Удивительное ощущение: вокруг дремучее Средневековье, закрываешь глаза — хлоп! — и уже двадцатый век. Милый сердцу продымленный и промасленный воздух, сжимающая легкие влажность и подвальная сырость. Прямо как в планетарии — нажал кнопку, перед тобой послушно сместились галактики.

— Получилось! — затрещал знакомый фальцетик. — Получилось!

Я попытался протереть глаза — кулаки мазнули по шершавому металлу. Адово пекло, на мне же все еще эти треклятые доспехи, этот закрытый шлем со скрипучим забралом. Хвост Люцифера! «Получилось! » У меня ведь тоже получилось! Я втиснул Ледовое побоище в исторические рамки. Псы-рыцари благополучно утонули! Правда, не так, как положено, но все же… Не мытьем, так катаньем. То есть наоборот — именно мытьем. Странный все-таки народ — эти русские. Ну, да ладно, кончено, и хорошо. Теперь это дело прошлого. Причем очень даже глубокого прошлого. А кто это, интересно, так орет?

— Получилось! Получилось!

Я поднял забрало. Сырые стены, каменный пол, низкий потолок. В спертом воздухе неощутимый для обычных людей запашок сильных заклинаний. Ага, я в подвале, да еще в таком, где только что кто-то экспериментировал с магическими письменами. Впрочем, нетрудно догадаться — кто и с какой целью. В метре от меня, отгороженный какой-то замысловатой конструкцией, сплошь состоящей из металлических трубочек, резиновых проводков и зеркал, соединенных в какую-то хитрую систему, приплясывал собственной персоной фюрер, бил в ладоши и верещал:

— Получилось! Проект «Черный легион» осуществлен! Посмотрите, господа, — настоящий живой рыцарь! Гитлер! Времеатрон! Еще не разрушенный и вполне действующий! Погибель наша и наше спасение!

Гитлер был не один, а в окружении привычной компании. Правда, одеты они были не совсем обычно — поверх формы ниспадали тяжелыми складками черные длиннополые балахоны. Рядом с фюрером стоял, скрестив руки на груди, Гиммлер: как всегда мрачный, прячет угрюмо горящие глаза за круглыми очками, словно жерла печек за огнеупорными стеклянными заслонками. За узкой его спиной помещались: Герман Геринг с открытым ртом и худосочный Геббельс, по-обезьяньи поскребывавший в затылке. Охраны в подвале не наблюдалось совсем.

— По-моему, он не очень живой, — захлопнув пасть и сглотнув, высказал свое мнение Геринг. — Чего это он, гром и молния, такой дохловатый? А Генрих говорил, что наши предки боевитые были…

— Антиквариат, — пожал плечами Геббельс.

— Ты не ругайся, — предупредил Геринг, — кто его знает, гром и молния, может, он только притворяется дохлым, а сейчас как вскочит, как даст тебе вот тем топором по башке! Видишь, какой у него топор?!

— Антиквариат — не ругательство, — отметил Геббельс — Олух необразованный…

— Сам больно культурный!

— Когда я слышу слово «культура», моя рука тянется к пистолету, — механически проговорил Геббельс — А в самом деле, Генрих… Вы обещали целую армию тяжеловооруженных витязей, а переместили одного воина. И тот валяется и молчит, как неродной. Как не ариец то бишь.

— Почему один? — не согласился фюрер и вытер вспотевшие от возбуждения ладошки о полу балахона. — Вот, кажется, еще кто-то шевелится… А что это за бочки вместе с воинами приехали?

— Ну, откуда я знаю, что за бочки, — раздраженно молвил рейхсфюрер Гиммлер. — Наверное, трофеи. Попали в заданный квадрат вместе с людьми…

Я нашел в себе силы приподняться и сесть. Гитлер и его свита тут же шарахнулись к стене. Рядом со мной кто-то зашевелился.

— Адольф, вы живы? — простонал Степан Федорович, нервно отряхивая свой скафандр. — А меня будто слон лягнул. Голова трещит… Адольф!

