13 КОМАНДНАЯ СИСТЕМА: ТЕРМИНАЛ

– Уж слишком мы склонны делать скидку для себя на всякие обстоятельства. Я помню одну расу, которая ополчилась против нас… ох, давно это случилось, меня тогда и в помине не было. Считалось, что галактика принадлежит им, и они оправдывали эту ересь своей богохульственной верой, своим заблуждением относительно мироздания. Они были водными существами, их мозг и главные органы размещались в большом центральном коконе, из которого выступали несколько больших рук или щупалец. Эти щупальца были толстыми у тела, тонкими на концах и по всей поверхности оснащены присосками. Они полагали, что их водный бог сотворил галактику по их подобию… Понимаешь? Они считали, что поскольку физически напоминают ту громадную линзу, которая является домом для всех нас – и дошли даже до того, что сравнивали свои щупальца-присоски с шаровыми скоплениями, – то она и принадлежит им. Несмотря на весь идиотизм этой языческой веры, они процветали и были сильны. Что уж говорить – они были достойными противниками.

– Гм -м -М , – произнес Авигер, не поднимая головы. – Ну и как же они назывались? – спросил он.

– Гм-м, – прогремел Ксоксарле. – Их звали… – Идиранин задумался… – Кажется, их звали… фанчи.

– Никогда о таких не слышал, – сказал Авигер.

– Да и откуда ты мог о них слышать, – пробурчал Ксоксарле. – Мы их уничтожили.

Йелсон смотрела на Хорзу, который разглядывал что-то на полу у двери, ведущей назад на станцию. Не сводя с него взгляда, она спросила:

– Что ты там нашел?

Хорза покачал головой, поднял что-то с полу, замер.

– Я думаю, это насекомое, – недоуменно протянул он.

– Ух ты, – сказала Йелсон без всякого интереса.

– Бальведа подошла к Хорзе – посмотреть, что он там нашел, Йелсон продолжала держать ее под прицелом. Хорза покачал головой, глядя на ползущее по полу насекомое.

– Что это за чертовщина? – сказал он.

Йелсон нахмурилась, услышав его слова, – паническая нотка в его голосе вызвала у нее беспокойство.

– Может, это мы принесли его сюда на себе? – сказала Бальведа, поднимаясь. – Подвезли на паллете или на чьем-нибудь костюме. Наверняка.

Хорза изо всей силы опустил кулак на крохотное существо и раздавил его, впечатав в темную породу. Бальведа удивленно посмотрела на мутатора. Хорза уставился на пятно, оставшееся на полу, протер свою перчатку, потом поднял извиняющийся взгляд.

– Прошу прощения, – явно смущаясь, сказал он Бальведе. – …Вспомнил об этой мухе на «Целях изобретений»… Помнишь – она оказалась одним из твоих ручных зверьков?

Он встал и быстрым шагом направился на станцию. Бальведа кивнула, глядя на маленькое пятно на полу.

– Что ж, – сказала она, выгнув бровь, – это был один из способов доказать его невинность.

Ксоксарле увидел, как три гуманоида – два из них женского пола – возвращаются на станцию.

– Ну что, карлик, ничего? – спросил он.

– Очень много чего, командир отделения, – ответил Хорза, подходя к Ксоксарле и проверяя провода.

Ксоксарле усмехнулся.

– Они все еще слишком туги, союзничек.

– Ай-ай, – сказал Хорза. – Выпусти из себя побольше воздуха.

– Ха-ха, – рассмеялся Ксоксарле, подумав, что гуманоид мог догадаться о его хитростях. Но тот отвернулся и сказал старику-часовому:

– Авигер, мы идем в поезд. А ты составишь компанию нашему другу. Постарайся не уснуть.

– Уснешь тут – он все время чего-то бормочет, проворчал старик.

Хорза, Йелсон и Бальведа вошли в поезд. Ксоксарле продолжил свой монолог.

В одном из отделений поезда имелись подсвеченные экраны-карты, на которых можно было увидеть, как выглядел Мир Шкара во время строительства Командной системы, – города и государства на континентах, цели в одном из государств на одном из континентов, ракетные шахты, воздушные базы и военно-морские порты, принадлежащие создателям Системы в другом государстве на другом континенте.

Были показаны и две ледяные шапки, но вся остальная часть планеты представляла собой степи, саванны, пустыни, леса и джунгли. Бальведа захотела остаться и посмотреть на карты, но Хорза потащил ее дальше – в другую дверь, в направлении головы поезда. Выходя, он выключил подсветку за экранами-картами, и ярко-синие океаны, зеленые, желтые, коричневые и оранжевые лоскуты земли, синие реки, красные города, а также ниточки коммуникаций медленно погрузились в серую темноту.

Ксоксарле вдыхал и выдыхал воздух, разминал мускулы, и провода соскальзывали по кератиновым пластинам. Он прекратил делать это, когда старик подошел поближе и посмотрел на него.

– Тебя зовут Авигер, так?

– Так меня называют, – ответил старик.

Он стоял, разглядывая идиранина: ступни Ксоксарле с их тремя плитообразными пальцами, затем округлые лодыжки, пухлые коленные чашечки, массивный таз, плоская грудь и, наконец, громадная седловидная голова с широким лицом, наклоненным и взирающим на человека внизу.

– Боишься, что я сбегу? – прогремел Ксоксарле.

Авигер пожал плечами и покрепче сжал ружье.

– Какая мне разница? – сказал он. – Я тоже пленник. Этот сумасшедший всех нас завел сюда. Я хочу вернуться. Это не моя война.

– Очень разумный подход, – сказал Ксоксарле. – Мне бы хотелось, чтобы побольше гуманоидов понимали, что – их, а что – не их. Особенно когда речь идет о войнах.

– Эй, я так думаю, что твои одноплеменники ничуть не лучше.

– Скажем так: они другие.

– Можешь говорить что хочешь. – Авигер снова оглядел тело идиранина и, обращаясь к груди Ксоксарле, сказал: – Мне бы хотелось, чтобы каждый занимался своими делами. Но я не вижу никаких перемен. Все это закончится слезами.

– Я думаю, ты здесь совсем не на своем месте, Авигер. – Ксоксарле медленно, с умным видом кивнул.

Авигер, не поднимая глаз, пожал плечами.

– Я думаю, никто из нас здесь не на своем месте.

– Отважные всегда на своем месте там, где они решают быть. – В голосе идиранина послышалась резкая нотка.

Авигер посмотрел вверх, на широкое темное лицо.

– Если ты так считаешь – твое дело.

Он отвернулся и пошел к паллете. Ксоксарле смотрел на него и быстро подергивал грудью, напрягая и расслабляя мускулы. Провода сползли еще ниже; он почувствовал, как путы на одном запястье чуть ослабли.

Вагоны набирали скорость. Он смутно видел органы управления и экраны перед собой, а потому перевел взгляд на огни, светившие со стен туннеля. Поначалу они двигались мимо боковых окон широкой кабины машиниста не спеша – скорость их движения даже уступала частоте его дыхания.

Теперь за каждый дыхательный цикл пробегали два или три огня. Поезд легонько вдавливал его в кресло, к спинке сиденья, приковывая к ней. Кровь – немного, совсем капелька – высохла под ним, приклеила его к сиденью. Он чувствовал, что его путь определен. Ему оставалось только одно. Он пробежал взглядом по консоли, проклиная темноту, собирающуюся за его глазом.

Прежде чем он нашел прерыватель цепи системы, предотвращающей столкновения, ему удалось найти выключатель прожекторов. Это было как подарок от Господа: когда включились передние огни локомотива, туннель впереди замелькал яркими отблесками. Сверкали две колеи; вдалеке он видел новые тени и отражения, там, где в стены были врезаны трубы входа в пешеходные туннели и взрывостойкие двери, чуть выступавшие из черных скальных стен.

Зрение продолжало ухудшаться, но теперь он чувствовал себя немного лучше, потому что мог видеть то, что снаружи. Поначалу, опережая события, он было заволновался – заволновался теоретически: вдруг прожектора заблаговременно предупредят их, если ему повезет настолько, что гуманоиды все еще будут на станции. Но что с прожекторами, что без них – разницы было мало. Воздух, проталкиваемый вперед локомотивом, и без того очень скоро их предупредит. Он приподнял панель около рукоятки скорости и вгляделся в нее.

В голове было легко, но тело леденело. Он посмотрел на прерыватель цепи, потом нагнулся, чтобы прочно усесться между спинкой сиденья (при этом под ним разорвалась засохшая корка крови, и кровотечение снова открылось) и краем консоли. Он уперся лицом в рукоятку скорости, потом ухватился за рукоятку системы автоматического торможения. Он сделал так, чтобы рука лежала на ней, не соскальзывая.

Единственный его глаз находился достаточно высоко над консолью и мог видеть туннель впереди. Огни на стенах теперь мелькали быстрее. Поезд слегка покачивался, убаюкивая его. Рев в ушах стихал, и одновременно темнело в глазу, одновременно убегала назад и исчезала из вида станция, одновременно по обе стороны кабины бежал казавшийся устойчивым и медленно ускоряющийся поток огней.

Он понятия не имел, сколько ему предстоит проехать. Он начал путь, он сделал все, что мог. И теперь – наконец-то – большего просить у него уже невозможно.

Он закрыл глаз, чтобы немного отдохнуть.

Поезд покачивал его.

– Здорово, – усмехнулся Вабслин, когда Хорза, Йелсон и Бальведа вошли в кабину. – Локомотив готов. Все системы работают!

– Смотри не намочи штаны от радости, – предупредила Йелсон, глядя на Бальведу, садившуюся в одно из кресел, потом села сама. – Возможно, нам придется воспользоваться транзитной трубой, чтобы развернуться назад.

Хорза нажал несколько кнопок, глядя на показания приборов. Похоже, Вабслин был прав: хоть сейчас трогайся в путь.

– Где этот чертов автономник? – спросил Хорза у Йелсон.

– Автономник! Унаха-Клосп! – позвала Йелсон через микрофон шлема.

– Что еще? – раздался голос Унаха-Клоспа.

– Где ты?

– Разглядываю коллекцию древних самодвижущихся экипажей. Знаете, я даже думаю, что эти поезда, может быть, старше вашего корабля.

– Скажи ему, пусть поторопится сюда, – сказал Хорза и посмотрел на Вабслина: – Ты проверил весь поезд?

Йелсон приказала автономнику вернуться, а Вабслин утвердительно кивнул:

– Всё, кроме вагона реактора. Не смог туда войти. Как открываются его двери?

Хорза оглядел пульт, вспоминая расположение органов управления.

– Вот этим. – Он указал на ряд кнопок и световых панелей со стороны Вабслина.

Инженер уставился на них.

Приказано вернуться. Требуют возвращения. Словно он раб, один из идиранских меджелей, словно он машина. Ничего, пусть подождут.

Унаха-Клосп тоже нашел экраны с картами – они были в поезде, стоявшем в туннеле. Он проплыл в воздухе перед раскрашенными просторами на подсвеченном сзади пластике. С помощью своих полей-манипуляторов он нажал на несколько кнопок, включил маленькие ряды огней, обозначавших цели по обе стороны – крупные города и военные базы.

Все это теперь превратилось в прах, вся эта драгоценная гуманоидная цивилизация, все раздавлено ледником или унесено ветрами, потоками, дождями и вмерзло в лед – всё. Остался только этот дурацкий лабиринт-мавзолей.

Вот оно, ваше человечество, или как вы его там называете, подумал Унаха-Клосп. От этих остались одни машины. Но станет ли это уроком для других? Увидят ли они все это так, как он? Замерзшую каменную глыбу, ничего больше. Как же – жди!

Унаха-Клосп не стал выключать экраны и выплыл из поезда – назад в туннель, в сторону станции. В туннелях теперь горел яркий свет, однако теплее не стало, и Унаха-Клоспу казалось, будто в желто-белом свете, струящемся с потолка и стен, есть какое-то открывшееся только сейчас бездушие. Это был свет анатомического театра, свет операционной.

Машина поплыла по туннелю, думая о том, что собор темноты стал сверкающей ареной, плавильным тигелем.

