Ирина Шевченко
СКАЗКИ ВРУТ!
ГЛАВА 1
Праздник удался!
Псти… Пятсти… Пя-ти-де-ся-ти-ле-тие — о как! — любимого шефа, Ивана Влад… ик… славича…
Вообще-то я не пью. Совсем. Только воду, чай, кофе, кефир… В новогоднюю ночь — бокал шампанского. В течение года из спиртного только настойку пустырника случается употребляю. А сегодня…
Это все девчонки из бухгалтерии: попробуй, какое вино, оно же натуральное — чистый сок… Не помню, чтобы у меня от сока язык заплетался. И ноги. Но вино вкусное, шефу постоянный клиент из Италии пять бутылок привез. Целых пять! Не мог одной обойтись, мне бы тогда не досталось. А теперь вот иду, иду…
Мне от ресторана до дома минут десять пешком. Не такси же было вызывать? А провожать меня после корпоративов давно никто не решается. Первое время пытались. Олег из отдела продаж. Игорь, админ наш. Антон еще, не помню, из какого отдела, рыжий такой. Доведут до квартиры и мнутся на пороге: мол, кофейку бы, а то так пить хочется, что переночевать негде. А оно мне надо? В свое время обпилась уже этого кофею… Вот и хожу одна. И что? Почему бы не прогуляться тихой летней ночью?
На первом перекрестке я долго держала светофор. Качался, зараза! Еще чуть-чуть, и совсем упал бы. Хорошо, что я рядом оказалась. Закралась, правда, в голову мысль, что не в светофоре дело… И я об этом долго думала. Потом думала о жизни, о смерти, об устройстве мира… Пока дошла до следующего перекрестка, успела осознать ошибочность утверждения, будто бы земля круглая, и полностью уверовала в правоту древних: она плоская и стоит на трех слонах. А те — на плывущей черепахе.
Черепаха плыла зигзагами и норовила сделать кульбит…
— Не поможешь мне, девонька? — прошамкал кто-то совсем близко.
Испуганно икнув, я огляделась, но никого не увидела. Сок, значит? Хороший сок — уже и слуховые галлюцинации начались.
— Дорогу, говорю, перейтить мне надобно…
Галлюцинация требовательно дернула меня за рукав.
Я взвизгнула, отскочила и только тогда заметила сгорбленную старушку, которую не разглядела с высоты шпилек.
— На ту, на ту сторону! — Бабуля яростно тыкала пальцем в неоновую вывеску на противоположной стороне дороги. — А машины, будь они неладны, туды-сюды, туды-сюды…
— Где? — Я осторожно вытянула шею и оглядела темную улицу в оба конца: даже света фар не заметила.
— Туды-сюды, окаянные! — Божий одуванчик, не слушая ни меня, ни голоса разума, уже повис на моей руке.
Черепаха напомнила о себе плавным покачиванием, и я сама радостно вцепилась в удачно подвернувшуюся бабку.
— И с корзиночкой помоги, молодая, чай, сильная. — Во вторую руку мне сунули тяжеленную корзину. Противовес получился шикарный, и я наконец-то смогла идти ровно.
А идти пришлось долго: старушка едва переставляла ноги, и пока мы дотопали до середины дороги, к перекрестку таки подъехала одна машина.
— И ездют, и ездют, — брюзжала бабуля. — Ночь на дворе, а они разъездились!
Ступив на тротуар, она отпустила мою руку, и корзина тут же потянула меня в противоположную сторону.
— Спасибо, милая. — Старушка отобрала у меня груз. — На вот тебе за это…
Почему-то я ожидала увидеть яблоки. Ну, как в сказке: помогла старушке, и на тебе счастье — яблочки наливные, молодильные, живильные, деньги приваживающие, мужей привораживающие. Но под цветастой тряпкой лежали кабачки. Бабка всучила мне две штуки в обе руки.
— Пожаришь. Или еще чего сделаешь.
Остаток пути я преодолела в обнимку с кабачками, покачиваясь и думая о том, что в жизни нет места сказкам…
— Девочка, а девочка, ты куда идешь?
— К бабушке. Во второй подъезд.
