Глава 15,
или Второй сон Йоргена фон Рауха

А чудеса продолжались.

Ночевка в гостином дворе города Зайца прошла спокойно, если не брать в расчет троих пьяных столичных землемеров, что до полночи орали за стеной и даже пытались драться. Почему «пытались», а не «дрались»? Да потому что для настоящей драки необходимо, чтобы участники как минимум могли стоять на ногах, а желательно еще и двигаться более или менее упорядоченно и целенаправленно. Землемеры же к моменту, когда промеж ними случилась размолвка, успели достигнуть того состояния, когда ноги оказываются разумнее головы и дают понять, что для всех будет лучше, если они временно откажутся служить своему беспутному хозяину. Иначе одной Тьме известно, куда заведут его одурманенные выпивкой мозги.

– Уж не останавливались ли они в замке Эрнау? – задался вопросом Йорген, невольно вслушиваясь в пьяные вопли – хотелось отвлечься и заснуть, но никак не получалось, уже злость брала! – Давайте я схожу и убью их?

– Не стоит, душегубство никого не доводит до добра! – поспешил возразить благородный силониец. Правда, беспокоила его не горькая участь убиенных, а дальнейшая судьба их убийцы. – Не хватало еще на каторгу загреметь! Куда у вас ссылают – на галеры или в рудники? – Поскольку речь шла о преступлении против простолюдинов, смертная казнь душегубу вроде бы грозить не должна была, хотя кто знает, что говорят на этот счет законы Эренмарка?

– Не переживай, – утешил друга Йорген. – Ничего мне за них не сделают, волос с головы не упадет. Я же при исполнении! Скажу, что они были одержимы яичным колдовством… – Тут Легивар с Кальпурцием переглянулись и прыснули. – Нет, а как его еще назвать? Ну пусть будет еретическое колдовство или винное. Главное, что никто не усомнится в моих словах. Получится, что я не преступление совершил, а благое деяние.

– Тем более, – не сдавался Кальпурций. – Раз ты облечен таким доверием – грешно им злоупотреблять, благородные люди так не поступают.

– Ну хорошо, – с наигранным неудовольствием согласился Йорген, который на самом деле вовсе не собирался никого убивать, просто болтал глупости, срывая раздражение. – Я проявлю благородство и смирение. Пусть живут. – И многозначительно добавил: – Пока.

В этот момент драчуны как раз поддали жару – загрохотали в стену, и Легивару подумалось, что ланцтрегера силониец отговорил преждевременно. Хотя…

– Отчего бы тебе не приказать хозяину, чтобы просто вышвырнул буянов на улицу?

– Ночью? Тогда уж лучше сразу убить.

– Да? Ну ладно. Потерпим… А подпола тут нет?

– В подполах ночью бывают гайсты. Вселиться в пьяного им проще всего.

В общем, решили терпеть и терпели до тех пор, пока пьяные не помирились. И так они обрадовались своему примирению, что принялись нестройным хором орать известную в народе песню «Провожала меня баба до калитки».

Тут уж Йорген не выдержал. Может, в другой ситуации, если бы с ними не было хейлига Мельхиора, он проявил бы большую снисходительность или просто поленился бы встать. Но через тонкие перегородки между комнатами до ушей невольных слушателей долетало каждое слово упомянутого фольклорного шедевра. И Девам Небесным совсем ни к чему было слушать подобные гадости. Потому что «провожание», о котором пелось в песне, одними только «поцелуями у ворот» отнюдь не ограничивалось, и что именно творили «милые» «на глазах всего села», описывалось подробнейшим образом, в выражениях самых разухабистых. У обитательниц горных садов дивного Регендала, должно быть, ушки в трубочку сворачивались, если только они вообще понимали, о чем идет речь.

Пришлось вставать и идти.

Дверь выносить не понадобилось – была не заперта. Землемеры полулежали рядком у стены в обнимку, орали немелодично и раскачивались в такт. Беда в том, что «такт» у каждого был свой, поэтому певцы то и дело стукались головами; это, впрочем, не мешало их творческому порыву. Они и вошедшего-то заметили не сразу, только когда тот склонился над ними и заорал прямо в ухо: «Молчать!»

– А? А т…ты кто такой? – пробормотал самый старший из землемеров, мужик лет сорока, с розовой лысиной и седоватой козлиной бороденкой. – Кто т…такой, чтоб указывать к…казенным служашшим?!

