— Почему именно «Тео-банк»?

Вопрос завис в воздухе вместе с Поджо, который, вцепившись зубами в дверной косяк, раскачивал свое массивное тело на манер качелей. Осталось только удивляться крепости его зубов и еще выпить за упокой души его стоматолога: тот, по всей видимости, умер голодной смертью без работы.

— «Тео-банк»? — повторил Афанасьев задумчиво. — А это очень просто, уважаемые кандидаты в боги. Тео с древнегреческого языка и переводится как бог. Теос — бог. Древняя Греция, — тотчас же добавил он, — это такая страна, где почитался в качестве верховного божества ваш родитель, уважаемый Альдаир. Кстати, как поживает Зевс на родине?

— Умер, — мрачно признался Альдаир, наблюдая, как Поджо падает на пол вместе с выгрызенным из дверного косяка куском в зубах. — От старости скончался на руках детей.

«Великий бог Зевс Громовержец, умерший от старости… Смешно», — подумал Афанасьев, и тут же могучая рука диона приплющила его к полу:

— Ничего смешного, презренный!

«Черт побери, ведь они читают мысли с той же легкостью, с какой я прочитал бы букварь для первоклашки!.. Совсем, совсем забыл!»

— Вот именно, — сказал Альдаир, сменив, однако же, гнев на милость, — и впредь будь разборчив в своих мыслях. Неведомо мне, что такое «первоклашка», но, наверно, что-то вроде букашки и таракашки. А ты причесывай свои мысли, иначе выдерну я их, словно волосы с головы твоей. Уяснил сие?

— Да… Александр Сергеевич, — заставив себя говорить льстиво, отозвался Женя и открыл зубы в вымученной улыбке. Обращаться к своим мыслям еще раз он посчитал неизмеримой вольностью и роскошью: черт его знает, но этот проклятый Альдаир видит его череп насквозь, как аквариум с плавающими в нем золотыми рыбками.

Вошел Колян и с порога обратился к Афанасьеву:

— Женя, насчет банковского офиса я договорился, юристов подключил, оформление идет, но нужен конкретный нал. Бабла недостаточно, нужно еще настругать.

Женя, который уже битый час объяснял наиболее толковым дионам, Альдаиру и Галлене, суть готовящейся операции, даже не успел ответить. Новоиспеченный Александр Сергеевич Дворецкий встал в полный рост и величественно обратился к Ковалеву:

— Как смеешь ты, наглец…

— Своим нечистым рылом здесь чистое мутить питье мое с песком и илом, — пробормотал Афанасьев.

— Кто это изрек? — Белокурый дион развернулся всем своим монументальным корпусом. — Да как ты посмел?

— Это не я посмел, а некто Крылов Иван Андреевич, — отозвался Афанасьев, ощущая первые (а потом и вторые) признаки негодования, — он-то и изрек.

— За эти слова его мало испепелить, — уже добродушно проворчал Альдаир, усаживаясь обратно на кованый диван.

— Поздно. Он умер почти два века назад. От заворота кишок. Переел, понимаете ли, — проговорил Женя и выразительно покосился на Поджо, который крутил в руках фарфоровую пепельницу в форме бублика, а потом с хрустом откусил половину. — Тоже ел много и не по делу.

— Два века? — легкомысленно взмахнув руками, отозвалась Галлена. — Ну, это не то препятствие, чтобы, взгромоздившись на дороге, стать непреодолимым.

Тогда Женя еще не понял, ЧТО имела в виду представительница слабого дионского пола. Два века, которые не могут стать препятствием, — это не могло уложиться в обычной человеческой голове.

Процесс учреждения банка закипел.

Все неприятности делятся на ожидаемые и неожиданные. К первым еще можно приготовиться, встретить их, так сказать, во всеоружии. Мудрые римляне не зря говорили: кто предупрежден, тот вооружен. А вот неприятности, имеющие свойства чертика из табакерки, появляющиеся неизвестно откуда, неизвестно зачем и неизвестно каким образом, подобием, манером, — с этим сложнее.

Именно к таким неприятностям следует отнести то, что произошло с еще не рожденным предприятием — СП «Люди & дионы». «Тео-банком».

В тот момент, когда юрист Козловский спокойно договаривал условия получения банковской лицензии, регистрации юридического лица и перечислял тому подобные юридические нюансы, дверь распахнулась, и ввалился старый Вотан Борович Херьян. Выглядел он, что и говорить, диковато, особенно в контексте городской повседневности. Общими усилиями удалось заставить его надеть рубашку, брюки и даже шляпу, но ничто не могло заставить его отказаться от совершенно дикого драного плаща и невероятных по своему дизайну старых опорок, которые даже обувью не назовешь. В таком виде Вотан Борович и рассекал, сподобившись уже дважды выйти на улицу и оба раза угодив в переплет. В первый раз его приняли за нищенствующего маргинала два мента и собрались уже было применить соответствующие меры, как вмешался Афанасьев и спас несчастных коллег Васи Васягина от зимы Фимбульветер, громов, молний и тому подобных штучек, в изобилии имевшихся в арсенале престарелого божества. Во второй раз он до полусмерти напугал какую-то рыхлую гражданку с сумками, громоподобно крикнув ей, будто она похожа на властительницу царства мертвых, великаншу Хель.

