Глава 3
ПРИМИРЕНИЯ

Пироги закончились как раз к тому времени, когда сель добрался до того места, где находился укрытый под куполом город донных прокляторов. Собственно говоря, сам город, как можно было понять из названия населявшего его народа, находился на дне, тогда как на поверхности была видна воронка водоворота. Очень большая воронка.

— Но мы ведь не собираемся нырять прямо туда, правда? — боязливо спросила Глоха, завидев, что сель взял курс на водоворот.

— Сразу видно, что ты не бывала тут раньше, — отозвалась Танди. — Эта воронка представляет собой путь в подземный мир. Не единственный, но кратчайший и самый безопасный. Туда можно пробраться и по штольням да туннелям, но в них рыщут гоблины и свинопотамы. Не волнуйся, все будет хорошо.

Глоха попробовала не волноваться: она твердила себе, что все и вправду будет хорошо, однако верилось в это плохо. Сель подхватило течением, закружило по сужающейся спирали и втянуло в воронку. Вращение ускорилось. Их затягивало вглубь по почти отвесной водяной стене, и Глоха в ужасе закрыла глаза. Потом послышался громкий всплеск, сель встряхнуло, и безумное кружение прекратилось. Глоха — лишь чуть-чуть, до щелочек — позволила себе приоткрыть глаза.

Они находились в темной пещере и плыли по мрачному озеру.

— К-к-у-да м-м-ы п-п-о-п-али? — спросила крылатая гоблинша, стараясь не стучать зубами.

— Опустились на дно воронки, — спокойно пояснила Танди. — Отсюда уже недалеко до покоев моей матушки, и плавание обещает быть спокойным. Глоха вздохнула с облегчением. Будь у нее хоть малейшее представление о том, что за путешествие ее ждет, она бы сто раз подумала, прежде чем в него пускаться. Но никто рядом с ней, похоже, ничуточки не тревожился, и ей оставалось лишь делать вид, будто и она всем довольна.

Плавание казалось бесконечным, отчасти из-за того, что в подземном мире не имелось возможности в отсутствии солнца следить за временем, а все окружающее — слабо светящиеся стены и черная гладь воды — совершенно не менялось. Глоха не взялась бы сказать, сколько времени прошло с момента, как их втянуло в водоворот, до того как они остановились у подземных ворот, где их встретила необычная женщина. Точнее сказать, необычным было ее одеяние, расшитое таким количеством драгоценных камней, что вокруг мигом сделалось в три раза светлее.

— О, наконец-то! — воскликнула она, завидев старых королей. — И доченька тут! А вот эту малышку я не знаю.

— Мама, это Глоха, дочь гарпия и гоблинши, — промолвила Танди. — Ей нужно поговорить с Кромби. Глоха, познакомься с моей матушкой, нимфой Самоцветик.

Самоцветик имела превосходную фигуру и во многом действительно была похожа на нимфу, однако она была старой. До сих пор Глохе не доводилось слышать о нимфах-старушках.

— Самоцветик оставалась неподвластной времени, пока не полюбила смертного и не вышла за него замуж, — пояснил Бинк, заметив растерянность во взгляде юной гоблинши. — В ту пору она выглядела лет на двадцать: с них и начался отсчет ее возраста. Мы по-прежнему зовем ее нимфой Самоцветик, но на самом деле она смертная женщина, давно состарилась, и наступил поздний вечер ее жизни. Потому-то она и примет участие в нашей вечеринке.

Разъяснение показалось Глохе не слишком вразумительным, однако она уже успела столкнуться со столькими неожиданностями за столь короткий промежуток времени, что предпочитала не ломать свою прелестную головку, а принимать вещи такими, каковы они есть. Отчасти ей все же казалось, что на самом деле дела обстоят не совсем так, как может показаться на первый взгляд. Взять хоть бы Бинка — что-то в его отношении к Самоцветик было необычным. Но, с другой стороны, все эти бывшие Главные Действующие Лица народ не вполне обычный, так что лучше ничему не удивляться. В конце концов она попала туда, куда направлялась, — к матушке Танди.

— Вы едва не опоздали, — промолвила Самоцветик. — Кромби уже совсем было собрался сойти со сцены.

— В пути случилась непредвиденная задержка, — хмуро пояснила Ирис, и Глоха почувствовала неловкости. Невесть почему ей казалось, будто задержка произошла из-за нее. Она прицепилась к Бинку с расспросами о его таланте, Бинк задумал продемонстрировать этот талант в действии и… сель уткнулся в разлом. С другой стороны, не она же проковыряла в земле ущелье, однако чувство вины ее все равно не покидало.

— Глохе необходимо поговорить с отцом, пока он еще не сошел со сцены, — заявила Танди, — Она еще очень молода, у нее вся жизнь впереди, и этот разговор может иметь для нее огромное значение.

— Пусть потолкует, — с улыбкой отозвалась Самоцветик и провела Глоху в спальню.

Девушка не слишком хорошо понимала, что означают все, эти разговоры насчет «вечера жизни», «заката» и особенно «сойти со сцены», но предпочитала на сей счет особо не задумываться. Во всяком случае ничего похожего на сцену поблизости не наблюдалось, однако живя поблизости от донных прокляторов, известных мастеров театральных представлений, обитатели подземного мира вполне могли нахвататься всяких театральных словечек. Но было во всем происходящем нечто, внушавшее ей смутную тревогу, которая при виде Кромби лишь усилилась.

Он лежал на подушках, уставившись вверх открытыми, но ни на чем не сосредоточенными глазами (этим он даже напомнил Глохе слепую Виру). Но слепой ли, зрячий ли, этот немощный старец был жив, а значит, оставалась надежда, что он сможет ответить на Вопрос и помочь в поиске.

— Почтеннейший господин Кромби, — с ходу начала она, — Добрый Волшебник Хамфри велел мне встретиться с его вторым сыном, но я понятия не имею, где он живет и как его звать, а моя тетушка Голди предположила, что это может знать огр Загремел, но он оказался в отлучке, а Танди подумала, что, может быть, ты что-то знаешь, а если и нет, то сможешь указать, где его искать.

Выпалив все это, Глоха перевела дух. Сморщенная фигура слабо шевельнулась. Иссохший рот медленно открылся.

— Не… могу, — проскрипел старик.

Эти слова хоронили чуть ли не единственную надежду Глохи, и с отчаяния она не нашла ничего лучше, как удариться в слезы.

— Спроси… еще… — с трудом проскрипел Кромби.

Даже будучи близкой к отчаянию, крылатая гоблинша оставалась сообразительной малышкой. Вспомнив, что талант Кромби заключался в способности безошибочно указывать верное направление, она смекнула, что лучше обратиться к нему не с невразумительными для него объяснениями и многословными просьбами, а с простым и понятным вопросом. Взять да спросить его, где находится мужчина ее мечты. Если старик сумеет указать, в какой стороне искать суженого, ей, возможно, даже не придется объясняться с этим загадочным вторым сыном.

— Где мне искать подходящего мужа? — спросила она.

Высохшая рука шевельнулась и обессилено упала, свесившись с кровати. Однако перст Кромби успел указать в определенном направлении, которое Глоха запомнила более чем твердо. Однако она решила воспользоваться предоставленной возможностью и разузнать побольше всего, что могло бы ей пригодиться.

— А где я могу найти помощь?

Дрожащий палец Кромби снова приподнялся и указал прямо на отставного короля Трента.