Сначала Йорген хотел просто представиться: ланцтрегер такой-то, начальник Ночной стражи – обычно должность его производила большое впечатление на обывателей, что трезвых, что в подпитии. Но тут же передумал – скучно показалось. Вместо этого он вытаращил желтые свои глазищи, чтобы заметнее был их нечеловеческий цвет, протянул вперед руки с устрашающе-черными ладонями и пальцами зашевелил, как делают это над своей добычей благородные носфераты, но не настоящие, а те, которых уличные комедианты изображают в своих представлениях.

– Несчастные! – замогильно взвыл господин фон Раух. – Я – темная тварь, явилась по ваши пьяные души из мрачного Хольгарда! Мне велено умертвить вас за то, что вы оскверняете покой ночи своим богомерзким пением, противным Девам Небесным!

В общем, свалил в одну кучу и Тьму, и Свет – трезвый человек непременно удивился бы, с каких это пор мрачный Хольгард стал заботиться о благополучии обитателей дивного Регендала.

Но трое землемеров были слишком пьяны и слишком напуганы, чтобы рассуждать логически. Те двое, что помоложе, побелели, заклацали зубами и так вжались в стену, будто надеялись раствориться в ней. Они совсем потеряли голову от ужаса. А один из них – не только голову, но еще и человеческое достоинство – вонючая мутная лужа растеклась под ним. Йорген даже заволновался: уж не перестарался ли он? Как бы не померли парни со страха!

К счастью, пожилой землемер оказался человеком крепким и, судя по всему, бывалым, про таких говорят: не боится ни доброго бога, ни твари ночной. Нет, он тоже здорово перепугался, так, что наполовину даже протрезвел. Зато суть вопроса уяснил сразу, проблеял смиренно:

– А ежели мы того… не станем осквернять?

– Тогда живите, так и быть, – милостиво кивнула «темная тварь». И погрозила черным пальцем своим. – Но помните, ПОМНИТЕ!!! Чтобы ни звука до утра! СПАТЬ!!!

По этой команде все трое повалились набок, друг на друга, и захрапели так старательно и громогласно, что «ночного покоя» совсем не прибавилось. К счастью, они почти сразу заснули по-настоящему и стали храпеть гораздо тише.

Так что оставшуюся часть ночи наши друзья провели неплохо.

– Что ты такое им сказал, отчего они так скоро присмирели? – полюбопытствовал Легивар. Из собственного опыта общения с ныне покойным дедушкой он знал, как непросто бывает утихомирить разбушевавшегося выпивоху.

– Я сказал, что Девы Небесные в дивном Регендале огорчатся, услышав их непристойную песню, – почти не покривил душой Йорген.

Рассказывать спутникам о своей забавной выходке он не собирался – все равно не поймут, непременно начнутся разговоры о том, что подобает «людям нашего высокого положения», а что им, бедным, не подобает. Последнего почему-то всегда оказывается больше.

Колдун был удивлен.

– Неужели это их смутило?!

– Как видишь! – развел руками ланцтрегер, посмеиваясь про себя.

– Значит, души их не совсем еще погрязли во грехе, – с удовлетворением молвил хейлиг. – Я стану молиться за этих несчастных, дабы…

– Нет, – прервал его фон Раух. – Не нужно за них молиться, повремени. Как это ни прискорбно, но сейчас чем больше вокруг грешных душ, тем лучше для нашего мира.

…А поутру Йорген сбегал в местный муниципалитет, распорядился насчет колдуна, не будучи, впрочем, уверенным, что в таком маленьком городишке, как Зайц, найдется мастер, обладающий должным опытом и подготовкой. Он вообще не понимал, кому пришло в голову занести это убогое поселение с пятью грязными улицами, маленьким рынком и покосившимся из-за плохого фундамента храмом в реестр городов. Село – оно и есть село, и колдуна ему не полагается, только ведун либо знахарка… Ну это уже не его печаль, главное, клятву исполнил – можно с чистой совестью продолжить путь до следующего форта.

Вот там новое чудо и приключилось.

Форты были выстроены совершенно одинаково, в сумерках невозможно было бы отличить один от другого, и местность не послужила бы подсказкой – дорога на Перцау была удивительно однообразной, без каких-либо приметных мест, и так, по словам Йоргена, продолжалось до самых Рогаровых трясин. В тот момент, когда ланцтрегер колотил ногой в ворота второго форта (притом что рядом на веревке висел специальный деревянный молоток), Кальпурцию показалось на миг, будто они случайно перепутали направление и вернулись назад, к капралу Хоппе.

