Книга: Свет. Испытание Добром?
Назад: Глава 9, в которой Йорген фон Раух пугает брата колдуном, а Дитмар фон Раух читает проповедь
Дальше: Глава 11, в которой Кальпурций Тиилл обретает родственника, а начальник Ночной стражи вынашивает преступные планы и переживает душевное потрясение от встречи с отцом

Глава 10,
в которой ювелир Штоффенхальтерфалль соперничает с мастерами Нидерталя, а хейлиг Мельхиор осознает себя избранным

Пошел поп по базару…
А. С. Пушкин
Силониец с магом предполагали продолжить путь в Нидерталь уже на следующий день – зачем напрасно тратить время, которого, может быть, не так уж много и осталось? Правда, Тьма не смогла окончательно покорить мир за целое десятилетие, но кто сказал, что со Светом получится так же? Лучше уж поспешить. Но Йорген попросил день отсрочки – у него возникло неотложное дело в столице. Догадываетесь, какое именно? Ну конечно же, визит к ювелиру! Дитмар выполнил его просьбу, медальон в виде овцы заказал, и теперь Йорген желал лично проконтролировать процесс. Но признаваться в этом друзьям он не стал, постеснялся. Лишь напустил на себя загадочный вид и многозначительно молвил: «Что поделаешь – служба!»
Ювелир жил на улице с громоздким, но романтичным названием Фергиссмайннихтунднахтигальштрассе». Громоздкость объяснялась просто: здесь издавна селилась большая диаспора гномов, выходцев из Нижнего Вашаншара. Что же касается романтики… В первый год жизни своей в столице по-юношески любознательный Йорген потратил немало часов личного (и служебного, к слову, тоже) времени, чтобы найти на этой улице что-то, хотя бы издали напоминающее незабудку или соловья. Но цветов на улице не росло вовсе – домовладельцами здесь были за редким исключением гномы, а они не имели привычки разбивать палисадники у своих домов. А из пернатых встречались лишь вездесущие чайки, куры, гуси, голуби и воробьи. Так что изыскания Йоргена успехом не увенчались. Местные жители удовлетворить его любопытство тоже не смогли. Загадка осталась неразгаданной.
Впрочем, это была не единственная загадка эренмаркской столицы. На вопрос, почему у нее, у столицы вышеупомянутой, нет собственно названия, не только ланцтрегер фон Раух – лучшие умы королевства не могли дать ответ. Ходили тихие невнятные разговоры о каком-то проклятии или, наоборот, об особой милости Небес – и только.
Но вернемся на Фергиссмайннихтунднахтигальштрассе, к дому мэтра Тренненпудеркварка, у которого снимал три лучшие меблированные комнаты, мастерскую и лавку на нижнем этаже интересующий нас ювелир, обергольдмастер Штоффенхальтерфалль.
Это был пожилой, очень почтенный, однако слишком худосочный для представителя своей расы гном – большинство из них отличается сложением крепким, они упитанны и коренасты. Но это относится в первую очередь к гномам Нижнего Вашаншара, ведущим здоровый подземный образ жизни и занятым физическим трудом. Обергольдмастер же Штоффенхальтерфалль был коренным, в пятом поколении, уроженцем эренмаркской столицы. За всю свою долгую жизнь он не держал в руках ничего тяжелее штихеля, на родине предков не бывал ни разу, да и не стремился туда попасть. И правильно сделал, кстати. Его бы туда все равно не пропустили привратники. И даже государственный могильщик, а по совместительству известный контрабандист Мовус Оппершаффергренц отказался бы провезти его внутрь на своей похоронной вагонетке, даже если вместо обычной таксы в три золотых с носа ему посулили бы все тридцать.
А знаете почему? Все дело в бороде.