— Слышите, мой фюрер! — прошептал Гиммлер. — Один из них сказал — Адольф! Наши древние предки знают ваше имя! Я всегда говорил, что вы прославитесь в веках! И в ту и в другую сторону…

— Поговорите с ними! — поправил свою знаменитую челку Гитлер. — Спросите что-нибудь…

— Что, например?

— Ну… Как доехали, как себя чувствуют…

— Отвратительно, — сказал я, с трудом вставая на ноги и морщась от лязга доспехов. — Комфорта никакого. Настроение поганое. Хотя очень рад вас всех видеть. Особый привет старому знакомцу! Эй, предводитель дворянства, вы меня помните?

— Гром и молния! — воскликнул Геринг. — Какой такой предводитель?

— Э-э… — вступил в беседу Геббельс — Позвольте осведомиться, почему у вас настроение поганое?

— А ты бы себя как чувствовал, если бы тебя сначала по голове палицей шмякнули, потом за ноги отволокли на середину лагеря, а потом вздернули под облака и швырнули на восемь столетий вперед?

— Как складно этот древний воин говорит! — восхитился Гитлер.

— Слишком складно, — буркнул Гиммлер. — Эй… железяка! Откуда ты знаешь, где оказался, а? Да еще с точностью до ста лет? Что-то здесь не то. Опять какая-то ошибка. В первый раз перепутали пространственные параметры, а сейчас… — Он шагнул к несуразной конструкции и несколько раз ожесточенно дернул за какой-то рычажок. Установка протестующе пискнула. Гиммлер, сосредоточившись, как гинеколог на осмотре, наклонился, раздвинул провода и заглянул внутрь конструкции.

— А сейчас перепутали временные параметры! — заорал он, рывком распрямляясь. — Это предательство!

— Рыцарь не из тринадцатого века? — ахнул фюрер.

— Из тринадцатого! — зарычал герр Генрих. — Но параметры смещены на несколько часов вперед! Битва на Чудском озере уже проиграна, и нам досталось не полноценное ливонское войско, а жалкие недобитки! Вот почему рыцарей двое, причем один из них никакой не рыцарь!

— А кто?

— А пес его знает! — гавкнул Геринг. — Странная одежда на нем какая-то… Как костюм у водолаза. И рожа помоями какими-то выпачкана… Помойник!

Степан Федорович обиделся на «помойника» и принялся быстро вытирать физиономию рукавами скафандра.

— Предательство! — бесился Гиммлер. — Вредительство! О, мой обожаемый фюрер, я вас предупреждал, что сам справлюсь с проектом! И нечего было совать мне в помощники гадкого шпиона и пакостника! — Балахон Гиммлера взлетал вороньими крыльями.

— Не позволю обзывать моего друга шпионом! — вякнул фюрер, потрясая костистыми кулачками. — Извинитесь!

— И не подумаю! Где этот предатель? Где этот вредитель? Где Штирлиц?! Подайте мне его сюда, я ему сам во славу Германии все зубы выбью! Где Штирлиц?

— Штирлиц! — воскликнул вдруг Геббельс, подпрыгнув на месте.

— Штирлиц! — гаркнул и Геринг. — Гром и молния!

— Штирлиц ни в чем не виноват! — горячо доказывал фюрер. — Он мой личный друг и соратник! Верный сподвижник и преданный правому делу нацизма сверхчеловек! Это вы, Гиммлер, наверное, сами чего-нибудь напортачили, а теперь, опасаясь ответственности, сваливаете все на ни в чем не повинного господина штандартенфюрера… А позвольте, чего это вы все разорались: Штирлиц, Штирлиц… Где он? Его же тут нет. Он же, если не ошибаюсь, в туалет отлучился…

— Штирлиц… — ахнул Гиммлер и замолчал с открытым ртом.

Степан Федорович, закончив полировать рукавом физиономию, встал на ноги и церемонно поклонился.

— Как вы тут оказались? — вымолвил Гитлер, вертя головой по сторонам. — Вы же… э-э… в туалет… э-э…

— Да это не я, — добродушно объяснил мой клиент. — Это другой Штирлиц в туалет пошел. Который вместо меня, в силу исторической необходимости здесь появился, чтобы было кому безобразия творить.

— Другой Штирлиц… — пролепетал жутко побледневший Гиммлер.