Но на стук вышел смотритель, и ясно стало, что никакой ошибки нет. Бесконечно длинный, изможденно-худой и удручающе-унылый человек в старом, но таком ухоженном, что хоть сейчас на парад, мундире ничего общего не имел с низкорослым и всклокоченным капралом Хоппе.

И матрасы постояльцам он выдал сразу, не дожидаясь, пока те перечислят свои чины и регалии. Но вид у него при этом сделался такой скорбный, будто от собственного сердца, с кровью отрывал набитые соломой мешки.

…И снова снился Йоргену чудесный сон. Он был дома, в родительском замке. Но не теперь, а в прошлом, еще до наступления темных лет… Да, он откуда-то совершенно точно знал: идет последняя мирная зима, больше такой славной зимы уже не будет, и сам он считаться ребенком перестанет – возьмет оружие и отправится убивать. Это будет скоро, совсем скоро. Но пока они с братом Фруте еще маленькие дети и счастливо возятся в глубоком, рыхлом снегу, что завалил накануне весь замок. Прислуга в Логове льва ленивая, расчищать сугробы никто особенно не спешит (тем более что хозяин, его светлость, как раз в отъезде, а хозяйка, светлая альва, любит природу нетронутую и за плохую службу не заругает), только от дворца к службам протоптаны узкие тропинки, и от этого весь двор похож на лабиринт.

Снег свежий, довольно липкий, и братья начинают возводить крепость из больших снежных шаров. То есть строит один Йорген, Фруте слишком мал, чтобы серьезно участвовать в деле, зато он лезет под ноги, и Йорген немного опасается закатать братца в шар. Но считается, что они работают вместе. Потом, не выдержав, к ним присоединяется Дитмар. Он целую четверть часа изображал из себя серьезного старшего брата, переросшего зимние забавы малышни. Но если эти неразумные младенцы представления не имеют о том, как нужно строить крепости, так кто же их научит, если не умудренный жизнью родственник?

Ну конечно, с Дитмаром работа пошла быстрее вдвое. Нет, втрое, ведь он был почти взрослым, отец говорил, «скоро женить пора». Шары он умел катать огромные, элля, наверное, в три. Крепость стремительно росла, все были счастливы. А снег все шел и шел, ложился тихо, укрывал белой пеленой земли Севера, еще не оскверненные Тьмой…

Только ленивых слуг не радовала эта белоснежная красота. «Да что же за напасть такая?! – ворчали они. – Так и сыпет, так и сыпет, должно быть, не кончится до самого утра! И холодища какая! Так и замерзнуть можно заживо!»

Тут Йорген почувствовал, что и вправду успел продрогнуть. Снег забился в сапоги, и ноги промокли, снег попал в рукава и таял там, растекаясь холодной жижей. Пожалуй, пора покидать двор. «Идемте домой», – сказал он братьям, но ответа не услышал.

Потому что проснулся.

Исчезло все: и замок, и двор, и крепость, оба брата, старший и младший. Вот только снег никуда не исчез. Он толстым слоем, сугробами, можно сказать, лежал на полу форта. И с потолка валился красивыми крупными хлопьями. И лежать на снегу в тонкой летней рубашке не было никакого удовольствия.

– О! Пробудился наш сурок! – констатировал Легивар с наигранной радостью. – Вот приятная неожиданность!

– Ну и незачем иронизировать, – проворчал ланцтрегер. – Я же не виноват, что у меня от природы крепкий и здоровый сон… Что, опять спонтанные чары приключились?

– Какое тонкое наблюдение! – Бакалавр снова был не в духе, и не станем его за то осуждать. По ночам людям нужны не загадки и чудеса, а отдых и покой.

И то и другое они обрели в конюшне. Почему-то очень не хотелось ночевать в одной комнате с мрачным смотрителем Хайтером. Он был вежлив и ненавязчив, но как-то неуютно становилось в его присутствии. «Если такой тип пройдет мимо стада коров, у них молоко скиснет прямо в вымени, – сказал про него Йорген. – Не хочу дышать с ним одним воздухом – вдруг это заразно? Право, с лошадьми нам будет веселее. Они же фыркают, будто смеются. А в комнате нашего «весельчака», должно быть, мелкие поганые грибки растут по углам и толстый слой слизи, капающей из его унылого носа, покрывает пол.

– Правда? – удивился Мельхиор, он еще плохо знал Йоргена и не мог понять, когда тот серьезен, а когда начинает развлекаться. И то сказать, если на втором этаже идет снег, почему бы на третьем не водиться грибам и слизи?