Нельзя сказать, что население Нижнего Вашаншара отличалось редким законопослушанием. Так исторически сложилось, что среди гномов практически не было разбойников, убийц и обыкновенных воров, зато мздоимцы, контрабандисты, карточные шулеры, тайные ростовщики и казнокрады не переводились никогда. И государство должно было этих преступников карать, иначе зачем оно вообще нужно? Вот тут начинались затруднения. У людей Вольтурнеи, к примеру, принято было отрубать убийцам и разбойникам головы, а ворам – менее важные части тела. Люди Фавонии злодеев своих вешали за шею или ссылали в рудники да на галеры. Для гномов Нижнего Вашаншара эти варианты были неприемлемы. Потому что их нарушители закона никого не убивали – значит, и у них нельзя было отобрать жизнь, крови не проливали – значит, не должны были кровью расплачиваться. Галер в подгорном царстве, по понятным причинам, не строили, что же касается рудников… Гном под землей везде дома – какой смысл ссылать? Оставалось единственное – штрафные работы. Это считалось суровым наказанием: больше всего на свете гномы не любят работать задаром. Срок же этих работ устанавливался способом весьма своеобразным. Проштрафившемуся гному сначала измеряли длину бороды (уточним, что в Вашаншаре ни один гном не носил бороду короче чем до пояса), а потом отрубали от нее секирой кусок, длина которого соответствовала тяжести преступления: за взятку – одну пядь, за контрабанду – от двух до четырех, за махинации с векселями – и того больше, в зависимости от величины ущерба. И до тех пор, пока борода не подрастала до прежней длины, гном считался пораженным в правах и должен был искупать свою вину трудом.
Укороченная борода служила своего рода позорным клеймом, и были случаи, гномы руки на себя накладывали от такого стыда.
Ну а что же наш господин обергольдмастер Штоффенхальтерфалль? Так вот он, следуя моде фавонийского севера, БОРОДУ ВООБЩЕ НЕ НОСИЛ! Он ее БРИЛ! И не он один, кстати. Так поступало большинство гномов эренмаркской диаспоры. Так что путь на родину предков был им, сами понимаете, заказан. Нижнему Вашаншару пришлые преступники не нужны – своих хватает. Допустить же мысль, что кто-то из соплеменников мог сбрить бороду ДОБРОВОЛЬНО, следуя дурному человечьему обычаю, ни один вашаншарский ум был не в состоянии.
…Итак, на пороге маленькой ювелирной лавочки («А большая мне зачем, я же не телегами торгую, у меня товар благородный», – любил говаривать обергольдмастер, хотя на самом деле скупился платить аренду) Йоргена встретило низенькое, лысенькое и тщедушное существо, в котором он и гнома-то не сразу распознал. Одето существо было небогато: простой камзол мышиного цвета, фартук, нарукавники. Но на пальцах драгоценные перстни собственной работы, а на лысинке удивительная шапочка: изящная, кругленькая, малинового бархата, золотом расшитая, такими камнями украшенная, каких и на королевской короне нет – уж Йорген-то королевскую корону видел сто раз и в камнях смыслил кое-что, мог о таких вещах судить.
В общем, это был процветающий ювелир, пожалуй, лучший в Эренмарке. Ланцтрегер был доволен: не абы кого выбрал Дитмар для важного заказа, расстарался ради любимого брата. А «контролировать процесс» ему не пришлось: работа была готова! Чудесный медальон в форме овечки, тельце выполнено в технике перегородчатой эмали – золотые завитки на белом фоне, и на кончике каждого завитка вкраплен маленький бриллиантик, ими же инкрустирована мордочка целиком, глазки-сапфиры, ротик-рубин. Искуснейшая работа и удивительная точность. Йорген обладал исключительной памятью на зрительные образы, свойственной большинству нифлунгов, и поклясться был готов: его новое приобретение – неотличимая копия того медальона, что лежал на столе в кабинете господина ректора (скорее всего, ныне покойного). Даже его собственный набросок не был столь идеален и умышленно передавал натуру лишь в общих чертах, без акцента на мелочах (некоторые мастера не любят, когда заказчик полностью лишает их свободы творчества, а Йорген не любил никого огорчать). Изделие же господина Штоффенхальтерфалля соответствовало прототипу до последней детали! Как же такое могло получиться?
– В вашем эскизе я угадал известный медальон «Алмазный агнец» работы древнего альвийского мастера Акалира Лиинноаля и взял на себя дерзость выполнить его копию, – с полупоклоном заговорил ювелир, казалось, он услышал немой вопрос своего заказчика. – Надеюсь, ваша милость не разочарованы некоторыми расхождениями с вашим рисунком? Я работал по книге…
– Моя милость… в смысле я в восторге! Это будет самый лучший экземпляр моего собрания! – заявил Йорген и просиял так искренне, что сдержанный до чопорности обергольдмастер невольно улыбнулся в ответ. Приятно угодить заказчику, что там ни говори. Да и для самого обергольдмастера эта работа была важна – своего рода вызов в вечном соперничестве ювелиров Нидерталя и Вашаншара: способен ли гном повторить работу светлого альва? Это было делом чести.
