить обстановку. По крайней мере, напомнить моему все еще дремлющему сознанию о ночных делах.
Я потянул за страховочный конец паутины, которую соорудил по подобию парашютного ранца из подручных материалов, шлепнулся ступнями о мокрый пол и наконец-то смог из-под мышки верзилы разглядеть Брендона, хлопочущего на полу над инфантой, которая в данный момент явно пребывала в беспамятстве.
– Она же из-за тебя чуть не умерла!
Можно было возразить, что несколькими часами ранее моя жизнь рисковала расстаться со мной, но вместо этого я только молча смотрел, как Элисабет приводят в чувство, сажают на кушетку и закутывают в одеяло.
– Оденься хоть! – Мне в лицо полетели шорты.
– Не ругайтесь на него, – тихо попросила инфанта.
– Ругаться? Ругаться?! – снова вспылил Диего. – Да его убить мало!
– Но он же не хотел меня напугать?
– Может, он сначала сам скажет, чего хотел? – Теперь ко мне повернулись все трое, с настойчиво-вопросительными взглядами, живо напомнив этим…
Их было слишком много, похожих воспоминаний. Начиная колледжем и заканчивая совсем недавним прошлым. И каждый такой раз, каждый божий день я, запинаясь, краснея или бледнея, пытался объяснить смысл своих намерений, а главное, совершить то, что было намного труднее и практически никогда не заканчивалось успехом: понять, почему объективная реальность никогда не желает совпадать с моими планами на нее.
Ну вот что мне делать сейчас?! Снова начать извиняться? Посвятить инфанту в правила и устройства техники безопасности при выполнении внутриатмосферных полетов? Это было бы совсем глупо по двум причинам. Во-первых, незачем забивать девочке голову вещами, которые в течение ближайшей недели уж точно не пригодятся, а во-вторых…
Одна правда всегда тащит за собой другую. Расскажу подробности, сразу возникнет вопрос: откуда я их знаю? И даже если разбирательства не начнутся в ту же самую минуту, останется сомнение, подозрение, тревога… Да бог знает что еще! И главное, никакого доверия не будет. Правда, если возьму и совру, в будущем это тоже грозит мне отставкой от двора юной принцессы мафии.
Но, с другой стороны, разве я планировал оставаться здесь дольше, чем это предусмотрено приказом? Ни в коем случае. У меня своя инфанта имеется, и с характером куда более суровым. А с этой девочкой, насколько бы хорошей, красивой, чудесной она ни была, мне к алтарю не идти и детей не крестить. Одна маленькая ложь, две, три… Пусть даже сотня. Неважно. Меня ведь здесь не должны любить, верно? Нигде не должны любить, пусть мне иногда этого хочется до такой боли…
Итак, немножко неправды? Что ж, попробуем. Девочке, да и обоим ее спутникам нужен кто-то старший. Или правильнее будет, старшой? Тот, кого они слушали бы. Тот, кто руководил бы или хотя бы вдохновлял и направлял. Но, конечно, не в любимом стиле Барбары: «Встал и пошел! Выполнять!» Скорее в стиле моего отца.
Капля снисхождения, капля сочувствия, пять капель заботы, средней между отеческой и дружеской, три капли искреннего внимания к деталям, соль и перец по вкусу – вот и весь рецепт. Ах да, еще ни в коем случае нельзя показать союзнику (если, конечно, рассчитываешь на сотрудничество), что ты в чем-то определенном круче его. Ты просто – круче. Быстрее. Выше. Сильнее. И главное, тебе не нужно ничего никому доказывать. Ты уже все доказал. Себе в первую очередь. Как бы еще применить этот верный и действенный способ?
Хотя мне ведь даже не нужно стараться. Я действительно круче всех их, вместе взятых. Ну у кого, скажите, могла возникнуть аллергия на нейтральное во всех отношениях вещество, которое даже груднички могут безболезненно трогать, нюхать, глотать наконец? И кто, вместо того чтобы взывать к разуму и чувствам, грубо вторгся для начала в череп напарника, а потом и в хрупкий мир ювелирного салона? Вряд ли отец гордился бы мной в этом смысле. Да, вряд ли. Но попытка была? Будь здоров! Удачная? Э-э-э… Не самая провальная. Если формально подойти к выполнению приказа, и вовсе – предельно успешная. Так чего же я жду?
Выдох. Вдох. И в омут головой! Какая у нас лучшая атака на все времена? Правильно, нападение:
– Мои желания спрятаны в недрах самого надежного депозитария этой Вселенной: я могу их только продать, но не позволить выкрасть, а в плане платежеспособности, уж извините, никто в этой комнате на роль покупателя не подойдет. И потом, господа, и вы, сеньора миа… Вы с треском провалили проверку. Благодарите Святую Деву, что экзаменатором был я, а не тот увечный старик из парка.
– Какую еще проверку? – грозно сдвинул брови Диего.
– Тест моего собственного изобретения.
– Ах, так это ради него понадобилось лезть в петлю? – догадливо предположил Брендон.
– Петель было несколько, если вы не заметили. Ну да дело не в них…
Трудно чувствовать себя крутым, разгуливая в одних шортах, которые к тому же постоянно норовят сползти вниз. Кажется, что все только и делают, что смотрят, но не просто на твое ничем не защищенное тело, а вглубь его, туда, где прячется душа, трясущаяся от страха. От страха за совершенно чужих людей.
Меня, в случае чего, вытащат, можно даже не сомневаться. Хотя бы для того, чтобы тетушка, томно щуря глаза, зачитала перечень новых нелепых поручений, результаты которых ей так нравится получать в моем исполнении. А вот девочку вытаскивать никто не будет. Даже хуже: ее могут назначить на заклание еще до конца всех испытаний. Подгонят к городу войска раньше, чем намечено, соберут спецназ по провинциям, и никого не будет больше волновать судьба несчастной сироты, вся вина и беда которой состояли только в том, чтобы однажды почувствовать ответственность за других.
Я не смогу сделать из принцессы королеву в течение нескольких дней. Не по моим это силам. Но подвести инфанту к трону на самое близкое расстояние, какое только возможно… Почему бы и нет? С высоты больнее падать, не спорю, зато пока летишь, преисполняешься гордости от того, что все-таки сумел забраться наверх. И тогда каждая ступенька станет самой настоящей вершиной. Каждый пункт списка.
– Сеньора миа.
Она послушно подняла подбородок, как прилежная ученица.
– Вы должны раз и навсегда приказать себе привыкнуть к неожиданностям. – Особенно на те дни, пока я рядом. – Привыкнуть к тому, что они все равно будут случаться вне зависимости от вашего желания.
– Разве к такому можно привыкнуть? – хлопнули серебристые ресницы.
А я почем знаю? У меня эта привычка практически врожденная, а вот как все происходит у нормальных людей…
– Я не говорил о возможностях. Это нужно. Просто нужно. Даже если бы в душе на самом деле висел труп, это еще не повод терять сознание. Потому что в вашем случае потеря сознания – это потеря не вашего личного контроля, а контроля вообще. Что будут делать ваши люди? Защищать вас. Спасать. Прикрывать собой и все такое. Это хорошо. Нет, это замечательно! Но отступление без руководства куда опаснее, чем отчаянная атака во главе с беспечным сорванцом: она-то как раз вполне себе может получиться.
