КНИГА ТЕНЕЙ, ТЕНЬ ВТОРАЯ
ЯПОНИЯ
Никто не знал, как и откуда появился этот человек. В миссии и без того достаточно было монахов-иезуитов. Но этого – высокого, молчаливого, с вечно постным лицом – заметили сразу.
При нем было письмо из Ватикана, сообщающее, что брат Августин (так звали постнолицего) поступает в распоряжение португальской миссии в Японии.
Собственно, начать надо не с этого. Иезуиты давно и покуда успешно вели завоевание Японии на всех фронтах: политическом, торговом и религиозном. Ежегодно в Ватикан отправлялись письма, свидетельствующие о победоносном шествии веры Христовой по языческой Стране восходящего солнца. Уже в 1581 году на Кюсю насчитывалось почти полтораста тысяч японцев, обращенных в христианство, двести церквей, почти сотня миссионеров – великая заслуга для царствия небесного! Говорили, что сам переход из буддизма в католичество оказался не столь труден, как этого можно было бы ожидать. Отцы-иезуиты легко закрывали глаза на многие пережитки прошлой веры, сохранившиеся у новообращенных. Главное – идолы Будды переделывались в статуи Христа, буддийские святые превращались в апостолов и католических святых… По дорогам вместо изображения Каннон, богини милосердия, стали ставить изображения Мадонны…
Но на деле не всё было так гладко и благополучно. Микадо Хидэёси относился с большой подозрительностью к христианским миссионерам, ибо полагал, что их добродетели и их вера – лишь маска, за которой они скрывают самые темные умыслы, могущие повредить Японии.
Португальские иезуиты-миссионеры слишком увлеклись завоеванием Японии, слишком уверовали в свою безнаказанность и потому творили, что хотели. Неудивительно, что скоро японцы все беды и нестроения, происходящие в стране, стали связывать с португальскими завоевателями и христианством. Но еще не настало время выступить открыто…
Один из рьяных адептов новой веры, падре Валениани, ухитрился уговорить четырех влиятельных даймё Кюсю отправить своих юных сыновей в Рим. Это случилось в 1582 году. Появление в Риме японцев, торжественно и помпезно принятых Папой Григорием Восьмым, было воспринято как огромный успех иезуитов. Юные даймё получили отличное европейское образование, стали неофитами новой для них веры и в 1590 году, повзрослев и в достаточной степени научившись иезуитскому лицемерию, вернулись на родину.
Сначала было решено, что сопровождать высокородных японцев будет целый иезуитский кортеж, но затем выяснилось, что кортеж не на что содержать. Вот тут и появился отец Августин со своим рекомендательным письмом. Выяснилось, что отец Августин жаждет стать очередным проповедником христианства в Японии, а кроме того, может взять на себя заботы о детях даймё.
– Разве вы знаете Японию? – с насмешкой спросил у преподобного Августина брат Рупрехт, старший письмоводитель.
– Нет, я не знаю Японии, ибо в ней никогда не был, – сухо и четко ответил брат Августин. – Но я много читал об этой варварской стране. К тому же я изучал их язык.
– Вот даже как?! Похвальное усердие, ведь их язык – истинная тарабарщина.
– Я должен проповедовать неподготовленной пастве на их родном языке, – ответил брат Августин.
– Прекрасно, но почему именно Япония? Ваш послужной список, как помнится, включает Францию, Германию, Испанию… Отчего вы вдруг решились на столь обременительный подвиг.
– Во имя Господне и ради просвещения непросвещенных, – твердо ответил брат Августин.
– О! – Брат Рупрехт стер усмешку с лица. – Ну что ж, ну что ж. Пусть вам поможет Господь в столь благих начинаниях.
– Уповаю на это. – Брат Августин молитвенно сложил ладони.
…В Нагасаки – опорный пункт португальских иезуитов – путешественники добрались без приключений. Здесь сыновья даймё и брат Августин расстались: высокородных японцев ждала своя карьера, а брата Августина – молитвенные заботы.
К тому времени правитель Хидэёси уже издал указ о запрещении проповеди христианства среди японцев и об изгнании миссионеров. Но в Нагасаки миссия еще держалась, борясь за гордое звание «Рима Дальнего Востока».
