Глава 6
Русалка над водою
Расчесывала волосы…
Все сети не с плотвою —
Одни повисли водоросли.
Утром рыбаки вытащили из сетей огромного сома. Посмотреть на разложенную во всю длину на берегу рыбину сбежалась вся деревня. Мужики, горделивые как гуси, мелкими шажками семенили вдоль сома, и с каждым разом размер улова все увеличивался. Ребятня, разинув рты, слушала, с каким превеликим трудом тянули сети, да как потом дюжие богатыри всемером держали брыкающуюся рыбину.
— Вон она какая, твоя русалка, — усмехаясь в бороду, сказал Феликсу Серафим Степанович. — Да, страшная красавица! То-то мужики от счастья совсем ополоумели.
Позже Феликс у тех же рыбаков одолжил лодку. Он хотел непременно найти на озере то место, где мерз полночи, стуча зубами.
Отплыв почти на середину озера, Феликс сложил весла и закрыл глаза. Он вновь попытался сосредоточиться и в мельчайших деталях вспомнить картину ночного пейзажа, чтоб соотнести с нынешним, представшим во всей яркости красок. Сделать это было трудновато, учитывая, что ночью берег казался просто черной полосой…
Очнуться от мыслей Феликса заставил резкий толчок. С его лодкой столкнулась другая, бортом к борту.
— Ой, прости, я чего-то разогналась, — сказала Глаша, притягивая обеими руками отъехавшую от удара лодку Феликса к своей. — Я в общем тут еще раз прокатилась, все проглядела, но никакого топляка не нашла. Да и не было тут никогда ничего подобного. Может, тебе причудилось?
Говоря это, Глаша состыковала-таки две лодки «валетом». После чего обнаружила, что зажала между ними свое весло. Глаша его вытащила, взмахнув над головой Феликса, перекинула на другую сторону. Тот едва успел пригнуться, чтоб не получить хорошую затрещину.
Феликс вообще-то не хотел и не собирался заставлять девушку заниматься поиском таинственного бревна. Но та возмутилась его недоверием и в одиночку избороздила пол-озера вдоль и поперек, доказав, что может управляться с лодкой не хуже, а порой и получше многих мужчин. Под «многими» она, разумеется, имела в виду Феликса.
— Я и у дяди Миши спросила, — продолжала она, — и у дяди Пети, и у Степки с Митькой — все глаза во-о-от такие делают и клянутся, что бревен таких отродясь тут не видали. Чтоб, как ты говоришь, ходить туда-сюда аки посуху. — Может, это он тебе глаза отвел? — робко предположила Глаша, — Морок навел? Сделал гип-но-ти-чес-кое внушение? Они, вампиры, это умеют, это им запросто. Хотя, они и летать умеют. Так что, пожалуй, и по воде пройтись не проблема.
— Ты же сама говорила, что он не вампир, — сказал Феликс. — Что мы ошиблись. И чеснок он ел, и в зеркале отражался.
— Он мог нас обмануть, — горько вздохнула Глафира. И повторила полюбившееся слово: — За-гип-но-ти-зи-ровать, сделать вид.
— Эй, ребятушки! — крикнул загоравший на бережку Серафим Степанович. — Может, уж довольно наплавались? Обедать бы пора. А вы с устатку, поди, вовсе оголодали?
— Сглазили вы, Серафим Степанович, — заметила старцу Полина Кондратьевна.
За обедом Глаша с Феликсом к еде едва притронулись, занятые обсуждением сущности загадочного итальянца.
— …Может, и загипнотизировал, — не соглашался Феликс. — Но это не значит, что он обязательно должен быть вампиром.
— Правильно! — горячо настаивала на своем Глаша. — Не значит. Но у вампиров это лучше всех получается. И коли он странный и подозрительный, это вовсе не значит, что он обязательно должен оказаться сумасшедшим лунатиком.
И вполне разумные вампиры со стороны могут показаться совсем полоумными.
— Я запуталась, — послушав, тихо призналась Полина Кондратьевна.
Покачав головой, отправилась с чашками в дом.
Улучив минуту, когда спорщики наконец угомонились, Серафим Степанович решил-таки и сам вставить хоть словечко:
— А как, следопыты вы мои, объяснить нынче поутру приключившееся происшествие?
— А что случилось? — встрепенулась Глаша. — Я ничего не знаю.
— И я, — кивнул Феликс. — О чем вы, Серафим Степанович?
— Ах да, я ж вам не рассказал. Простите старика, не успел. Вы были так поглощены рыбалкой и корягами…
И лукаво посмеиваясь, довольный собой старец поведал кое о чем загадочном и весьма любопытном.
