Глава 21,
в которой гаарский король занимается сводничеством, старый паромщик, желая угодить Девам Небесным, называет их дурами, а Йорген признается, что однажды целовался с крысой

– Похоже, они проходили через Айзенграу, – вздохнул Йорген. – Досадно.

– Что ты имеешь против Айзенграу? – удивился маг. – Сам я там не бывал, но отец мой пару раз наведывался по делам. Он гаарскую столицу хвалил: хороший, красивый город.

– Против города я ничего не имею, – пояснил Йорген не очень-то весело. – Но если мы окажемся рядом, придется задержаться на день. Там живет кузина моего отца, она меня нежно любит, я должен буду непременно ее навестить.

– Тебе не кажется, что теперь не самое подходящее время для семейных визитов? – поморщился бакалавр.

– Возможно. Но тетушка будет очень огорчена, если узнает, что я ею пренебрег. А другого случая повидаться нам, может, уже и не представится никогда. Пожалуйста, давайте задержимся в столице, ну что может изменить один-единственный день? Догоним мы этих альвов, никуда от нас не денутся!

– Ну конечно же догоним! – Кальпурций поспешил согласиться прежде, чем Легивар придумает новую отговорку. – Друг мой, ты непременно должен навестить тетушку, ведь неисполнение родственного долга – это тяжкий грех, способный надолго отвратить от человека удачу, столь необходимую нам ныне.

– Да, так оно и есть, – важно подтвердил хейлиг. – Девы Небесные велят нам любить родных и заботиться об их душевном благополучии.

– А, делайте что хотите! Заботьтесь! Вас не переспоришь! – махнул рукой бакалавр.

Да, красив был город и интересен уже тем, что вездесущего силонийского влияния, надоевшего всем, включая патриота Тиилла, здесь не ощущалось. Гаарская столица, по извечной бедности своей, хранила традиции старой северной архитектуры, и это шло ей только на пользу. Массивные, приземистые постройки, сложенные из грубо отесанного камня и крытые пластинами феннского сланца, выглядели чрезвычайно колоритно и добротно. Одного взгляда на такой дом, больше похожий на крепость в миниатюре, было достаточно, чтобы понять: выдержит он и осаду тварей ночных, и драконий налет, и жестокие северные морозы. И пусть его простые формы лишены силонийской роскоши или эренмаркской изысканности, зато они рождают ощущение надежности, уверенности в завтрашнем дне: налетит ураган, разразится буря, гром грянет, Свет сойдет с небес, а дом как стоял века, так и будет стоять, храня покой своих обитателей…

Даже у Легивара, вечно критикующего все вокруг, на этот раз отыскались добрые слова:

– Славные дома в этом городе, сам бы жил! У твоей тетушки такой же?

Йорген окинул взглядом длинное трехэтажное строение, мимо которого они проезжали в тот момент.

– Нет. Не совсем. Побольше. – Голос его отчего-то звучал немного загадочно.

– Правда?! – воскликнул бакалавр с уважением. – Еще больше?! А далеко ли до него?

– Точно не скажу, ведь я бывал тут очень давно, в раннем детстве, еще до прихода Тьмы, и мало что запомнил. Знаю только, что тетушка живет в самом центре столицы… Эй, любезный! Далеко ли до Кенигплац? – окликнул он попавшегося навстречу коробейника.

– Третий поворот налево, благородный господин! – поклонился парень. – А вот не желаете ли тканых лент? Чудные ленты ткет моя матушка, господа завсегда у меня заказывают.

– Желаю. Давай моток самых лучших, – к удивлению спутников, согласился ланцтрегер. И пояснил: – Тетушке подарю. Она любит рукоделие.

Коробейник не обманул. За третьим поворотом налево дома расступились, образовав обширнейшую площадь. На дальнем ее конце, окруженный рвом, высился серокаменный, мрачноватый с виду замок, и королевские флаги развевались над ним.

– О! – обрадовался ланцтрегер. – Пришли! Нам туда!

Спутники переглянулись.

– Ты не ошибся, друг мой? – уточнил силониец. – Это же королевский замок! Твоя тетушка состоит при дворе?

– Ну… можно и так сказать, – подтвердил Йорген уклончиво и снова не без странной заминки. – Ко двору она определенно имеет самое прямое отношение. Идем?

