ВАХТА ШЕСТАЯ
Все это уже было.
Окружающая действительность снова темная, душная и ароматная.
Правда, темно вовсе не от того, что глаза закрыты: я как раз усиленно моргаю, но ресницы только беспомощно елозят по шершавой ткани, в которую зарыта моя голова. Собственно, и дышать трудновато по той же самой причине. А еще импровизированная подушка пахнет, но вовсе не так, как это должны делать спальные принадлежности: кислый аромат металла и едкие пары то ли смазки, то ли растворителя. Хорошо еще запахи недостаточно сильные, чтобы вызывать тошноту, иначе, вкупе с легкой качкой…
— Ласточка моя, что я вижу? Да неужели?
— Давно надо было избавиться от этого хлама.
— Ты даже не представляешь, сколько за него могут заплатить любители старины!
— Поиски хотя бы одного такого замшелого коллекционера обойдутся гораздо дороже. Не та овчинка, не та выделка.
— И я… могу?
— На здоровье.
— Ласточка моя, я перед тобой…
— В долгу, в долгу. И учти: у меня все ходы записаны.
Что-то очень знакомо шуршит. Дверь? Во всяком случае, после этого недолгого звука наступает тишина, а значит, остроносая и впрямь ушла. Вышла вон.
Шлеп! На голову и плечи падает еще один слой ткани, и становится уже непроглядно темно. Нет, так дело не пойдет. Надо собраться с силами. Надо выпутаться из этого кокона. Вот прямо сейчас возьму и…
Почувствую себя шашлыком?
Больно же, мать твою! Аж слезы брызнули. Ну кто так уколы делает, скажите?
Конечно, Вася: первое, что вижу, выбираясь на свет божий, это его лицо в обрамлении растрепанных лохм.
— С ума сошел?!
Задница не просто болит: полыхает от боли. И кажется, огонь потихоньку ползет к лопаткам.
— А чего? Это же просто витаминчики. Для тонуса.
— Едва насквозь не проткнул!
— Да не, иголки бы не хватило, — возразил лохматый, демонстрируя орудие медицинской пытки.
И правда, коротковата: в ягодице заблудится. Но это еще не повод, чтобы…
— Еще разок? Глядишь, и натренируюсь.
— А не пошел бы ты с твоими тренировками, коновал хренов!
— Кстати, очень подходящее слово. Правильное.
Какое? О, черт. Ну можно же было забыть? Хоть на минуточку?
— Хорошо, что у Виеты такая штука вообще нашлась. Иначе тебе пришлось бы туго.
Штука? Он об этой коробке в руках? Похожа на аптечку. Видимо, ею и является. Правда, скудноватый набор лекарств: всего два флакона, на одном из которых написано…
Ну да, «живая вода». А на втором, в полном соответствии народным сказкам — «мертвая».
— Сейчас их уже днем с огнем не сыщешь. Разве только на заказ добывать.
— Ты чем меня колол?
Хотя можно было и не спрашивать, потому что изрядного количества жидкости не хватает именно во втором флаконе.
— Этим. Точно по инструкции.
— Может, тут где-нибудь и молодильные яблочки завалялись?
Вася пожал плечами:
— Ласточка заикалась о каком-то контейнере с мусором, так что все может быть. А тебе-то они зачем?
Сожрать пару кило, счастливо впасть в детство и заставить кое-кого менять мне подгузники.
— Ладно, потом поищем, если хочешь. А пока извини: мне надо и собой заняться.
Он чуть нагнулся, ухватился за что-то, и моя лежанка плавно пошла вверх. К потолку, который оказался не таким уж и далеким.
— Эй, полегче!
— Да не дергайся ты, лафет выше стопора не уедет.
— Лафет?
— Ну да. Это же не отель пятизвездочный: скажи спасибо, что торпедный отсек пустой, а то пришлось бы в коридоре располагаться.
Торпеды? Может, мы еще и воевать с кем-то собираемся? Или уже отвоевали?
Но в одном он прав: на гостиницу точно не похоже. Комнатка маленькая, узкая, и стена напротив напоминает книжный стеллаж, только что полок немного, и все они… Ну да, парят в воздухе, как, собственно, и та, на которой лежу я. Дверь всего одна, в простенке справа, а левый — весь в шрамах каких-то сочленений. Наверное, люки или как их там? Крышки торпедных аппаратов.
— Ну что, действует сыворотка? Они вроде не портятся, но всякое бывает…
Захотелось его стукнуть. Изо всех сил. Увы, их оказалось мало: хватило только, чтобы подползти к краю лежанки и свесить голову.
— А раньше нельзя было разузнать? Насчет срока действия?
Лохматая макушка качнулась:
— Раз еще трепыхаешься, значит, все в норме.
Я бы, наверное, тоже так думал, если бы в половине тела не продолжал бушевать пожар, поэтому буркнул:
— Можно было и без членовредительства обойтись.
— Ну как знаешь. В следующий раз учту.
В следующий? О господи…
А он ведь будет. Обязательно. У них же тут все на полетах построено. В под-, над- или межпространстве. Каналы какие-то особые. И у меня с этими местными автобанами взаимная врожденная неприязнь.
— Если тебя это успокоит, мне тоже предстоит не самая приятная процедура, — сообщили с нижней койки.
— А?
Смотреть сверху было удобно: вся картинка — как на ладони. И содержимое небольшого футляра, который Вася положил рядом с собой, — тоже.
Шприцев там не оказалось, равно как и склянок с жидкостями: все больше ленточки какие-то, булавочки с цветными головками. Шкатулка для рукоделия, одно слово.
— Кружева плести собираешься?
Он задрал голову, рассеянно заглядывая мне в глаза:
— Ага, что-то вроде. Только под руку не лезь, ладно?
— Как скажешь.
Ленточек понадобилось две: одну Вася затянул над коленом, вторую — ближе к паху. Но вместо того, чтобы под кожей начали прорисовываться вены…
Это было похоже на елочную гирлянду. На десятки елочных гирлянд, протянутых, закрученных и завитых внутри тела. Множество огоньков, и мерцающих, и горящих очень ровно. К тому же еще и разноцветных.
Спросить, что это? Нет, мне ведь запретили мешаться. Да и нет особого смысла, так угадаю: второй контур во всей своей красе.
Похожие пятнышки света вспыхнули под кожей и у той барышни. Беловолосой. Когда она на меня обиделась. Но там искорки сновали туда-сюда, а Васина система освещения ни капли не шевелится. Так и должно быть?
Похоже, что нет: лохматый пошарил в коробке, выудил булавку и, примерившись, воткнул ее в бедро. В то место, где мерцал один из огоньков. Потом — рядом. Слева, справа, чуть поодаль. И только когда булавочных головок из ноги торчало уже не меньше пары дюжин, огоньки наконец-то начали двигаться, а Васины плечи заметно расслабились.
— На вот, покопайся. Может, что подойдет.
Целый куль одежды. Разной. Но при всем богатстве выбора… Половину все равно не знаю, как на себя напяливать, так что беру только то, что хотя бы кажется знакомым. Вот комбез, например. Или это брюки с лямками? А, без разницы. Главное, нет никаких лишних отверстий и ответвлений. И футболка тоже вполне понятная. Правда, широкая, как пелерина, но оно и к лучшему: будет хорошо проветриваться. А это немаловажно, потому что на ласточкином корабле очень даже тепло, особенно по сравнению с базой. И, строго говоря, вполне можно было…
— А накидку оставить нельзя?
— Можно. Только тело все равно надо прикрыть.
— Зачем?
— Затем, что оно голое.
— Так под пончо же не…
— Вот тебе что, сложно? — развернулся ко мне Вася, успевший за время моих раздумий не просто одеться, а практически завернуться в несколько слоев разномастных предметов гардероба.
— Нет.
— Тогда делай, а не спрашивай!
Похоже, он злится. Интересно почему. Хотя, в каждой избушке свои погремушки. Может, остроносая Света воспитана в строгих традициях, и полоска неприкрытой кожи для нее — смертный грех. Недаром сама наша хозяйка щеголяет в просторном пушистом полушубке, черном, как вороново крыло и, кажется, собранном из настоящих перьев.
— Делаю, делаю, успокойся.
После нудистского времяпровождения одежда ощущается чем-то лишним. Сковывающим и ограничивающим. А должно ведь быть наоборот, правда? Должно присутствовать чувство защищенности. Но там, среди корней, лично мне почему-то было куда как спокойнее.
— А кто сказал, что я волнуюсь?
Ага, еще морду кирпичом сострой. На всякий случай.
— Да все путем, не переживай.
— Каким еще путем?
— Хочешь угодить своей девушке? Ради бога.
— Девушке?
— Ну женщине. Она же твоя женщина, да?
На меня смотрят. Долго и внимательно. А потом сообщают:
— Никакая не женщина.
Упс. Ошибся? Странно. Я был уверен, что…
— А почему ты ее тогда все время ласточкой называешь? Она ведь по факту больше на ворону похожа.
Вася открывает рот, явно собираясь что-то сказать, но быстро передумывает и отворачивается, начиная складывать непригодившуюся одежду. Молча.
Что ж, этого следовало ожидать. Наверное, и мне стоит повесить на рот замок, во избежание, так сказать. А то ляпну еще что-нибудь, и дело дойдет до смертельной обиды, хотя я вовсе не хочу ссориться. Строго говоря, сейчас лохматый парень — мой единственный проводник в какое-никакое будущее. И если он решит, что я не стою затраченных усилий…
— Виета — друг.
Ну друг так друг. Не мое дело.
— Чего молчишь?
А на фига нужны слова? Они все равно окажутся неуместными. Искажающими смысл. Да вообще — вредными и опасными.
— Обиделся?
С чего бы вдруг? Кто из нас первый режим тишины включил, если уж на то пошло?
— Я отвлекся просто, потому и не ответил сразу.
Ага, отвлекся. Глядя на меня в упор. Так я и поверил.
— А, ты ж не слышишь… Все никак не привыкну.
Не слышу, не вижу, не знаю. И кстати, тоже не могу к этому привыкнуть, хотя очень стараюсь. Но почему-то всякий раз, как сталкиваюсь с вашими технологическими примочками, все начинается сначала.
И это вовсе не обида. Даже не боль. Что-то другое, мерзкое и отвратительное. А, вспомнил! Зависть. Вот только какого она цвета? Белая или черная?
Нет, серая. Мутная, как соленая зимняя лужа.
У друидов и впрямь было лучше. Справедливее. Там каждый сидел в своей клетке, на одинаковых правах со всеми остальными. А теперь все решетки сомкнулись вокруг меня. Одного.
— Эй, о чем задумался? Лицо такое, как будто хоронишь кого.