— А в корзинке у тебя что?
— Пирожки.
— Пирожки-и? Ха! Ты прямо как Красная Шапочка! А я Серый.
— Волк?
— Не, просто Серый. Сережа. В первом подъезде живу.
— А я Настя…
— Настя! Настенька, просыпайся.
Я открыла глаза.
На подушке рядом со мной сидел большой пупырчатый жаб.
— Сейчас я тебя поцелую, и ты превратишься в прекрасного принца, — пообещала я ему.
Жаб выпучил глаза, но моей любвеобильности не противился. Правда, в принца превращаться отказался наотрез.
— Вот где он! — Мама сгребла зацелованного Жорика с постели и положила обратно в аквариум. — Сколько можно издеваться над животным?
— Не виноватая я, он сам пришел, — промычала я, зарываясь в простыни.
— Еще бы не пришел! Ты когда его в последний раз кормила?
Ну вот, сейчас начнут меня воспитывать. Мама же…
— Мама? — Я окончательно проснулась и села. Голова отозвалась на резкий подъем болью. — А что ты тут…
— Зашла вот, — развела руками она. — Почуяло сердце, что страдает кровинушка моя… и в холодильнике мышь повесилась.
— Мышь — это на бульон. А еще у меня кабачки есть. Я их вчера где-то тут на полочку положила…
— На книжную? — Мама кивнула на лежавшие рядом с томиком Бальмонта цукини. — Тогда неудивительно, что у тебя юбка в морозильнике.
— Я на жвачку села. Ее теперь по-другому не отодрать.
Держась за раскалывающуюся черепушку, я потопала в ванную.
— Давай сниму, — предложила мама.
— Голову?
— Боль, горюшко ты мое!
— Сама.
Или я не ведьма в седьмом поколении? Таблетка анальгина и мятное масло на виски — сейчас отпустит.
— Нельзя нам пить, Настенька. — К тому времени, как я возвратилась в комнату, родительница успела застелить постель и теперь раскладывала по полкам разбросанные на стульях вещи. — Совсем нельзя. Прабабка моя, тезка твоя, Настасья, перебрала как-то на сельской свадьбе, так потом еще месяц коты гавкали, а куры вареными яйцами неслись. Вот она-то и закляла весь свой род, во избежание, значит. Опасно нам с такой-то силой контроль над собой терять.
— Лучше бы так закляла, чтобы пили и не пьянели, — пробурчала я, ногой запихивая под кровать грязные джинсы.
— И так неплохо вышло. — Мама двумя пальцами извлекла только что припрятанные брюки на свет божий и швырнула к двери, где уже набралась солидная кучка претендентов на стирку. — Голова поболит, помутит чуток. Зато потом неповадно будет. Я вот тоже как-то попробовала: ликером импортным соблазнилась. Как он шоколадом пах! А после ночь в уборной просидела, и отец твой, покойник, примерещился. Мертвые нам всегда в таком состоянии видятся. Бабушке твоей, царствие ей небесное, поп наш, отец Алексий, после стакана сливовицы приснился: уговаривал от силы отречься, постриг принять, а все имущество отписать детской поликлинике.
— Бред какой!
— Конечно, бред. Батюшка наш при жизни только мамиными травами и спасался. Фронтовик он был, Федор Иванович — так в миру звался, учителем до войны работал. А с осколком у сердца домой вернулся, уверовал после этого…
— А к ведьме ходил, верующий.
— Ведьма, Анастасия, от слова «ведать»! — назидательно изрекла матушка. — Или знахаркой зови. Так лучше? Мама отца Алексия сколько лет выхаживала. Да и сама на все службы в церковь ходила, еще когда гоняли за это и премии могли на фабрике лишить. Так что не стал бы он ее о таких глупостях просить. Но что покойники нам после хмельного снятся — это факт.
— А как же, факт, — усмехнулась я. — Мне вот Сережка приснился Линкевич. Жил тут в соседнем подъезде.
После бабушкиной смерти ее двушка досталась мне, но семья Серого к тому времени переехала в другой район.