– А нас пропустят? – засомневался Легивар, почувствовав подозрительную робость. Был он по характеру большим гордецом, ценил свою скромную персону много выше, чем она того заслуживала, и легко равнял себя с сильными мира сего. Бывало, говаривал, лежа с ученой книгой перед камином: «Подумаешь, короли! Мы, маги, ничем их не хуже. У них – власть, у нас – тайная сила! Это еще рассудить надо, кто выше стоит!» Рассуждал, и получалось, что маги определенно выше и короли при встрече должны бы им кланяться. Но это в уме все очень удачно складывалось, а как до дела дошло – надо же – коленки задрожали. Ведь, в отличие от сына государственного судии и начальника столичного гарнизона Ночной стражи, он, сын простого реоннского торговца рыбой, в королевские дворцы прежде как-то не был вхож!

– Пусть только попробуют не пропустить! – усмехнулся Йорген в ответ. – Боюсь, для них это не кончится добром.

Миновав мост, по дневному времени опущенный, четверо путников явились к воротам.

– Отворяй! – крикнул Йорген так уверенно, будто еще не пересек границы родного королевства.

Из башни выглянул стражник в безумно лазоревом мундире – угрюмую серость своих домов жители Айзенграу скрашивали непривычно яркими нарядами, и королевский двор не был исключением.

– Как прикажете доложить, господа? – осторожно спросил стражник, по опыту зная, что такая вот начальственная уверенность редко возникает на пустом месте.

– Доложи ее величеству, что прибыл из Эренмарка Йорген фон Раух, ланцтрегер Эрцхольм, сын ее кузена Рюдигера фон Рауха, лагенара Норвальда, да не один, а с товарищами!

Стражник расторопно скрылся, и тут же раздался лязг отпираемых ворот.

– Это как… Эта твоя тетушка – она КОРОЛЕВА, что ли?! – От потрясения у бакалавра захватило дух.

– А разве я вам не говорил? – удивился Йорген и хлопнул себя ладонью по лбу. – То-то вы мне все вопросы дурацкие задаете: где живет, пустят или нет… Королева гаарская Адельгунда Тугенрайх, в девичестве фон Крау, является кузиной моего отца по материнской линии. Подробностей не просите, я плохо разбираюсь в родстве.

Они ждали каких-то особо строгих королевских церемоний, ждали увидеть властную, надменно-холодную даму, которая милостиво позволит заезжему родичу приблизиться, подаст руку для лобзания и велит слугам проводить гостей на кухню.

На деле все вышло точно так, как было в Перцау и Логове льва: охи-ахи, поцелуи-объятия, всхлипы-сморкания, долгие расспросы о здоровье третьих лиц (среди которых часто фигурировал некий «юный олух» и «его бледная моль», имен собеседники не называли, но прекрасно понимали, о ком идет речь), а потом – настойчивое желание отмыть угольно-черные ладони племянничка. Тетушка-королева от прочих теток Йоргена фон Рауха ничем не отличалась, кроме титула. Она пошла даже дальше их: уяснив, что не помогает ни свиная щетина, ни пена огненных гор, призвала придворного колдуна. Он, впрочем, тоже не помог, и будущий рыцарь остался при своем.

Уже поздно вечером, в спальне, Кальпурций Тиилл предложил:

– Друг мой, ведь в наших руках… точнее, на твоей шее – «Алмазный агнец», артефакт, чье предназначение состоит в исполнении желаний. Так почему бы тебе не воспользоваться им, чтобы вернуть ладоням природный цвет?

Легивар Черный открыл было рот – растолковать силонийскому невеже, сколь опасны могут быть сильные магические артефакты в неопытных руках, но Йорген его опередил:

– Видишь ли, матушка упомянула в нашей беседе, что «Алмазный агнец» берется исполнять лишь самые искренние желания.

– Так за чем же дело стало? – не понял Кальпурций.

– Ах, друг мой, мне стыдно признаваться, но желания такого у меня, к сожалению, пока нет. Возможно, потом, со временем… – Он не договорил, потому что не любил обманывать друзей.

Совсем «домашним», ничем не примечательным вышел их короткий визит в королевскую резиденцию Гаара.

Обстановка ее никого не впечатлила: и дворец судии Вертиция Тиилла, и Логово льва были куда богаче и роскошнее замка в Айзенграу, больше напоминавшего жилища лагенаров средней руки или даже трегеров, нежели королей.

