9 МИР ШКАРА
Представьте себе необъятный поблескивающий океан, увиденный с большой высоты. Он уходит к четкой изо
гнутой линии на каждой из сторон горизонта, и солнце горит на миллиардах крохотных волн. А теперь представьте ровное одеяло туч над океаном, оболочку из черного бархата, подвешенного высоко над водой и тоже уходящего за линию горизонта, но, невзирая на отсутствие солнца, отражающего блеск моря. Добавьте к этой туче много тонких, острых лучей, разбросанных по основанию чернильного покрывала, как сверкающие глаза, одиночные, парные или соединенные в большие группы, каждая из которых находится далеко-далеко от другой.
Такое зрелище открывается, когда корабль летит в гиперпространстве, точно крошечная мошка, между энергетической сеткой и реальным пространством.
Тоненькие, острые лучи на нижней поверхности тучи – это звезды, волны на море – неровности сетки, с которыми корабль при движении в гиперпространстве соприкасается полями двигателя, а вспышки – это источник его энергии. Гиперсетка и плоскость реального пространства имеют кривизну, как океан и облака, окутывающие планету, только менее выраженную. Черные дыры здесь похожи на тонкие крутящиеся трубы, что соединяют облака с морем. Сверхновые звезды – как длинные вспышки молний в зоне сплошной облачности. Астероиды, луны, планеты, орбиталища, даже кольца и сферы здесь почти не видны…
В гиперпространстве неслись два корабля быстрого реагирования класса «убийца» – «Торговая надбавка» и «Ревизионист»; они мчались под сетью реального пространства, как хищные сверкающие рыбы в глубоком стоячем пруду. Они пролетали через системы, мимо звезд, под пустыми пространствами подныривая глубже, чтобы их труднее всего было засечь.
Их двигатели были средоточием почти невообразимой энергии; в пределах двух сотен метров была сконцентрирована мощность, равная примерно одному проценту мощности небольшого солнца. Она позволяла двум судам нестись по четырехмерной пустоте со скоростью, эквивалентной чуть меньше чем десяти световым годам в час в реальном пространстве. В то время такая скорость считалась необыкновенно высокой.
Определив впереди Сверкающий Берег и Сумрачный Залив, корабли искривили свой курс, до этого прямой, и углубились в зону военных действий, направившись в ту систему, где находился Мир Шкара.
Вдалеке виднелась группа черных дыр, которая и создала Залив. Эти желоба, полные скрытой энергии, пронзили здесь космос несколько тысячелетий назад, очистив пространство позади себя от поглощенных ими звезд и создав искусственный галактический рукав во время движения по пологой спирали к центру медленного вращающегося острова звезд и туманностей, который и был галактикой.
Эту группу черных дыр обычно называли Лесом – так тесно друг к другу они располагались, и два мчавшихся на всех парах корабля Культуры получили инструкции: если их засекут и пустятся за ними в погоню – попытаться пройти между этими скрученными, смертельно опасными стволами. Считалось, что подразделения Культуры лучше ориентируются на местности, чем идиранские: поэтому предполагалось, что у кораблей есть хорошие шансы проскочить опасный участок, а любой преследователь скорее даст по тормозам, чем рискнет отправиться в Лес. Риск был невероятно высоким, но и возможности этих двух кораблей быстрого реагирования были воистину безграничными. Культура пока построила всего несколько таких, и нужно было предпринять все меры к их безопасному возвращению или – если случится худшее – к полному самоуничтожению.
Они не встретили вражеских кораблей, промчались вдоль внутреннего торца Барьера Тишины за считанные секунды. Две короткие вспышки – и корабли, согласно приказу, выпустили свои заряды, потом развернулись и понеслись на максимальной скорости, мимо редких звезд и Сверкающего Берега, в пустые небеса Сумрачного Залива.
Они обнаружили вражеский корабль вблизи системы Мира Шкара – тот бросился было за ними, но сделал это с большим опозданием, и они быстро вышли за пределы действия лазеров слежения. Выполнив свою странную миссию, корабли направились в дальнюю часть Залива. Разумам на борту и небольшим человеческим экипажам, находившимся на кораблях (экипажи находились на кораблях потому, что сами того пожелали, а не потому, что в этом была какая-то необходимость), не сообщили, для чего они палят в пустое пространство дорогими боеголовками, выпускают автономники-мишени и ведут по ним стрельбу из лазерного оружия, выстреливают облака антивещества и обычного газа, отправляют в космос сигнальные корабли без энергетических установок – фактически беспилотные шаттлы, начиненные радиопередатчиками. Весь этот спектакль был призван произвести как можно больше шума, световых и радиационных эффектов, широкополосных сигналов, в которых должны будут разобраться идиране, прежде чем смогут добраться до сигнальных кораблей и взорвать их или захватить.
Их попросили рискнуть жизнью, выполняя какое-то идиотское задание по отвлечению противника: казалось, оно имело целью убедить бог знает кого, что где-то у черта на куличках произошло космическое сражение, тогда как на самом деле ничего не было. И они выполнили задание!