Ксоксарле находился на платформе, по-прежнему привязанный к опоре мостика. Унаха-Клоспу не понравилось, как идиранин посмотрел на него, когда он выплыл из туннеля. Лицо Ксоксарле было практически непроницаемым, если только оно вообще могло что-то выражать; но было в идиранине что-то, не понравившееся Унаха-Клоспу, – ему показалось, что Ксоксарле с его появлением прекратил двигаться или делать что-то тайком.

Из устья туннеля автономник увидел Авигера – тот посмотрел на него с паллеты, потом снова отвернулся, не потрудившись махнуть ему рукой.

Мутатор, Вабслин и две женщины находились в кабине локомотива. Унаха-Клосп увидел их и двинулся к пандусу и ближайшей двери, но, добравшись до нее, остановился. Он ощутил слабое движение воздуха – едва заметное, но все же движение, и он его чувствовал.

Очевидно, теперь, когда было включено питание, какие-то автоматические системы подавали больше свежего воздуха с поверхности или через фильтрующие системы.

Унаха-Клосп вплыл в поезд.

– Противная маленькая машина, – сказал Ксоксарле Авигеру.

Старик неопределенно кивнул. Ксоксарле обратил внимание, что старик почти не смотрит на него, когда он, Ксоксарле, с ним разговаривает. Звук его голоса словно успокаивал старика, убеждал: я, мол, здесь, надежно привязан, никуда не делся и все так же обездвижен. С другой стороны, разговаривая, Ксоксарле двигал головой, чтобы посмотреть на Авигера, время от времени поводил плечами, похохатывал и таким образом получал повод пошевелиться, а значит, еще немного ослабить провода. Поэтому он говорил; ему повезет, если остальные пробудут в поезде еще сколько-то времени, – тогда он получит шанс на спасение.

Они у него попляшут, если ему удастся пробраться в туннели. Да еще с ружьем.

– Они должны быть отперты, – утверждал Хорза; судя по показаниям приборов на консоли перед ним и Вабслином, двери вагона-реактора вообще никто не запирал. – Ты уверен, что правильно пытался их открыть? – посмотрел он на инженера.

– Конечно уверен, – обиженно сказал Вабслин. – Я прекрасно знаю, как работают различные запоры. Я пытался провернуть храповик, отогнуть фиксатор… ну, хорошо, моя рука – не идеальный инструмент, но дверь все равно должна была открыться.

– Может, что-то вышло из строя, – сказал Хорза.

Он выпрямился и посмотрел вдоль состава, словно пытаясь увидеть что-то сквозь сотни метров металла и пластика между ним и вагоном-реактором.

– Гм-м-м. Места там маловато, чтобы Разум мог спрятаться, верно?

Вабслин оторвал взгляд от панели.

– Может, конечно, и маловато…

– А вот и я, – брюзгливо объявил Унаха-Клосп, вплывая через дверь в кабину. – Что еще вы от меня хотите?

– Что-то ты не очень торопился, осматривая тот, другой поезд, – заметил Хорза, глядя на машину.

– Просто я осматривал его внимательно. Внимательнее, чем вы, если только слух не обманул меня и я верно понял, о чем вы говорили. Где может быть достаточно места, чтобы Разум мог спрятаться?

– В вагоне реактора, – сказал Вабслин. – Мне там было никак не открыть некоторые двери. Хорза говорит, что, судя по приборам, они должны быть открыты.

– Хотите, чтобы я отправился туда и посмотрел? – Унаха-Клосп повернулся к Хорзе.

Мутатор кивнул.

– Если тебя не затруднит, – ровным голосом сказал он.

– Ни в коем случае, – весело ответил Унаха-Клосп, удаляясь через дверь, в которую вошел. – Мне уже начинает нравиться, когда мной помыкают. Предоставьте это мне. – Он исчез за дверью, направляясь через передний вагон к реактору.

Бальведа посмотрела сквозь армированное стекло на задний вагон стоящего впереди поезда – того, который обследовал автономник.

– Если Разум прячется там, почему его не показывает твой детектор? Может, его сбивает с толку реактор? – Она медленно повернула голову к мутатору.

– Кто знает? – сказал Хорза. – Я не специалист по работе скафандров, в особенности поврежденных.

– Ты становишься слишком доверчивым, Хорза, сказала Бальведа, улыбаясь едва заметной улыбкой. – Позволяешь автономнику выполнять такую работу!

– Всего лишь поручаю ему провести рекогносцировку, – сказал Хорза, отворачиваясь к пульту.

Он разглядывал экраны, счетчики, измерители, изменял функции дисплеев и счетчиков, пытался понять, что происходит в вагоне реактора, если только там действительно что-то происходит. Насколько он мог судить, все было в порядке, хотя еще со времен своего смотрительства в системах реактора он разбирался хуже, чем в большинстве других устройств поезда.

– Ну хорошо, – сказала Йелсон, разворачивая набок свое кресло; она положила ноги на край консоли и сняла шлем. – Что же мы будем делать, если Разума нет здесь – в вагоне реактора? Начнем ездить кругами, используя транзитные трубы, или как?

– Не думаю, что имеет смысл отправляться в путь поездом по главной линии, – сказал Хорза, посмотрев на Вабслина. – Я думал оставить всех здесь и объехать систему по транзитной трубе одному. Может быть, удастся обнаружить Разум с помощью моего детектора. На это не уйдет много времени, даже если сделать два круга и проехать по двум системам объездных путей между станциями. В транзитных трубах нет реакторов, а потому никаких ложных сигналов или помех мой датчик регистрировать не будет.

Вабслин, сидевший лицом к пульту управления, выглядел подавленным.

– Почему бы тогда не отправить всех остальных назад на корабль? – спросила Бальведа.

Хорза посмотрел на нее:

– Бальведа, ты здесь не для того, чтобы выступать с предложениями.

– Я только хотела помочь, – пожала та плечами.

– А если ты ничего не найдешь? – спросила Йелсон.

– Тогда мы вернемся на корабль, – сказал Хорза, тряхнув головой. – Это все, что остается. Вабслин на борту сможет проверить детектор моего скафандра, и в зависимости от характера неисправности мы либо вернемся в туннели, либо нет. Теперь, когда мы включили питание, все это можно будет сделать очень быстро и без всяких затруднений.

– Жаль, – сказал Вабслин, трогая органы управления. – Мы на этом поезде даже не сможем вернуться на станцию четыре, потому что шестая заблокирована тем поездом.

– Может, нам удастся его убрать, – сказал Хорза инженеру. – Если мы поедем по главной линии, все равно придется как-то маневрировать, какой бы путь мы ни выбрали.

– Ну, ладно, – сказал Вабслин задумчиво, снова посмотрел на пульт управления и указал на один из приборов. – Это регулятор скорости?

Хорза рассмеялся. Скрестив руки на груди, он с ухмылкой посмотрел на Вабслина.

– Да. Посмотрим, удастся ли нам организовать маленькое путешествие.

Он наклонился над пультом и указал Вабслину на два-три других органа управления, при помощи которых поезд готовили к движению. Они принялись увлеченно показывать что-то друг другу, разговаривать, кивать.

Йелсон нетерпеливо заерзала на своем сиденье и наконец устремила взгляд на Бальведу. Та с улыбкой смотрела на Хорзу и Вабслина, потом, ощутив на себе взгляд Йелсон, посмотрела на нее и улыбнулась еще шире; она слегка повернула голову в сторону двух мужчин и подняла брови. Йелсон неохотно улыбнулась в ответ и чуть пошевелила своим ружьем.

Теперь огни бежали быстро, улетали назад, образуя по бокам тускло освещенной кабины две мигающие, прерывистые ленты света. Он знал; он еще прежде открыл глаза и видел.

Чтобы поднять веки, ему нужно было напрячь все силы. На короткое время он погрузился в забытье. Он не знал, сколько продремал, зная только, что дремал. Боль немного отступила. Некоторое время он оставался неподвижен. Его переломанное тело косо лежало в чужом, неподходящем для него кресле; голова уткнулась в консоль, рука была засунута в небольшой зазор на пульте управления, пальцы зажаты под тормозной рукояткой.

Ему было хорошо. Он не смог бы описать, как приятно ему было после всего этого мучительного путешествия ползком по туннелю и по поезду.

Темп движения поезда изменился. Локомотив все еще покачивался, но теперь чуть быстрее, и к первому добавилось несколько новых ритмов, вибрации стали чаще и напоминали частый сердечный стук. Ему казалось, что он слышит теперь и завывание ветра, задувающего в углубленные шахты далеко от занесенной снегом поверхности. А может быть, это работало воображение. Сказать наверняка он не мог.

Он снова чувствовал себя маленьким ребенком, который путешествует с погодками и старым кверлментором. Его колыбельку покачивали, и он то просыпался, то погружался в блаженный, счастливый сон.

Он не переставал думать: «Я сделал все, что мог. Может быть, этого недостаточно, но я сделал все, что было в моих силах». Эта мысль утешала его.

Как утихающая боль, она давала успокоение, как покачивающийся поезд, она его убаюкивала.

Он снова закрыл глаза. В темноте тоже было свое утешение. Он понятия не имел, какую часть пути уже преодолел, и начинал думать, что это не имеет значения. Память снова изменяла ему, и он не мог вспомнить, зачем он делает все это. Но и это уже не имело значения. Дело было сделано. Только бы не двигаться, а остальное не имело значения. Ничто не имело значения.

Абсолютно ничто.

Да, двери были заклинены, как и в другом поезде. Автономник разозлился и шарахнул своим силовым полем по одной из дверей реакторного помещения; силой инерции его отбросило назад.

На двери не появилось ни вмятинки.

Назад к лазам и отверстиям для кабеля. Унаха-Клосп развернулся и направился по короткому коридору, потом через лючок в полу, ведущий к смотровой панели под полом нижнего уровня.

Он откинул смотровой лючок и опустился в темное узкое пространство под полом. Лючок, зашипев, закрылся за ним, перекрывая свет. Он хотел было вернуться и открыть лючок, но потом понял, что тот автоматически тут же закроется снова, а он потеряет терпение и сломает это устройство, и все это показалось ему каким-то бессмысленным и маловажным, и он не стал возвращаться. Пусть себя так ведут люди.

Он пустился по лазу в направлении хвоста поезда, к тому месту, над которым находился реактор.

Идиранин все говорил и говорил. Авигер слышал, но не слушал. Он смотрел на монстра краем глаза, но на самом деле толком ничего не видел. Он рассеянно разглядывал свое ружье, напевал что-то себе под нос и думал о том, что бы он сделал, если бы каким-то образом сумел найти сам этот Разум. Что, если бы все остальные погибли, а он остался бы с этим устройством? Он знал, что идиране, возможно, неплохо заплатили бы за Разум. И Культура тоже заплатила бы. Деньги у них есть, хотя внутри собственной цивилизации они ими и не пользуются.

Мечты, мечты; но события могут разворачиваться непредсказуемо. Никогда не знаешь, какая тебе выпадет карта. Он бы прикупил себе немного земли – островок на какой-нибудь приятной и безопасной планете. Сделал бы себе омоложение, стал бы разводить каких-нибудь дорогих скаковых животных и, пользуясь своими связями, познакомился бы с богатыми людьми. Или нанял бы кого-нибудь для тяжелой работы. Если у тебя есть деньги, то это не проблема. И вообще все – не проблема.

Идиранин продолжал говорить.

Его ладонь была почти свободна. Ничего другого пока ему не удалось, но, может, немного позднее ему удастся высвободить всю руку; с каждой минутой манипулировать ею становилось все легче. Гуманоиды уже некоторое время находились в поезде – сколько они там еще пробудут? Маленькая машина задержалась там не слишком надолго. Хорошо, что он успел вовремя заметить, как она появилась из устья туннеля. Он знал, что машина видит лучше его, и несколько мгновений опасался, что она заметила, как он пытается высвободить руку – ту, что была по другую сторону от старика-гуманоида. Но машина исчезла в поезде, и ничего не случилось. Он продолжал следить за стариком, проверять его. Казалось, что гуманоид забылся в своих грезах. Ксоксарле все говорил и говорил, рассказывая воздуху об идиранских победах.

Его рука почти высвободилась.

С опоры – в метре над его головой – просыпалось немного пыли, которая полетела вниз в практически неподвижном воздухе и упала почти, но не точно, вниз по вертикали. Пыль отнесло немного в сторону от него. Он посмотрел на старика и натянул провода на своей руке. Да вылезай ты, черт тебя дери!

