ГЛАВА 12

-Где? — спросил Майлз.

— Во втором погрузочном доке, — ответил квадди, который вызвался говорить за всех. — Он искал Прамода Шестого, — он кивком указал на одного из крепышей-квадди, державших концы трубы, и тот в подтверждение кивнул, — чтобы он доставил его на катере в обход зоны безопасности в доки скачковых кораблей. Так что можете добавить к списку обвинений попытку подкупить шлюзового техника, чтобы тот нарушил правила.

Ага, вот еще один способ просочиться сквозь хваленые таможенные барьеры Бела… Мысли Майлза снова вернулись к пропавшему Солиану.

— Прамод сказал ему, что все устроит, а сам улизнул и позвал меня. Я собрал ребят, и мы проследили за тем, чтобы он явился сюда и объяснился перед вами. — Оратор указал на шефа Венна, который торопливо вылетел из офисного коридора и теперь удовлетворенно и без всякого удивления взирал на происходящее.

Перепонкопалый планетник издал под изолентой жалобный стон, но Майлз принял его скорее за протест, нежели за попытку объясниться.

Николь настойчиво спросила:

— Вы нашли Бела?

— О, привет, Николь. — Квадди с сожалением покачал головой. — Мы спрашивали этого типа, но так и не добились ответа. Если вам тоже не удастся разговорить его, у нас есть еще несколько идей, которые мы можем опробовать. — Его хмурый вид позволял предположить, что идеи эти касаются запрещенного использования шлюзовых камер или, быть может, новаторского применения грузоподъемного оборудования, явно не описанного в инструкции производителя. — Держу пари, мы сможем заставить его прекратить орать и начать говорить еще раньше, чем у него кончится воздух.

— Пожалуй, мы займемся им сами, спасибо, — заверил его шеф Венн. Он бросил неприязненный взгляд на Фирку, который извивался на своем шесте. — Но я буду иметь в виду ваше предложение.

— Вы знаете инспектора Торна? — спросил Майлз квадди из доков-и-шлюзов. — Вы работаете с ним?

— Бел один из лучших наших инспекторов, — ответил квадди. — Наверное, самый здравомыслящий планетник из всех, с кем мы работали. Мы не хотим потерять его, верно? — добавил он, обращаясь к Николь.

Она с немой благодарностью кивнула в ответ.

Арест должным образом зарегистрировали. Вызванные патрульные-квадди внимательно оглядели долговязого извивающегося пленника и решили пока взять его вместе с шестом. Бригада из доков-и-шлюзов с вполне оправданным самодовольством представила властям спортивную сумку, которую имел при себе Фирка.

Итак, вот самый разыскиваемый подозреваемый, преподнесенный Майлзу если не на тарелочке, то по крайней мере “на вертеле”. У Майлза руки чесались оторвать ленту с его резинистого лица и начать вытягивать признания.

Тем временем прибыла канцлер Гринлоу, которую сопровождал еще один квадди — темноволосый и крепкий, хотя и не особенно молодой мужчина. На нем было ладное, неброское одеяние, очень похожее на форму Бела и босса Уоттса, только черное вместо грифельно-синего. Она представила его как судью Лютвина.

— Итак, — произнес Лютвин, с любопытством разглядывая связаного липкой лентой подозреваемого. — Это и есть наша волна преступности из одного человека. Значит, он тоже прибыл с барраярским флотом?

— Нет, судья, — ответил Майлз. — Он занял место на “Рудре” здесь, на Станции Граф, в последнюю минуту. Вообще-то он зарегистрировался уже после намеченной даты отлета корабля. Мне очень хочется знать, почему. У меня есть веские основания подозревать, что он синтезировал и разлил кровь в погрузочном доке, вчера пытался убить… кого-то в вестибюле гостиницы, а прошлой ночью напал на Гарнет Пятую и Бела Торна. Гарнет Пятая, по крайней мере, успела хорошо разглядеть его и вскоре сможет подтвердить, что это он. Но пока что самый животрепещущий вопрос — что произошло с инспектором Торном? Несомненно, в большинстве государств розыск по горячим следам жертвы похищения, находящейся в опасности, — достаточное основание для принудительного допроса с фаст-пентой.

— И у нас тоже, — признал судья. — Но допрос под фаст-пентой — дело тонкое. Я присутствовал при полудюжине таких допросов и выяснил, что она не является таким уж волшебным средством, каким ее считают.

Майлз с фальшивой застенчивостью откашлялся:

— Я немного знаком с методами допроса, судья. Я провел лично и был свидетелем более сотни допросов под фаст-пентой. И на мне самом ее использовали дважды. — Незачем рассказывать о необычной реакции на препарат, из-за которой эти оба раза оказались столь головокружительно сюрреалистичны и малоинформативны.

— О-о, — с невольным уважением протянул судья-квадди — вероятно, наибольшее впечатление произвела на него последняя подробность.

— Я прекрасно осознаю, что медикаментозный допрос нельзя проводить толпой, но вам нужны еще и правильные наводящие вопросы. Полагаю, у меня есть несколько.

Тут вмешался Венн:

— Мы еще даже не оформили подозреваемого. Я бы хотел посмотреть, что у него в сумке.

Судья кивнул.

— Да, приступайте, шеф Венн. Мне хотелось бы получить дальнейшие разъяснения, если можно.