— Волшебник Трент может мне помочь? — изумилась Глоха. — Но он же… — она осеклась, сообразив, что сказать «слишком стар и ни на что, кроме участия в вечеринке с уходом со сцены, уже давно не способен» было бы не совсем учтиво… — У него другие намерения, — закончила девушка.

Трент, похоже, был удивлен не меньше ее самой.

— Может быть, Кромби указал на что-то, находящееся за моей спиной? — неуверенно предположил волшебник.

— У тебя за спиной стенка, — усмехнулась Ирис. — А уж от стенки ждать помощи не приходится.

— Но за стенкой может находиться что угодно, — ответствовал Трент, изобразив ответную ухмылку. — «Подходящий муж», он ведь тоже не в этой комнате.

— Как сказать, — промолвила Ирис, усмехнувшись на сей раз только наполовину. — Может, он поменял местами вопросы, и как раз ты-то и есть «подходящий муж».

Трент расхохотался.

— Приятно, конечно, такое о себе слышать, но, боюсь, она ищет паренька лет этак на семьдесят шесть помоложе. Так что отойду-ка я в сторонку, и пусть Кромби укажет еще разок.

Он отошел и пристроился за изголовьем постели. Глоха, искренне желавшая покончить со смущающим недоразумением, снова обратилась к лежащему на постели старцу:

— Уважаемый Кромби, будь так любезен, покажи, пожалуйста, еще раз, где мне следует искать помощь.

Морщинистая рука поднялась, и узловатый, скрюченный палец указал за изголовье, прямиком на Трента.

Глоха была опечалена и заинтригована одновременно. По всей видимости, талант Кромби не выветрился, не выдохся и продолжал действовать — в том, что старикан указывал именно на Трента, теперь сомнений не осталось. Зато сомнения в том, что старый отставной король может помочь ей в поисках, очень даже были. Возможно, тут произошла какая-то путаница.

Она обращалась к старику с четырьмя вопросами: насчет старшего сына Хамфри, насчет подходящего мужа для себя и, дважды, насчет того, где искать помощь. На первый вопрос Кромби ответить не смог, а вот в отношении остальных двух, похоже, пребывал в уверенности. Это наводило на мысль о том, что путаница, если таковая вообще имела место, скорее могла быть связана с первым вопросом. Может быть, дело в том, что на него просто нет ответа? Умер, например, этот второй сын, и Кромби попросту не на кого указывать. Однако всеведущий Волшебник Информации не мог не знать о смерти собственного сына и вряд ли стал бы посылать ее к привидению. Призраки — такая, во всяком случае, о них ходит молва — не слишком охотно отвечают на вопросы вообще, а особенно на вопросы насчет женитьб, замужеств и всего такого. Возможно, потому, что в их призрачном состоянии аиста уже не вызовешь. Так в чем же дело…

И тут Глоху озарило: в ее головке вспыхнул свет, да такой яркий, что девушка зажмурилась. Догадка, однако же, нуждалась в проверке: а вдруг и она что-то напутала и от этого путаница станет еще путанее?

— Можно мне поговорить с уважаемым Кромби наедине? — робко осведомилась она.

— А почему бы и нет? — отозвалась Самоцветик. — Потолкуйте, а мы пока займемся подготовкой вечеринки.

Когда остальные вышли, Глоха, расхрабрившись, пожала своей маленькой ладошкой чуть ли на рассыпающуюся в труху руку Кромби и, стараясь влить в его дряхлое тело чуточку энергии юности, сказала:

— Уважаемый Кромби, мы сейчас одни, никто нас не слышит, и я обещаю сохранить в тайне все, что ты мне расскажешь. Прошу тебя, объясни, почему ты не захотел указать мне, где находится второй сын Доброго Волшебника?

Голый череп качнулся из стороны в сторону, губы задрожали.

— Нет… — прошамкал беззубый рот. Но Глоха не унималась.

— Не думаю, — безжалостно продолжала она, — что Добрый Волшебник Хамфри послал бы меня к своему второму сыну, не имея на то веской причины. И мне почему-то кажется, что ты про этого сына кое-что знаешь.

— Нет… — еле слышно выдохнул Кромби.

— Знаешь, мне кажется, что ты и есть этот самый второй сын. И я, хоть и двигалась наугад, попала как раз туда, куда меня послал Хамфри.

Старик снова покачал головой, но «нет» на сей раз не последовало.

— Я решительно не возьму в толк, почему ты хочешь, что бы никто не знал о твоем происхождении, но мне хотелось бы тебя понять. Объясни, в чем тут секрет.

Старику явно не хотелось распространяться на эту тему, однако догадливость и настойчивость Глохи не оставили ему выбора. Кряхтя и шепелявя, он поведал ей свою историю.

Кромби был сыном Хамфри и обыкновенки Софии, на которой Дрбрый Волшебник женился из-за ее несравненного умения сортировать носки. Помимо него, Хамфри имел сына от первой жены, демонессы Дары, и дочь от третьей, Розы Ругна. Однако работа занимала его куда больше, чем семейные дела, а дети, проявлявшие способности волшебников (такие, как Трент или Ирис) представляли для него гораздо больший интерес, чем весьма скромно одаренный второй сын. Кромби рос в полном небрежении, лишенный отцовского внимания.

— Какая жалость! — воскликнула Глоха со вполне искренним сочувствием. — Твое детство никак не назовешь счастливым. Но это все же не объясняет, почему ты скрываешь от всех, кто твой отец.

Кромби продолжил свой печальный рассказ. Глоха узнала о том, как в поисках лучшей матери он повстречался с демонессой Метрией, которая помогла ему отвадить от его детской спальни ночных духов и оставалась с ним, пока ему не исполнилось тринадцать и он не начал задумываться о том, в чем смысл разницы полов. Потом она обратилась в дым и исчезла, и бедняга понял, что демонесса имела с ним дело лишь для того, чтобы проникнуть в замок Хамфри и выведать магические тайны. Но на этом их история не закончилась. Кромби завел себе подружку, однако когда захотел увидеть ее трусики, она растаяла в воздухе. Незадачливый юноша понял, что над ним снова посмеялась демонесса, причем та же самая. Влюбленность ослепила его, но, прозрев, он сам удивился тому, как не раскрыл Метрию сразу: эту особу всегда выдавала неспособность подобрать нужное слово, в поисках она нередко перебирала все схожие по значению или звучанию. Но главное заключалось в том, что она принадлежала к женскому роду, и все ее каверзы были женского свойства. Это сделало Кромби настоящим женоненавистником.

— Я тебя понимаю, — промолвила Глоха. — Ей не следовало дразнить тебя столь жестоко. Всем известно, что любому мужчине от молодой женщины нужно только одно — увидеть ее трусики. Именно на это морская русалка Мела — между прочим, даже и не молодая, — подцепила принца Налдо, да и сама я надеюсь заполучить мужа тем же манером. Но это никоим образом не объясняет, почему ты не хочешь признавать родства с Хамфри.

Кромби поведал Глохе о том, как, став взрослым, он покинул дом и сделался солдатом. Его всегда задевало отсутствие отцовского внимания, ну а женщины были ему просто противны. Мать его, конечно, являлась женщиной, и изменить этот печальный факт было не в его силах, но уж во всяком случае Кромби не собирался делать одно из этих ветреных и коварных созданий своей женой. И не собрался — женился он на прелестной и милой нимфе. Конечно, с виду нимфы даже более чем женщины, но от настоящих женщин отличаются своим простодушием. Со своей женой он был счастлив, хотя она и любила другого мужчину.

— Это кого? — уточнила Глоха, хотя у нее уже появилась на сей счет маленькая догадка.