Чтобы попасть в небольшой проход, которым Унаха-Клосп хотел воспользоваться, ему пришлось стучать по изгибу лаза, делая его менее угловатым, более плавным. Это был даже не лаз, а кабельная трасса, но она вела в реакторный отсек. Автономник проверил свои сенсоры: уровень радиации здесь был такой же, как и в других отсеках поезда.

Он продрался сквозь небольшой зазор, проделанный им между кабелями, и попал в металлические и пластиковые внутренности безмолвного вагона.

Я что-то слышу. Что-то приближается подо мной…

Огни слились в непрерывную линию. Они мелькали слишком быстро, и почти ничей глаз не смог бы различить каждый из них в отдельности. Огни впереди, по ходу поезда, на поворотах выглядели сплошными кривыми линиями; на концах прямых отрезков они представали поодиночке, потом росли в размерах, соединялись в ленту и проносились мимо, как падающие звезды на черном небе.

Поезду понадобилось немало времени, чтобы набрать максимальную скорость; долгие минуты он боролся с инерцией своей тысячетонной массы. Теперь, преодолев ее, он гнал себя и столб воздуха перед собой со всей скоростью, на какую был способен, мчась по длинному туннелю с ревом и треском, каких еще не знали эти темные лабиринты. Покореженные стенки его вагонов разрывали воздух и ударялись о кромки взрывостойких дверей – скорость состава от этого уменьшалась мало, но значительно возрастал шум.

Вой работающих двигателей локомотива и крутящихся колес, покоробленного корпуса, прорывающегося сквозь воздух, и того же воздуха, вихрящегося в открытых пространствах пробитых вагонов, отражался от потолка и стен, консолей и пола, наклонного армированного стекла.

Глаз Квайанорла был закрыт. В его ушах – в такт с наружным шумом – пульсировали барабанные перепонки, но мозг не получал никаких сигналов. Голова его, словно живая, слегка подпрыгивала на дрожащей консоли. Рука его подрагивала на прерывателе автоматического торможения, словно воин нервничал или боялся чего-то.

Намертво втиснутый, приклеенный, приваренный собственной кровью, он выглядел как странная поврежденная часть поезда.

Кровь засохла. Как вокруг тела Квайанорла, так и внутри его она прекратила течь.

– Как дела, Унаха-Клосп? – раздался голос Йелсон.

– Я нахожусь под реактором, и я занят. Если что-нибудь найду, дам вам знать. Спасибо.

Автономник выключил коммуникатор и посмотрел вперед – там внутри черной оболочки вились провода и кабели, исчезая в кабельной трассе. Здесь их было больше, чем в переднем поезде. Разрезать их или попытаться найти другой ход?

Решения, решения.

Рука его освободилась. Он помедлил. Старик по-прежнему сидел на паллете, поигрывая своим ружьем.

Ксоксарле позволил себе маленькую передышку и пошевелил рукой, вытянул пальцы, сжал их в кулак. Мимо его щеки медленно пролетели несколько пылинок. Он перестал сгибать руку.

Он наблюдал за пылью.

Дыхание, нечто меньшее, чем дыхание, щекотало его руки и ноги. Как странно, подумал он.

– Я только хочу сказать, – повернулась Йелсон к Хорзе, чуть передвинув ноги на консоли, – что, на мой взгляд, неразумно тебе пускаться в путь одному. Тут что угодно может случиться.

– Я возьму коммуникатор и буду регулярно выходить на связь, – сказал Хорза.

Он стоял, скрестив руки и спиной опираясь на край пульта, на котором лежал шлем Вабслина. Инженер знакомился с органами управления поезда. Оказалось, что устроены они довольно просто.

– Это основы основ, Хорза, – сказала ему Йелсон, никогда нельзя идти одному. Чему тебя только учили в этой дурацкой академии?

– Если мне будет позволено выразить мое мнение, сказала Бальведа, сцепив перед собой руки и глядя на мутатора, – то я поддержу Йелсон.

Хорза смерил агента Культуры взглядом, полным недовольного недоумения.

– Нет, тебе не позволено выражать своего мнения, сказал он ей. – Ты вообще на чьей стороне, Перостек?

– Ах, Хорза, – усмехнулась Бальведа, скрестив руки, – после всего, что произошло, я почти что чувствую себя членом команды.

На консоли приблизительно в полуметре от чуть покачивающейся медленно остывающей головы полукапитана Квайанорла Джидборукса Стогрле III быстро-быстро замигал огонек. Одновременно в кабине зазвучал высокий воющий звук, распространившийся на весь первый вагон и переданный на несколько других пультов управления в мчащемся поезде. Квайанорл, чье тело было надежно вдавлено в кресло инерцией поезда, ревущего на длинной кривой, расслышал бы этот звук, будь он жив. Что же касается гуманоидов, то лишь немногие из них различали звуки такой частоты.

Унаха-Клосп решил не отключаться от связи с внешним миром и снова открыл каналы коммуникатора. Однако никто к нему не обращался. Он начал перерезать кабели, ведущие в проход, остро заточенным силовым полем – один за другим. Нет смысла беспокоиться о каких-то повреждениях систем после всего, что случилось с поездом на станции шесть, – сказал себе автономник. Если он повредит что-нибудь жизненно важное для нормального хода поезда, то Хорза наверняка скоро закричит благим матом. А отремонтировать кабели не составит большого труда.

Ксоксарле подумал, что ему это мерещится, потом – что после подачи питания включился какой-то вентилятор. Не исключено, что нагревание осветительных приборов на станции вызывало потребность в вентиляции.

Но сквозняк усиливался. Медленно, почти неощутимо медленно устойчивый поток набирал силу. Ксоксарле ломал голову – что бы это могло быть? Не поезд; конечно, это не поезд.

Он прислушался, но ничего не услышал, потом посмотрел на старика и обнаружил, что тот тоже смотрит на него. Неужели он заметил?

– Ну что, кончились все сражения и победы – больше не о чем рассказывать? – усталым голосом сказал Авигер.

Он оглядел идиранина с ног до головы. Ксоксарле рассмеялся – чуть громче, чем следовало бы, даже нервно, и Авигер непременно заметил бы это, будь он достаточно хорошо знаком с идиранскими жестами и интонациями.

– Ничуть! – сказал Ксоксарле. – Я как раз думал…

И он пустился в еще один рассказ о поверженных врагах. Эту историю он рассказывал своей семье, в корабельных столовых, в салонах штурмовых шаттлов, он мог бы рассказать ее во сне. Он слышал свой голос, разносящийся по ярко освещенной станции, косился на старика, поглощенного разглядыванием своего ружья, а сам думал совсем о другом – пытался сообразить, что же происходит. Он по-прежнему старался ослабить провод на своей руке – что бы ни случилось, было важно, чтобы он мог не только шевелить пальцами. Сквозняк усиливался, но никаких звуков, объясняющих его происхождение, идиранин не слышал. С опоры над его головой непрерывно сдувало пыль, слетавшую тонкой струйкой.

Скорее всего, это поезд. Может быть, где-то был оставлен включенный локомотив? Невозможно…

Квайанорл! Неужели мы установили органы управления на?.. Но они не пытались заставить поезд ехать. Они только выясняли назначение различных органов управления и проверяли, включаются те или нет. Ничего другого они и не думали делать – не было ни смысла, ни времени.

Наверно, это сам Квайанорл. Он сделал это. Наверно, он все еще жив. Он запустил поезд.

На мгновение (при этом отчаянно растягивая провода, связывавшие его руки, и не сводя глаз со старика) Ксоксарле представил своего товарища на станции шесть, но затем вспомнил, что тот был сильно ранен. Тогда Ксоксарле, лежавший на въездном пандусе, думал, что его товарищ, может быть, еще жив, но потом мутатор сказал старику – все тому же Авигеру – пойти и выстрелить Квайанорлу в голову. Это должно было убить Квайанорла, но, судя по всему, не убило.

«Ты плохо сделал свое дело, старик!» – возбужденно думал Ксоксарле, чувствуя, как легкий сквозняк переходит в ветерок. Потом до него издали донесся высокий, едва слышный звук, приглушенный из-за большого расстояния и исходивший от поезда. Сигнал тревоги.

Рука Ксоксарле, удерживаемая последним проводом чуть выше локтя, была почти свободна. Он сделал движение плечами, и провод переместился с предплечья на плечо.

– Старик, Авигер, друг мой, – сказал он.

Авигер, услышав, что Ксоксарле прервал свой рассказ, быстро поднял взгляд.

– Что?

– Может, тебе это покажется глупым, и я не упрекну тебя, если ты откажешься из боязни, но у меня адское жжение в правом глазу. Почеши мне его. Я понимаю, это звучит глупо – воин, которого до смерти мучит соринка в глазу, но в последние десять минут это сводит меня с ума. Почеши мне, пожалуйста, глаз. Если хочешь, сделай это стволом ружья. Я буду очень осторожен, не поведу ни одной мышцей, не сделаю ничего угрожающего, если ты почешешь мне глаз стволом. Или чем угодно. Сделай это, пожалуйста. Клянусь тебе честью воина, что я говорю правду.

Авигер встал. Он посмотрел на голову поезда.

Унаха-Клосп развел разрезанные кабели. Теперь он мог залезть в кабельную трассу и попытаться пробраться дальше.

– Автономник, автономник, ты меня слышишь? – Это снова был голос женщины – Йелсон.

– Что теперь? — спросил автономник.

– У Хорзы исчезли кое-какие показания из вагонареактора. Он хочет знать, что ты там делаешь?

– Очень хочу, черт бы его драл, – раздался издалека голос Хорзы.

– Мне пришлось перерезать несколько кабелей. Другого способа проникнуть в реакторную, похоже, нет. Потом я их сращу, если настаиваете.

Коммуникационный канал на секунду отрубился, и в это мгновение Унахе-Клоспу показалось, что он слышит какой-то высокий звук. Но полной уверенности у него не было. Иллюзия, решил он. Канал снова открылся, и послышался голос Йелсон:

– Ладно. Но Хорза требует, чтобы ты предупреждал его, если надумаешь перерезать еще что-нибудь, особенно кабели.

– Хорошо, хорошо! – успокоил их автономник. – А теперь вы меня оставите в покое?

Связь опять отключилась. Автономник задумался на секунду. Ему показалось, что где-то звучит сигнал тревоги, но такой сигнал должен был бы дублироваться на пульте управления, а когда Йелсон с ним разговаривала, он не слышал никаких фоновых звуков – только сделанное вполголоса замечание мутатора. Поэтому никакой тревоги быть не должно.

Он ввел в проход свое режущее поле.

– Какой глаз? – спросил Авигер, остановившийся слишком далеко.

Ветерок поигрывал клочком желтоватых волос у него на лбу. Ксоксарле подумал, что сейчас гуманоид все поймет, но тот не обратил внимания на ветер. Он просто пригладил волосы пятерней и с неуверенным выражением на лице, держа ружье наготове, недоуменно уставился на голову идиранина.

– Вот этот, правый, – сказал Ксоксарле, медленно поворачивая голову.

Авигер снова повернулся и посмотрел в сторону локомотива, потом опять уставился на Ксоксарле.

– Только потом не говори сам знаешь кому.

– Клянусь. Прошу тебя. Это невыносимо.

– Авигер сделал шаг вперед. Все еще слишком далеко.

– Клянешься честью, что не врешь? – сказал Авигер.

– Клянусь честью воина. Незапятнанным именем моей матери-родительницы. Моим кланом и родней. Пусть галактика превратится в прах, если я вру!

– Хорошо, хорошо, – сказал Авигер, поднимая ружье и протягивая его в сторону Ксоксарле. – Я только хотел убедиться. – Он подвел ствол к глазу Ксоксарле. – В каком месте?

– Здесь! – прошипел Ксоксарле, выпростал свободную руку, ухватил ствол ружья и потащил его на себя.

Авигера, все еще державшего ружье, повлекло вперед, и он ударился об идиранина. Из его груди вырвался вздох, и тут ружье обрушилось прикладом на его череп. Ксоксарле, ухватив ружье, наклонил голову в сторону на тот случай, если оно выстрелит, но эта мера оказалась излишней – ружье было выключено.