– Я не понимаю… – всхлипнула Элисабет.
Ну в точности Эд, когда слушает мои нотации! Настоящие, имею в виду, а не обычное ворчание. А чем можно поднять самооценку ребенка? Только одним: внушить, что возраст не помеха всем прочим достоинствам.
– Вы, сеньора миа – королева, святая дева и смысл жизни этих людей… Что-то не так, мистер Брендон? На вашем лице улыбка.
– Нет, ничего, ничего! – залопотал Ли, встретив угрюмый взгляд Диего.
– Тогда продолжаю. Итак, вы – то единственное, что должно оставаться живым, целым и невредимым. Но если тело можно защитить разными внешними способами, то с тем, что ранит ваше сердце, справитесь только вы сама. Со страхом, например. Со смертью близкого человека. С ненавистью и любовью наконец.
– С любовью? – переспросила инфанта. – Разве ее тоже нужно…
– Думаю, об этом пока рано говорить. Согласны? Или у вас уже есть…
– Никого у нее нет, – доложил телохранитель, и судя по тому, как он поспешил с ответом, но убрал недовольство из голоса, в нашем королевском доме все-таки назревала революция. Мирная.
– Это хорошо. То есть плохо, конечно, в общем, но сейчас и для всех нас – хорошо. Любовь оставим на потом. Сначала решим другие проблемы!
– Я не должна бояться?
– Вы можете делать все, что пожелаете. Вы же королева, помните об этом. Но поскольку у вас есть подданные… Да, пока маловато. Кстати, с увеличением количества степень ответственности обычно падает, так что в этом ваше нынешнее положение не слишком завидно.
– Я забочусь о… – Элисабет покраснела. – О своих подданных.
– Конечно! Даже не вздумайте думать иначе! И подданные заботятся о вас. Причем не меньше и не горячее. Но у них больше свободы в действиях. Должно быть больше свободы, иначе… Играть в куклы весело. Наверное. Но нерезультативно.
– Я же не запрещаю…
– И не надо пробовать. Вы должны излагать только свою волю, а уж наше дело ее исполнять как умеем. Это понятно?
– Не очень, – призналась инфанта.
– Попробуйте запомнить пока вот что, сеньора миа. Ради вас любой человек в этой комнате может совершить очень странный или очень опасный поступок, возможно, даже такой, который ударит вас больнее мачете. Но это будет всего лишь наше понимание вашей воли. Приказ мы исполним дословно, как только он будет отдан. А вот волю королевы мы проводим к разуму через наши сердца. Только так. И, значит, все, что сделаем, будет сделано с самыми чистыми помыслами и ради вашего блага.
– Но как это связано с…
– Мы беспрекословно принимаем вашу волю, вы – нашу службу. Самую неожиданную. Принимаете как должное. Всех остальных людей и их мозговых тараканов, пожалуйста, бойтесь, если пожелаете. Нас – не нужно.
– Значит, вы… – Она сделала шаг вперед, словно собиралась дотронуться до моего плеча, но донельзя кстати возникшая легкая судорога мышц, заставившая меня передернуть плечами, напомнила инфанте о соблюдении необходимой дистанции. – Вы не собирались…
Ну вот, теперь можно и вернуться к тому, с чего все началось. К объяснениям.
– Вешаться? Вообще-то я пытался поспать. И мне это даже удавалось, пока… Да, я, пожалуй, вполне выспался. И честно говоря, не отказался бы от завтрака, если в этом доме еще осталось съестное!
Они помолчали. Все трое. Девочка – явно напряженно вспоминая, что завалялось в холодильнике. Брендон – опасливо косясь в сторону телохранителя, поскольку хоть и разделял рвение своего товарища по несчастью, но вряд ли был настроен на активные боевые действия. Диего… На лице этого верзилы мысли читались с трудом. Но именно их нехватка, похоже, и породила следующее заключение:
– Я думаю, нам всем стоит послушать этого человека.
И они послушали. Хотя пришлось приложить несколько больше усилий, чем я предполагал, чтобы внушить троице очень простую мысль о белой вороне, каковой мне приходилось выглядеть сейчас в любом уголке столицы. Может, где-то и существовал квартал или резервация, населенная исключительно индейцами в боевой раскраске, но она явно не годилась для осуществления следующего пункта по списку, а именно: промышленного шпионажа.

 

Каковы из себя должны быть шпионы? Либо шикарно-ослепительны, чтобы слепить всем глаза своим блеском, либо незаметны даже при прямом и очень внимательном взгляде. Я сейчас не подходил ни под первую категорию, ни под вторую. Элисабет, впрочем, тоже. Из Диего и Брендона можно было, при определенном старании, изобразить что-нибудь пригодное для дела, но, прежде чем начинать сражение, всегда неплохо определиться, на каком поле оно будет происходить. Поэтому сразу после раннего завтрака мы отправились туда, где промышленных секретов было пруд пруди. В Малый Сити.
Я уже посещал его пару раз, последний – совсем недавно, в компании Амано, но как это обычно бывает, все бегом да бегом, не поднимая взгляда от протоколов… А тут выдалась возможность постоять на месте и полюбоваться лабиринтами из стекла, стали и бетона, поднимающимися на невероятную высоту. Центральный Сити, конечно, впечатляет непосвященного больше, но именно здесь, между биржевыми сводками, акциями, облигациями, бизнес-планами, прочими бумажками, стоящими невероятных денег, и обычной жизнью расстояние было минимальным: в одном и том же кафе могли сидеть за соседними столиками офисные труженики и мамаша, выгуливающая ребенка в последние деньки перед школой.
Кстати о кафе. Улицы постепенно наполнялись народом, все-таки время рабочее, десятый час пробил, и любопытно-настороженных взглядов в мою сторону начинало становиться все больше. Элисабет вместе с телохранителем обшаривала близлежащий бизнес-центр на предмет будущей кражи, Брендон искал удачи по более широкому периметру, а я вынужден был оставаться примерно на одном и том же месте, чтобы избежать возникновения незапланированных конвульсий. А заодно изо всех сил старался верить, что обещанные пятьсот метров таковыми и окажутся.
Уповая на то, что выбранное заведение общественного питания окажется в радиусе моей относительной свободы, а горсти монет, любезно одолженной Диего, хватит хотя бы на стакан воды, я шагнул в полосу мягкого света под замечательно сладким названием «Медовая вишенка». И конечно, сразу понял, что попал не по адресу: крохотный зал был битком набит красотками.