Я не смог удержаться от хихиканья. Бедный Киса. Ему и одного-то майора Исаева за глаза хватает, а тут раз — и второй откуда ни возьмись появляется.

— Штирлиц! — повторил Гиммлер. — Штирлиц! Штирлиц!!! — заорал он.

Стеклышки очков раскалились, опаленные огнем зарождавшегося безумия.

— Штирлиц! Штирлиц! Штирли-и-и… Окованная железом дверь подвала открылась.

— Але? — спросил человек в полной форме штандартенфюрера СС и с мотком красного шнура в руке, протискиваясь в помещение. — Кто меня зовет? Кому я понадобился?

Теперь закричали все, в том числе я и Степан Федорович. Штандартенфюрер Штирлиц с веселым недоумением обвел взглядом присутствующих и остановился на моем клиенте.

— Вот так клюква! — проговорил он. — Брат-близнец! Ха, здорово! Наконец-то прибыл! Да еще с подкреплением!

Он подмигнул отдельно мне и Степану Федоровичу и каждому из нас сказал какое-то непонятное слово:

— Хррчпок! Приветствие, что ли, такое?

Врожденный такт заставил моего клиента вежливо повторить:

— Хр… Хр… Чпок. Штирлиц совсем просиял.

— А нормальная маскировочка! — заорал он, тыча в моего клиента пальцем. Я так и не понял, что он понимал под «маскировочкой» — скафандр или, может, собственное обличье Степана Федоровича, полностью сходное с его, штандартенфюрерским, обличьем?

— Штирлиц! — пискнул Гитлер, дрожащей рукой поправляя взмокшую от пота челочку. — Объясните, что здесь происходит? Что вы натворили?

— Я? — засуетился штандартенфюрер, быстро пряча моток шнура за спину. — Я ничего такого не делал. Опять беспочвенные подозрения и туманные намеки! Адольф! Додя! Ты друг мне или не друг? Не слушай этого дурака Генриха, я предан рейху и лично моему обожаемому фюреру…

Он снова подмигнул обомлевшему Степану Федоровичу.

— Отправляйте их обратно! — потребовал Геринг, пытаясь спрятаться за спину Геббельса. — Немедленно! Гром и молния! И дохловатого рыцаря, и этого… близнеца!

— Нам только двух Штирлицев не хватало! — кричал Геббельс, пытаясь спрятаться за спину Геринга. — Они совершенно одинаковые… Одно лицо! Только одежда разная!

Гиммлер грыз свою форменную фуражку, рвал волосы на голове и шатался. Гитлер задумчиво произнес:

— Хм… Наверное, это неплохо… Два верных друга вместо одного…

Геббельс и Геринг так и не пришли к согласию — кто за чью спину будет прятаться — и чуть не подрались.

— Проклятая установка! — вдруг оглушительно взвизгнул Гиммлер и набросился на времеатрон с кулаками. — Ты что натворила! Ты… Размолочу! Уничтожу!

— Не сметь! Мы не позволим разрушить особо ценную собственность рейха! — заревел Геринг, подталкивая вперед Геббельса.

— Не сметь! Мы грудью встанем, чтобы сохранить ее! — заревел Геббельс, выставляя перед собой Геринга, как щит.

— Не сметь! — заревел Степан Федорович. — Адольф, сохраните времеатрон, это наша последняя надежда!

В подвале поднялась паника. Я, честно говоря, больше всех присутствующих испугался за установку и ринулся на ее защиту. Сейчас я вам покажу, какой я дохловатый! Сейчас вот молодецким ударом снизу в челюсть нокаутирую рейхсфюрера, схвачу в охапку времеатрон и никому не отдам… Но обуздать свихнувшегося Гиммлера было совсем непросто, а в этих неудобных доспехах и в такой сумасшедшей толчее — и подавно. От моих ударов предводитель дворянства, наверное вследствие помешательства обретший необыкновенную ловкость, успешно уворачивался, я по нему так и не попал. Геббельсу, Герингу, Гитлеру и подоспевшим на шум автоматчикам охраны повезло меньше. Насколько я мог судить сквозь прорезь забрала, Геббельс с Герингом, которым досталось по разику, поскуливая и потирая ушибы, отбежали к двери, четверо автоматчиков сползали по стеночкам вниз. А фюрер с лиловым синяком под глазом выпячивал грудь и орал:

— Посмотрите, какая боевая мощь! Да один этот рыцарь способен обратить в позорное бегство пять танковых корпусов и бесчисленные пехотные батальоны!