Давно надо было это сделать, кстати. Похоронить. Надежды и чаяния, а главное, нелепые ожидания. Вот есть у меня то, что есть, и большего дадено не будет. Остальное — забыть и закопать. И да, надгробный камень не ставить ни в коем случае: на кой черт мне нужны приступы ностальгии?
— Все должно блестеть, ясно?
В принципе, здесь и так не особо грязно. Ну паутины немного в углах и на коробках, из которых сложены корявые пирамиды. Еще пятна липкие на полу встречаются, но это только там, где можно найти место, чтобы поставить ногу.
— Расчистить и отдраить!
Хорошо быть командиром: раздал указания, и голова болит уже не у тебя, а у подчиненных.
— И чтобы не поломали ничего!
— Ласточка моя, я ни в коем случае не отказываюсь, но махать шваброй все же как-то…
Вася смотрит на фронт работ с явно выраженным сомнением. Мне проще, я еще и не такой бардак видел. А уж сколько раз принимал участие в ликвидации, и не сосчитать.
— Сам не хочешь, приятеля своего напряги. Он же тебе обязан не меньше, чем ты мне, вот и сочтетесь помаленьку.
Очень естественное развитие событий. Логичное и, пожалуй, не вызывающее возражений с моей стороны.
— И не тяни резину, это тебе не идет.
Друг, значит? Пока больше похоже на спонсора, который не упустит шанс получить процент за свое участие в предприятии. Но это, опять же, не мое дело.
Удаляется остроносая дергано, чуть подпрыгивая и приседая, то ли от возбуждения, то ли по причине проблем с опорно-двигательным аппаратом. И каждое перышко на ее полушубке колышется в такт движениям.
— А что именно надо делать?
Вася разворачивается в мою сторону, ехидно замечая:
— Надо же, снова голос прорезался! Я-то уж подумал: все, кранты.
Смеяться в каком месте надо?
— Так скажешь или нет? А то опять все испорчу.
— Звучит как угроза.
Ему в самом деле весело. Мне — наоборот.
— Хочешь убедиться?
— Ой, нет, не надо! Верю-верю-верю.
Вот почему каждое его слово кажется донельзя обидным? Он же не прилагает к этому специальных усилий. Или все-таки…
— Для начала надо всю эту тару сложить.
Оглядываюсь вокруг в поисках свободного места и уточняю:
— Куда?
— Не «куда». Просто — сложить.
Изображать непонимание даже не приходится: Вася, не тратя лишних слов, тянет на себя ближайший короб и начинает его… Скажем, тискать. Жулькать. Мять. Не в произвольном порядке, правда, а по какому-то непонятному мне, но явно существующему принципу. Мнет, пока из громоздкого многогранного предмета не получается маленький кубик.
— Понятно?
— Не-а.
Хмурится, морщится, вздыхает:
— Хорошо, подсвечу, но за это будешь должен. У меня батарейки почти сели.
Проводит рукой вдоль стенки очередного короба, и в воздухе загораются линии. Они очень тонкие, еле различимые, но свою задачу выполняют: обращают мое внимание на точно такие же нитевидные царапины, пролегающие по твердой поверхности.
— Складываешь поочередно, от глубоких к мелким. В общем, нащупаешь — поймешь.
Световой рисунок гаснет, и каждый из нас поворачивается к своей пирамиде.
Занятие не особо трудное, но занудное до невозможности и, хуже всего, не позволяющее мне параллельно думать хоть о чем-нибудь другом: приходится слишком внимательно осматривать швы. Особенно после того, как согнул что-то не так как надо, и вырвавшийся из рук короб секунд десять летал по отсеку, сигая от стенки к стенке. Вася его, конечно, поймал, но одарил меня взглядом, после которого захотелось провалиться сквозь землю.
Хотя изначально завалы казались огромными, закончились они вдруг и сразу, оставляя после себя только вереницу кубиков, которые отчаянно просились построить из них игрушечный замок. А потом выяснилось, что насчет «драить» Света ничуть не преувеличивала.
Чистить пол полагалось скребком, похожим на рубанок. Без всякого участия моющих средств или иных приспособлений, обычно здорово облегчающих долю уборщиков. И что самое занятное, грязь действительно отскребалась.
Стружка получалась неровная, где потоньше, где потолще, но прочная, сворачивающаяся серпантином, потому убирать плоды нашего труда было легче легкого: только подхватывай ворох завитков и сгружай в короб, оставшийся разложенным.
Блеск наводился тоже вполне привычно. Щетками и пастой, оседавшей на пальцах мерцающей пылью. Не знаю, зачем остроносой все это понадобилось, но когда фронт работ был исчерпан, отсек и впрямь заблестел как медный таз.
— А мы молодцы, — заключил Вася, усаживаясь по-турецки прямо посередине расчищенного пространства.
Сделал он намного больше, чем я, что неудивительно: на любое действие ему требовалось втрое меньше движений. И наверняка еще меньше усилий. Конечно, логично было бы думать о тренировке и сноровке, но…
Мне его не догнать. Ни за что на свете. И из-за этого тоже становится обидно до чертиков.
— Устал?
Да не так чтобы очень. Тем более витаминчики, или что он мне вколол, сделали свое дело, вернув ощущения в норму. В том числе и ясное понимание ограниченных возможностей собственного тела.
— Опять язык проглотил?
— Нет.
— А чего не отвечаешь? Между прочим, у нас это считается невежливым. У вас не так?
Ну вот зачем он все время ставит этот забор? Словно сам чего-то боится.
— По-всякому.
— Понятно.
А душевно-то как общаемся! Прямо-таки беседа двух людей, знающих друг друга с детства. А ведь на самом деле ни он, ни я ничегошеньки…
— Не рассиживаться! Марш за мебелью!
— Ласточка моя, о том ли я думаю, о чем думаешь ты? — спросил Вася, плюхаясь на диванную подушку.
— Не мни присутственное место! — огрызнулась остроносая. — Тут каждая вмятинка наперечет.
Они и правда оказались очень мягкими, но при этом до странности тяжелыми: мне в одиночку было бы не справиться. Одиннадцать объемистых пуфиков, выложенных полукругом. А еще — ровно столько же секций низенького стола, по секции на место.
— Торжественный прием намечается? — спросил я у лохматого.
— Не то слово!
Да уж, пыли в глаза пущено много: вон, до сих пор у потолка витает. Но выглядит все это роскошество как-то… убого, что ли. На уровне дворовой самодеятельности.
— И тот, кто сюда придет… Ему понравится?
Вася пожал плечами:
— Поживем — увидим.
— Но должно?
— Расчет на этом и строится. Первый шаг, дань традициям и все такое.
Знакомо. Накрыть стол, приготовить ценные подарки, подкатиться, подлизаться — обычная стратегия для ведения дел определенного толка. Значит, в ближайшее время сюда должна явиться некая важная персона, перед которой наша хозяйка будет стелиться ковром. Хотя этого добра на полу уже и так многовато: ноги вязнут по щиколотку.
— Чего хмуришься?
Потому что складывающаяся картинка происходящего мне не нравится. И никогда не нравилась.
— Эй, только не плюйся! Оттереть не успеем.
— Я и не собирался.
— А лицо сделал вполне подходящее.
У Фани все происходило точно так же. Он сам, правда, нечасто лебезил перед своими вышестоящими приятелями, зато караваны с дарами от тех, кто пониже, доставлялись в имение регулярно. И далеко не все предметы оказывались неодушевленными.
Я в такие моменты старался находиться подальше от места основного действия. В основном чтобы не видеть сальные рожи и умильно-преданные взгляды бесконечных просителей милости. Но не только.
— Не нравится?
Зачем допытывается? От скуки, наверное.
— Не важно. Это же не моя презентация.
— А сам делал их когда-нибудь?
Странный он человек. То болтает о какой-то нелепой ерунде так, что не остановишь, то из тысячи тем выуживает именно ту, которая побольнее, и начинает в ней ковыряться. Словно нарочно.
— Нет.
— А чего так?
И роет ведь, и роет…
— Случая подходящего не подворачивалось.
— Случаи самому надо готовить.
Он прав, конечно. По-житейски. Гибкость — очень полезное качество, и его стоит развивать с самого детства. Начинать практиковаться можно на учителях в школе, они это любят. А за десять лет опыта наберешься — мама не горюй, и дальше уже будет легче. Хоть в учении, хоть в бою. Но если гнуться не привык…
— Гордый, что ли?
Не по моему карману такое сокровище.
— Просто не умею.
— Просить и кланяться?
Ага. Если бы не бабуля и ее старинная подруга, должность в Фанином хозяйстве мне бы даже не приснилась.
— И учиться не хочешь.
Ох уж мне эти констатации очевидных фактов…
— Тебе-то что?
— Да ничего. — Вася сменил лежачее положение на сидячее и резюмировал: — Ты забавный.
— Да неужели?
— Еще какой.
Со своей точки зрения, я тоже. Того. Смех сквозь слезы.
— Вот согласись, у тебя сейчас главная задача — выжить. Любыми способами. А ты нос задираешь, как разборчивая невеста.
Зрит в корень, однако. Жить всегда хочется, хоть в королевском дворце, хоть в сточной канаве. Потому что в смертном сне сны вряд ли приснятся, даже товарищ Гамлет на этот счет сомневался. Но Стасику классики не указ. Стасик — мальчик упертый. В собственные дурацкие принципы, по большей части.
— А если нет?
— Как это «нет»?
Что, удивился? Я еще и не такое могу. Если поднатужусь.
— Вот ты сам ради чего живешь?
Вася задумался. Правда, ненадолго:
— Ради будущего.
— И каким оно тебе видится?
— Радужным.
Откровенничать не станем? Ну и ладно. Тем более, тут даже гадать не надо:
— Сколотить состояние, построить дом и обеспечить продолжение рода в веках?
— Почему бы и нет? Достойные цели.
— И ты к ним движешься?
— Когда получается.
— Ну бог в помощь.
— А сам? Скажешь, у тебя таких целей не было и нет?
Насчет состояния? Не думал. Все, что успел понять: честной службой капитал не заработать. Соответственно, и дом, и семья — перспективы мутные. Но если на родине, так сказать, они были хотя бы отчасти вероятными, то здесь…
— Теперь — нет.
— Это неправильно.
Снова ударяемся в педагогику?
— Это реальность.
— Твоя?
Наша. Общая.
Вот смотрю на него и никак не пойму, придуривается или действительно верит во что-то эдакое? Когда кажется, что Вася искренен, хочется заразиться его уверенностью. Но едва решишься и настроишься, он вдруг переводит тему туда, где гулять попросту страшновато. Потому что не знаешь, на что наткнешься.
