Глава 14,
в которой Йорген с Кальпурцием целую ночь ведут себя не по-рыцарски, молодой маг Луулл обретает приятную компанию, а ланцтрегер фон Раух, заподозренный в принадлежности к Тьме, остается без пряников
Ночью случился большой прорыв Тьмы. Жители Гамра были в ужасе, с подобным они еще не сталкивались. По округе нечисть бегала в изобилии, но в город не лезла. Благодаря «аптекарям», надежно державшим оборону, у Ночной стражи Гамра работы обычно бывало немного. Но только не в эту ночь!
Должно быть, колдовская защита дала сбой, и, почуяв легкую добычу, темные твари со всех пригородных лесов, со всех окрестных кладбищ ринулись в атаку. Они наступали на город со всех четырех сторон, они застигли врасплох охрану и взяли городские укрепления штурмом. Неуклюжие с виду шторбы и проворные маленькие зойги легко, будто силонийские ящерки-гекконы, взбирались по отвесным стенам, порывались к воротам, запускали в город стаи вервольфов. И если бы видел эту картину ланцтрегер фон Раух, то был бы поражен ее противоестественностью. Такого просто не могло быть! Ночные хищники разной породы никогда прежде не охотились вместе – какой им в том был резон, зачем делить с кем-то редкую и нелегкую добычу? Они всегда были врагами – вервольфы и шторбы, они грызли друг друга почем зря, и не потому что друг друга не любили. Наоборот, любили очень. Они друг друга ЕЛИ. Этим и «выживали», людей-то на всех не напасешься, и добывать труднее, мешают колья осиновые да пули серебряные… Короче, если шторб вервольфу сразу в глотку не вцепился – это уже хорошо. А чтобы один другому любезность оказывал, двери отворял – явление и вовсе небывалое! Однако Йорген его наблюдать не мог, они с Кальпурцием в тот момент еще спали, причем в месте весьма романтическом, но с их благородным происхождением никак не вяжущемся – на сеновале. Так уж совпало, что в преддверии большой ярмарки приезжие наводнили город, все съемные комнаты оказались заняты. Их пустила на постой одна состоятельная вдова, но из скромности только в полупустой сенной сарай. А потом сама же долго вокруг того сарая бродила, какими-то жестяными ведрами гремела, вздыхала томно… Бедную женщину тоже можно было понять: парни молодые, видные, благородного происхождения… Откуда ей было знать, что предпочтениям обоих она, будучи безродной, не слишком красивой и непроходимо глупой, решительно не соответствует?
Так и заснули они под лязг металла и утробные стоны и, когда с улицы стали доноситься новые звуки – отдаленный вой и грохот, спросонья приписали их веселой вдове.
– Ох, ну чего ей всё не спится? – пробормотал Кальпурций, потягиваясь, и перевернулся на другой бок.
Но Йорген, к счастью, уже успел пробудиться и сообразить, какова природа ночных звуков на самом деле. Вскочил как ошпаренный, выхватил меч – как раз вовремя! Ветхая дверь сеновала остановить голодного шторба не могла. Он ввалился и напоролся на меч, очень удачно – остался без головы.
А дальше пошла рутинная ночная работа – для Йоргена. Для Кальпурция – приключение опасное и захватывающее, ему понравилось. Он ловко зарубил сколько-то шторбов, троих вервольфов, одну гифту и одно чудовище неизвестное. Зойгов, правда, старался не трогать, оставлял менее чувствительному Йоргену, собственная душевная рана была еще слишком свежа.
Сначала действие развивалось у входа в сарай, затем переместилось во двор. По нему уже рыскали темные твари, рвались в дом, но их не пускали забранные красивыми решетками окна и надежная дверь, по всем правилам колдовской защиты укрепленная. Обитателям дома ничего не угрожало, это Йорген понял с первого взгляда. Однако ни твари снаружи, ни люди внутри этого постичь не желали. Первые с бессмысленным упрямством напирали на решетки, вторые голосили истошно. Кроме хозяйки-вдовушки, в доме были две девчонки-горничные и баба-повариха, все пятеро – большие мастерицы визжать. Кальпурций хотел устремиться на помощь женщинам, но порыв его был остановлен. В конюшне ржали, метались лошади, и свои, и хозяйские – чуяли волка. Вот кого надо спасать, решил Йорген:
– Не пешком же нам с тобой ходить? А в дом тварям не проникнуть, это я тебе обещаю.