Брат Августин остановился в скромной гостинице при миссии. Прислуживали здесь японцы, уже обращенные в христианство. Был постный день, и невысокая худенькая японка с некрасивым лицом подала брату Августину обед: вареный рис с соей и ячменный чай.
– Домо, – поблагодарил брат Августин. Есть ему, собственно, не хотелось. Брата Августина сжигал иной голод.
Точнее, его томило предчувствие.
Предчувствие стало глодать его душу с тех самых пор, как в германском городке Вальдзее он встретил ее. Безымянную Ведьму, пообещавшую ему бессмертие и муки. Брат Августин не был уверен насчет бессмертия, но муки ему приходилось испытывать снова и снова – когда он предавал суду и справедливой казни ведьм и еретиков. Его плоть словно сгорала в невещественном пламени и обновлялась вновь – для новых страданий.
И он возжаждал ее, как никогда не жаждал ни одной женщины. Нет, это не была похоть, это было желание исцеления. Желание встретить ее и приказать именем Господним: «Освободи меня».
Он почему-то чувствовал, что ее нет в Европе. Видно, что-то связало их навеки – защитника Света и ведьму. И однажды ему приснился сон. В этом сне он увидел женщину с овальным личиком, набеленным так, что личико казалось маской. На женщине был надет диковинный наряд, таких ему не доводилось видеть. «Япония», – сказала женщина, и отец Августин проснулся. Проснулся с твердым убеждением в том, что она – в Японии.
С тех пор он отдал немало времени на то, чтобы изучить диковинный заморский край. Он выучил японский язык, вызнал их традиции и церемонии…
И вот теперь он здесь. Остается раздвинуть перегородки-сёдзи и шагнуть в шумный плен Нагасаки, где перемешались купцы и святые, отшельники и проститутки, вельможи и оборванцы…
– Я найду тебя, – сказал отец Августин. – Уже скоро. Я чувствую.
И на него повеяло легким ароматом корицы и гелиотропа, и услышал он смешливый голос:
– Ты научился чувствовать, теодитор?
Он спокойно воспринял этот голос. Ой знал: так и должно быть.
У юноши, который пришел прибирать его комнату, отец Августин неожиданно спросил:
– Откуда ты родом?
Юноша положил метлу и поклонился до земли:
– Я родом из Хидеси, господин.
«Да, да, да!» – возопила его плоть, но внешне Августин остался бесстрастным.
– Что это, город? – опять спросил он.
– Нет, господин. Маленькая деревушка к северу отсюда, господин.
– Смогу я сегодня попасть туда до заката?
– Нет, господин. Это далеко. День пути. Если угодно, я завтра с утра отвезу вас, господин. – Всё это юноша говорил без удивления, словно в порядке вещей было то, что только что приехавший миссионер отправляется в какую-то глухомань.
– Хорошо. Вели приготовить повозку и завтра разбуди меня как можно раньше.
– Будет исполнено, господин.
– Да, кстати, как зовут тебя?
– Току, господин.
– Ступай, Току. Я должен помолиться.
– Слушаюсь, господин.
Отец Августин остался в одиночестве. Хотя нет, сказать так было бы неверно. С тех пор как та ведьма посетила его, отец Августин никогда не оставался в одиночестве. В нем словно жило два человека: один исповедовал веру Христову и старался блюсти все заповеди, другой же, обессилевший от мук, молил об одном: найти ее.
Отец Августин взял длинные четки и встал на молитву. Начал ее привычным благословением и почувствовал, как пол, застеленный циновками, уходит у него из-под ног.
Он упал, корчась от приступа невыносимой боли. Четки в его руках раскалились так, словно были сделаны из железа. Воспламенилась одежда, затлела кожа… Отец Августин стиснул зубы, чтобы не кричать. Боль выворачивала его тело, дробила кости, рвала суставы…
– Я знаю, это ты, – прохрипел отец Августин. – Ты боишься, потому что я слишком близко подобрался к тебе.
– Нет, это я подобралась к тебе, – услышал он исполненный жестокости певучий женский голос. – Я выманила тебя из твоего панциря, в котором ты скрывался так долго. Что, Августин, хорошо ли тебе от моего огня?
