Книга: Свет. Испытание Добром?
Назад: Глава 18, в которой Йорген фон Раух ведет себя недопустимо, а бывшее Воплощение Тьмы остается без завтрака
Дальше: Глава 20, повествующая о том, что потерять можно что угодно, даже бочку на сорок ведер, а многотысячная армия всегда оставляет следы

Глава 19,
открывающая тайну снов Йоргена фон Рауха

Где над возвышенным крыльцом
С подъятой лапой, как живые
Стоят два льва сторожевые…

А. С. Пушкин
Человеку, особенно прибывшему на Север издалека, все светлые альвы кажутся очень похожими меж собой, чуть ли не на одно лицо. Друг Йорген, будучи неплохо осведомленным о нравах и обычаях сводной родни, утверждал, что альвы то же самое говорят про людей, а в лицах собственных соплеменников никакого сходства не замечают, для них каждое исключительно индивидуально. И женщин своих они тоже делят на красавиц и дурнушек, хотя для людей все светлые альвы одинаково прекрасны.
Что ж, наверное, он знал, о чем говорил. Но Кальпурцию Тииллу было очень трудно поверить, что кто-то на этом свете считает, будто светлая леди Айлели обладает внешностью вполне заурядной и есть немало женщин куда красивее ее. Он так и сказал: «Куда же еще красивее-то?!»
– Откуда мне знать? – пожал плечами ланцтрегер. – Это не я, это сама матушка так говорила отцу, будто ее старшие сестры – настоящие красавицы, а у нее внешность скромная. Лично я между ними особой разницы не вижу. По мне, так матушка ничуть не хуже остальных.
…На самом деле она была прекрасна. У Кальпурция Тиилла захватило дух, когда он ее увидел. Он еще никогда не встречал таких женщин, ему казалось, они лишь в дивном Регендале водятся. Словами не описать было красоту третьей жены ландлагенара Эрцхольма, так что и мы не станем за это дело браться. Отметим одну лишь особенность.
Время не властно над светлыми альвами так, как над людьми. Они не знают старости, точнее, внешних ее проявлений. Прожитые годы не горбят их спины, не белят волосы сединой, не покрывают кожу сетью морщин. Бросив на альва беглый взгляд, не так-то просто бывает понять, сколько ему лет – двадцать или сто двадцать.
Но, увидев впервые хозяйку Логова льва, Кальпурций Тиилл почему-то сразу подумал о том, что, несмотря на ее неземную красоту и безупречную внешнюю молодость и свежесть, никогда не принял бы леди Айлели за юную девушку. Зрелая сорокалетняя женщина, мать семейства стояла перед ним, и мудрость прожитых лет отражалась в ее странных сиреневых глазах… А может, это ему только казалось, потому что женщина эта была мачехой его лучшего друга, а дома его ждала любимая жена, и разум таким образом старался защитить, обезопасить себя, чтобы не быть окончательно плененным нечеловеческой красой светлой альвы?
Ланцтрегер Эрцхольм очень церемонно представил друзей матушке, потом они удалились вдвоем, к великому облегчению силонийца. Он от восхищения порастерял весь свой богатый дар речи и вел себя гораздо глупее, чем следовало бы представителю славного рода Тииллов. Пролепетал что-то невнятно-вежливое, вместо того чтобы красиво поддержать беседу. Но леди Айлели его смущение, похоже, не удивило. Она знала, что бывает с впечатлительными мужчинами из породы людей при виде светлых альв.
Йорген этого, понятно, не знал, он в светлой альве видел лишь жену отца, мать брата и собственную любимую мачеху. О красоте ее он никогда не задумывался, и странное поведение друзей (не один Тиилл был впечатлен встречей) его озадачило.
– Что такое с вами было? – полюбопытствовал он позднее. – Уставились на мою матушку, как три, уж простите, крупных барана, и мычали… или что там бараны делают? Где ваши хорошие манеры и благородное воспитание?
Вот тогда у них с другом Тииллом и зашел вышеописанный разговор о светлых альвах и их красоте.