– Тогда идем на улицу, возможно, наша помощь требуется там?
– Э нет! У города есть своя Ночная стража, не стоит иноземцам вмешиваться в ее дела. Наше место здесь, поверь! Я знаю, о чем говорю.
Так они и прокараулили во дворе до утра, отбивая одну атаку за другой. А едва забрезжил рассвет – оседлали фельзендалок и рванули прочь из города, да на рысях. На этом тоже настоял Йорген.
– К чему была такая спешка? – удивлялся Тиилл. К этому времени они были уже далеко от Гамра, остановились, чтобы дать передышку коням. – Можно подумать, за нами твари гнались! Не позавтракали даже! – В Силонии было не принято пренебрегать трапезой.
Фон Раух загадочно усмехнулся в ответ:
– Твари не твари, а возмущенные горожане гнались наверняка.
– В смысле? – Кальпурций окончательно перестал что-либо понимать, предположил первое, что подсказала неспокойная совесть: – Из-за того, что мы не женщин защищали, а лошадей?! Думаешь, хозяйка успела…
– Какие женщины? Какие лошади? – Йорген даже возмутился, он и думать забыл о нерыцарском своем поведении. – Ты сам подумай! В город, населенный лучшими колдунами Запада, в город, где на дверях простых обывателей защита лучше, чем у короля Видара во дворце, врывается орда ночной нежити. По-твоему, как это следует понимать?
– Ты хочешь сказать… – Он начал догадываться.
– Хочу. Тварей специально впустили в город. Иначе просто быть не может.
– А… зачем?! Такое страшное нападение, погибших, должно быть, сотни…
Йорген усмехнулся снова, еще злее, в подлости человеческой он разбирался много лучше благородного силонийца.
– Ты представь. Днем в благополучный, не знающий бед город приходят две подозрительные личности с колдовским артефактом в мешке. Ночью, впервые за много лет, а может, и вообще впервые в истории, его атакуют ночные твари. Какой напрашивается вывод?
– Но мы этого не делали!!!
– Не делали. Вот только кому, по-твоему, поверят – пришлым чужакам или почтенному горожанину из квартала колдунов, который укажет на них, «злодеев», пальцем? К жезлу нашему решил подобраться, старый шторб, не иначе! Не силой, так хитростью взять! Ценная, должно быть, штука. Не будем больше никому показывать.
Кальпурций поразмыслил минуту над этими словами и согласился.
– Возможно, ты и прав. Колдуны – опасный и беспринципный народ, от них можно ожидать любой каверзы. Добрым людям следует избегать их общества.
Так они решили и шесть следующих дней провели именно в обществе колдуна. Точнее, мага – хоть и не видел ланцтрегер фон Раух разницы в словах, но силонийские коллеги гамрских аптекарей предпочитали именно такое обозначение своей профессии.
Большой торговый караван следовал из лесистых восточных предгорий на родину, в Аквинару. Купцы везли пеньку, деготь, воск и мед, льняные холсты и речной жемчуг. Они проделали долгий и трудный путь по реке Ягдре, они так стремились домой, что, изменив собственным планам, не стали задерживаться в Гамре на ярмарочные дни.
К этому каравану друзья и пристали, догнав его у местечка с трогательным названием Наше Болотце. И пусть тяжело груженные повозки катились не так быстро, как хотелось бы нетерпеливому Йоргену, – зато без длительных вынужденных остановок. Ночевали там, где застигала темнота, для защиты от тварей при обозе находился специально нанятый маг – состоятельные силонийские торговцы могли себе позволить такой расход.