Ощущая, как усиливается ветерок, Ксоксарле дал потерявшему сознание гуманоиду сползти на пол. Он ухватил ружье зубами и рукой установил его на минимальную мощность, потом отломал гарду спускового крючка, чтобы нажимать на него своим крупным пальцем.

Провода должны легко расплавиться.

Как переплетенные между собой змеи появляются из норы в земле, так пучок кабелей, прорезанный приблизительно на метр, выскользнул из трассы. Унаха-Клосп проник в узкую трубу и пробрался мимо оголенных концов следующего отрезка кабелей.

– Йелсон, я бы все равно не взял тебя с собой, даже если бы решил, что пойду не один. – Хорза улыбнулся ей.

– Почему? – сказала Йелсон, нахмурившись.

– Потому что ты нужна мне на корабле: я должен быть уверен, что Бальведа и наш командир отделения будут вести себя как полагается.

Йелсон прищурилась.

– Надеюсь, больше я тебе ни для чего не нужна, пробурчала она.

Улыбка Хорзы стала еще шире, и он отвернулся, словно хотел сказать что-то еще, но по какой-то причине не мог.

Бальведа села, свесив ноги со слишком высокого сиденья; она задумалась о том, что происходит между мутатором и темной женщиной с кожей, покрытой пушком. Она подумала, что засекла перемену в их отношениях, и эта перемена, казалось, главным образом относилась к поведению Хорзы. Добавился какой-то дополнительный штрих; появилось что-то новое, определяющие реакции Хорзы на Йелсон, но Бальведа никак не могла определить, что именно. Все это было довольно интересно, но ей никак не помогло. У нее были и свои собственные проблемы. Бальведа знала собственные слабости, и одна из них беспокоила ее теперь.

Она и вправду начинала чувствовать себя членом команды. Она смотрела, как Хорза и Йелсон спорят о том, кому сопровождать мутатора, если он решит вернуться в Командную систему после посещения «Турбулентности чистого воздуха», и невольно улыбалась украдкой. Она симпатизировала решительной, твердой женщине – даже если то была симпатия без взаимности, – и она не могла приказать сердцу и возненавидеть Хорзу.

В этом была виновата Культура. Она считала себя слишком цивилизованной и умудренной, чтобы ненавидеть врагов, и вместо этого пыталась понять их вместе с их мотивами, чтобы иметь возможность перехитрить их, а одержав победу, обходиться с ними так, чтобы они снова не стали врагами. Эта идея была неплоха, пока вы не становились слишком близки к противнику, но, проведя вместе с ним некоторое время, вы заражались сочувствием к нему, и это сочувствие обращалось против вас самих. Существовала некая отстраненная, внечеловеческая агрессивность, необходимая, чтобы справиться с подобной бесконтрольной жалостью, и Бальведа чувствовала, что эта агрессивность оставляет ее.

Может быть, она слишком уж чувствовала себя в безопасности. Может, это происходило оттого, что она теперь не усматривала серьезной угрозы. Сражение за Командную систему было выиграно, поиск подходил к концу, напряжение последних дней ослабевало.

Ксоксарле действовал быстро. Тонкий, отрегулированный луч лазера гудел и подергивался, соприкасаясь с каждым проводом, который становился сначала красным, потом желтым, потом белым, а потом – когда Ксоксарле напрягал мускулы – разрывался со щелчком. Старик у ног идиранина пошевелился и застонал.

Ветерок, поначалу слабый, все крепчал. Под поездом гуляла пыль, начиная кружиться вокруг ног Ксоксарле. Он направил лазер на другой пучок проводов. Осталось всего ничего. Он бросил взгляд на локомотив. Ни людей, ни машины по-прежнему не было видно. Он повернул голову в другую сторону, поглядел через плечо в направлении последнего вагона, в пространство между ним и устьем туннеля, сквозь которое теперь прорывался ветер. Он не видел света и все еще не слышал шума. От потока воздуха глазам становилось холодно.

Он повернулся назад и направил лазер на другой ряд проводов. Ветер подхватил искры, разбросал их по полу станции и спине Авигерова скафандра.

«Типичный случай: всю работу, как и всегда, взвалили на меня», – думал Унаха-Клосп. Он вытащил из прохода еще один пучок проводов. Трасса за ним начала заполняться отрезками проводов, блокируя путь, которым автономник пробрался в узенькую трубу, где теперь работал.

Поезд представлял собой длинный сочлененный снаряд в некоей гигантской пушке, металлический лязг в огромной глотке. Он несся по туннелю, как поршень в самом громадном из когда-либо изготовленных двигателей, входил в повороты, мчался по прямым, огни на мгновение затопляли пространство, и воздух перед локомотивом – как и его воющий, ревущий голос – улетал на несколько километров вперед.

Пыль поднялась с платформы, образовав облака. Пустая фляжка скатилась с паллеты, на которой прежде сидел Авигер, упала на пол и кубарем полетела по платформе к локомотиву, несколько раз ударившись о стену. Ксоксарле увидел ее. Ветер обдувал его. Провода разорвались. Он освободил сначала одну ногу, потом другую. Упали путы со второй руки, и последние мотки проводов оказались на полу.

С платформы сорвался кусочек пластиковой обшивки. Словно черная, плоская птица, полетел он по платформе следом за металлической фляжкой, которая уже достигла середины станции. Ксоксарле быстро остановился, обхватил Авигера за талию и легко побежал – человек в одной руке, лазерное ружье в другой, – назад по платформе, к стене рядом с заблокированным устьем туннеля, где завывал ветер, обдувая хвост поезда.

– …или лучше запереть их обоих здесь. Ты же знаешь, мы это можем… – сказала Йелсон.

«Мы уже близко, – подумал Хорза, рассеянно кивая в ответ на слова Йелсон и не слушая ее доводов, почему он должен взять ее с собой, отправляясь на поиски Разума. – Мы уже близко, я уверен. Я это чувствую, мы уже почти на месте. Каким-то образом нам – мне – удалось получить нужный результат. Правда, дело еще не кончено, и достаточно совершить малейшую ошибку, проглядеть что-нибудь, оступиться – и всё: провал, неудача, смерть. Пока что нам все удалось, несмотря на ошибки, но так легко что-нибудь упустить, не заметить какую-нибудь малюсенькую деталь в массе данных, которая позднее (когда ты уже обо всем этом забудешь, повернешься к ней спиной) погребет тебя под собой». Секрет состоял в том, что нужно было думать обо всем сразу или (может, потому, что Культура была права и только машина могла делать это в буквальном смысле) настолько чувствовать происходящее, чтобы решения относительно всего важного или потенциально важного принимать автоматически, а остального не замечать.

Испытав что-то вроде потрясения, Хорза понял, что его собственная навязчивая потребность не совершать ошибок и всегда все учитывать не так уж сильно отличалась от фетишистских тенденций, которые он так презирал в Культуре: ее стремления все делать по справедливости, правильно, исключить малейшие случайности. Он улыбнулся про себя, чувствуя иронию ситуации, и скользнул взглядом по Бальведе, которая сидела и смотрела на Вабслина, экспериментирующего с пультом управления.

«Становишься похожим на своих врагов, – подумал Хорза. – Может, в этом что-то и есть».

– …Хорза, ты меня слушаешь? – сказала Йелсон.

– А? Да, конечно, – улыбнулся в ответ Хорза.

Пока Хорза и Йелсон разговаривали, а Вабслин развлекался с кнопками на пульте, Бальведа хмурилась. Ею почему-то стало овладевать беспокойство.

За окном локомотива, вне поля зрения Бальведы, по платформе катилась маленькая фляжка. Она долетела до стены у входа в туннель и ударилась о нее.

Ксоксарле бегом пустился в заднюю часть станции. У входа в пешеходный туннель, под прямым углом ведущий в массив породы за станционной платформой, располагался туннель, из которого недавно появились мутатор и две женщины, закончив свой обход станции. Это было идеальное место для наблюдения. Ксоксарле полагал, что там ему удастся избежать последствий столкновения поездов, к тому же оттуда он мог вести огонь без помех, имея великолепный сектор обстрела – всю станцию, от хвоста поезда до локомотива. Он мог оставаться там вплоть столкновения. А если они попытаются бежать, то будут у него как на ладони. Он проверил ружье, перевел мощность на максимум.

Бальведа спрыгнула со своего сиденья, сложила руки на груди и медленно прошла по кабине в направлении боковых окон. Она шла, устремив взгляд в пол и недоумевая – что это вызывает у нее беспокойство.

Ветер мощно завывал в пространстве между кромкой туннеля и последним вагоном поезда. В двадцати метрах от Ксоксарле, который ждал у пешеходного туннеля, опираясь коленом о безжизненное тело Авигера, начал раскачиваться и подрагивать хвостовой вагон поезда.

Автономник замер, не закончив резать кабель. Две мысли вдруг пришли ему в голову: во-первых, этот странный шум, черт его побери, ему не померещился; во-вторых, если этот звук издавал один из приборов на пульте управления, то люди его не слышали, а микрофон шлема Йелсон, скорее всего, тоже не воспринимал звуков такой высокой частоты.

Но ведь звуковой сигнал должен был сопровождаться визуальным.

Бальведа развернулась у бокового окна, так толком и не заглянув в него, оперлась о консоль и снова окинула взглядом кабину.

– …у тебя в голове по-прежнему поиски этой чертовой штуковины, – сказала Йелсон.

– Можешь не сомневаться, – сказал мутатор, кивая Йелсон, – я ее найду.

Бальведа повернулась и выглянула в окно.

В этот момент ожили шлемофоны скафандров Йелсон и Вабслина и раздался встревоженный голос автономника. Внимание Бальведы привлек какой-то черный предмет, быстро перекатывавшийся по полу станции. Глаза ее расширились. Рот открылся.

Ветер превратился в настоящий ураган. Из устья туннеля доносился далекий шум, напоминающий сход снежной лавины в горах.

И вот в конце прямого участка перед станцией семь появился свет.

Ксоксарле не видел света, но шум он слышал. Он поднял ружье и взял под прицел двери неподвижного поезда. Эти глупые гуманоиды скоро непременно все поймут.

Стальные рельсы запели.

Автономник быстро выбрался из прохода. Он бросил к стене отрезанные куски кабеля.

– Йелсон! Хорза! – прокричал он в коммуникатор и метнулся по короткому отрезку узкого туннеля. Делая поворот на спрямленном им участке, он услышал слабое, высокое, настойчивое завывание тревожной сирены. – Работает тревожная сирена! Я ее слышу! Что происходит?

Уже в лазе он почувствовал и услышал, как поток воздуха обдувает поезд и проникает внутрь.

– По станции гуляет ветер! – быстро сказала Бальведа, как только замолк голос автономника.

Вабслин поднял свой шлем с консоли – под ним мигала небольшая оранжевая лампочка. Хорза уставился на нее. Бальведа взглянула на платформу. По полу станции неслись тучи пыли. С паллеты, лежавшей у заднего мостика, сдуло все легкие вещи.

– Хорза, – спокойно сказала Бальведа. – Я не вижу Ксоксарле. И Авигера тоже.

Йелсон вскочила на ноги. Хорза бросил взгляд в боковое окно, потом снова на лампочку, мигающую на консоли. Из двух шлемов доносился взволнованный голос автономника:

– Это сигнал тревоги! Я его слышу!

Хорза подобрал свое ружье, схватился за кромку шлема в руках Йелсон и сказал:

– Автономник, это поезд. Предупреждение о столкновении. Быстро выходи из вагона. – Он отпустил шлем; Йелсон быстро накинула его себе на голову и защелкнула. Хорза показал рукой на двери. – Быстро! – громко сказал он, оглядывая Йелсон, Бальведу и Вабслина, который продолжал сидеть, держа в руках шлем, только что снятый с консоли.

Бальведа ринулась к двери, за ней – Йелсон. Хорза метнулся туда же, но вдруг остановился и повернулся к Вабслину, который положил свой шлем на пол и снова повернулся к консоли.

– Вабслин! – заорал Хорза. – Шевелись!

Бальведа и Йелсон бежали по вагону. Йелсон оглянулась и замедлила бег.

– Я его запущу, – взволнованным голосом сказал Вабслин и принялся нажимать на кнопки.