Он узнал об этом почти случайно. Никого не застав на обычном месте — у колодца, — зашел домой к одной из бабулек поздороваться, пожелать доброго утра. Застал он ее за вполне обычным занятием — старушка ощипывала пару кур. Но почему-то, несмотря на повседневность процесса, бабка казалась чем-то явно взволнованной, приходу Серафима Степановича не обрадовалась, а даже наоборот — при его появлении попыталась спрятать посудину с дохлой птицей под лавку. Странность подобного поведения не укрылась от цепкого взора старца, и он потребовал разъяснений. Пришлось еще проявить настойчивость, прежде чем бабка сдалась и перестала увиливать и отнекиваться.
Оказалось, перед самым рассветом кто-то залез в их курятник. Но кто — она не знает, хотя и не проспала сие событие. Даже более того, находилась в тот момент совсем недалеко, в одном укромном чуланчике, куда пришла поразмыслить в уединении о смысле бытия, гонимая бессонницей и кислыми щами. Как раз обдумывала одну очень важную житейскую мудрость, незаметно для себя самой похрапывая и порываясь тут же вздремнуть, как вдруг в курятнике поднялся невообразимый переполох. Ошарашенная внезапным шумом и гамом, старушка поспешила оставить раздумья на потом — но не тут-то было! Рванув дверь, она поняла, что ее заперли.
К счастью, гомон в птичнике вскоре затих. Да и заточение продолжалось недолго. Бабку освободил внучек Прошка, вскочивший ни свет ни заря по вине собственного любопытства — накануне проводил тщательную проверку, хорошо ль созревают яблоки, причем на каждой яблоне особливо. Увидев бабушку, спросонок не удивился, вопросов задавать не стал, горя одним лишь желанием поскорей занять чуланчик самому.
Старушка бросилась к курятнику, но, конечно, уж было поздно, она никого там не застигла. Только на пороге лежали две брошенные обезглавленные куриные тушки. В дверной косяк был воткнут окровавленный топор для колки дров. Явно то была работа не лисицы или какого другого лесного хищника. Да и у тушек был странный вид, будто из них кто всю кровь выжал, как воду из стираного белья, а мясо не тронул. Нет, таких зверей раньше в округе не водилось.
Бабка решила ничего не говорить домочадцам и надежно спрятала улики. До обеда.
— Вот ведь, как на грех, в постный день! — сокрушалась старушка, собираясь кухарить. — Токмо вы, Серафим Степаныч, никому про то ни словечка! Ни одной душе. Меня ж засмеют! Это ж позор на мою седую голову. Срамота, прости господи…
— Ну-с, что думаете, ребятки? — спросил Серафим Степанович. — Мог быть, это ваш итальянец?
— Мог, — признался Феликс, — Если он ушел, когда…
— По воде! — прыснула Глаша.
— …когда не рассвело, мог успеть, — кивнул Феликс.
— И кровь из курей выжал. Значит, точно вампир! — провозгласила Глафира.
Ночью огоньки блуждали у самой околицы. Мерцали, подмигивали, точно поджидали кого. Феликс с полчаса наблюдал, как они бродят туда-обратно, подпрыгивают на месте от нетерпения, но не исчезают. Издеваются, решил он. Хотят его снова завести на кладбище и оставить с носом.
Однако огоньки были упрямые. Устав блуждать, застыли все трое на одном месте, рассевшись рядком, ровненько, как по ниточке. Не двигались, тихонько перемигиваясь. Феликс вспомнил, что там как раз низенькая изгородь, на толстых жердях которой любят, точно воробьи, рассаживаться деревенские мальчишки…
— Вон он! — шепнул первый огонек.
— Идет, не торопится, — проворчал второй.
— Я уз лесыла, нам тут до утла куковать, — вздохнул третий. — Ну музики, посли, сто ли…
Как только Феликс приблизился, огоньки сорвались с места. Удивительно, но сегодня они не старались заморочить ему голову, не петляли, не путали следы. Двигались быстро, гуськом, выбирая приличные тропинки, точно куда-то боялись опоздать. Однако, как они ни спешили, когда Феликс отставал, в темноте сбившись с тропки, огоньки останавливались и терпеливо его ждали. Впрочем, близко все равно не подпускали.
Винченце вглядывался в темноту. Лицо его, озаряемое отраженными от воды бликами пламени, казалось спокойным, точно высеченным из гладкого мрамора. И вся поза его хоть сейчас просилась в эскиз какому-нибудь скульптору для памятника на площади. Только руки не желали позировать, ни минуты не пролежав скрещенными на груди, одна принялась беспокойно теребить пальцами цепочки в расстегнутом вороте рубашки — что выдавало не столь уж безмятежное настроение итальянца.