Это был приятной наружности молодой человек по имени Мирций Луулл. Сын богатых и благородных родителей, он, как это свойственно бывает юности, возжаждал однажды свободы, независимости и новых впечатлений и, вопреки воле отца, совершенно справедливо полагавшего, что сын его рожден для большего, нанялся в сопровождение большого торгового каравана. И очень скоро об этом пожалел. Представители силонийского торгового сословия, все без исключения, были людьми весьма и весьма почтенными, и все-таки общество их не могло удовлетворить утонченного юношу, привыкшего находить смысл жизни в тайных науках и изящных искусствах, а не в статьях прихода-расхода, оборота и прибыли. Еще меньше общего было у него с другими охранниками – грубыми наемниками-северянами, чьи разговоры не шли дальше выпивки, оружия, лошадей и девок. Долгие месяцы пути бедный Мирций отчаянно скучал. Его не страшили ночные твари и лесные разбойники, он очень легко переносил дорожные тяготы, но, будучи открытым и общительным по натуре, жестоко страдал в отсутствие приятного собеседника. Какой интерес в новых впечатлениях, если ими не с кем поделиться?! От безысходности он принялся сочинять путевые заметки и тешить себя надеждой, что однажды они станут книгой под названием «Мои письма потомкам». Но одна из груженых лодок перевернулась на опасной переправе через Вохлу, левый приток Ягравы. Все имущество тогда удалось спасти, однако записи были безнадежно испорчены водой, и он, усмотрев в том перст судьбы, свои эпистолы забросил и с бедственным положением смирился.
Каково же было его удивление и радость, когда в одном из проезжавших мимо путников он узнал своего давнего приятеля Кальпурция, старшего сына судии Тиилла! В раннем детстве они были очень дружны, поскольку большими друзьями были их отцы. В годы отрочества, когда один занялся юриспруденцией, другого взяли в обучение маги, невольно стали видеться реже, но в душе хранили детскую привязанность. Мирций был очень встревожен, получив известие о вероятной гибели молодого Тиилла, однако надежды увидеть его живым не терял, видно, магический дар подсказывал ему, что дела Кальпурция не так уж плохи. Вот почему удивление его было вызвано не столько нежданной встречей, сколько тем странным мохнатым животным, на котором его приятель, к слову, прекрасный наездник и признанный знаток и ценитель лошадей, гордо восседал, а также спутником его, который к роду человеческому явно не принадлежал. Однако ради счастья хотя бы под конец пути обрести достойного собеседника молодой Луулл, не задумываясь, закрыл глаза и на странную скотинку, и на странное знакомство Кальпурция.
Встреча вышла очень трогательной, Мирций быстро уговорил Кальпурция присоединиться к их процессии. Тот в свою очередь убедил спутника, оказавшегося, несмотря на смешанное происхождение, весьма достойным юношей с живым умом и хорошими манерами, а главное, его нельзя было упрекнуть в том дремучем невежестве, что отличало, как правило, северную знать, поэтому в их долгих разговорах все трое принимали участие на равных. Время летело легко и незаметно.
Уже на подъезде к Ифийскому хребту, служившему естественной границей между порядком надоевшей Гизельгерой и долгожданной Силонией, Йорген, улучив момент, спросил Кальпурция, не стоит ли показать жезл молодому магу. Все-таки он не чужой человек и на подлость не пойдет. Не чужой, согласился тот, но он недостаточно мудр. Сын судии Тиилла очень хорошо относился к другу детства, однако это не мешало ему быть объективным. При всех своих несомненных достоинствах Мирций Луулл имел один недостаток, особенно непростительный для человека его тонкого ремесла, – он никогда не умел держать язык за зубами. Важные тайны ему лучше было не доверять.
И по северную, и по южную сторону Ифийский хребет считался местом опасным. Очень часто случается, что государства-соседи никак не могут поделить приграничные земли, каждый тянет одеяло на себя, споры и войны длятся годами, и эта неопределенность больно бьет по коренным обитателям этих земель, в них царят разруха и запустение.