Вот и теперь, судя по тому как морщины прорезали лицо Вотана Боровича, сделав его похожим на модель горного кряжа в миниатюре, вид сверху, — что-то произошло. Вотан опустился в кресло с такой силой, что несчастный предмет интерьера крякнул и откатился к стене. Вотан выкинул перед собой громадные длинные ноги в чудовищных опорках и, выставив вперед нижнюю челюсть, завел чуть ли не стихами из скандинавского эпоса:

— Владею тайной я, которую отдать намерен ветрам, несущим зерна жизни, и зраку черному луны, всходящей в полночь.

— А если попроще? — буркнул рыжеволосый Эллер. — Ты, дед, будь проще, и люди к тебе потянутся.

«Фраза из репертуара Коляна Ковалева, — отметил Афанасьев и тут же, поймав на себе взгляд Эллера, домыслил на редкость льстиво и угодливо, — эти превосходные пришельцы, будь славны они в веках, овладевают нашим языком с быстротой, достойной горного потока!.. О великие!»

Эллер довольно кивнул. А вот Вотан пребывал в гневе.

— Попроще? Попроще изречет тебе козлище твой, Тангриснир зловонный! — не унимался новоиспеченный гражданин Херьян, бывший определенно на взводе, как будто в зад ему воткнули не одно, а целый комплект шил. — Как смеешь ты говорить так с дедом? Молчи, негодное порождение ветра! Не то…

Старый маразматик затопал ногами, а потом, швырнув на пол свою собственную шляпу, принялся топтать и ее. Судя по тому состоянию, в каком она находилась, это надругательство свершалось над ней не впервые.

Редкие седые волоски тщедушной копной упали на широченные костлявые плечи неистовствующего диона. Вотан топтался и загребал ногами, как кот, зарывающий только что наделанную кучку. Люди (в составе Афанасьева, Коляна Ковалева и юриста Козловского) и дионы в полном составе ожидали, выражаясь по-современному, окончания шоу. В чем дело? Старый Вотан не похож на челове… тьфу ты!.. не похож на существо, которое будет пузыриться, пениться по пустякам. Значит, что-то случилось.

Наконец танец гнева в исполнении Вотана Боровича прекратился. Он подобрал с пола свою потасканную мятую шляпу, ничуть не смущаясь тем обстоятельством, что к ней прилип окурок и остатки бутерброда, брошенного на пол негигиеничным Поджо.

— Пребываю я в радости великой! — вдруг объявил престарелый танцор.

«Ну и дедуля, — безо всякой боязни подумал Афанасьев, потому что и Альдаир, и Эллер, и все остальные дионы пропускали сквозь свои мозговые клетки сходные мысли. — Ну и дедуля! Если он радость выражает такими варварскими методами, с вышибанием двери, танцами на шляпе и так далее, то каков же он в ярости?.. Помесь разъяренного бегемота с паровозом, сходящим с рельсов? Наверное».

— Ибо вложен в мою десницу ключ к этому миру и власть суждена нам великая! — прогрохотал почтенный Вотан Борович, совершенно не обременяя себя введениями и предисловиями.

Все смолчали, а юрист Козловский, не привыкший к оборотам и децибелам экс-божества, вышмыгнул в соседнюю комнату, заперся там, заткнул уши и ничком повалился на ковер.

— Дед, — поинтересовался Эллер, — ты что, снова напился человеческого пойла?

Нет надобности говорить, что имелась в виду водка. Эллер быстрее прочих дионов отбросил дурацкую манеру изъясняться высокопарно и муторно, как принято у детей Аль Дионны, и перешел на разговорную русскую речь, как известно не менее великую и могучую. Последнего упорно не хотел и, если угодно, не мог сделать старый Вотан Борович. Ветеран божественного промысла упорно изъяснялся словесами, в которых сам черт (или, если угодно уважаемым дионам, Лориер) сломал бы ногу.