— Я и говорю, покойники, — кивнула мама, а потом встревоженно всмотрелась в мое стремительно бледнеющее лицо. — Настенька, ты что, не знала?
Я медленно опустилась на стул. Как же это? Серый? Мой Серый?
— Тетка Марья со второго еще весной рассказывала, весь дом в курсе, — виновато пробормотала мать. — Я тут не живу и то знаю. Ездил он куда-то на заработки, на буровую какую-то. Вахты по полгода. Последний раз поехал и не вернулся. Авария, говорят, большая была.
— Весной еще? — До сих пор не верилось.
— Зимой. В феврале, кажется.
Я Сережку последний раз года два назад видела. Действительно, рассказывал, что на Севере где-то работает. А еще говорил, что бросит это дело — не нравилось так надолго уезжать.
И почему не бросил?
— Ладно, пойду я, — резко засобиралась мама. — У меня прием через два часа. Женщина одна должна прийти на первичную диагностику. Сергей Семенович — ногу подлечить. И Светка звонила, говорит, сглазил ее опять кто-то.
— Мам, ты же понимаешь, что у тети Светы дистония? Вегетососудистая. Лучше бы она к невропатологу сходила.
— Невропатологу-то, конечно, лучше. А мне — минус клиент. Что я, какую-то дистонию не вылечу? И ты бы пришла, посмотрела. Помогла бы мне, может быть. Ты же тоже…
— Ма, я экономист-технолог. Сглаз не лечу, а порчу только бумагу посредством принтера.
На эту тему уже не раз говорили, к чему повторяться? Да и дела у меня сегодня: вещи, вон, в машинку загрузить, кабачки пожарить, Жорика покормить.
— Воля твоя, Настюша.
Красивая она у меня, любоваться не устаю. Даже в свои пятьдесят три любой молодухе фору даст: высокая, статная, русая коса, как положено, до пояса и в руку толщиной. А глаза голубые-голубые, чистые, как небо после дождя. И так не нравится, когда это небо смурнеет и между бровей пролегает глубокая складочка.
— Не сердись. — Я поцеловала маму в лоб, разглаживая набежавшие морщинки. — Когда-нибудь обязательно зайду.
После маминого визита в холодильнике обнаружились продукты, а из раковины исчезла грязная посуда — это ли не чудеса? Жаль только, последствия пьянства и прапрабабкиного заклятия никуда не делись: голова раскалывалась и вторая таблетка ничего не изменила. Еще и новость, которая для всех давно не новость, о Сережкиной смерти. В последние годы встречались лишь случайно, обменивались телефонами, но так и не созванивались. А ведь Серый — мой лучший друг детства. Да что уж теперь — первая любовь. И надо же, как все вышло.
Загрузив стиралку, я вооружилась лопатой и отправилась за гаражи копать червей для Жорика. Сосед, заядлый рыбак, глядел с уважением, но заговорить не решился.
Вернувшись, взялась за последнее намеченное на сегодня дело — пожарила кабачки. Майонеза мама конечно же не купила (вредный потому что), и пришлось делать заправку по бабушкиному рецепту: уксус, подсолнечное масло и чеснок. Обмакивая золотистые кружочки в соус и укладывая их на тарелку, продолжала думать о Сером…
Думала, думала и придумала. Отправила в рот не поместившийся на тарелке кусочек, вымыла руки и набрала номер Игоря, нашего сисадмина, того самого, что пару раз пытался провожать меня домой. Любопытно, как быстро мужчины, убедившись, что им отказывают отнюдь не из кокетства, переквалифицируются в просто друзей.
— Чего тебе, Вербицкая? — недовольно отозвался просто друг. — Суббота, шесть утра, а ты уже названиваешь.
— Какие шесть? Полпервого уже.
— Ой-ё-о! У меня часы стоят! А мне на три на автобус! — В трубке послышалась какая-то возня, потом зажурчала вода… Надеюсь, вода. — Что бы я без тебя делал, Вербицкая!
— Проспал бы свою дачу, шашлыки, водку и очередную девицу.
— Все-все, я и так понял, насколько тебе обязан. Чем могу служить? Ты ж не только разбудить меня звонила?