Штирлиц вместе со Степаном Федоровичем оттаскивали его подальше от развернувшихся у времеатрона военных действий.

— Чего вы смотрите, свиньи?! — заверещал Гиммлер на автоматчиков, поняв, наконец, что я представляю для него лично большую опасность. — Вы что — не видите, что это диверсант? Отставить рукопашный бой! Огонь! Изрешетите железного гада!

Раз! От блистательно проведенного апперкота Генрих уклонился и спрятался за времеатроном. Два! Подвернувшийся под мою руку автоматчик кувыркнулся через весь подвал, вышиб своим телом металлическую дверь. В образовавшееся отверстие мгновенно засосало Геббельса с Герингом, фюрера и обоих Штирлицев, Оставшиеся на ногах охранники — числом четыре — с честью преодолели жгучее желание немедленного отступления, вскинули автоматы и открыли огонь по мне.

Лучше бы они этого не делали. Средневековые доспехи выдержали ураганный напор пуль, но эффект рикошета оказался таким… В общем, Гиммлера спасло только то, что он в этот момент, отвлекшись на продолжение процесса уничтожения времеатрона, рыча по-псиному, повалился на пол вместе с установкой. А мне осталось только констатировать сразу четыре случая невольного самоубийства.

Честное слово, я был ошеломлен. Я же ничего такого не хотел! Я, в принципе, бес совсем незлобный, о моем парадоксальном человеколюбии в преисподней даже анекдоты ходят, а тут…

Чтобы сказать невинно убиенным последнее «прости», я содрал с головы шлем, отцепил наплечники и умудрился отчекрыжить нагрудник. Расковать копыта я не успел — кто-то врезал мне под колени сзади, и я едва не опрокинулся навзничь. Обернувшись, я узрел предводителя дворянства.

— Вот тебе, проклятая загогулина! — орал Гиммлер, катаясь по полу в обнимку с времеатроном, работая кулаками и коленями с таким усердием, что от гениального изобретения во все стороны летели металлические и стеклянные брызги. Он даже, прерывая вопли, кусал резиновые проводки и клацал зубами по никелированным частям.

— Да остановись же ты! — чуть не заплакал я, пытаясь поймать сучащие в воздухе нижние конечности рейхсфюрера. — Киса! Варвар! Это уникальная конструкция! Неповторимый механизм! Ее невозможно починить — запчастей не напасешься! Где ты возьмешь электрический усилитель латунных компрессоров?! Или блок концентрированных модераторов?! Или пневмоакустический пространственный регулятор?!

Гиммлер на секунду замер и повернул ко мне залитое потом, искаженное гневом лицо:

— Чертежи, по которым создавался времеатрон, абсолютно секретны! — прохрипел он. — Кто выдал военную тайну? А-а-а! Я понимаю! Я все понимаю! Это Штирлиц! Это Штирлиц! Ты и есть Штирлиц!

— Я? — удивился я.

— Ты! И ты! — Он ткнул пальцем в одного из очнувшихся у стеночки автоматчиков. — И ты! И ты! Не притворяйтесь застреленными наповал, вы тоже хитрые Штирлицы! — Гиммлер оскалил зубы и куснул изувеченную установку: — И ты тоже Штирлиц!

Совсем спятил! Надо было мне догадаться и перед перемещением из тринадцатого века загримировать хорошенько Степана Федоровича. Я же знал, как к нему Гиммлер относится! Теперь вот времеатрон сломан! А еще неизвестно, останусь ли я сам в живых… Или мой клиент… Он как раз куда-то подевался. Куда?

Уцелевшие автоматчики ползком покинули подвал, но очень скоро вернулись. За собой они тащили массивный противотанковый пулемет.

— Бей по рогатому! — крикнул кто-то особо храбрый, заправляя ленту.