— Бинка. Он, не подозревая об этом, выпил любовного эликсира и, увидев ее, воспылал к ней страстью, хотя тогда уже был женат. Со временем и она ответила ему любовью, но его любовь была магического, а не естественного происхождения, а потому исчезала с наступлением Безволшебья. Нимфе не повезло, ведь ее любовь к магии отношения не имела и Безволшебье никак на нее не повлияло. Однако мне она нравилась, и я, по окончании Безволшебья, принес ей любовного снадобья. Это пробудило в ней любовь ко мне, хотя прежняя любовь, имея естественное происхождение, увяла не сразу. Если вообще увяла.

Это объясняло странное отношение Бинка к Самоцветик. Некогда они любили друг друга, и, хотя любовь прошла, их связывали воспоминания о былом. Как романтично!

— А тебя не беспокоило то, что его она любила самого по себе, а любовь к тебе была вызвана силой магии?

— Нет, поскольку я знал все заранее и пошел на это вполне сознательно. От нее я хотел одного — чтобы она была хорошей женой, и в этом Самоцветик меня не разочаровала.

Итак, Кромби устроил свою жизнь по собственному усмотрению и мог считать, что она удалась. Конечно, его дочь Танди была наполовину женщиной, но на другую половину нимфой, так что особого отвращения у него не вызывала. Но о своем отце он ни ей, ни кому-либо другому не рассказывал. Какой в этом смысл, если сам Хамфри за все эти годы даже не вспомнил о сыне?

И снова у Глохи появилась догадка.

— А что, если ты ему вовсе не так уж безразличен? — спросила девушка. — Конечно, всякий знает, что Хамфри из тех, кто предпочитает ворчать, вместо того чтобы дышать, и он ни за что не признается в обычной человеческой слабости, но давай предположим, что Добрый Волшебник, пусть намеком, дал понять, что помнит о тебе и хочет знать, как у тебя дела. Достаточно ли этого для того, чтобы ты признал его своим отцом?

Кромби поскрипел, покряхтел, побурчал, но в итоге согласился с тем, что это, пожалуй, примирило бы его с папашей. Но подобный разговор не имеет смысла, потому как от Хамфри ничего хорошего ждать не приходится. Да и ни к чему: скоро он мирно сойдет со сцены вместе со своими друзьями и все забудется само собой.

— Но ты ведь сам говорил, что Хамфри уделял Тренту и Ирис больше внимания, чем тебе. Как же вышло, что ты подружился со своими обидчиками?

— Они здесь ни при чем, самим-то им и в голову не приходило меня обижать. Откуда им было знать, что к чему? Будучи солдатом, я долго служил Тренту и ничего худого о нем сказать не могу. Он ни в чем не виноват, и я не хочу напоследок ставить его и других в неловкое положение, рассказывая то, без чего вполне можно обойтись.

— Значит, и дочка твоя, Танди, тоже ничего не знает?

— Ни она, ни Самоцветик, так что давай оставим все как есть. После нашей вечеринки это уже не будет иметь никакого значения.

— Боюсь, вечеринку придется отложить.

— Отложить? — похоже, немощный старик встрепенулся. — Но как можно отложить наступление заката?

— Этого я не знаю, но в ответ на вопрос, где мне искать помощи ты дважды — дважды! — указал на Трента. Получается, что он в вашей нынешней вечеринке участвовать не сможет. Может быть, вам всем имеет смысл его подождать?

— Это типично женская каверза! — воскликнул Кромби, и его расшатавшиеся кости загрохотали от возмущения.

— Ну, такова уж моя природа, — отозвалась девушка с лучистой улыбкой. — Мне кажется, что Хамфри скучает по тебе и хочет, чтобы о вашем родстве было объявлено открыто, но он опасается сделать это — а ну как ты его отвергнешь. Думаю, он отправил меня к тебе с умыслом, в надежде, что я смогу подтолкнуть тебя к примирению. Ручаюсь, если ты хоть кивком, хоть еще каким-нибудь намеком выразишь свое согласие, он самолично явится сюда, чтобы окончательно все уладить.

— Никогда! — воскликнул Кромби. Точнее, воскликнул бы, будь у него на то силы.

— Что «никогда»?

— Никогда в жизни Добрый Волшебник Хамфри не признается в том, что хоть раз, хоть когда-то, хоть в чем-то допустил ошибку.

Глоха и сама этого опасалась, однако подавила свои опасения в зародыше, прежде чем они не разрослись в настоящий страх.

— Как раз это нетрудно проверить, — заявила она. — Кивни головой, что тебе стоит?

— У меня нет сил.

— Хочешь, я помогу тебе присесть, а потом сама наклоню твою голову? Но с твоего согласия, чтобы считалось, что ты кивнул.

— Ладно. Кивну, так уж и быть. Но после этого ты оставишь меня в покое?

— Обещаю, — вкрадчиво заверила она, бережно взяв старика за костлявые плечи и приподняв его в сидячее положение.

Кивнул он сам, но, кивнув, тут же снова откинулся на подушку. В комнате повисла тишина. Ничего не произошло, и Глоха решила, что ее предположение оказалось неверным.

— Похоже, ты был прав, — печально промолвила она. — Я ухожу, и досаждать тебе больше не стану.

— Спасибо, — пробормотал Кромби. То, что он оказался прав, радости ему не доставило.

Повернувшись к выходу, Глоха распахнула дверь — и увидела на пороге Волшебника Хамфри. И всех остальных.

— Ну, ты закончила? — ворчливо спросил Хамфри.

— Да, у меня все, — печально ответила девушка и прошла мимо.

Волшебник шагнул в комнату.

И только тут до крылатой гоблинши дошло, что случилось. Ротик ее открылся, образовав изумленное «О». Все рассмеялись.

— У тебя все получилось, — заявил Трент, выглядевший еще моложе, чем до того. Волшебница Иллюзий чуток перестаралась, придав ему облик двадцатилетнего щеголя в шелковой рубахе, начищенных до зеркального блеска сапогах и с мечом на поясе. Жизнь била в нем ключом.

— Я рассчитывал на твою удачу. Но теперь оказался перед тобой в долгу, и мне придется оказать тебе услугу.

— Но ты не можешь…

— Еще как могу. Хамфри принес какой-то эликсир молодости: дал выпить мне и предложит Кромби, чтобы тот смог дождаться отсроченной вечеринки. Теперь я чувствую себя прекрасно и готов помочь тебе в твоих поисках.

Глоха внимательно присмотрелась к собеседнику.

— Ты хочешь сказать, что…

— Именно. Это вовсе не иллюзия, сейчас я и вправду таков, каким ты меня видишь. Конечно, потом я приму немного побольше того же эликсира с наоборотным деревом, чтобы после того, как дело будет сделано, аннулировать эффект омолаживания. Тогда мы, бывшие Главные Действующие Лица, сможем сойти со сцены достойно.

Глоха была в таком изумлении, что решительно ничего не смогла произнести…

— Однако, — промолвила Ирис тоном, наводившим на, мысль о недовольстве, — пока вы вдвоем будете развлекаться, болтаясь по Ксанфу, сражаясь с драконами и все такое, что прикажете делать нам? Киснуть в этой пещере?

Трент задумался на добрых три четверти мгновения, после чего внес неожиданное предложение:

— А не отдохнуть ли вам в пруду Мозговитого Коралла?

Хамелеоша рассмеялась, но Самоцветик восприняла это серьезно.

— Почему бы и нет? — молвила она с очаровательным простодушием нимфы.