— Игорек, мне нужно адрес узнать.
— Айпи или имейл?
— Домашний адрес. Человека одного ищу… Точнее, его родню.
Проще было бы спуститься на этаж ниже и поговорить с тетей Машей: она дружила с матерью Серого и весть о его смерти тоже она разнесла, наверняка и адрес знала. Но пришлось бы объяснять, зачем он мне…
— Домашний? — озадачился Игорь.
— Ты же говорил, у тебя в паспортном столе связи, в РОВД и в самой небесной канцелярии.
— Ладно, попробую. Выкладывай все, что знаешь о своем человеке. Завтра-послезавтра будет.
— А сегодня?
— Сегодня у меня дача, шашлыки и девица… если повезет. Но если очень повезет, то и адрес узнаю.
Повезло. Игорь перезвонил через час и продиктовал улицу, номер дома и даже телефон. Но звонить я не стала.
На кладбище я гость нередкий. Отец, дед, бабуля. За могилами присмотр нужен: сорняки выполоть, оградку подкрасить. Ходила, как на работу, к своему стыду давно уже не испытывая должного пиетета. Живыми они были мне самыми родными, близкими и любимыми, но странно было бы испытывать такие же чувства к трем гранитным памятникам. Кто-то счел бы это циничным. Потому ни с кем и не делюсь подобными мыслями. А настоящие памятники им — у меня в сердце. Навсегда. Этим тоже не делюсь.
Но Серый… Страшно было представлять его фотографию, прикрученную к каменной плите. Молодой, красивый парень: темные волосы ежиком, ямочка на подбородке, глаза-угольки. Но до кладбища (и это еще страшнее) — увидеться с его семьей.
Надела голубое платье. К глазам идет, но главное — скромненькое: и вырез неглубокий, и длина приличная. Расчесалась, отстраненно и уже не впервые подумав, не отрастить ли косу, как у мамы. Волосы у меня тоже густые, только с рыжинкой… были бы, если бы не подкрашивала. А так аристократический пепельный оттенок, как у бабушки, но у нее тоже коса была, а у меня — короткая стрижка «быстрый старт», как я ее называю: щеткой пригладила, и готова к свершениям.
— Веди себя хорошо, — наказала я Жорику, покидая квартиру.
Вернусь, и будем с тобой вместе грустить.
— Здравствуйте, Вероника Алексеевна. Вы меня, наверное, не помните. Я Настя, внучка Аллы Викторовны, мы дружили с Сережей…
Остановив лифт между этажами, я репетировала то, что собиралась сказать матери Серого.
— Здравствуйте, Вероника Алексеевна…
А если все-таки Александровна? Я не была уверена, что правильно помнила отчество, — в детстве она была для меня просто тетей Верой.
— Здравствуйте, Вероника Ал… кхе-кхе… вна. Вы меня, наверное, не помните…
Поняв, что от повторений становится только хуже, решительно нажала кнопку седьмого этажа.
Щелкнул замок, дверь приоткрылась, и я бегло начала, уткнувшись в пол:
— Здравствуйте, я Настя…
Подняла глаза и онемела на несколько секунд.
— Ну здравствуй, Настя.
— Серый! — Очнувшись, я кинулась на шею открывшему мне парню. — Живой!
— Живой-живой… И буду живой, если не задушишь.
Квартира у Линкевичей была трехкомнатная, но все равно тесная. Светка, младшая сестра Серого, успела выйти замуж, родить ребенка и развестись. Жила теперь тут вместе с сынишкой. Человек трех лет от роду умудрялся занимать все три комнаты одновременно, и потому мы устроились на кухне. Разговаривали и пили чай, который заварила тетя Вера, к моему удивлению и стыду оказавшаяся Вероникой Николаевной.
— Муторная история, — поморщился Сергей. — Да, была авария, двое ребят погибли из моей бригады. Меня контузило. Больница, реанимация. Когда в себя пришел, не сразу и узнал, что умник какой-то документы перепутал. И маме передали уже. Даже думать не хочу, чего она натерпелась.
— Ой, Серый, какой же ты… серый…
В мальчишеском ежике осталось не так уж много темных волос, и ранняя седина превратила детское прозвище в реальность.