– Именем Господним приказываю тебе: изыди! – прохрипел Августин.
– Как старо… – пропел голос. – Ты так ничему и не научился, старый дурак. Ты сейчас не на той земле, чтобы приказывать кому бы то ни было этим Именем!
Тут воспламенились перегородки. Их бамбуковая основа звонко затрещала, рассыпая искры, и среди этих искр появились существа, страшнее которых, верно, не было на свете.
– Кто они? – прошептал отец Августин.
– Местные демоны, здесь их называют тэнгу. Не беспокойся, они не причинят тебе большого вреда, лишь поиграют с тобой. Им так редко удается поиграть с каким-нибудь простаком вроде тебя!
– Я не устрашусь этих демонов!
– Не сомневаюсь, – расхохотался голос. – Не сомневаюсь!
Отец Августин стал молиться, но слова молитвы путались в его голове. Он вдруг поймал себя на том, что читает «Символ веры» наоборот. Он стиснул обугленные губы – лучше молчать, и тогда эти отпрыски преисподней от него ничего не добьются.
Тэнгу между тем подошли к нему.
– Он сильно страдает, – сказало одно чудовище.
– Давайте облегчим его страдания! – громко закричали все чудища.
Они подхватили Августина своими когтистыми лапами и понесли прочь из горящей комнаты. Кругом стояла ночь, но это была невыносимая ночь. Августин видел глазами, полными боли, что с черного неба срываются молнии и превращаются в огромных чудовищ с горящими зелеными глазами и сверкающими крыльями. Звезды не стояли на месте, они катались по всему небу как горох в решете. Земля вспучивалась и извергала из себя длинных омерзительных червей с длинными клыками и множеством скользких, беспрестанно шевелящихся ножек. Тэнгу всё бежали куда-то вперед со своей ношей. Августин силился вздохнуть, но вместо воздуха в легкие проникало одно лишь зловоние. Наконец тэнгу остановились и поставили Августина на землю. Он огляделся. Они находились посреди огромного, залитого кровавым светом луны поля. Всюду из земли торчали остовы сгоревших домов, поднимались кучи обугленных костей и черепов.
– Что это за место? – прошептал Августин.
– Это место для недостойных священнослужителей, – ответили ему тэнгу. – Тебе здесь придется исправлять свою карму!
– Что исправлять?
– Он не знает о карме! – расхохотались тэнгу. – Да что с ним говорить. Копайте яму!
– Копайте могилу!
– Глубокую могилу!
– Могилу, полную червей и разложившихся мертвецов!
– О, ему будет уютно в ней спать!
Четверо тэнгу споро вырыли в земле яму, довольно глубокую. Из ямы, словно забор, торчали почерневшие ребра какого-то громадного чудовища.
– Вот и готова твоя постель! – закричали тэнгу Августину.
– Ложись, она мягкая и прохладная!
– Оставьте меня! – закричал Августин. – Изыдите, проклятые твари!
И он стал на латыни читать девяностый псалом. Но вместо молитвенных слов из его уст полились лишь богохульства.
– Здесь уже нет молитв! – крикнули тэнгу и столкнули Августина в яму.
Его едва не проткнули насквозь ребра, оказавшиеся просто остро заточенными бамбуковыми кольями. Августин извернулся и упал в раскисшую грязь на дне ямы. Снизу он видел клок темного неба, по которому метались звезды. Скоро и этого не стало видно. Тэнгу принялись засыпать его землей.
– Это за тех, кого ты похоронил живьем! – кричали тэнгу.
– Это за тех, кого ты проткнул колом!
– Это за тех, кого ты обрекал на мучительную смерть!
Скоро на месте ямы вырос холм из свеженасыпанной земли.
– Мы посадим здесь цветок смерти, цветок с ядовитым жалом, – сказали тэнгу и бросили поверх земли какое-то блестящее семечко. Семечко воткнулось в землю и тут же дало корни. Эти корни сплошь оплели могилу, были они синеватыми, словно вены, и по ним струилась темная жидкость. Из корней поднялся стебель с несколькими бутонами. Бутоны набухали с каждой минутой и наконец лопнули. Яркие лепестки раскрылись, и с них потекла ядовито-желтая жидкость. Тэнгу принялись собирать эту жидкость в широкогорлые глиняные сосуды…
Но что же отец Августин? Он лежал в могиле, и земля давила ему на грудь, забивала рот и ноздри, не давала сделать и вдоха. И вдруг отцу Августину показалось, что он отделился сам от себя. Один Августин по-прежнему лежал в могиле, а другой встал, и перед ним расступилась сырая могильная земля.