– Вабслин! – крикнул Хорза. – Выметайся отсюда немедленно!

– Все в порядке, Хорза, – сказал Вабслин, продолжая нажимать кнопки и выключатели, оглядывая экраны и циферблаты; когда ему приходилось двигать поврежденной рукой, на его лице появлялась гримаса. Не поворачивая головы, он продолжил: – Я знаю, что делаю. Уходи, а я запущу эту машину. Сам увидишь.

Хорза бросил взгляд в сторону хвоста поезда. Йелсон стояла посредине первого вагона – ее было видно через две открытые двери. Она вертела головой, поворачивая ее то в сторону Бальведы, бегущей во второй вагон и дальше – к пандусу, то к Хорзе, ждущему у пульта управления. Хорза знаком велел ей бежать, а сам повернулся, шагнул к Вабслину и взял его за локоть.

– Слышь, ты, псих! – закричал он. – Он, наверно, летит со скоростью пятьдесят метров в секунду. Ты хоть представляешь, сколько времени нужно, чтобы привести в движение такой поезд?

Он потянул инженера за руку. Вабслин быстро повернулся и свободной рукой ударил Хорзу в лицо. Хорза упал на пол кабины. Боли он почти не почувствовал, главным образом – недоумение. Вабслин повернулся к пульту управления.

– Извини, Хорза, но я смогу увести его с путей за этот поворот. А ты выходи. Оставь меня.

Хорза взял свое лазерное ружье, бросил взгляд на инженера, колдующего над пультом, потом повернулся и побежал прочь. В этот момент поезд покачнулся, словно выгнувшись и напрягшись.

Йелсон последовала за агентом Культуры. Хорза махнул, поторапливая ее, и она подчинилась.

– Бальведа! – крикнула она. – Аварийные выходы. Давай вниз. Нижний уровень!

Агент Культуры не слышала ее. Она бежала к следующему вагону и пандусу. Йелсон с проклятиями пустилась за ней.

Автономник выскочил из отверстия в полу и понесся по вагону к ближайшему аварийному люку.

Бальведа, огибая угол, вытянула руку и ухватилась за край перегородки. Она нырнула к открытой двери, ведущей к среднему пандусу. Позади слышались быстрые шаги Йелсон.

Бальведа выскочила на пандус, где завывал ветер – неутомимый, нестихающий ураган. Воздух вокруг нее мгновенно взорвался искрами и треском, со всех сторон засверкал свет, перегородки, рассекаемые прямыми линиями, стали коробиться и плавиться. Она бросилась на пол. Перегородки впереди, где пандус поворачивал и уходил вниз, вспыхнули лазерным огнем. Бальведа полувстала. Руки и ноги ее скользнули по пандусу, но наконец нашли точку опоры, и она, оттолкнувшись, бросилась назад в поезд за долю секунды до того, как линия лазерных выстрелов врезалась в боковину пандуса, в перегородки и перила. Йелсон чуть не споткнулась о Бальведу. Та ухватила женщину за руку.

– Там кто-то стреляет!

Йелсон подошла к краю и открыла ответный огонь.

Поезд накренился.

Последний прямой отрезок между станциями шесть и семь имел в длину больше трех километров. От того мгновения, когда огни мчащегося поезда стали видны из хвостового вагона, стоящего на станции семь, до того, когда поезд, выскочив из темного туннеля, появился на самой станции, прошло меньше минуты.

Мертвое тело сотрясалось и покачивалось, но было крепко зажато между креслом и пультом. Холодные закрытые глаза Квайанорла были обращены вперед, к тому, что открывалось через бронированное стекло, – к черному как ночь пространству, прошитому двойными яркими линиями света, почти непрерывными. Прямо перед поездом быстро увеличивалось в размерах яркое гало, ослепительное световое кольцо вокруг серо-стальной сердцевины.

Ксоксарле выругался. Цель двигалась слишком быстро, и он промахнулся. Но зато они были заперты в поезде. Он их сделал. Старик под его коленом застонал и попытался шевельнуться. Ксоксарле надавил на него посильнее и снова изготовился к стрельбе. Воздушная струя с воем вылетала из туннеля и завивалась вокруг хвостового вагона.

Ответная стрельба велась наобум, и выстрелы пришлись в стену станции далеко от него. Он улыбнулся. И в этот момент поезд тронулся.

– Выходите! – крикнул Хорза, подбежав к двери, у которой находились две женщины – одна стреляла, другая сидела на корточках, выглядывая время от времени наружу.

Воздух, проникая в вагон, закручивался вихрями, дрожал и завывал.

– Наверно, там Ксоксарле, – крикнула Йелсон, перекрывая шум неистового ветра.

Она высунулась наружу и дала очередь. В ответ последовали новые выстрелы, вспоровшие пандус и попавшие в корпус вагона вокруг двери. Бальведа нырнула назад, уворачиваясь от горячих осколков, которые посыпались сквозь открытую дверь. Поезд будто встряхнулся – и медленно двинулся вперед.

– Что? – крикнула Йелсон, посмотрев на Хорзу, который встал рядом с ней у двери.

Он пожал плечами и высунулся, чтобы дать очередь вдоль платформы.

– Вабслин, – прокричал он, поливая станцию огненным градом.

Поезд пополз вперед. Въездной пандус отъехал на метр от открытой двери. Что-то вспыхнуло в темноте в глубине туннеля, где завывал ветер, поднималась пыль и рождался шум, похожий на непрекращающийся гром.

Хорза покачал головой и махнул Бальведе, показывая, что нужно выходить на пандус – теперь тот был доступен для выхода лишь на половину своей ширины. Хорза дал еще одну очередь. Из двери высунулась Йелсон и тоже полила станцию огнем. Бальведа двинулась вперед.

В этот момент где-то в середине поезда распахнулся люк. Из вагона с лязгом выпала здоровенная круглая штука – громадная плоская заглушка в толстой стене. Из нее вылетело что-то маленькое и темное, а из огромной круглой дыры появилась серебристая точка, быстро – секция стены еще не успела рухнуть на платформу – превратившаяся в ярко сверкающее зеркальное яйцо гигантского размера. Автономник промелькнул в воздухе, а Бальведа бросилась бежать по пандусу.

– Вот он! – крикнула Йелсон.

Разум вылетел из поезда, развернулся и пустился прочь, но тут прерывистый лазерный огонь из дальнего конца станции изменил направление – вспышки света переместились с пандуса и опор на поверхность серебристого эллипсоида. Разум, казалось, замер и повис в воздухе, затронутый огнем, потом стал заваливаться в сторону, за платформу. Его ровная поверхность внезапно начала морщиться и тускнеть, и, вращаясь в воздушных вихрях, он стал падать к стене станции, словно сбитый самолет. Бальведа бежала вниз по наклонной части пандуса и уже почти достигла его горизонтального участка.

– Выходи! – крикнул Хорза, выталкивая Йелсон.

Створ дверей уже миновал пандус, двигатели работали, но их не было слышно за ураганным воем ветра, гулявшего по станции. Йелсон нажала кнопку на запястье, включая свой антиграв, и, подхваченная порывом воздуха, выпрыгнула из двери, не прекращая вести огонь.

Хорза высунулся наружу – теперь ему приходилось стрелять через опоры пандуса. Одной рукой он держался за поручень, ощущая, как поезд содрогается всем корпусом, словно испуганное животное. Некоторые из его выстрелов угодили в опоры и выбили фонтан осколков, подхваченных струями воздуха. Хорзе пришлось нырнуть назад в вагон.

Разум с хрустом ударился о стену станции и скатился к выемке между полом и изогнутой стеной. Его серебристая поверхность сморщивалась и тускнела.

Унаха-Клосп маневрировал в воздухе, избегая лазерного огня. Бальведа, оставив пандус позади, побежала по станции. Веер лазерной очереди из пешеходного туннеля вдалеке, казалось, замер в нерешительности между нею и летящей фигурой Йелсон, но потом стал приближаться к женщине в скафандре. Йелсон отстреливалась, но выстрелы нашли ее, высекли искры из ее скафандра.

Хорза выпрыгнул из медленно двигающегося поезда на пол станции и перекувырнулся, подхваченный мощной воздушной струей. Он тут же резко поднялся на ноги и побежал вперед, ведя огонь по дальнему концу станции сквозь бушующий ураган. Йелсон продолжала лететь в буре воздушных потоков и лазерных выстрелов.

В хвостовой части поезда, теперь уже удалявшегося от станции со скоростью пешехода, что-то сияло. Грохот приближающегося состава (в котором тонули все другие звуки, даже шум выстрелов и взрывов, отчего все остальное, казалось, происходит в обезумевшей тишине на фоне невыносимого рева поезда) стал выше по тональности.

Йелсон стала падать – ее костюм был поврежден.

Ноги ее начали работать еще до того, как она коснулась земли, а когда она все же опустилась, то сразу же побежала – побежала к ближайшему укрытию. Она неслась туда, где лежал тускло-серебристый Разум.

Потом она передумала.

Йелсон развернулась за мгновение до того, как укрыться за Разумом, обежала вокруг него и пустилась дальше, к дверям и нишам в стене.

В то мгновение, когда она повернулась, огонь Ксоксарле снова настиг ее, и на этот раз армированный скафандр уже не смог поглотить энергию выстрела – он не выдержал. Лазерный огонь молнией прорвался сквозь него и ударил по телу женщины, подбросив ее в воздух. Руки Йелсон вскинулись, ноги подогнулись, вся она дернулась, как кукла, на которую обрушилась внезапная ярость разозленного ребенка, грудь и живот окрасились алым.

И тут другой поезд нанес удар.

Он ворвался на станцию в яростном грохоте, металлическим громом выскочил из туннеля, за доли секунды преодолев расстояние между устьем туннеля и хвостовым вагоном медленно движущегося состава. Ксоксарле, который находился к поезду ближе всех, успел увидеть его хищный стремительный нос, прежде чем тот врезался в хвостовой вагон.

Он не мог себе представить звук громче того, что производил поезд в туннеле, но в сравнении с громом удаpa прежняя какофония показалась ему слабым треньканьем. Такой звук производит сверхновая звезда, ослепительно вспыхнувшая там, где за миг до того было лишь неясное мерцание.

Поезд нанес удар, мчась со скоростью более ста девяноста километров в час. Поезд Вабслина углубился в туннель только на длину одного вагона и двигался едва ли быстрее пешехода.

Мчащийся поезд врезался в хвостовой вагон, за долю секунды приподнял и сокрушил его, подкинул к потолку туннеля, смяв слои металла и пластика в плотный комок, и в то же мгновение его собственный локомотив втиснулся под эту груду обломков, разбрасывая в стороны свои колеса, выдирая рельсы. Его металлический корпус разлетелся на осколки, словно выстрелили какой-то гигантской шрапнелью.

Поезд продолжал движение – в передний состав и под него, соскальзывая и срываясь в сторону, по мере того как сплюснутые части двух поездов сталкивались со стеной и отлетали на станцию, где теперь бушевала стихия рвущегося металла и раскалывающегося камня. Остальные вагоны тем временем ударялись, сминались, сплющивались и разлетались на части – всё одновременно.

Мчащийся поезд всей своей массой надвигался из туннеля: вагоны неслись, устремляясь в хаос разлетающихся перед ними обломков, поднимались, разламывались, разворачивались. В детонирующих обломках вспыхивало пламя; били фонтаны искр; из разбивающихся окон вылетали осколки стекла; оторвавшиеся листы металла и резины ударялись о стены.

Ксоксарле пригнулся, словно чтобы спрятаться от убийственного грохота.

Вабслин почувствовал, как удар поезда отбрасывает его к спинке кресла. Он уже понял, что потерпел поражение – поезд, его поезд, двигался слишком медленно. Громадная рука из ниоткуда ударила его в спину, барабанные перепонки Вабслина чуть не треснули. Кабина, вагон, весь поезд задрожали вокруг, и внезапно, среди всего этого, хвост другого поезда, стоявшего в ремонтной зоне, стал надвигаться на него. Он почувствовал, как его поезд перепрыгнул через стрелки на повороте, который мог привести его в безопасное место. Ход состава все больше ускорялся. Вабслин, пригвожденный к креслу, был беспомощен. Задний вагон стоящего состава несся на него. Вабслин закрыл глаза за полсекунды до того, как его, словно насекомое, смяло в сплюснувшейся кабине.