Сгрудившиеся у костра ребята не решались нарушить затянувшееся молчание, хотя и терялись в догадках, чего, собственно, ждет их таинственный предводитель. Разве только запоздавшую неразлучную троицу…
Вихрастые головы как по команде обрадованно вскинулись, когда из ближайщего кустарника, прикрывавшего край оврага, послышался шорох ветвей и приглушенный шум голосов. И вскоре к обществу присоединились три долгожданных его члена — Прошка, Тишка и Ариша со своим псом, дышащим ей в затылок.
— Ну finalmente! Вас можно до смерти посылать! — обернувшись к вновь прибывшим, воскликнул Винченце. — Но… Вы что, одни пришли?
— Да нет, — помотал головой Прошка, плевком загасив горевший голубоватым огоньком зажатый в кулаке огрызок свечи. — Этот вон тащится. Слышите, кусты трещат? Из-за него и проваландались…
И с обиженным видом попросил сидевших у костра приятелей подвинуться.
Винченце, взяв из пламени занявшуюся на конце палку, отвел рукой ветви куста и посветил на убегающую вниз тропинку:
— Синьор Феникс, — поинтересовался он у темноты, — вы там не заблудились?
В ответ раздался хруст, треск и возмущенное кваканье.
— Какого лешего ты там наших лягушек оставил? — накинулся Прошка на сидевшего рядом толстого рослого мальчика.
— Дурак я, что ли, тяжести туда-сюда таскать! Все равно ж обратно понесем, — надулся тот. — Ими там неплохо, в канаве…
Вновь достоинство Феликса было уязвлено — и уронено ниже некуда. Подоспевший Винченце вытащил его буквально за шиворот из мокрой канавы, куда Феликс в темноте свалился, узнав на личном опыте, что данная тропинка — это всего лишь цепочка кочек, пересекающая узкое, но глубокое болотце. Вместе с честью и намокшей одеждой пострадала подвернувшаяся под ноги корзина — к счастью, она только перевернулась, даже не открылась плотно привязанная крышка. Поставив Феликса на ноги, Винченце и квакающее лукошко вернул в исходное положение.
— Опять вы? — констатировал Феликс.
— И вам добрый вечер, — ответил Винченце, обойдя Феликса кругом и смахнув с плеч налипший болотный мусор.
— Опять по воде ходите? — сказал Феликс. — Как вчера?
— Вам опять показалось, — со смешком заявил Винченце и подтолкнул вперед, к мерцающему сквозь деревья огню.
— Ну да, показалось, — кивнул Феликс, в свете костра отметив не замаранные болотной жижей сапоги итальянца. О своем собственном виде он старался не думать, и так тошно…
— Вот, господа, новый член нашего тайного общества, — объявил Винченце уставившимся на Феликса ребятам. — Думаю, нет нужды представлять вас друг другу.
— Что, он тоже сокровища искать будет? — с обидой и даже ревностью воскликнул Прошка.
— Нет, у синьора Феникса другие задачи, — улыбнулся итальянец. — В частности, он собирается раскрыть личность ночного чудовища.
— Одну минутку, синьор, — не унимался Феликс, — позвольте спросить, куда вы отправились вчера, покинув лодку и «пешком» добравшись до берега? Где вы были и чем занимались незадолго до восхода солнца?
— Куда? — переспросил Винченце и обернулся к ребятам: — Господа, пожалуйста, подтвердите мое алиби!
— С нами он был, туточки! — веско обронила Ариша. — Пличем до самого утла. Коллектиловали план поиска сокловищ, — и руки на груди сложила, и нос повыше задрала.
— Да ладно! Ни шиша у него не получится чудище поймать! — сообщил Тишка Прошке — но так, чтоб всем было слышно.
— Да где ему, — закивал приятель.
— Зря сомневаетесь, дорогие мои, — неожиданно для Феликса встал на его защиту Винченце. — Уж кому, а синьору монаху смелости и отваги не занимать.
Феликс опешил, взглянул на него едва ль с меньшим недоумением, чем ребята.
— Представьте, господа, — с улыбкой продолжал Винченце, — не далее как позапрошлой ночью этот синьор шутя справился с матерым буйволом! Я сам тому свидетель.
— Быком, что ли? Это с пегим Бориславом из дальнего села? — переспросил Прошка.
Видимо, не понаслышке зная крутой нрав коровьего супруга, не зря привыкли называть его уважительно, полным именем.
Винченце кивнул:
— Он усмирил его силой своей воли.
