Глава 14
Накануне сват Микула
Отломал спинку у стула —
Получился табурет,
Вот и весь вам винегрет.
В позапрошлую недельку
Сделал лавку из скамейки…
Промаявшись до утра, Глаша все ж решилась. И позавтракав, отправилась к Серафиму Степановичу за советом.
Тот как раз в одиночестве чаевничал на веранде.
— Серафим Степанович, вот вы давеча про вурдалаков рассказывали, — потупившись, начала Глаша, чертя пальцем невидимую загогулину на перилах, где сидела, по обыкновению болтая ногами.
— Про кровососов-то? Как же, помню.
— Расскажите, как их можно от людей отличить? От живых?
— Как? Ох, трудное это дело. Особенно ежели ночью, в темноте… Одни из них, говорят, вылитые мертвецы и есть — морда синяя, глаза красные, одеты в лохмотья, и воняет от них тлением.
— А другие? — спросила Глаша с живым интересом.
— Вот с другими хуже.
— Как, совсем, что ли, сгнившие? — поморщилась девушка.
— Да нет, совсем даже наоборот. По виду от людей те упыри ничем не отличаются, разве что повадками. Ну еще в зеркале от них отражения нет, тень отбрасывают какую-то странную, необычную. От огня прячутся. Лица, говорят, у них белые, будто мелом обсыпанные, зубы острые, клыки как у волков, ногти на руках точно когти стеклянные — вот и вся разница. Да только разглядишь ли такие приметы в сумерках? Так что эти мертвецы самые опасные и получаются. А тебе, голубушка, зачем это знать-то? — прихлебывая из чашки, спросил Серафим Степанович.
— Да вот, — замялась девушка, смутилась. — Вчера кое-что видела. Даже не знаю, как сказать…
Но кое-что кое-как, запинаясь и поминутно краснея, она-таки смогла рассказать.
— Вот! — Старец важно поднял вверх костлявый палец. — Говорят же вам, непослушным, что гадание вредное дело, ибо богопротивное! Не положено человеку знать наперед свою судьбу. Да ладно бы картишки раскинула…
— Я не умею, — пролепетала Глаша.
— Или воск на воду лила, — продолжал ругаться старец, — Так нет же! Самое страшное выбрала — от которого иная барышня и с ума сдвинется! И ради чего? Ради озорства!.. Вот скажи на милость, чего узнать-то желала?
— Я? Ну ничего особенного, как все…
Но договорить не сумела — на веранду в спешке вбежал Феликс:
— Серафим Степанович! Там!.. В общем, вам лучше самому на это посмотреть.
Старец редко видел своего помощника столь взволнованным. Потому без лишних расспросов поставил чашку и, покряхтывая, выбрался из-за стола.
— Ну да, вижу, согласен, изгородь действительно сломана, — покивал старец, оглядев место происшествия. — И что из этого следует? А? — спросил он, обернувшись к присутствующим. И сам же торжественно сделал вывод: — Что придется ее чинить!
— И что ее кто-то сломал, — не поддержал шутки Феликс. Он даже присел на корточки и тщательно осмотрел траву вокруг криво упавших разломанных жердей. А поднявшись, добавил: — Вчера еще изгородь была в порядке, я сам видел.
— Да чудище все поломало! Я ж о том и говорю! — всплеснула руками тетка, по инициативе которой сейчас здесь собралось едва ли не полдеревни. — Уж как меня испужало, проклятущее! Я цельную ночь за печкой просидела, икаючи! Из дому выйти боязно, все энто страшилище перед глазами мерещится!..
— Ну полно, — успокоил ее Серафим Степанович. — Объясните толком и по порядку, что же вы вчера увидели.
— Да я уж все Феликсу Тимофеевичу рассказала, — возразила очевидица, но тут же обстоятельно и с удовольствием повторила свою историю: — Вчера-то поздно легла, все по хозяйству хлопотала. А как легла, то глаз не сомкнула — всю ночь ее вон кот на дереве орал, будто угорелый…
— Да что вы, тетя Дуся! — возмущенно перебила Глафира. — Не может такого быть! Васька при мне всю ночь был, до самой зорьки.
— Знать не знаю, кто при тебе был, — отмахнулась «героиня», коей внимали сейчас все соседи. — А только оглоед твой сидел на этом самом дереве и вопил, как ошпаренный. Уж я не слепая, отличу как-нибудь — твой-то чернущий да жирный один такой на всю округу, второго поискать.
С ее слов выходило, будто из-за Глашиного кота, который всю ночь не давал спать своим мяуканьем, поднялась она ни свет ни заря. Пошла сюда, дабы снять несчастную беспризорную скотинку с дерева. Тут-то на нее и напало страшное, нечеловеческого вида чудовище. Ни много ни мало набросилось на бедную женщину и принялось душить. Судя по описанию потерпевшей, монстр был исполинского роста, кажется, выше дома, а пожалуй, и часовни. Рук у него было целых четыре, клыки железные. А самое страшное, что поразило потерпевшую до самой глубины души, — это глаза чудища. Большие, круглые, горят адским огнем и вращаются в разные стороны.