— И твоя — тоже. Даже в большей степени.
— Пожалуй. — Он снова откинулся на подушки. — Но уж у меня-то цели на твой счет имеются!
Вот это как раз и пугает. По-настоящему.
— Пять минут до стыковки! — сообщил механический голос по корабельной трансляции, и сразу за ним раздался приказ остроносой:
— Брысь отсюда, оба! На камбуз, и не отсвечивать, пока не скажу!
— Ну хоть одним глазком-то можно глянуть? — заныл Вася.
— Двумя поглядишь. Я тебя по полной программе эксплуатировать буду.
— Да я не за себя, за него, — меня хлопнули по плечу, — он, может, такое зрелище больше нигде и никогда…
— А сам попросить — не? Религия не позволяет?
— Скромный слишком. Стыдливый и робкий. Рта раскрыть не смеет.
Темный взгляд Светы выразил на этот счет сомнение. Очень большое. Но либо спорить было уже некогда, либо Васе остроносая потакала чаще, чем согласилась бы это признать, высочайшее разрешение я получил. В виде тяжелого вздоха и кивка:
— Только ты за него отвечаешь, понял? И если что…
— Да как можно, ласточка моя? Все будет в полном ажуре!
Получив заверение, наша хозяйка двинулась в сторону рубки, а меня подхватили под локоть и потащили направо от входного шлюза — за ближайший угол, попутно сообщая:
— Отсюда обзор будет отличный.
— Обзор чего?
— Увидишь!
Честно говоря, меня куда больше занимало то, что уже и так было на виду: стол, заставленный тарелками, мисками, кастрюльками. Причем не пустыми, а весьма заманчиво пахнущими и просящимися…
— Печеньки!
От хлесткого шлепка мои пальцы аж зазвенели.
— Эй, только не трогай!
— Чего дерешься? Жрать хочется. А тут столько всего… С гостей не убудет.
— Нельзя, ясно?
Дразнить его все-таки забавно. Даже если учесть, что моих шуток он напрочь не понимает.
— Обычно говорят, что если очень хочется, то…
— Кому сказано? Не сметь!
Трехслойное канапе он отобрал у меня уже на подходе ко рту. Помахал спасенным трофеем в воздухе, встряхнул, осторожно положил обратно на тарелку и пообещал:
— В следующий раз стукну сильно.
— Жалко, что ли?
— Это же церемония! Це-ре-мо-ни-я, понимаешь? Ласточка готовилась все время, пока ты дрых. И не дай бог что-то сорвется!
— Шаг влево, шаг вправо — расстрел?
— Типа того. Так что держи свой аппетит при себе.
— Но пахнет же… вкусно.
— Ах пахнет?
Полотенце это было, салфетка или носовой платок, я так и не понял. Но узел Вася затянул на совесть: не то что сорвать, даже немного сдвинуть импровизированную повязку у меня не получилось.
— Теперь пахнуть не будет.
Точно, чувство юмора отсутствует. Установлено и доказано экспериментально.
— Я же задохнусь!
— А рот тебе на что?
Без ароматов и правда стало легче смотреть на еду. Чуточку. С другой стороны, попробовать одновременно жевать и дышать я бы точно не рискнул, так что оба зайца, на которых решил поохотиться лохматый, были убиты наповал.
— Не отвлекайся, сейчас начнется!
Шипение входных створок должно было, по логике вещей, смениться звуками шагов, но плавно перетекло в шуршание. Как будто тысячи песчинок вдруг покатились, пританцовывая, по стенкам стеклянной колбы. Потом к монотонной мелодии добавилось звяканье, слишком ритмичное, чтобы быть случайным. А еще парой секунд спустя в коридор ступила процессия.
Иначе ее назвать было нельзя: слишком уж торжественно и строго все выглядело. Две шеренги высоких фигур, закутанных в простыни. Ну или в покрывала, но с головы до пят. В результате получалось нечто среднее между выездным собранием ку-клукс-клана и прогулкой гарема падишаха. Каждая пара, оказывающаяся в свою очередь первой, расходилась в стороны, и ее участники занимали места у стен, друг напротив друга, изображая то ли почетный караул, то ли живую изгородь.
По меньшей мере десятка три белых призраков прошли мимо нас с Васей, выглядывающих из-за угла. И ни одна фигура не замедлила шаг и не повернулась в нашу сторону. А когда все они наконец замерли статуями, из шлюза вышел тот, кого, видимо, и готовилась принимать Света.
За время работы в имении я привык видеть много золотых зубов, колец, цепей и блесток сразу, но, пожалуй, этот человек смог бы легко переплюнуть всю мою знакомую домашнюю прислугу, вместе взятую.
Он сиял. Целиком и полностью. И сиял, если так можно выразиться, драгоценно. Полированные металлы, камни, прозрачные и налитые цветом, строчки шитья на тяжело спадающих складках покрывала — все это слепило глаза до рези, но завораживало так, что отвернуться сил не хватало.
Лицо его тоже нестерпимо сверкало. Маской, выточенной, похоже, из огромного алмаза, и усыпанной камушками поменьше. Но в отличие от своей свиты незнакомец не вел себя как истукан, и, краем глаза заметив присутствие зрителей, остановился, поворачивая голову в нашу сторону.
Правда, за мгновение до этого твердая рука Васи уже дернула меня за шиворот, втаскивая обратно на камбуз.
— Ну как, проникся?
Лохматый, кстати, тоже светился. Только вполне по-человечески, от восхищения. Как начищенный пятак.
— Это что еще за ряженый?
— У, самый важный человек в Протектории. Первый интендант.
Куча сведений, чуть менее чем бесполезных. Как всегда.
Впрочем, будь он хоть царем Салтаном, хоть калифом ар-Рашидом, без разницы. Мне с ним детей не крестить. А вот на что рассчитывала остроносая?
— Это смешно.
— Что именно? — уточнил Вася, продолжая периодически выглядывать за дверь.
— Все. И меблировка, и шведский стол.
— Почему?
— У того парня на одном пальце столько блестяшек, что наверняка хватит купить всех тут с потрохами. А потом с чистой душой выкинуть как ненужные вещи.
— Ну да, так и есть.
— И кой черт тогда надо было выпендриваться? Поговорили бы просто, по-деловому. Без всяких неуклюжих книксенов.
— Ничего ты не понимаешь, — закатил глаза лохматый, — это же искусство!
Переговоры? Согласен. Но тут-то совсем другая ситуация.
— Я бы на его месте только посмеялся.
— Вот окажешься на таком месте, тогда и посмотрим, кому будет веселее.
Тишину Вася слушал, наверное, минут пять кряду. Правда, не думаю, что это мешало ему параллельно разговаривать со мной: скорее демонстративно отмалчивался, делая вид, будто занят очень важным делом.
Можно было извиниться. Или даже покаяться, тем более мне, как организму примитивному, вполне позволительно не разбираться в хитросплетениях местной политики и экономики. Но проблема состояла в том, что я не чувствовал себя виноватым.
Всего-то — высказался начистоту. Излил душу, условно говоря. А что получил в ответ? Позу оскорбленной невинности, ноль внимания и фунт презрения. Из всего этого следовал только один вывод: личную и общественную жизнь ласточки Вася принимает весьма близко к сердцу, хотя вовсю пытается доказывать обратное.
И чего тут стесняться, право слово? Да будь между вами хоть какие отношения, мне-то что? Просто предупредите заранее. Очертите границы сферы влияния. Я понятливый, напролом не полезу. А так получается — куда ни кинь, всюду клин. Словно стоишь посреди болота на единственной твердой кочке, а вокруг сплошная зыбь.
— О, первая перемена блюд! Пора за работу!
Сколько блюд и тарелок можно унести в двух руках? Пяток? Десяток? Не угадал: две дюжины как минимум. Сосчитать точнее времени не нашлось, потому что Вася, едва соорудив пагоду из посуды, порулил в коридор. Со скоростью тяжелогруженой баржи.
Сначала я решил, что это из-за груза. Шутка ли, удерживать в равновесии столько хрупких штуковин сразу? Но у первой же пары белых балахонов лохматый остановился как вкопанный.
С моего места было плоховато видно, что именно происходит, но когда из складчатых покрывал к тарелкам потянулись руки, все стало совершенно ясно.
Вот почему понадобилось столько всякой снеди, да еще в строго определенном количестве: на пробу. Для того чтобы каждый из безликих телохранителей убедился в безопасности предложенного меню.
Ну и кто из нас больший дикарь, я или они? Неужели в обществе, члены которого летают между звездами, не нашлось технологии, позволяющей проводить анализ быстро и без участия кучи народа? Традиция? Хорошо. Но на кой черт она такая нужна? Таскать за собой взвод нахлебников, только и делающих, что пробующих еду и питье?
Хотя уж этот князек может себе позволить даже роту эскорта. Для подтверждения собственного величия. Правда, тогда остроносой пришлось бы торчать на кухне еще дольше. Интересно, сколько печенек в итоге доберется до золоченого идола? Мрачно подозреваю, что…
— А я тебя застукал!
И довольный-то какой… А если бы я от его вопля испугался? И свернул бы тарелки на пол?
— Просил же не трогать.
— Я и не трогал.
— А чего тогда навис над пироженками?
— Пересчитывал. Надо же мне было чем-то заняться? Баранов тут нет, слоников тоже.
Он не поверил. Снова исключительно демонстративно: подошел и вперил взгляд в стол.
— Ну как, убедился?
— Да вроде.
— Вроде — у дяди Володи.
— А?
— Бэ.
— Опять злишься.
Похоже на то. Вот только в чем причина? И сам себе не отвечу; по крайней мере сразу.
— Не переживай, потом все попробуешь, если захочешь.
— А разве что-то останется?
— Ты что, думал, интендант станет это есть?
Здрасьте! Столько хлопот было, беготни, и все впустую? Даже Фаня всегда щипал хотя бы по кусочку от халявного угощения. С выражением высочайшего презрения, но пробовал. Ради приличия. Стало быть, такие понятия у князька приглашенного? Обидно, однако, сознавать, что мой бывший хозяин оказался большим человеком, чем…
Хотя да, все время забываю: может, под шелками и бусами прячется ящерица какая-нибудь. А то и вовсе кобра.
— О, грядет вторая перемена… — рассеянно отметил Вася и повернулся ко мне: — Слушай, пока я хожу туда-сюда, сделаешь доброе дело?
— На тему?
— Чай завари. Сумеешь? Там просто все: засыпал, залил, закрыл.
— Справлюсь.
— Вот и ладушки! А я тогда — к гостям.