Толпа или нет, но все они последовали за патрульными-квадди, которые втащили несчастного Фирку вместе с шестом в заднюю комнату. Двое патрульных, предварительно защелкнув на его костлявых запястьях и лодыжках настоящие наручники, сняли рисунок сетчатки и провели лазерное сканирование пальцев и ладоней. Заодно они стащили с арестанта ботинки, и любопытство Майлза было наконец удовлетворено: пальцы на ногах у него были такими же длинными и почти такими же цепкими, как пальцы на руке нормального человека; они сжимались и разжимались, и между ними виднелись широкие розовые перепонки. Квадди просканировали и их — разумеется , ведь у квадди заведено сканировать все четыре конечности — а затем разрезали толстые слои обмотки из изоленты.

Тем временем другой патрульный вместе с Венном извлекали и осматривали содержимое сумки. Они вытащили оттуда кучу одежды, в основном грязной и скомканной, и обнаружили на дне здоровенный, совсем новенький кухонный нож, парализатор с неясно корродированным разряженным источником питания, но никакого разрешения на парализатор, длинный лом и кожаный футляр, набитый мелкими инструментами. Там же лежала квитанция в получении автоматического клепальщика из технического магазина Станции Граф, вместе с разоблачающими серийными номерами. С этого момента судья перестал выглядеть столь сдержанным и взамен принял мрачный вид. Затем патрульный вытащил нечто, на первый взгляд показавшееся скальпом, но когда его встряхнули, это оказался не особо качественный парик с короткими желтыми волосами, и после этого дальнейшие доказательства казались уже излишними.

Майлза больше интересовал не парик, а дюжина наборов документов, удостоверяющих личность. Половина из них провозглашала их владельцев уроженцами Единения Джексона; все остальные были из систем, примыкающих к Ступице Хеджена — богатой п-в-туннелями и бедной планетами системе, которая являлась одним из самых ближайших и стратегически важных соседей Барраярской империи. Скачковые маршруты от Барраяра к Единению Джексона и Цетагандийской Империи пролегали через Ступицу, минуя Комарр и независимое буферное государство Пол.

Венн пропустил пачку удостоверений через головид, прикрепленный к изгибающейся стене комнаты, и нахмурился сильнее. Майлз с Ройсом подплыли поближе и заглянули через его плечо.

— Так кто же, — проворчал Венн чуть погодя, — он на самом деле ?

В двух наборах документов на имя “Фирки” имелись видеоснимки человека, внешне совершенно непохожего на их стонущего пленника: крупного, грузного, но абсолютно нормального мужчины либо с Единения Джексона, либо с Аслунда — еще одного соседа Ступицы Хеджена, — в зависимости от того, которому удостоверению верить, если вообще верить. Однако в третьем удостоверении Фирки — очевидно, том самом, которое теперешний Фирка использовал во время путешествия от Тау Кита до Станции Граф, — был изображен сам арестант. Наконец, его же видеоснимки присутствовали и в удостоверении субъекта по имени Руссо Гупта, который также родился на Единении Джексона и не имел подобающей принадлежности к Дому. То же самое имя, лицо и сопутствующие сканограммы сетчатки обнаружились опять на лицензии инженера скачкового корабля, в которой Майлз узнал поделку одной джексонианской организации — он имел с нею дело в ту пору, когда занимался секретными операциями. Судя по прилагавшемуся длинному столбику дат и таможенных штампов, ее принимали за подлинную во многих местах. И совсем недавно. “Свидетельства его поездок, отлично!”

Майлз указал на документы.

— Вот это почти наверняка фальшивка.

Сгрудившиеся вокруг квадди выглядели искренне потрясенными. Гринлоу произнесла:

— Поддельная лицензия инженера? Это ведь небезопасно .

— Если она оттуда, откуда я думаю, то там можно получить и фальшивую лицензию нейрохирурга, причем без всякого занудного обучения, экзаменов и аттестации. Или свидетельство о любой другой профессии, которой ты якобы занимаешься. — Или, в данном случае, действительно занимаешься — вот уж и впрямь пугающая мысль. Хотя ученичество в процессе работы и самообучение со временем могут закрыть некоторые пробелы… ведь ухитрился же он модифицировать тот клепальщик.

Ни при каких обстоятельствах этот бледный, долговязый мутант не мог сойти за дородную, страшненькую, но в своем роде симпатичную рыжеволосую женщину по имени Грейс Неватта, уроженку Единения Джексона (ни к какому Дому не принадлежит), или Луизу Латур с планеты Пол, в зависимости от того, какой набор документов она предпочитала использовать. Ни за невысокого краснокожего скачкового пилота по имени Хьюлит.

— Кто все эти люди? — с досадой пробурчал Венн.

— Почему бы нам просто не спросить? — предложил Майлз.

Фирка — или Гупта — наконец перестал дергаться и теперь просто висел в воздухе; его ноздри раздувались от тяжелого дыхания. Патрульный-квадди завершил запись последних сканограмм и протянул руку к синему прямоугольнику изоленты, которым был заклеен рот арестанта, но затем остановился в нерешительности.

— Боюсь, вам будет немножко больно.

— Он наверняка уже достаточно пропотел под изолентой, чтобы она ослабла, — высказался Майлз. — Отдерите ее одним быстрым рывком. Если тянуть медленно, в целом получится больнее. Будь я на его месте, я бы хотел, чтобы сделали именно так.