Его величество Манфред Восьмой, мягкий, добродушный человек средних лет, был очень прост в общении. К Йоргену он относился по-родственному и настаивал, чтобы тот обращался к нему без титулования. С гостями обходился любезно, как радушный хозяин самого обычного, вовсе не королевского дома. Похоже, монарших амбиций у «дядюшки Манфреда» было не больше, чем у его молодого эренмаркского собрата Видара.

У них вообще было немало общего: оба взошли на престол после трагической гибели старших братьев, оба не желали себе такой судьбы и тяготились бременем власти, изначально предназначенной не им. И личные интересы каждого лежали далеко от государственных. Молодой Видар, как мы помним, больше всего на свете ценил светские увеселения, и дни, проведенные без пиров, рыцарских турниров или охоты на мелкую дичь, считал прожитыми зря. Манфред Тугенрайх к подобным развлечениям был не склонен, его увлекали естественные науки. В те счастливые периоды, когда не нужно было воевать с Тьмой или бороться с прочими напастями, как то: нападения Мораста на приграничные земли, моровые поветрия, морозные зимы и неурожайные лета, король собирал гербарий, садовничал и писал трактаты о природе огородных растений. Жаль, медленно продвигалось дело, потому что Девы Небесные невзлюбили горемычное Гаарское королевство за какие-то давние грехи и посылали ему все новые и новые испытания. Из-за них бедный король вот уже два года не мог покончить с морковью и перейти к репе, и это его весьма печалило. Если на то пошло, куда сильнее печалило, нежели угроза превратиться из короля в махтлагенара. Не плохим правителем, но большим ученым хотел войти в историю его величество Манфред Восьмой Тугенрайх.

И как ее величество королева Эренмаркская Гильда полностью разделяла увлечения молодого Видара, так и Адельгунда Тугенрайх во всем поддерживала супруга и собственноручно сшивала листы его трактатов. Неудивительно, что Манфред ценил свою королеву превыше Дев Небесных! О лучшей жене он и мечтать не мог. Из целого перечня недостатков, присущих женщинам, королева Адельгунда обладала одним-единственным: она почему-то рожала исключительно девочек, да еще и двойняшек через раз. Их уже немало скопилось в замке, старшие начинали входить в возраст, поэтому визиту такого достойного и пока еще неженатого молодого человека, как Йорген фон Раух, многодетный отец был особенно рад. Родство ланцтрегера Эрцхольма с юными принцессами было достаточно дальним и препятствием браку служить не могло, это любой хейлиг согласится подтвердить. Титул у парня невысок – так разве принцев на всех напасешься? Зато весьма хорош собою, девочки не будут в обиде, если удастся сосватать им такого кавалера. А если выберет старшую, Доротею, которая всем бы неплоха, но после неудачного падения с лошади правую ножку подволакивает, так можно бы и престол ему передать… или что там от него, от престола, останется через пару лет… «Махтлаг» – для ланцтрегера тоже должно неплохо звучать.

Откуда ему было знать, что перспектива унаследовать целый махтлаг или, того хуже, королевство Йоргена могла не привлечь, а скорее оттолкнуть, ведь он относился к числу тех людей, что видят во власти не удовольствие, но лишние заботы и тревоги. И суть нехитрых маневров дядюшки Манфреда, подсаживающего к нему за трапезами то одну из своих дочерей, то другую, сразу разгадал и с Кальпурцием Тииллом поделился: «Похоже, в этом доме меня решили сосватать!» Но, к удивлению силонийца, привыкшего, что друг его обычно бежит от брака, как от чумы, недовольным ланцтрегер не выглядел.

Почему? Да потому, что каждая из трех предложенных девиц в полной мере отвечала его запросам по поводу ума и красоты. Гаарские принцессы были чрезвычайно милы и умели поддержать разговор. К стараниям своего венценосного папаши они относились не без иронии, потому что ни одна из них еще не достигла того возраста, когда возникает опасность остаться в старых девах, да и недостатка в кавалерах у них не было. Другое дело, что король-огородник, с головой погруженный в свои государственные и ботанические хлопоты, о невинных любовных интрижках дочерей даже не подозревал и был уверен, что без его родительского содействия женихов «бедным девочкам» ни за что не найти.