— Видел я сон, коему суждено сбыться, — сказал Вотан. — Привиделась мне дорога. Она изгибалась, как излучина реки, и блестела, как лед. Я шел по дороге, и она выскальзывала из-под ног, будто была соткана из этого льда. А на излете пути узрел я полынью, затягивающуюся молодым ледком. Вокруг полыньи, как грозные стражи, застыли торосы. А потом лед начал таять, он вывертывался из-под ног моих, убывал на глазах, аки убегающий во тьму вспуганный зверь. И открылась мне степь великая. Высокая трава гудела. Ветер путался в стеблях и падал ниц. А передо мною, на расстоянии протянутой десницы, на кончиках травных покоился прозрачный хрустальный шар. Вдруг он вздрогнул и начал съеживаться, сереть и упал к моим ногам странным серым комом. Зажужжал тот ком, как пчелиный улей, и потянулась из него, словно язык змеиный, широкая белая лента. Взял я сию ленту, и оказалась она пергаментом выделки дивной, тонкой, а на пергаменте том проступали диковинные словеса. Исполнился я мудрости и прочел те словеса, и возрадовался сердцем. Ибо предвещает это великие свершения!!

— Этот жужжащий серый ком, — наклонился к уху Коляна Ковалева его приятель Афанасьев, — уж очень напоминает мне по описанию… факс. А белая лента из «пергамента»… ну, сам понимаешь.

— Ты что, думаешь, старикан надрался и, забредя в одну из офисных комнат, наткнулся на факс?

— Запросто.

— И счел это предзнаменованием свыше?

— Легко. — Афанасьев весело улыбнулся и, видно забыв о чудесных паранормальных способностях дионов, наклонился к уху Коли Ковалева и прошептал: — Это еще что. Факс! Подумаешь! Тут творятся дела и похлеще. Наш Вотан не далее как вчера, пока все его коллеги отсыпались с дорожки, забрел в туалет. Обычный такой туалет: унитаз, бачок, кафель, цивильно, как и положено в крутом офисе. Не знаю, что ему пришло в голову, но только не то, что положено в туалете. Наверное, он подумал, что если банк — это храм нашего бога, то туалет во всем его унитазно-кафельном великолепии — это что-то вроде алтаря. Вотан Борович и решил задобрить нашего бога. Стал произносить перед бачком речь. Мне, конечно, приходилось слышать, как в туалете произносят речи, но чтобы так… Последний раз на моей памяти беседовал с унитазом Виталя Федоров, который сейчас сидит в дурке по факту белой горячки. Виталя был славный индивид на ниве потребления горячительных напитков, он этот унитаз принял за свою подружку Анюту и хотел… Ну, в общем, ему ничего не удалось. А вот чтобы туалет принимали за алтарь — это, я тебе скажу, случай!.. В общем, Вотан беседовал с бачком до тех пор, пока не разозлился. А разозлился он потому, что унитаз с бачком — оп-па!! — ему не отвечали!!! Ну, он и дернул за слив. Честно говоря, я…

Договорить Афанасьев не успел. Нет, вовсе не потому, что дионы прогневались на его речь о бачке и Вотане. Просто раздался резкий звонок в дверь, и Колян Ковалев, подойдя к монитору, подключенному к камерам внешнего наблюдения, увидел на нем странную физиономию. Физиономия имела хитрое выражение и старательно щурила левый глаз. На голове у персоны имелся котелок, а щеки были обрамлены бакенбардами, что делало гостя похожим на актера, задействованного в историческом сериале.

— Добрый день, — проговорил тип, — я, так сказать, по делу. Во вновь создающуюся структуру. «Тео-банк», если не ошибаюсь?

Сказав это, особа раскрыла левый, доселе прищуренный, глаз и подмигнула уже правым.

— По делу? — довольно грубо спросил Ковалев. — По какому еще это делу? Организация еще не функцио… фунци-о-ни… не работает. Придите на следующей неделе, во вторник. Всё!

Однако посетитель не желал исчезать с экрана монитора.

— Вы, наверно, не поняли, — вежливо продолжал он, и в его голосе разлились прямо-таки медоточивые нотки, — вы сами назначили мне встречу именно в этот день и час, к тому же на этом месте. Посмотрите справа от вас, у локтя. Там должна лежать моя визитная карточка. А на обороте вашим, дорогой Николай Алексеевич, почерком написана сегодняшняя дата и время. Благоволите полюбопытствовать.

— Кого это несет? — высунулся рыжебородый Эллер.

— Да какого-то осла, — буркнул Ковалев, только что так вежливо поименованный по имени и отчеству, к тому же каким-то клоуном, которого он и видел-то в первый (и в последний, как рассчитывал Колян) раз в жизни. — Говорит, что ему назначено. Какого черта?.. Его визитка… и… чего?

Произнося два последних слова, Колян Ковалев издал протяжный горловой звук, напоминающий клокотание, насморочное клокотание засорившейся раковины. Он увидел, что возле его руки в самом деле лежит прямоугольный кусочек картона, на котором рукой Ковалева написана дата, адрес офиса и время: 14.30. А также имя — Добродеев А. В.

— Кто такой? Почему не знаю? — пробормотал Колян, в голове его почему-то не отложилось ни малейшего намека на факт договоренности с каким-то Добродеевым на предмет встречи. — Вроде не пил вчера… Половина третьего… ну да, все правильно. Что я, в самом деле этому клоуну назначил?