Какой работой они занимались, можно было даже не спрашивать. Безумно длинные ноги, безумно большие глаза, безумно яркие наряды – модели, одним словом. Причем модели, вышедшие на тропу войны за работодателя. Ну как же я мог забыть, что тут поблизости куча всевозможных дизайнерских мастерских, модельных агентств, домов моды! Одна «Колыбель» чего стоит! И вот все эти девицы, расфуфыренные в пух энд прах, как по команде, повернули взгляды в мою сторону…
Думаю, Амано сошел бы с ума от счастья, окажись на моем месте в эту минуту. Морган Кейн тоже сошел бы с ума, правда, совсем по другой причине. От стыда, к примеру. Но колокольчиками под дверью «Вишенки» прозвенел не тот и не другой, а некто по имени Дэниел Уоллес.
Некто… А кто в самом-то деле?
Каким должен быть человек, рискнувший войти в гламурный цветник, прямо скажем, находясь не в самом парадном виде?
Хотя почему не в парадном? Другого у меня точно нет. Да и ни у кого во всем Сити ничего похожего не имеется. И если уж я здесь появился, то, наверное, не просто так, а потому что мне это было нужно. Да, именно! Нужно, и все. А значит, какое мне дело до чужих взглядов и мнений?
Десяток шагов к барной стойке показался мне самой длинной полосой препятствий в моей жизни. Особенно трудно было делать вид, что вроде бы смотришь в ответ на каждую из любопытствующих сорок, но на самом деле только скользишь глазами мимо. И плотно сжатые губы скривились от напряжения, сооружая у меня на лице, даже боюсь представить, какую гримасу. Впрочем, бармен, на которого я посмотрел вполне прямо, хотя и из-под полей кожаной шляпы, заученно улыбнулся:
– Изволите сделать заказ?
Вот это было настоящей победой. Хоть первой, хоть последней: Моргана здесь даже не заметили бы, не говоря уже о том, чтобы сделать первый шаг навстречу клиенту.
– Кофе.
– Черный? – уточнил бармен.
Вместо ответа я попробовал улыбнуться. Не разжимая губ, так, что при желании моя гримаса могла бы сойти за что угодно, кроме улыбки.
– Может быть, мистер желает чего-нибудь покрепче?
Я незаметно скосил глаза на доску с ценниками. Рюмка коньяка мне бы точно не помешала, но ее стоимость в мой бюджет, увы, не укладывалась. С другой стороны, раз уж мне было сделано подобное предложение, значит, меня посчитали человеком, достойным услужливо поднесенной выпивки, и этот успех срочно нужно было закреплять.
– Крепкие напитки с утра? – не сдерживая хрипотцу в голосе, пренебрежительно переспросил я. – Дурное предложение. Если мужчина хочет опьянеть, ему довольно всего лишь общества красивой женщины.
Слова обычно рекомендуется подкреплять жестами, для пущего эффекта, поэтому мой поворот в сторону клумбы… то есть столика с моделями, оказался очень кстати. В целях достижения успеха. Причем гораздо большего, чем был мне нужен. А когда девушки в мгновение ока окружили меня, пугаться было уже поздно.
– И часто вы так пьянеете? – томно протянула мулатка, оказавшаяся прямо передо мной.
Да каждый божий день, потому что напарник не пропускает мимо себя ни одну красивую юбку. То есть ее содержимое, конечно.
– Возможности не упускаю.
– И насколько вы ловки? – шепнула на ухо ее более светлокожая подруга.
– Жалоб пока не поступало.
И в самом деле ведь никто не жаловался. Некому пока что это делать.
– Значит, в вашей книге жалоб и предложений найдется чистая страничка?
О, это уже кто-то третий облокотился о мою спину.
– И не одна…
Если до этого момента я удерживал чашку с кофе в пальцах хоть и с трудом, но вполне уверенно, то, когда в дверях раздался знакомый визгливый голосок, пришлось сделать над собой еще более невероятное усилие: поставить посуду на стол. Хотя бы потому, что явление месье Дюпре освежило в моей памяти кучу не самых приятных моментов.
– Мотыльки мои! Где вы? Ау-у-у!
Судя по лицам девушек, явление босса никого не обрадовало. Даже бармен, как мне показалось, досадливо вздохнул. Впрочем, оно и понятно: выручка за низкокалорийные напитки и фруктовые салаты идет в минуты модельного отдыха, а не труда.
– Стрекозоньки-и-и!
Чем-то они и впрямь ведь были похожи на насекомых. Например, тем, как споро и быстро облепили меня. А вот отлепляться спешить не стали, и мулатка, первой подкатившая ко мне, вздохнула:
– Ну вот, сейчас опять начнутся напрасные поиски вдохновения…
Я чуть было не спросил про ложку. Слава богу, не успел: модельер добрался до нашей тесной компании быстрее, чем слова до моего языка.
– Пчелки мои, кто разрешил вам покинуть улей?
– Месье, мы всего лишь вышли подышать немного свежим…
– Свежим кофе? – потянул ноздрями Дюпре в сторону моей чашки. – Надышались? Тогда марш-марш на свои места! Вас ждет работа!
– К вам вернулась муза? – попробовали девочки подлизаться к начальнику, за что были вознаграждены патетически возведенными к потолку очами и трагической миной, растянутой через все круглое лицо коротышки.
– О нет, моя драгоценная все еще бродит… Там, куда ее прогнал этот жуткий, этот мерзкий, этот совершенно отвратительно одетый…
Я снова поднес чашку к губам. Отчасти чтобы прикрыть улыбку, отчасти пряча виноватый взгляд. Мало было шансов на то, что мое «действие по обстановке» сказалось на простое модельера и модельного дома пагубнее, чем потеря любимой кофейной ложки, но я все равно чувствовал себя немного в ответе за человека, похоже искренне страдающего от внезапного перерыва в любимой работе. Утешить бы его хоть как-нибудь…
– Женщина всегда уходит по собственной воле. Да и возвращается, лишь когда ей этого захочется.
Месье Дюпре застыл, по-прежнему глядя в потолок, но теперь уже явно прислушиваясь больше к окружающему миру, а не к своему горю.
– И если ваша женщина своенравна хотя бы на сотую долю в той же степени, что моя тетушка, на ожидание может понадобиться целая вечность. Или всего пять минут.
Это я лично наблюдал в исполнении Барбары. Неоднократно, хотя быть поверенным в любовных делах родственной начальницы не имел ни малейшего желания. Само собой выходило как-то. Заодно у тети всегда имелось под рукой удобное объяснение для любого разрыва отношений. Какое? «Во всем виноват племянник».
Модельер повернул голову. Ко мне. Правда, пока только на десять градусов.
– А еще ни одна женщина не придет туда, где ее не ждет роскошная встреча. Вот вы тщательно подготовились к самому волнительному моменту своей жизни?
Новое движение шеи, короткое и нервное, а глаза скашиваются настолько, насколько это возможно, исходя из особенностей строения человеческого черепа, и осматривают меня с ног до головы.
– О чем вы только что говорили?
Дюпре выгнулся дугой и теперь смотрел на меня снизу вверх, откуда-то из-под подбородка. Моего.
– О женщине. О чем еще может говорить и думать мужчина? Если он, конечно, имеет право носить это гордое имя.
– О женщине… – повторил коротышка, уже просто неприлично поедая меня глазами. – Кажется, еще было что-то о встрече, которая…
– Состоится в любую минуту. – Я чуть наклонился, в свою очередь глядя на модельера в упор.