Так уж устроены люди, что всяк привык судить по своему разумению. Манфреду Тугенрайху нравились женщины дородные и представительные, как его обожаемая Адельгунда. Но то ли Тьма так дурно сказалась, то ли в его род пошли дочери, но все десять или двенадцать – сколько их там по замку бегает? – удались худосочными да бледными что твои носфераты! Кто на таких позарится?

Откуда ему, увлеченному морковью и турнепсом, было знать, что в моде теперь изящество, а не пышные формы и вместо старых добрых румян нынешние девы заказывают у парфюмеров белила и пьют уксус? До младших пока черед не дошел, но старшие из его дочерей слыли писаными красавицами далеко за пределами родного Гаара, и для каждой легко нашлась бы партия куда более завидная, чем наследник дотла разоренного войной ланцтрега. И даже легкая хромота принцессы Доротеи не стала бы тому помехой.

Впрочем, на отца они в обиде не были: Йорген фон Раух им понравился. И если бы он не уезжал назавтра, они либо поссорились из-за него, либо придумали кидать жребий. Но королевские браки не заключаются в один день, это понимали все, кроме самого короля.

Наутро они – «жених» и «невесты» – расстались, возможно, навсегда. Никаких обещаний не было дано, и мы могли бы вовсе не упоминать этот эпизод в нашем повествовании, если бы не два положительных момента. Во-первых, король Манфред принял историческое решение нещадно выпалывать поганую ересь, успевшую пустить корни по южным рубежам. Во-вторых, изменилось к лучшему отношение Черного Легивара к ланцтрегеру фон Рауху: он его зауважал и перестал бранить «неучем». Сам Йорген на это, понятно, внимания не обратил. А Кальпурций Тиилл – тот заметил. И подумал с неприязнью: почему людям простого происхождения свойственно такое нездоровое чинопочитание? Ведь не первый год бакалавр знает Йоргена, причем с самой лучшей стороны. Прежде это не мешало ему вести себя оскорбительно-резко: подумаешь, ланцтрегер какой-то, отчего бы на него не поорать? А как узнал, что тот с чужими королями в дальнем родстве, – сразу притих, будто что-то изменилось: Йорген ли сделался другим или знакомство с ним стало теперь сулить какую-то выгоду? Так нет же, не будет выгоды, и не ждет ее Легивар. Просто бесстыдно трепещет пред сильными мира сего, хоть и не находится в их власти, да и повлиять на его жизнь они не могут. Разве не противно? И ладно был бы он один такой. Нет, их тысячи тысяч таких, как он.

От досады силониец высказал свои размышления вслух и тут же пожалел об этом: к чему им теперь лишние ссоры? К чести Легивара, тот совершенно не обиделся, даже, наоборот, поддержал: да, трудно изжить в себе старые замашки, а пора бы уже. Ведь на самом-то деле все понимают, что маги стоят ничуть не ниже королей. Кальпурций на это только хмыкнул: он совсем другое имел в виду. Зато хейлиг Мельхиор все понял верно, однако истолковал по-своему. Не греховное чинопочитание, но богоугодное смирение присуще простому народу, считал он. Ведь не корысти ради склоняемся мы пред Девами Небесными, а из любви к ним, благодетельницам. А власть – она идет с Небес. Так как же простому человеку не трепетать пред теми, кто выделен самими Небожительницами и возвышен над остальными людьми?

Вот и поспорь с ним, особенно если сам (будучи сыном третьего, после самого императора и главного понтифика, лица в империи) попадаешь в число небесных избранников и сознавать себя таковым очень даже приятно! Кальпурций все ждал, что ответит на их доводы Йорген, чью сторону примет. Но тот, оказывается, большую часть спора прослушал, потому что думал о своем. Вспоминал гаарских принцесс и старался решить, какая из трех ему больше нравится, но вместо них в памяти почему-то возникал образ Гедвиг Нахтигаль, чужой жены. От этого становилось грустно.

Назавтра они переправлялись через быстрый полноводный Гоар на небольшом канатном пароме распространенной на северных реках нифлунгской конструкции: в движение его приводило течение реки.