Глаза второго Августина горели ярким алым пламенем.
– Жди, – приказал он двойнику. – Я вернусь за тобой.
Тут же произошло чудо: в земле появилась дверь. Она отворилась, и лежащий Августин увидел дорогу, уходящую далеко-далеко и теряющуюся во мгле. Над дорогой кружили крупные светляки и разгоняли темноту.
– Эта дорога ведет к забытым богам, – сказал Августин с алыми глазами. – Мы призовем их и освободимся. Я знаю, как нужно призывать.
Он ступил на дорогу и зашагал вперед. Двери за ним закрылись, и наступила тишина. Августин лежал и не знал, жив он или мертв.
Много ли прошло времени или мало, но вот снова появилась в толще земли дверь, и двойник Августина, сверкая алыми глазами, вернулся.
– Древние боги глухи к нам, – сказал он опечаленно. – Нет иного выхода, брат мой, как встретиться с самой Безымянной Богиней.
– Я задыхаюсь, – прохрипел Августин.
– Так и должно быть. Лишь умерев, ты можешь встретиться с Безымянной Богиней. Так умри же.
И Августин умер.
Когда же он умер, стало ему невероятно легко. Больше не было темной могилы с ее сырой затхлой землей, ничего не давило на грудь, не надо было мучиться из-за возможности дышать. Августин снова стал одним целым, встал и пошел прочь из могилы – туда, где видел что-то наподобие света от желтого бумажного фонарика.
Августин прошел совсем немного и увидел, что и впрямь это светит желтый бумажный фонарик со свечкой внутри. И светит он над входом в прекрасный сад.
На ветвях деревьев, на камнях, разложенных причудливыми грудами, на скамейках и фонтанах – всюду лежал легкий, девственно-чистый, пушистый снег.
Августин вошел в сад, и вокруг него поднялась метель. Она была почти незаметной и невесомой, но, почувствовав прикосновение снежинок к лицу, Августин ощутил в сердце давно забытое чувство счастья. Он хотел сказать: «Благодарю Тебя, Господи», но промолчал. Теперь он не был уверен в своем Боге. И знал, что Бог совсем не уверен в нем, в Августине.
На одной из скамей сидела женщина и что-то плела из белых пушистых ниток. Лицо женщины было скрыто белой вуалью, да и вся одежда словно состояла из снега и льда.
– Сядь у моих ног, страдалец, – тихо сказала женщина на латыни.
– К милости твоей взываю, госпожа, – произнес Августин, опускаясь на колени. Странно, снег совсем не холодил, он был тёпл и нежен, как птичий пух.
– Как может просить милости тот, кто сам никогда никого не миловал при жизни? – Голос женщины стал еще тише, и она наклонила голову над своим рукодельем.
– Всё, что я творил, я творил исключительно из милосердия, – сказал Августин.
– Ты не раскаялся, – качает головой женщина. – Уходи. Уходи туда, где терзает тебя твоя судьба.
И Августин видит, как гаснут краски снегового сада. Что-то сжимает его грудь, и он просыпается.
– Господин, уже раннее утро, – почтительно склонившись, сказал ему вчерашний юноша. – Вы сами велели вас разбудить…
Августин перевел дыхание. Слава богу, он еще жив! Всё, что он видел, было сном, одним из многочисленных ужасных снов, терзающих его сердце, но всё-таки не приносящих вреда.
– Я уже заложил повозку, господин. Угодно ли вам сначала вкусить пищи?
– Нет. Этот ваш рис просто невыносим. Крысы и те его есть не станут. Подай мне одеться.
– Но вы уснули одетым, господин.
– И верно. Идем.