Я замер, растопырив руки. Бежать некуда. Спрятаться негде. Взять, что ли, Гиммлера в заложники? Да пока буду выковыривать его из-под останков времеатрона, меня на куски разнесут крупнокалиберные пули.

— Сдаюсь! — завопил я, поднимая руки.

— Пленных не берем, — пропыхтели переквалифицировавшиеся в пулеметчиков автоматчики.

Клац-клац, — злорадно щелкнул затвор.

— Я больше не буду!

— А больше и не надо. Клац!

— Это несправедливо! Степан Федорович спасся, а меня расстреливают! Это он — невезучий, а не я!

— Приготовиться! Пли!

— Отставить!

В первую секунду я и не понял, кто это крикнул. Даже допустил, что это я сам подсознательно выдал первый попавшийся приказ, чтобы хоть на немного отсрочить неминуемую погибель. Но пулемет смущенно поник дулом, а охрана, вскочив на ноги, вытянулась в струнку. Фюрер, прикрывая козырьком фуражки синяк под глазом, ступил на порог подвальной комнаты и повторил:

— Отставить! Оружие убрать!

Фюрер посторонился, и оружие исчезло из подвала вместе с охранниками. Я вытер со лба пот. На полу предводитель дворянства из последних сил доламывал несчастный времеатрон и хриплым шепотом проклинал Штирлица. Времеатрон превратился в железный хлам. Спасать гениальную установку было поздно.

— Можете опустить руки, — скомандовал Гитлер. Покосился на мои рожки, подался назад и подозрительно спросил кого-то в коридоре: — Он точно наш союзник?

На всякий случай руки я решил не опускать. В комнату вошли Штирлиц и Степан Федорович. Мой клиент заметно дрожал и постоянно сглатывал, но в общем держался молодцом. Наверное, потому, что Штирлиц покровительственно обнимал его за плечи.

— А чем он тебе не нравится? — осведомился Штирлиц, нагло отставив ногу и обозревая меня, как картину на выставке. — По-моему, очень даже симпатичный. Скажи, брат? — он потрепал Степана Федоровича за щечку.

— Д-да…

— Хррчпок?

— Хр… Хр… Он самый…

— Вот видишь, Додя!

— Но… эти странные штуковины на голове… По-моему, истинные арийцы не носят рожек…

— Додя! Перестань хмуриться, будь дусей! Кто знает, куда повернется мода? Сейчас не носят, в следующем сезоне будут носить. Я же тебе сказал — эти двое мои лучшие друзья, а значит, твои лучшие друзья.

Ведь так?

— Ну, если они твои друзья… — смягчился Гитлер. И вдруг спохватился: — Погоди, а почему это — лучшие? Я думал, что лучший твой друг…

— Конечно, ты, Додя! Они — лучшие друзья, а ты — самый лучший. Скажи, что с рейхсфюрером будем делать?

Фюрер задумчиво посмотрел на обессилевшего Гиммлера и пожал плечами.

— Мне кажется, он не оправдал доверия нашей национал-социалистической партии, — подсказал Штирлиц.

— Ага, — встрепенулся Гитлер, — не оправдал.

— Растранжирил впустую выделенные на проект «Черный легион» огромные средства.

— Точно!

— А этот дурацкий времеатрон оказался полной туфтой.

— Туфтой!

— Как и идиотский институт «Аненэрбо».

— Вот именно!

— И вообще, — подытожил Штирлиц, — никакой он не рейхсфюрер, а полный козел, правда?

— Правда, мой дорогой и верный друг! — вдохновенно прокричал Гитлер. — Правда! Дармоедов из «Аненэрбо» я направлю под Курск нюхнуть пороху. Пусть их там, балбесов, в дугу согнут! Охрана! Охрана!!!

Оставшиеся в живых потрепанные охранники не влетели в подвал орлами, как в прошлый раз, а лишь опасливо заглянули. И то после второго окрика.

— Взять этого предателя! — отдал приказ Гитлер.

— Которого? — осторожно осведомились охранники.

Я поспешно опустил руки. Охранники, чтобы не ошибиться, повторно справились у обожаемого фюрера и, получив подтверждение, направились к Гиммлеру.