Переправа стоила им немало нервов. Лошади, не привычные к воде, вели себя плохо, их еле удавалось удерживать, только к середине реки животные немного успокоились. Но прежде «проклятая скотина» успела цапнуть Черного Легивара зубами за плечо, оставив жуткий синий кровоподтек, а Йорген, поскользнувшись, свалился в воду. Сапоги сразу потянули ко дну, еле выполз животом по мокрому настилу, оцарапал подбородок и занозил ладони. А друзья рады были бы ему помочь, да не могли – были заняты лошадьми. Паромщик, худой неопрятный старик со всклокоченной бороденкой и розовой блестящей плешью, был пьян в стельку, то и дело разворачивал свое судно не тем углом, отчего движение вперед становилось невозможным, и вдобавок орал богохульные песни. Правда, речь в них шла не столько о Девах Небесных, сколько о хитрых спесивых хейлигах и жирных динстах, именуемых не иначе как «холощеными хряками». Определенно Небожительницам не стоило такое слушать. Бедный Мельхиор старался отвлекать себя молитвами, но попутно ему приходилось изо всех сил сдерживать разбушевавшуюся кобылу, и вместо священных слов с его уст готовы были сорваться совсем другие, очень далекие от святости выражения. Наконец пьяные вопли надоели мокрому и раздосадованному собственной неловкостью Йоргену, и он так яростно рыкнул на развеселого старца, что тот мгновенно протрезвел, утратил всякое желание музицировать и смог достаточно внятно рассказать, как сколько-то времени назад перевозил через реку «дикую прорву ненашенского народу с детями, бабами и пожитками». Работа заняла несколько дней, обогатился паромщик сказочно, потому, собственно, и гулял теперь. Ведь был он уроженцем Вальдбунда, а не Гаара, а вальдбундцы – народ благочестивый. Они знают: выпала тебе нежданная удача – не гневи богов скопидомством и прижимистостью, отдари пустыми тратами и весельем.

– То есть это ты Дев Небесных так благодарил, когда обзывал их дурами Небесными, а об их верных слугах орал непристойности? – уточнил Йорген вкрадчивым тоном заправского палача. Злиться он уже перестал, паромщик его рассмешил.

Выпивоха сразу сник и гордость «урожденного вальдбундца» поутратил.

– Да… Эт я зря… Эт я не по уму поступил… А может, они того? – В его старчески выцветших глазах мелькнула надежда. – Может, они и не услыхали меня, а? Ведь то не молитва была, зачем им слушать всякое?

– Как же не услыхали, если вот этот парень, – Йорген указал на Мельхиора, – служит хейлигом, и все, что он ни услышит, тут же долетает до Дев Небесных. Разве в благочестивом Вальдбунде этого не знают?

Бедный паромщик совсем скис.

– Хейлиг? Точно? А чей-то не похож, молодой больно… Я думал, школяр какой…

– Самый настоящий хейлиг! Видишь, и ряса на нем! – заверил ланцтрегер.

– Да, ряса, – убито признал несчастный. Но тут же воспрянул, осененный новой догадкой, так утопающий цепляется за подвернувшуюся под руку соломину. – Дык она ж не золотая? А?

– Не золотая, потому что дорожная, – вступил в разговор Мельхиор, он не любил, когда в его сане сомневались. Свою старую золотую реверенду ему пришлось выбросить, потому что после всех злоключений она имела вид, будто ее зубами драли могильные шторбы – стыдно было на люди показываться. Новой он обзавелся еще в эренмаркской столице, нарочно выбрал ту, что поскромнее – серая, с узенькими золотыми нашивками по обшлагу рукава. Именно в таком одеянии хейлигам подобало странствовать по святым местам, чтобы не марать дорожной грязью дорогую золотую парчу.

– Я принял сан в осьмнадцать лет, – продолжил он со скромным достоинством, – и за все годы службы моей не сталкивался с богохульством худшим, чем то, что услышал сегодня из твоих уст, старик!

Тут бы грешнику расплакаться и покаяться, но он продолжал искать оправдания:

– Дык разве я хотел? Оно ж спьяну вышло! То не я пел, то вино во мне пело!

– Это еще хуже! – радостно объявил Йорген. – Пьянство – большой грех, оно губит душу! В мрачном Хольгарде пьяниц запрягают в телегу вместо ослов и погоняют кнутами, стегают по голому телу, оставляя длинные кровавые следы. – Он говорил с таким знанием дела, будто сам на том свете побывал и собственными глазами наблюдал мучения несчастных.

– Откуда ты знаешь? – заинтересовался Легивар, он ни о чем подобном не слышал.