Хорза лежал, свернувшись калачиком, в небольшом дверном проеме в стене станции, понятия не имея, как он попал туда. Он не смотрел, он не мог видеть. Он постанывал в уголке, пока разрушение ревело в его ушах, швыряло обломки в его спину и сотрясало стены и пол.

Бальведа тоже нашла нишу в стене – выемку, в которой она спряталась, повернувшись спиной к стихии металла.

Унаха-Клосп прилепился к потолку станции, укрывшись за куполом камеры, откуда наблюдал за столкновением внизу. Он видел, как последний вагон выехал из туннеля, видел, как примчавшийся поезд врезался в тот, который они оставили всего несколько секунд назад, и протолкнул его вперед, смял, превратившись вместе с ним в груду металлолома. Вагоны срывались с путей, их несло по полу; затем они сталкивались с пандусом, гасившим их скорость, вырывали его из скальной породы, выламывали осветительные приборы из потолка. Осколки взлетали вверх, и автономнику приходилось уворачиваться. Он увидел тело Йелсон внизу на платформе: его поволокли выскочившие с путей покореженные вагоны, которые в облаке искр кубарем полетели по расплавленной скальной поверхности. Едва не задев Разум, вагоны подхватили искалеченное тело женщины и вмяли его в стену вместе с пандусом, ударившись о черную породу по сторонам от устья туннеля, где обломки образовали расширяющееся кольцо и где в спрессованном металле и камне иссякла наконец энергия удара.

Последовала вспышка, от рельс полетели искры, огни на станции замигали. Обломки посыпались назад, дрожащее эхо катастрофы прокатилось по станции. Серия взрывов сотрясла станцию – и неожиданно, к немалому удивлению автономника, из отверстий в потолке рядом с мигающими лампами полились струи воды. Вода превратилась в пену и полетела по воздуху, как теплый снег.

Смешавшиеся обломки двух поездов, на которых осаждалась пена, зашипели, застонали, затрещали. Языки пламени боролись с пеной, находя в хаосе металла горючие вещества.

Потом раздался вопль, и автономник, устремив взгляд вниз сквозь марево пены и дыма, увидел Хорзу, который бежал от двери в стене по платформе от ближнего конца горящей кучи металла.

Человек несся по заваленной обломками платформе, крича и стреляя из ружья. Автономник увидел, как кусок породы обломился и упал рядом с дальним входом в туннель, откуда до этого вел стрельбу Ксоксарле. Автономник ждал, что сейчас раздастся ответная очередь и человек упадет, но ничего такого не случилось. Человек все бежал, ведя стрельбу и постоянно крича что-то неразборчивое. Бальведу автономник не видел.

Как только шум стих, Ксоксарле высунул ружье за угол. В этот же самый миг появился Хорза и начал стрелять. У Ксоксарле было время прицелиться, но не выстрелить. Выстрел пришелся в стену рядом с его ружьем; что-то ударило Ксоксарле по руке. Его ружье чихнуло и замолкло насовсем. Из ствола торчал кусок породы. Ксоксарле выругался и отшвырнул бесполезное оружие в туннель. Мутатор дал еще одну очередь, и со стен вокруг устья туннеля посыпались новые осколки. Ксоксарле посмотрел на Авигера – тот лежал на полу лицом вниз, слегка шевелясь; конечности его подергивались, словно он пытался плыть.

Ксоксарле оставил старика живым, чтобы использовать его в качестве заложника, но теперь от него было мало проку. Женщина Йелсон была мертва, он, Ксоксарле, убил ее, и Хорза горел жаждой мести.

Ксоксарле раздавил череп Авигера ногой, развернулся и побежал.

До первого поворота ему нужно было пробежать метров двадцать. Ксоксарле бежал во всю прыть, не обращая внимания на боль в ногах и теле. На станции прозвучал взрыв. Наверху раздалось шипение, и система пожаротушения принялась выплескивать с потолка водные струи.

Он метнулся к первому боковому туннелю, и в это время воздух засверкал лазерным огнем. Кусок стены отвалился и ударил его по ногам и спине, но он, хромая, побежал дальше.

Впереди него слева были какие-то двери. Он попытался вспомнить план станции. Эти двери, вероятно, вели в пультовую и спальни для персонала. Он мог бы сократить себе путь, пересечь ремонтную зону по мостику и боковым туннелем достичь системы транзитных труб. Это была дорога к спасению. Он быстро заковылял к двери и распахнул ее плечом. За спиной у него, где-то в туннеле, гремели шаги мутатора.

Автономник наблюдал за Хорзой – тот, не переставая стрелять, бежал как сумасшедший по платформе, кричал, выл, перепрыгивал через обломки. Не останавливаясь, он пронесся мимо того места, где прежде лежало тело Йелсон, перед тем как его смели обломки вагона. Перед Хорзой двигался световой конус от лазерного ружья. Он миновал то место, где прежде стояла паллета, и приближался к дальнему концу станции, откуда несколько мгновений назад вел огонь Ксоксарле, исчезнувший затем в боковом туннеле.

Унаха-Клосп спустился с потолка. Обломки потрескивали и дымились, пена падала, как мокрый снег. Воздух стал наполняться отвратительным запахом удушливого газа. Датчики автономника зарегистрировали повышенный уровень радиации. В смятых обломках поездов произошло несколько взрывов, возникли новые очаги пожаров вместо потушенных. Пена, обволакивавшая груду искореженного металла, напоминала снег на вершинах зубчатого хребта.

Унаха-Клосп спустился к Разуму, который лежал у стены. Его сморщенная поверхность была темной и тусклой, переменчивого цвета, как нефть, разлитая в воде.

– Вы наверняка считали, что сделали отличный ход, верно? – тихо сказал Разуму Унаха-Клосп. Может, тот слышал его, а может, был мертв; Унаха-Клосп не мог определить. – Спрятаться вот так в вагоне реактора. Я точно знаю, что вы сделали с топливными элементами – опустили в одну из тех глубоких шахт, что рядом с аварийными вентиляционными двигателями, может быть, даже в ту, что мы видели на экране датчика массы в первый день. А потом спрятались в поезде. И наверняка были очень довольны собой. Но только что вам это дало?

Автономник посмотрел на безмолвный Разум. Сверху на Унаха-Клоспа падала пена, и он очистил свою поверхность при помощи силового поля.

Разум шевельнулся. Он резко приподнялся на полметра сначала одним, потом другим концом, и воздух на секунду наполнился шипением и треском. Поверхность Разума сверкнула, и Унаха-Клосп отпрянул – кто его знает, что тут происходит. Потом Разум снова опустился и легко коснулся пола. Цвета его яйцеобразной поверхности стали медленно изменяться. Автономник почувствовал запах озона.

– Поверженный, но не побежденный, да? – сказал он.

На станции стало темнее – поднимающийся дым заволок оставшиеся целыми светильники.

Кто-то закашлялся. Унаха-Клосп повернулся и увидел, как из ниши в стене выбирается Перостек Бальведа. Голова ее была вся в крови, а кожа стала пепельной.

– Еще один выживший, – сказал автономник – больше себе, чем женщине.

Он подплыл к ней и помог подняться, выставив силовое поле. Женщина задыхалась от дыма. Из ее лба сочилась кровь, на спине куртки виднелось красное пятно.

– Что… – закашлялась она. – Кто еще?

Ноги под ней подгибались, и автономнику пришлось поддерживать ее, когда она перебиралась через обломки вагонов и ошметки рельсов. Повсюду на полу валялись куски породы, сбитые со стен.

– Йелсон погибла, – деловито сообщил Унаха-Клосп. – Вабслин, скорее всего, тоже. Хорза пытается догнать Ксоксарле. Ничего не знаю об Авигере – не видел его. Разум еще жив, как мне кажется. По крайней мере, он двигается.

Они подошли к Разуму. Тот лежал, то приподнимаясь, то опускаясь одним своим концом, словно пытался подняться в воздух. Бальведа хотела было дотронуться до него, но Унаха-Клосп отстранил ее.

– Не трогайте его, Бальведа, – сказал он, силовым полем удерживая ее на платформе. Она споткнулась на обломках и закашлялась. Лицо ее исказила гримаса боли. – Вы задохнетесь, если останетесь здесь, в этой атмосфере, – мягко сказал ей автономник. – Разум сам сможет позаботиться о себе, а если нет – то вы вряд ли ему поможете.

– Я в порядке, – сказала Бальведа.

Она остановилась, выпрямилась, на лице ее появилось спокойное выражение, кашель прекратился. Автономно тоже замер, глядя на нее. Женщина повернулась к нему, дыхание ее нормализовалось, и, хотя лицо оставалось пепельно-серым, взгляд прояснился. Она вытащила руку из-за спины, сочившейся кровью, другой рукой попыталась отереть лоб и глаза, окрашенные красным.

– Ну как, видите? – улыбнулась она.

Но тут глаза ее закрылись, она согнулась, ноги ее подкосились, и она повалилась на каменный пол.

Унаха-Клосп подхватил Бальведу, прежде чем ее голова коснулась пола, и понес с платформы через первый ряд дверей, ведущих в пультовые и жилой отсек.

Не успели они пройти по туннелю и десяти метров, как Бальведа, оказавшись на свежем воздухе, пришла в себя. Позади слышались взрывы. Воздух в туннеле пульсировал, как огромное, неровно бьющееся сердце. Мигали огни. Со сводов стала сочиться вода, потом она полилась струями.

«Хорошо, что у меня антикоррозийное покрытие», сказал себе Унаха-Клосп, плывя по трубе в пультовую. Удерживаемая силовым полем женщина пошевелилась. Автономник услышал звук выстрелов из лазерного ружья, но из-за шума, доносившегося спереди, сзади и сверху, через вентиляционные шахты, определить, где стреляют, он не мог.

– Ну, видите… я в порядке… – пробормотала Бальведа.

Автономник отпустил ее. Они уже почти добрались до пультовой. Воздух здесь тоже был свежим, а уровень радиации – ниже. Новые взрывы сотрясли станцию. Волосы Бальведы и мех на ее куртке трепыхались в струях воздуха, с них слетали клочья пены. Капли воды барабанили, разбрызгиваясь по полу.

Автономник вплыл в пультовую. Освещение здесь не мигало, воздух был чистым, а помещение – сухим. Вода сочилась на пластиковый пол только с тела женщины и с его собственного корпуса.

– Вот так-то лучше, – с этим словами Унаха-Клосп посадил женщину на стул.

Стены и воздух вздрогнули от новых взрывов.

Огни на всех консолях и панелях замигали, засветились.

Посадив агента Культуры, автономник мягко согнул Бальведу, так что ее голова оказалась между колен, и пустил ей в лицо струю воздуха. Взрывы продолжались, сотрясая воздух в комнате, как… как… как будто кто-то топал ногой.

Топ-топ-топ. Топ-топ-топ.

Унаха-Клосп распрямил Бальведу и собирался поднять ее со стула, когда внезапно раздались и стали громче шаги за дальней дверью, больше не заглушаемые взрывами на станции. Затем дверь распахнулась, и раненый Ксоксарле, хромая, ввалился в комнату; с тела его стекала вода. Он увидел Бальведу и автономника и направился прямиком к ним.

Унаха-Клосп ринулся вперед, целясь в голову идиранина. Ксоксарле поймал машину одной рукой и швырнул ее на консоль, разбив несколько экранов и панелей, которые испустили фонтан искр и облако едкого дыма. Унаха-Клосп там и остался, окутанный дымом и наполовину впечатанный в оплавившийся и потрескивающий пульт управления.

Бальведа открыла глаза и оглянулась; лицо у нее было окровавленное, безумное и испуганное. Она увидела Ксоксарле и бросилась ему навстречу, открыв рот, но разразилась кашлем. Ксоксарле схватил ее, прижал руки к бокам, оглянулся на дверь, сквозь которую ворвался в комнату, замер на секунду, перевел дыхание. Он знал, что слабеет. Его спинные кератиновые пластины были почти насквозь прожжены выстрелами мутатора, повреждена была и нога, сильно замедлявшая его движения. Гуманоид скоро доберется до него… Он заглянул в лицо женщины и решил не убивать ее сразу.