– Нет, – честно признался ланцтрегер. – Это я для красного словца. Воображение у меня такое богатое. Образно мыслю, не обращай внимания.

– Хорошо, ваша милость, не стану, – смиренно согласился хейлиг…

Напрасно, ох напрасно они «не обращали внимания» на богатое воображение Йоргена фон Рауха, ведь часть разгадки крылась именно в нем.

Пошли Рогаровы трясины. И без того кривенький и чахленький моосмоорский лес совсем скривился и зачах, сошел на нет. Только мертвые черные стволы лежали меж кочек, и вывернутые их корни выглядывали из топи безобразными косматыми чудовищами. А кое-где над травой торчали макушки сухих елей – трясина поглотила их почти целиком. Болотище росло и ширилось, отгрызая от леса все новые и новые куски, затягивая свое царство обманчиво-веселой травкой. Ни цветочка, ни единого яркого пятнышка не было на этой ядовито-зеленой равнине. Тяжелый и жаркий воздух, пропитанный гнилостными испарениями, висел над ней.

Высокая насыпная дорога, которой так гордился Йорген, оборвалась. Бревенчатая гать протянулась через болота, ушла за горизонт. Новая, добротная гать – ею тоже можно было гордиться. Крепкие, надежные бревна были уложены поперек движения на хорошо просмоленные лаги и засыпаны слоем гравия, чтобы лошадям было удобно ступать – это вам не старый тростниковый настил! Умные люди должны понимать разницу и не иронизировать понапрасну. По-другому на топи строить просто невозможно, скупость ландлагенара Норвальда тут ни при чем.

…Скоро солнце поднялось высоко, и над болотом взвились черные комариные тучи. Легивару, городскому жителю, чуть дурно не сделалось, когда налетели комары. Он вообще терпеть не мог насекомых, особенно кусачих.

– А-а-а! Йорген! Чего ты ждешь? Нас сейчас заживо сожрут! Где твое обещанное нифлунгское колдовство?

– А вот не стану колдовать! – Йорген изобразил обиженного. – Зачем ты говорил дурное о моем отце?

– Ах, Девы Небесные! Вы только взгляните на этого любящего сына! Да ты сам как только не отзывался о родителе своем!

– Да! – сказал младший фон Раух гордо. – Я не всегда бываю хорошим сыном, и это моя беда. Но должен тебе сообщить. В чем угодно можно обвинить Рюдигера фон Рауха: натура у него вредная, характер вспыльчивый и сумасбродный, с детьми своими обращаться вообще не умеет и жен по молодости менял гораздо чаще, чем велят Небеса. Все это так. Но в скупости моего папашу еще никто и никогда не уличал!

– Тогда зачем ты требовал с меня клятву, чтобы я ему сказал об этом в глаза?

– Надеялся, ты станешь первым, кто уличит! – хихикнул Йорген. В последние дни он никак не желал вести себя серьезно.

– Ладно, – взмолился бакалавр, – согласен на все. Могу отзываться только хорошо, могу поклясться, что уличу в глаза, только избавь нас от этой летучей мерзости!

– Верно, друг мой, – поддержал мага Кальпурций Тиилл, энергично отмахиваясь. – Если ты ничего не предпримешь, мы все тут умрем.

– Ничего подобного, – принялся объяснять северянин. – Только если человека раздеть донага, привязать к дереву и так оставить… Все-все! Молчу! Колдую уже. Вот увидите, это замечательное заклинание. Оно сделает нас совершенно непривлекательными для насекомых. Они перестанут нас замечать, будто мы деревья или камни. Будут тучей кружить над нами, но ни один не опустится и не укусит. Сейчас… Только вспомню, как пишется руна эльхаз.

– О Небо! – простонал маг. – Ты до сих пор не выучил основные руны! За целый год в академии!.. Вот смотри, неуч! – Он взял палку и начертал необходимое.

– Спасибо, друг, – учтиво поблагодарил ланцтрегер. – Но ты неправ. Руны я выучил давно, просто немножко подзабыл из-за недостатка практики. Вот слушай: ис – лед или смерть, хагалаз – разрушение, наутиз – нужда, каун – виселица или чума, гагль – распятый на столбе, эйваз – защита, турисаз – врата, хагаль – неизбежная беда… – Все перечисленное он принялся вдобавок вычерчивать.

– Ты издеваешься, да? – взвыл бакалавр, с размаху шлепая себя ладонью по лицу, щека тут же окрасилась красным. – Оставь при себе свой набор некроманта! Займись наконец делом! Немедленно!