– В любую минуту… – прошептал тот, повторяя мои слова, а мгновение спустя взвизгнул: – Да, именно в любую минуту!
Ни я, ни девочки от этой писклявой сирены не подскочили: у моделей, скорее всего, была уже выработана стойкая привычка к капризам босса, а мне при всем желании не удалось бы и шевельнуться под грузом по меньшей мере пяти тел, нависающих со всех сторон.
– В любую минуту… Мотыльки мои! Можете лететь сегодня по домам! За счет фирмы: я все оплачу! А ну брысь отсюда! Немедленно!
Когда пространство вокруг меня расчистилось, совершился новый осмотр, еще более тщательный, хотя уже и порядочно затуманенным глазом. А сразу после этой процедуры последовало предложение. В каком-то смысле даже непристойное:
– Помогите мне вернуть мою музу! У вас получится, я чувствую!
Ну вот, за что боролся, на то и напоролся. Вину почувствовал перед человеком? А теперь что чувствуешь, Морган Кейн?
– И где вы намерены раскинуть силки?
– В моем офисе, в «Колыбели». Немедленно!
Нет, второй раз я его обидеть не смогу. Лимит вынужденных глупостей исчерпан.
– Пожалуй, я загляну к вам. Но не сию минуту… Видите ли, у меня, в отличие от вас, муза уже имеется, и я не хочу надолго оставлять ее без присмотра.
– Берите с собой! – щедро разрешил месье Дюпре. – Так я жду?
– И ваши ожидания не будут долгими, – пообещал я.

 

Криминальная психология помимо всего прочего основывается на том противоречивом и все же постоянно находящем фактическое подтверждение положении, что каждый преступник однажды возвращается на место своего преступления. Почему так происходит? Причины выдвигаются на любой вкус. Тут и чувство вины, и желание вновь пережить сладкие ощущения совершенного правонарушения, и попытка воскресить в памяти ту первую волну адреналина, и… Но почему-то все стараются вести себя предельно уклончиво, когда речь заходит о жертве. Так вот, ответственно заявляю: жертва зачастую сама виновата в повторении одного и того же. Как в моем случае.
Я бы ни за что не переступил больше порог этого злачного модного предприятия! Даже терзаясь глубочайшими муками совести. А меня снова взяли за шкирку и потащили… И добро бы это делал напарник, так нет, совершенно незнакомый со мной человек. Или все-таки знакомый? Интересно, совместное разлитие крюшона можно считать брудершафтом?
– Я не могу отпустить сеньору туда одну, – хмуро заявил Диего.
– Она не одна пойдет, не надейся. Только в компании со мной.
– Это все равно что одна.
Телохранитель был непреклонен, и я вполне его понимал: действительно, в случае необходимости могу поработать только живым щитом. Вернее, полуживым.
– Вряд ли мне может что-то угрожать в этом доме, – возразила Элисабет, правда с определенным сомнением поглядывая на претенциозный особняк.
– Конечно! Модельеры, они… Безобидны, как дети.
Видимо, в моем голосе тоже не прозвучало достаточно уверенности, потому что взгляд Диего стал еще мрачнее.
– В общем, так. Мне нужно туда зайти. Обещал. И если не хотите, чтобы до последнего этажа доехал мой хладный труп…
– Это надолго?
– Что? Поездка на лифте?
– Выполнение твоего обещания!
– Надеюсь, что… Нет, точно ненадолго!
Долго меня модельер не выдержит. Меня никто долго не выдерживает, даже Амано – не дольше рабочей смены.
– Не волнуйся! – Элисабет встала на цыпочки и чмокнула телохранителя в щеку. – Кому я нужна?
Единственно возможный ответ отчетливо читался в карих глазах, но девочка предпочла его не заметить. Повернулась ко мне и спросила:
– Идем?
Охранники на входе и в холле были предупреждены, по крайней мере, на мой счет, ну а скромно и скучно одетая школьница подозрений не вызывала по определению. Разве только могло возникнуть некоторое удивление, что идем мы с ней не под ручку, а выдерживаем дистанцию.
Если визит в Мекку моды ничуть не вдохновил инфанту, то лифт покорил воображение мгновенно и навсегда: девочка приникла к прозрачной стене и на всем протяжении подъема не отрываясь смотрела на город. Широко распахнутыми глазами, как можно было видеть в стеклянном отражении. И даже выходить долго не хотела: наверняка можно было спокойно оставить ее кататься вверх-вниз, не беспокоясь, что Элисабет заскучает. Я бы так и поступил, но кофейное знакомство со стаей моделей заставило меня передумать и категорически настоять на том, чтобы моя спутница следовала за мной. Под аккомпанемент раскидайчика, снующего из моей ладони к полу и обратно, потому что после гигантского душевного напряжения в кафе тремор навалился на меня по полной.
По сравнению со вчерашним днем огромный зал не претерпел больших изменений: исчезли только люди, но не беспорядок. И тем не менее почему-то именно сейчас на руинах незавершенных работ и останках бесплодных попыток коротышка, вершащий моду в Галактике, выглядел настоящим властителем своего мира. Хотя, к счастью, и не настолько энергичным, как в прошлый раз. Впрочем, увидев меня, он воодушевился заново:
– Проходите! Проходите сюда!
Элисабет тоже не осталась обделенной вниманием модельера, причем за такие чересчур внимательные взгляды Диего, отправься он все-таки с нами, непременно украсил бы физиономию месье Дюпре модным во все времена фиолетово-синим аксессуаром.
– Интересно… Очень интересно…
Коротышка обошел девочку по кругу, сначала большому, потом малому. Отдалился, задумчиво сложив руки на груди. Покусал новомодный карандаш-хамелеон (удобная штука для рисовальщиков – можно ежесекундно менять толщину линии, фактуру и цвет, как душе заблагорассудится), присел за стол, взметнув в воздух тучу испорченных листков бумаги, затих на несколько минут, поочередно разглядывая то меня, то инфанту, а потом горестно откинулся на спинку кресла.
– Нет, нет… Не то… Не хватает… Должно обязательно быть что-то еще…
Не представляю, о чем он бурчал, запустив пальцы в свои белесые вихры, но муза, как видно, и впрямь вдруг решила вернуться к своему обожаемому модельеру, потому что, когда створки лифта вновь разъехались в стороны, являя нашему всеобщему вниманию новое действующее лицо незапланированного спектакля, месье Дюпре аж подскочил на месте. Да, реально подскочил. На метр как минимум. И истошно завопил:
– Вот оно!
Хотя вновь прибывшая персона оказалась вовсе не среднего рода, а очень даже мужского.

 

Амано Сэна
Все женщины любят детей, даже те, в характере которых ни с первого, ни со второго взгляда не заподозришь присутствие материнских черт. Но мне-то не нужно было гадать почем зря: нежное отношение Барбары к Адвенте Кейн было заметно невооруженным глазом с первой их встречи. Вероятнее всего, сказалось по каким-то причинам неосуществленное желание завести своего собственного ребенка, а может, все-таки тетушка начала испытывать угрызения совести по поводу своего отношения к племяннику. Не, первое выглядит более правдоподобно: я бы на ее месте Моргана тоже время от времени… Скажем так, приводил в чувство.