Но прежде Йорген долго беседовал с мачехой в ее покоях. Сначала это был обычный разговор двух близких людей (ну или нелюдей, главное, что близких) после долгой разлуки. О чем могут говорить мать с сыном? Как жилось в чужой стране, хорошо ли учился, не голодно ли было, не болел ли, упасите боги, и сильно ли скучал? Миллионы сыновей слышат такие вопросы от своих матерей, и Йорген фон Раух не был исключением. И отвечал, как все сыновья, отговорками: жилось хорошо, учился прилично, питался прекрасно, здоров как бык, ужасно скучал. В общем, все было правдой. Особенно последнее.
Потом заговорили про Свет. Йоргену казалось, что светлая альва должна была знать хоть что-то о грядущей беде. Но леди Айлели было известно еще меньше, чем ему самому: до северного Норвальда доходили лишь смутные слухи о странной ереси и жутких аутодафе. Любого другого из ее народа, того же Семиаренса Элленгааля, к примеру, Йорген обязательно заподозрил бы в лукавстве – всем известна скрытость обитателей Нижних Долин. Но матери он доверял безоговорочно. Сказала – не знает, значит – не знает. И тому он больше не друг, кто в ее честности усомнится. «Это я так, на всякий случай предупреждаю!» – сказал ланцтрегер, выразительно поглядывая на Черного Легивара, но это было чуть позже, уже по пути в Нидерталь.
А пока любимая мачеха завела разговор об отце: ландлагенар недавно отбыл в столицу, не встретились ли они по дороге?
– Встретились, – вынужден был признаться Йорген. – Даже два раза. В обоих случаях отец был здоров, бодр, весел и относительно трезв. Думаю, у нас нет никаких причин тревожиться о нем. – Он надеялся, что на этом тема будет исчерпана. Но у матушки нашелся новый вопрос, еще более неприятный:
– Вы разговаривали?
Йорген шумно выдохнул, ответил мрачно и упрямо:
– Нет! Я от него сбёг!
Вот она, темная нифлунгская природа! Ведь знал прекрасно, что любимая мачеха не одобряет его привычки вворачивать в речь грубые простонародные словечки, заимствованные от отцовских конюхов и оруженосцев, и будет огорчена. Знал, но все равно сказал, нарочно. И повторил еще:
– Да, сбёг. Чтобы не подвергать очередному испытанию свои теплые сыновние чувства. Ну согласитесь, матушка, когда рядом нет вас или брата Дитмара, наши встречи с отцом оказываются небезопасны!
Согласилась – что ей, бедной, оставалось? Она уже не раз и не два имела несчастье убедиться, что для более мирного общения ее дорогого супруга со средним сыном непременно требуется громоотвод. Как покрытый золотом железный заостренный стержень спасает постройки хитроумных нифлунгов от небесного огня, так и ей приходилось гасить ярость ландлагенара, обращенную против непокорного отпрыска. Увы, не было в их отношениях того мира и гармонии, что так ценят светлые альвы, и не в ее силах было что-то изменить раз и навсегда, она лишь сглаживала наиболее острые углы. Но боги почему-то посылали все новые и новые испытания их семейному счастью. И одно из них, испытаний этих, угрюмое и злое, обреталось теперь под крышей старой башни…
– Сын мой, ответь, только правду. Ты уже был… наверху?
Йорген вздрогнул. Она не сказала «у твоего брата» или «у моего сына», даже имени не пожелала назвать. Разве так можно? Никогда, что бы ни случилось, матери не должны отказываться от сыновей, иначе никакому миру долго не выстоять…
– Да. Был.
– Ты знал, что мы с отцом будем недовольны?
– Да. Знал. Но Фруте – мой брат.
– Он чуть не убил тебя. Не говоря уж о том, что едва не погубил весь наш мир.
– Это он не со зла, а по глупости! Тьма кому угодно голову заморочит! – В голосе Йоргена звучала такая непоколебимая уверенность, что леди Айлели поняла: никогда и никому его не переубедить. Ни словом, ни делом, ни силой.
– Ну хорошо, – смиренно кивнула она. – Он, конечно, не пожелал с тобой разговаривать?
Ответ был неожиданным:
– Отчего же? Пожелал. Мы очень мило беседовали.
– Вот как? О чем же? – Она и вправду была удивлена.
Йорген постарался придать лицу легкомысленное выражение, небрежно махнул рукой.
– А, ерунда! Чисто житейский был разговор: о свиньях там, о гайстах разных… Завтрак мы опрокинули, с пола собирать пришлось…
Вот и пойми его! Светлая альва вздохнула печально. Она знала: толку от второго пасынка ей уже не добиться, он большой мастер по части нелепых отговорок.