И он начал строить пагоду из оставшейся части тарелок, кстати сказать, большей, чем первая порция.
— Ну ты даешь…
— Это еще что! Вот когда я подрабатывал официантом в Харбине…
Сеанс воспоминаний оборвался, едва начавшись: словно повинуясь невидимому и неслышимому сигналу, Вася скользнул в коридор, оставляя меня наедине с порученным делом.
В заварке чая и впрямь не предвиделось ничего заковыристого, особенно учитывая научно-технический прогресс, позволяющий работать с местной водой на уровне алхимии. Дозатор с функцией установки температуры — что может быть удобнее? Но первую крупинку мы сделаем все-таки погорячее, чтобы паром опалила посудину, в самом деле напоминающую своей формой чайник. Только с двумя носиками по обоим бокам.
Сколько емкости в этой бадье? Литров пять? Тяжело тащить будет, да еще с остановками. Впрочем, это не моя забота. Мне бы ее подхватить и выплеснуть конденсат, чтобы не портил впечатление.
Чай, значит? Лакированная коробочка с затейливым рисунком? И правда, он. Сушеные листики и стебельки. Понюхать бы еще, для полной уверенности…
Засыпать, залить. Что может быть проще, да?
Шамшат тоже любил выпить чая. Правда, происходило это довольно редко, по праздникам, на которые к нему приезжал то ли брат, то ли дядя, то ли дедушка: определить возраст абсолютно лысого и выдубленного жарким солнцем Азамата было мне не по силам. А спрашивать — невежливо. Тем более чаем угощали и меня. Как начальника и вообще. За компанию.
Заваркой занимался сам дорогой гость. Не торопясь, прикрывая глаза после каждого размеренного движения, почти засыпая на ходу. Плескал водой на стенки чайника, хранящие следы прошлых возлияний, махал рукавом над кипятком, словно сгоняя лишний пар, ссыпал темную труху в ладонь и шептал ей…
Вот об этом я все же рискнул спросить. Родственники, помню, переглянулись, Азамат улыбнулся, что-то прокурлыкал, а Шамшат перевел мне его ответ. В котором тоже не оказалось ровным счетом никакой тайны.
Что же должно получиться в итоге? Цвет у сухих листьев темный, черно-багряный, значит, и чай будет таким или чуть светлее. И конечно, чайной ложки на ведро — недостаточно. Сколько у нас пробователей? Ну да, горстями сыпать придется, всю коробку подчистую. Но сначала…
Они колючие. И шелковисто шуршат в ладонях.
— Мир вашему дому. Процветания вашим семьям. И просто — всего самого доброго. От души и от сердца.
Подозреваю, что оригинальный заговор Азамата звучал несколько иначе, и мне передали только его общие черты, но хуже от такой самодеятельности точно не станет. Теперь остается только закрыть крышку и ждать Васиного пришествия, а потом наблюдать, как он фланирует с чайником и связкой пиал между белыми истуканами.
Значит, это всего лишь символ. Обычай, идущий из глубины веков. Старина, смысл которой в лучшем случае забыт, в худшем — искажен до неузнаваемости. Формальность, бесполезным грузом висящая на плечах потомков.
Почему бы тогда не отказаться от этого пережитка прошлого? И главное, зачем заставлять всех остальных, страдающих собственными дурными привычками, следовать занудному ритуалу? Он же не радует ни одну из сторон.
Не знаю, чем остроносая хочет прельстить своего гостя. Не своей готовкой, это точно. Об услугах каких-нибудь идет речь, не иначе. С ее стороны все понятно: ищет покровителя, в просторечии — крышу. А вот чего не хватает напыщенному князьку?
— Уфф, теперь можно и расслабиться!
Не сказал бы, что Вася выглядит по-настоящему усталым. Такое впечатление, что может еще марафон пробежать и не запыхаться.
— Все на сегодня?
— Ага.
— А я думал, ты еще перед ними танец живота исполнять будешь.
— Что за танец? Да и нет у меня никакого живота…
А взгляд все-таки вниз скосил. Опасливо. В очередной раз выставляя меня круглым дураком с моими безнадежными попытками пошутить.
Избавившись от груды тарелок, кухня стала выглядеть уныло и сиротливо. Единственным положительным свойством наступившей пустоты было то, что стало возможным примоститься на стол в ожидании окончания вельможных расшаркиваний.
Вася, проследив мой маневр, двинулся в ту же сторону, но вдруг застыл статуей. На целую минуту. А потом обернулся ураганом, который сгреб меня в охапку, швырнул к стене и прошипел:
— Ты что наделал, убогий?
Ощущение было такое, будто меня придавило бетонной плитой. И не вздохнуть даже: даром что чужой локоть упирается в мой кадык, собираясь его то ли раздавить, то ли выдавить.
А ты, оказывается, страшный, друг мой Вася. Грозный, беспощадный и неудержимый. И глаза твои, в обычном состоянии серо-буро-голубые, сейчас светлеют с каждым мгновением, наливаясь ослепительным…
Все, кажется, я поплыл. Что ж, семь футов мне под килем и…
Ёпть.
Конечно, после варварского укола предполагать что-то щадящее было нельзя, но делать искусственное дыхание путем встряски всего организма за грудки? Креативно, ничего не скажешь.
Хрясь! Это моя правая щека.
Хрясь! А теперь — левая.
— Очухался?
Скорее наоборот.
— Знаешь, как говорят? Были бы мозги, было бы сотрясение. Так что можешь считать, тебе повезло.
— Язык не отнялся, вижу. Значит, ответить сможешь.
Бешенство из него ушло быстрее, чем мне удалось бы протереть глаза, и трудно было поверить, что человек, минуту назад едва не задушивший меня насмерть, стоит и смотрит на свою неудавшуюся жертву совершенно бесстрастно.
— А был вопрос?
— Что ты сделал с чаем?
— Заварил.
— Так, как я сказал?
— Все манипуляции повторил, в точности: дунуть, плюнуть, растереть.
Пальцы на правой Васиной руке шевельнулись, словно намереваясь сложиться в кулак.
— А в чем проблема?
Он помолчал, слушая своего невидимого собеседника.
— Интендант требует прислать того, кто занимался чаем.
Это еще что за новость? Не ты ли, мой лохматый друг, совсем недавно уверял, что гость даже не притронется к угощению? Наверное, именно поэтому и поручил мне смешать зелье: мол, все равно, что получится.
Видимо, не получилось.
— Бить будут, да?
Васю передернуло, как от удара током, и перекосило. В области лица.
— Иди, — указующий перст вытянулся в сторону дверного проема, — и исправляй то, что натворил.
А и пойду. Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, как говорится. Еще бы пол под ногами не покачивался время от времени, совсем было бы славно. Тряпку снять тоже не помешало бы, но Васю сейчас лучше об этом не просить: точно задушит.
Впрочем, с другой стороны, может, оно и хорошо. Истуканы, выстроившиеся по стеночкам, закрыли себя от мира наглухо, господин их ряженый тоже недалеко ушел, так что на общем фоне я со своей повязкой особо не выделяюсь. Хотя басмача на этом детском утреннике согласился бы изображать в последнюю очередь.
Но чего Вася-то вдруг так взъелся? Словно я не чай заварил, а угробил всю делегацию плюс невинные детские мечты остроносой Светы о высокопоставленном заступнике. Ничего с дылдами в белых балахонах не случилось: стоят как миленькие. Не понравился чифирь? Сплюньте, и все дела. К тому же это их прямая обязанность — всякую гадость в рот тащить. Неужели нажаловались хозяину? Ну если беда только в этом, могу выпить все, что осталось, залпом. Может, кайф какой-никакой поймаю, а то после Васиного рукоприкладства и впрямь хочется уколоться и забыться.
Нет, я все понимаю. С ним мы не то что не друзья, даже не знакомые. Речи о дружелюбии, покладистости и прочих добрососедских отношениях не идет. Остроносая — другая песня. Судя по общей нервозности, ей стоило трудов заманить князька к себе в гости. Сколько сил было потрачено на соблюдение чужих правил, мне рассказывать не надо, я не слепой. Любому было бы обидно оступиться в шаге от цели, потому что кто-то сел не в свои сани и…
Увлекся. Но ведь совсем же слегка! Вспомнил молодость, и только.
А кстати, приятно это оказалось делать. Вспоминать. Как будто альбом с фотографиями перелистываешь, смотришь на самого себя и не узнаешь. Но главное, чай у Азамата всегда получался вкусным. Таким, что за уши не оттащишь. Одним ароматом завораживал, с самого порога.
Может, в этом все и дело? В обонянии? Я же не пробовал то, что намешал: бессмысленно языком работать без носа.
На зал торжественного приема телохранителей, видимо, не хватило: князек восседал среди подушек в гордом одиночестве, разметав полы своего одеяния по всем пуфикам, до которых смог дотянуться. Остроносая размещалась по левую руку от гостя и, судя по всему, сидела на собственных коленях. Хотелось надеяться, что коврик она вниз все-таки подложила, но гримаса на смуглом лице выражала не спокойствие и уверенность, а совершенно противоположные чувства. Мне даже почудилось, что перья на черном полушубке, плащ-палаткой окутывающем Светину фигуру, встопорщились.
Неужели все настолько плохо? Не верю. Снедь осталась нетронутой, по одной затейливой штучке на каждой тарелке, как и пророчил Вася, значит, в части еды ритуал соблюден. Что же касается питья…
Князек держал пиалу обеими руками, а поскольку она была крохотная, на глоток, не больше, то это ему удавалось делать только самыми кончиками пальцев. Сверкающих, как и все остальное. Но удивляло совсем другое.
Пиала находилась очень близко к лицу. То есть к маске. И создавалось впечатление, что чай, над которым вьется характерный парок, не просто внимательнейшим образом разглядывают, а еще и нюхают.
Мое появление словно бы ничего не изменило: никто не шевельнулся, даже не всколыхнул воздух. И не издал ни звука. Скульптурная группа, застывшая в пронзительной тишине. Такое могло продолжаться долго, наравне с гляделками и любимой русской забавой выяснять, кто первый сдрейфит. Единственное «но»: мне-то здесь бояться нечего.
Беспокоиться о дальнейшей судьбе Светы? А с какой стати? Остроносая была не рада меня ни видеть, ни принимать.
Чувствовать вину перед Васей? Ага, разбежался. Он меня сюда притащил, и вряд ли из бескорыстных побуждений. Должен был отдавать себе отчет в последствиях, раз уж заранее знал, что я — одноклеточный.
В общем, не подопечные они мне, чтобы рвать на груди тельняшку и бросаться на амбразуру. А если я и впрямь чего начудил, то без умысла. Или правильнее все же будет сказать — по недомыслию?