— В подземелье! — скомандовал Гитлер. — В самое мрачное и глубокое под рейхстагом! И его никудышный времеатрон тоже скиньте с ним вместе. Правильно? — повернулся он к Штирлицу.

Тот снисходительно кивнул.

Вот это да! Вот как надо было Степану Федоровичу держать себя во время первого визита в Берлин! А не тушеваться и прятаться по шкафам. Тогда, глядишь, наше историческое путешествие повернулось бы по-другому. Н-да… То, что Штирлиц, созданный воображением театрального режиссера Михалыча, окончательно и бесповоротно охмурил вождя германского народа, я еще давно заметил. Но почему этот самый Штирлиц вдруг воспылал горячей любовью к своему близнецу Степану Федоровичу и, как следствие, ко мне?

Непонятно. Пока охрана волочила за ноги Гиммлера по каменному полу к выходу, пока он, сопротивляясь, кричал: «Отстаньте от меня, Штирлицы! », я бочком-бочком приблизился к Степану Федоровичу и взял его под руку. На всякий случай — для безопасности. Гитлер, ревниво нахмурившись, подскочил к Штирлицу с другой стороны и решительно положил руку ему на плечо.

Так мы и поднимались по лестнице из подвала — дружной и сплоченной компанией. Немного неудобно, зато лично мне в такой связке было спокойнее. Кое-кто из солдат гарнизона рейхстага посматривал на нас странно, но смущались, пожалуй, только я и Степан Федорович. Штирлиц продвигался вперед развязной походочкой, будто на мнение окружающих ему было глубоко наплевать, а в живых глазках фюрера, неотрывно уставленных на великого разведчика, светились искренняя привязанность и безграничная любовь.

А снизу, из подземелий, летели истошные вопли помешавшегося рейхсфюрера:

— И ты, Штирлиц! И ты! И эта ступенька — тоже Штирлиц! И это перильце — Штирлиц! Электрическая лампочка — Штирлиц! Не надевайте мне наручники — они Штирлицы! Вокруг одни Штирлицы!

На третьем этаже рейхстага наша компания распалась. У двери собственного кабинета Штирлиц безо всякого стеснения заявил, что хочет пообщаться с прибывшими друзьями без свидетелей. Приунывший фюрер попробовал протестовать, но получил в ответ:

— Доля, тебе Ева ждет. Забыл? Пятый корпус, третий бункер, шестая дверь налево, код доступа: ноль, два, пятьдесят восемь, триста сорок четыре, шесть, шесть…

— Это же секретный код! — забыв об обиде, раскрыл рот Гитлер.

— Какие секреты между лучшими друзьями! — воскликнул штандартенфюрер, и инцидент был исчерпан,

— Ну, друзья, проходите! — воскликнул Штирлиц, когда понурая спина фюрера скрылась из виду. — Вы чего такие смурные?

Не знаю, как Степан Федорович, а я испытывал что-то вроде вялотекущего приступа дежавю. Коридоры рейхстага казались такими, буднично-спокойными, как и коридоры любого бюрократического учреждения. А ведь было время — я прекрасно это помню, — когда здесь скакали красные партизаны-дружинники, богатырь Микула крушил гитлеровцев и в хвост и в гриву, в окна, как к себе домой, входили чернокожие охотники за головами. И Степан Федорович словно зачарованный смотрел на массивную стальную дверь кабинета штандартенфюрера, вернее на выемку в форме пятерни на месте дверной ручки, и уже тянул в выемку собственную ладонь. Штирлиц, неопределенно хмыкнув, отстранил моего клиента и открыл дверь самостоятельно.

— Заходите, друзья, будьте как дома. Мы вошли.

— Располагайтесь, садитесь… Расположиться и присесть мы не успели. Где-то в глубине коридора раздался страшный грохот и зазубренной жестянкой продребезжал отчаянный вопль. Мы со Степаном Федоровичем с испугом переглянулись, а Штирлиц бросил взгляд на наручные часы и хихикнул:

— Точно по графику.

С этими словами он выбежал из кабинета, а я подошел к незакрытой двери и выглянул.