— Да потому, — сказала ей Ирис, — что Мозговитый Коралл охотно собирает всех в своем пруду, но вот отпускать кого бы то ни было совсем не любит. Всякому, кто дорожит своей свободой, лучше держаться от него подальше.

— Неправда, — возразила Самоцветик. — Я много раз раскладывала близ его владений самоцветы, которые потом находили смертные. Иногда, сильно утомившись, я отдыхала в его пруду, и он всегда отпускал меня. Коралл всегда держит данное слово.

— Вообще-то насчет Коралла я ляпнул в шутку, — признался Трент, — Однако теперь задумался, возможно, у нас сложилось не совсем правильное представление о его склонностях.

— Если Коралл и вправду отпускает людей, о возможности переждать время в его владениях стоит подумать. А узнать это точно можно у Доброго Волшебника, уж ему-то все известно.

— Похоже, кто-то тут помянул меня, — раздался голос с порога, и в дверях показался Хамфри, рядом с которым стоял Кромби, выглядевший лет на десять моложе и лет на сорок счастливее. — Мы с сыном невольно подслушали конец вашего разговора.

— С твоим сыном? — изумилась Самоцветик.

— Это длинная история, — отмахнулся Кромби. — А вот что там насчет Мозговитого Коралла?

— Самоцветик говорит, что Коралл всегда придерживается достигнутых договоренностей, — сказал Бинк. — Сам-то я в молодости считал его своим врагом, но это было давно.

— Коралл делает то, что считает нужным, — промолвил Хамфри. — Он боролся с тобой, когда твои действия привели к Безволшебью, но если ты не собираешься творить глупости и безумства, он тебе не враг.

— Значит, если мы договоримся с ним о возможности отдохнуть в его пруду, он отпустит нас по возвращении Трента?

— Безусловно, — ответил Хамфри. — Однако такую услугу он окажет лишь за плату.

— Что ж, — повернулся к остальным Бинк. — Это выглядит заманчиво. Ведь насколько я понимаю, время в пруду Мозговитого Коралла летит незаметно, как во сне, и нам не придется томиться в ожидании.

— Так что это, обычный сон? — спросила Ирис.

— Не совсем, — пояснила Самоцветик. — Если у тебя появится такое желание, ты сможешь осознавать себя и общаться со всеми, кто там пребывает. А в пруду, замечу тебе, встречаются интереснейшие персоны с замечательными историями.

— Ну что ж, пойдем и попробуем договориться с Кораллом об условиях, — предложил Трент.

— Вот ты и иди, — отозвалась Самоцветик. — Что до меня, то мне было бы любопытно послушать «длинную историю» насчет того, кто тут чей сын.

— Мы пойдем с Глохой, — заявил Трент. — Это наша с ней задача.

Остальные пожали плечами — возражений не последовало. Всех интересовало неожиданно обнаружившееся родство между Добрым Волшебником Хамфри и Кромби.

— Идти-то куда? — спросил Трент. — В каком направлении находится этот пруд?

Кромби указал направление, и отставной король с крылатой гоблиншей направились к мирно дремавшему в темной подземной реке селю.

— Прибудете на место, отпейте из пруда водицы, — напутствовал отплывавших Хамфри. — Это даст вам возможность общаться с Кораллом.

Сель заскользил по бесконечным подземным коридорам, восхищавшим Глоху радужным свечением стен и россыпями разноцветных камней, играющих в глубинах невероятными красками. При всей своей сумрачной угрюмости подземный мир был по-своему красив.

Через некоторое время они приблизились к пещере, которую занимало подземное озеро. Вглядевшись в воду, Глоха поняла, что посередине оно очень глубокое, такое, что не разглядеть дна, но у стен пещеры имелись уступы, на которых — это было видно сквозь темную, но вполне прозрачную воду — разместилось множество разнообразных фигур. Некоторые из них походили на всевозможных живых существ, однако ни одна не шевелилась и не выдыхала пузырьков.

— Должно быть, мы добрались до места, — с воодушевлением заявил Трент.

Глоха никак не могла привыкнуть к тому, что вместо древнего старца видит перед собой полного сил и энергии молодого человека. Что ни говори, а эликсир молодости чудесная вещь.

Памятуя наказ Хамфри, они зачерпнули воды и поднесли к губам. На вкус она чуточку напоминала лекарство.

— ЧТО ТЕБЕ НУЖНО ОТ МЕНЯ, КОРОЛЬ ТРЕНТ?

— Мы с крылатой гоблиншей Глохой собрались в поиск, а мои друзья хотели бы переждать это время в твоих владениях.

— А ЧТО ТЫ ПРЕДЛОЖИШЬ МНЕ В УПЛАТУ?

— Но мы ведь не знаем, какова твоя цена, — с улыбкой отозвался Трент.

— ЭТО МОЖЕТ ЗАВИСЕТЬ ОТ ЦЕЛИ ВАШЕГО ПОИСКА.

— Мы собрались искать мужчину моей мечты, который сможет стать для меня подходящим мужем, — промолвила Глоха, и тут ей пришла в голову интересная мысль. — Послушай, а у тебя в пруду случайно не найдется симпатичного крылатого гоблина?

— НЕТ. У МЕНЯ ЕСТЬ ТОЛЬКО КРЫЛАТАЯ КЕНТАВРИЦА.

Глоха покачала головой.

— Увы! Я ведь не могу выйти за нее замуж.

— КОНЕЧНО. НО ТЫ МОЖЕШЬ ПОМОЧЬ ЕЙ УСТРОИТЬ СВОЮ СУДЬБУ. КАК Я ПОНИМАЮ, В КСАНФЕ СЕЙЧАС ЕСТЬ НЕЖЕНАТЫЙ КРЫЛАТЫЙ КЕНТАВР.

— Есть, — ответила Глоха. — Кентавр Че, сын Чекс. Он единственный в своем роде, но ему всего восемь лет. Молод еще, чтобы стать чьим-то суженым.

— СИНТИЯ НЕНАМНОГО СТАРШЕ. ЕЙ ПОРА ВЫЙТИ НА ПОВЕРХНОСТЬ И ПОЗНАКОМИТЬСЯ С ОБЫЧАЯМИ НЫНЕШНЕГО КСАНФА. А ТАМ, ГЛЯДИШЬ, И ЧЕ ПОДРАСТЕТ.

— Синтия… — задумчиво произнес Трент. — По-моему, я когда-то слышал это имя.

— Конечно, волшебник. Это ведь ты и превратил ее в кентаврицу, еще в 1201 году.

— Правда? Признаться, в те времена я стольких напревращал, что всех и не упомнишь. Это ведь тогда я обратил человека по имени Джастин в дерево?

— ПРИМЕРНО ТОГДА. СИНТИЯ ЯВИЛАСЬ КО МНЕ И ПРОВЕЛА В МОЕМ ПРУДУ СЕМЬДЕСЯТ ДВА ГОДА. ЗА ЭТО ВРЕМЯ КСАНФ СИЛЬНО ИЗМЕНИЛСЯ. ЕЙ НУЖНО ПРИСПОСОБИТЬСЯ К СОВРЕМЕННОЙ ЖИЗНИ, И ЖЕЛАТЕЛЬНО С ПОМОЩЬЮ КОГО-НИБУДЬ ИЗ КРЫЛАТЫХ ЧУДОВИЩ.

— Ага! — воскликнул Трент. — Понимаю, к чему ты клонишь. Хочешь, чтобы мы позаботились об этой Синтии в то время, как ты приютишь здесь наших друзей?

