75
Жанну вели на казнь через территорию Мосфильма, и это только усиливало нереальность происходящего.
Мосфильм каким-то чудом уцелел, когда вокруг горело все от Минской улицы до Киевского вокзала, и Жанна невольно подумала об этом, глядя на понтифика Петропавла, который возглавлял процессию в парадном облачении и папской тиаре.
Не из здешних ли запасников выудил он этот пыльный реквизит?
Да и плащи некоторых крестоносцев подозрительно напоминали кадры из фильмов разных времен – от «Александра Невского» до «Трех мушкетеров» с Боярским в главной роли.
Один такой плащ владыка Мефодий содрал с ближайшего крестоносца и набросил на Жанну перед тем, как принять у нее исповедь.
Но потом его снова сорвали и вели приговоренную по улицам обнаженной. И суровые лица конвоиров напоминали о том, что казнь будет далеко не бутафорской.
Ближе всех к Жанне, в первом кольце оцепления, держались черные монахи. Это был безусловный приказ императора Льва. Он отдал его сразу, как только переговорил с утра с владыкой Мефодием, который много часов подряд беседовал с приговоренной королевой ересиархов и позволил ей заночевать в своей келье, хотя это было против правил.
Келья прежде была гостиничным номером из двух комнат, и спали они в разных. Жанну всю ночь сторожили телохранители епископа, которые не прикоснулись к ней даже пальцем.
У входа в келью дежурили усиленные караулы личной гвардии понтифика, и Торквемаде там было нечего ловить.
А с утра, пока епископ нарушал тайну исповеди ради высшей цели, Торквемада лихорадочно размышлял, что ему делать теперь. И счел ниже своего достоинства позорно спасаться бегством.
Он был уверен, что при таком раскладе есть хорошие шансы почетно прорваться с боем.
Хотя конечно, лучше делать это не в здании.
Когда Лев приказал срочно найти инквизитора и взять его под усиленную охрану, тот спокойно беседовал со своими вечными спутниками у главного входа в «Украину».
Он только забрал у оруженосца свой меч.
И внутрь не пошел, хотя император вызывал его к себе.
Когда император, не дождавшись своего великого инквизитора, сам вышел на крыльцо, Торквемаду окружали уже все черные монахи. А было их несколько десятков.
Пантера ожидал, что Лев отдаст приказ о его аресте прямо сейчас. Что бы ни сказала Жанна Мефодию, она наверняка не забыла упомянуть, как великий инквизитор склонял ее короновать на место Льва кого-то другого. И вряд ли умолчала, о ком именно шла речь.
Имя ересиарха № 1 кого угодно заставило бы нарушить тайну исповеди. И Торквемада примерно представлял себе, что должно за этим последовать.
А ведь он до последнего надеялся, что об этом королева не станет говорить со своими врагами.
Он вообще не верил, что она будет с ними говорить. Не такое у нее воспитание.
Даже когда Жанна открыто предупредила, что может его выдать, инквизитор решил, что она блефует. И, увы, обманулся.
Все-таки зря он покусился на самое святое. Иногда обида пересиливает любые понятия о чести.
И однако же Торквемада был разочарован. А он очень не любил, когда его разочаровывают.
Инквизитор даже обрадовался, когда вместо приказа об аресте Лев отдал другой приказ. Он продлевал неизвестность и связанное с нею напряжение, зато давал возможность досмотреть процедуру казни до конца.
На этот раз император лично расписал весь порядок следования и проведения аутодафе не упустив ни малейшей детали.
Во внутреннем кольце охраны – черные монахи во главе с Торквемадой лично. А вокруг – усиленный конвой из самых фанатичных и боеспособных крестоносцев. И только за этой стеной – все остальные, которые тоже должны быть готовы к отражению любой угрозы извне или изнутри.
– Обстановка в городе сложная, – объяснил император. – Надо быть начеку.
Бесы по воскресеньям отдыхают, но кроме них в городе есть еще и люди. И многие из них настроены к крестоносцам весьма недружелюбно.
Хорошо что их мало волнует та часть города, которая особенно сильно пострадала от огня.
Только сатанисты порой тусуются на развалинах университета. Но даже самые смелые появляются там только по ночам. Днем слишком страшно.
Даже после неудачного похода эта часть города оставалась вотчиной крестоносцев.
А сейчас был день.
Жанну вывели из «Украины» утром, но пока медленное шествие добралось до Воробьевых гор, приблизился полдень.
Солнце в зените пекло головы страшнее любого костра. А костер был уже сложен.
Московские парки и скверы были частью вырублены, а частью сожжены, но крестоносцы пока еще без труда добывали дрова для аутодафе.
А рядом с одиноким костром несколько человек спешно заканчивали восстанавливать виселицу, разрушенную сатанистами однажды ночью, после того, как казни на время прекратились по распоряжению Торквемады.