– Если так, я рада, что вам удалось поладить… – Видят боги, нелегко дались ей эти слова, сказанные только ради Йоргена. Родного сына она отринула от сердца и была бы рада гораздо больше, если бы старшие мальчики сделали то же самое: отказались от брата, отдавшего душу Тьме. – Скажи, что вы с друзьями намерены делать теперь? Вы ведь задержитесь в замке на неделю-другую?
И снова Йорген был вынужден ее огорчить.
– Увы, матушка, боюсь, на отдых у нас нет времени. Мы намерены отбыть в Нидерталь завтра поутру.
– Так скоро? – Красивое лицо альвы стало печальным, на глаза ее навернулись слезы. Она в самом деле нежно любила неродных своих сыновей, тем более что родного теперь не стало… – Подойди же, мой мальчик, я обниму тебя… Ах! Что это?! ОТКУДА?! – Она привлекла его к себе и вдруг отпрянула, будто испугавшись.
То, что леди Айлели заметила на груди своего пасынка через прорезь рубашки, никак, ну никак не могло там находиться! Это было совершенно невероятно! Если бы Йорген, к примеру, вдруг приволок домой корону с головы короля Видара, светлая альва была бы удивлена меньше во сто крат! Хотя бы потому, что местонахождение упомянутой короны было прекрасно известно каждому в королевстве, а медальон под названием «Алмазный агнец» работы древнего мастера Акалира Лиинноаля, сильнейший из магических артефактов ее народа, уже пять веков считался безвозвратно утраченным для живых.
Йорген, по свойственной юности невнимательности к чужим чувствам, потрясения ее не заметил. Охотно извлек из-за пазухи, принялся увлеченно демонстрировать мачехе свое сокровище, зная, что светлая альва как никто другой умеет ценить красоту.
– Это из моей коллекции. Правда, замечательный медальон? Хорошенькая такая овечка! Это перегородчатая эмаль, гномья работа! Вам нравится, матушка?!
Но «матушке» было не до умиления овечками, она не верила собственным ушам.
– Гномья?! Как – гномья, почему гномья? Не может быть! – От волнения ее голос дрожал.
Настал черед Йоргена удивляться.
– Как же «не может быть», если я сам заказывал его столичному ювелиру, обергольдмастеру Штоффенхальтерфаллю? Точнее, заказывал Дитмар, а я забирал… А! – догадался он. – Вы подумали, будто это альвийский медальон «Золотой овец»… или нет, «Алмазный овен»… Ювелир показывал мне рисунок в книге…
– «Алмазный агнец»! – полуобморочно прошелестела альва. – Ты хочешь сказать, это копия?
– Вот именно! – подтвердил Йорген проникновенно, реакция матушки начинала его беспокоить. – Обычная копия! Обергольдмастер Штоффенхальтерфалль очень хороший ювелир, немудрено, что вы приняли его работу за подлинник. Но увы, настоящий «Алмазный овец», – от нарастающего волнения он упорно продолжал путать название, – это очень древняя и драгоценная вещица. Боюсь, мне такую редкость никогда не раздобыть.
Это он ей, светлой альве, объяснял! Женщина нервно рассмеялась.
Копия. Пожалуй, это могло бы все объяснить – чего уж проще! Мало ли на свете умелых ювелиров, способных в точности повторить чужую работу. Вот только…
Светлая альва медленно, как во сне, протянула к медальону руку, осторожно тронула кончиками пальцев, позвала неслышно, как это умеют лишь светлые альвы и никто другой. Артефакт отозвался мгновенно, чистым, мощным звуком и яркой, радостной вспышкой. Он был доволен, что его узнали.
– Ой, мамочки! – пробормотал ланцтрегер фон Раух с ужасом. Он еще не понимал, с чего это его любимая безделушка вдруг принялась светиться и петь.
– Ах! – Леди Айлели с трудом перевела дух. Да, возможно, новое приобретение пасынка и было копией. Однако магия его переполняла самая что ни на есть подлинная – древняя магия ее народа. Непостижимо! – Мальчик мой, ты упоминал, что один из твоих спутников – ученый-маг? Будь добр, пошли за ним немедленно!