И он, перевернув визитку, увидел следующую примечательную надпись: «ДОБРОДЕЕВ Астарот Вельзевулович. Кандидат сатанинских наук, магистр инферно. Российское представительство транснационального концерна „Vade Retro, Satanas & Со“.

Такой шутки с Коляном Ковалевым не выкидывали с тех пор, как его коллеги по бизнесу братья Вертопрахины прислали ему новогоднюю повестку из прокуратуры.

Ковалев нахмурил брови и нажал на клавишу, деблокируя входную дверь. Гражданин Добродеев вкатился в офис подвижным ртутным шариком. Замечательно, но в жизни он не походил на ту ехидную персону, которая впервые появилась на мониторе Коляна Ковалева. Облик его был смазанным, как на старой фотографии, а черты лица как будто собраны от самых серых и непримечательных людей, каких только можно изыскать. Бакенбард у него не было и в помине, но в самом деле: не сбрил же он их за те несколько секунд, пока поднимался по лестнице! Колян, впрочем, не придал этому никакого значения. Он даже не заметил. Как, верно, не заметил и того, что у странного посетителя появилась лысина и бородка с усами, придававшие ему известное сходство с вождем мирового пролетариата. Котелок же, украшавший голову господина Добродеева, куда-то исчез.

— Здравствуйте! — решительно сказал А. В. Добродеев, вкатываясь в офисную приемную и решительно тряся руку Коляна Ковалева. — Очень, очень рад!.. Большая честь!.. Всемилостивейше!..

Гражданин Добродеев и изъяснялся как-то не по-людски, экспансивно оборванными фразочками, которые он не доводил до логического завершения. Он подпрыгнул перед неприятно удивленным Коляном и продолжал сбрасывать свою словесную лавину:

— Вы, так сказать, решили открыть новое дело! Замечательно и, я бы сказал, примечательно! В самом деле, то, чем вы занимались до этого!.. Я хотел сказать!.. Словом, любезный гражданин Ковалев, с вами я познакомился и теперь хочу представиться вашим хозяевам.

Колян нахмурился. Мало того что этот малоприятный тип ввалился в офис, когда его никто не ждал, так он еще обнаружил у него, Коляна Ковалева, каких-то «хозяев»! Как будто он, Колян, раб, холоп или, того хлеще, пасется под ментовской «крышей»! Колян решил, что тип вполне заслужил хорошего присыла под дых или полукрюком по наглой морде.

Пока Колян дулся и пружинил мускулы, гражданин Добродеев испарился, не дожидаясь окончания этих физиологических процессов. Он появился в комнате, где сидели дионы и Женя Афанасьев, словно соткался из полумрака в углу зала. Потрогал гладкий подбородок (а где бородка?!) и начал с места в карьер:

— Очень важное известие! Чрезвычайное происшествие! Хочу поздравить вас, любезные альдионниты, с прибытием… хе-хе-с… в вотчинные земли. Чрезвычайно рад и многим могу помочь.

— Ты кто такой будешь? — рявкнул на него белокурый Альдаир, отодвигаясь от стены.

— А вот он знает! — Палец бойкого посетителя ткнулся в растерянного Коляна, появившегося в дверях. — У него, так сказать, моя визитка имеется! Да-с! А вообще, уважаемые, могу сказать, что я много о вас слышал и вообще предполагал, что вы можете появиться здесь, в мире Земли. Однако же вы оказали мне честь, появившись, так сказать, в моем филиале концерна «Ваде Ретро» в той части суши, что именуют Россией. Вы не смущайтесь, что я так бойко сыплю. Каждый глава представительства вынужден приспосабливаться к национальному колориту. Если бы я вовремя не отреагировал, то, без сомнения, получил бы на орехи от моего босса. Вам, уважаемый, — он повернулся к Вотану и рассыпался в серии многочисленных почтительных поклонов, один другого ниже, — без сомнения, известна персона моего босса. — Нельзя сказать, что старый дион воспринял эти слова, сказанные самым сладким и почтительным тоном, благосклонно. Хотя обычно он был падок на лесть. Вотан Борович выкатил свой единственный глаз до пределов, отпущенных природой, и гаркнул:

— Вижу тебя насквозь, презренный! Убирайся, я не буду держать с тобой речь, ибо говорить с тобой — это все равно что лизать языком коровье дерьмо!

— Не спешите с выводами, почтенный Вотан, — ухмыльнулся Добродеев, по-видимому нисколько не смутившись таким приемом. — У меня ко всем вам, уважаемые, есть чрезвычайно важный, чрезвычайно насыщенный разговор. Это великая честь, что именно я могу говорить с вами. — Добродеев перешел с обрывков восклицаний, которыми он изъяснялся с Коляном Ковалевым, на вполне вменяемую манеру общения. — Я слышал, что, явившись в вотчинные земли, решили вы создать современную структуру. Очень, очень похвально! Теперь на старом опыте далеко не уедешь! Даже я, Астарот Добродеев, кандидат сатанинских наук….