— Давно вернулся?
— Второй месяц уже.
— А я только сегодня узнала… — Хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Но провалиться можно было только в квартиру на шестом этаже, и вряд ли ее жильцы были бы рады мне и дыре в потолке.
— Да никто не в курсе, наверное, — успокоил меня Сережка. — Мама мало кому рассказать успела: когда я приехал, у нее опять с сердцем плохо стало, почти на месяц слегла, хоть я и звонил заранее, и бумага официальная пришла. Надо ей сказать, чтоб тете Маше позвонила — та по всему городу разнесет… Зато с тобой увиделись.
— Это да, — согласилась я. — Хоть какая-то радость… Ну, в смысле, я рада, что ты жив, и вообще…
— Я тоже рад, Настюха.
Он улыбнулся, и мне подумалось, что для первой, но большой любви десять лет не срок…
— Может, погуляем? — предложил Серый. — А то я, как приехал, в четырех стенах сижу. Так и лето пройдет.
— Давай. А куда пойдем?
— Не знаю. — Он посмотрел на племянника, успевшего за время разговора обосноваться рядом с нами за столом. — Туда, где народу поменьше.
— Если хочешь, можно ко мне, — сказала я и покраснела. — Ну, это… старый двор посмотришь, голубятню…
Я падшая женщина. Однозначно.
Но я совершенно счастливая падшая женщина.
Казалось, можно лежать так вечно: положив голову на сильное мужское плечо, слушая ровное дыхание…
— Твою ж мать! — Серый вскочил как ошпаренный, и забористый мат несколько нарушил романтичность момента. — Что это за тварь?!
— Это Жорик, — протянула я, не желая прощаться со сладкой негой. — Ты занял его место, и ему это не понравилось.
И как жаб умудряется то и дело выбираться из-под сетки?
Поймав недовольно пучившее глаза земноводное, я привычно чмокнула пупырчатую морду и, закутавшись в простыню, прошлепала к аквариуму:
— Вот и все.
Сергей мягко отстранился, когда я решила его поцеловать и утянуть обратно в постель:
— Насть, после жабы…
— Жорик после тебя не побрезговал, — насупилась я.
— Ты не оставила ему выбора. — Парень потянулся за джинсами.
Вот и «счастливый конец» романтического вечера.
— Может, все-таки погуляем? — напомнил Серый. — Перекусим где-нибудь?
Ага! Значит, еще не вечер… то есть еще не конец!
Я поняла, что детская дружба превратилась во что-то большее, когда мне было около четырнадцати, а Серому уже шестнадцать. Вокруг высокого, красивого парня, завсегдатая дискотек и набиравших моду качалок, вертелись такие же высокие и красивые девицы, сменяя друг друга едва ли не каждый вечер, а я, тогда еще мелкая, с мальчишеской фигуркой и двумя длинными косичками, наблюдала с бабушкиного балкона, как резко повзрослевший и почти забывший обо мне друг любезничает с очередной пассией. Потом я, конечно, выросла, вытянулась, округлилась в нужных местах. На смену косичкам пришла модная стрижка, но замены Серому в моем сердце так и не нашлось. То, что последние несколько лет мы практически не виделись, только усугубляло ситуацию: он навсегда остался для меня тем парнем, объектом несбыточных мечтаний и идеалом.
Произошедшее час назад в моей квартире ничего не меняло.
— Насть, ты не думай ничего такого, ладно?
Мы возвращались из кафе: шли по темным улицам, держались за руки и молчали. До этой странной фразы.
— Какого такого?
— Ну… — Он смущенно пожал плечами. — Как-то так вышло, решишь еще, что я по жизни на каждую встречную кидаюсь. А ты мне всегда нравилась, честно. Помнишь, мы на рыбалку ходили с Колькой и Женькой? Ты жаб ловила (тогда еще к ним страсть питала), а я пацанов в сторону отозвал и сказал, чтоб к тебе не лезли, что ты со мной. Только потом, года через три, меня вот так же твоя бабушка отозвала и пообещала самого в жабу превратить, если буду к тебе ходить.