Скоро в комнате появился Черный Легивар, а с ним и Кальпурций Тиилл, приглашенный лично Йоргеном, – не хотелось, чтобы друг оставался в стороне от… непонятно чего, но явно очень важного. Описывать реакцию бакалавра при виде медальона с овечкой мы не станем – они с леди Айлели вели себя очень похоже.
А потом усадили Йоргена на сундук, заставили выпить бокал холодной воды, чтобы пришел в себя (как-то нехорошо повлияла на него странная вспышка – будто оглушила), и устроили подлинный допрос, заставив припомнить все детали: как он впервые заметил артефакт в комнате ректора Реоннской академии, в одном из забранных золотой сеткой шкафов, как и, главное, когда именно был сделан заказ…
Понимание случившегося пришло не сразу, но довольно скоро.
Каким путем утраченная реликвия альвов Нидерталя попала в руки господина ректора – праведным или не праведным, о том история наша умалчивает, и Девы Небесные ему в том судии. Важнее другое. Она прекратила свое существование в огне страшного пожара, уничтожившего академию на светлый праздник Сошествия с Небес. Золотой медальон, служивший вместилищем сильнейших светлых чар, был расплавлен, и тогда высвобожденные магические силы, по закону подобия, перетекли в новый «сосуд», изготовленный точно в срок мастером Штоффенхальтерфаллем по заказу Йоргена фон Рауха. «Алмазный агнец» возродился. Произошло это по воле слепого случая, так угодно было высшим силам, или сам артефакт позаботился о своем будущем, вовремя попавшись на глаза любителю овец, – этого никто не может знать. Известно, однако, что в руки простым смертным магические артефакты просто так обычно не даются. Раз перешел «Алмазный агнец» к ланцтрегеру Эрцхольму, значит, должен быть в этом некий тайный смысл, до поры не разгаданный. И что сулит медальон новому владельцу – пользу или вред – судить пока рано. С одной стороны, у светлых альвов и магия светлая, несущая в мир добро. С другой стороны, и Свет, как оказалось, может быть страшнее самой Тьмы, и представления о добре в этом мире у всех разные. Вот и гадай теперь, как быть – бережно хранить артефакт на груди, выкинуть от греха или вовсе уничтожить в огне?

 

В общем, Йорген был расстроен. Очень. Во-первых, лучший экспонат его коллекции оказался опасным и непредсказуемым магическим предметом, отчего утратил в глазах собирателя всю свою привлекательность. Пусть для других «Алмазный агнец» – это бесценная реликвия, не идущая ни в какое сравнение с пустой, лишенной чар современной копией. Но ему-то хотелось просто любоваться красивой вещицей, а не ждать от нее благодеяния или подвоха! Овечек он собирает, а не колдовские артефакты! Не его тема!
Ну да ладно, что сделано однажды, то можно повторить. Если не канет мир во Свет, кто помешает ему повторить заказ, наказав ювелиру, чтобы новая копия не была столь точной? Пусть глазки у овечки сделает изумрудными или обратную сторону медальона, в подлиннике испещренную альвийской вязью, оставит гладкой, без узора. Тогда уж в него точно никакая дрянь не вселится.
Обиднее другое. Накануне в замке друзья его вели себя смирно – стеснялись при хозяйке ругаться. Но стоило им поутру выйти в путь – и набросились! Особенно, конечно, Легивар старался, обзывал «неучем»! Как он мог сам не распознать в медальоне известнейший в тайных кругах артефакт? (Как-как! Да не изучали они еще предметную магию, вот и не распознал! Разве можно постичь все науки за один год?) Почему скрыл медальон «от умных людей»? (А то мы не знаем, как относятся «умные люди» к его безобидному увлечению овечками!) Когда «Алмазный агнец», вступив во взаимодействие с Жезлом Вашшаравы, пробудился и начал воплощать в жизнь сны своего нового владельца (потому как изначально предназначен для исполнения желаний) – неужели и тогда трудно было догадаться, что именно послужило источником спонтанных чар? (Трудно! Если человек покупает забавную безделушку в ювелирной лавке, он не ждет, что ему подсунут магическую реликвию!)