— Простите, — перебил его Афанасьев, — если вы кандидат, то кто же тогда доктор… этих самых наук?

Добродеев воздел кверху указательный палец с видом назидательным и загадочным:

— О! Зрите в корень. Так вам докторская дочка скажет. — Он повернулся к Галлене и нырнул в самом почтительнейшем, самом верноподданническом поклоне. — Вы, прекрасная Галлена, даже и представить себе не можете, как ваш батюшка по вас соскучился.

Все с неприятным изумлением увидели, как в углу его глаза назрела и укрупнилась блестящая слеза и капнула на пол. Не долетев до линолеума каких-то три сантиметра, она сверкнула и, обратившись в маленький бриллиант, покатилась по полу. Эллер нагнулся и подобрал. Попробовал на зуб и, не выказав никакого удивления, сунул в карман.

Женя и подошедший Колян выпучили глаза.

— Откровенно говоря, — продолжал болтливый посетитель, — формы моего обращения к вам устарели. Вот что я сейчас сказал? «Прекрасная Галлена». В то время как вы мудро применили свои родовые имена к условиям окружающей действительности. Итак, Елена Леонидовна, — деловито кивнул он, — вы решили основать банк. О, решение верное! Только деньги, только деньги имеют власть над современным миром! И все труднее работать нам, людям и нелюдям старой закалки. Вот, к примеру, мой почтенный дедушка, черт третьей категории Бес Петрович. Вынужден уйти на пенсию по должностному несоответствию. Дело в том, что он никак не мог отойти от мысли, что вовсе не он, черт, движет паровозом, а — пар. Если он таких элементарных вещей уразуметь не в состоянии, то что уж говорить о современных компьютерах и продвинутых технологиях. Вот и списали старика на покой.

Все слушали и поочередно разевали рты, не успевая вставить и словечка. Даже громогласный рыжебородый Эллер.

— Время идет, время убегает! — неистовствовал кандидат сатанинских наук Добродеев, бегая по офису мелкими дробными шажками. — Даже сам доктор сатанинских наук вынужден приноравливаться к его требованиям. Вот, бумаги у себя в адской канцелярии распечатываем на лазерном принтере. Я скачал у него… тссс!!! — Говоря это, гражданин Добродеев оглянулся с видом в высшей степени вороватым и приложил палец к губам. При этом на макушке у него вспухли и выросли рыжие волосы, похожие на мох. — Собственно, с этим я к вам и пришел, — почти шепотом закончил гражданин Добродеев, бухаясь на диван рядом с оторопевшим Афанасьевым и толстым Поджо, безмятежно дремавшим, явно не демонстрируя никакого интереса к окружающей действительности. — Хочу предложить вам свои услуги. Вы ведь, если я не ошибаюсь, собираетесь снова овладеть миром, не так ли?

— Ты откуда знаешь? — рявкнул Эллер. Добродеев перегнулся вперед, точно его вот-вот должно было вырвать, открыл рот и медленно выговорил:

— А я, вообще, хорошо информирован. Все-таки глава российского филиала концерна «Ваде Ретро». Раньше по скудоумию и отсталости развития эту почтенную организацию именовали то адом, то преисподней, то вообще непонятно как! Причем именовали те, кто понятия обо всем этом не имел! Это-то и обидно.

— Коррроче!! — подал голос Вотан Борович, а его ворон каркнул так, что у всех присутствующих, исключая сыто дремлющего Поджо, заложило уши.

— А короче не имеет смысла. Вы же должны уразуметь, что я, собственно, за персона.

— Мы поняли, что ты за персона, — насмешливо отчеканил Альдаир. — Слыхал я от отца про ваш народец… Некоторые из ваших в его время в сатиры по найму шли, нимф там и менад тискали… знаю.

— Я хотел бы вам помочь, — продолжал Добродеев. — Нет, я все понимаю!.. — Он снова вскочил с дивана и заметался по комнате с отскоком от стен. — Вы могущественные дионы, а я простой нелюдь, хотя уважительно меня следует именовать инфернал.

— Так ты черт, что ли? — брякнул Ковалев. — У меня был один знакомый, выдавал себя за мумию Мао Цзе-дуна. Сидит в дурке.