Завтрак выдался совсем не плотным, поскольку в квартире Кейна продукты питания были гостями редкими и недолгими, посылать ребенка с утра в магазин граничило бы с уголовно наказуемым преступлением, а самому отрываться от дивана не хотелось категорически. До того момента, пока солнечный свет не ворвался в окна, лишенные занавесок. Я мысленно пообещал напарнику семь египетских и десяток японских казней за такое пренебрежение к дизайну интерьера, но открывать глаза все-таки пришлось.
Эд оказалась еще более талантливым ребенком, чем мне представлялось ранее: поняла и приняла все инструкции с полуслова. Честно говоря, это меня даже несколько обеспокоило. В смысле возможных будущих трудностей Моргана. С такими способностями дочурке даже не придется сильно утруждаться, чтобы заводить кавалеров прямо под носом у папочки, и дедушкой ему удастся стать еще легче и ненавязчивее, чем отцом. Но пока романы и амуры маячили перед рыжей проказницей лишь в туманной перспективе, грех было не воспользоваться тем, что судьба сама послала мне в руки.
Естественно, выкатиться на лимузине ни к главному, ни к черному входу Управления я не мог, поэтому пришлось оставить машинку на стоянке в паре кварталов от места работы. Эд отнеслась к пешей прогулке понимающе, хотя и пообещала получить свое за упущенную возможность выпорхнуть из шикарного кара перед кучей зевак. Растет девочка, однако. Возможность показать себя в лучшем свете не упустит, это точно. Ее бы хватку да поделить на двоих… Эх, мечты напрасные, напрасные мечты!
Расчет был гениально прост. Если Барбара избавилась от всех своих подчиненных одним махом, значит, и сама она не слишком расположена к работе, хоть полевой, хоть кабинетной, а потому отвлекающий маневр в лице Адвенты должен был сработать на сто десять процентов. Так и получилось. Ребенок не задержался в святая святых дольше пяти минут, а потом счастливая парочка удалилась. Нет, и правда счастливая: в кои-то веки полковник фон Хайст выглядела заботливой няней, а не полководцем, ну а Морганова дочурка просто-таки пыжилась от гордости за исполняемую миссию.
Конечно, всей правды я ей не сказал. Впрочем, Эд было достаточно только того основания, что ее усилия помогут папе. А вот в чем именно, я и сам пока не мог себе представить. По крайней мере, уже вскрывая дверь кабинета, все еще не знал, куда бежать и за что хвататься.
В утилитарно безликом и слегка помятом костюме нашлось свое преимущество: большинство людей, попавшихся мне навстречу по дороге к обители Барбары, не стали провожать меня взглядом. Потому что даже не встретили. И самое любопытное, среди них оказалась парочка вполне близких знакомых. Что же получается, несвежая одежда и не очень свежий вид способны отпугнуть от вас даже лояльно настроенных людей? Интересно, какие же тогда ощущения испытывает Морган, когда при его появлении в коридоре наши местные шутники начинают показательно прятаться по углам?
Замок поддался сравнительно легко. Сравнительно – потому что у меня дрожали пальцы. Скажете от страха? За кого вы меня принимаете?! От предвкушения. От азартного желания быть застигнутым на месте преступления и совершить блистательный побег у всех на виду. Ну или что-то в таком роде. Хотя… Нет, я не побежал бы, хоть не вовремя явилась бы сама хозяйка кабинета, потому что был намерен идти до конца. Не знаю, во сне эта идея посетила мою голову или еще до того, как я провалился в сон, но факт оставался фактом: поутру никаких решений принимать уже не было необходимости.
Есть люди-жаворонки, есть совы. Есть те, кто любит пускать все на самотек и с замиранием сердца ждать результата, а есть те, кто вколачивает реальную жизнь в рамки строгого последовательного плана. Так вот, я принадлежал как раз к последним. Примерно со времен аварии, сделавшей меня вдовцом. Наверное, со стороны людям казалось иначе, но тем не менее моя жизнь с тех пор была подчинена одному и тому же распорядку, в котором существенное место отводилось бесцельным блужданиям от одного мимолетного занятия к другому. Служба. Усеченный ввиду частого отсутствия родителей вариант семьи. А между ними…
Никаких привязанностей. Никакого смысла. Сначала это было примитивным страхом. Приблизиться к кому-то, чтобы снова потерять? Ни за что на свете! Потом стало привычкой. Это ведь так приятно – не задерживаться нигде больше чем на мгновение, лететь, расправив крылья широко-широко, лететь все дальше и дальше… К горизонту, которого нет.
Собственно, его не было и сейчас. Горизонта. Зато имелась вполне определенная цель.
Обстановка кабинета Барбары менялась не слишком часто. В конце концов, это нашу комнату можно было просто перекрашивать раз в полгода: никакие дизайнерские изыски не выдерживали энтузиазма работников. Двух, кстати, а не одного, как можно было бы подумать, потому что частенько Джей не хуже Моргана норовил нанести урон мебели. В перманентном процессе излияния чувств, так сказать. Так что мы обходились стандартными предметами обихода, оптово закупаемыми Управлением. Полковник фон Хайст могла позволить себе значительно большее и, что неудивительно, позволяла.
С последнего моего визита, впрочем, изменения все же произошли, и заключались они в бумагах, живописно покрывающих огромный письменный стол. Обычно Барбара не оставляла на виду никаких вещей, способных стать уликами, а сейчас я смотрел и не верил собственным глазам: по столешнице красного дерева были самым натуральным образом раскиданы листки, покрытые… Ну да, записями. Вернее, одной и той же записью. Белые, зеленые, розовые, фиолетовые, все они были исчирканы словом «enfant». «Ребенок».
Если бы записи появились во время посещения кабинета Адвентой, я бы ничуть не удивился, но за столь короткое время испортить такое количество бумаги просто нереально, значит, полковник трудилась не только сегодня, а и накануне. Вот только о ком же шла речь? Какое дитя занимало ее думы так плотно, что рука Барбары неустанно выводила одно-единственное слово?
Я присмотрелся к бумагам еще раз, и удача мне улыбнулась. А может, скорчила рожу: на сравнительно свежем листке одно слово удачно дополнялось другим.
Enfant terrible. «Ужасный ребенок».
Вот это словосочетание совершенно точно относилось на счет Моргана, можно было даже не сомневаться! Но все остальное… Объяснение напросилось само собой и очень мне не понравилось.
Похоже, Барбара была всерьез обеспокоена тем, что происходит с ее племянником, и наверняка портила бумагу, одновременно разговаривая по комму со всеми, кто мог пролить свет на местонахождение или действия капитана Кейна. Что же такое он ухитрился сотворить на этот раз? И неужели причиной очередного «нервного срыва» действительно стал я?!