Протестующее мычание арестанта перешло в пронзительный вопль, когда квадди последовал совету Майлза. Ну ладно, значит, лягушачий принц не так сильно пропотел, как думал Майлз. Но все же лучше без этой чертовой ленты, чем с ней.

Но хотя прежде арестант ярился и стонал, теперь, когда его рот освободили, он почему-то не стал возмущенно протестовать и не разразился потоком проклятий, жалоб и неистовых угроз. Он лишь по-прежнему пыхтел. Глаза у него были странно остекленевшими: такой взгляд был знаком Майлзу — взгляд человека, который слишком долго оставался слишком сильно взвинченным. Верные грузчики Бела, конечно, могли его немножко помять, но его взгляд не стал бы таким за то короткое время, что он был в руках у квадди.

Шеф Венн обеими левыми руками поднес к глазам пленника две пригоршни документов.

— Ну, хорошо. Кто вы на самом деле? Вы можете сказать нам правду. Мы все равно выясним.

Пленник с угрюмой неохотой пробурчал:

— Я Гуппи.

— Гуппи? Руссо Гупта?

— Угу.

— А кто остальные?

— Отсутствующие друзья.

Майлз был не совсем уверен, уловил ли Венн интонацию. Он уточнил:

— Умершие друзья?

— Ага, и это тоже. — Гуппи/Гупта вгляделся в даль, которая, предположил Майлз, исчислялась световыми годами.

Венн выглядел встревоженным. Майлз разрывался между стремлением начать допрос и страстным желанием изучить штампы с указанием даты и места на всех этих удостоверениях, поддельных и настоящих. Он был уверен, что в них таится бездна откровений. Но сейчас есть более насущные проблемы.

— Где инспектор Торн? — спросил Майлз.

— Я уже сказал этим бандитам — не знаю я! Никогда не слышал о таком.

— Торн — бетанский гермафродит, которому вы прошлой ночью прыснули в лицо усыпляющим газом в подсобном коридоре у Перекрестка. А заодно и светловолосой квадди по имени Гарнет Пятая.

Гупта стал еще угрюмей:

— Никогда не встречал таких.

Венн обернулся и кивнул патрульной. Та вылетела из комнаты и минуту спустя вернулась через другой портал комнаты, ведя за собой Гарнет Пятую. Майлз с облегчением отметил, что цвет лица Гарнет заметно улучшился, и она явно уже сумела раздобыть все необходимое для того, чтобы вернуть себе привычный блистательный облик.

— А-а! — радостно воскликнула она. — Вы поймали его! А где Бел?

Венн официально осведомился:

— Это тот самый планетник, который прошлой ночью совершил химическое нападение на вас и портового инспектора и выпустил запрещенные летучие вещества в общественную атмосферу?

— О да, — ответила Гарнет Пятая. — Его трудно с кем-то перепутать. То есть, вы гляньте только на перепонки.

Гупта сжал губы, стиснул кулаки, и поджал пальцы ног, но притворяться дальше явно было бесполезно.

Венн понизил голос до вполне достойного угрожающего рыка:

— Гупта, где инспектор Торн?

— Да не знаю я, где этот чертов доставучий гермафродит! Я оставил его в соседнем мусорном контейнере. Он был жив-здоров. То есть, дышал и все такое. С ними обоими было все нормально. Я проверил. Бетанец, небось, до сих пор там дрыхнет.

— Нет, — сказал Майлз. — Мы проверили все контейнеры в коридоре. Инспектор исчез.

— Ну, я не знаю, куда он потом подевался.

— Не желаете ли вы повторить это утверждение под фаст-пентой и очистить себя от обвинения в похищении? — осторожно поинтересовался Венн в надежде на добровольный допрос.

Резинистое лицо Гупты застыло, он отвел взгляд.

— Не могу. У меня аллергия на это зелье.

— Правда? — усомнился Майлз. — Давай просто проверим, ладно? — Он покопался в кармане брюк и вытащил полоску пластыря с аллергической пробой, которую ранее позаимствовал из эсбэшных запасов “Пустельги” в предвкушении как раз такого случая. Хотя, надо признать, он не мог предвидеть того, что еще и Бел исчезнет. Он показал полоску Венну и судье, которые наблюдали за его действиями с праведным неодобрением, и объяснил: — Кожная аллергическая проба на пентал. Если у испытуемого есть одна из шести искусственно привитых анафилактических реакций или даже легкая естественная аллергия, след сразу же проступит. — Чтобы заверить квадди в чистоте своих намерений, он оторвал один кусочек пластыря, пришлепнул его на внутреннюю сторону своего запястья и продемонстрировал его публике, ободряюще пошевелив пальцами. Благодаря этой уловке никто, кроме самого пленника, не стал протестовать, когда он подался вперед и пришлепнул еще один пластырь на руку Гупты. Гупта испустил вопль ужаса, но заслужил лишь удивленные взгляды; он перешел на жалобное хныканье.

Майлз отодрал свой пластырь, под которым обнаружилось явственное покраснение.

— Как видите, у меня наблюдается легкая эндогенная чувствительность. — Он помедлил еще немного, чтобы до всех дошло, а затем дотянулся до руки Гупты и оторвал пластырь. На нездорово-бледном естественном цвете кожи — грибы ведь естественны, верно? — не осталось никакого следа.