По коридору двое дюжих охранников тащили на носилках Йозефа Геббельса. Руки министра пропаганды бессильно болтались по обе стороны носилок, носки сапог траурно вытягивались к потолку. Геббельс не говорил ни слова, только мычал и довольно потешно, словно мультипликационный герой, вращал вытаращенными глазами. На макушке у него набухла здоровенная шишка, похожая на обрубленный рог. Следом за носилками семенил низкорослый фашист в форме капрала, нес в руках магазинную гирьку и обрывок красного шнура, озадаченно шлепал губами и повторял:

— Опять большевистские провокации! Просто ужас! Скоро от Третьего рейха ни одного человека не останется. Вернее, уже почти никого не осталось. Кошмар! Кошмар!

— Чего шумим? — спросил, шагнув навстречу носилкам, Штирлиц.

— Господин штандартенфюрер, диверсия! — козырнул капрал. — Над дверью в кабинет господина Геббельса кто-то укрепил вот это вот… орудие… — Он предъявил гирьку. — Господин Геббельс дверь открыл, а его прямо по голове и…

— Безобразие! — нахмурился Штирлиц. — Куда теперь его?

— Господина Геббельса? В лазарет.

— Сообщите мне номер палаты, я лично зайду проверить, как он себя чувствует.

— Слушаюсь!

— Не-ет… — страдальчески проскрипел Геббельс — Не на-адо… Пожалуйста… Я и без вашей помощи, штандартенфюрер, прекрасно помру.

— Скажи спасибо, что к шнурку Шпалу не привязал! — погрозил ему кулаком Штирлиц, а капралу четко сформулировал:

— Думаю, что в этой диверсии, как во всех предыдущих и грядущих, виноват не кто иной, как предатель Гиммлер!

Капрал, явно не зная, как реагировать на подобное заявление, опять козырнул и рявкнул:

— Есть!

— Последняя фраза запоминается лучше всего, — благожелательно шепнул Штирлиц мне на ухо, когда мы возвращались в кабинет. — Запомни!

— Да уж, запомню…

Штирлиц деловито вытащил из-за пояса моток красного шнура, спрятал его в памятный мне сейф, пробормотал:

— Еще пригодится… хороший шнур, сверхпрочный, легкий. Незаменимая штука!

Затем обратился к нам:

— Итак, коллеги!.. — Великий разведчик плотно прикрыл дверь и нырнул за свой стол. — Начнем!

Тут на его столе зазвонил телефон, Штирлиц снял трубку:

— Алло? Вашингтон? Да, я. Не, еще не время, но уже скоро. Ждите. Отбой. Та-ак, — положив трубку, протянул он и повернулся к нам. — Должен вам сказать, что очень рад вас видеть на своем, так сказать… рабочем посту! Наконец-то вы до меня добрались! Сколько было сделано попыток? Пять? Десять?

— Ну… где-то около того… — осторожно ответил я, а Штирлиц, выслушав, понес уже совершеннейшую чушь:

— Египет, ацтеки, шумеры… Надо же было так промахиваться-то, а? Ну, хорошо, что вы все-таки попали точно ко мне. Правда, не предупредили… Конечно, визит ваш несколько неожидан, но скрывать мне нечего, результаты работы я могу предъявить вам прямо сейчас! Желаете?

Брякнул телефонный звонок.

— Ой, опять, извините… Алло! Лондон? Я! Нет еще! Ждите! Отбой. Тьфу, надоели. Так, желаете, уважаемые коллеги, посмотреть результаты работы? Или сначала финская баня, шнапс, коньяк, девочки? А? Не стесняйтесь, тут все свои!

— Э-э-э-э… — сказал Степан Федорович.

Я на этот раз ничего не сказал. Я все думал, за кого он нас принимает? Коллегами назвал… Грозится предъявить результаты своей работы. Неужели настолько обнаглел, что предполагает, будто высшие чины контрразведки вот так просто и безбоязненно приедут к нему с проверкой? Нет, ерунда. Не похожи мы со Степаном Федоровичем на контрразведчиков. Хорошенькие контрразведчики — один рогатый и в средневековых рыцарских доспехах, другой брат-близнец в инопланетном скафандре.