Впору было плюхнуться в кресло, поскольку коленки предательски ослабели на несколько секунд. Остановило меня только осознание того, что моя пятая точка оставит на сиденье ямки, вряд ли гармонирующие с формами полковника, и тогда вторжение в кабинет не пройдет бесследно. Например, возникнет весомый повод ознакомиться с материалами системы наблюдения. Никто ведь обычно не начинает свой день с просмотра отчетов о состоянии сигнализации, верно?
Ребенок… Ну да, конечно, ребенок! Вчерашний день Моргана отмечен поступками на уровне детского сада, даже не школы. Но наделал-то он дел, какие не каждому взрослому по плечу. Взять хотя бы давешнее разлитие цветных напитков!
Запищал комм. Отвечать на вызов прямо в кабинете было верхом беспечности, но, поскольку на экране высветилось имя Тамико, любое промедление могло стать смерти подобно.
– Как проходит поездка? Всех бизнес-партнеров поприветствовала?
Однако моя попытка показаться любезным и искренним родственником потерпела крах: лицо сестры выглядело так, будто этих самых партнеров она сегодня утром похоронила. Всех. По очереди. Одного за другим.
– Амано! – О, это не человеческий голос, а скорее рычание тигрицы. – Что ты натворил?
Я окинул окрестности растерянным взглядом и совершенно честно признался:
– Проникновение со взломом. Но это еще придется доказывать.
– Мне все равно, чем ты занимаешься в рабочее время, особенно вместе со своим отмороженным напарником! Что за представление ты устроил перед дедом?!
– Перед каким еще дедом? Я никогда не обижаю детей, стариков и женщин.
– Перед нашим дедом! – Тамико почти взвыла.
А, понятно. Дедуля наябедничал. А мог бы и промолчать, кстати. В полном соответствии с традициями и ради сохранения лица.
– Что он тебе наговорил?
– Наговорил? Да я еле вытянула из него два слова! Нет, три: «Амано оставил дом». Как это понимать?!
– Оставил. В дедушкино распоряжение. Это тоже преступление?
– Ты помнишь, о чем я тебя просила?
Не очень ясно. А после вчерашнего вечера и вовсе забыл.
– Тами, я…
– Я всего лишь просила тебя побыть хозяином. Ты понимаешь, что это означает?
Ну хозяином я быть и не переставал. Если, конечно, дедуля не успел проиграть дом в кости или подарить молодой любовнице.
– Я собирался принять гостя, как полагается. Правда, собирался. Но сначала возникло сотрясение мозга, а потом…
– Сотрясение у тебя еще не раз повторится, не переживай! – пообещала сестра. – Ты ложился в больницу?
– Нет. Поехал встречать дедушку.
– Слава ками! Хоть что-то ты сделал.
– И даже привез его домой. Это уже после мы… э-э-э, повздорили.
Спелые сливы глаз Тамико тревожно съежились:
– Повздорили?
– Ну да. Немного. Не сошлись во взглядах на семейные ценности.
– Амано, да что ты ему сказал?!
– То, что должен был. Он неприлично отозвался… намекнул на принадлежность мамы к другой расе.
– Понятно, – вздохнула сестра. – Надо было догадаться. Ты же совершенно не понимаешь тонкого юмора.
– Юмора? – взорвался я. – Что-то мне смешно не было! И Эд – тоже.
– Там еще находилась и Адвента? Откуда?
– Морган… Да, знаю наперед, что ты скажешь! Можешь поберечь наше общее время. Так вот, ему нужно было уехать, и он попросил меня позаботиться о девочке. Пару дней… И я решил, что ей лучше всего ночевать у нас дома. А дед… В общем, ему это не понравилось.
Тамико поджала губы и замолчала. Почти скорбно.
– Я извинюсь перед ним. Хочешь, прямо сейчас пойду и извинюсь?
– Но домой не вернешься?
Я вздохнул:
– Нет.
В динамиках комма снова установилось напряженное молчание.
– Тами, я хотел сделать все как нужно. Правда!
– Но виноват, как всегда, оказался кто-то другой? Тебе пора повзрослеть, Амано. Стать человеком, который отвечает за свои слова и поступки.
И она прервала вызов. Резко, властно, в своей излюбленной вице-президентской манере. А мне от разговора остался только странный осадок, горчащий на языке.
Что сестра хотела всем этим сказать? Ее разозлило мое поведение? Если да, то не в первый раз. И не в последний, как полагаю. Но что-то незаметно было злости ни в голосе Тамико, ни в блеске ее глаз, ни в подрагивающих губах. Она расстроилась, вне всякого сомнения. Даже отчаялась.
Отчаялась?!
Мысленно подсчитывая, сколько кредитов с меня снимут за межпланетные переговоры, я набрал номер и нажал клавишу вызова. Ответили не сразу, а когда экран все же озарился светом, лицо сестры выглядело именно так, как я и боялся.
– Ты плакала?
– Нет, играла в гольф!
– Тами, что случилось?
– Дурак… Ну какой же ты дурак… – еще чуть-чуть, и казалось, она зарыдает в голос.
– Тами!
– Это был шанс, понимаешь? Шанс объединить семью. Заново. И ты его…
Она махнула рукой, экран погас, и когда я попытался повторить вызов, коммуникационная сеть злорадно сообщила: «Абонент не отвечает».

 

Я отъехал от края тротуара только когда гудки машин, которым мой лимузин мешал припарковаться либо покинуть парковку, слились в единый недовольный стон.
Должно быть, сотрясение все же было. Настоящее. Иначе почему я не могу почувствовать подвох в дедулином поведении? Ведь нет ничего проще, чем устроить ссору на пустом месте, но мастерство примерного семьянина в том и состоит, чтобы избегать появления любых неоднозначных ситуаций, а если уж недоглядел, то всеми силами удерживать равновесие. Правда, я бы…
А если бы Тамико разъяснила мне все раньше? Если бы сказала прямо, что мои вспышки гнева убьют надежды отца на возвращение в лоно семьи? На все наше возвращение? Что бы я делал тогда? Вежливо попросил Эд уйти, оставив на произвол судьбы? Точно так же, как и Мо?
Все-таки пребывание за рулем дисциплинирует. Будь я сейчас пешеходом, судорожно остановился бы посреди… Того пространства, которое пересекал. И непременно попал бы под машину. А так скорее чуть не попали под меня. То есть под лимузин. Я выслушал еще одну трель со стороны возмущенных соучастников дорожного движения, свернул на первом же повороте и медленно пополз по проулку.
Подумать только, вчерашний день сплошь состоял из ошибок: из того, что я не увидел, не услышал, не понял, не почувствовал… Всего лишь день, а какой эффект! Можно еще поспорить, кто у нас в Отделе ходячее несчастье. Если будет с кем.
Стоянка за «Колыбелью моды» была рассчитана на машины и куда более громоздкие, чем прокатная, так что я без всякого труда нашел свободное местечко, припарковался и, что самое замечательное, получил возможность войти в особняк не через парадный вход, а через служебный, поэтому мой вид, вполне напоминающий фирменный стиль наемного водителя, вызвал у охранника только молчаливый вопрос.