— Бабуля? — не поверила я. — Но почему?
— Не знаю. Говорила, что тебе от меня одни беды будут и нечего, мол… Она же ведьма была. В хорошем смысле, естественно. Но все равно ведьма. Вот я и…
Ох, бабуля-бабуля.
— Завтра зайдешь? — спросила я.
— Да я и сегодня еще не ушел. Или у тебя ровно в десять отбой? Нет? Давай еще где-нибудь посидим или в парк сходим?
— Лучше в парк.
Аттракционы уже не работают, людей почти нет, только редкие парочки, вроде нас, обнимаются под фонарями. Но у нас с Серым здесь свое особенное место… Если он, конечно, помнит.
— А ты помнишь? — улыбнулся он, повторяя мои мысли.
— Еще бы!
Мы бегали сюда с другими ребятами. «Колесо обозрения», «Веселые горки», «Ромашка» — здорово, но все это стоило денег. А игровая площадка для малышни была совершенно бесплатной. Горки, качели, песочницы. И избушка на курьих ножках. Внутрь вела деревянная лесенка, но это для детсадовцев. А у наших мальчишек считалось высшим пилотажем взобраться на крышу сказочного домика и усесться на коньке. У меня так не получалось. Почти месяц я завидовала молча, а потом так же молча, собрав волю в кулак, ринулась на покорение крыши. Счастью не было предела, когда я не без помощи друзей взгромоздилась на самый верх. Но на крыше приятелям скоро наскучило, и они, попрыгав вниз, умчались то ли на другую площадку, то ли совсем по домам, а я так и сидела, обхватив дрожащими руками вырезанную из дерева конскую голову. Со мной остался только Серый. Звать на помощь взрослых мы побоялись, могли ведь и отругать за этот альпинизм, так и сидели до темноты: я наверху, а он внизу.
— Настька, прыгай. Я тебя поймаю, честно.
— А если не поймаешь?
— Поймаю обязательно.
— Боюсь.
— А что баба Алла заругает, не боишься?
Когда на небе появились первые звезды, я решилась. Съехала по покатой крыше и упала в раскрытые объятия…
Мне было девять, а Сережке одиннадцать. Конечно же он меня не удержал, и мы вместе завалились на землю. Я подвернула ногу, а Серый набил шишку на затылке. И дома нас обоих наказали за гулянье допоздна.
— Господи, тут же от силы два метра! — изумилась я, глядя на покосившийся от времени домик.
— А я тебе еще тогда говорил, что невысоко. Трусишка.
— Трусишка? — Я легонько ударила его кулаком в плечо. — Да я самая смелая из девчонок была! Скажи, кто еще с вами ходил? Танька? Маринка Лебедева?
— У Маринки уже двое детей, — вспомнил вдруг Серый.
— Да? А ты откуда знаешь?
— Видел ее прошлой зимой на встрече одноклассников. Как раз десять лет с выпуска было. А Танька Капустина в Канаде сейчас живет, тоже замужем… Ну, как и Маринка.
— Понятно, что не как я. — Я отвернулась.
— Насть, я не намекал ни на что, — сконфузился Серый. — К слову пришлось. Я вот неженатый, и что? А следующей весной уже тридцать, между прочим.
— Кандидатур подходящих не было?
— Да были вроде. Не сложилось. А у тебя?
— Тебя ждала.
Парень еще больше стушевался, но его избавили от необходимости говорить что-либо в ответ.
— Вот где ты, упырь! — Из кустов на нас надвигалась какая-то тень. — Думал, спрячешься?
В руках у человека была палка с заточенным концом, и он, как копьем, целил ею в Серого.
— Мужик, ты чего? — Сергей задвинул меня себе за спину. — Осторожнее с этой штукой, здесь девушка.
Незнакомец на миг замер.
— Девушка может идти, — кивнул он деловито. — А мы тут с тобой закончим.
Выглянувшая из-за тучки луна тускло отблескивала на лысине маньяка, а его прищуренные глаза горели злобным огнем. Если я и не закричала, то лишь потому, что понимала всю бесполезность такого поступка.