– Может быть, ты остановишь палец этого карлика на спусковом крючке, – пробормотал Ксоксарле, взваливая одной рукой Бальведу себе на спину и быстро направляясь к двери, ведущей в спальные и жилые помещения, из которых был выход в ремонтную зону. Он распахнул двери, и те захлопнулись за ним – …Хотя я и сомневаюсь в этом, – добавил он и захромал по короткому туннелю, потом через первую спальню, прошел в мигающем свете ламп под качающимися гамаками.

Между тем с потолка брызнули струи воды – сработала противопожарная система.

В пультовой Унаха-Клосп наконец оторвал себя от панели. Корпус его был покрыт обгоревшей проволочной обмоткой.

– Грязная сволочь, – сказал он нетвердым голосом и, подрагивая, поплыл по воздуху прочь от дымящейся консоли. – Бродячий зверинец, одноклеточное…

Унаха-Клосп, покачиваясь, развернулся в дыму и направился к дверям, сквозь которые ворвался Ксоксарле. Там он помедлил, как-то недоуменно встряхнулся и двинулся по туннелю, набирая скорость.

Хорза потерял идиранина. Он преследовал его по туннелю, потом пробежал через какие-то сломанные двери. Тут надо было выбирать – налево, направо или прямо, три коротких коридора, мигающий свет, струи воды с потолка, дым, ленивыми клубами поднимающийся к сводам.

Хорза пошел направо – именно туда двинулся бы идиранин, если бы направлялся к транзитным трубам, если бы верно вычислил направление и если бы у него не было другого плана.

Но Хорза выбрал неверный путь.

Он крепко держал ружье в руках. По его лицу что-то катилось – нет, не слезы, а пролившаяся сверху вода. Ружье чуть вибрировало – он чувствовал это через перчатки. Распухший шар боли поднимался из живота в горло и глаза, заполняя горечью рот, заливая тяжестью руки, заставляя Хорзу сжимать зубы. Он остановился, мучительно раздумывая, у другой развилки – около спален, посмотрел в одну сторону, потом в другую. С потолка лилась вода, дым клубами поднимался вверх, мелькал свет. Он услышал крик и бросился в том направлении.

Женщина сопротивлялась. Несмотря на свою силу, она теперь не могла справиться даже с ослабевшей хваткой Ксоксарле. Идиранин хромал по коридору, направляясь к большой пещере.

Бальведа вскрикнула и попыталась освободиться, потом стала пинать идиранина по бедрам и икрам. Но он держал ее достаточно крепко, а кроме того – слишком высоко. Руки Бальведы были прижаты к ее телу, а ноги доставали лишь до кератиновой пластины, начинавшейся от крестца идиранина. Сзади остались спальные гамаки строителей Командной системы – они покачивались, когда воздух в длинном помещении спальни сотрясался от нового взрыва на платформе или среди обломков поездов.

Бальведа услышала выстрелы где-то сзади, и двери в дальнем конце длинной комнаты распахнулись. Идиранин тоже услышал эти звуки. Перед тем как они проломились через двери спальни, его голова повернулась в направлении звука. Потом они оказались в коротком коридоре, а оттуда вышли на балкон, тянувшийся вдоль выемки ремонтной зоны.

По одну сторону громадной выемки дымилась беспорядочная груда искореженного металла – смятые вагоны и оборудование. Поезд, приведенный в действие Вабслином, врезался в хвост поезда, стоявшего в длинном коридоре, выше пола выемки. Части обоих поездов валялись там и сям, как детские игрушки, громоздились на полу выемки, вдоль стен, поднимаясь к сводам. С потолка сочилась пена, шипевшая при соприкосновении с раскаленными обломками, где из-под искореженного металла вырывались языки пламени и сыпались искры.

Ксоксарле проскользнул на балкон, и Бальведе на мгновение показалось, что сейчас они оба перевалятся через перила и полетят вниз, на груду обломков на холодном, жестком полу. Но идиранин вовремя остановился, развернулся и затопал по широкому проходу к металлическому мостику, перекинутому через выемку и ведущему к туннелю на другом конце балкона, по которому можно было попасть в транзитные трубы.

Бальведа слышала тяжелое дыхание идиранина. Сквозь звон в ушах она различала потрескивание пламени, шипение пены, напряженные вдохи и выдохи Ксоксарле. Он нес женщину легко, словно та ничего не весила. Она издала гневный крик, надавила на него всем своим телом, стараясь вырваться или хотя бы освободить руку, но сопротивление ее было слабым.

Они добрались до подвесного мостика. Идиранин опять чуть не сорвался, но вовремя восстановил равновесие. Он пустился по узкому мостику, который трясся под его неровными, хромающими шагами и издавал звуки, похожие на удары по металлическому барабану. Бальведа напряглась до боли в спине, но хватка Ксоксарле не ослабла.

Потом он резко остановился, перекинул ее вперед, и Бальведа увидела его огромное седловидное лицо. Несколько мгновений он держал ее за плечи, потом одной рукой взял за правый локоть, а другой ухватил за правое плечо.

Он выставил вперед ногу, держа Бальведу в воздухе, параллельно полу выемки в тридцати метрах под ними. Рука, за которую схватил ее Ксоксарле, казалось, сейчас оторвется, спина болела, в голове стоял туман, но она вдруг поняла, что идиранин собирается с ней сделать, и закричала.

Ксоксарле переломил руку женщины о свое колено, как ветку. Ее крик надломился, как льдина.

Он взял Бальведу за кисть другой руки и перебросил ее тело через перила рядом с собой, позволив ее пальцам ухватиться за тонкую опору перил, и оставил ее так. На это ушло чуть больше секунды. Бальведа раскачивалась, как маятник, под металлическим мостиком, а Ксоксарле, хромая, побежал дальше. Каждый его шаг сотрясал шаткий мостик, вибрации которого через металлическую опору передавались на руку Бальведы, ослабляя ее хватку.

Она висела под мостиком. Сломанная рука бесполезно болталась сбоку. Пальцы другой руки сжимали холодную, ровную, забрызганную пеной опору. Голова кружилась. Бальведа пыталась отогнать волны боли, прокатывавшиеся по ее телу, но безуспешно. Свет в выемке погас, потом снова загорелся. Еще один взрыв сотряс обломки поездов. Ксоксарле пробежал по мостику и захромал дальше по балкону на другой стороне огромной пещеры. Он держал путь в сторону туннеля. Пальцы женщины онемели, стали разжиматься. Рука, от кисти до плеча, похолодела.

Перостек Бальведа дернулась в воздухе, закинула назад голову и завыла.

Автономник остановился. Теперь шумы доносились откуда-то сзади. Он выбрал неверное направление. Он все еще был как в тумане. Значит, Ксоксарле все-таки не пошел назад. «Идиот! Нельзя так выходить из себя!»

Он развернулся в туннеле, ведущем на станцию из пультовой и длинной спальни, замедлил ход и завис в воздухе, а потом поспешил обратно тем же путем. До него донеслись выстрелы из лазерного ружья.

Хорза добрался до пультовой. Здесь не было ни пены, ни воды, хотя из дыры в одной консоли шел дым. Он помедлил, потом, услышав еще один крик – человеческий, женский, – бросился к дверям, ведущим в спальни.

Она попыталась раскачаться, превратить свое тело в маятник и забросить ногу на мостки, но поврежденные мышцы поясницы не позволяли сделать это – связки были разорваны, боль пронзала тело. Она продолжала цепляться за опору.

Своей руки она не чувствовала. На ее лице, задранном кверху, оседала пена и жгла ей глаза. Ряд взрывов встряхнул груду металла внизу, воздух вокруг Бальведы задрожал, и эта дрожь передалась ей. Она чувствовала, как разжимаются пальцы: она уже чуть-чуть соскользнула вниз – на миллиметр или два. Она попыталась ухватиться за опору посильнее, но пальцы ее ничего не чувствовали.

С балкона раздался какой-то звук. Она попыталась оглянуться и через мгновение увидела Хорзу с ружьем, который бежал по балкону к мостику. Он поскользнулся на пене и, чтобы не упасть, выставил вперед свободную руку.

– Хорза!.. – попыталась крикнуть она, но вышел какой-то хрип.

Хорза бежал по мостику над ней. Мостик от этого сотрясался, и рука стала соскальзывать еще сильнее.

– Хорза! – крикнула она еще раз, вложив в этот крик все свои силы.

Мутатор пробежал мимо. Его лицо было исполнено решимости, ружье он держал наготове, его сапоги стучали по металлическому настилу над ней. Бальведа посмотрела вниз, голова ее упала, глаза закрылись.

Хорза… Крейклин… тот престарелый министр по внепланетным делам на Сорпене… ни одна из ипостасей мутатора, никто и ничто из того, чем был за свою жизнь этот человек, не имело ни малейшего желания спасать ее. Похоже, Ксоксарле полагал, что некое межвидовое гуманоидное сострадание заставит Хорзу остановиться и спасти ее – и таким образом подарит идиранину несколько драгоценных секунд. Но идиранин недооценил Хорзу так же, как весь его вид недооценил Культуру. Они оказались в конечном счете не такими уж мягкими; гуманоиды могли быть жесткими и решительными, как и любой идиранин, если только их раздразнить…

«Я погибну, – подумала она, и эта мысль скорее удивила ее, чем ужаснула. – Здесь и сейчас. После всего, что случилось, после всего, что я сделала. Погибнуть. Погибну вот таким образом!»

Ее большой палец медленно соскальзывал с рейки.

Шаги над ней замерли, потом стали возвращаться. Она подняла голову и увидела лицо Хорзы, смотревшего на нее.

Она висела, покачиваясь в воздухе, а Хорза смотрел ей в глаза; рядом с его лицом маячило ружье. Хорза оглянулся и посмотрел в ту сторону, куда убежал Ксоксарле.

– Помоги мне… – прохрипела она.

Он встал на колени, взял ее за руку, потянул наверх.

– Рука сломана… – взвыла она.

Тогда он схватил ее за шиворот куртки и потащил на мостик. Она перекатилась через перила, и Хорза выпрямился. В мигающем свете и сумраке громадной гулкой пещеры с потолка сочилась пена, и на стенах, когда свет гас, плясали тени от языков пламени.

– Спасибо, – прокашляла она.

– Туда? – Хорза повернулся в ту сторону, куда бежал несколько секунд назад и где исчез Ксоксарле.

Она, как могла, кивнула в ответ.

– Хорза, – сказала она, – пусть он уйдет.

Хорза уже начал двигаться. Он покачал головой и сказал: «Нет», затем повернулся и побежал. Бальведа согнулась пополам. Затекшая рука потянулась к сломанной, но не коснулась ее. Она закашлялась, приложила руку ко рту, пощупала внутри, закашлялась, выплюнула выбитый зуб.

Хорза добежал до конца мостика. Теперь он был спокоен. Пусть Ксоксарле задерживает его, если ему так хочется. Можно было даже позволить идиранину дойти до транзитной трубы. После этого он сам вошел бы туда и лазерным огнем уничтожил транзитную капсулу или отключил бы питание, и тогда идиранин оказался бы у него в руках. Это уже не имело значения.

Он пересек балкон и бросился в туннель.

На протяжении километра туннель шел по прямой. Переход на транзитную трубу был где-то справа, но тут были и другие двери и ходы, где мог спрятаться Ксоксарле.

В туннеле было светло и сухо. Освещение лишь слегка помаргивало, а система пожаротушения здесь не включилась.

Хорзе вовремя пришла в голову мысль посмотреть на пол. Он увидел следы воды и пены, ведущие к паре дверей, расположенных друг напротив друга по сторонам туннеля. Дальше влажных следов не было.

Он бежал слишком быстро и потому не смог сразу остановиться. Вместо этого он прянул вниз.

Кулак Ксоксарле, появившись слева, из дверного проема, рассек воздух над головой мутатора. Хорза повернулся и попытался прицелиться, но Ксоксарле вышел из дверей и пнул ружье так, что ствол попал мутатору в лицо, разбив ему нос и рот. Одновременно лазерный огонь ударил в потолок, откуда на идиранина и человека посыпались осколки породы и пыль. Пока Хорза приходил в себя, идиранин нагнулся, выхватил ружье из рук человека, развернул его и направил на Хорзу, который сел, опершись одной рукой о стену. Изо рта и носа у него текла кровь. Ксоксарле сорвал гарду у спускового крючка.