– О, это старая житейская история, – ностальгически вздохнул ланцтрегер. – Раз наша экономка Магда приготовила вишневую бражку, разлила по бутылям, а ягоды оставила в миске на столе, чтобы потом скормить свиньям. Но мы с Дитмаром, к сожалению, опередили свиней… Помню, я лежал тогда и думал, что помираю, а рядом обретался кто-то из прислуги, может, сама Магда, может, кто-то другой, и рассказывал, что ждет меня после смерти. Ведь нам с Дитмаром не поверили, что мы съели винные ягоды по недомыслию, решили, мы нарочно напились… Эх и натерпелся же я тогда страху!

– О! – вдруг обрадовался паромщик. – А ведь у меня внучок давеча один в один такое сотворил! Так я его выпорол потом, когда протрезвел!

– Опять грех – невиновного наказал! Эх, дед, не видать тебе дивного Регендала как своих ушей, хоть ты и родом из благочестивого Вальдбунда! Но ты не печалься. Говорят, Свет иной раз бывает страшнее Тьмы!

Старик вдруг вытаращился удивленно и испуганно:

– Ну! И вы туда же! Вот и те альвы, что я давеча перевозил, толковали промеж собой, дескать, беда: Свет на нас идет, как прежде Тьма шла… Я не поверил, думаю, мало ли что всякая нелюдь лопочет. А выходит, и люди о том же говорят?

– Говорят, – подтвердил Йорген, не то серьезно, не то с насмешкой. – Ты, дед, чем пропивать нажитое, найми-ка лучше землекопов и отрой большой погреб, чтобы на всю семью места хватало. Боги дадут – пересидите…

На том и расстались – паром неуклюже ткнулся в берег, мучительная переправа закончилась. Ступив на твердую почву, исстрадавшиеся лошади издали счастливое ржание и дружно, как по команде задрав хвосты, украсили низкий песчаный берег четырьмя свежими кучами.

От паромной переправы войско светлых альвов двинулось строго на восток, через земли «благочестивого» Вальдбунда. Похоже, они нарочно прокладывали свой путь по самым незаселенным землям королевства. В Вальдбунде таковыми являлись внутренние районы, заросшие непроходимыми чащами Старого леса. Древнее как мир природное колдовство обреталось в них и не позволяло людям стать настоящими хозяевами земель, принадлежащих им по юридическому праву. Вся жизнь в Вальдбунде была сосредоточена на юге, от берега Ягдры и на десяток лиг вглубь, примерно до первого поворота Гоара. Здесь строились города и лесопилки, процветала речная торговля. А дальше к северу, до самых Фенн, простирался край дикий, первозданный и опасный, как нельзя лучше соответствующий предпочтениям светлых альвов, ведь древнее природное колдовство у них в крови. Йоргену приходилось слышать от мачехи, что, если бы не чарующая красота Нижних Долин, ее народ наверняка поселился бы в девственных чащобах Вальдбунда.

Должно быть, именно поэтому переселенцами был выбран именно этот маршрут, с людской точки зрения странный и неудобный. Ведь каждый человек, задумавший путешествие из Нидерталя или Гаара в Нижний Вашаншар, непременно проложил бы свой путь через Гельт и Фешту, а в дремучий Вальдбунд и соваться бы не стал, от греха. Но светлые альвы только внешне напоминают людей, на деле меж этими двумя народами найдется больше различий, чем сходств.

– И куда их понесло, окаянных? – ворчал Черный Легивар, с трепетом ступая под своды темного и мрачного леса, о котором на его родине среди торговцев, ведущих дела с Вальдбундом, ходили самые мрачные слухи. В детстве он не раз слышал и от самого отца, и от товарищей его байки о том, как целые обозы бесследно пропадали в северной глуши, как добрый товар, закупленный у лесных жителей нечеловечьей природы, вдруг оборачивался скопищем черных тараканов и разбегался во все стороны, как у почтенных бюргеров вырастали ветвистые рога оттого, что неосторожно тянули в рот незнакомый плод или ягоду… Сколько правды было в тех историях, сколько вымысла – судить трудно. Но с тем, что чащобы внутреннего Вальдбунда – место нехорошее, не спорил никто. Причем стало оно таковым задолго до Тьмы и после Тьмы таковым осталось.