С небывалым вдохновением трудился над заказом Штоффенхальтерфалль, душа пела, когда ковал и выколачивал, волочил, паял, шлифовал, эмалировал и инкрустировал… Живой рукой вышла работа, много раньше уговоренного срока – давно уже, с самого дня Сошествия с Небес, лежала готовая, хозяина ждала. А тот хоть и мальчишка совсем, да еще дурных темных кровей, но поди ж ты – оценил! Порадовал старого мастера!
Тут же, в лавке, Йорген купил легкую золотую цепь и повесил медальон на шею. Он решил свое новое сокровище в казарме не оставлять и вообще с ним не расставаться. Но, зная, что посторонним его увлечение может показаться несколько странным (что поделаешь, коллекционера может понять только коллекционер), он не стал оставлять медальон на виду, спрятал под рубашку – мало ли что там у него на шее болтается. Амулет и амулет, кому какое дело? Брату только и показал да другу Тииллу. А Легивару Черному – не стал, и напрасно. Не поскрытничай он – и целой череды неурядиц можно было бы избежать…

 

В то самое время, когда Йорген фон Раух посещал ювелира, Кальпурций Тиилл с Черным Легиваром совершали прогулку по столице. Веселой вдовушки Лизы Кнолль с ними уже не было – она приступила к новым своим обязанностям камеристки любимой фрейлины королевы Амалии фон Лерхе.
Девица эта пользовалась благосклонностью не только королевы. Временный начальник столичного гарнизона Ночной стражи лагенар Нидерталь был к ней весьма и весьма расположен. Она отвечала ему взаимным интересом, и дело шло к тому, что у Йоргена могла в скором времени появиться невестка.
Вот почему о личных нуждах фрейлины лагенар был неплохо осведомлен, и, когда Легивар завел разговор, что неплохо бы подыскать для его женщины место в столице – не мыкаться же ей бездомной по миру? – он тут же и подыскал. Буквально накануне Амалия отпустила замуж прежнюю свою камеристку и уже три дня мучилась непричесанная, жаловалась. Вот и разрешил Дитмар фон Раух две заботы разом – как раз в его духе.
Узнав о назначении, Лизхен радовалась как ребенок: хлопала в ладоши и чмокала в щеку каждого, кто оказывался рядом: Дитмара – благодетеля своего, Йоргена, Кальпурция, Легивара, стряпуху Лотту, с которой успела за день коротко сойтись и уже вовсю помогала по кухне, учила готовить курицу по-реоннски. И даже дворецкому Цимпелю перепала ее радость, хоть тот и не ждал.
Лизхен была счастлива. О прошлом, брошенном в Реонне, она не жалела вовсе. Своих родных у нее не осталось, мужнина родня из-за злых разговоров смотрела косо. Домок, правда, стоял неплох, в два этажа и с обстановкой, в палисаднике крокусы цвели… Нет, все равно не жалко. Скучно жила она в Реонне: заказы брала да шила, брала да шила, и так бесконечно, день за днем. Наверное, так и сидела бы с иголкой в руках до самой старости и померла бы, корпя над чужой сорочкой… Да разве это жизнь? Как бежали из города – мир раскрылся перед ней.
Но долго в пути тоже неинтересно, не женская это стезя – странствовать бесприютной. Очутившись в великолепной эренмаркской столице, в богатом доме, она только и мечтала о том, как бы тут задержаться подольше. Ее тягу к приключениям, прорезавшуюся столь внезапно, дорога из Эдельмарка в Эренмарк успела удовлетворить в полной мере, ведь сколько всего было-то! На лошади скакала верхом, как важная дама. На пароме переправлялись через реку, широченную, от берега до берега чуть не треть лиги – даже не знала, что такие бывают на свете. Стражу руку отрубили и прирастили потом на место – сама перевязывала. На носферата ходили – ну пусть не сама, но ведь все на ее глазах! Каких-то висельников снимали и жгли (для порядка). Какие-то разбойники напали раз близ деревни Чернокозье – пока парни отбивались, так визжала, что охрипла совсем. Столько впечатлений – на целую жизнь хватит, право! Отчего бы теперь мирно не пожить?