— Ой, давай так и сделаем! — воскликнула Глоха, — Эта Синтия наверняка милая!

— Весьма неосмотрительно делать подобные заявления относительно совершенно незнакомой тебе особы! — назидательно произнес Трент, и Глоха поняла, что, даже помолодев телом, он сохранил свой жизненный опыт и приходящую с годами мудрость.

— Наверное, ты прав.

— ТОГДА ВОЙДИТЕ В ПРУД И ПОЗНАКОМЬТЕСЬ С ЕЕ ИСТОРИЕЙ, — предложил Коралл.

Глоха и Трент переглянулись. Уверенности в том, что это безопасно, у них не было, но они, независимо друг от друга, пришли к выводу, что если Коралл их и задержит, то Хамфри, не дождавшись, явится и вызволит их. Исходя из этого, они решили войти в воду.

Правда, тут возникло небольшое затруднение. Ни ему, ни ей не хотелось намочить одежду, однако и раздеваться друг при друге им не подобало. С точки Зрения Заговора Взрослых Трент являлся молодым мужчиной, а Глоха, хоть и юной, но вполне сформировавшейся человекоподобной женщиной. В браке они не состояли, помолвлены не были, и она не могла допустить, чтобы он увидел ее трусики.

— НЕ ГЛУПИТЕ. ПРЫГАЙТЕ В ВОДУ ПРЯМО В ОДЕЖДЕ.

Снова переглянувшись и пожав плечами, отставной король с крылатой гоблиншей зажали пальцами носы и плюхнулись с селя в пещерное озеро.

Глоха боялась, что начнет задыхаться, однако все обошлось. Дышать она, правда, не дышала, но и никаких неудобств не испытывала. Погружалась себе да погружалась, медленно, но верно. Рядом опускался в глубину Трент.

— Любопытное местечко, — промолвил он, не открывая рта.

— Очень даже любопытное, — отозвалась Глоха тем же манером. Она заметила, что одежда ее не намокла, не липла к телу, не колыхалась в воде, а оставалась точно такой же, как и на поверхности.

— Должно быть, мы общается с помощью мыслей, — заметил Трент. — Но нашим ушам кажется, будто это обычный разговор, потому что так привычней.

— Наверное, так и есть, — с улыбкой согласилась Глоха. Опустившись на аккуратный, облепленный премиленькими ракушками уступ, они увидели крылатую кентаврицу с каштановыми волосами и белыми крыльями. Ее человеческий торс прикрывали блузка и жакет, что было совершенно не в обычае кентавров. Стыдиться обнаженного тела и его естественных функций у этого народа не принято, а всякого рода стеснительность вообще считается признаком невежества.

— Синтия, я полагаю, — промолвил отставной король.

— Ты меня помнишь, волшебник Трент! — воскликнула кентаврица.

— Не часто мне случалось подвергать превращению столь прелестное существо.

— Странно, что ты совсем не изменился. Мне казалось, что наверху прошло… хм… некоторое время.

— Кое-какое прошло, — поспешил замять этот вопрос Трент. — Познакомься с моей спутницей, крылатой гоблиншей Глохой.

Синтия, до сих пор не замечавшая девушку, взглянула на нее и в восторге воскликнула:

— О, да ведь ты тоже крылатое чудовище!

— Да. И, скорее всего, я единственная в своем роде. Мне очень хотелось бы послушать твою историю, если ты, конечно, не против ее рассказать.

— Расскажу с удовольствием. Устраивайтесь поудобнее.

Король и девушка присели на круглые валуны. Надо заметить, особая магия воды делает всех погрузившихся в нее гораздо легче, чем они были в воздухе, что, в свою очередь, позволяет сидеть на жестких камнях, не испытывая никаких неудобств. А когда Синтия повела рассказ, Глоха, благодаря чарам Коралла, не только услышала ее историю мысленным слухом, но и увидела ее мысленным взором.

Синтия была во всех отношениях обычной девушкой, разве что — во всяком случае ей хотелось в это верить — чуть более хорошенькой, чем большинство ее сверстниц. Шестнадцать лет назад аист доставил ее родителям в Северную деревню славную малышку, а когда она подросла, у нее обнаружился скромный, но весьма полезный талант — умение обращаться с самыми шаловливыми и капризными детишками. Кентавры, на свой ученый манер, называли это «недомагическим дарованием», а ребятишки, с детской непосредственностью, называли ее «клевой нянькой». (Последнее выражение Глоха поняла не слишком хорошо. По всей видимости, на детском жаргоне более чем семидесятилетней давности это означало какую-то похвалу, но почему способность клеваться могла считаться достоинством няньки, уразуметь было трудно.) Так или иначе жители Северной деревни с удовольствием оставляли своих малышей на попечении симпатичной юной нянюшки, и у нее все шло хорошо.

К сожалению, сказать то же самое обо всем Ксанфе было нельзя. Король Шторм перестал уделять внимание погоде и запустил ее до такой степени, что подушки на подушечных кустах то пересыхали, лопаясь и разлетаясь пухом, то промокали под затяжными ливнями так, что хлюпали и сочились водой. Скоро появились тревожные известия о намерении злого волшебника Трента захватить трон. Синтия, даже будучи не в восторге от нынешнего монарха, полагала, что насильственный захват власти едва ли улучшит состояние королевства.

Как-то раз она подошла к озеру с естественным для хорошенькой шестнадцатилетней девушки намерением полюбоваться своим привлекательным отражением. У озера в это время шумел камыш. Трезвые, здравомыслящие люди обычно к такому шуму не прислушиваются, однако поблизости никого не было, и любопытная от природы Синтия навострила ушки.

— распевал на ветру камыш, и девушка встревожилась. Ей вовсе не хотелось отдавать свою милую родину на растерзание гнусному злодею, Волшебнику Трансформации, умевшему превращать кого угодно во что угодно, за что он и носил ужасное прозвище Трансформатор. Она решила спасти сородичей и остановить чародея. Правда, никакого опыта борьбы с волшебниками у нее не было, но она, по своей девичьей наивности, решила, что ее умения обращаться с детьми будет достаточно, чтобы уговорить Трента отказаться от его гнусного намерения. В конце концов, так ей казалось, во всех этих играх в превращения было что-то детское.

Этот замысел так и остался бы замыслом, но на свою беду довольно скоро собиравшая ползучие розы Синтия повстречала того самого волшебника. О том, что это не кто иной, как ужасный Трансформатор Трент, она догадалась, увидев, как он превратил бабочку в розового слона. Слон вовсе не пришел в восторг от этой трансформации: он умчался в джунгли, возмущенно трубя и взмахивая ушами, как крыльями. Сообразив, кто перед ней, девушка поспешила наперерез.

Выйдя на тропу и столкнувшись с волшебником лицом к лицу, она открыла было рот, чтобы начать свои увещевания, да так с открытым ртом и осталась. И не по причине какого-либо магического воздействия, а по той простой причине, что пресловутый злой волшебник оказался весьма приятным с виду, рослым и стройным молодым человеком. Это никак не вязалось с ее представлением о злодее, каковому надлежало быть страшилищем или по меньшей мере уродом.

— Приветствую тебя, прелестная дева, — любезно (и как верно!) промолвил молодой чародей. — Мы уже встречались?

— Э… у… м-м-м… не совсем… — промямлила Синтия, не в силах отвести взгляд от его чарующих лучистых глаз. Выпавшие из ее внезапно ослабевших пальцев розы расползлись во все стороны, что вполне соответствовало их природе. Наклонившись, он помог ей собрать цветы и разбегавшиеся вместе с ними в разные стороны мысли, после чего сказал:

— В таком случае позволь представиться — волшебник Трент.