Добродеев с достоинством пригладил свои изменчивые волосы и, прокашлявшись, заговорил:

— Да, мы — то самое, что вы, люди, называете нечистой силой. Хотя не скажите, господа. Нечистая! Я вот сейчас проехался в метро, там валялся какой-то тип, который, наверно, не считает себя нечистой силой. Ну от него разит так, что у меня слезы потекли. Нечистые! Мы такие же полноценные жители планеты, как и вы, люди. И не надо называть нас чертями, бесами, демонами, дэвами да еще барабашками какими-то… надо соблюдать политкорректность. Вот попробуйте назвать в Штатах афроамериканца нигером. Так вас по судам замытарят. А мы!.. Зовите нас просто: инферналы. Да, мы другие! Просто мы немного в другой плоскости… У нас тоже — население. Поменьше, конечно, чем у вас, людей, но миллионов сто будет. Но у нас, признаться, таких безобразий, как у вас здесь, не творится. Нет, были отдельные отшепенцы нашего рода, которые безобразничали у вас, у людей. Так ведь и люди в нашем мире бедокурят так, что не приведи господи… тьфу! До чего договорился! — Астарот Добродеев высунул малиновый язык, и на его кончике вспыхнуло и увяло ядовито-желтое пламя, а сам инфернал сморщился от боли.

— Шутка! — громко сказал Ковалев. — Ну ты клоун, братец!

— А может, и клоун, — сердито ответил тот. — У меня это в контракте записано! Мало ли… Зато у меня есть ключ. Ключ к этому миру. А если быть чуть более точным — СЕМЬ ключей. Семь Ключей Всевластия, уважаемый Вотан!! — Добродеев резко повернулся на каблуках к старому диону, в данный момент шарившему своей шершавой лапой у себя под плащом.

Одноглазый бог старого мира вздрогнул, и из-под его плаща, шурша, полетели желтые и красные осенние листья. Ясеневые, дубовые, березовые…

Афанасьев, взявший себе за правило уже ничему не удивляться, пробормотал:

— Фокусники… Вообще-то май на дворе.

— Семь Ключей Всевластия, — повторил Добродеев, не спуская глаз с уважаемого Вотана Боровича.

Реакция Вотана, как обычно, была такой же непредсказуемой, как у пьяного слесаря, уронившего себе на ногу тяжелый гаечный ключ.

Он единым широким движением переместился прямо к круглому Добродееву и, схватив того своими большими костлявыми руками за горло, поднял к самой люстре. И затряс, приговаривая:

— Подлый лазутчик, лиса и сын лисы! Как смел ты совать свой нечистый нос в дела тех, кто были и будут богами?!

— Ну вот, — прохрипел явно озадаченный Добродеев, чьи ноги, обутые в дорогие замшевые туфли, болтались в метре от пола, — стоит содеять благо, как тут же и благодарность!

Эллер и Альдаир, бросившись с двух сторон, оттащили Вотана Боровича от сильно помятого гражданина Добродеева. Тот сидел на полу, вращал желтоватыми глазами и моргал. Придя в себя, он помассировал короткими пальцами свое покрасневшее горло и проговорил:

— Понимаю. Понимаю ваш гнев, Вотан Борович. Однако же я при исполнении, зачем на меня нападать? Тем более что я хочу сыграть на вашей стороне. Считаю, что чему быть, того не миновать. Э-эх! Вот он, список семи Ключей, которыми нужно обладать, чтобы овладеть этим миром. Скачал из головного компьютера самого доктора сатанинских наук! Рисковал, принес вам — и вот, понимаете ли, благодарность!

— Доктора сатанинских наук? — быстро переспросил Женя Афанасьев. — Это кого, Люци…

— Тссс! — Добродеев приложил палец к губам. — Не надо называть ни одного имени из всего легиона его имен. Иначе он нас услышит, и тогда меня, так сказать, спишут в утиль. Видите, скольким я рискую? А он — рукоприкладствовать.

Обиженный гражданин Добродеев начал медленно подниматься. Потом вынул из кармана аккуратно сложенный вчетверо лист и нарочито виноватым тоном проговорил:

— Не в папочке, конечно, и не в файле. Но мы все тут разумные существа, должны понимать, что содержимое ценнее содержащего. Конечно, сакральный свиток должен выглядеть по-иному, а вовсе не как обычная компьютерная распечатка — но инновации, батенька, инновации!!

Альдаир взял лист из рук Добродеева и прочитал:

— «…верхушка посоха пророка Моисея». Что за чушь и нелепица? «Кинжал из бока Гая Юлия Цезаря, со свежей кровью…» Ничего не понимаю. Ну ты, Добродеев, объясни!

— А драться не будете?

Альдаир смерил взглядом мрачного Вотана, тот раскрыл свое единственное око, и в нем что-то тускло сверкнуло. Альдаир кивнул и, повернувшись к Добродееву, произнес:

— Не будем. Скажи спасибо, любезный, что тебя вообще не раскрошили на кусочки.

— На кусочки, на молекулы, на атомы, — пробурчал Добродеев, становясь совершенно лысым. По его словно бы отполированному черепу пробежали веселые солнечные зайчики. Впрочем, подобные метаморфозы кандидата сатанинских наук уже никого не удивляли, даже Коляна Ковалева, уже решившего, что с завтрашнего дня завязывает с бухлом.