Хотела сама кланяться лагенару Дитмару (никак не верилось, что этот великолепный господин – почти родной брат ее скромному квартиранту Йоргену!), чтобы хоть на кухню взял ее, хоть в поломойки. Но Легивар, умничка, гораздо лучше все устроил. Камеристка! Госпожи любимой фрейлины ее величества личная прислуга. Служба при дворце! При настоящем королевском дворце! Это как в сказке про бедняжку Эвелину, только лучше. Ведь никто не знает примеров, чтобы безродная сиротка в самом деле стала принцессой. А тому, как вдовая белошвейка попала во дворец, она сама живой пример. В общем, Лиза Кнолль была счастлива, и даже скорая разлука с милым не могла это счастье сильно омрачить.
Сам Легивар тоже не печалился, не был уязвлен ее равнодушием. В конце концов, они ведь не обещали друг другу ничего и связывала их не настоящая любовь, скорее добрые отношения. Расстались легко: чуть коснулись друг друга губами, перебросились парой прощальных фраз, и Лизхен, подобрав новые, громко шуршащие юбки, убежала во дворец. Ну так оно даже лучше, веселее – женских слез и клятв верности маг не любил.

 

По столице маг с силонийцем слонялись без всякой цели – лишь бы время убить. Были на дворцовой площади, смотрели развод караула Дневной стражи, как гвардейцы вышагивают, смешно вскидывая колени и потрясая алебардами, разнаряженные в пух и прах: короткие и слишком узкие дублеты с пуфами на рукавах, крытые шелком пурпурного цвета, очень пышные полосатые штанишки до середины бедра, чулки двух цветов – правая нога белая, левая черная, чудна́я длинноносая обувь и маленькие шапочки с лихим белым пером. Представить, чтобы человек в такой непрактичной амуниции предпринимал боевые действия, было совершенно невозможно. Она была рассчитана на времена мирные и призвана была не защищать, а украшать. Нелепо, но мило, если воспринимать как дань традиции. Кальпурцию вспомнилось, что друг Йорген в подобных случаях поминал короля Густава, причем без всякого уважения к монаршей особе, скорее с пренебрежением: в Эренмарке имя прадедушки нынешнего правителя служило символом устаревших порядков.
После развода пошли в порт полюбоваться кораблями с Востока, первыми со времен Тьмы. Они пришли караваном, потрепанным ветрами и волнами: хищного вида багалы с наклонными мачтами, островерхие самбуки, торговые сайки с мачтой необыкновенной высоты, проа с удивительно длинным парусом и даже несколько джонок из земель Хиу, таких далеких, что паруса там делают из тростника.
Друзья смотрели на них и радовались: значит, не весь Восток погиб во Тьме, значит, снова будет в Фавонии шелк и фарфор, драконья кость и корица, узорчатая сталь и длинноворсные ковры из настоящей шерсти псиглавцев (если только это не легенда, что из настоящей, а не овечьей).
Покинув порт, направились в торговый квартал закупать снаряжение для дальней дороги. Это вначале им казалось, что цель почти достигнута, раз до самой столицы добрались. Но очень скоро с удивлением узнали, что путь из столицы в Нидерталь чуть не вдвое длиннее уже проделанного ими из Реонны, и уж конечно вдвое опаснее! Так что странствия их, оказывается, не к концу подходили, а только начинались.
На улице с названием почти непроизносимым им повезло наткнуться на Йоргена. Он несся куда-то совершенно счастливый, а увидев друзей, сказал: «О! Как тесен этот мир!» Дальше они пошли вместе: дела свои, задержавшие их в столице, Йорген уже успел завершить. Хорошо, что они встретились. Торговый квартал оказался огромным скоплением домов, мастерских, складов и лавок, выстроенных в отличие от основной части города без строгой планировки. Здесь столько было улочек, закоулков, проулков и тупиков и они так хитро сплетались меж собой, что без провожатого чужеземцы неминуемо заблудились бы.
– А представляете, каково здесь приходится дозорным? – пожаловался Йорген со вздохом. – Для тварей в торговом квартале раздолье, помню, по десятку в каждой подворотне вылавливали… – Он снова вздохнул, как показалось Кальпурцию, ностальгически.