– К месье. За материалами, – небрежно пояснил я, делая вид, как будто бывал здесь уже не раз.
Собственно, бывал же. Намедни. Поэтому нашел путь к лифту быстро и уверенно, хотя идти пришлось через целый полупрозрачный стеклянный лабиринт. Это убедило местного стража покоя в моей осведомленности и причастности к делам фирмы надежнее предъявленных документов. В конце концов, любые бумаги можно подделать, а знание местности либо имеется, либо нет.
Значит, оцепление уже снято полностью? Что-то слишком быстро справились. Или взяли показания – и оревуар? А как же знаменитая ложечка, дарующая модельеру вдохновение? Незаметно, чтобы на улице и в холле кипела жизнь. Где нескончаемые свертки с тканями, лентами, нитками и прочей мишурой? Где расторопные закройщицы и портнихи? Где, скажите, те красавицы, чьи прекрасные тела должны служить фоном для…
Двери лифта разъехались в стороны, открывая и мне доступ к телу. Но тел почему-то оказалось значительно больше, чем одно, коротенькое, нескладненькое, зато сверх меры энергич…
– Вот оно!
Никогда бы не подумал, что внутренних сил организма достаточно для левитации, пусть и совсем недолгой, но месье Дюпре с блеском опроверг мои представления о силе тяжести. А после невероятного прыжка совершил не менее невероятный рывок в мою сторону, правда, остановился на двух третях пути, чем оказал мне огромное одолжение. Какое? Не вынудил пятиться обратно в лифт, подальше от сгустка дизайнерской энергии.
– Идите сюда! Ну идите же! – призывно замахал он руками, приглашая присоединиться к обществу, которое даже со скидкой на хозяина дома выглядело странновато.
Во-первых, что здесь делала школьница? Да, именно девочка-подросток, а не молодящаяся взрослая девица, ради смеха или удовольствия, причем не своего, надевшая платье старшеклассницы. Миленькая, не спорю. Жаль, что какая-то то ли испуганная, то ли обеспокоенная, и явно не проблемами модного дома. Но этот «цветочек» был понятен и объясним, пусть с большой натяжкой. А вот ее спутник… Не знаю, почему я сразу же так подумал, ведь они стояли не рядом друг с другом, а на почтительном расстоянии. Впрочем, мне на месте девочки, возможно, тоже захотелось бы отодвинуться подальше. Нет, точно бы захотелось!
Если судить объективно, парень не представлял собой что-то сверхвыдающееся. Средний рост, среднее телосложение. Мышцы есть, но не такие, что заставляют кожу лопаться, а противников – дрожать от страха. Хотя любыми подручными средствами можно распорядиться весьма грамотно, если приложить немного смекалки и умения. А первое у него точно имелось, потому что прямо с порога, с расстояния, которое не позволяло рассмотреть детали вроде цвета глаз или рисунка на медальоне посреди голой груди, незнакомец заявлял всем своим видом: «Не подходи. Или пеняй на себя».
Признаться, я и сам в юности подумывал о том, чтобы подчеркнуть собственные внутренние и внешние качества каким-нибудь изящным тату. Конечно, временным: я же не идиот, чтобы оставлять неизгладимый след где-то, кроме женских сердец! Но так и не решился, хотя никто из моего окружения – ни родители, ни сестра – не заявлял прямо или косвенно, что будет раздосадован моим поступком. А вот тот, кто смотрел на меня сейчас не отрывая взгляда, явно оказался смелее тогдашнего Амано, а может, и сегодняшнего. И намного.
Этот рисунок не мог быть временным: ни у кого не хватило бы терпения раз за разом его обновлять. Причудливо изгибающиеся, перекрещивающиеся, обвивающие друг друга лианы змеились по коже парня снизу вверх и сверху вниз. Видимо, с пяток до макушки, которую я не видел ввиду наличия головного убора, тоже, кстати, примечательного.
Он вообще был одет странно, этот человек. Так, как будто не просто знал, что обязательно вызовет любопытство у наблюдателей, а даже бросал им вызов. Мол, попробуйте спросите, а я еще подумаю, отвечать вам или нет. Желтая жилетка из разномастных кусков кожи, кожаная же шляпа, за ленту которой были заткнуты зубы какого-то животного, штаны, отдаленно напоминающие шорты армейского образца, и каким-то чудом затесавшиеся в компанию мокасины. Верх и низ друг с другом не сочетались никоим образом, вся одежда целиком дико контрастировала с татуированным телом парня, но, как ни странно, все казалось присутствующим точно на своих местах, тогда как у меня…
Я краем глаза заглянул в зеркало, половина которого была свободна от живописно развешанных полос ткани.
Банковский клерк? Посыльный? Водитель? Гробовщик? Мне сейчас можно было бы приписать любую из этих профессий. На выбор. Где же твое лицо, Амано? Где твоя индивидуальность, которую ты так нежно холил все эти годы? Вот тот индеец – да, единственный и неповторимый в своем роде. А ты?
– Да идите же! – взмолился месье Дюпре, и я сделал несколько шагов навстречу неизвестности.

 

Сегодня он искрился почти так же, как вчера, но заряд явно был другим. Не разрушительным, а…
– Вот, встаньте сюда, пожалуйста!
Рядом с этим полосатым тигром? Как прикажете! И я даже не буду коситься на то, как под разрисованной кожей пробежала мышечная судорога, которая обычно предваряет…
– И вы, мадемуазель! Подойдите ближе, пожалуйста!
Модельер сновал вокруг нас, как маленький ураган, то отдаляясь, то приближаясь и явно примериваясь. Вот только к чему?
– Снимите это, прошу вас! – потянул он за жилетку индейца.
– Для обозрения есть вещи куда более приятные, чем моя спина, – хрипло заметил тот.
– Прошу вас! – Месье Дюпре молитвенно сложил ладони.
Еще одно движение плеч, теперь уже снисходительно-покладистое. Ого, а ведь законодатель мод был прав в своей настойчивости: освобожденное от одежды переплетение линий приобрело… Завершенность, что ли?
– А вы… – Теперь платиновые вихры торчали уже у меня под подбородком, вместе с шаловливыми ручками, теребящими рубашечный ворот.
– Вот так! – Он отступил на шаг, любуясь результатом своего труда. – Отлично!
Потом модельер азартно повернулся к девочке.
– Мадемуазель, не будете ли вы так любезны… – Месье Дюпре рванулся вдруг к веренице вешалок, слепящих глаза своей пестротой, словно бы наугад дернул одну из тряпок и вручил школьнице: – Наденьте это, пожалуйста! Вы меня очень-очень обяжете!
Серые глаза ошарашенного ребенка моргнули. Девочка переглянулась с индейцем, и тот, видимо, дал разрешение или согласие, потому что импровизированная манекенщица все-таки удалилась за ширму.
– А вы оставайтесь на местах, господа! Пожалуйста! Потерпите всего одну минуточку!
Вообще-то ждать оказалось гораздо дольше. И модельеру даже пришлось настоятельно поторопить события:
– Выходите же, мадемуазель! И не вздумайте сомневаться: вы прекрасны!