Юноша проводил отца Августина до небольшой повозки-курумы. Августин уселся в повозку, юноша исполнял роль возницы. Повозка тронулась. Была она неудобная, тряская, но отца Августина это не беспокоило. Он всё еще находился под впечатлениями своего сна. А еще он думал о том, не подвело ли его чутье. Окажется ли она в той деревушке, куда он сейчас направляется? Он ищет ее почти со страстью влюбленного! Ищет, но для чего?
Разве она сможет его освободить?
Или это он должен освободить ее?
В дороге прошел целый день. Отец Августин не обращал внимания на пробегающие мимо рисовые поля, маленькие селения, храмы и разрушенные кумирни. Он слишком был сосредоточен, для того чтобы любоваться видами. Да и некрасива эта убогая Япония, непривычна она взгляду европейца.
Когда на землю опустились хмурые сумерки, повозка прибыла в деревню. Здесь ее не встретили любопытные – любопытство считается неприличным. Что ж, оно и правильно.
– Куда вы желаете, господин? – спросил заморенный юноша. – Здесь есть постоялый двор.
– Да, отвези меня пока на постоялый двор.
Постоялый двор был беден, но опрятен. Рядом находился небольшой чайный домик, и юноша сказал, что гостей там обслуживают две гейши – пожилая и молодая, обе очень приличные и хорошо воспитанные.
Хозяин постоялого двора встретил приезжего вежливо, но настороженно – всё-таки чужеземец, а чужеземцев в последнее время не очень-то жалуют. И что могло понадобиться чужеземцу в их глухой деревушке?
Отцу Августину отвели скромную и тщательно убранную комнату. Он устало сел на дзабутон. Целый день у него не было ни крошки во рту, но тем не менее голода он не испытывал. Он просто сидел и ждал.
Ждал, когда придет она.
Придет или даст о себе знать каким-нибудь своим ведьмовским способом.
Он услышал легкий стук в бамбуковую перегородку. Нежный женский голос спросил по-японски:
– Господин разрешит мне войти?
– Входите, – ответил Августин. – Входите, кто бы вы ни были.
Сёдзи раздвинулись, и в дверном проеме на колени грациозно опустилась совсем юная девушка с подносом в руках.
– Я не заказывал еды, – сказал Августин.
– Это угощение от хозяйки, – сказала девушка, проползая в комнату на коленях. – Не побрезгуйте, господин.
– Хорошо. Что это?
– Подогретое саке, господин. И моти, рисовые лепешки. Они очень вкусные.
Девушка поставила поднос на маленький столик перед дзабутоном и принялась ухаживать за отцом Августином: налила ему в крошечную чашечку саке палочками подала кусочек лепешки.
От выпитого саке у Августина слегка закружилась голова. Нет, он не захмелел, он оставался вполне трезв, но вот сознание почему-то стало раздваиваться…
– Послушай, – сказал он девушке, хлопочущей над кувшинчиком с саке. – Почему же она не приходит?
Девушка посмотрела на него непонимающе, а потом вдруг улыбнулась. И теодитор увидел, как черты ее лица начали плавиться, принимая новый облик.
– Я пришла, – сказала Безымянная Ведьма. – Просто ты не узнал меня, теодитор. А ведь прошло совсем немного лет с момента нашей первой встречи. Что же будет, когда протекут столетья?
– Я не собираюсь жить так долго, – сказал отец Августин.
– Это уже решено за тебя, – пожала плечами ведьма. – Ты ведь связал себя со мной. Навсегда. До тех пор, пока один из нас не погибнет или…
– Или?
– Или не передумает. Ты всё еще жжешь невинных женщин и детей, Августин?
– Они не невинны. Костер очищает их от греха и скверны.
– Замечательно. Теперь ведь ты на себе испытываешь благотворное действие всякого костра, не так ли?
– Так. Это сделала ты своими чарами!
– Конечно. Но не будем говорить попусту. Ты согласен на сделку со мной? Условия прежние. Я обещаю тебе благое могущество, а ты мне – отказ преследовать ведьм.
– Нет, – стиснул зубы отец Августин. – Я не пойду с тобой на дьявольскую сделку.
– Ты глуп, о как ты глуп, – сказала Безымянная Ведьма. – Пойми, ваша инквизиция не вечна. Не вечен «Молот ведьм». Не вечны костры… Пройдут годы, может, века, и люди научатся не жечь себе подобных. Всё будет решаться… цивилизованно.