Ифийский хребет тоже был спорной территорией. Но с ним дело обстояло еще сложнее. Ни Силония, ни Гизельгера, ни Фрисса не желали признавать его своим. На силонийских картах государственная граница была прочерчена по южному его подножию, на гизельгерских и фрисских – по северному. До войн дело, понятно, не доходило – это было бы совсем уж глупо, но дипломатические споры на тему «когда вы наконец наведете у себя порядок, житья нет от ваших разбойников!» – «это не наши разбойники, это ваши разбойники, сами с ними разбирайтесь!» тянулись столетиями. Потому что заниматься этим неблагодарным делом никто не желал. Кому и зачем нужны лишние хлопоты? Было бы ради чего!
Удивительно бездарной была ифийская земля. Опасные осыпные склоны, в редких местах поросшие кривым и больным лесом, годным разве что на дрова, и то плохие – дыму много, жару мало. Бедная до слез почва – репа и та расти не хочет. Пустые недра – лучшие рудознатцы, специально приглашенные из Нижнего Вашаншара, горной страны гномов, в течение долгих лет проводили изыскания, нашли единственно мышьяк. Постоянные ветра, то с запада, размывающие дождями и без того ненадежные склоны, то с востока, иссушающие дыханием Дальних Степей и без того скудные клочки пашни. Злобный и жадный народ, живущий почти поголовно разбоем, не то от безысходности, не то по велению души. В общем, ни одного достоинства, благодаря которому какая-то из трех сопредельных держав захотела бы взять под свое правление этот край, самими богами отринутый! Да что боги – даже Тьма пренебрегала им, и ночных тварей на ифийских склонах водилось вдвое меньше, чем на равнинах Гизельгеры и Фриссы.
Однако они все-таки были, а потому магическая защита, охраняющая подступы к Силонии, стояла и на гизельгерском участке границы. Действие ее ланцтрегер фон Раух, к общему удивлению, испытал на себе! Будто о невидимую стену шарахнулся! Лошадь ушла вперед, а он так и остался сидеть на щебнистой дороге, недоумевающий и злой, с отбитым задом. Он не сразу понял, что произошло, а спутники не сразу заметили. Ринулся их догонять, не догнал, понятно, пришлось орать, звать. Только тогда они соизволили обнаружить его отсутствие, прискакали взволнованные: «Что случилось? Ты упал?»
– Ага! В седле сидеть разучился! – совсем разобиделся Йорген. – Сами понаставили тут…
– Это от темных тварей, – извиняющимся тоном пояснил Мирций. – Оно их убивает мгновенно. Тебе еще повезло…
– Вот спасибо, утешил! – Он не мог так быстро успокоиться, слишком позорным и болезненным вышло падение. – И что мне теперь прикажете делать? Тут оставаться или назад поворачивать?
Силонийцы поспешили за пограничной стражей. Последовала долгая и неприятная беседа, ставящая целью выяснить, какое отношение к ночным тварям имеет ланцтрегер Эрцхольм, начальник гарнизона Ночной стражи столицы Эренмаркского королевства. Сошлись на том, что суть в крови нифлунгов. А поскольку нифлунги являются полноправными подданными дружественной короны, нет никаких оснований задерживать на границе господина ланцтрегера фон Рауха.
– Но вы можете поручиться, что раса нифлунгов не привержена Тьме? – спросил один из стражей, особенно бдительный.
– Не могу! – отказался Йорген решительно, сказались принципы, усвоенные за годы службы в Ночной страже. – Я могу поручиться только за себя. Я – не привержен!
Его пропустили, позволив Мирцию Лууллу разомкнуть на одно мгновение магическую завесу. И ступил-таки ланцтрегер Эрцхольм на землю благодатной Силонии.