Синтия уже совсем было собралась задействовать свой дар убеждения и попросить его убраться восвояси, но вместо этого почему-то пролепетала:

— А я Синтия. Чем могу служить тебе, волшебник?

Он лукаво улыбнулся, и она почувствовала, что ее поза позволяет ему заглянуть ей за корсаж. Конечно, Синтия была вполне невинной девушкой, но не настолько невинной, чтобы этого не понять. Она буквально ощутила пристальный, строгий взгляд Заговора Взрослых, проследовавший за его взором к… к тому самому месту. Ее только что собранные мысли чуть было не разбежались снова, на сей раз в ту самую привлекательную ложбинку. К счастью, ей удалось выпрямиться и при этом не слишком покраснеть.

— Я буду весьма признателен, если ты укажешь мне путь к ближайшей реке, — промолвил волшебник.

Синтия, будучи по натуре нежной и простодушной, простодушно и нежно указала ему неверное направление, следуя которому он неминуемо попал бы на одностороннюю тропу, которая уводила нежелательных гостей прочь от деревни.

— Ты уверена? — ласково уточнил Трент, пристально посмотрев на девушку.

— Ну, не совсем, — призналась она. — Пожалуй, это вот там.

На сей раз девушка указала в сторону ближайшего любовного источника, испив из которого, он безнадежно влюбился бы в первое встречное существо, окажись оно хоть бородавочником.

— Ты уверена? — снова спросил Трент.

— Совершенно уверена, — ответила Синтия, с трудом подавив желание не только признаться во лжи, но и броситься очаровательному волшебнику на шею.

— Видишь ли, красавица, — все так же мягко произнес он, — по чистой случайности здешние места мне неплохо знакомы. Ты пыталась обмануть меня: сначала послала на одностороннюю тропу, а потом и вовсе к любовному источнику. Как ни мила мне твоя юная красота, я не могу оставить такое коварство без наказания.

Прежде чем Синтия успела что-либо возразить, волшебник взмахнул рукой, и девушка поняла, что попала в беду. Она попыталась убежать, но, увы, трансформация уже началась. Синтия начала стремительно расти, ее филейная часть (за неимением более подходящего слова) основательно оттопырилась, и над ней появился длинный, похожий на метелку из конского волоса хвост. К двум сделавшимся длиннее и толще ножкам добавились еще две, причем заканчивались они не изящными ступнями, а тяжелыми и твердыми черными копытами. Нижняя часть туловища покрылась короткой бурой шерстью, брюхо сделалось толстым как бочка. Верхняя часть туловища осталась прежней, и там одежда сохранилась, а вот юбка под напором разросшейся плоти попросту лопнула. Очаровательная девушка в одно мгновение превратилась в самое настоящее чудовище! И он еще говорил, будто ему мила ее юная красота!

В отчаянии Синтия пустилась бежать куда глаза глядят со всей скоростью, какую могла развить на непривычно толстых, заканчивающихся неуклюжими наростами ногах. Вернуться домой в таком виде — даже без юбки — она не могла, а обращаться к злому волшебнику с просьбой расколдовать ее наверняка бесполезно.

— Нечего было посылать меня куда не надо, — наверняка скажет он, и хотя она посылала его как раз туда, куда надо, возразить будет нечего. Оставалось одно: прятаться и уносить ноги туда, где ее никто не знает.

Синтия уносила их так быстро, как могла, однако поскольку они были тяжелыми, аллюр со временем пришлось сбавить. Приближалась ночь, и приметив в отдалении сарай, бедняжка решила передохнуть там, чтобы спозаранку, прежде чем на дорогах появятся люди, продолжить свое бегство. Конечно, на то, что ей удастся вовсе избежать встреч, надеяться трудно, но, может быть, в сарае найдется джутовый мешок, который можно будет надеть на голову. Тогда, во всяком случае, она останется неузнанной. Несчастная чувствовала, что в отличие от нижней и задней части тела верхняя и передняя, а в особенности лицо, остались неизменными. В этом сказалось особое, изощренное коварство злого волшебника: он не просто превратил ее во другое существо, а изуродовал, сохранив при этом часть прежних черт, что позволяло всем узнать о ее позоре. Воистину жестокая мстительность чародея была ужасна!

Синтия с трудом втиснула неуклюжее тело в заднюю дверь, в надежде, что внутри сможет утолить жажду и, может быть, отдохнуть на охапке сена. При условии, что ей вообще удастся прилечь: управляться с этим диковинным телом она еще не научилась.

— Кто там? — послышалось из глубины сарая. Девушка, надеявшаяся, что внутри пусто, попала впросак.

Она подалась было назад, но так приложилась о стену толстым огузком, что шмяк разнесся по всей округе. Попытка развернуться тоже не удалась: сарай был очень узким, а новое тело очень большим. Синтия застряла, в то время как рассерженный хуторянин уже спешил к ней.

— Кто тут ко мне вломился? А ну отвечай, а не то как ткну вилами, будешь знать!

Девушка, по своей девичьей наивности, понятия не имела, каких таких знаний может добавить ей тычок вилами, но выяснять это почему-то не хотелось.

— Не надо! — взмолилась она. — Не надо тыкать меня вилами! Я пыталась выбраться отсюда, но застряла.

— Э, да ты девушка! — удивился селянин.

— Нет, я чудовище. Пожалуйста, выпусти меня, и я никогда больше тебя не побеспокою.

— Чудовище, говоришь? Хм, а голосок у тебя девичий. Дай-ка я на тебя взгляну.

— Нет! Не смотри на меня! Я волосатая и страшная! — вскричала Синтия, закрывая лицо, которое, к слову, ни волосатым, ни ужасным не было.

— Э, да ты кентаврица, — удивился, присмотревшись к ней, хозяин сарая. — Как тебя сюда занесло? И где твой табун?

— Мой кто?

— Вот тебе на, ты что же, не знаешь, как ваши называют свое сообщество? Это новость: в жизни не слышал о глупых кентаврах. И никогда не надеялся встретить кентаврицу в своем старом сарае.

Только сейчас, благодаря словам поселянина, до бедняжки дошло, кем она стала.

— Я была человеком, — пояснила она, — а в кентаврицу меня превратил злой волшебник Трент, не далее как сегодня. Не удивительно, что мне мало что известно о кентаврах и их обычаях. Я и с телом-то этим еще не освоилась. Это, например, что?

Девушка шевельнула какими-то отростками на спине, и они, расправившись, задели за стенки сарая.

— Да это крылья! — ахнул удивленный крестьянин. — Выходит, ты летающая кентаврица.

— Час от часу не легче, — еще пуще огорчилась Синтия. — Выходит, и кентавры не захотят иметь со мной дело: я слышала, что они очень строги по части чистоты породы.

По всему выходило, что волшебник превратил ее в единственное в своем роде существо во всем Ксанфе, в крылатое чудовище, которое не признают своим ни люди, ни кентавры.

— А за что злой волшебник так с тобой обошелся? — полюбопытствовал хуторянин.

— Я пыталась обмануть его, чтобы помешать ему захватить нашу землю. Но ничего не вышло: он раскрыл обман и посчитался со мной по-своему, по-чародейски. Теперь я самое несчастное существо в Ксанфе.