Венн, втягиваясь в ритм игры, как опытный эсбэшник, подался к Гупте и проговорил:

— Итак, ты солгал уже дважды. Ты можешь прекратить врать сейчас. Или чуть позже. В любом случае врать ты перестанешь. — Он перевел взгляд прищуренных глаз на своего коллегу-чиновника. — Судья Лютвин, вы подтверждаете, что у нас имеется веская причина для принудительного допроса этого транзитника?

Судья явно не испытывал особого энтузиазма, однако ответил:

— В свете доказанной связи подозреваемого с тревожным исчезновением ценного служащего Станции, да, без вопросов. Однако напоминаю вам, что подвергать задержанных излишним физическим неудобствам против правил.

Венн бросил взгляд на несчастного Гупту, висящего в воздухе.

— Как ему может быть неудобно? Он же в невесомости.

Судья поджал губы.

— Транзитник Гупта, испытываете ли вы сейчас какие-нибудь неудобства, помимо наручников? Вы нуждаетесь в питье, пище или санитарных удобствах?

Гупта дернул руками в наручниках и пожал плечами.

— Не-а. Ну, может, кое-что. Жабры у меня пересохли. Если вы не собираетесь меня развязывать, то пусть хоть кто-нибудь опрыскает их. Все, что надо, в моей сумке.

— Это? — Патрульная-квадди показала ему вполне обычный на вид пластиковый распылитель — Майлз не раз видел, как Катерина опрыскивает из таких свои растения. Патрульная встряхнула его, и внутри что-то забулькало.

— Что там? — подозрительно спросил Венн.

— В основном вода. И немножко глицерина, — ответил Гупта.

— Ну-ка, проверьте, — сказал Венн патрульной. Та кивнула и выскользнула из комнаты; Гупта проследил за ее уходом с некоторым недоверием, но без особой тревоги.

— Транзитник Гупта, видимо, вам придется некоторое время погостить у нас, — сказал Венн. — Если мы снимем наручники, вы будете хорошо себя вести или снова будете причинять нам беспокойство?

Гупта немного помолчал, потом устало вздохнул:

— Буду паинькой. Что дергайся, что нет — теперь уже все равно.

Патрульный выплыл вперед и расстегнул наручники на запястьях и лодыжках арестанта. Один только Ройс был не слишком доволен этой излишней любезностью: он весь напрягся, держась одной рукой за поручень и оперевшись ногой о переборку, не занятую оборудованием, готовый броситься вперед. Но Гупта лишь с неохотной признательностью размял запястья и нагнулся потереть лодыжки.

Патрульная с бутылью вернулась и протянула ее своему шефу.

— Химический анализатор показал, что жидкость инертна. Наверное, безопасно, — доложила она.

— Хорошо. — Венн кинул бутыль Гупте, который, несмотря на странные длинные руки, поймал ее ловко, без свойственной планетникам неуклюжести; Майлз был уверен, что сей факт не ускользнул от квадди.

— Э-э… — Гупта обвел несколько смущенным взглядом толпу зрителей и задрал свое пончо. Он выпрямился, сделал вдох, и ребра на его бочкообразной груди разошлись: полоски кожи разделились, и под ними обнаружились красные щели. Вещество под ними казалось ноздреватым и колыхалось во влажном тумане, как плотно сложенные перья.

“Боже всемогущий. У него там действительно жабры”. Вероятно, грудь раздувалась подобно мехам, помогая прокачивать воду сквозь жабры, когда человек-амфибия погружался в воду. Двойная дыхательная система. Так он задерживает дыхание или его легкие отключались непроизвольно? Как его кровообращение переключается с одной насыщающей кислородом поверхности на другую? Гупта сжал бутыль и, проводя ею от правого бока к левому, впрыснул влагу в красные щели; похоже, эта процедура принесла ему некоторое облегчение. Он вздохнул, и щели снова закрылись — теперь его грудь казалась всего лишь костлявой и рубцеватой. Он оправил пончо.

— Откуда вы взялись? — невольно вырвалось у Майлза.

Гупта снова помрачнел.

— Догадайся.

— Ну, судя по всем уликам, с Единения Джексона, но который из Домов изготовил вас? Риоваль, Бхарапутра, какой-нибудь еще? Вы единичный образец или один из целой серии? Генетически видоизмененный организм первого поколения или представитель самовоспроизводящегося рода… водных людей?

Гупта изумленно округлил глаза:

— Вы знаете Единение Джексона?

— Скажем так — в свое время я совершил несколько крайне поучительных поездок туда.

Сквозь удивление проступило легкое уважение и жадный интерес.

— Дом Дайн меня создал. Я и впрямь был когда-то одним из целой серии — мы были труппой подводного балета.

Гарнет Пятая выпалила с нелестным изумлением:

— Вы были танцором?

Арестант ссутулился.

— Нет. Меня сделали рабочим подводной сцены. Но потом значительную часть компаний Дома Дайн поглотил Дом Риоваль — всего за несколько лет до того, как барона Риоваля убили — жаль, что это не случилось раньше. Риоваль разбил труппу для иной… э-э, работы, и решил, что для меня у него нет другого применения, так что я потерял работу и защиту. Могло бы быть и хуже. Он мог меня и оставить. Меня носило туда-сюда, я брался за любую техническую работу, которую мог получить. Ну а дальше пошло-поехало.