– Неужели вы передумали и решили меня повесить? – удивилась Жанна.
– Стоило бы, – ответил разочарованный Торквемада. – Казнь хоть и быстрая, зато самая позорная. Знаешь, каким путем выходит душа из тела повешенного?
Однако Жанну провели мимо виселицы прямо к костру.
Только тут она обнаружила, что казнить собираются не только ее.
В голове королевы мелькнула мысль, что крестоносцы захватили тех, кто пытался ее освободить. Но у виселицы в ряд поставили людей, которых Жанна никогда в жизни не видела.
У нее была хорошая зрительная память.
Из двух девушек в этом ряду одна была одета в белый медицинский халат со штампом больницы имени Кащенко. А другая была без одежды, и Жанна поинтересовалась у палачей, которые привязывали ее к столбу, почему так.
– В знак особого позора для нераскаявшихся грешников, – любезно пояснили ей.
– Это дискриминация! – возмутилась Жанна. – Требую равных прав для язычников!
Тут все решили, что архиведьма рехнулась от страха перед костром. Такое бывало часто, и этому крестоносцы не удивлялись.
– На том свете потребуй! – закричали ей.
– И потребую! – ответила Жанна и понесла полную околесицу, проповедуя равенство еретиков на этом свете и на том.
Другая раздетая девушка, которая очень стеснялась своей наготы и, похоже, страшно боялась смерти, вдруг оживилась, словно выходка королевы ересиархов давала ей какой-то шанс на спасение.
И правда – палачи и конвоиры невольно отвлеклись на эти выкрики, а один из приговоренных к повешению мужчин, который до этого вел себя смирно, бросился в драку, хотя руки его были связаны за спиной, и драться он мог только корпусом, головой и ногами.
Другие были готовы последовать его примеру, и их с трудом удержал конвой.
Такого еще не было в новой истории аутодафе. Бунт приговоренных. После голодного заключения, пыток и кошмарного пути к месту казни под палящим солнцем, всемером против сотен крестоносцев!
Воистину Жанна была колдуньей.
Даже на костре и в помрачении рассудка она несла смятение и смуту.
И только великий инквизитор Торквемада, который очень внимательно глядел по сторонам, заметил, что во взглядах Жанны нет и следа безумия.
Этот взгляд, острый и ясный, метался по окрестным строениям и руинам.
Она словно кого-то искала.
А потом глаза ее замерли, и Торквемада автоматически посмотрел в ту же сторону.
Еще через секунду туда смотрели уже все.
По асфальтовой дорожке со стороны реки приближался всадник. Его одежда была украшена крестами, и старинную пожарную каску, сверкающую на солнце, тоже украшал золотой крест, приваренный сверху.
Многие крестоносцы узнали этого рыцаря, другие слышали о нем в новейших легендах о крестовом походе, но в поднявшемся шуме трудно было разобрать, кто о чем кричит.
А рыцарь, оттеснив конем тех, кто пытался преградить ему путь, направился прямиком к понтифику Петропавлу, сидевшему рядом с императором. И, соскочив с коня, стремительно опустился перед ним на одно колено.
– Униженно припадаю к стопам вашего святейшества, – с акцентом прочитал он по шпаргалке, зажатой в кулаке, – и, как ничтожный раб святой церкви, прошу о великой милости.
– Говори, – разрешил понтифик, который решил, что этот рыцарь примчался, дабы известить его о победе над турками и потребовать награды.
– Стало известно мне, ваше святейшество, что один недостойный судья, который проник в священный трибунал обманом, осудил некую невинную женщину не по закону, а по личному побуждению. Одержимый греховным вожделением, – рыцарь снова заглянул в шпаргалку, – этот вероотступник пытался добиться удовлетворения свой похоти, но женщина хранила верность жениху, который обручен с нею по закону и обычаю. Тогда судья ложно обвинил ее в немыслимых преступлениях и вынес смертный приговор. И я требую у святой церкви справедливости!
– Кто этот судья и кто эта женщина? – спросил со своего места заинтригованный император Лев.
– Эта женщина – Девственница Жанна, а судья – тот, кто вынес ей приговор.
– В уме ли ты, рыцарь? – удивился император, но на губах его играла торжествующая улыбка. – Эта Жанна никакая не девственница, и это подтверждено судом. И приговорена она к костру за колдовство, которому есть масса свидетелей. Ее преступления общеизвестны и не нуждаются в доказательствах.
– Тот, кто обручен с ней, считает иначе, и требует Божьего суда.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду поединок, в котором победит тот, на чьей стороне правда.
– Ты хочешь драться с Магистром трибунала?
– Не я. Тот, другой.
– И где же он?
– Он будет скоро.
Император задумался, а Торквемада положил руку на меч.
– Хорошо. Да будет так, – произнес, наконец, император.
И теперь торжествующая улыбка тронула уже губы Торквемады.
И тут появился Григораш.