Унаха-Клосп промчался по пультовой, сделал вираж в воздухе, пронесся сквозь дым, миновал разбитые двери, потом метнулся по короткому коридору, пролетел по спальне, между раскачивающихся гамаков, потом по еще одному короткому туннелю и наконец оказался на балконе.

Повсюду валялись искореженные обломки. Он увидел Бальведу на мостике: женщина сидела, придерживая плечо рукой, потом оперлась этой рукой о мостик. Унаха-Клосп мигом преодолел расстояние между ними, но как только он собрался опуститься, а она – поднять голову, в дальнем конце туннеля раздался звук выстрелов из лазерного ружья. Автономник снова заложил вираж и увеличил скорость.

Ксоксарле нажал на спусковой крючок в тот момент, когда Унаха-Клосп ударил его сзади. Ружье еще не выстрелило, а Ксоксарле отбросило вперед по полу туннеля. Он упал и перевернулся через голову, но дуло ружья разбилось о камни, поскольку на него пришлась вся масса падающего идиранина. Ствол аккуратно раскололся на две части. Автономник остановился точно перед Хорзой, который ринулся в сторону Ксоксарле, приходящего в себя: идиранин уже начал подниматься. Унаха-Клосп снова рванулся вперед, ушел вниз, сделал финт в воздухе, пытаясь нанести удар, которым когда-то оглушил идиранина. Ксоксарле отбросил машину в сторону движением руки. Унаха-Клосп ударился об стену, как резиновый мячик, и идиранин снова отшвырнул его, покореженного и покалеченного, – на этот раз в сторону пещеры.

Хорза нырнул вперед, и в тот же момент Ксоксарле опустил свой кулак на голову человека. Мутатор увернулся, но недостаточно быстро – удар пришелся по касательной. Ударившись спиной о стену, человек свалился на пол и на мгновение неподвижно замер в дверном проеме по другую сторону туннеля.

Пожаротушители плевались с потолка в том месте, куда пришелся выстрел из ружья Хорзы. Ксоксарле набросился на поверженного гуманоида, который попытался встать на нетвердые, подгибавшиеся под ним ноги; руки его пытались найти опору на гладкой стене. Идиранин поднял ногу, чтобы растоптать голову Хорзы, но потом вздохнул и опустил ее, увидев Унаху-Клоспа. Тот, весь помятый, дымясь и передвигаясь зигзагами по туннелю, медленно приближался к идиранину.

– …Ты, животное… – прохрипел Унаха-Клосп, его тоненький голос стал ломаным, резким.

Ксоксарле протянул руку, ухватил машину за передок, легко поднял ее обеими руками над своей головой, над головой Хорзы – человек посмотрел на него подернутыми туманом глазами, – а потом нанес ею убийственный удар.

Хорза чуть ли не лениво перекатился на бок, и Ксоксарле почувствовал, как скулящая машина проехалась по голове и плечу Хорзы. Человек упал и распростерся на полу.

Он был все еще жив. Одна его рука слабо шевельнулась в попытке защитить кровоточащую голову. Ксоксарле повернулся и снова поднял беспомощного автономника над головой человека.

– Итак… – тихо сказал он и напряг мышцы, чтобы с силой опустить руку.

– Ксоксарле!

Он посмотрел между своими поднятыми руками, в которых слабо трепыхался автономник. Человек у его ног медленно провел рукой по своим волосам, залитым кровью. Ксоксарле ухмыльнулся.

Женщина Перостек Бальведа стояла в конце туннеля, на балконе. Она стояла, ссутулившись, лицо у нее было осунувшимся и усталым. Правая ее рука безвольно висела, ладонь у бедра была вывернута наружу. В другой руке она держала небольшой предмет, направляя его на идиранина. Ксоксарле пришлось напрячь зрение в попытке разглядеть, что это такое. Предмет был похож на пистолет, пистолет, сделанный в основном из воздуха, пистолет из линий, тонких проводов, почти бесплотный, скорее остов пистолета, скорее карандашный набросок, оторванный от листа бумаги и наполненный материей ровно настолько, чтобы его можно было взять в руку. Ксоксарле рассмеялся и с размаху опустил руки, швырнув автономника вниз.

Бальведа выстрелила. Тонкий пистолетный ствол брызнул на конце снопом искр, словно маленький бриллиант под лучом солнца, и издал еле слышный кашляющий звук.

Прежде чем Унаха-Клосп проделал расстояние в полметра, отделявшее его от головы Хорзы, брюшина Ксоксарле вспыхнула, как солнце. Таз идиранина разнесло на куски, разорвало начиная от бедра на тысячи мельчайших частей. Его грудь, руки и голова взлетели вверх и назад, ударились о свод туннеля, потом рухнули вниз; руки обмякли, пальцы разжались. Кератиновые пластины на животе разошлись, внутренности вывалились на залитый водой пол, а верхняя часть тела упала в мелкие лужи, образовавшиеся от искусственного дождя. То, что осталось от туловища, громадных бедер и трех ног толщиной в хорошее дерево, несколько секунд оставалось стоять. Унаха-Клосп тем временем неторопливо взмыл к потолку, а Хорза неподвижно лежал на полу под струями воды, которые, омывая его и идиранина, окрашивали лужицы в алый цвет.

Торс Ксоксарле неподвижно лежал там, где упал, в двух метрах от того места, где стояли ноги. Потом колени медленно подогнулись, словно неохотно подчиняясь силе тяжести, и столбовидные бедра осели на подвернувшиеся ступни. Вода хлынула в окровавленную чашу рассеченного таза.

– Бала ала бала, – бормотал Унаха-Клосп, прилипший к потолку; с его корпуса капала вода. – Бала лабалабалаба… ха-ха.

Бальведа, продолжая держать под прицелом разорванное тело Ксоксарле, медленно шла по коридору, разбрызгивая темно-красные лужицы.

Она остановилась у ног Хорзы и бесстрастно посмотрела на верхнюю часть тела поверженного гиганта, неподвижно лежащую на полу. Грудь, в которой виднелось месиво внутренних органов, истекала кровью. Бальведа прицелилась и выстрелила в массивную голову воина, снеся ее с плеч; кератиновые осколки полетели по туннелю на двадцать метров. Тело женщины сотряслось от взрыва, эхо отдалось в ее ушах. Наконец она, похоже, расслабилась и опустила плечи. Она посмотрела на автономника, парящего под потолком.

– Вот моя зде вверх торма на потолок упа бала бала ха-ха… – сказал Унаха-Клосп, совершая бессмысленные движения. – И вот. Мне конец, я всего-то… Как меня зовут? Который час? Бала бала, ох-хо-хо. Много вод. Вверх торма. Ха-ха и т. п.

Бальведа встала на колени рядом с неподвижным человеком, сунула пистолет в карман и пощупала шею Хорзы. Он был еще жив. Лицо его лежало в луже воды. Она напряглась и попыталась перевернуть мутатора. Из его головы сочилась кровь.

– Автономник, – сказала она, пытаясь удержать человека, чтобы он снова не упал в воду, – помогите мне. – Она ухватилась здоровой рукой за локоть Хорзы, и на ее лице появилась гримаса боли, когда она, толкая другим плечом, попыталась перевалить его чуть дальше. – Унаха-Клосп, черт вас подери. Помогите мне.

– Бла бала бал. Хо-хо-хо. Я есть здесь, здесь есть я. Как вам дела? Потолок, крыша нутром наружу. Хаха бала бала, – бормотал автономник, по-прежнему держась у потолка.

Наконец Бальведе удалось перевернуть Хорзу на спину. Фальшивый дождь падал на разбитое лицо, смывая кровь со рта и носа. Открылся один глаз, потом другой.

– Хорза, – сказала Бальведа, наклоняясь над ним так, чтобы своей головой закрыть его от воды и от падающего с потолка света.

Лицо мутатора было белым, если не считать струек крови, сочившихся из ноздрей и рта. Затылок и один висок превратились в сплошное кровавое месиво.

– Хорза? – повторила она.

– Ты победила, – тихо, еле понятно, сказал Хорза.

Бальведа не знала, что ответить. Она закрыла глаза и покачала головой.

– Бала бала… поезд прибывает на платформу один…

– Автономник, – прошептал Хорза, устремив взгляд наверх, мимо головы Бальведы.

Она кивнула. Глаза его вернулись в прежнее положение, потом он попытался, закатив их, посмотреть назад.

– Ксоксарле… – прошептал он. – Что случилось?

– Я пристрелила его, – сказал Бальведа.

– …Бала была руки в стороны выйти войти, еще раз все сначала… Есть здесь кто-нибудь?

– Из чего? – Голос Хорзы был едва слышен, ей пришлось приблизиться к нему вплотную, чтобы разобрать слова.

– Вот из этого. – Она открыла рот, показывая ему дыру на месте одного из коренных зубов. – Мнемоформа. Этот пистолет был частью меня. Выглядит как настоящий зуб. – Она попыталась улыбнуться, подумав, что Хорза вряд ли видит пистолет.

Он закрыл глаза.

– Хитро, – тихо произнес он. Кровь сочилась из его головы, смешиваясь с алыми струйками из расчлененного тела Ксоксарле.

– Я доставлю тебя назад, – сказала Бальведа. – Обещаю. Я доставлю тебя на корабль. Ты не умрешь. Вот увидишь. Все будет в порядке.

– Да? Обещаешь? – тихо сказал Хорза и закрыл глаза. – Спасибо, Перостек.

– Спасибо бала бала бала. Стекопер. Босиапс. АхаУн-Клосп… Ох-хо-хо, хо-хо-ох, хо вам за всё, думать дальше. Приносим извинения за доставленные неудобства… Что там где как кто когда почему как и так да…

– Не беспокойся. – Бальведа протянула руку и прикоснулась к мокрому лицу человека.

Вода стекала с ее головы на лицо мутатора. Глаза Хорзы снова открылись, зрачки остановились на ее лице. Потом он перевел взгляд на тело идиранина, потом на автономника под потолком, потом оглядел все вокруг – стены, воду – и прошептал что-то, не глядя на женщину.

– Что? – сказала Бальведа, наклоняясь поближе к нему.

Глаза его снова закрылись.

– Бала, – сказала машина из-под потолка. – Бала бала бала. Ха-ха. Бала бала бала.

– Какой идиот, – вполне разборчиво сказал Хорза, хотя голос его становился все тише, и потерял сознание. Глаза его остались закрытыми. – Какой проклятый… чертов… идиот. – Он едва заметно кивнул головой, и, похоже, это движение не причинило ему боли. Струи с потолка расплескивали ало-красную воду под его головой: она попадала на лицо Хорзы, и новые струи смывали ее. – Джинмоти е. – пробормотал человек.

– Что? – переспросила Бальведа, наклоняясь еще ближе к Хорзе.

– Данатре скехелис, – провозгласил Унаха-Клосп из-под потолка, – ро влех гра’ампт на жире, скот ре генебеллис ро бинитшире, на’ско воросс амптфенир-ан хар. Бала.

Внезапно глаза мутатора широко открылись, и на его лице нарисовался крайний ужас. То было выражение такого беспомощного страха и кошмара, что сама Бальведа вздрогнула; волосы у нее на макушке поднялись дыбом, несмотря на то что вода смачивала их. Человек внезапно поднял руки и цепко, с неимоверной силой ухватил ее за куртку.

– Зовут! – простонал он, и в его голосе было больше боли, чем на лице – ужаса. – Как меня зовут?

– Бала бала бала, – пробормотал автономник из-под потолка.

Бальведа сглотнула слюну, почувствовав, как жгучие слезы собираются за ее веками. Она прикоснулась к одной из белых цепких рук.

– Тебя зовут Хорза, – мягко сказала она. – Бора Хорза Гобучул.

– Бала бала бала бала, – тихим сонным голосом произнес автономник. – Бала бала бала.

Хватка человека ослабла, выражение ужаса сошло с лица. Он облегченно вздохнул, глаза его снова закрылись, губы сложились почти что в улыбку.

– Бала бала.

– Ах, да… – прошептал Хорза.

– Бала.

– …конечно.

– Ла.