— Это как? — открыли рты мальчишки.
— Просто посмотрел ему глаза в глаза, вот так, — и бежавший к нам галопом бык на всем скаку будто в невидимую стену врезался. И упал. Замертво.
Ребята ахнули и с неподдельным восхищением воззрились на Феликса. Тот же невольно поежился, вспомнив вид несшегося на них со скоростью паровоза зверя. Он даже не успел рассмотреть, были ли его глаза налиты кровью, как любят писать в романах. Не то что собрать волю в кулак — не успел даже подумать, в какую сторону бежать… Нечего и говорить, что правдой в рассказе итальянца было лишь то, что бык упал — сраженный отнюдь не испуганным взглядом Феликса, а обычным камнем, очень своевременно брошенным меткой рукой маркиза. Однако признаться итальянец ему не дал — да никто и не стал бы слушать, Винченце вновь всецело завладел вниманием ребятни:
— Ах, видели бы вы, с каким упорством он преследовал по пересеченной местности чудовище! И едва не загнал его в болото. К тому же пришлось уворачиваться от пуль лесника. А как он русалок выслеживал — мастерски!..
Конечно, Феликс понял, что Винченце просто над ним издевается. А вот ребята — нет. Однако чего он хочет этим добиться?..
— Простите, но о каком кладе здесь шла речь? — поинтересовался Феликс — заодно и тему разговора хотелось сменить.
— Ну да, вы же не знаете, — спохватился Винченце.
— Что вы причастны к появлению блуждающих огоньков, я догадывался, — поспешил заверить Феликс.
— Non ho il minimo dubbio,— усмехнулся тот.
— Ой, господин синьор! Он же ничего не знает! Ага, ни шиша! — оживились ребята. — Может, вы тогда расскажете еще разок эту, как ее?.. Легенду! Ну расскажите, пожалуйста!..
Поднялся невообразимый галдеж — ребята наперебой требовали какую-то историю, по всей видимости, из желания самим снова услышать ее, нежели ради просвещения Феликса.
— Ну хорошо-хорошо! — утихомирил мановением руки своих разволновавшихся помощников Винченце. — Если вам так хочется, придется выступить на бис.
— На кого наступить? — уточнил Тишка.
Тайное общество расселось поудобнее вокруг огня, Феликсу тоже нашлось местечко.
С минуту Винченце молчал, собираясь с мыслями. Положив руки на колено, сцепив пальцы, устремил задумчивый взгляд на пламя костра, на взлетающие ввысь к звездному небу, гаснущие в ломаном полете яркие искры. Ребята ждали, не смея даже шорохом вспугнуть тишину, примолкнув, точно в предвкушении чуда…
Вздохнув, Винченце начал рассказ. Его негромкий голос словно слился с ночными звуками, шелестом леса, растворяясь в них, превращаясь в искры, уносящиеся в темноту.
Повеяло холодом зимы. Казалось, щеки ребят раскраснелись не от всполохов костра, а их коснулось дуновение морозного ветерка, укололо льдинками снежинок…
После полудня в усадьбу фон Бреннхольцев пожаловал нарочный курьер с письмом. Господа еще почивали; слуги, дабы не нарушать тишину, дремали по своим углам. Под палящим солнцем по двору слонялся один только паренек с метлой, на аршин выше его роста, изредка косясь на кухонное окно и совершая подметательные движения.
Паренек оказался единственным свидетелем того, как во двор, точно ураган, влетел всадник на лихом коне. С разбегу конь ударом копыта разворотил край клумбы, вспугнув ковырявшихся в лилиях и незабудках пеструшек. Подскочив к высокому белокаменному крыльцу, куда мальчишка запрыгнул со страху, всадник, не покидая седла, подал пареньку запечатанный сургучом конверт, чудно, не по-русски выговаривая слова, велел передать синьору итальянскому маркизу лично в руки. На прощанье недобро зыркнул на оторопевшего мальчишку из-под черной широкополой шляпы с островерхой тульей и, подстегнув коня, пулей, с топотом и свистом, убрался со двора.
Мальчишка кинулся к воротам — но того уж и след простыл, даже пыль на дороге лежала будто нетронутая. Оглянувшись, паренек увидел позади себя стоявшего возле сторожки управляющего Антипова, державшего свою каурую под уздцы. Тот тоже с озадаченным видом, едва ль не открыв рот, воззрился на дорогу.
— Видали? — окликнул его мальчишка чуть не с гордостью. — Бона, пакет привез!