— А если девушка не уйдет, и ее уберешь за компанию, пилигрим? — Позади сумасшедшего с палкой появился еще один человек.
— Тебе что тут надо, темный? — огрызнулся псих не оборачиваясь. — Это моя добыча.
— Кровожадные вы, братья, стали, — усмехнулся темный.
— Жизнь такая, — флегматично отозвался тот, которого назвали пилигримом.
— Может, мы пойдем, а вы тут побеседуете? — предложил Сергей.
— Что вы, что вы, без вас, молодой человек, беседа не будет такой интересной.
Второй мужчина вышел из тени: темные волосы, строгий костюм, даже галстук со старомодным зажимом, блестящим в лунном свете. Бриллианты, что ли?
Господи, о чем я только думаю?!
— Исчезни, темный, — потребовал маньяк с палкой.
— Конечно-конечно. — Тип в костюме приблизился к пилигриму. — Только тут такое дело, слышишь…
Он похлопал психа по плечу, тот оглянулся и встретился с летящим ему в челюсть кулаком. Хрусть, плюх, шмяк. Как пишут в книжках, все произошло в считаные секунды. Или даже в доли секунды.
— Нельзя же так, правда? — раздумчиво поинтересовался у нас спаситель. — С ходу осиновый кол — какой моветон! Можно же поговорить для начала.
— Вы кто? — пришел в себя Серый.
— Я? О, простите. Я маг и волшебник. Сейчас покажу вам свою волшебную палочку.
Жестом, не раз виденным мной в кино, он запустил руку под лацкан пиджака и вынул — да, я так и знала! — небольшой пистолет.
— У вашего товарища палочка была посимпатичней, — сглотнул Сережка.
— Каждому свое. — Незнакомец пожал плечами. — И он мне не товарищ. Так что, поговорим? Только не здесь, а то еще воин Света очнется. Давайте вперед, оба.
У входа в парк стоял лимузин.
Порой наши желания сбываются самым неожиданным образом: помню, когда-то я представляла, как привлекательный мужчина в дорогом костюме приедет за мной на такой машине. Домечталась…
— Прошу вас. — Человек с пистолетом галантно открыл дверцу.
Серый влез внутрь, я за ним.
— Простите за неуместный шик. — Наш похититель развалился на сиденье напротив, открыл мини-бар и достал бутылку минералки. — Запланировал свидание: взял в аренду это чудо, хотел произвести впечатление на девушку… А конкуренты тем временем перешли к активным действиям. Пришлось все бросить и лететь сюда. Обидно.
Он дважды стукнул по темному стеклу за своей спиной, и машина тронулась.
Мужчина, не опуская оружия, одной рукой открыл зажатую между коленями бутылку и вдруг резко плеснул водой в Серого. Тот от неожиданности замер, растерянно хапнул ртом воздуха и медленно выдохнул. Ладонью растер воду по удивленно-испуганному лицу.
— Жаль, — хмыкнул тип с пистолетом. — Это могло бы сэкономить массу времени.
— Что «это»? — осмелилась спросить я.
— Вода, ионизированная серебром. Иными словами — святая вода. Если бы ваш приятель зашипел, покрылся волдырями или вообще испарился, было бы просто замечательно. А так, к моему глубокому сожалению, придется повозиться.
— Почему он должен был зашипеть?!
Еще немного, и у меня будет истерика.
— Выходит, не должен был. — Незнакомец развел руками, и пистолет, будто случайно, оказался направлен на Сергея. — И с упырем наш светоносный друг погорячился.
— Бред какой-то. — Я постаралась взять себя в руки. — Кто вы вообще такие? Светлые, темные…
— Оценили шутку, да?
Черноволосый, смуглый, но при этом голубоглазый мужчина с коротким неровным шрамом, тянувшимся от левого виска к щеке, выглядел лет на сорок-сорок пять, но улыбка превращала его в мальчишку.
— Шутку? — переспросила я, поборов странное желание улыбнуться в ответ.
— Ну, светлые, темные, «Ночной дозор. Всем выйти из сумрака!». Раньше мы звали друг друга иначе, но новые времена диктуют новую моду.