Другими словами, Гупта родился в джексонианском техно-рабстве, и был выброшен на улицу, когда его изначальных владельцев-создателей поглотил их порочный коммерческий конкурент. Если учесть все то, что Майлз знал о покойном бароне Риовале, Гупте повезло больше, чем его собратьям-амфибиям. Последнее замечание относительно “пошло-поехало”, если соотнести его с известной датой смерти Риоваля, охватывало по крайней мере пять лет, а может, и десять.

Майлз задумчиво проговорил:

— Значит, вчера ты стрелял не в меня , верно? И не в инспектора Торна. — Тогда остается…

Гупта в замешательстве моргнул.

— О! Так вот где я видел вас раньше. Простите, нет. — Он изогнул бровь. — Так что же вы там делали? Вы не пассажир. Кто вы — еще один станционный скваттер, как тот чертов настырный бетанец?

— Нет. Меня зовут… — он мгновенно, почти неосознанно решил отбросить все титулы, — …Майлз. Меня прислали сюда позаботиться о барраярских интересах, когда квадди арестовали комаррский флот.

— А-а. — Гупта явно потерял к нему всякий интерес.

Когда же, черт подери, принесут фаст-пенту? Майлз заговорил мягче:

— Так что случилось с твоими друзьями, Гуппи?

Этим он снова добился внимания джексонианца.

— Перехитрили. Заразили, сразили… выбросили. Нас всех обставили. Чертов цетагандийский ублюдок. Так нечестно, это не Сделка.

Что-то внутри Майлза зашкалило. “Вот оно, наконец-то связь!” Улыбка его сделалась очаровательной, сочувственной, а голос еще больше смягчился:

— Расскажи мне об этом цетагандийском ублюдке, Гуппи.

Зависшие вокруг них квадди перестали шуметь, и даже дышать стали потише. Ройса оттерли назад, и теперь он оказался в тени, по другую сторону от Майлза. Гупта обвел взглядом жителей Станции Граф — он и Майлз сейчас были единственными двуногими в поле зрения, в центре круга.

— А что толку рассказывать? — То был не вопль отчаяния, но всего лишь горький вопрос.

— Я барраярец . У меня особый интерес к цетагандийским ублюдкам. Цетагандийские гем-лорды истребили пять миллионов из поколения моего деда, прежде чем наконец сдались и убрались с Барраяра. У меня все еще хранится его мешок с цетагандийскими скальпами. Для некоторых пород цетагандийцев у меня найдется применение, которое тебе может показаться интересным.

Блуждающий взгляд арестанта остановился на его лице и замкнулся на нем. Впервые за все время Майлз завладел полным вниманием Гупты. Только теперь ему пришло на ум, что у него есть нечто, чего Гуппи действительно хочет. Хочет? Страстно желает, алчет, жаждет до безумия. Его остекленевшие глаза жаждали… может мести, а может, и справедливости — в любом случае, крови. Но у лягушачьего принца явно недоставало опыта по части возмездия. Квадди не занимаются кровопролитием. У барраярцев… более кровожадная репутация. Что впервые за всю командировку может и впрямь оказаться полезным .

Гупта сделал глубокий вдох.

— Я не знаю, из какой породы был этот. И сейчас есть. Он не похож ни на кого, с кем я встречался прежде. Цетагандийский ублюдок. Он растворил нас.

— Расскажи мне, — выдохнул Майлз, — все. Почему вас?

— Он вышел на нас… через наших обычных грузовых агентов. Мы думали, все пройдет нормально. У нас был корабль — это, значит, у меня, Грас-Грейс, Фирки и Хьюлита. Хьюлит был наш пилот, но мозгами у нас была Грас-Грейс. Что до меня, так я спец по ремонту. А Фирка вел журналы и готовил документы и паспорта, и договаривался с надоедливыми чиновниками. Грас-Грейс и трое ее муженьков — вот как мы свою шайку называли. Мы трое были отбросами, изгоями, но, может, из нас вместе взятых получился для нее один нормальный муж, не знаю. Один за всех и все за одного, потому что команде джексонианских эмигрантов, лишенных защиты Дома или барона, уж точно никто в галактике роздыху не даст.

Гупта разговорился, увлекшись собственным рассказом. Майлз, слушая его с предельным вниманием, молил небо, чтобы у Венна хватило ума не встревать. Вокруг них в этой комнате зависло десять человек, и все же он и Гупта, взаимно загипнотизированные возрастающей напряженностью его исповеди, как будто пребывали в пузыре времени и пространства вне этой вселенной.

— Так где все-таки вы подобрали этого цетагандийца и его груз?

Гупта пораженно уставился на него:

— Вы знаете про груз?

— Если это тот самый, что на борту “Идриса”, то да, я видел его. Он показался мне довольно пугающим.

— Что у него там, на самом-то деле? Я видел его только снаружи.

— Я, пожалуй, пока не стану говорить. А что он, — Майлз решил пока не вдаваться в путаные подробности относительно пола ба, — сказал вам по поводу содержимого?

— Видоизмененные млекопитающие. Не то что бы мы особо интересовались. Нам доплатили за то, чтоб мы не задавали вопросов. Мы думали, это была Сделка.

И если для нравственно гибких джексонианцев и было что-то святое, так это Сделка.