Неужели даже не почувствовал ничего, ведь на своем теле медальон носил? (А вот и не почувствовал! Он же не светлый альв, а темный нифлунг и не обязан быть чувствительным к колдовству чуждой ему природы!) Зачем видел такие дурацкие сны – про воду, снег и особенно навоз? (Можно подумать, сам Легивар не те сны смотрит, что Девы Небесные пошлют, а исключительно по личному выбору! То-то две ночи назад орал во сне и ногой дергал, будто в нее гифта впилась. Вот если бы его сон в жизнь воплотился – как бы тогда заговорил? Если бы заговорил вообще!)
Да, в словесных баталиях ланцтрегер Эрцхольм умел постоять за себя не хуже, чем в кровавом бою. Но почему он вынужден делать это, находясь в кругу самых близких друзей? И дернула же его Тьма поступить в академию, и подсудобила Легивара в наставники! Раньше огрызнулся бы раз, да так, что тот сразу умолк бы. А теперь нельзя, теперь надо его уважать, терпеть все его выходки. Что за жизнь такая? Мало папаши Рюдигера на его бедную голову, еще и бакалавр туда же!
– Знаешь, друг, с некоторых пор ты все больше и больше напоминаешь мне моего горячо любимого и безмерно уважаемого родителя!
Так сказал ланцтрегер Эрцхольм, и Черный Легивар сразу стушевался, приумолк, поняв: хоть и любит Йорген фон Раух своего родителя и уважает безмерно, но напоминать его ему лишний раз, пожалуй, не стоит.

 

…Кальпурций Тиилл покидал Логово льва неохотно. Замок произвел на него большое впечатление. Даже та его часть, что была выстроена по силонийской моде, напоминала дворцы его родины лишь с фасада. Изнутри все было иначе. Тянулись длинные гулкие коридоры, вечно полутемные оттого, что северяне берегли тепло и вместо широких арочных окон от пола до потолка оставляли лишь узкие стрельчатые окошки, больше похожие на бойницы. Такие же точно были в комнатах и залах, но там с потолков свисали кованые люстры на добрую сотню свечей, и массивные канделябры стояли по углам. Об освещении же коридоров никто специально не заботился, и всякий желающий покинуть свою комнату после захода солнца был вынужден отправляться в путь со свечой в специальном переносном подсвечнике с широким поддоном, чтобы стекающие капли воска не обжигали рук. Кальпурцию подумалось, что малолетним обитателям Логова льва нужна была большая смелость, чтобы решиться на подобное путешествие. Ему самому было жутковато, когда он вечером брел из библиотеки в свои покои. Длинные тени скользили по серому камню стен, портреты предков нынешних владельцев провожали его суровыми взорами, в полутьме все они казались живыми. Вдоль стен были расставлены пустые доспехи. Не чищенные лет сто, а может, все двести, покрытые пятнами ржавчины и слоем пыли, они напоминали гайстов. Их лучше было не задевать, потому что они отчаянно гремели и грозили обрушиться на ноги. В родовом дворце Тииллов старинные доспехи тоже имелись в избытке, но все они были надежно прикреплены к стенам, сияли, как новенькие монеты цимпийской чеканки, и от этого, по мнению Кальпурция, не имели и половины того очарования старины, коим веяло от здешних «пустых рыцарей». (Правда, поделись он этим своим наблюдением с Йоргеном, тот ни за что бы с ним не согласился. Слишком много шишек успели набить ему дедовские шлемы и латы за годы раннего детства.)
Однако не портреты и не рыцари служили главным украшением замка. Не зря же он назывался Логовом льва. Благородные хищники дальних южных земель царили здесь повсюду. Статуи львов, выполненные в камне и бронзе, барельефы в виде львиных голов, гобелены со сценами львиной охоты, медальоны со львами геральдическими, огромные восточные вазы, драпировки шелковые и бархатные… Воистину Рюдигер фон Раух преуспел на стезе собирательства! По сравнению с грандиозным размахом отца увлечение сына казалось детской забавой, и скромный «овечий» сундучок в казарме вызывал лишь снисходительную улыбку.
… – Друг мой, разве моя в том вина? – ответил на это Йорген, приняв слова друга за упрек в нерадивости. – Я бы и рад расширить свое собрание, но где ты видел, чтобы овец отливали в бронзе или ваяли в камне в натуральную величину? В комнате у меня есть гобелен с пасторальной сценой, но даже там овцы изображены лишь на заднем плане, передний же отдан совершенно не интересующему меня миловидному пастушку со свирелью. Если бы хоть пастушка на его месте была!