Наконец дома расступились, и они оказались на площади.
– Помнишь? – с печальной улыбкой спросил ланцтрегер у силонийца.
Тот вздрогнул: еще бы не помнить! Здесь, на этом самом месте, все и случилось чуть больше года тому назад. Придушив охранника цепью, раб вырвался из склада, где вперемешку хранили живой и неживой товар, и, не надеясь на спасение, одним лишь отчаянием гонимый, бросился через опустевшую к ночи площадь куда глаза глядят. Конечно, его, ослабевшего от голода и тягот долгого пути, тут же настигли евнухи хозяина-хаальца, сбили с ног, стали колотить нещадно. И тут бы пришел ему долгожданный конец, не случись рядом дозора Ночной гвардии. «Сколько стоит твой раб?» – едва очнувшись после ударов, услышал он молодой голос. И увидел странные желтые глаза, прямо на него устремленные… Вот так и свела судьба силонийца Кальпурция, сына аквинарского судии Вертиция Тиилла, и Йоргена фон Рауха, ланцтрегера Эрцхольма, начальника столичного гарнизона Ночной стражи. И если бы не случилась эта счастливая встреча, как знать, может быть, мир этот уже перестал бы принадлежать живым…
В тот вечер площадь была пустынна, теперь же на ней пестрело неисчислимое множество палаток, шла бойкая торговля. Гомон толпы, смех и брань, выкрики зазывал, вопли «держи вора!», стоны шарманки, стук колес по брусчатке, ржание, мычание, блеяние, кудахтанье и визг сливались в один монотонный гул, обычный для каждого людного места. И вдруг какой-то новый, тревожный звук уловило чуткое ухо Йоргена. Что-то странное, никак не относящееся к обычной торговле, происходило неподалеку. Сам еще не зная зачем, он поспешил на шум, маг и силониец послушно трусили следом.
Человек стоял на телеге в окружении толпы зевак. На нем была золотая реверенда хейлига, богатая, но рваная и грязная до безобразия, нечесаные космы его развевались на ветру, изможденное лицо было бледно, только на щеках багровели некрасивые пятна. Был человек очень молод, пожалуй, в летах Йоргена – никогда прежде друзья не встречали таких юных хейлигов (впрочем, они вообще не так много их видели – раз-два, и обчелся).
– Люди!!! – кричал человек, и голос его был таким пронзительным, что врезался в воздух, как кинжал, казалось, кровь сейчас пойдет, закапает с небес. – Люди!!! Проснитесь!!! Опомнитесь!!! Беда!!! Свет грядет, Свет!!!
Громогласное, в сотни глоток ржание было ему ответом. Видно, кричал он уже давно, люди успели понять, что ерунду несет блаженный, и теперь веселились вовсю.
Дальше все произошло очень быстро. Легивар с Кальпурцием опомниться не успели, как Йорген каким-то невероятным образом ухитрился ввинтиться в толпу, сдернул оратора с телеги, запрыгнул туда сам, начальственно проорал «р-разойдись!», отчего вся орава зевак схлынула мгновенно, как вода, хоть и была уже порядком разгорячена хмельным пивом, – авторитет начальника Ночной стражи был в столице непререкаем. Ланцтрегер за шиворот, благо был куда выше ростом, подтащил хейлига к друзьям. И объявил, довольный собой:
– Вот! Я вам его привел!
– Зачем? – не подумав, глупо выпалил Легивар, хотя прекрасно знал ответ на собственный вопрос.
– А разве мы не хотим узнать, что он там кричал про Свет? – очень удивился Йорген. – …А ты не дергайся! С нами пойдешь… да не бойся, никто тебя под замок не посадит. Поговорим и отпустим. Ты же сам хотел что-то людям сообщить? Вот нам и сообщишь. Мы ведь тоже люди… гм… почти.

 

Человек носил имя Мельхиор. Он получил его при возведении в сан. Хотя матушка звала его просто Хансом. Прожил он на свете всего двадцать два года, но так истово любил Дев Небесных, что хейлигом стал в восемнадцать лет и получил маленький приход в родной своей Гизельгере, в местечке Швелльхен неподалеку от Хайделя. Там он был счастлив три года.