— Это очень важные сведения, — продолжал Астарот Вельзевулович несколько более выдержанно, — мне удалось скопировать их из базы данных самого Хозяина. Наверное, перечень из семи предметов, имеющийся здесь, он составил не так давно. Я думаю, что ваше прибытие заставило его поспешить и… немного раскрыться, что ли. Я сумел стянуть информацию из-под его носа. Вы спросите: зачем я играю против него? — опережая события, резво тараторил гражданин Добродеев. — А вот так! Тирания никогда и нигде не поощрялась, даже в мире инферно. Тем более что я тесно взаимодействую и с людьми и вижу, что тирания — это отмирающая форма правления. Да-а-с! Босс, доктор сатанинских наук и прочая, устарел. Да-а-с, он устарел! Он возглавляет инферналов вот уже много тысячелетий, а ведь и мы не вечные. Вот мне, например, двести тридцать лет, и до печального исхода мне осталось каких-то триста лет. Ну, может, с хвостиком, — добавил он, почему-то оглядываясь на собственный зад.

— Короче, ты слил своего босса, — неожиданно для себя самого сказал Колян Ковалев. — Типа перекинулся к конкурентам, которые, значится, перспективнее. И больше забашлять могут.

— Совершенно верно выразиться изволили, Николай Алексеевич, — вежливо закивал Добродеев. — Я подумал, что мне с вами по пути. Так вот, о списке моего босса. Ему удалось найти семь Ключей от этого мира, которые, будучи уложены в определенном месте, дадут власть огромную. Осталось только добыть эти Ключи, однако же, как я понял, Хозяин еще не успел этого сделать. И нужно опередить его. Ах да! Совсем забыл! — И он щелкнул пальцами.

Альдаир некоторое время тупо таращился на список, извлеченный ловким Добродеевым из своего кармана, а потом сунул лист Афанасьеву со словами:

— А ну прочти, тут на каком-то черт знает… на другом языке стало. Не понимаю. Опять твои штучки? — зыркнул он на Добродеева.

— Да, — потупился тот. — Когда я щелкнул пальцами, текст из русского стал латинским. На латыни было у босса, я было перевел на русский. А теперь, во избежание разночтений, вернулся к оригиналу.

— Не беда! — энергично сказал Афанасьев, думая, что сегодня он неминуемо напьется. — Латынь я учил… В университете. Переведем. А если что, уважаемый Астарот Вельзевулович поможет.

— Да, да, — закивал переменчивый инфернал, — помогу.

Чувствуя, как в пальцах пульсирует, покалывая, кровь, Афанасьев развернул бумагу и стал читать, переводя прямо с листа. Нельзя сказать, что это получилось у него блестяще, однако же общими усилиями удалось обнародовать следующий примечательный перечень:

1. Верхушка посоха пророка Моисея.

2. Кинжал из бока Гая Юлия Цезаря, со свежей кровью.

3. Прядь волос Наполеона Бонапарта.

4. Трубка товарища Сталина, только что из употребления.

5. Фрагмент крайней плоти Нострадамуса.

6. Топор Авраама Линкольна.

7. Хвост коня хана Батыя.

Прочитав все это, Афанасьев медленно поднял голову и обвел взглядом всех присутствующих. Недоумение на лицах дионов можно было понять, поскольку такие персоналии, как Моисей, Наполеон, Сталин и прочие, были им совершенно неизвестны по понятным причинам: «сами мы не местные, здешних обычаев не ведаем». Впрочем, Колян Ковалев выглядел тоже диковато. Последний вынул из сейфа бутылку коньяка, налил себе полстакана и, подумав, что завязывает с выпивкой все равно с завтрашнего дня, заглотил коньяк и оглушительно крякнул.

— Нострадамус, блин, — провозгласил этот невежественный индивид. — Хреновня, едри меня в кадык! Ключи от мира… Какие же это ключи, это — отмычки какие-то, ежкин кот!

Эллер хмыкнул. Альдаир одарил Коляна тем взглядом, с каким его покойный родитель Зеурс, более известный на Земле как Зевс, метал молнии в перепуганных греческих язычников.

— Что значат сии словеса? — спросила Галлена.

— Очень просто, — засуетился Добродеев, — все очень просто. Тут дальше рукою самого босса было приписано: «Сложить в Сферу, которая воссияет на месте приземления первого человека, познавшего космос. Сфера та появится при приближении всех семи Ключей. И когда семь и одна…» Сфера, надо полагать, — быстро пояснил Добродеев. — «И когда семь и одна станут единым целым, то смирятся люди и власть над миром упадет в руки владыки».

— Бред, сущий бред, — сказал Афанасьев. — Какие отмычки, какая сфера, к чертям собачьим!