Ему было проще, он частично видел происходящее за ширмой, а вот я и мой товарищ по несчастью оказались неподготовлены к представшему перед нами зрелищу. Но если индеец всего лишь замер, через плечо глядя на свою обновленную спутницу, то я…
А она ведь вовсе не девочка. Юна, да. Но уже не ребенок. Рядом с той же Эд эта школьница выглядела бы по меньшей мере старшей сестрой, а еще вероятнее, невестой. Особенно в этом платье. Оно было предельно простым, как и все, выходящее из-под ножниц и иголки гениального модельера, но, сливаясь с живым человеком, прохладный гладкий шелк стал… Нет, не произведением искусства, а всего лишь рамой для шедевра. Но зато самой достойной рамой.
Оно закрывало фигуру от самой шеи, хрупкой и длинной, до пола, но казалось, его не было вовсе. Каждый изгиб прекрасного тела можно было проследить от начала и до конца, невольно задаваясь вопросом: осталось ли хоть что-то, сокрытое от наших глаз? Но если кто-то другой – да кто угодно! – в этом платье являлся бы воплощением тысяч чужих желаний, то эта девочка… нет, юная женщина, вызывала своим видом только одно желание. Восхищаться.
– Да, все именно так, как и надо!
Модельер подвел бледно-розовую от смущения девочку к нам поближе, а сам снова отступил назад и замельтешил пальцами, то и дело складывая их в виде рамки. Когда вспышка на мгновение залила комнату, стало понятно, что именно он делал. Снимал. И выглядел совершенно удовлетворенным.
– Вот она, идея новой коллекции! Вызов всему миру, пренебрежение правилами, первозданная энергия, природное начало…
Это он явно об индейце. Значит, что-то сейчас скажет и обо мне.
– Рядом – конформизм, традиции, обычаи, паутина неписаных законов, рамки, границы, стены…
Это я, по его мнению, конформист?! Что он себе позволяет?
– И наконец, третья стихия, существующая вне двух других, бесконечно могущественная и удерживающая мир от разрушения, связующее звено… Да!
Месье Дюпре снова подскочил и рванулся к столу. Листки бумаги полетели во все стороны, а когда бумажный снегопад слегка стих, стало видно, как модельер неистово покрывает рисунками все, что попадается под руку.
– Думаю, больше ему пока никто не нужен, – заметил индеец, мерно стукая об пол раскидайчиком. – Муза вернулась.
– И даже без ложечки… – протянул я.
Кажется, он хмыкнул, этот незнакомец.
– Вам лучше переодеться, сеньора миа. Улицы города недостойны такой красоты.
Вот в этом я был с ним искренне согласен. Даже больше: едва представил, что глазеть на девочку-женщину будут все кому не лень, почувствовал острое желание стать… Спрятать ее. Желательно за своей спиной.
На обратное перевоплощение у школьницы ушло примерно столько же времени, как в первый раз, и его с лихвой хватило на то, чтобы у хозяина «Колыбели моды» иссякли силы. Впрочем, несколько десятков эскизов, которыми он успел завалить стол, наверняка искупали любое перенапряжение.
Очарование переодевшейся незнакомки заметно померкло. Как если бы цветок сакуры спрятался обратно в бутон, только-только раздвигающий бурую чешую чашелистиков… Но я-то уже видел его в полном цвету! И не забуду. Просто не смогу забыть.
– Это будет моя лучшая коллекция! – удовлетворенно выдохнул модельер.
Когда человек находится в таком отличном расположении духа, он, как правило, мягок и податлив на разные щекотливые личные просьбы. И почему бы мне этим не воспользоваться?
– Месье, не уделите мне несколько минут? – Я взял Дюпре под локоток и отвел к окну.
– Вы видели? Это настоящий шедевр! Верх дизайнерской мысли!
– Да-да, конечно… – «Верх мысли» сейчас как раз изумленно разглядывала девочка. – Шедевр, вне всякого сомнения. Но у меня к вам есть разговор. Небольшой.
– О, за ваше участие в возвращении моей музы я, разумеется, не останусь в долгу!
– Очень на это надеюсь, – совершенно серьезно сказал я, и модельер несколько насторожился:
– Вы хотите указать определенную сумму?
– Сумму? Нет, я не про деньги!
Ниточки выщипанных бровей месье Дюпре вопросительно изогнулись.
– Вы помните события вчерашнего дня?
– К чему мне это делать, мон ами? Вчера был дурной день. Весьма дурной! И это великое счастье, что он закончился, подарив нам день сегодняшний.
В этом я был согласен с модельером. Отчасти. Мне тоже не очень-то хотелось вспоминать все произошедшее, но в отличие от гениального коротышки я бы предпочел повернуть время вспять, чтобы… Не исправлять совершенные ошибки теперь!
– И тем не менее я хочу напомнить вам о том дне. И об одном человеке.
Модельер, видимо осознав, что я не слезу с его ушей, пока не добьюсь своего, покорно вздохнул:
– Так что вам нужно, мон ами?
– Вчера вам на голову вылили…
На лице месье Дюпре возникла печальная гримаса.
– О да! И это был один из самых неприятных моментов в моей биографии! Вы даже не представляете, скольких трудов мне стоило вытравить эту липкую пакость с волос!
Любопытная реакция. Я ожидал значительно худшей. Но если даже так…
– Вы подали иск. Помните?
– Ну да, да, что-то такое припоминаю… Но какое это имеет значение? Он должен заплатить за свое… поведение.
– Вот именно о плате я и хотел поговорить. Этот человек – мой коллега и… мой друг. А вчера у него был очень неудачный день. Поверьте, он не хотел причинить вам неудобств.
– К чему вы клоните, мон ами? – прищурился модельер.
– Я хочу… Нет, я прошу вас, месье: отзовите иск.
– На каком основании? Только потому, что тот дерзкий и беспардонный… потому что тот месье – ваш друг?
И что можно сказать в ответ? Только безнадежно признать:
– Да.
Дюпре пожевал губами, глядя на меня приблизительно в области несуществующего галстука, потом звонко щелкнул пальцами:
– Тре бьен! Все равно, выступать в суде, перед сотнями глаз, и рассказывать об этом недоразумении… Но плату я все-таки возьму. С вас! – Указательный палец уперся мне в грудь.
– С меня?
– У вас отличная фигура, мон ами… и характерная внешность. Словом, то, что надо для показа новой коллекции! Вот, оставьте здесь свой автограф, и будем считать, что мы в расчете! – Мне под нос сунули лист с убористым текстом.
Я, в отличие от Моргана, имею привычку читать в официальных документах все, от первой буквы до последней, но после пары строчек про что-то там об «услугах по демонстрированию», мысленно махнул рукой, чиркнул предложенной ручкой в указанном месте и обернулся, надеясь еще раз увидеть дивное создание, прочно занявшее место в моем сознании, но увы: в зале уже не было ни одной живой души, кроме меня и распираемого торжеством коротышки.
Назад: Интермедия
Дальше: Интермедия