– Думаю, твой гобелен был предназначен для дамской комнаты, – заметил силониец, он имел возможность ознакомиться с упомянутым произведением ткаческого искусства в деталях, когда сидел подле плачущего в подушку друга.
– Вот-вот! Почему-то овцы традиционно считаются дамским сюжетом, а дамы, как известно, монументальным творениям предпочитают изящные миниатюры. И бедный я вынужден следовать их вкусам. Так что не суди меня строго, друг Тиилл.
– Но почему бы тебе самому не заказать мастерам крупную скульптуру? – нашел выход из положения силониец. – Наверняка в таком большом ландлаге, как Норвальд, отыщутся достаточно искусные ваятели и камнетесы.
Йорген с досадой махнул рукой:
– Ах, я не раз думал об этом. Мастера у нас, несомненно, имеются, да что толку? Куда я потом денусь со своей монументальной овцой? В Логове льва отец подобную скульптуру не потерпит или, хуже того, выставит во дворе в составе семейной группы всем на посмешище. В столице посередь казармы ее тоже не станешь держать. А везти в Эрцхольм… Там у меня есть свой личный замок. Я тебе уже рассказывал – от него мало что осталось после войны, и люди видят на развалинах синие огни. Думаю, туда в ближайшую сотню лет смертным соваться опасно, а с овцой особенно – еще вселится что-нибудь внутрь, греха не оберешься. Так что будем пока довольствоваться малыми формами, – печально заключил он, и Кальпурций решил воздержаться от новых советов, чтобы друга лишний раз не огорчать. Потому что ясно стало как день: за отцом ему не угнаться никогда, сколько бы ни старался.
Ведь львы «обитали» не только в коридорах замка. В залах их было не меньше, именно там ландлагенар выставил самые лучшие и драгоценные экземпляры своего собрания. Они очень внушительно смотрелись среди массивной дубовой мебели, которую многие современники, привыкшие к тонкой резьбе и позолоте, сочли бы грубоватой, но истинные ценители никаких денег не пожалели бы, чтобы стать обладателями этих вещей, чьи благородно-простые формы поистине были достойны легендарных и могучих правителей Севера, от которых вел свое начало род нынешних владельцев Норвальда, куда более древний и знатный, чем даже королевский.
Но о величии рода фон Раухов Кальпурций Тиилл узнал не со слов Йоргена (тот чрезвычайно легкомысленно относился к славе предков и имел в детстве нехорошую привычку ножом выцарапывать на старинной столешнице из парадного, в прошлом тронного, зала всяческие глупости), а из записей в книгах. Потому как очень скоро они втроем – силониец, бакалавр и хейлиг – забрели в замковую библиотеку… и больше их уже ничто не занимало в тот день.
Это был просторный сводчатый зал, заполненный книгами буквально сверху донизу. Полки, расставленные по периметру стен, громоздились на огромную высоту, и, чтобы добраться до верха, требовалась лестница. У сына судии Вертиция от зависти и восхищения дух захватило, когда он увидел, какой редкости и древности тома и пергаментные свитки хранятся там на стеллажах! (В идеальном, к слову, порядке хранятся, не чета доспехам – ни пылинки на них!) А рядом охали и ахали Легивар с Мельхиором, один – над рукописным черным гримуаром Мереда Ифертского (такой диковины и в академии не имелось!), другой – над рукописным же Меронарским молитвословом, составленным в изгнании первыми хейлигами Дев Небесных.
Да, библиотека в Логове льва была великолепна, и все трое готовы были хоть неделю, хоть месяц провести в ней безвылазно. Но долг гнал их вперед, в Нидерталь. И вот уже остались далеко позади башни старого северного замка, а впереди могучей зеленой стеной встал северный лес…
– До войны в наших лесах обреталось много всякого народу, – рассказывал Йорген дорогой. – Никкельманы по ручьям и рекам, скогге, древесные ро, еще какая-то мелочь, я уж и названия не помню. Люди еще гадали, принадлежат они Тьме или нет. Но когда Тьма пришла, они все погибли в первый же год, потому что не умели воевать и знали только свое колдовство. Твари их всех пожрали, легкой оказалась добыча. Люди радуются, что лесных жителей не стало, не очень-то они с родом человеческим ладили, бывало, вредили по-всякому. А мне все равно жалко. Пусто стало в Норвальде, мертво. И знаете что? Мне кажется, скоро в мире вообще никого не останется, кроме людей, нифлунгов, светлых альвов и гномов. Даже если Свет не случится – все равно. Мы всех выживаем постепенно, даже горные тролли – и те редкостью стали.
