Глава тридцатая,
ЗАГОВОРЩИЦКАЯ
Я готова была броситься на помощь Симурху, который вызывал у меня нежную симпатию, как любая говорящая пушистая зверюшка, — к тому же пьяная и безвинно страдающая. Поведение Миши меня возмутило, в последнее время он просто неадекватен, вот как ломает застенчивых молодых людей школа милиции, но его решительность, мм, трогала во мне какие-то женские струны. Э-э, то есть струны женской души. Но я все равно, пока он не устроил собачке допрос с пристрастием, встала рядом, готовая вмешаться в любую секунду.
— Ай, потише, Симурх, твой голос не отличается сладкозвучием, а у меня и так голова болит! Но юный стражник прав, нам всего лишь нужно знать, что там творится внутри, придумано ли что-нибудь более серьезное, чем собачьи почки, чтобы изгнать дракона из города и вернуть нашего бывшего правителя Бимелуса-второго? Что, мои соплеменники уже взяли в руки магические жезлы и прикрыли груди щитами-амулетами? Поднялось ли в городе освободительное движение джиннов, принявших ислам? — с суровым пафосом опытной революционерки поинтересовалась Акиса.
— Н-не заметил, может, у них было т-тайное подз-м-льное собрание? — Симурх пожал тощими плечами. — Дичь, так вы бу-удете пр-ходить медицинский осмотр? Я за этим з-здесь сижу, а не п-т-му, что мне все равно, где присесть и напиться. Ой, дичь...
Но голос у него был неубедительный, словно он сам не верил в то, что говорил.
— А что тут за камни валяются без дела? Пусть Акиса сотворит катапульту и сбежит, а мы забросаем булыжниками стены, нас заметят, схватят и привяжут к позорному столбу на главной площади города. А Акиса как раз успеет собрать все подполье, выступить с протестом и призвать собратьев к оружию. — Нет, хорошая все-таки идея мне в голову пришла!
— А дальше что? — глядя исподлобья, тихо спросил Миша.
— Ну, придумаем что-нибудь! У нас на это будет время, совсем необязательно, что они казнят нас в первый же день, — оптимистично заметила я. — Это ведь жестокий Восток, скорее всего, сначала нам дадут повисеть недельку на раскаленном солнце без воды и еды, а за это время такую волну народного бунта патриотическими речами можно поднять! Конечно, если нас не заставят отказаться от мученического венца дети, тыкая палками и забрасывая камнями.
— Аглая, не обижайся, но ты полная...
— Кстати, а откуда в пустыне булыжники? — Я кивнула на камни, намеренно перебивая Мишу, потому что выражение лица у него было, мягко говоря, не восхищенное моим гибким умом.
— Это бедуины накидали, мы тоже не знаем, где они их берут, но у них это считается задабриванием джиннов. Чтобы не обижать бедуинов, мы эти булыжники использовали как строительный материал, они всегда очень радовались, когда камни пропадали. Но приносили бы лучше золото, раз уж так хотели нам угодить! — недовольно заметила Акиса.
— О джинны, бедуи-ны, дичь, короче... — Симурх громко икнул, прервав свое пьяное бормотание. Он уже давно полулежал на песке, вцепившись в вещмешок как в своего лучшего друга и потягивая что-то из очередной склянки.
— Не будем мы заходить в город. Если нас схватят, кто его спасет? Лучше я употреблю свою магию по-другому, и мы быстрее узнаем все, что нужно. — Джинния вдруг резко вырвала мешок из лапок собакоголового, тот даже не успел пискнуть.
— Ик! Дичь, но... эт-т возмутительно! В-верни, это все, че у м-ня есть, сотни и сотни моих пациентов умрут б-з этих лекарстф и траф! — слабо запротестовал Симурх.
— Скорее только ты сам умрешь, не припомню, чтобы кто-то соглашался у тебя лечиться. И не думаю, глядя на тебя, что что-то изменилось за эти восемь столетий... Обратиться к тебе за врачебной помощью равносильно самоубийству, а это великий грех по законам Аллаха!
— Н-не знаю, дичь, я во-опще огнепоклонник, — пробурчал горе-доктор, нервно почесывая лапкой нос — Любую рану надо п-прижигать, а не пол-ливать «чу-да-девствен-ной» водой! Огонь — он от всего по-мгает... Ну, в кр-йнем случае резать, дичь...