Но незадолго до конца Тьмы у него начались видения, чаще они приходили по ночам, но иногда и днем, а один раз даже во время вечерней проповеди, отчего прихожане вообразили, что их молодой хейлиг припадочный, страдает падучей болезнью. Видения были тягостны. Сначала он видел огонь – высоченные костры, и народ вокруг. Потом разглядел в огне корчащиеся человеческие тела. Это ужасное открытие лишило его покоя и сна, он понял так, что грядет конец света и весь мир скоро падет под натиском Тьмы. Но Тьма вдруг отступила, и он возрадовался, ожидая облегчения. Однако видения лишь усилились, обрели небывалую четкость. Страшные сцены аутодафе мучили его каждую ночь, страдания несчастных терзали сердце, и он вскакивал с постели с криком, мчался сломя голову на улицу, но они настигали его и там, заставляя кататься по земле, рвать на себе волосы и выть. Хорошо, что в Швелльхене он жил совершенно один, на самом отдаленном краю села, и никто не мог видеть его. Будь рядом родные – они непременно заперли бы его в доме для умалишенных, настолько дико он вел себя в те дни. Но в один прекрасный день сюжет видений изменился. Огонь исчез – наступил СВЕТ. Мельхиор видел землю так, как видят ее Девы Небесные со своих облачных высот.
Огромное пространство раскрывалось перед ним: ковром простирались леса, тянулись ниточки рек, города казались скопищем темных пятен, разделенных более светлыми линиями на прямоугольники и квадраты, различить отдельные строения было почти невозможно, только целые улицы и кварталы… Это было противоестественно и неприятно – люди не птицы, чтобы забираться на такие выси. Тогда он (точнее, душа его, ведь тело летать неспособно) усилием воли начинал спускаться вниз, и тут над горизонтом поднимался сноп белого, нестерпимо яркого света. Он разливался по всему небу, он растворял в себе землю, и видеть ничего уже было нельзя, один только свет и неясные тени в нем. После ужасов аутодафе хейлиг поначалу воспринимал эту картину как облегчение и отдохновение, ниспосланное Девами в ответ на его молитвы. Потребовалось некоторое время, прежде чем до его измученного сознания таинственным образом дошло: свет этот много хуже, чем все костры, вместе взятые, он даже хуже, чем Тьма, потому что убивает быстрее.
И вот что удивительно: как только он это постиг, видения перестали его посещать.
Зато явился посетитель иного рода. Он пришел из Фриссы, и ряса на нем была не золотая с индиговым, какая полагается хейлигу по сану его, а белая с розовым. Он явился в храм, и Мельхиор принял его, как подобает принять всякого путника. Человек назвался Луцианом, хейлигом из Мольца, и начал вести странные разговоры. Говорил он очень гладко и во многом сообразно Учению, поэтому вначале молодой хейлиг слушал его с интересом. Пока не услышал страшное. Постепенно, постепенно Луциан подводил его к мысли о том, что все зло на свете вершится по вине колдунов, поэтому любой, кто владеет тайными знаниями, от придворного мага до деревенской знахарки, должен быть сожжен на очищающем душу костре.
С этого момента Мельхиору стало ясно, что кошмарные видения его грозят стать явью.
Самое интересное, он не почувствовал страха. Речи Луциана будто усыпили часть его разума, и он, пожалуй, даже поддался бы на них и признал аутодафе необходимой мерой, если бы не еще одно обстоятельство. Мать Мельхиора была потомственной ведьмой, и вся его родня по материнской линии добывала на жизнь тайным ремеслом.
Согласитесь, любому нормальному человеку очень трудно принять учение, призывающее сжечь на костре его собственную мать! Это молодого хейлига отрезвило. Ересь, понял он. В мире завелась опасная ересь! Доброта Дев Небесных безгранична, и всяк, кто осмеливается утверждать, будто им угодны человеческие жертвы, суть лжец и святотатец, в храме ему не место. Мельхиор попросил Луциана уйти прочь, и тот не стал упорствовать, с покорностью покинул Швелльхен.
А буквально на следующий день по окрестностям поползли страшные слухи, будто во Фриссе вошло в моду жечь людей заживо. Видения юного хейлига начали сбываться. Объятый ужасом, он устремился в Зелигерду, в Гизельгерское клерикальное управление. Там он рассказал все, но альтхейлиги только посмеялись над ним и посоветовали лечить нервы синеголовником и шикшей. Свет не может нести зло живым, сказали они, а горстка еретиков неспособна изменить законы королевства. Поэтому лучшее, что может сделать юный хейлиг, – это вернуться к пастве своей и честно служить Девам Небесным.