— Да, — понимающе кивнул хозяин сарая. — На твоем месте я, надо думать, чувствовал бы себя не лучше. Не повезло тебе. Ладно, переночуй здесь, а завтра подумаем, как тебе быть дальше. Тут у меня есть пустое стойло, а в нем и водица найдется.

Когда Синтия зачерпнула ладонями прохладной, чистой воды из ведерка и напилась, ей стало малость полегче. Хуторянин тем временем вернулся с подозрительным кульком, в котором лежало, что-то довольно неприглядное с виду, но пахнувшее весьма аппетитно.

— Куле-бяка, — пояснил хозяин. — С виду гадость, но на вкус, особливо как из куля выудишь, вовсе даже не бяка. Угощайся.

Вынутая из куля неказистая лепешка и вправду оказалась очень вкусной. Синтия умяла ее до крошки и лишь после того, запоздало вспомнив о хороших манерах, сказала:

— Спасибо, добрый человек. Чем мне отблагодарить тебя?

— Хм… а что ты умеешь делать?

— Ну, мой талант заключается в умении обращаться с детьми. Он называется «педомагическое дарование», и многие считали меня хорошей нянькой.

— Ну что ж, пожалуй, это как раз то, что мне нужно. Есть у меня мальчонка, такой сорванец, что никто не хочет за ним приглядывать. Видать, переел куле-бяки, за что ни возьмется, из всего бяку устроит.

— Все детишки шалуны да проказники, — отозвалась Синтия. — Я к этому привыкла.

— К такому, как мой, привыкнуть трудно, — вздохнул крестьянин. — Так или иначе припасы у меня на исходе, а жена, как всегда, гостит у своих бесчисленных родственников. Мне придется отлучиться, и если ты приглядишь за мальчуганом, это будет очень кстати.

— Охотно, — пообещала Синтия.

Он ушел, а она улеглась на мягкое сено, привыкая к своему новому телу. Как ни странно, с лошадиной частью удалось освоиться довольно быстро, а вот более привычная, человеческая доставляла беспокойство. Поди-ка улягся, когда твой верх нынче прилажен к низу на совершенно новый манер. Наконец ей удалось приткнуться к стенке, положив голову на руки и заснуть.

Поутру Синтия умыла лицо и распутала сбившиеся в колтуны волосы. Девушка очень хотела сменить блузку, но другой у нее не было, а остаться с обнаженной грудью она не решалась, хотя и знала, что у кентавров это в обычае.

Старый хуторянин принес ей кулек с куле-бякой, а когда девушка подкрепилась, привел шестилетнего постреленка. С виду он был настоящий мальчик-с-пальчик, но Синтия отнеслась к этому с пониманием: все дети поначалу бывают довольно маленькими, но это, как правило, проходит. Нередко вместе с детством.

— Это мой Вредли, — сказал крестьянин. — Вредли, это кентаврица Синтия. Она приглядит за тобой, пока я буду в отлучке.

— Кентаврица — это класс! — с довольным видом заявил мальчуган. — На ней верхом ездить можно.

Синтия о такой возможности как-то не подумала и услышанному ничуть не обрадовалась.

— Мы поговорим об этом потом, — пробормотала она.

— Ну, — молвил поселянин, — надеюсь, ты с ним справишься.

Синтия без промедления опробовала на мальчике свое педомагическое дарование, но сразу же почувствовала, что дело пошло не так. В воздухе ощутимо запахло бякой. Вредли не изменился: каким был вредненьким да проказливым, таким и остался, а вот с хуторянином определенно приключилась какая-то бяка. Он, как пай-мальчик, встал но струночке, высморкался в платочек, аккуратно расчесал вихры расческой и начал рассказывать стишок.

Девушка провела рукой у него перед глазами, но он продолжал долдонить какую-то сугубо детскую невнятицу.

— Эй! — Синтия встряхнула его за плечи. — Что это с тобой?

— Что это со мной? — пробормотал он, удивленно моргая. — Где я?

— Ты в своем сарае, собираешься ехать за припасами, — напомнила ему Синтия.

Крестьянин еще раз покачал головой и поплелся к своему дому, тогда как мальчишка выудил из кармана остаток вчерашней куле-бяки и принялся уминать за обе щеки, одновременно обдумывая новые каверзы.

Синтия тоже задумалась: при всей своей девичьей наивности дурочкой она не была, да и превращение, возможно, не прошло даром. Всем известно, что кентавры народ исключительно интеллектуальный. Осмыслив ситуацию, она поняла, что коль скоро при ее попытке сделать из сорванца пай-мальчика с помощью педомагического дарования, как пай-мальчик неожиданно повел себя его отец, Вредли определенно обладает талантом, позволяющим перенаправлять магическое воздействие на кого-нибудь другого, возможно, на того, кто окажется рядом. А поняв, бросилась вдогонку за хуторянином.

— Слушай, я не могу использовать свой талант по отношению к твоему сыну, — зачастила она, потянув отца мальчика за рукав. — Он переориентирует магическое воздействие с себя на других. Сейчас ему подвернулся ты, но когда тебя рядом не будет, он, чего доброго, обратит мое педомагическое воздействие против меня самой. Тогда уж точно будет бяка так бяка!

— Наверное, ты права, — согласился крестьянин. — Но, может, попробуешь приглядеть за ним просто так, без магии? В случае чего угости куле-бякой, я оставил на кухне несколько кульков. Глядишь, это отвлечет его от шалостей. А я постараюсь вернуться как можно скорее.

Удерживать Вредли от проказ без помощи магии оказалось делом невозможным, а справляться с их последствиями — весьма нелегким, однако Синтия почти справилась. Она успела залить подожженный мальчуганом сарай и залатать кульки, продырявленные им, чтобы куле-бяка вываливалась на землю. Однако долго так продолжаться не могло: мальчуган был неистощим на выдумки, и ее так и подмывало по привычке пустить в ход талант. Это могло закончиться весьма плачевно.

Наконец хозяин вернулся.

— Спасибо, ты прекрасно справилась, — молвил он, оглядев свое жилище. — В благодарность могу предложить тебе совет. Если ты ищешь уединенное убежище, то как насчёт пруда Мозговитого Коралла?

— Чего?

Подобное невежество было бы, конечно, совершенно непростительным для настоящей кентаврицы, однако Синтия изначально была человеком и не получила полноценного кентаврского образования.

Крестьянин объяснил, что глубоко под землей находится пещера, где в большом пруду обитает весьма разумный Коралл. Он коллекционирует существа и предметы — собирает их, сохраняет в лучшем виде и время от времени отпускает. Возможно, стоит отправиться туда и переждать там до той поры, пока наверху про тебя все забудут.

Предложение понравилось, и Синтия отправилась на поиски Мозговитого Коралла. Любопытно, что в ходе этих поисков, которые сами по себе оказались сопряженными с заслуживающими особого рассказа приключениями, она выучилась пользоваться новоприобретенными крыльями, а вот педомагического дарования напрочь лишилась. Что и понятно — способность летать, несомненно, имеет волшебную природу, а никто в Ксанфе не может обладать двумя индивидуальными магическими талантами одновременно. Возможно, если когда-нибудь ей удастся вернуть прежний облик, к ней вернется и прежний талант, но… Но пока она не могла не признать, что летать очень даже весело, и умение это совсем не лишнее. Особенно если нужно переправиться через широкую реку или пропасть, кишащую двушками да полушками.

— Ну а теперь, — весело заключила Синтия, — по прошествии, как мне кажется, не менее двух лет, сюда спровадили и тебя, волшебник Трент. По большому счету мне трудно сказать, что ты был так уж не прав, я ведь действительно норовила тебя обмануть, но так или иначе все заканчивается. Вижу, ты превратил в крылатое чудовище еще одну девушку, но, наверное, и сам попался, так что теперь мы квиты.