Так что каждый за себя, господа-товарищи. И моя очередь, видимо, первая:
— Я вас слушаю.
Света то ли поперхнулась, то ли закашлялась. От пыли, скопившейся в перьях? Нет, явно от вопиющего нарушения протокола. Наверное, я должен был упасть на колени еще у порога, ползти к столам по-пластунски и молчать в тряпочку, благо она у меня есть. В любом случае, предупреждать надо, а если упустили момент, пеняйте на себя.
Пиала плавно опустилась вниз, примерно на уровень груди, а маска наоборот, чуть приподнялась, обозначая взгляд.
— Расскажи мне свой секрет.
А он у меня есть? Все, что могу и хочу скрывать, больше никого и не касается. Но вряд ли князька интересуют подробности наших с блондином рабочих отношений. Речь идет конечно же о…
— Нет никакого секрета. — Я просто сделал все, как умел. Как учили и показывали, а если прятали, то удавалось подсмотреть. — Есть правила.
— Их много? — Голос из-под маски звучит глухо и шершаво, похоже на песок.
— Нет, всего одно.
— И каково оно?
— Не жалей, еврей, заварки.
Подумал я о сказанном, конечно, только потом. И честно говоря, слегка вспотел. Когда предположил, какую аналогию могут подобрать медузки к местным реалиям. Но вроде все обошлось: князек не изменил позу, а из коридора не раздались шаги янычар, спешащих покарать нечестивого варвара.
— И только-то?
— В основном да.
— А в частностях?
Тех самых, что избрал своим любимым прибежищем дьявол? Да куча всего есть. Вплоть до ноги, с которой встал утром. Про качество воды и вовсе заговаривать не стоит: слишком обширная тема. Моих знаний для нее недостаточно. Главное, чтобы нравилось, вкусно было и голова назавтра не болела — вот и все требования к жидкостям.
Но он ведь это знает и сам. Наверняка. Технические детали хороши тем, что их можно тасовать и калибровать, пока не найдешь нужную комбинацию. А князьку, похоже, нужен совсем другой ответ.
Ну да, нечто непознаваемое. Их общество держится на ритуалах, а те как раз есть отражение наивных представлений о природе вещей, как твердят экскурсоводы Музея религии. Значит, мистическая нотка придется кстати.
— Специя. Ее добавляют по вкусу.
Он подался вперед. Ненамного, наверное, градуса на три, но даже такое мимолетное движение стало заметным благодаря игре бликов света на гранях драгоценных украшений.
— Специя?
Я бы за то, что сейчас ляпну, себя бы прибил. За издевательство над чистыми чувствами доверчивого человека.
— Добрые пожелания.
Так, князек вернулся к прежнему положению. Даже чуть дальше откинулся на подушки. И ушел в себя окончательно, снова поднося пиалу к лицу.
Минута.
Две.
Три.
Насколько можно понять, аудиенция окончена. И раз уж я первым начал наш разговор, надо первым и откланиваться.
— Теперь я могу идти?
Сверкающая голова церемонно качнулась, и песчаный голос прошелестел:
— С самыми добрыми пожеланиями.
— И вам тоже не хворать.
Есть такая расхожая фраза, которой любят описывать сложные ситуации. Ага, про воздух, который искрит от напряжения. Я всегда считал ее не более чем фигурой речи, придуманной для пущей красоты, но, вернувшись на камбуз, еще раз убедился, что в каждой глупости есть доля истины.
Вася искрился. Совершенно натурально.
Правда, не как новогодняя елка в исполнении белой мыши. Скорее я видел что-то похожее на блестки, щедро рассыпанные по коже, как если бы мой лохматый друг вдруг собрался отправиться на праздничный карнавал. И они точно были снаружи, а не внутри, эти сверкающие пылинки.
Но, пожалуй, больше вопросов вызывало не странное светопреставление, а Васина поза. Я в каком состоянии духа его оставил? Мягко говоря, в угнетенном. Что обычно делает человек, когда злится и тревожится одновременно? Правильно. Места себе не находит. Например, слоняется из угла в угол. Или что-нибудь теребит. И уж точно ждет развития событий, но не…
Вася сидел на полу, закрыв глаза, сплетя ноги по-турецки, сцепив пальцы в замок и заложив ладони за голову: наверное, чтобы мягче было опираться о стену. Единственное, что портило явленную мне картинку из серии «повседневная жизнь йогов», это вздутые вены на висках, а в остальном царила полная безмятежность.
На мое появление он не прореагировал. Никак. Можно было ответить взаимностью, но на кончике Васиного носа так заманчиво висела одна искорка…
Она и в самом деле взлетела в воздух от моего щелчка. А вот потом произошло нечто непонятное.
Я видел, как лохматый словно вздергивает себя сам за шкирку, мгновенно оказываясь на ногах, и тянется в мою сторону, явно намереваясь предложить не рукопожатие, а совсем наоборот. И в то же самое время я видел происходящее в режиме обратной съемки, так что, когда моргнул, все вокруг было прежним. Кроме пустого места на Васином носу.
— Не делай так больше.
— Как «так»?
— Не подкрадывайся.
Он вообще в своем уме? В той пародии на сандалии, что достались мне в качестве сменной обуви, можно было даже не пытаться ходить тихо: подошва щелкала об пол на каждом шаге. Или в астрале второго контура такой мелочи, как звуковые волны, значения не придают?
— Когда в следующий раз медитировать соберешься, ищи местечко поудобнее.
Один глаз, слава богу, уже не налитый белизной, открылся и посмотрел на меня:
— Ты еще жива, моя старушка?
— Как видишь. А ты рассчитывал на пышные похороны? Ну извини. Я с людьми ссориться не умею.
— Да уж, да уж.
Лохматый заметно расслабился, вынул руки из-за головы, чуть встряхнулся и…
Могу поспорить, что двигался он примерно так же, как и блондинка, демонстрировавшая свою боевую готовность, но, пожалуй, в очном соревновании оказался бы победителем. Даже предоставив сопернице фору. А дальше возникал очень простой и естественный вопрос.
Они что, учились в одной и той же школе молодого бойца? Или просто от природы обладают схожими навыками? Пожалуй, первое вероятнее. Хотя и второе до конца исключать нельзя.
— Чего вылупился?
Ищу улетевшие искорки, вот чего. Вспорхнувшие и растворившиеся в воздухе.
— Ты по жизни чем вообще занимаешься?
Я бы, например, насторожился, спроси меня кто-нибудь об этом. Почувствовал бы подвох или угрозу, что было бы совершенно нормально между двумя незнакомыми людьми. А в глазах лохматого заплясали бесенята:
— Помогаю тому, кому делать нечего.
Это могло означать все что угодно, но прежде всего это было приглашением. Как минимум к разговору, как максимум — к продолжению знакомства. Расширению и углублению. Но прокладывать трубопровод дружбы дальше нам не пришлось, потому что из коридора снова раздалось шуршание: делегация покидала корабль.
Первым по коридору прошел, разумеется, князек, снова отметивший взглядом дверь камбуза, у которой стояли мы с Васей, а за ним потянулись и белые истуканы, позвякивая тем, что пряталось под покрывалами.
Чинная безмолвная процессия проплыла мимо, створки шлюза зашипели, смыкаясь, но тишины не наступило.
— Где?! — Пелерина развевалась за спиной остороносой, как крылья. — Где ты его откопал?!
А на пальцах, вцепившихся в Васину куртку, кажется, больше прежнего заострились ногти.
— Отвечай сейчас же!
— Ласточка моя, к чему такие нервы?
Их носы почти соприкоснулись друг с другом.
— Я хочу знать!
Еще минут десять назад мне бы, возможно, стало страшно за лохматого. Но теперь, после пары штрихов, подтверждающих: все не то, чем кажется, стоило просто расслабиться и смотреть на разыгрывающееся представление. Даже учитывая, что основным виновником Светиного взрыва был я сам.
— Ласточка моя, поверь…
— Ты за все в ответе, понятно?
— Как пожелаешь, я же не…
— Ты нарочно его сюда притащил, да?! Никак не можешь простить Кинару, вот и решил отыграться?
— Ласточка моя…
— Я не могла тогда остаться, и ты это прекрасно знал! Я рисковала больше!
Играл он хорошо. Втягивал голову в плечи, щурился, виновато отводил взгляд, в общем, делал все то, что должен был делать проштрафившийся коммивояжер перед лицом грозного начальника. Я бы, наверное, поверил. Остроносая верила уж точно, а потому хоть и ярилась, но одновременно немножечко стыдилась своего гнева.
— Ласточка моя…
— Он не сказал мне ни слова! Ни единого! А с этим… — крючковатый палец ткнулся в мою сторону, — с ним он болтал, как со старым приятелем! Ты хоть понимаешь, что это значит?
— Я понимаю другое: стыковка все еще держится.
— И какое…
— Они не торопятся улетать, ласточка моя.
Видимо, в этой фразе был некий потаенный смысл, потому что Света ослабила натиск и позволила Васе выбраться из своих «объятий».
— Ты думаешь…
— Я думаю только за себя. А на других предпочитаю смотреть. И ждать.
Она почти успокоилась: даже перья пелерины легли ровнее. Но поскольку, в отличие от лохматого, волновалась так, как это делает подавляющее большинство нормальных людей, нашарила-таки взглядом коробку из-под чая. Девственно пустую.
— Это… — Пальцы сжались на лакированном дереве, и что-то хрустнуло. — Здесь же было…
— Сколько бы ни было, едва хватило на ваше ведро.
Ее глаза перестали выражать вообще что-либо, став непроглядно-черными.
— Весь запас… — Хрустнуло еще раз, и коробочка разлетелась на куски, а остороносая шагнула ко мне. — Весь драгоценный…
У Светы был такой вид, будто она сейчас и меня раздерет в клочья, но это не особо пугало, да и вообще не занимало мои мысли, потому что где-то на периферии зрения маячил Вася со своими непредсказуемыми реакциями. И следующий ход должен был сделать не я, не остроносая, а…
— Ласточка моя, стучат.
Света дернула головой, резко, как галка.
— Кто?
— К нам снова гости, если не ошибаюсь. И долг хозяина, а в твоем случае — хозяйки…
Она нахохлилась, что-то буркнула в пушистый ворот своей пелерины и направилась к шлюзу.
На этот раз не было никакой бесконечно прибывающей бабушки удава: все ограничилось единственной фигурой в белом балахоне, замершей посреди приемной площадки.
Из густых складок вынырнули ладони, на которых покоился небольшой ларец. Остроносая протянула руки, принимая ношу бережнее, чем, наверное, собственного ребенка, растерянно кивнула в ответ на глубокий поклон, отвешенный истуканом, и слегка отошла от ступора, только когда шлюз снова закрылся и раздалось гудение, видимо, сопровождающее работу стыковочных механизмов.
