23

Господин Ясука Кусака неторопливо выбрался из кабины пожарного автомобиля с правой стороны. Поскольку он все время сидел на месте пассажира в позе лотоса, пребывая в глубоком медитативном трансе, остается неизвестным, кто в это время управлял машиной. Возможно, она ехала сама.

Равнодушно скосив глаз на Любовь, которая намертво вцепилась в какие-то металлические детали, торчащие в задней части автомобиля, сэнсэй взглядом убил птицу на ужин и негромко позвал ученика:

– Гири-кун, выходи.

Гири-кун осторожно выглянул из кузова и очень обрадовался, увидев висящую на запятках проводницу. Она тоже обрадовалась и хотела его обнять, но это оказалось сложно – девушка никак не могла разжать руки.

Ямагучи помог ей, аккуратно отжав по очереди все пальчики, а пока они обнимались, Ясука-сан сложил костер, возжег его огненным дуновением и стал жарить птицу, напевая себе под нос мелодию, способствующую медитации.

– Мы не поедем в Москву на этом, – не отрывая взгляда от огня, произнес Ясука-сан на литературном японском. Он имел в виду, очевидно, пожарную машину.

– Мы поедем в Москву автостопом, – сказала проводница Люба, выглядывая из-за плеча своего возлюбленного борца.

Слово «автостоп» она произнесла по-английски.

Люба уже приняла решение не возвращаться к поезду и следовать за Гири Ямагучи, куда бы он ни отправился.

«Наверное, это любовь», – подумал Ясука Кусака, прочитав ее мысли.

Здесь, на природе, в тишине возле костра ему думалось как-то особенно легко.

Английское слово «автостоп» он понял и откликнулся, по-прежнему не оглядываясь.

– Мы не можем ехать автостопом. Мы не знаем вашего языка.

– Зато я знаю наш язык, – сказала Люба. – Я могу выдать вас за моего дедушку с Чукотки.

Слово «Чукотка» она произнесла по-русски.

– А меня? – поинтересовался Гири Ямагучи, который был неравнодушен к своей судьбе.

Люба как раз сообразила, что сморозила глупость, поскольку она была совершенно непохожа на внучку чукчи.

– Ты будешь мой муж, мастер спорта по борьбе нанайских мальчиков. А Ясука-сан – твой дедушка.

Эту фразу она произнесла сразу на трех языках, но японцы ее прекрасно поняли.

– Мы не знаем ни чукотского, ни нанайского языка, – попробовал возразить Ясука-сан.

– Ну и что? – пожала плечами девушка. – Их никто не знает.

Гири Ямагучи, в свою очередь, ничего не возразил, то есть де-факто согласился стать мужем Любы.

Она, правда, тут же усомнилась в своей идее – главным образом потому, что в России все нанайские мальчики, равно как и чукотские, хоть немного, но знают русский язык. С дедушками проще – они в таком возрасте могут и свой родной язык забыть, а вот Гири Ямагучи представлял собой серьезную проблему.

Язык в этой проблеме был вещью второстепенной, зато габариты борца могли доставить неприятности. О легковых машинах можно было забыть. А вот насчет дальнобойных машин Люба пребывала в некотором сомнении. Чисто умозрительно ей казалось, что в кабину дальнобойного грузовика Ямагучи влезет и там еще останется место для нее и для дедушки – но это предположение требовало эмпирической.проверки.

Дело в том, что Люба Добродеева знала все о поездах, а вот автостопом ездила редко и только на короткие дистанции, предпочитая при этом легковые автомобили.

В этом деле ей бы следовало поучиться если не у Антона Кротова, то хотя бы у Женечки Угореловой, однако их не было под рукой, и пришлось обходиться своими силами.

Люба с аппетитом поужинала птицей, убитой взглядом, и воздержалась от нескромных и даже неприличных по японским понятиям вопросов на тему, как это у сэнсэя получается убивать животных без ружья и зажигать огонь без спичек. Сэнсэй, разумеется, тоже ничего объяснять не стал. Он решил немного вздремнуть, как это делал обычно после еды.

Пробудившись от вскрика девушки, сэнсэй был весьма разгневан, обнаружив, что ученик вместо вечерних упражнений, укрепляющих тело и дух, занят упражнениями совсем другого рода. Он обучал Любу Добродееву ремеслу гейши, и у нее неплохо получалось, особенно когда дело дошло до завершающей стадии. Тут Любу ничему не надо было обучать – само ее имя обязывало уметь заниматься любовью лучше всех.

Свой гнев Ясука-сан выразил негромким ворчанием:

– Однажды ты останешься совсем без сил, и женщины будут со смехом пинать тебя ногами.

Ямагучи привычно изобразил раскаяние. Ясука-сан всегда ворчал одно и то же, когда Гири развлекался с гейшами вместо того, чтобы совершенствовать боевое мастерство. Но теперь сэнсэй злился сильнее обычного.

– Гейши хотя бы знают, как не отнять у мужчины последние силы, – продолжал ворчать он.

– Я тоже знаю, как не отдать женщине последние силы, – осмелился возразить ученик, но от этого сэнсэй разгневался еще сильнее.

Однако желания прогнать женщину, отнимающую все силы у его ученика, Ясука-сан не проявлял. Ему нужно было добраться до Москвы, и, как человек разумный, Ясука-сан понимал, что с нею это будет проще, чем без нее.

Люба Добродеева слушала все это в безмолвии, стоя на коленях в позе примерной гейши, присев на пятки, Догорающий костер смутно и таинственно высвечивал ее нагое тело, освещенное к тому же и луной, что делало картину еще более мистической.

Но даже в этом свете Люба была совсем непохожа на гейшу. Для этого у нее были слишком большие груди и слишком славянское лицо. Белые полоски от купальника были незаметны в свете костра, но они стали видны, едва взошло солнце.

Люба воспользовалась уединением, чтобы дать этим полоскам хоть немного загореть, пока Ясука-сан ловил рыбу в реке, приманивая ее силой мысли. Дедушки она совершенно не стеснялась, а стесняться мужа – и вовсе грех.

Но рыбалка закончилась очень быстро. Повинуясь приказу господина Кусаки, рыба сбилась в плотный косяк у берега, и Гири Ямагучи мог брать ее голыми руками. А после завтрака настало время отправляться в путь.

Люба Добродеева не была знакома с Женей Угореловой и не знала, что машины на трассе лучше всего останавливать не поднятой рукой, а нагой грудью. Прежде чем выйти на дорогу, она оделась в свою форму проводницы, и только на ноги ей было нечего надеть. Ноги болели после вчерашней отчаянной беготни по асфальту, но Ясука-сан пару раз провел ладонью по ступням, и боль прошла, как будто ее и не было вовсе.

Люба вышла босиком на дорогу и легко тормознула первый же дальнобойный автопоезд. Не понадобилась никакая нагая грудь.

Недаром говорят, что настоящая русская женщина коня на скаку остановит и в горящую избу войдет. Горящей избы поблизости не было, зато железный конь, пришедший на смену крестьянской лошадке, действительно остановился как вкопанный.

Водитель железного коня был по габаритам чуть меньше Гири Ямагучи и, наверное, тоже любил все большое. Во всяком случае, он ни словом не возразил против того, чтобы взять на борт борца-супертяжеловеса и его чукотского дедушку.

И что самое интересное – места для всех в кабине хватило с лихвой.