Трент осторожно переглянулся с Глохой: Синтия не со всем верно оценила обстановку.

— Дела обстоят немного иначе, — начала Глоха. — Попытаюсь объяснить: прежде всего, я такая, какой ты меня видишь, не из-за превращения, а по природе, как плод любви гарпия и гоблинши. Кроме моего братишки Гаргло — а он не в счет, — мне никогда не доводилось встречать мужчин своего рода; крылатых гоблинов, в то время как годы мои таковы, что уже пора подумать о семье. Я ищу себе подходящего мужа, а волшебник Трент мне помогает. Сюда мы явились по делам, но если ты хочешь, можем вернуть тебя в Ксанф.

— Так ты дочка гарпия и гоблинши? Никогда о таком не слышала. Мне казалось, что эти народы враждовали.

— Ну, мои родители повстречались уже после того, как ты оказалась в этом пруду. По правде сказать, в большинстве своем гоблины с гарпиями и сейчас недолюбливают друг друга, но все меняется. Тем более что теперь в одном из крупнейших гоблинских племен вождем стала особа женского пола, моя родственница Гвендолин.

— Погоди, я что-то не поняла. С виду ты кажешься моей ровесницей, а говоришь, будто твои отец и мать вызвали аиста уже после того, как я укрылась здесь.

— Мне уже девятнадцать, — сказала Глоха.

— Не может быть! — ахнула Синтия. — Уж не хочешь ли ты сказать, что я проторчала тут два десятилетия?

— Гораздо больше, — буркнул Трент, глядя в сторону.

— Не морочь мне голову! Ты выглядишь ничуть не старше, чем тогда, когда превратил меня в кентаврицу. Такой же красавчик, просто девичья погибель.

Трент растерянно посмотрел на Глоху, и та поняла, что будет лучше, если истинное положение дел Синтии объяснит она.

— Тебе известно, что крылатые чудовища никогда не лгут друг другу? — спросила она Синтию.

— Да, об этом сказано в Книге Правил. Кроме того, по пути сюда — об этой части своих приключений я вам не рассказывала — мне повстречался виверн, который поведал, что хотя крылатые чудовища могут сражаться друг с другом, им порой приходится объединяться для борьбы с чудовищами наземными, и они, будучи союзниками, всегда говорят друг другу правду. А еще он сказал, что, когда называет меня крылатым чудовищем, это не оскорбление, а комплимент, потому как с его точки зрения я восхитительна и привлекательна… — Синтия взмахнула хвостом… — Я себя восхитительной не находила, но ему отчасти поверила, поскольку он меня не съел. Хотя, возможно, виверн просто не был голоден.

Глоха не была уверена в безупречности этой логики, однако заострять внимание на спорных моментах не стала, а просто сказала:

— Как крылатое чудовище крылатому чудовищу я должна тебе сообщить, что со времени твоего превращения минуло семьдесят два года.

У Синтии отвисла челюсть.

— За это время, — продолжила Глоха, — злой волшебник Трент побывал в ссылке в Обыкновении, а потом вернулся и стал королем Ксанфа. Теперь его дочь является королевой, а сам он давно уже не считается злым. Ему уже девяносто шесть лет, а молодым он выглядит, поскольку принял эликсир молодости, чтобы помочь мне в моих поисках. С тех пор как ты покинула Ксанф, там многое изменилось.

— Я весьма сожалею о своем поступке, — вступил в разговор Трент. — Прошу прощения за то, что с тобой сделал. Буду рад вернуть тебе первоначальный облик, правда, учти, что все твои родные и знакомые уже умерли или стали древними стариками. Поэтому, боюсь, мне не под силу возместить причиненный вред, хотя я готов сделать, что смогу.

Синтия посмотрела на Глоху. Глоха кивнула.

— Это правда. Слово крылатого чудовища.

— Выходит, мне некуда возвращаться, — вздохнула Синтия. — Но что же тогда со мной будет?

Трент промолчал.

— Нам… мне кажется, что тебе лучше остаться крылатым чудовищем, — сказала Глоха.

— Единственной в своем роде? Навеки одинокой? — вскричала Синтия. — По мне, так лучше навсегда остаться в этом пруду!

— Ну, как раз ты-то в своем роду не единственная. Есть целое семейство крылатых кентавров: Черион, Чекс и их сын Че. Он… ты… мы с волшебником Трентом подумали, что вы с ним могли бы…

— Крылатый кентавр мужского пола! — Синтия выглядела заинтересованной. — Сколько ему лет?

— Ну, он еще молод, но…

— Сколько?

— Восемь. Но он с каждым годом становится старше.

— Ты и вправду считаешь, что шестнадцатилетняя девушка может полюбить восьмилетнего мальчишку?

— Да, — согласилась Глоха, — это даже звучит глупо. Меня тоже едва ли заинтересует восьмилетний крылатый гоблин.

— Мне кажется, эта проблема разрешима, — заметил Трент.

Обе девушки обернулись к нему.

— Эликсир молодости уменьшает физический возраст личности. Чуток эликсира у меня имеется, так что если ты его примешь…

— То стану восьмилетней? Нет уж, спасибо.

— Ну, тогда можно сделать старше Че.

— Ты ведь сам сказал, что речь идет о физическом возрасте. Телом он станет взрослым, а умом останется ребенком.

— В таком случае, — сказал Трент, — я могу вернуть тебе прежний облик. Ты симпатичная, юная девушка, а молодых людей в Ксанфе вполне достаточно. Это тебе не крылатые кентавры.

Однако у Синтии, похоже, возникла другая идея.

— Расскажите мне побольше об этом крылатом кентавренке.

— О, это совершенно особенный малыш, — сказала Плоха. — Все крылатые чудовища поклялись защищать его, поскольку предсказано, что он изменит ход истории Ксанфа. Правда, каким образом это будет сделано, никто точно не знает, но Че уже помог Гвенни стать первым вождем гоблинов женского пола, что определенно изменило Ксанф к лучшему. Он ее официальный спутник, а потому большую часть времени проводит вдалеке от дома. Родители грустят, но они понимают, что их сын выполняет свое предназначение.

— Но им, надо думать, все равно одиноко, — промолвила Синтия.

— Наверное. Два года Гвенни и Дженни прожили у них, но потом Гвенни пришлось стать вождем, и тут уж…

— Может, мне все же стоит принять чуток этого вашего эликсира? — задумчиво произнесла крылатая кентаврица. — Я очень долго отсутствовала в Ксанфе и теперь, чтобы не попадать на каждом шагу впросак, мне необходимо многое узнать. А вот будь у меня возможность провести несколько лет в семье, под опекой существ той же породы, что и я сама…

— Отлично придумано! — воскликнула Глоха. — Родители Че наверняка примут тебя с радостью.

— Думаешь? В таком случае, если вы доставите меня туда и дадите эликсира…

— И доставим, и дадим, — пылко заверил Трент. — Это самое малое, что я могу сделать во искупление своей вины. Пойдем с нами.

— Согласна, — ответила Синтия. Она протянула изящную девичью ручку, и волшебник Трент принял ее.

Глоха не взялась бы утверждать это с уверенностью, но ей показалось, что крылатая кентаврица немного увлечена старым чародеем, которого никогда не видела старым.

Все вместе они покинули пруд Мозговитого Коралла и собрались в дорогу.