— Выгодная сделка?

— Тогда казалось — да. Два-три таких рейса, и мы бы выкупили корабль — целиком и полностью.

Про себя Майлз усомнился в этом, учитывая, что экипаж был в долгу у типичного джексонианского финансового Дома. Но, может, Гуппи и его друзья были крайними оптимистами. “Или крайне отчаявшимися”.

— Казалось, затея довольно простая. Просто совершить небольшой перелет со смешанным грузом через периферию Цетагандийской Империи. Мы проскочили туда через Ступицу Хеджена и Верван и двинули к Ро Кита. Всем этим заносчивым, подозрительным ублюдкам-инспекторам, которые осматривали наш корабль у точек перехода, не в чем было нас обвинить, хоть и очень хотелось, ведь у нас на борту не было ничего, что не значилось бы в манифесте. То-то старина Фирка смеялся. Но вот когда мы оказались всего в нескольких скачках от Ро Кита, в одной из тех буферных систем, где маршрут разветвляется к Комарру, мы совершили посреди космоса стыковку, не прописанную в плане полета.

— С каким кораблем вы состыковались? Скачковым, или просто субсветовым грузовиком? Можно было определить наверняка или он был закамуфлирован?

— Скачковый. Вряд ли он мог быть чем-нибудь еще. Выглядел как цетагандийский правительственный корабль. Во всяком случае, на нем было полно пышных опознавательных знаков. Не очень большой, но быстрый, новенький и шикарный. Цетагандийский ублюдок перетащил к нам весь груз самолично — на воздушных платформах, ручным тягачом — но времени он не терял. Как только шлюзы закрылись, они отчалили.

— Куда? Вы не смогли определить?

— Ну, Хьюлит сказал, что у них странная траектория. Мы тогда были в необитаемой бинарной системе в нескольких скачках от Ро Кита, не знаю, слышали вы про нее…

Майлз ободряюще кивнул.

— Они повернули вглубь гравитационного колодца. Может, собирались обогнуть солнца и приблизиться к одной из точек перехода по замаскированной траектории, не знаю. Если учесть все остальное, это вполне понятно.

— Только один пассажир?

— Ага.

— Расскажи-ка мне о нем.

— Рассказывать в общем-то нечего. Он держался особняком, ел свою пайку у себя в каюте. Со мной вообще не разговаривал. Только с Фиркой — Фирка ведь готовил его декларацию. Когда мы добрались до первой барраярской инспекции, груз уже имел совсем другое происхождение. Он тоже к тому времени сменил личность.

— И как его звали? Кер Дюбауэр?

Венн вздрогнул при упоминании знакомого имени, раскрыл рот и вдохнул, но закрыл его снова, не прервав Гуппи. Несчастный человек-амфибия теперь вовсю изливал душу.

— Не-а, он тогда еще был не Дюбауэр. Видать, стал Дюбауэром, пока дожидался своего корабля на комаррской пересадочной станции. Ну, я-то его отслеживал не по имени. Он слишком хитер для этого. Облапошил он вас, барраярцев, а?

“Это точно”. Вероятный цетагандийский агент высочайшего калибра просочился через ключевой торговый перекресток Барраяра как дым. СБ удар хватит, когда прибудет этот доклад.

— Как же тогда ты выследил его?

Впервые нечто похожее на улыбку проскользнуло по резинистому лицу Гупты:

— Я ведь был корабельным инженером. Выследил его по массе груза. Отличительная оказалась примета, когда я потом стал его искать. — Призрачная улыбка погасла, и он опять мрачно насупился. — Когда мы ссадили его вместе с грузом на комаррской пересадочной станции, он казался довольным. Весь из себя добренький, любезный. Он впервые подошел к каждому из нас и сам вручил премиальные. Он пожал руку Хьюлиту и Фирке. Он спросил, можно ли посмотреть мои перепонки, и я показал ему растопыренную ладонь. Он схватил меня за руку и стал ее разглядывать, как будто ему и правда очень интересно, а потом сказал спасибо. Он похлопал Грас-Грейс по щеке, и улыбнулся эдак слащаво. Он ухмылялся , когда дотронулся до ее. Зная, что творит . Она тогда держала в руке премиальные, и потому вроде как улыбнулась ему в ответ и не врезала по роже, хотя я видел, что руки у нее так и чесались. На этом наша работа закончилась. Мы с Хьюлитом хотели устроить себе отпуск на станции и прогулять там премиальные, но Грас-Грейс сказала, что отпразднуем попозже. И еще Фирка сказал, что ребятам вроде нас торчать в Барраярской империи вредно для здоровья. — С его губ сорвался безумный смех, не имеющий никакого отношения к веселью. Так вот оно что. Гуппи так страшно закричал, когда Майлз приклеил на его кожу пластырь, не потому, что слишком остро прореагировал. Он просто заново пережил тот момент. Майлз подавил дрожь. “Прости меня, прости”.

— Через шесть дней после вылета с Комарра, когда мы уже сделали один скачок к Полу, у нас всех началась лихорадка. Грас-Грейс первая догадалась, от чего это — по тому, как она проявлялась. Грас-Грейс всегда быстрей нас всех соображала. Четыре маленьких розовых волдыря, смахивающих на укусы насекомых: у Хьюлита и Фирки — на тыльной стороне ладони, у нее — на щеке, а у меня — на руке, где меня коснулся цетагандийский ублюдок. Они распухли до размера куриного яйца и пульсировали, хоть и не так сильно, как наши головы. На это ушел всего лишь час. У меня голова просто раскалывалась, я едва мог видеть, и Грас-Грейс, хоть ей самой было ничуть не лучше, помогла мне добраться до каюты, чтобы я смог залезть в свой бак.