— Ну что там? — заглянул через ее плечо Вася.
Всего лишь пластинка, тонкая, полупрозрачная, с небольшим скоплением неразборчивых значков в правом верхнем углу. Но судя по тому, как Света держала ее двумя пальцами, едва дыша, стоила эта безделушка всех сокровищ мира. Ну, по крайней мере, личного мира остроносой.
— Это…
— Верительная грамота, будь я проклят! Поздравляю, ласточка моя! Отныне ты — официальный поставщик двора!
— Д-да…
— О, тут еще что-то есть. Слушай, а эта штука куда как круче любой грамоты! Неужели он сам писал?
Крохотный листочек размером с визитку оказался в руках у Васи быстрее, чем остроносая спохватилась, а потому содержание рукописного текста стало достоянием общественности:
— Той, которая и в самом деле способна добывать удивительные вещи.
Когда твои личные заслуги не только не ценят, но и попросту не замечают, это обидно. Но когда вся слава достается тому, кто вообще не должен был принимать участие в событиях, становится обидно вдвойне и хочется вернуть себе хоть немного утраченного достоинства. Особенно если имеется формальный, но вполне подходящий повод.
Кристаллики ударились о донышко кружки, и вверх брызнула уже настоящая вода. Безвкусная, стерильная, зато мокрая, что хоть немного уравновешивало мертвенную сухость галет.
«На хлебе и воде, до самого финиша!» — вынесла приговор Света, кое-как оправившись от двойного шока. В чем-то ее даже можно было понять: судя по кривой улыбке Васи, горсть сушеной травы, которой я так щедро распорядился, ценилась наравне с местным эквивалентом золота, а значит, на заварку было потрачено целое состояние. То, что взамен остроносая получила возможность существенно улучшить свое финансовое положение, приговор не смягчило, и теперь наша трехразовая трапеза состояла из…
— Интересно, они когда-нибудь были свежими? — спросил лохматый, вгрызаясь в серый бугристый обломок, выуженный из мятой пачки.
Я не хотел рисковать зубами, потому залил сухарики водой. Получившееся месиво выглядело неаппетитно, на вкус напоминало клейстер, но все же это было лучше чем ничего, учитывая постоянно урчащий желудок.
— Как ты это ешь?
— Я не ем. Я пью.
Вася заглянул мне в кружку, скривился и снова захрумкал галетой.
Участь деликатесов, так и не попробованных князьком, была печальна: Света демонстративно выбросила их в мусор. По штучке. Прямо у нас на глазах.
— А все-таки, что ты там начудил с чаем?
— Заварил просто. Я ведь уже говорил.
— Так-таки и просто?
Ну не повторять же ему ту лабуду, что была скормлена золоченому идолу? Если я все правильно понимаю, не тот Вася человек, чтобы поверить в нечто нематериальное.
— Сделал все, как делал бы для себя.
— Врешь.
— Это еще почему?
— Потому что ты сам себе — до фени. Будешь спорить?
А надо? Есть вообще хоть какой-то смысл объяснять ту путаную конструкцию, которую мне внушали с детства и, что самое грустное, успешно внушили?
Человек — животное общественное. И осознать себя он может только через отражение во внешней среде. Пока не натворил что-то, кругами расходящееся отсюда и в вечность, а потом вернувшееся и шлепнувшее прямо по морде, — нет тебя. И не будет.
Ты — то, что ты делаешь. Тебя принимают по поступкам, а не по намерениям, а значит, ты все и всегда делаешь в первую очередь для себя. Так, чтобы тебе было хорошо и сразу, и потом, когда увидишь свое отражение в чужих глазах.
Наверное, поэтому я и злюсь.
Потому что не могу понять, каким меня видят.
— Чего замолк?
Вот если его спросить напрямую, ответит? Было бы здорово. Но скорее — отшутится или снова напомнит мне об особенностях моего организма.
Честность и открытость здесь была только, пожалуй, в отношениях у нас с адъютантом. Правда, только до того момента, как блондинка начала притворяться тупым солдафоном. С остальными искренностью не пахло с самого начала. Да и откуда бы ей было взяться? Меня же поставили на строго определенную полочку, задавая правила игры. «Знакомься, Алиса, это — пудинг…»
А вот с Васей может получиться. Если, конечно, перестанем играть, причем обоюдно.
Мы все что-то скрываем, кто бы сомневался. Наверное, не стоит вытаскивать из шкафа каждый скелет по очереди, но сделать хотя бы шаг навстречу…
— Ты не думай, я не бессребреник.
М-да, только помечтал о честности, ею и получил. Прямо под дых.
— Если ты здесь очутился, значит, кому-то нужен.
Хотелось бы верить.
— На ближайшей базе, где есть вышки дальней связи, дам объявление. Глядишь, кто и отзовется.
Это должно меня успокоить или наоборот?
В сущности, он неплохой человек. Ну, условно говоря, человек. Тяжелый на руку? Ничего, со всеми бывает. Зато отходчивый. И трепетно относится к своим друзьям.
Темная личность? Так и мое происхождение для него — тайна за семью печатями. О каком доверии тут может идти речь?
Первого шага не сделает? Да и ладно. Буду щедрее. Он же сам сказал, что я себе «до фени»? Вот и продолжу в том же духе. Мне все равно, а ему приятно. Тем более официальный позывной я не забуду никогда в жизни, даже если очень постараюсь.
— Не может быть, чтобы вообще никто не…
— Если правильно позвать, точно отзовутся.
Локация: транзитный сектор
Объект: мобильная база тактической поддержки
Регистровое имя: Эйдж-Ара
Айден никогда еще не видел наследие своего деда по-настоящему мертвым.
До глубокой консервации дело обычно не доходило: в самом худшем случае требовалось заблокировать линии вспомогательного обеспечения и отрезать от питания отсеки и ярусы, на которые и так годами никто не заглядывал. Чаще всего — вариант, допускающий локальное управление всеми необходимыми системами. Разумеется, без возможности общего руководства. И все же решиться из обилия возможных протоколов применить именно первый? Это могло показаться сумасшествием даже опытному коменданту, не говоря уже о необстрелянном новичке. Если бы не одно «но».
Айден толкнул пальцем клавишу замка, и створки входного шлюза нехотя поползли в стороны.
У Тааса не было выбора. Нет возможности действовать на расстоянии, нет и степеней свободы. Всего два варианта решения: либо делать, либо нет. Подобное ограничение весьма упрощает жизнь как подчиненному, так и начальнику, однако кто сказал, что простота равнозначна правильности?
Коридор без ответвлений, прямой, как стрела. По нему можно идти лишь в одном направлении — до места назначения. До сердца базы.
Варс, конечно, позволил себе лишнее в разговоре. Опять же, из-за дистанции? А она, кстати, продолжает увеличиваться, причем обоюдными усилиями. И почему договоренности, в какой-то момент жизни кажущиеся разумными и эффективными, рано или поздно начинают тяготить? Хотя можно было сразу догадаться, к чему в итоге приведут горячее желание находиться поближе к предмету обожания и благородное намерение попустительствовать влюбленным. А ведь Айден предупреждал парочку еще в самом начале, у порога этого идиотского лабиринта… И на чем все сошлись? Само собой решится. Однажды. Когда-нибудь.
Настоящей темноты здесь нет: аварийное освещение разбавляет мрак до густоты вечерних сумерек, а маршрутные огни, выстроенные линиями, четко указывают путь. Зато вокруг висит бесконечно-глубокая тишина, и даже звуки шагов не помогают с ней справиться. Казалось, они стихают еще до того, как нога касается пола. Но самым жутким является все-таки кое-что другое. Пустота. Там, где раньше теснили друг друга схемы и сведения, сейчас не существует ровным счетом ничего.
Айден не предполагал, что ощущение окажется настолько гнетущим. Он, с детства привыкший быть в окружении многих слоев единого мира, только теперь, и то лишь отчасти, смог представить себе повседневное состояние…
Таасу ведь наверняка было страшно оставаться на безжизненной базе. Чем меньше чувств, тем больнее, когда они меркнут. Когда осознаешь, что на замену им ничего не найдется.
Нет смысла ускорять шаг, нет смысла ползти улиткой. Все случится в свое время, как и положено. И очередная часть бесконечности этого «всего» уже случилась.
В тишине. В темноте. В пустоте. Один, без помощи, без поддержки, он все сделал так, как было нужно. Так, как, наверное, не решился бы поступить больше никто. Айден хотел бы ошибаться, но после разговора с лордом-смотрителем любые сомнения отступали, поджав хвосты.
Ни единой попытки. Ни поползновения. Ни даже сиюминутного любопытства, не говоря уже о беспокойстве. И подтверждения — налицо. Бортовые журналы, к которым лорд Вен-Верос получил доступ, лениво продремали все то, роковое время.
Стоит удивляться? Ничуть.
Айден, планируя операцию, сделал соответствующее допущение еще на подсознательном уровне. Знал, как любили говорить предки, не умом, но сердцем, что сигнал пройдет мимо тех, кто обязан его принять.
Стоит пугаться? Нет. Слишком поздно.
Подобного следовало ожидать. Чем автономнее становились базы, тем больше ресурсов получали их коменданты. Энергия. Сила. Мощь. Что рождается от их союза? Право, основанное на древнем, как мир, принципе.
Когда-то, во времена многочисленных войн за передел сфер влияния, все это казалось разумным и естественным продолжением изначальной стратегии. Нормальным эволюционным процессом. А что получилось в результате? На благодатной почве взросли чудовища. Еще немного, и феодальная раздробленность, о которой пишут только в учебниках, явится в мир заново. Если уже сейчас коменданты спокойно пренебрегают неписаными правилами рыцарского содружества, то совсем скоро начнут писать свои собственные. И пусть, строго говоря, они никогда не были именно рыцарями, но безраздельное владение куском личного мира окончательно превратило их в…
Да, возможно, каждый комендант верен присяге, но это усугубляет ситуацию еще больше. Потому что вассал всегда продолжает политику своего сюзерена. А этого как раз и опасается лорд Вен-Верос.