И Йорген занялся. Он все сделал правильно. Нужные руны вспомнил, нужные слова произнес и рукой взмахнул как требуется, а не как удобнее – именно из-за этой типичной ошибки многие юные, неопытные нифлунги ходили с распухшими до неузнаваемости лицами и зудящими волдырями по всему телу, становясь лакомым куском для летучих кровопийц. Но Веннер эн Арра, единственный внук конунга Нифльгарда, ее не допустил.

Тогда почему же результат оказался не совсем таким, как было обещано? Насекомые не перестали замечать свои жертвы и тучей над ними не кружили. Они просто пропали, все до единого. Не в том смысле «пропали», что исчезли таинственным образом, а в том, что передохли в один момент и посыпались вниз, покрывая серым налетом головы, плечи путников и темные крупы их лошадей.

– Ой! – сказал Йорген озадаченно. – Я этого не хотел! – Ему вдруг стало не по себе. Он не мог понять, в чем его оплошность. – Легивар, признайся, это точно была эльхаз? Ты не мог спутать?

– Не мог! – решительно отрезал тот. – Ты можешь перепутать буквы «а» и «б»? Нет? А я ни за что не перепутаю руны. Это исключено.

– Тогда я вообще ничего не понимаю, – вздохнул горе-колдун. Но тут же повеселел. – Впрочем, так даже лучше. Не будут зудеть над ухом, я этого терпеть не могу!

Он так и не вспомнил, что, прежде чем приступить к колдовству, отмахнулся от очередного комара, нацелившегося ему прямо в глаз, и бросил в сердцах: «А чтоб вам пропасть!» Друзей же его случившееся вообще не удивило. Они любили и ценили ланцтрегера Эрцхольма во всех его ипостасях, кроме одной: в качестве колдуна он им доверия не внушал. Пожалуй, это было справедливо.

Под вечер они, как водится, вышли к последнему форту. Не сожранные ни комарами, ни той тварью, что вылезала из болота на гать и сидела на бревне, свесив лапы. Ступни у нее были с перепонками, кисти рук – тоже. Рост тварь имела такой, что в положении сидя была как раз вровень с людьми. Тело ее было покрыто пупырчатой кожей нежно-зеленого оттенка, но лицо с выдающейся нижней челюстью и узко посаженными глазками оказалось почти человеческим, только очень противным. Натура, к сожалению, тоже. Увидев приближающихся всадников, она заползла задом подальше на дорогу, перекрыв собой движение. Перемахнуть через преграду с налету не удалось – кони не пожелали, стали на дыбы. Пришлось остановиться.

– Ага, попались! – сказало чудовище, но не на обычном северном наречии, а на благородном силонийском, каковое и в самой Силонии не было в простом обиходе уже много столетий, в наши дни его использовали исключительно для выражения высоких чувств и при молении богам. Кальпурций Тиилл даже вздрогнул, услышав звуки древней возвышенной речи среди глухих моосмоорских трясин. – Кто такие будете?

– А сам кто такой? – Йорген не пожелал отвечать напрямую.

Десять лет назад, когда в перерывах между боями с Тьмой леди Айлели начала учить пасынка древнесилонийскому (потому что всякий благородный человек обязан владеть прекрасным языком мудрецов и поэтов), малолетний фон Раух сопротивлялся страшно, увиливал, как мог, будучи твердо убежден: раз нет у него в голове (или, может, в сердце – кто знает, где они обычно водятся?) возвышенных чувств, то и выражать их не придется. Зачем же забивать несчастную голову тем, что не пригодится никогда в жизни? А вот и пригодилось – кто бы мог подумать?!

– Мое имя ничего вам не скажет, смертные! – гордо заявило чудовище. Но потом все-таки снизошло: – Я – Фалеоаким.

– Очень приятно, – машинально кивнул ланцтрегер, мысли его были заняты важной проблемой.

Он старался решить, подлежит данная тварь обязательному уничтожению или пусть живет. А если все-таки подлежит, то как именно нужно ее убивать, потому что больно уж здорова?.. Ну ладно, это уж как-нибудь справимся, убивали и не таких. Но этот Фалеоаким пока вроде бы ведет себя мирно. Долг обязывает стража уничтожать тварей темных, притом угрожающих людям, а не реликтовых природных. Про таковых в уставе ничего не сказано. Так стоит ли связываться и не проще ли договориться? К тому же она разумна, что само по себе бывает исключительно редко. Жаль губить такую редкость. Попытаемся договориться…

– Очень приятно. Так, может, ты нас пропустишь, Фалеоаким? Мы спешим.