— Твои методы измывательств над больными никого не интересуют, рассказывай все, что знаешь о нашем деле, и получишь назад свой мешок, а мы полетим дальше! — поддержала я Акису, уловив ее план и стараясь придать своему голосу жесткости, больно уж умильно выглядело это существо. Такие из меня веревки вьют...
— Ч-что, и н-не з-глянешь в Ирем, не пр-ведаешь мать своего отца! От дичь, а... Бабка там ум-мирает, и некому ей поднести даже... эту... тьфу, бесполезную воду из Зем-зема. Клянусь Заратустрой, я х-тел ей помочь, но... дичь! мне надо было спасать свои почки.
— Что делает мать моего отца в городе? — ахнула джинния. — Я же была у нее на прошлой неделе в деревне, что ей понадобилось в Иреме, куда она пятьсот лет нос не совала?
— Пару дней назад она переехала ф город, чтобы дожить свои дни в уд-бствах, а не среди грязных феллахов, копаясь в навозе онагров, так она мне ск-зала. Дичь, конечно... — Симурх как-то противоестественно начал трезветь. — У нее ожоги какой-то там степени, как и у многих джиннов в Иреме. П-ри воцарении дракон немного пополыхал вокруг огнем, чтобы утвердить свою власть, пообещав, что через неделю у всех само все заживет. Но твоя бабка с-слишком стара, способность к регенерации клеток ее эпидермиса чрезвычайно...
— Но ведь джинны не боятся огня! — окончательно запутавшись, не выдержала я.
— Любого другого — да, но не драконьего! У него такой градус! Вот дичь, иначе как бы он захватил древний, правда не столь уж и могущественный Город Колонн, — поучительно изрекла зверюшка.
И тут нас наконец-то заметили, наверно, солдаты, патрулировавшие стены города, вернулись с обеда. Послышался крик; прищурившись, можно было разглядеть машущие со стен фигурки.
Акиса быстро сунула мешок Симурху и исчезла.
— Они не должны меня увидеть, на таком расстоянии моя магия еще действует, но у ворот я снова стану видимой. Отвлеките стражников, — строго напомнил нам ее голос.
— Может, притворимся бродячими клоунами? — нервно предложил Миша.
— Костюмчик не тот, — съязвила я, глядя на его милицейскую форму, в подобной одежде он бы, может, за клоуна и сошел, но меня могли принять разве что за... Черт, с моими короткими джинсами только за девушку легкого поведения?! Черт, черт, черт!
— Дичь, лучше ты, парень, притворись странствующим поэтом-шаиром, может, тебя и не тронут из жалости, они тут у нас за юродивых. А тобой, девица, придется пожертвовать, ничего иного в голову не приходит, — подал голос собачий птиц.
— Что он делает, этот шаир, как выглядит? — быстро спросил Мишка, не обращая внимания на мой полуобморок. Ага, так, значит, мной можно и пожертвовать? А раз джинния и Мишка на это никак не отреагировали и даже не возразили, стало быть, такая цена их вполне устраивает?! Обидно...
— Знай себе выкрикивай двустишия-пророчества почаще, всего и делов, — посоветовал Симурх. — Ну ладно, дольше мне с вами болтать нельзя. Наверняка кое-кто начал настоящую охоту на мои драгоценные почки, думаю, что цена их в золотом эквиваленте не меньше, чем мой суммарный вес. Какая дичь, это ж огромная куча золота, может, продать одну, я и со второй проживу, — задумался он. — Жаль, что им не ужен собачий хвост, с ним было бы легче расстаться...
Сдержанно поблагодарив за помощь, мы оставили этого маленького эгоцентриста в размышлениях о возможной сделке и двинулись в сторону города. Издалека он выглядел величественным. В золотисто-зеленом мареве его инкрустированные майоликой стены представали как новенькие, но при ближайшем рассмотрении кладка оказалась довольно обшарпанной.
Джинния прокомментировала наши наблюдения, заметив, что средств на реставрацию ни в одном мире с хватает, и велела лучше смотреть под ноги, чтобы случайно не наступить на змею, в каковых иногда превращаются мужчины-джинны, чтобы незаметно ходить налево, но и простых змей здесь тоже водится избытке.
Обогнув стену, мы вышли на площадку перед главным входом, который оказался гигантским подковообразным порталом, и увидели десятки странных существ. Одни из них спускались с неба, другие улетали, а третьи просто возникали и исчезали в воздухе. Похоже, все те, кто хотел войти в город, проходили реальный паспортный фейсконтроль...