– Скажи еще, тебе троллей жалко! – фыркнул маг.
– Мне – нет. А население Эрцхольма, к примеру, жалуется, что налоги растут. Из двадцати тамошних деревень целых восемь в этом году не смогли доказать, что им угрожают тролли, особый свой статус не подтвердили. И все, налогового послабления их лишили. Кому это понравится?
– Подожди! Разве они не тебе налоги платят или отцу твоему? – озадачился Тиилл. – Вы же здесь хозяева?
– Конечно, – с достоинством подтвердил ланцтрегер Эрцхольм. – Та часть кнехтов, что не отрабатывает на наших полях или в рудниках, платит нам натуральный оброк, ну и деньгами тоже, кто в состоянии. Да только мы взымаем со всех одинаково и послаблений никому не делаем, потому что прекрасно знаем, как обстоят дела с троллями на самом деле. В столицу же уходит десятина, зато чиновники порой ведутся на обман: не умеют отличить настоящий след от поддельного, еще помет искусственный их очень впечатляет… В общем, люди ухищряются как могут, а мы не препятствуем… Знаю, Тиилл, ты этого не одобришь, но поверь, эренмаркская казна не обеднеет, если нашим людям станет чуть легче жить. В крайнем случае молодой король Видар обойдется без очередного бала или турнира. Ничего страшного.
Но силониец в тот момент был далек от того, чтобы осуждать плутоватых норвальдских кнехтов или их господ, закрывающих глаза на явное преступление против короны. Его занимало другое.
– Скажи, а как делают искусственный помет? Из чего?
Йоргену вопрос не понравился, он поморщился:
– Друг мой, ты непременно хочешь знать подробности? Предупреждаю: это имеет отношение к содержимому выгребных ям.
От подробностей Кальпурций отказался. А Йорген продолжил развивать свою мысль:
– И вообще, разве в одних троллях дело? Еще при короле Густаве на столицу по крайней мере два раза в год налетал дракон. И у нас в Норвальде они были не редкость, так далеко на север забирались. А при Хагене перестали налетать. И не то чтобы героев-драконоборцев развелось больше обычного, наоборот, меньше их стало по причине начала упадка рыцарства. Драконы сами собой куда-то исчезли, без посторонней помощи. И все остальные тоже скоро исчезнут, мне так кажется.
– И темные твари? – В голосе юного хейлига звучала надежда. – Они тоже?
– Нет, – ответил Йорген с большой убежденностью. – Они не исчезнут, не рассчитывай.
– Почему? – разочарованно протянул Мельхиор.
– Потому что они заводятся от грехов человеческих! – Йорген недоумевал, как лицо духовного звания может не знать ответа на такой простой вопрос. – Людей боги нарочно создали таким образом, чтобы те постоянно грешили. Выходит, пока мы есть на свете, и твари никуда не денутся. Это не я придумал, это в ваших же храмах так рассказывают. Тебя не учили разве?
Тонкие брови юноши поползли вверх и встали удивленным домиком.
– В наших храмах рассказывают, будто Девы Небесные нарочно создали людей грешниками, плодящими темных тварей?! Ваша милость, вы такое сами слышали? Вы уверены, что это был именно наш, праведный храм, а не новый, еретический?
– Убежден! В ту далекую пору, когда мне посчастливилось оказаться на проповеди, Тьма стояла в самом разгаре и никакой ереси еще в помине не было.
– А-а! – с большим облегчением вздохнул хейлиг. – Мне кажется, ваша милость, по молодости лет вы не совсем верно истолковали слова священного писания. Люди, несомненно, склонны грешить, но отнюдь не по замыслу Дев Небесных, а исключительно происками мрачного Хольгарда, вросшего своими погаными щупальцами в мир. А Девы, наоборот, денно и нощно радеют, чтобы отвратить род людской от греха.
– Да? – переспросил ланцтрегер с подозрением, ему казалось, в детстве он слышал что-то другое. Или вправду не так истолковал? Священное писание – штука хитрая, не всем дано постичь, а Мельхиор – ученый-хейлиг, ему лучше знать, как там на самом деле было с богами и людьми. – Ну Хольгард так Хольгард, спорить не стану. Так даже лучше.