– Нет, – ответило чудище. – Не пропущу. – И уточнило: – Без мзды – не пропущу. Какой мне в том интерес?

«Прямой. Может, жив останешься», – хотел ответить Йорген, но не стал. Сказал совсем другое:

– Какую же ты хочешь мзду?

– Богатую! Зря я, что ли, здесь сижу?

– А что именно и как много? – продолжал переговоры Йорген. Спутники его в ситуацию не вмешивались, справедливо полагая: раз ланцтрегер Эрцхольм – главный по чудовищам в этой стране, так пусть сам с ними и разбирается.

Фалеоаким надолго задумался. Видно, он и сам не знал, чего ему нужно.

– Я хочу… я хочу… О! Золота хочу!.. Нет, не хочу. Вкушать яства хочу, вот что!

Да, так он и сказал – «вкушать яства», потому что более подходящего синонима слову «жрать» в древнесилонийском не имелось. «Интересно, а есть в нем хоть какие-то ругательства? – подумалось Йоргену. – Надо уточнить у Тиилла. Никогда не знаешь, что и когда может пригодиться в жизни…»

– Да! Я голоден, я определенно голоден.

– И каких же тебе надобно яств, любезнейший? – Разговор начинал ланцтрегеру надоедать, и рука непроизвольно тянулась к мечу. Она лучше знала, как нужно поступать с тварями.

– А что у вас найдется при себе? – Похоже, болотный житель боялся прогадать. – А ежели нет ничего – так могу одного из вас или коня… Хотя конина – она жестковата, а мои зубы уж не те, что перед Тьмою…

– Повыпадали за десять лет? – сам не зная зачем, спросил ланцтрегер.

И тут чудище смерило его взглядом, полным презрения:

– Десять лет! Ха! Да разве я вам про последнюю Тьму толкую? Разве это Тьма была? Тьфу, а не Тьма! («О! – отметил про себя Йорген. – «Тьфу» в силонийском имеется!») Думается, и полмира народу не вымерло. Вот тысячу лет назад была Тьма так Тьма! Опустела земля наша матушка – выживших по пальцам считали. Да и сам я тогда здоровье потерял, конину с тех пор уж не ем… Так что у вас при себе из снеди-то? Или вон того, тихого отдадите? – Фалеоаким кивнул на хейлига – интересно, чем-то он его привлек? Вроде бы не толще других… ЧТО?!! Это зеленое страшилище было свидетелем ПРОШЛОЙ ТЬМЫ?!!

– Да подожди ты со снедью! – вскричал ланцтрегер. – Говори! После той Тьмы что было?! Свет был?

– Был, – серьезно кивнул Фалеоаким. – И скажу я вам, смертные, это было пострашнее Тьмы… – Его выпуклые светло-зеленые глаза затуманились. – Солнце белое, такое, что аж с голубизной. Или то не солнце вовсе… Ярко, так ярко, что больно смотреть. Воздух вроде бы непрозрачный от света стал, будто в тумане все. И как тени, как длинные тени ходят ОНИ. Ходят, собирают души… Страшно!

– Кто – они?!

Фалеоаким пожал узкими зелеными плечами:

– Откуда же мне знать, смертные? Меня они не нашли, я их близко не видел. Иначе не разговаривал бы с вами сейчас. Я в болоте лежал, издали подсматривал… А болота, помню, усыхали, усыхали от света небесного… И кто был в них, вместе с болотами своими усыхали, чтоб наружу не вылезать. Говорили, лучше так, чем душу ИМ отдать… Светлым теням… Ну так что? Кормить-то станете сироту? Сколько я в жизни натерпелся, а вам куска жалко для убогого, беззубого!

Накормили. Не хейлигом, конечно. Отдали почти все, что несли с собой: два пирога из Зайца, сколько-то вяленой рыбы. Фалеоаким остался доволен. На том и разошлись и к вечеру благополучно добрались до форта.

Правда, Йорген дорогой не переставал себя ругать. Надо было все-таки убить болотную тварь, а то повадится теперь требовать с проезжающих мзду человечиной, ведь не каждый возит с собой большой запас продовольствия – местным жителям, следующим из одного села в соседнее, это ни к чему… С другой стороны, вдруг они имеют за своих болотных тварей налоговые послабления, как норвальдцы – за горных троллей? В общем, сделаем вид, будто никакой твари не было…