Он вернулся – что еще ему оставалось? Вернулся, да. И обнаружил, что здание храма, прекрасно отремонтированное всего лишь год назад, зачем-то снова стоит в лесах, служит в нем еретик Луциан и его, Мельхиора, люди больше не хотят видеть хейлигом своим. Они изгнали его, и он побитой собакой побрел домой, в Хайдель.
Путь его лежал через три села, в каждом прежде служили знакомые хейлиги. Он заходил в храмы, чтобы говорить с ними. Но там его встречали чужаки в белых рясах и с прискорбием сообщали, что предшественники их внезапно скончались. Один оступился на лестнице, со вторым приключился удар, третий стал жертвой кровавого поноса… Мельхиор осознал, что ему еще повезло оказаться изгнанником, а не мертвецом.
В Хайделе его встретил пустой дом. Оказалось, вся родня еще в конце зимы снялась с места и покинула Гизельгеру морем – так сказали соседи. Мать оставила письмо для него, но вот беда: малолетний сынишка их, по недосмотру, сжег листок в печи. След оборвался. Мельхиор остался сиротой при живой родне… хотелось верить, что при живой.
Всю ночь он лежал без сна, один в брошенном жилище, на жесткой незастеленной койке, и думал, думал…
Что-то страшное грядет в мир. И только он один во всем свете знает об этом. Должно быть, это Девы Небесные послали видения своему слуге, чтобы тот остановил надвигающийся кошмар. «Но что ты можешь сделать один, слабый и беззащитный, против неведомой силы, подчиняющей себе город за городом, страну за страной?» – малодушно спрашивал разум (тогда уже стало известно о сожжениях в Хаалле и Эдельмарке). «Можешь и должен! – отвечало сердце. – Неслучайно из миллионов смертных избран именно ты! Не грех ли это – сомневаться в выборе Дев?»
Наутро он запер дверь родного дома на замок, отдал ключ соседям и пошел на север. Туда, по слухам, еще не добралась злая ересь, и молодой, наивный хейлиг надеялся разбудить народ, открыть людям глаза, предупредить… Он пересек границу Эренмарка и пошел от города к городу, от села к селу, полуголодный, измученный и одинокий. Он проповедовал на площадях и перекрестках, он кричал, он взывал, но слушать его никто не хотел. Повсюду люди смеялись над ним. Для них злом была Тьма, Свет же воплощал добро, и они не хотели понимать, что может быть иначе…
– Да, простому народу в это, конечно, трудно поверить, – понимающе кивнул полукровка, одетый как высокий чин Ночной стражи; сердце молодого хейлига сжималось при одном взгляде на него, он знал, как опасны и жестоки могут быть такие люди, если заподозрят в ком-то посланца Тьмы – а кем еще может быть человек, провозгласивший Свет худшим злом, нежели сама Тьма? – Ладно, доедай свою кашу…
Разговор происходил в маленьком, неопрятном и, несмотря на базарный день, почти пустом заведении с многообещающим названием «Услада Регендала». Едва стащив странного хейлига с телеги, Йорген вдруг понял, что его надо немедленно накормить, и свернул в ближайшее столовое заведение. Однако «Услада» ожиданий не оправдала, кормили здесь так, что не каждый кнехт позарится. Мельхиор, однако, набросился на еду волком, поэтому рассказ его вышел прерывистым и затянутым.
– …да поскорее. С нами пойдешь.
Мельхиор выронил ложку.
– Куда?! – Его внутреннему взору отчетливо представилась холодная каменная темница с решеткой на окне.
– Останавливать надвигающийся кошмар, – усмехнулся стражник, и двое спутников его многозначительно переглянулись меж собой. – Ты же этого хотел, избранный?
Хейлиг понял, что стал пленником.
Назад: Глава 9, в которой Йорген фон Раух пугает брата колдуном, а Дитмар фон Раух читает проповедь
Дальше: Глава 11, в которой Кальпурций Тиилл обретает родственника, а начальник Ночной стражи вынашивает преступные планы и переживает душевное потрясение от встречи с отцом