— Это чудище доктора Франкенштейна, — прошептала Глаша, ухватившись за рукав Феликса. — Я про него недавно читала. Оно не погибло! Оно ходит по ночам и ищет своего создателя. Ведь в книжке так и сказано, что доктор гнался за ним через всю Россию и Азию… Надо пойти на кладбище и посмотреть, сколько могил разрыто. Наверное, деда Сеню сожрал первого — он ведь хорошо сохранился к своим девяноста годам…
Однако с каждой минутой таинственное чудище становилось все больше и вскоре грозило превратиться в совершенно сказочного великана. Виной тому было прибавляющееся число слушателей и польщенная всеобщим вниманием фантазия сказительницы.
— Да брешешь ты все! — не выдержал в конце концов один из последних присоединившихся к толпе — невысокий мужичок со свернутым кольцом пастушеским хлыстом через плечо. — Не было у него четырех рук! И ростом он был чуть повыше — вон Егора! — и показал на стоявшего поодаль кузнеца.
— Да ты-то почем знаешь? — презрительно спросила тетка.
— Дык, — запнулся пастух, опасливо покосившись на Серафима Степановича. — Я ж его тоже вчера видал.
— А чего молчишь? — зашумели вокруг.
— А чего говорить? Еще скажете, примерещилось, пьяный был.
— Скажем! — хохотнул кто-то.
— Вот-вот, — покачал головой пастух. — А я, между прочим, уже который день…
— Рассказывайте, где, когда и что вы видели, — велел Серафим Степанович.
— Ну это, — стушевался новый герой под множеством взглядов. — То под утро уж было, после первых петухов. Солнце еще не поднялось, но уж видать хорошо… Я корову вот ейную искал, — показал он на стоявшую тут же соседку, — Отбилась от стада вчера да заплутала…
— Как же, искал он! — воскликнула предыдущая ораторша, недовольная отнятыми лаврами. — Пеструшка сама дорогу домой нашла, без провожатых. И как только такому скотину доверяем!..
— Ничего ж не случилось, — вяло пытался оправдаться тот. — Погуляла и пришла.
— Погуляла?! — теперь настал черед повысить голос владелице мятежной Пеструшки. — А ты ее нынче видал? Вся шкура в бороздах, точно ее звери драли! И молоко пропало!
— Неужто волки? Давно уж их не слыхать было… Вот беда-то! — зашепталась встревоженно толпа. Появившаяся в округе волчья стая казалась пострашнее любого чудовища.
— Да какие волки? — неуверенно возразил пастух. — Никаких волков не слыхал. Об кусты она ободралась, видно. А что молоко пропало — так это с испугу или ведьма наворожила, сглазил кто-нибудь…
— Точно! — закричали мужики. — Пошли к ведьме! У нее и спросим.
Женщины благоразумно промолчали. Но к избушке ведьмы отправились всей толпой.
— Ох, вот неожиданность!.. — удивилась ведунья, выйдя на крыльцо и увидав почти все селение в сборе. — Здравствуйте, люди добрые!
— Здравствуй, Марьяна. — Вперед вышла — вернее, выдвинули всеми уважаемую пожилую жену столяра. — Мы к тебе за советом пришли…
— Да за каким советом! — грубо перебила хозяйка коровы. — У буренки моей молоко пропало. Уж не твоих ли рук дело?
— У Пеструшки? Так нашли ее, значит? — участливо переспросила Марьяна.
— У нее самой, — важно кивнул пастух, — Ты, Марьяша, лучше скажи, где ты нынче под утро была да что делала?
— Я-то? — переспросила ведунья, обведя народ взглядом, — Дома была, спала. Вот его можете спросить, пусть подтвердит! — и указала на всему миру известного местного пьяницу, сразу попытавшегося спрятаться за спинами соседей.
Но народ зашумел, расступился и вытолкал мужика к крыльцу.
— Я ж чего? Я ничего, — бессвязно бормотал он, вжав голову в плечи.
— Прибежал ко мне ни свет ни заря, — объявила ведьма, поправив шелковый платок на плечах, — Дверь чуть не вышиб, так барабанил. Кричит: спаси-помоги! На меня, мол, упыри напали! Покусали всего. Было ведь?
— Было, — кивнул выпивоха.
— Теперь еще и упыри, — тихо сказал Феликс.
Глафира улыбнулась, но, честно говоря, была встревожена происходящим не меньше остальных.