– Лучше? Почему? – не понял Мельхиор.
– Потому что нам сейчас особенно важно, чтобы люди не переставали грешить. И на мрачный Хольгард у меня в этом плане куда больше надежды, чем на дивный Регендал!
О как сказал! Хоть сейчас в придворную канцелярию зачисляй! Они все там разговаривают не по-человечески: «в плане», «в прожекте», «подателю сего», «сим удостоверяю», «в связи с вышеизложенным переходим к нижеследующему» и в таком духе.

 

Больше спутники в тот день богословских бесед не затевали и вообще говорили мало. Каждый молчал о своем.
Йорген вспоминал детство.
Хейлиг Мельхиор углубился в раздумья о греховной человеческой природе: какое-то странное беспокойство породили в душе слова ланцтрегера. Его-то он поспешил переубедить, но сам вдруг впал в странные, на грани ереси, сомнения: что, если верным является именно толкование Йоргена? Ведь известно: когда невинное дитя впервые ступает под своды храма, ему может открыться Священная Истина. «Боги нарочно создали людей таким образом, чтобы те постоянно грешили…» Как жутко и с какой внутренней убежденностью высказался господин Йорген, бесконечно далекий от богословия! Разве мог человек, будучи ребенком, сам измыслить подобное? Нет, не мог! Значит ли это, что ему было откровение?!
Бедный юноша пребывал в полном смятении от таких каверзных мыслей. Единственное, что его немного утешало, это то, что Йорген фон Раух был человеком лишь наполовину, вторая часть его существа принадлежала Тьме. Возможно, именно она постаралась извратить смысл того, что услышал бедный ребенок из уст хейлига, читавшего проповедь? Только на это и оставалось надеяться. Очень тревожно и смутно было на душе.
Магу Легивару было не легче. Мысль о том, что в их неопытных руках сосредоточена мощь сильнейших магических артефактов, к коим и величайшие из великих прикасаются не без внутреннего трепета, душу как-то не грела. Кошмарный Жезл Вашшаравы, непредсказуемый «Алмазный агнец», да еще яйцо это дурацкое в придачу! Уж его-то можно было оставить в замке, в каком-нибудь надежном тайнике! Нет, Йорген фон Раух уперся рогом: «Пока я жив, этой пакости в наших землях не бывать!» Да надолго ли ты жив останешься, таская за собой по свету целое магическое хозяйство, коим совершенно не умеешь управлять? То-то! Тьфу-тьфу, не накликать…
Зато Кальпурций из славного рода Тииллов был чужд сомнений и тревог, напротив, пребывал в настроении самом радужном. Потому что умел ценить красоту, а ее в окружающем мире прибавлялось с каждым днем. Удивительно живописным краем оказался Норвальд.
Сухая песчаная дорога шла корабельным лесом. По обе ее стороны вставали ряды седых сосен с безупречно прямыми янтарными стволами. Непролазного кустарника, заполонившего леса Моосмоора, здесь не росло, лишь кое-где между деревьями водилась малина, хорошая и спелая. Рядом виднелись медвежьи следы. Кабанов, судя по количеству их орешков, здесь тоже водилось изрядно («Угу, – мрачновато подтвердил Йорген, «великий охотник поневоле», – и Тьма их не взяла, окаянных!»). В теплом воздухе разливался густой запах смолы и северных трав, коим силониец не знал названий, но решил, что их можно есть. Что ж, лошади были с ним согласны, Йорген фон Раух – нет. Мерный перестук разносился над лесом – это трудились дятлы. Мелкие птахи щебетали в высоких кронах. Под копытами коней приятно похрустывали шишки. Такая безмятежная благодать царила кругом – даже не верилось, что еще недавно по этим землям гуляли орды Тьмы.
– Ну да! Это тебе сейчас, днем не верится. Посмотрим, что ты скажешь ближе к ночи.
Назад: Глава 18, в которой Йорген фон Раух ведет себя недопустимо, а бывшее Воплощение Тьмы остается без завтрака
Дальше: Глава 20, повествующая о том, что потерять можно что угодно, даже бочку на сорок ведер, а многотысячная армия всегда оставляет следы