— Вы издеваетесь?! — заговорил возмущенно Сережка. — Или тут где-то скрытая камера? Да я за такие шутки…
— Тихо-тихо, не нервничайте, Сергей Владимирович. Неизвестно, чем это может кончиться в вашем нынешнем состоянии.
— В каком состоянии? — процедил Серый сквозь зубы.
— Как? — наигранно удивился темный. — Вы разве не умерли около пяти месяцев назад?
— Не умер. Меня контузило, а с документами ошибка вышла, — не слишком убедительно промямлил парень. — Потом в больницу попал…
— С пневмонией, — кивнул брюнет. — После взрыва врач констатировал смерть, ваше тело в ожидании вертолета на материк вынесли на лед. Неудивительно, что ваши перепуганные товарищи несколько часов отказывались пускать вас в помещение, когда после суток пребывания хладным трупом вы постучались в окошко. Вот и простудились. Чуть было снова концы не отдали, да?
— Что за чушь? — нервно рассмеялась я. — Да если бы такое произошло, это было бы во всех газетах, а Серого задергали бы журналисты и медики. Тут мужик по пьяни из окна шестого этажа выпал и не убился, так месяц по всем каналам крутили!
— И это крутили бы, — уверил меня мужчина с пистолетом. — Если бы только владелец буровой не постарался замять и эту историю, и саму аварию. Там, где вертятся большие деньги, чудеса ни к чему. А ваш друг, Линкевич Сергей Владимирович, благополучно долечился, получил расчет и немалую компенсацию за физический и моральный ущерб и вернулся в родной город, где два месяца носа из квартиры не показывал. Пока сегодня не поддался зову плоти… То есть сердца. Зову сердца конечно же. Что и дало возможность нашему бритоголовому Ван Хельсингу выйти на охоту.
— Чушь, — упрямо повторила я.
— Разве? — усмехнулся мужчина. — Сергей Владимирович, развейте сомнения. Вы не умирали? Не шли по длинному коридору? Не видели свет в конце?
— Видел… — выдавил Серый.
— Так что ж ты к нему не дошел, дурила? — вышел из образа темный.
Он вынул из кармана пачку «Мальборо», зубами вытащил сигарету, поднял пистолет и нажал на курок. Прикурил от дула.
— Да, зажигалка, — ответил он на мой взгляд. — Я что, виноват, что вы такие доверчивые?
Сережка подался вперед. Не знаю, что он хотел сделать, но темноволосый заметил движение и медленно, как-то даже лениво покачал головой:
— Я не сторонник рукоприкладства, Сергей Владимирович. Но когда нужно, могу применить силу. — Я вспомнила, как он с одного удара вырубил того лысого. — Если хотите выйти, просто скажите. Машина остановится, мы с вами распрощаемся, и я уверен, уже никогда не встретимся — охотник об этом позаботится.
— А какие у нас альтернативы? — Я уже поняла, что, несмотря на нелепость ситуации, все совершенно серьезно.
— У нас? — Брюнет глубоко затянулся. — То есть вы от участия не отказываетесь, коллега?
— Коллега? — настороженно отстранился от меня Серый.
— В какой-то мере. — Мужчина неопределенно повел рукой с дымящейся сигаретой. — Или вы не знали, что ваша подруга — ведьма?
— Настюха?
— Потомственная, да, — признала я угрюмо.
— И с личной жилплощадью, — добавил темный.
— А это тут при чем?
— При том, что ваша квартира, Анастасия Валерьевна, лучше всего подходит в качестве убежища для вашего недавно почившего — тьфу ты! — недавно воскресшего друга. Мои конкуренты чтят кодекс, в том числе уголовный, а проникновение в жилище ведьмы карается как законом, так и моим ведомством. Так что к вам они не сунутся.
— Точно?
— Нельзя исключить спонтанных проявлений глупости и героизма с их стороны, но, надеюсь, до этого не дойдет. — Темный в последний раз затянулся и затушил сигарету. — Я, конечно, никого не гоню, но через два часа лимузин нужно будет вернуть.
— Хорошо. Едем ко мне.
Дальше: ГЛАВА 2