— Бак?

— Я соорудил у себя каюте большой бак, с крышкой, чтобы можно было запереться изнутри, ведь гравитация на этом старом корабле не очень-то надежная. Там было очень удобно отдыхать — такая вот моя собственная разновидность водной кровати. Я мог там вытянуться во весь рост, и повернуться как угодно. Вода хорошо фильтровалась, приятная была и чистая, и пузырьки кислорода поднимаются вверх и искрятся, все такие красивые от разноцветных лампочек. И музыка. Я скучаю по своему баку. — Он тяжко вздохнул.

— У тебя… похоже, есть еще и легкие. Ты под водой задерживаешь дыхание, или как?

Гупта пожал плечами.

— У меня в носу, в ушах и в горле дополнительные круговые мышцы — они машинально схлопываются, когда мое дыхание переключается. Это всегда малость затруднительно — переключиться; мои легкие не всегда хотят останавливаться. И снова начинать работать иногда. Но вечно торчать в баке мне нельзя — не могу же я мочиться в ту воду, которой дышу. Так и в тот раз случилось. Я плавал в своем баке несколько… часов, не знаю, правда, сколько. По-моему, я был малость не в себе — так больно было. Но потом мне захотелось отлить. Очень сильно. Поэтому пришлось вылезать.

Я чуть не грохнулся в обморок, когда на ноги встал. Меня вырвало прямо на пол. Но я мог идти. Наконец я добрался до уборной. Корабль все еще работал, я чувствовал, как он вибрирует у меня под ногами, но стало очень тихо. Никто не болтает, не спорит, не храпит. Не смеется. И музыки нету. Меня знобило, и я накинул халат — мне его когда-то Грас-Грейс отдала: мол, ей всегда жарко, потому что она толстая, а вот я вечно мерзну. Она сказала, это оттого, что мои создатели вложили в меня лягушачьи гены. Насколько я знаю, это может быть и правда.

Я нашел ее тело… — он осекся. Взгляд сделался еще более отрешенным. — В коридоре, в пяти шагах от моей двери. По крайней мере, я думаю, что это была она. Там коса ее плавала в… Короче, мне показалось, что это было тело. Размер лужи как раз примерно соответствовал. Она воняла как… Какая адова болезнь может растворять кости ?

Он выдохнул и нетвердым голосом продолжил:

— Фирка добрался до изолятора, правда, никакой пользы это ему не принесло. Он был весь дряблый, как сдутый шарик. И он капал. С края койки. Он вонял еще хуже, чем Грас-Грейс. И от него шел пар .

Хьюлит — то, что от него осталось — сидел в пилотском кресле в ходовой рубке. Не знаю, зачем он туда приполз — может, там ему было спокойнее. Пилоты вообще немножко сдвинутые на этом. Его пилотский шлем вроде как скреплял его череп, но вот его лицо… его черты … они просто оплывали. Может, он пытался послать сигнал бедствия. “Помогите. Органическое заражение на борту”. А может, и нет, ведь никто так и не пришел. Позже я подумал, что он в сообщении слишком много рассказал, и спасатели нарочно держались в стороне. Чего ради добропорядочные граждане станут рисковать из-за нас ? Всего лишь джексонианские контрабандисты, жалкие отбросы. Помрем — тем лучше. Не будет лишних хлопот и судебных издержек, так ведь? — Сейчас он не смотрел ни на кого.

Майлз опасался, что Гуппи сейчас иссякнет и замолчит. Но ведь надо узнать еще столько всего, просто отчаянно необходимо… Он осмелился закинуть удочку:

— Так, выходит, ты застрял на дрейфующем корабле с тремя разлагающимися телами, включая мертвого скачкового пилота. Как же ты выбрался?

— Корабль… от корабля мне без Хьюлита не было никакого проку. И без остальных. Пускай гады-финансисты забирают его себе, обеззараживают, если надо. Погубленные мечты. Но тогда я сообразил, что я их наследник. У них никого, кроме меня, на свете не осталось, никого, о ком стоило бы говорить. Случись все по-другому, наоборот, я тоже хотел бы, чтобы мое добро им досталось. Я обошел корабль и собрал всю наличку и кредитные чеки — у Фирки оказался неслабый тайник. Это он умеет. И еще у него были все наши поддельные документы. Грас-Грейс, видно, свои кому-то отдала, или проиграла, или потратила на игрушки, или еще как-нибудь спустила. Выходит, в конечном счете она оказалась умнее Фирки. А Хьюлит свои, видать, почти все пропил. Но осталось немало. Достаточно, чтобы добраться до любого конца галактики, если действовать толково. Достаточно, чтобы нагнать того цетагандийского ублюдка, как бы он ни удирал. Я сообразил, что с таким тяжелым грузом он вряд ли сможет путешествовать быстро.