– Подальше от людского жилья их понесло, – пояснил Йорген. – Они не любят наши города и дороги. Там, где природа уступает место творениям рук человеческих, иссякает колдовство светлых альвов и они чувствуют себя очень неуверенно. Матушка рассказывала, когда она оставила свой народ и пришла жить в дом отца, самым трудным для нее было привыкнуть, что править лошадью нужно при помощи поводьев и отдавать команды собакам приходится вслух. В Нидертале ей для этого хватало силы мысли. Она могла даже дикое животное заставить приблизиться к себе, кормила с рук осторожных оленей и хищных росомах.

– Зачем? – удивился бакалавр.

– Что – зачем? – не понял Йорген. – Зачем управлять животными силой мысли? Она говорит, так гораздо удобнее: они лучше слушаются, точнее и охотнее исполняют желаемое.

– Зачем нужно кормить росомах? – терпеливо пояснил Легивар. – Ну, оленей – это я еще могу понять: они милы и пугливы, дамам такие нравятся. Но росомаха – это злобный, опасный зверь, пожирающий живую и мертвую плоть. Твоя матушка напрасно приваживала ее к жилью кормом.

– Просто ты не любишь росомах, а матушка любит, – проворчал ланцтрегер, обиженный не то за матушку, не то за росомаху. – У каждого свои вкусы. К примеру, я крыс немного побаиваюсь, потому что они громко цокают когтями по ночам и обгрызают лица трупам. Мне даже кажется иногда, что они принадлежат Тьме. Зато у молодого короля Видара живет серая крыса по имени Изольда, и он обожает ее едва ли не больше, чем собственную супругу. Конечно, ей давно следовало бы помереть от старости… Ай!

Низко свисавшая ветка ольхи больно хлестнула Йоргена по глазам, и он прервал фразу.

– Супруге? – Видимо, от тревоги Черный Легивар стал плоховато соображать. – Зачем же он согласился взять в жены такую старуху?

– Изольде! Королева Гильда моложе своего мужа на два года. С Изольдой они тоже почти ровесники, прежде она принадлежала его покойному брату, но потом надоела ему и тот еще при жизни передарил ее Видару. Когда наш король заметил, что его крыса начала дряхлеть, лысеть и прихрамывать, он, не пожалев мешка золотых крон, призвал лучших колдунов из разных земель, и те на полвека продлили срок ее жизни. Теперь она вновь бодра и свежа, спит у монарших супругов в изголовье, отличается злым и хитрым нравом, и всяк, кто желает снискать королевское расположение, вынужден ее целовать с риском для собственного носа. Были случаи – откусывала самый кончик. Так-то у нас! А ты говоришь – росомаха!

Кальпурцию Тииллу стало любопытно, и он, не справившись с собою, задал бестактный вопрос, от которого в присутствии вредного бакалавра стоило бы воздержаться…

– И что, ты тоже ее целовал?

Йорген вздохнул – воспоминание было неприятным.

– Конечно, как же иначе? Ведь я был представлен ко двору прежде, чем получил должность в Ночной страже. Король удостоил меня аудиенции, там были и его супруга, и его крыса, с обеими пришлось целоваться…

– И с супругой тоже?! Что за странный обычай? – изумленно воскликнул силониец. Вот если бы он стал императором (а такое в принципе еще могло случиться, ведь его величество до сих пор не произвел на свет наследника) и давал кому-то аудиенцию, ни за что не допустил бы, чтобы его Гедвиг целовали посторонние и неженатые молодые парни… Да хоть бы и женатые – все одно ни к чему это!

– Ах, ты не так понял, друг мой! Я целовал крысу прямо в ее серую хищную мордочку. А королева Гильда целовала меня в лоб, по-матерински целомудренно. Потому что королева считается матерью своим подданным и, если кто-то ей понравится, может проявить свою симпатию подобным образом, в этом нет ничего порочного.

– Все равно, – настаивал Кальпурций, – мне кажется, подобные нежности между малознакомыми людьми излишни.

– Мне тоже так кажется, – признал Йорген. Невзрачная и наивная до глупости королева Гильда не отвечала ни одному из его запросов по части женского ума и красоты, и поцелуй ее, пусть даже «материнский», показался неприятным. Лучше крысы, конечно, но все равно можно было бы обойтись. – Но у монарших особ собственные взгляды на мир, и нам их не изменить.