Серафиму Степановичу снова пришлось брать дело в свои руки. С превеликим трудом выдавливая из новоявленной упыриной жертвы слово за словом, выяснил, что покусало его на рассвете все то же красноглазое чудовище. Случилось это так: мужичок лежал в канаве, отдыхал от бурно и весело проведенного вечера, на рассвете вдруг очнулся, увидал склонившегося над ним монстра и, почувствовав пронзительную боль в шее, лишился чувств. Когда же снова пришел в себя, со всех ног побежал к единственно понимающему в таких вещах человеку, то бишь к ведунье. В доказательство рассказа готов предъявить следы укусов.
Серафим Степанович лично расстегнул у потерпевшего ворот рубахи и обнародовал тощую шею и впалую грудь.
— Вот вижу, — ткнул старец пальцем под ухо, — действительно, укус.
Народ хором ахнул.
— Пчела ужалила, — продолжил Серафим Степанович, — И похоже, давненько уж. А вот тут, — растянул пошире ворот, пониже выпирающих ключиц. — Тут имеются маленькие красные точки. По всей видимости, следы ожогов от отлетевших из печки либо от костра искр. Тем более, сами посудите, люди добрые, за что тут зубами ухватиться-то? Кости одни да кожа. Нет, никакой упырь, пусть самый доходящий, на такого кощея не позарится.
Народ с облегчением выдохнул.
Не теряя времени даром, Серафим Степанович завершил стихийное собрание короткой, но убедительной проповедью о суевериях и о том, что у страха глаза велики.
— С чего ты взяла, что он вампир? — строго спросил Феликс.
После того как народ понемногу успокоился и, поручив во всем разобраться Серафиму Степановичу с помощником, разошелся, вспомнив о заботах насущных, они снова вернулись на веранду к Яминой. Хозяйка терема и слышать ничего не захотела ни о каких чудовищах и, подав квас с расстегаями, удалилась, оставив их втроем разбираться в странных происшествиях.
— Ну что ж я, по-вашему, Феликс Тимофеевич, совсем неграмотная? — обиделась Глаша, — Вампира не отличу? Зря столько книжек прочитала?
Феликс хмыкнул — он уже видел эту ее библиотеку, и что он думает о подобных опусах, не сложно было прочесть на его лице.
— Погоди, голубушка, — остановил зарождавшуюся ссору старец. — Ты его толком-то разглядеть успела, упыря твоего?
— Да! — подхватил Феликс. — Ты же говоришь, что спиной к двери сидела?
— Ну! — кивнула Глаша. — Но он после вот так ко мне сзади подошел, и я в зеркале…
— Вот! — перебил Феликс, — В зеркале! А вампиры, как всем известно, в зеркалах не отражаются.
— Это еще не доказано! — горячо возразила Глаша. — В полнолуние, может, и не отражаются. А нынче не полнолуние. И вообще, он мне еще у русалок показался очень подозрительным.
— Глупости! У русалок он вел себя как совершенно обычный человек.
— Ах, глупости?! — вспыхнула девушка. — Да что ты тогда мог заметить? Ты глаз не отрывал от этой белобрысой кикиморы!
— Она не кикимора! И они совсем не русалки! Русалки на лодках не плавают.
— А он совсем не иностранец! Он со мной говорил по-русски, как нормальный человек! Чисто и понятно.
— Вот видишь — сама сказала!
— Что я сказала?!
— Что он нормальный человек!
— Ребятушки!..
Серафим Степанович давно пытался вмешаться, стукнул пару раз кулаком по столу, но никто его не замечал.
— Ребятушки, потише! Не то снова сбежится вся деревня, народ тут у них любопытный.
От такого напоминания оба опомнились, поняли, что погорячились, но извиниться друг перед другом не подумали. Глаша гордо вздернула нос и отвернулась. Феликс с хмурым видом налил в кружки кваса из запотевшего кувшина.
— У меня почему-то такое чувство, — начал Серафим Степанович, с кивком приняв пододвинутую ему кружку, — что кое-кто кое-что мне забыл рассказать. Ну я тогда, пожалуй, пойду подремлю перед обедом. А вы сами уж, видно, как-нибудь справитесь…
И окунул усы в холодный квас, хитро поглядывая то на одного, то на другую.
Полина Кондратьевна с малых лет уже никого не подслушивала. Тем более в собственном доме в такой привычке вовсе надобности не имелось. Тем более что эти ужасные суеверия с фольклором, расцветшие нынче в деревне буйным цветом, ее совершенно не интересовали.
Но так уж получилось. Окно, где на подоконнике нужно было срочно полить цветы, находилось ровно над верандой, так что было отлично слышно каждое слово гостей. Поливая из изящной фарфоровой леечки горшочки с разноцветными фиалками, выбирая отцветшие засохшие бутончики, Полина Кондратьевна, хотя обе створки были распахнуты, оставалась невидимой снаружи — все окно было затянуто плотной белой занавеской, так как ее любимые фиалки не выносят ярких лучей солнца. Потому, занятая цветами, не решаясь как-то обозначить свое присутствие, хозяйка вынуждена была стать невольной слушательницей этого разговора.