Я собрал все это добро и погрузил на спасательную капсулу. Сперва, конечно, продезинфицировал все и самого себя раз десять, чтобы отделаться от этого жуткого запаха смерти. Я тогда не… очень хорошо соображал, не думал ни о чем, но все же не настолько рехнулся. Я забрался в капсулу, а дальше все было просто. Они ведь нарочно разработаны для того, чтобы доставить раненых идиотов в безопасное место, следуя по буйкам в локальном пространстве… Через три дня меня подобрало проходившее мимо судно, и я наплел им, что наш корабль развалился на части — они даже в это поверили, когда увидали джексонианское судовое свидетельство. Только тогда я перестал рыдать. — Сейчас в его глазах блестели слезы. — Не стал упоминать про ту заразу, а то они посадили бы меня под замок. Они высадили меня на ближайшей полианской станции у точки перехода. Там я еле улизнул от следователей службы безопасности и на первом же попутном корабле вернулся на Комарр. Я выяснил, что цетагандийский подонок вместе с грузом сел на корабль комаррского флота, который только-только отчалил. Потом подобрал маршрут, чтобы как можно скорее нагнать его. Я нагнал его здесь. — Он огляделся по сторонам и удивленно мигнул при виде слушавших его квадди, будто удивляясь, что они все еще тут.

— Как лейтенант Солиан влип в эту историю? — Майлз ждал момента задать этот вопрос с натянутыми, как струна, нервами.

— Я думал, что просто залягу в засаде и нападу на цетагандийского ублюдка, как только он выйдет с “Идриса”. Но он так и не вышел. Видно, отсиживался в своей каюте. Хитрый мерзавец. Я никак не мог просочиться через таможню и систему безопасности корабля — я ведь не был зарегистрированным пассажиром или гостем одного из них, хотя я пытался нескольких умаслить. До смерти перепугался, когда один тип, которого я пробовал подкупить, пригрозил выдать меня. Потом я сделал умнее — оплатил место на “Рудре”, что по крайней мере дало мне легальное право проходить через таможню в погрузочные доки. И еще, если флот внезапно снимется с якоря — он ведь и так задержался, — я точно смогу улететь вместе с ним. Я хотел убить мерзавца сам, за Грас-Грейс, Фирку и Хьюлита, но если он уйдет от меня, решил я, то я выдам его барраярцам как цетагандийского шпиона, и тогда может… короче, может случиться что-нибудь интересное. Такое, что ему не понравится. Я не хотел светиться в видеозаписях наблюдения, так что поймал офицера безопасности с “Идриса”, когда он вышел в погрузочный док. Дал ему наводку. Не знаю наверняка, поверил он мне или нет, но, похоже, он пошел проверить. — Гупта замялся. — Видать, напоролся на цетагандийского подонка. Мне очень жаль. Боюсь, из-за меня он тоже растворился. Как Грас-Грейс и… — Он запнулся, задохнувшись слезами.

— Это тогда у Солиана пошла носом кровь? Когда ты давал ему наводку? — спросил Майлз.

Гупта ошалело уставился на него.

— Кто ты какой — ясновидящий, что ли?

“В точку”.

— Зачем ты подделал кровь и разлил ее в доке?

— Ну… я слышал, что флот снимается с якоря. Они решили, что тот бедолага, который погиб из-за меня, дезертировал, и списали его со счетов, как будто… как будто у него нет ни Дома, и барона, чтобы назначить за него награду, и всем плевать, что с ним стало. Но я боялся, что цетагандийский мерзавец сделает еще одну пересадку посреди космоса, а я застряну на “Рудре”, и он улизнет… Я думал, это снова привлечет внимание к “Идрису” и к тому, что на нем. Я ведь даже представить не мог, что эти недоумки-военные нападут на Станцию квадди!

— Таково было стечение обстоятельств, — чопорно произнес Майлз, который впервые за долгое время, показавшееся наполненной ужасами вечностью, вспомнил о присутствии чиновников-квадди. — Ты определенно положил начало тем событиям, но не мог предвидеть всех последствий. — Он тоже моргнул и огляделся по сторонам. — Э-э… у вас есть какие-нибудь вопросы, шеф Венн?

Венн очень странно на него смотрел. И очень медленно покачал головой.

— Э-э… — Молодой патрульный-квадди — Майлз едва заметил, как тот вошел во время страстного монолога Гуппи, — протянул своему шефу маленький блестящий предмет. — У меня тут фаст-пента, которую вы велели принести, сэр…

Венн взял его и уставился на судью Лютвин.

Лютвин откашлялся.

— Поразительно. Кажется, лорд Аудитор Форкосиган, я сегодня впервые наблюдал допрос под фаст-пентой, проведенный без применения фаст-пенты.

Майлз бросил взгляд на Гуппи, свернувшегося клубком в воздухе. Того слегка трясло, в уголках глаз все еще искрились слезы.

— Он… очень сильно хотел рассказать кому-то свою историю. Невыносимо было держать такое в себе. Просто до сих пор во всей галактике не было никого, кому бы он мог доверять.

— Да и теперь нет, — всхлипнул арестант. — Не больно-то зазнавайся, барраярец. Не знаю никого, кто был бы на моей стороне. Но я сделал свой выстрел — промахнулся, и он видел меня. Мне ничего не грозило, пока он думал, что я растаял вместе с остальными. А теперь, как ни крути, я уже дохлая лягушка. Но если я не смогу утащить его за собой, может, это удастся кому-то еще.