Игорь Сидорович кивнул. В отличие от паренька он видел, как всадник вылетел из ворот. И как — он только глазом моргнул — пропал. Не уехал, не ускакал, а исчез, растворился, как сквозь землю провалился. Показался — и не стапо, будто и не было…
— Вам письмо прибыло, курьер доставил уж с час назад-с, — доложил управляющий, подавая итальянцу конверт.
Винченце выслушал Антипова, неудержимо зевая. (Он честно боролся с собой на протяжении всего завтрака, но проиграл, и пуще того — заразил все семейство вкупе с прислугой, все по очереди принялись разевать рты и никак не могли остановиться, глядя друг на друга.)
— Что там, новости? — полюбопытствовал барон.
— Международные? — сунул нос Артур. — Война будет?
Винченце поставил на столик чашку с крепким кофе, сломал печать, бросил конверт в холодный камин. Развернул послание, углубился в чтение.
— У-у, не по-русски! — разочарованно протянул баронет, заглянув через плечо приятеля, облокотившись о спинку стула.
— Это от мой дядя из Шотландия, — пояснил маркиз.
Скомкав письмо, небрежно кинул его в камин следом за конвертом.
— О, и как его здоровье? — спросила баронесса.
— Хорошо, grazie. Он писать, что прибыть в Россия по делам. И в следующий суббота собираться заехать сюда за мной, зачем-то я ему понадобляться в столицы.
— То бишь через неделю, — вставил управляющий.
— Да! И ты не успел собрать свой гербарий! — напомнил Артур.
Винченце только вздохнул.
— Ух ты! Какая честь для нас, — обрадоватся Генрих Иванович. — И надолго он к нам пожалует? Я немедля распоряжусь насчет комнат и организации большой охоты.
— Думаю, — прикинув, сообщил маркиз, — он сможет задержаться. На четверть часа.
— Ак нет! Как можно! — запротестовала баронесса. — Дела делами, но ваш дядя непременно должен у нас погостить — хотя бы пару недель! И не возражайте, я сама его уговорю. А то как можно — четверть часа! Этак даже чаю с дороги попить не успеет, ни лошадям отдохнуть не даст.
Винченце с улыбкой пожал плечами. Если б они знали, как ему самому не хочется уезжать! А приезд «шотландского дядюшки» к тому же сулил немало проблем…
Едва дождавшись, когда господа вдоволь напьются кофею, Антипов незаметно проник в столовую. Удостоверившись, что никто из прислуги за ним не смотрит, вороватым движением выхватил из давно не топленного камина скомканное письмо. Взялся обеими руками, расправил, положив на колено, разгладил, хотел сложить, чтоб после подробно изучить, разобраться… Но бумага под пальцами вспыхнула лиловым пламенем. В мгновение ока поглотив ровные строчки с завитушками-вензелями, оно обожгло ладони, опалило штанину, ослепило глаза нестерпимым сиянием. Управляющий шарахнулся назад, взмахнул руками — из-под ладоней взвился серебристый пепел, осыпался хлопьями, медленно кружась, словно снег, на крашенные шашечками половицы.
— Черт-те что такое!.. — выдохнул он.
Вспомнив, воззрился на лежащий на поленьях разорванный конверт. Под пристальным взглядом блестящая сургучная печать подобралась, выпустила тонкие ножки и переливчатым толстым жуком убежала — по решетке на стенку, перепрыгнула на кочергу, а оттуда, расправив слюдяные крылышки, с жужжанием вылетела в открытое окно. В глазах ошеломленного управляющего застыло отражение взвившегося насекомого с ясным оттиском «JD» на спинке.
Полина Кондратьевна не услышала, как он подъехал. Она занималась в цветнике позади дома — руки измазаны землей, юбку подоткнула за пояс, чтоб не испачкать; тяжелую косу уложила венцом, прикрыла косынкой, завязав на лбу концы торчащими заячьими ушками, от усердия и жары вся вспотела. Она и думать не могла, что он застанет ее в таком виде!
Но Антипов не обратил на все это внимания — не дожидаясь приглашения, прошел на задний дворик, порывисто обнял, прижал к груди удивленную его появлением хозяйку.
— Ты что? — смущенно засмеявшись, вырываясь из объятий нежданно объявившегося кавалера, спросила Ямина. — Почему ты так рано? Что стряслось? Тебя могут увидеть, отпусти!
— Плевать, — отрезал Антипов, не выпуская ее, жарко целуя в висок, в выбившийся из-под косынки завиток.
— Перестань, щекотно! Таракан ты мой усатый, — ласково отбивалась та. — Ты с ума сошел?
— Да, наверное, — сказал он. — Мне кажется, я и впрямь схожу с ума. Наваждение какое-то, морок. Кругом чертовщина мерещится…