Легкомыслие лордов? Ерунда. Своеволие комендантов? Чушь. Все они находятся в системе и, худо-бедно, будут поддерживать ее существование. Разлагаясь, как труп? Да. Надежно и неизбежно, пока все не рассыплется прахом. Снаружи — благолепная картинка, внутри — мутный сон, плавно переходящий в летаргию. И вдруг какая-то частичка этого приюта престарелых вздумала вырваться из установленных границ. Она действует по тем же самым правилам, разумеется, но читает-то их в оригинале, а не с тысячного по счету списка! Не скользит ленивым взглядом по расплывшимся строчкам копии копий, а следует изначальным истинам, рожденным в поту и крови давным-давно погибших поколений. Что случится дальше? Взрыв. По всем фронтам одновременно, а значит, то, что находится между локальными эпицентрами, окажется сжатым взрывной волной, напряжение достигнет своего пика и…
Порог аппаратной. Еще одна мертвая комната, посреди которой ждет хозяйской руки жезл коменданта. Ключ от всех дверей.
Раньше Айден считал это название глупым. Слишком нелепым для инструмента, управляющего базой как единым организмом. Но теперь, глядя на рукоять, третью своей длины выступающую из головного разъема, лорд Кер-Кален начинал понимать, чем именно руководствовались предки, раздавая вещам имена.
Это и правда ключ. Но не тот, что предназначен исключительно для замочных скважин. Он способен вскрыть все, до чего дотянется. Вернее, к чему его захочет приложить владелец.
Это сила. Не безраздельная, но достаточно могущественная. А главное, что сейчас она…
Да. Совершенно свободна.
Воздух вокруг рукояти вибрировал, щекоча ладонь. Звал дотронуться, обхватить, потянуть, принимая обратно отложенную на время власть. Наверное, никто и никогда не испытывал большего искушения, но Айден убрал руку прочь.
Волей случая, божественным провидением или четким планом Вселенной было так уготовано — не важно. Равновесие, представлявшееся всем наилучшим состоянием, на деле оказалось губительным. Смертельно опасным. И если есть хотя бы один шанс столкнуть камень системы с мертвой точки, его нельзя упускать.
Вивис Лан-Лорен всегда ненавидела срочные поручения. Как правило, на самом деле они не требуют вскакивать и бежать сломя голову, однако вышестоящему начальству почему-то всегда кажется наиболее подходящим именно такой порядок действий. Но гораздо хуже, когда только ты сам торопишь себя, а не кто-то другой.
Представление к новому рангу, прошедшее мимо той, которая и должна готовить все необходимые подтверждения, где это видано? Пусть воля лорда-смотрителя не может быть оспорена никем, кроме императора, да никто другой в здравом уме на подобное и не решится, но нарушение официального регламента — не шутка, а событие из ряда вон. Последний раз нечто похожее случалось накануне событий, упоминать о которых в приличном обществе до сих пор зазорно, а предпоследний послужил началом гражданской войны. Короткой и практически бескровной, но отбросившей Империю в сфере межгалактической политики по меньшей мере на десяток лет и сотню меморандумов назад. О том же, что творилось тогда внутри государства, вспоминали редко, неохотно и только в проверенной компании.
Что могло принести новое отступление от правил? Многое. А учитывая непосредственное участие лорда Кер-Кален во всем происходящем, Вивис опасалась строить даже самые приблизительные модели развития ситуации. Ясным для Ледяной Леди было только одно: если заварушка и впрямь намечается, нужно занимать место в первом ряду. Весь вопрос в том, по какую сторону от линии фронта.
Нарушить размеренный ход кабинетной службы, сорваться с места, прыгать из одного канала в другой, чтобы не терять ни минуты времени, ломать голову, пытаясь подготовить себя к неизвестности… Разве это великая плата за возможность заглянуть в будущее? Люди жертвовали и куда большим. Но лишь когда лорд-претендент четырнадцатого ранга переступил порог каюты, Вивис Лан-Лорен смогла вздохнуть спокойно и перейти от волнения к терпеливому ожиданию. Потому что Айден выглядел на редкость многообещающе.
Во-первых, он не улыбался, что само по себе было если не странным, то редким явлением, особенно при встрече с дамой. А во-вторых, воротник его кителя был расстегнут. На целых три пуговицы. Пренебречь хорошими манерами лорд Кер-Кален мог, но столь вольно отнестись к форменной одежде…
— Вы поистине молниеносны, леди-советница.
И начало беседы — в том же духе. Бунтарском. Подтверждающим: что-то случилось. А главное, что-то случится снова и неоднократно.
— Но мне все равно не угнаться за вами, лорд-претендент.
Коснулся рукой спинки кресла, сделал шаг, замер, словно наткнувшись на невидимую преграду. Передумал присаживаться? Еще один верный признак того, что мир перевернулся с ног на голову.
— Я не буду говорить долго, Вив.
Обращение по имени? Вот так сразу? Без увертюры из подшучиваний и уверток? Да, будущее ближе, чем можно было подумать. Оно уже здесь.
— Мы знаем друг друга с детства. И знаем, кто мы сейчас. То, что я хочу предложить, я предложил бы только тебе.
— Руку и сердце?
Возможно, шутить было вовсе не время и не место, но серьезный Айден почти пугал, а улыбка, пусть кривоватая и невеселая, заметно разрядила напряжение, повисшее между ними в каюте.
— Я предлагаю тебе быть рядом. Рядом со мной.
Что это? Вросшая в кожу привычка сбивать с толку подслушивающих? Или все-таки…
— Здесь много места, Вив. Слишком много для меня одного.
Ледяная Леди невольно задержала дыхание. Наверное, даже объяснение в любви не смогло бы заставить ее сердце так трепетать в клетке ребер. Даже известие о смерти самого дорогого человека.
Это больше, чем все, что мужчина обычно способен предложить женщине. Это союз равных друг другу. Союз, который заключается однажды и навсегда, но не повисает цепью на каждом из его участников, а наоборот, делает их настолько свободными, насколько это возможно. Потому что открывает весь мир перед твоими глазами и непробиваемой броней встает у тебя за спиной.
— Ты… ты же не собирался оставаться один?
Айден смотрел мимо. Но не потому, что боялся допустить кого-то к своим мыслям и чувствам. И не потому, что знал за своим взглядом неприятное качество смущать собеседника. Вивис догадывалась, что именно видят сейчас глаза лорда-претендента. И чувствовала, как внутри нее нарастает желание хоть немного побыть такой же дальнозоркой.
— Если потребуется.
Все это немного походило на сцену из старинного романа, в которой кавалер отрекается от любви к даме земной ради любви к даме вечной. Девчонки обычно смеялись либо хмурили брови над подобным поворотом сюжета, девушки вздыхали и втайне надеялись на счастливый финал, но Ледяная Леди давно переросла и первых, и вторых.
Она не смогла бы представить подходящую для Айдена пару, как бы ни пыталась. Что же касается идеи, которой друг детства был сейчас одержим…
А впрочем, какая разница? Они и впрямь знают друг друга. Знают достаточно, чтобы без колебаний либо пожать протянутую руку, либо оттолкнуть.
— Что ж… тогда подвинься!
После курьерской яхты коридоры тактического модуля кажутся слишком просторными, почти безразмерными. Эти громады вполне оправданны, и в обычном режиме работы здесь наверняка едва удается найти местечко, чтобы протиснуться между кейсами с аппаратурой и снаряжением, медицинскими капсулами, членами экипажа и вынужденными пассажирами, но когда в театре военных действий антракт…
Из всех возможных звуков только эхо собственных шагов нагоняло Вивис, пролетало мимо, отражаясь от стен, и умирало где-то вдалеке. Обычно тишину считают лучшей спутницей размышлений, однако сейчас Ледяная Леди предпочла бы лязганье металла, гомон толпы, гул сходящей лавины — хоть что-нибудь, способное оказаться громче мыслей.
Она должна была заранее догадаться, что поручение не будет простым. Даже самое первое, полученное ею в качестве союзника и соратника. Утешало лишь то, что перед лордом-претендентом тоже выстраивались в очередь отнюдь не легкие дела и решения. И все-таки…
Почему — он?
Идеальный кандидат — так сказал Айден и закрыл тему. Остальное Вивис предлагалось додумать самой, и она старалась. Каждую минуту, потраченную на путь от шлюзовой камеры до командного отсека модуля.
Объяснения лежали на поверхности, простые и естественные, и хотя опыт предлагал не обманываться видимостью, а копнуть глубже, делать это без анализа того, что только мерещится, было бы слишком беспечно.
Отсутствие прошлого? Не личного, но местного, навязывающего окружение, идеи и привычки? Это несомненный плюс. Влияние минимально, практически несущественно. Единственный недостаток — очевидная полярность мира, нового для субнормала. Фокус, установленный на лорде Кер-Кален. С одной стороны, он позволяет жестко контролировать действия, с другой — заведомо отсекает ряд решений, существенно обогащающих стратегию.
Отсутствие целей? И это тоже обоюдоострый меч. Да, в рамках сложившегося общества у новоиспеченного коменданта нет карьерных перспектив, которых он смог бы добиться сам, без вышестоящей помощи и воли, что обеспечивает строгое следование заданной траектории. Но как можно двигаться вперед, ничего не ожидая на финише?
Если внешних стимулов нет, остается рассчитывать только на внутренние. На чувство долга. На верность и преданность. На веру, в конце концов. Найдется ли хоть что-то из этого списка в сознании субнормала? Вивис не решилась бы дать ответ на этот вопрос, по крайней мере пока. И не особенно надеялась, что предстоящий разговор прояснит ситуацию, но не сбавляла шаг. Задержалась лишь у самой двери, чтобы поправить складки кителя и придать лицу выражение, которое Айзе Кер-Кален не сочла бы неуважительным даже на мгновение.
— Леди.
Не привычный черный мундир, а комбинезон пилота, но снова сидит как влитой. А вот сама блондинка явно покинула кресло прежде, чем встретить гостя.
— Коммандер.
Вивис лишь соблюдала правила, выбирая такое приветствие, но делано безразличный взгляд все-таки дрогнул, и последовало уточнение:
— Назначение — временное.
Сколько Ледяная Леди себя помнила, для Айзе командование всегда было чем-то вроде мечты и наказания одновременно. Захоти этого дочь семьи Кер-Кален, она давно бы уже заняла достойную должность в любой эскадре, но почему-то до сих пор предпочитала подчиняться старшему брату. И делала это, пожалуй, тщательнее, чем самый преданный из вассалов. Впрочем, учитывая обстоятельства, сейчас такое положение вещей было наиболее оптимальным.
— Но оно пока еще действует, не так ли?
— Я о нем не просила.
Зачем это подчеркивать? Чтобы лишний раз показать свою лояльность? Нет, сестра Айдена выше таких уловок. Значит, смысл зарыт глубже и придется браться за лопату.
— Есть время на беседу?
— Личную или служебную?
Вивис улыбнулась. Мысленно, но широко и довольно.