— А вот не надо сопрягать мой народ с собачьим племенем, — обиделся Добродеев. — Я же не скрещиваю людей ну, например, со свиньями.

— А как же, если принять на веру этот документ, можно достать все эти вещи? — поинтересовался Афанасьев. — Если, скажем, с топором Линкольна, трубкой Сталина и с волосами Наполеона еще куда ни шло — можно достать в музее или в частных коллекциях, — то кинжал в крови Цезаря и тем паче хвост кобылы хана Батыя!.. С этим как?

— Мне другое непонятно и не вызывает доверия, — произнес Эллер, — неужели люди научились летать в мировой эфир, как сказано в этом документе? В таком случае они должны уподобиться богам.

— Ну почему же, — возразил Колян Ковалев, медленно оттаивающий от явления инфернала Добродеева народу, — вот ваш козел Тангриснир прилетел же из космоса, но ведь он же не бог, верно? Бог не стал бы жрать бампер от моего джипа. Его взяли, всунули в космический корабль, или как это у вас там называется, и напутствовали: лети, мол, козел. Вот и у нас примерно то же самое сказали Гагарину, когда запихали его в «Восток».

Все дионы воззрились на Коляна Ковалева. Единственный глаз почтенного Вотана Боровича подернулся дымкой и заалел, как предутреннее зарево. Ушлый Добродеев, обнаружив паузу в общении, тотчас же вклинился в нее. Конечно, не обошлось без пространного комментария:

— Уважаемые кандидаты в боги! Конечно, они вышли в космос. Я бы даже сказал — вылетели! Они теперь туда как на прогулку ходят, даже за деньги уже начали кататься. Был у меня один знакомый человек, он, правда, на четверть черт… бабка его согрешила в свое время с инферналом почтенного рода. Так вот, фамилия его была Белкин, по кличке Белка. Так этот Белка предлагал двадцать миллионов баксов, чтобы забить на орбите стрелку с конкурентами.

Дионы, незнакомые с историей покорения космоса, смолчали. Они не оценили шутки Добродеева.

Вотан угрюмо прокашлялся и завел занудным тягучим басом:

— Я не поверил бы тебе, черный человек, если бы не сегодняшний мой сон, в коем я узрел дорогу к истине. Я прошел эту дорогу, и вот что я обрел!

Обветренная костлявая клешня старого диона вынырнула из-под его одеяния. В руке он держал лист бумаги, в котором и Афанасьев, и Ковалев без труда признали обычную бумагу для факса.

Афанасьев протянул руку и почтительно произнес:

— Вотан Борович, разрешите взглянуть.

Тот поднял на беднягу единственный глаз, и в мозгу Афанасьева грянули колокола и посыпались осколки чего-то огромного и разбитого вдребезги. Факс старик вручил только Альдаиру. Впрочем, Коляну Ковалеву удалось заглянуть через плечо. Однако ничего существенного из этой подглядки он не вынес. На бумаге стояло несколько рядов непонятных корявых значков. Они напомнили Коляну его собственный почерк, каким он в молодости писал объяснительную в вытрезвителе.

Заглянувший вслед за ним в бумагу Афанасьев сморщил лоб. В корявых «вытрезвительных» значках он с некоторым усилием признал так называемые старшие руны.

— Черт побери! — пробормотал он, забыв о присутствии обиженного кандидата сатанинских наук Добродеева. — Не думал, что среди компьютерных шрифтов можно найти старшие руны, которыми писали примерно полторы тысячи лет тому назад в древней Скандинавии!.. А тут у них к тому же какой-то странный вид. Неужели это?..

Мыслям его не дали ходу. Старый Вотан захрипел, а потом прогремел, как долго не заводившийся, но еще могучий трактор «Беларусь»:

— Истинно сказано здесь! Ибо руны не могут лгать! — Непонятно, кто мог прислать факс с рунами полуторатысячелетней давности. К тому же могло статься, что руны того образца, что стояли в факсе, гораздо древнее. Именно это пришло в голову самому умному из присутствующих в офисе людей.

Однако Женя Афанасьев промолчал. Более того, он даже думать ни о чем не хотел, зная плачевную для него способность дионов проникать в черепную коробку. Только казалось Жене, что идея «Тео-банка», зароненная так здраво и так прагматично, давшая, казалось бы, первые всходы, теперь загнется на корню. Загнется…

Он оказался совершенно прав. Вотан воздел кверху обе руки и изрек:

— Сказано, и сбудется! Если нужен кинжал с кровью, то надлежит выдернуть его из бока еще теплого Цезаря! Если нужна трубка… э-э-э… Сталина, то надлежит взять ее прямо от уст его, согретую дыханием!

Афанасьев и Ковалев смотрели на жестикулирующего Вотана Боровича и чувствовали острую зависть к знакомому Коляна, который сидел в психиатрической клинике…