Но за день до этого счастливого события было еще одно, куда менее приятное, но в Ифийских горах почти неизбежное: на перевале, вскоре после большого дождя, напали разбойники. И были это отнюдь не мужики с дубьем, коих немало бродит по дорогам и лесам «благословенного светлого Запада» в голодные годы. Двадцать отлично вооруженных и подготовленных воинов, не знавших другого дела, кроме кровавого, составляли шайку, орудующую на Хоррском перевале. Всего двадцать – но каждый стоил троих.
Они были уверены в успехе. Они налетели с разудалым гиком и свистом, веселые в предвкушении богатой добычи. Звенела сталь, и кровь лилась на каменное крошево горной дороги. Наемники честно отрабатывали свои деньги, не жалели ни вражеской жизни, ни собственной. Нашла коса на камень, говорят в таких случаях. По большому счету разница между ними была невелика: многим из охранников приходилось в свое время выходить с мечом на большую дорогу, и кое-кто из разбойников подряжался порой сопровождать караваны. Одни других стоили! Но численный перевес оказался на стороне охраны. Да и сами торговцы тоже умели держать оружие в руках. В бой они особенно не рвались, справедливо полагая, что не за то платят охранникам, но защитить собственную жизнь при необходимости могли. Нападавшие стали отступать.
Мирций Луулл в сражение поначалу не вмешивался – в круг обязанностей мага это не входило. И Йорген медлил, не хотел отбивать хлеб у охранников, пока те сами справлялись. Вмешался Кальпурций Тиилл. Разум подсказывал ему, что разбойники Хоррского перевала никакого отношения не имеют к негодяям окрестностей Далигалы, продавшим его в рабство, – многие дни пути разделяют их «охотничьи угодья». Но душу обуревала жажда мести, и, уступив чувствам, он ринулся в самую гущу битвы. Тут уж и оба его друга – старый и новый – не могли остаться в стороне. От Мирция, если честно, вышло немного пользы, он не столько убивал сам, сколько не позволял убить себя. Не позволил – и на том спасибо. Кальпурций, подогреваемый яростью, был очень неплох и заслужил одобрительные взгляды со стороны тех, чьим ремеслом была война. А Йорген, обычно имевший дело лишь с чудовищными порождениями Тьмы, неожиданно для себя обнаружил, как это легко, оказывается, убивать обычных людей. И во взглядах, что охранники бросали на него, не уважение было, а что-то подозрительно похожее на страх. Как-то неловко получилось. И тогда он решил впредь себе воли не давать, при необходимости сражаться не в полную силу. Быть как все.
…Это сражение закончилось благополучно, пожалуй, о нем и упоминать бы не стоило: рядовое дорожное происшествие. Если бы не одна маленькая деталь.
Около двух часов прошло с момента нападения разбойников. Йорген полез в свой дорожный мешок… и тут же забыл зачем. А мешок, отпрянув, уронил в грязную илистую лужу – ему показалось, будто содержимое его воспламенилось, кожаные недра были озарены зловеще-багровым светом. Однако ни жара, ни дыма не наблюдалось, и, выудив свое имущество из грязи, ланцтрегер быстро установил причину странного явления. Это был магический артефакт. Верхушечный шарик его, обычно белый и тусклый, на солнце почти незаметный, стал огненно-красным, будто впитал в себя всю недавно пролитую кровь, и засиял так ярко, что свет его смог пробиться даже через плотную холстинку, которой был обернут жезл. «Вот ведь дрянь какая!» – подумал Йорген с досадой, выливая воду из мешка. Гамрские пряники были испорчены: сам бы он еще съел из лужи, но Кальпурций точно не станет, силониец удивительно быстро забыл, как совсем недавно был рабом и радовался хозяйским объедкам. Теперь же он только презрительно сморщит свой благородный нос и выскажется столь ядовито, что и у Йоргена кусок в горло не полезет. Придется в первом же встречном селе скормить пряники собакам или свиньям. Разве не обидно?! Правильно предупреждал друг Тиилл – неведомое колдовство не может довести до добра!
…Уж так был расстроен утратой гамрских пряников ланцтрегер фон Раух, что рассказать другу о странном поведении магического жезла как-то не удосужился.