Как же они похожи! Правда, там, где брат дает противнику полную свободу предположений, сестра всегда намечает рамки. Как капитан, пусть и временный, она имеет много разных прав, в том числе и право отказывать кому угодно и в чем угодно, если дело происходит в пределах корабля. Но зачем же сразу бросаться в атаку?
— Я должна представить отчет.
— Как всегда.
Айзе ошибалась в своих нынешних предположениях, и это означало, что Айден еще не поставил в известность о своих планах никого, кроме…
Вивис даже позволила бы себе погордиться. Если бы времени было чуть больше, а необходимых действий хоть на одно меньше.
— Поскольку в инциденте принимали равноправное участие два субъекта, требуется составить характеристику на них обоих. С лордом Кер-Кален я уже закончила, теперь ваша очередь, коммандер.
— Вы обратились не по адресу, леди-советница.
— Неужели?
— Я лишь выполняла приказ.
— О, разумеется. Приказ коменданта, если не ошибаюсь?
Подтверждения не последовало, но это только указывало Вивис, что она находится на верном пути.
— Расскажите мне о нем, коммандер.
— О приказе?
— О том, кто его отдал.
— Подчиненный не вправе обсуждать своего начальника.
Такая отговорка прошла бы. В другое время. Но сейчас на кон было поставлено слишком многое.
— Как кстати вы вспомнили о формальностях, коммандер… В самом деле кстати. Ведь в настоящее время, до проведения стыковки, под вашим управлением находится автономная боевая единица, что ставит вас на сравнимый уровень. И несколько расширяет ваши изначальные возможности.
Взгляд Айзе заметно посветлел, словно покрываясь слоем льда, и Вивис поаплодировала себе. Разумеется, мысленно.
— Итак, комендант базы «Эйдж-Ара». Что вы можете сказать о его решении принять участие в инциденте? Оно было предопределено? Заранее спланировано?
Желание облегчить жизнь очень часто заканчивается трудным выбором. Вот и адъютант, временно исполняющий обязанности коммандера, попалась в такую ловушку. Отчасти по собственной воле, отчасти — стараниями собеседницы. Но теперь выхода не было: прятаться можно в тени, но не когда тебя вытащили на свет.
— Никак нет.
— Тогда будьте любезны подробнее описать события, ему предшествующие.
Вивис не требовалось изображать интерес: ей было любопытно на самом деле. Даже не считая того, что поручение Айдена прямо касалось сбора соответствующей информации.
— Был получен сигнал о помощи.
— Комендантом лично?
— Так, как полагается уставом.
— И что последовало далее?
— Общий сбор на мостике.
— С какой целью? Разве комендант не располагает достаточными…
— Не этот.
Вивис вопросительно приподняла бровь.
— Он…
— Вас что-то смущает, коммандер?
Немножко личной мести тут все же присутствовало, и Ледяная Леди не побоялась бы в этом признаться. Было почти сладко видеть в светлых глазах не только бешенство, но и то чувство, которое Айзе Кер-Кален не испытывала, наверное, ни разу в жизни.
Стыд. Такой нелепый и такой естественный.
— У коменданта нет полного доступа к инфосфере.
— Простите, но такое заявление требует дополнительных объяснений.
Ну же, скажи, наконец! Назови его так, как он того заслуживает. Это будет всего лишь правдой, не так ли?
— В силу особенностей организма.
— Он был травмирован? Как и когда? И почему продолжал занимать свой пост?
Как ни странно, именно скупые ответы выдавали адъютанта с головой. Слыша больше тишины, чем слов, Вивис медленно, но верно, по черточке рисовала портрет, который требовался для выполнения поставленной задачи.
Субнормал мог оказаться каким угодно как человек, но поведение Айзе ясно доказывало: характер у него имелся. Само по себе решение оказать помощь еще ни о чем не говорило, но то, что персонал базы беспрекословно выполнил приказ, а теперь — в лице назначенного коммандера — следовал букве присяги…
С ним не все просто. С этим пришельцем из прошлого.
— Он мог исполнять свои обязанности, и он их исполнил.
Браво. Более подходящего ответа трудно было ожидать.
— Вы не хотите оказать содействие?
Если бы не временно присвоенный чин, Айзе наверняка процедила бы сейчас сквозь зубы что-то вроде пожелания отправляться в далекий путь. Но ранг капитана корабля, расширяя полномочия, требовал особой четкости поступков, а Вивис знала, что ее давняя знакомая умеет держать оборону, поэтому бить в одну и ту же точку бессмысленно: нужно менять цели.
— Хорошо, я приму это к сведению. Теперь позвольте спросить, почему модуль все еще остается автономным? Согласно отданному приказу?
— Никак нет.
— Вы должны были вернуться на базу по завершении спасательной операции. И сдать командование, разумеется. Но я почему-то вижу обратное.
Это еще не было обвинением в неподчинении, но подбиралось достаточно близко, чтобы начать беспокоить любого, кто мог бы оказаться на месте Айзе. А главное, не давало выбора. Либо ты признаешься в том, что не выполнила прямой приказ, либо в том, что твой командир… Вивис и сама бы затруднилась решить, какой вариант предпочесть: оба одинаково больно ударяли по самолюбию офицера.
— Я заблуждаюсь?
— Никак нет.
— Вы решили устроить бунт? Или…
— Модуль не может быть пристыкован обратно без участия коменданта.
— Хотите сказать, вас не принимают? — Легко играть, когда у тебя все козыри на руках. Но не особенно приятно загонять в угол того, кто тебе вовсе не противник. — На это есть причина, коммандер?
— Да.
— И какая же?
— Отсутствие коменданта.
Теперь Вивис тщательно приподняла обе брови:
— Боюсь, мое воображение на этом исчерпало себя, и все дальнейшие ответы будут занесены в протокол в том виде, в котором вы их дадите. Итак, комендант отсутствует на базе. Причина?
— Захват. Предположительно насильственный.
— Кем?
— Кораблем одной из флотилий коркусов. Королевским корсаром.
— За ним, разумеется, отправлена погоня?
— Я не располагаю необходимыми средствами.
— Смею напомнить, что вы — не единственный солдат на поле этого боя. К тому же комендант был назначен на свою должность лицом, обладающим… скажем так, возможностями. В более чем достаточном количестве. Может быть, погоню отправил он?
— Никак нет.
— О-у.
Любой другой наблюдатель, тем более не связанный договором о сотрудничестве, уже откланялся бы и летел со всех ног ко двору, чтобы доложить о вопиющих нарушениях, проистекающих из попустительства лорда-претендента и халатности его подчиненных. Как минимум это грозило бы Айдену отлучением от ряда значимых привилегий, как максимум обещало бы трибунал, результат которого никто бы не взялся предсказать. Айзе должна была уже понять, что происходит, но Вивис требовалось нечто гораздо большее. Сотрудничество.
— Позволите подытожить, коммандер?
— Как пожелаете.
— Оставим в стороне обстоятельства самого назначения; хотя они и крайне любопытны, но все же меркнут перед…
Момент истины, так ведь это обычно называют?
— Айден Кер-Кален лично планирует, а потом принимает участие в операции, призванной определить место утечки информации из штаба флота. Ход операции оказывается сорван действиями коменданта базы, входящей в личный домен лорда-претендента. Более того, противник получает доступ на базу и похищает коменданта, который по каким-то непонятным причинам остается на ней в одиночестве и никоим образом не препятствует проникновению. Далее никто из заинтересованных лиц не предпринимает никаких действий по разрешению сложившейся ситуации. Какой вывод сделали бы вы, коммандер?
Вивис старалась выдерживать тон голоса на одной и той же ноте, в меру язвительной, в меру надменной, но это оказалось только лишней тратой сил: предел адъютанта был достигнут на мгновение раньше, чем отзвучала речь Ледяной Леди.
— Ты ничего этого не напишешь. Даже не будешь думать.
— В отличие от тебя, милая Айзе, я всегда готова к диалогу. Но на любое действие мне нужна причина. Она есть?
— Это была случайность. Стечение обстоятельств.
— Настолько выверенное и последовательное?
— Комендант исполнил свои обязанности. С честью.
— Подставляя под удар не только себя, но и объект линии обороны?
— У него не было другой возможности, кроме глубокой консервации.
— Почему?
— Потому что.
— Это не ответ.
Всего несколько слов. Вивис важно было их услышать, Айзе — неимоверно трудно произнести. Но огонь всегда оказывается несдержаннее льда, так случилось и на сей раз.
— Что тебе известно о коменданте?
— Ничего, кроме имени. И того, что в общем регистре ему не соответствует ни одной уточняющей записи.
— Ты ведь его видела, да? Еще тогда, в самом начале?
— Кого?
— Субнормала, которого Айден притащил с собой.
— Мельком.
— А я наблюдала за ним несколько суток подряд. Прямо здесь, на этой самой базе.
— Не понимаю, к чему ты клонишь.
— Он и был комендантом, Вив. Точнее, все еще остается. Он поступает как может, и иногда это… вызывает проблемы.
Ее стоило бы расцеловать. Прямо сейчас. В обе щеки. Но сначала все же нужно было покончить с делами.
— То, что ты говоришь, звучит еще хуже, чем моя версия. Легкомысленный и беспечный бред. Или Айден сошел наконец с ума от своей гениальности?
— Он не знал, что произойдет. Даже не предполагал.
— Уверена?
Айзе качнула головой, невесело усмехаясь:
— Ты не видела его в те минуты. Он редко злится, но тогда… Я думала, что меня ударят. Или убьют.
— А по возвращении на пустую базу?
— Мы не разговариваем. До сих пор.
Цель достигнута, подробности выяснены, акценты расставлены. Остаются сущие мелочи.
— Он важен для Айдена?
— Выходит, что так.
— Почему же не было погони или чего-то вроде? Можно ведь было послать диверсионную группу, если сохранение секретности настолько принципиально.
— Она и послана. Вернее, он.
— Один человек?
— Который стоит десятка, не меньше.
— И?
— Пропажа найдена.
— Но все еще не возвращена?
Вивис предполагала, зачем может понадобиться подобное промедление, однако сторонние версии еще никогда и никому не мешали.
— Варс не хочет светиться.
— Ах, так это…
— Да. А ты же его знаешь: если начал игру, будет соблюдать правила до самого конца.
— И как долго?
— Надеюсь, что не слишком. Но если протянет дольше необходимого, его ждет очень неприятный разговор.
Вивис разрешила себе улыбнуться, причем совсем уже не мысленно:
— И не только с тобой.
Впереди будет еще много недоумения, растерянности, может быть, злости и обиды: не надо быть пророком, чтобы это предсказать. Но пока в глазах Айзе только недоумение. И готовность слушать. А Ледяной Леди есть что сказать.