– В таком случае я хочу быть бессмертным. Чтобы напоминать людям, что ведьмы – это ведьмы.
– Благое намерение. Кажется, именно благими намерениями вымощена дорога в ад?
– Не знаю, я не был в аду. Хотя ты насылаешь на меня такие сны…
– А, тебе понравилось? Я умею сделать так, что человек не сможет спать спокойно. Могу насылать на тебя еще и похотливые сны, где ты будешь блудодействовать с тысячей женщин сразу. Справишься? А впрочем, я повторяюсь, ты же болен… Слушай, а хочешь, я исцелю твою болезнь. Сразу станешь обычным, полнокровным, сильным мужчиной. Может быть, тогда у тебя исчезнет желание уничтожать ведьм, а появятся желания совсем иные? Ладно, я заболталась. Итак, ты снова отказываешься от сделки.
– Да.
– Тогда зачем ты меня искал? Я ведь чувствовала, всё время чувствовала, как ты меня ищешь.
– Я нашел тебя, чтобы предать суду моего Бога.
Ведьма комически закатила глаза:
– Ты неисправим! Ты действительно уверен, что сможешь сжечь меня на костре?!
– Если ты ведьма, то ты сгоришь.
– Интересный софизм. Послушай, теодитор, а ты никогда не задумывался над тем, кто такие ведьмы? Откуда они взялись?
– Я это и так знаю, – ответил Августин. – Об этом говорится в «Молоте ведьм». Вы безбожные существа, заключившие сделку с темными силами и отрекшиеся от Господа. Вы исповедуете еретические и богомерзкие учения, насылаете чары, губите людей и скот…
– Погоди. Среди тех, кого ты сжег, много ли было настоящих ведьм?
– Они все были ведьмами. Они все в этом признались.
– После пыток. Пытка – это не способ добиться правды, Августин. Знаешь, что я тебе скажу: иногда вы, мужчины, сжигаете женщин лишь потому, что женщины красивы. Вы просто не можете справиться с силой собственной похоти! Разве не так?!
– Похоть в мужчине разжигает женщина.
– Это естественно.
– Нет, это мерзко пред очами Господа.
– О, как трудно говорить с тобой, Августин! Ты, не познавший ни одной женщины, всех нас огульно считаешь ведьмами. Ведь так? Для тебя что женщина, что ведьма – всё едино.
– На небесах разберут, праведницей была женщина или грешницей.
– Угу. А ты, значит, помогаешь вознестись на небеса?
– Да.
– Ты утомил меня, Августин. Итак, ты отказываешься от сделки. Ты хочешь, верно, схватить меня? Так что ж ты медлишь? Где твоя сила?
Ведьма протянула отцу Августину тонкую руку, по запястью которой змеился драгоценный браслет.
Отец Августин коснулся этой руки.
И ему показалось, что он ослеп и прозрел одновременно.
Утром его, едва дышащего, нашел хозяин постоялого двора. У Августина был жар, он бредил, без конца повторяя молитвы на латыни…
В деревне была только одна женщина, которая могла выходить больного, – старая гейша из чайного домика. Она и стала лечить чужеземца травами и отварами. Ей помогала молоденькая гейша – та самая, что принесла чужеземцу саке в памятный вечер.
Некоторое время спустя отец Августин поправился. Благодаря целебным отварам силы вернулись к нему. Но если раньше он был немногословен, то отныне его лицо словно олицетворяло аллегорическую маску Молчания. Он отдал оставшиеся у него деньги выходившим его женщинам и вернулся в Нагасаки. Там он пробыл недолго – указом микадо Хидэёси иностранцы, проповедующие христианство, изгонялись из пределов Японии. Отец Августин сел на корабль и, когда корабль отошел от японских берегов, даже не послал этой загадочной стране прощального взгляда. У него побаливала рука – та самая, которой он взял руку Безымянной Ведьмы. И еще он стал гораздо меньше спать, проводя время в усердных молитвенных бдениях.
Его, возможно, ждали в Ватикане. Но в Ватикан он не вернулся. Его след вообще затерялся на земле, как теряются следы тысяч и тысяч людей, подхваченных ветром судьбы.