— Хотите, я сейчас Еве звякну? — соловьем разливался Штирлиц. — Она подружек возьмет. Зависнем в любом кабаке и погудим. Плевать, что военное положение и комендантский час. Фюрера на стреме поставим, никто к нам не сунется. Хотите, а?

— Ну-у… — неопределенно высказался Степан Федорович. — Как говорится — чем обязаны такому… ну-у… приему… и…

Штирлиц посмотрел на него непонимающе. Возникла пауза, которую немедленным пунктиром прериали сразу три телефонных звонка подряд. Вызывали Тихуана, Москва и Сидней. Великий разведчик всем трем абонентам посоветовал ждать.

— Так, э-э-э… чем обя…

Я пнул клиента ногой, и он сразу же заткнулся. Вот идиотина! Если ничего не соображаешь, так молчи! Времеатрон, на помощь которого мы рассчитывали, сломан, теперь нам не удастся убраться отсюда так скоро, как я предполагал. Придется немного освои-ться, выведать, что к чему… Но не таким же топорным способом!

— Не слушайте его, — вклинился я в разговор. — Мы именно те, которые это… с проверкой. Я — Алекс, а он — Юстас. Приятно познакомиться.

Штирлиц, непонятно приговаривая: «Гринсшлаг, гринсшлачок… », в этот момент разливал из серебряного кофейника кофе по чашкам. Дегтярно-черная жидкость струйкой булькала в чашечки с синей каемочкой и как-то странно шипела и пузырилась. Представившись Алексом, я как раз хотел спросить, что это за сорт кофе такой, но Штирлиц вдруг так расхохотался, что рухнул из-за стола вместе с креслом. Пока он взревывал, всхлипывал и колотил ногами по полу, я толкнул Степана Федоровича (он засмотрелся на портрет кисти Сальвадора Дали) и прошипел ему на ухо:

— Молчи, ради Владыки, молчи, а то погорим! Я сам говорить буду!

Отхохотавшись, штандартенфюрер юмористически хрюкнул:

— Юстас и Алекс, надо же! Не, ребята, с маскировкой вы явно переборщили! — И вновь воздвигся за столом, но тут опять зазвонил телефон.

— Лазарет? — спросил Штирлиц у что-то проквакавшей трубки. — Капрал Келлер у аппарата? Да, я! Да, слушаю! Что? Тридцать вторая палата? Сейчас буду. Что? Какие еще проблемы? Вколите господину Геббельсу успокаивающее, и пусть не рвет себе нервы понапрасну, я все равно зайду его навестить, ничто меня не остановит. Да пусть хоть батальон у дверей палаты выстраивает! Если солдатики зафордыбачат, я фюрера с собой приведу, понятно? Все, отбой!

Он вскочил, наскоро отхлебнул кофе из чашки:

— Извините, ребята, дела! Надо отлучиться на минутку. Геббельса проведать. Столько хлопот, столько хлопот! Соляную кислоту в капельницу налить или петарду в утку сунуть. Сам не подсуетишься, никто не поможет! Эти глупые генералы меня все, как один, ненавидят, ослы. Но и боятся, конечно. Только Гитлер верен мне, да и то последнее время излишне ревнует меня к Еве. Или Еву ко мне, не пойму… Ладно, потом обо всем по порядку… Не скучайте тут, я скоро. Вот вам пока… ознакомьтесь.

Выхватив из ящика стола какой-то большой л исток, он наскоро что-то в нем черканул и протянул мне. Потом выпрямился и проговорил торжественно:

— Остался только один. Когда не останется ни одного, будем начинать. Так, коллеги?

— Так… — кивнул я, хотя не понимал, о чем идет речь.

— Хррчпок! — выкрикнул Штирлиц и ударил себя в грудь.

— И… вам того же… А можно спросить, что это зна…

— Извините, очень спешу. Буду буквально через пятнадцать минут. А впрочем, может быть, все-таки Еве звякнуть, а? Или коньяк заказать?

— Всему свое время, — солидно отказался я.

— Ну, как хотите. Пейте гринсшлаг, небось соскучились в путешествии по домашнему-то… Я побежал!

— Чего пить? — не понял я. Но Штирлица уже не было.