— …Согласен, теперь и мне этот итальянец кажется странным.
— Подозрительным, Серафим Степанович.
— Но я все-таки сомневаюсь, Глаша, что он непременно должен оказаться вампиром.
— А я не сомневаюсь! Господин Антипов, управляющий у барона, говорил же Полине Кондратьевне, что он всю их семью буквально околдовал, и слуг в придачу. Они с ним как с писаной торбой носятся, каждую прихоть выполняют. А вы бы слышали, как он у русалок о своем городе рассказывал, об этой…
— Венеции.
— Ага, о ней. Голос прям такой — заслушаешься, сладкий, месмеритический.
— Какой? — с усмешкой переспросил Феликс.
— Месмеритический, — уверенно повторила Глаша. — Таким голосом фокусники в столице барышень заговаривают, чтоб те привидения собой изображали. Вы что, Феликс Тимофеевич, газет не читаете?
— Неважно, вампир это, фокусник аль аферист какой-нибудь окажется, — подытожил Серафим Степанович, — надо бы за ним присмотреть. Дабы какой неприятности не получилось. Интересно, зачем он сюда приехал?
— Флору изучать.
— Вот еще! — фыркнула Глаша. — Так я и поверила. Разве что отравить кого собрался.
— Волчьими ягодами? В городе, тем более в столицах, чего-чего, а уж отрава какая хочешь найдется.
— А может, он тут клад ищет? — озарило Глашу.
— Какой еще клад? Откуда тут у вас сокровищам взяться?
— Как откуда? — Девушка даже чуть обиделась. — У нас их тут полно. Раньше ведь в здешних местах банда разбойников промышляла. И у них обычай был: награбят побольше — и в землю зароют, в виде клада. — Она, правда, не стала говорить, что и сама про легендарных разбойников узнала только недавно от Ариши. — А вампиры-то долго живут…
— Они вообще-то мертвецы.
— Не важно. Может, он один и помнит, где клады зарыты? Вот, явился забрать.
— Сомнительно, — покачал головой Серафим Степанович. — Но чего на свете не случается.
— А блуждающие огоньки сюда же припишешь? Они ведь, говорят, клады охраняют.
— А почему нет? Огоньки-то тоже недавно появились. Может, он их и наколдовал. Вампиры это умеют.
— Ну хорошо, с одним разобрались, — усмехнулся в усы старец. — Но как быть с чудищем красноглазым? Что думаешь, брат Феликс?
— Я более склонен верить словам пастуха. А четырехрукое, ростом с дом — это уж перебор. Кстати, Серафим Степанович, вы ведь обратили внимание на ожоги на груди «жертвы упыря»? В траве возле сломанной изгороди я нашел очень похожие следы искр. Как будто кто-то пронес там сковороду с вынутыми из печки угольями, а горящий пепел просыпал по дороге.
— М-да, интересно, — сказал старец. — И кому же среди ночи понадобилась сковородка угольев?
— Да что тут думать! — снова вмешалась Глаша, — Это наверняка он же и был! Ну вампир этот. Смотрите, все сходится! Васька был при мне всю ночь. А когда его вампир напугал — убежал и залез на дерево. Там его нашла тетя Дуся и увидела чудище — того же самого итальянца, который побежал за котом и принял свой истинный облик.
— А зачем вампиру кот? — поинтересовался Серафим Степанович.
— Ну как же, он черный, — за Глашу ответил Феликс. — Нечисть очень любит и уважает такой окрас.
— Вот-вот, — подтвердила девушка, не расслышав ехидства. — Значит, в свете луны вампир утратил свой колдовской образ прекрасного юноши и явил истинную сущность…
— Ага, — подхватил Феликс. — Значит, напугав тебя, догнал и напугал твоего кота, потом несчастную корову с тетей Дусей, перелетел на другой конец деревни, где примерещился пастуху…
— А еще раньше меня его увидел косой баклушник! — снова перебила Глаша. — Тот самый, который в канаве ночевал. Его он, наверное, укусил — уж не знаю, за какое место, это надо в бане мужикам смотреть…
— А потом принялся летать с полным брюхом, — опять урезонил ее Феликс, — из конца в конец, всех пугая от нечего делать. Так, по-твоему, выходит?
— Так! — с вызовом заявила Глафира.
Полина Кондратьевна только посмеялась. Хотел староста деревню от мракобесия избавить, да эти, с позволения сказать, «монахи» только еще больше тени на плетень наведут. А внучка его в том им с радостью поможет. Не забыть бы вечерком за чаем с плюшками пересказать эту шутку Игорю Сидоровичу, то-то смеху будет…