Что задумала Культура? Идиране, похоже, получали удовольствие от смертельно опасных заданий. Легко могло создаться впечатление, что если им поручали миссии иного рода, то они воспринимали это как оскорбление. Но Культура? Ведь там даже в военных подразделениях слово «дисциплина» было под запретом, там люди всегда хотели знать почему и зачем.
Видимо, дела Культуры и в самом деле были плохи.
Два корабля мчались по Заливу, и внутри каждого кипели жаркие дискуссии.
«Турбулентности чистого воздуха» потребовался двадцать один день, чтобы совершить переход от Вавача к Миру Шкара.
Вабслин проводил время, ремонтируя то, что можно было отремонтировать, однако кораблю требовалась капиталка. Хотя структурно он оставался целым и жизненно важные устройства его функционировали почти нормально, все его системы в той или иной мере пострадали, хотя катастрофических поломок и не случилось. Гипердвигатели работали чуть менее ровно, чем прежде, ядерные двигатели нельзя было долго использовать в условиях атмосферы; Хорза собирался прибегнуть к ним на подходе к Миру Шкара и выключить вскоре после входа в атмосферу. Число датчиков значительно сократилось, а эффективность оставшихся упала до уровня, лишь слегка превышавшего минимально возможный.
И все же Хорза считал, что они еще дешево отделались.
Подчинив себе экипаж «ТЧВ», Хорза смог перепрограммировать идентификационные системы. Морочить мозги вольному отряду не было нужды, и потому он стал медленно мутировать, приобретая свой прежний облик. Делал он это для Йелсон и других членов отряда. Он решил остановиться на компромиссе – на одну треть Крейклин, на одну треть – тот Хорза, который был на «ТЧВ» до Вавача. Оставалась еще одна треть, которую он взращивал не ради кого-то на борту, а ради рыжеволосой девушки-мутатора по имени Кьерачелл. Хорза надеялся, что Кьерачелл узнает эту часть его внешности, когда они встретятся на Мире Шкара.
– Почему ты думал, что мы будем возражать? – спросила его как-то Йелсон в ангаре «ТЧВ».
В одном из углов ангара они установили экран-мишень и тренировались, стреляя из своих лазеров. Встроенный в экран проектор выкидывал изображения, в которые следовало попасть. Хорза посмотрел на женщину:
– Он был вашим вожаком.
Йелсон рассмеялась.
– Он был управляющим. А ты разве не знаешь, что подчиненные редко любят свое начальство? Это бизнес, Хорза, к тому же не очень успешный. Крейклин многих из нас заставил преждевременно уйти в отставку. Черт побери! Единственный, кого тебе нужно было обмануть, это корабль.
– Верно, – сказал Хорза, целясь в человеческую фигуру, метнувшуюся по экрану вдалеке. Лазерный луч был невидим, но экран улавливал его и мигал белым светом, если выстрел попадал в цель. Хорза угодил в ногу фигуре – человек споткнулся, но не упал: пол-очка. – Мне и в самом деле нужно было обмануть корабль. Но мне не хотелось рисковать, если кто-то вдруг окажется предан Крейклину.
Теперь стрелять должна была Йелсон, но она смотрела на Хорзу – не на экран.
Хорза уже отключил идентификационные системы корабля, и теперь для управления им требовалось только маленькое колечко на его пальце, прежде принадлежавшее Крейклину, и цифровой код, известный одному Хорзе. Он обещал, что по прибытии на Мир Шкара он – если не будет другой возможности подняться с планеты – запрограммирует компьютер на сброс всяких идентификационных ограничений по прошествии определенного срока. Если Хорза не вернется из туннелей Командной системы, вольный отряд сможет покинуть планету и без него.
– Но ты бы сказал нам? – спросила Йелсон. – Ведь сказал бы, Хорза? То есть в конце концов ты бы нам сообщил?
Хорза знал, что она имеет в виду: сообщил бы он ей? Он опустил свой пистолет и посмотрел в глаза Йелсон.
– Когда был бы уверен, – сказал он. – Уверен в людях, уверен в корабле.
Это был честный ответ, но Хорза сомневался, что лучший. Йелсон была нужна ему. Хорзе было необходимо не только ее тепло красными корабельными ночами, но ее доверие, ее забота. Она же пока держалась вдалеке от него.
Бальведа была жива; возможно, Хорза и прикончил бы ее, не нуждайся он в расположении Йелсон. Он знал это, и подобная мысль была для него мучительна, она заставляла его чувствовать собственную никчемность и жестокость. Даже знай он наверняка, что Йелсон потеряна для него, это было бы лучше неопределенности. Он не знал в точности, требует ли холодная логика этой игры смерти Бальведы или нет, как не знал и того, сможет ли он (если потребуется) хладнокровно убить ее. Он много думал об этом, но все еще ни к чему не пришел. Он только надеялся, что ни одна из двух женщин не догадывается о том, что творится в его голове.
Другой заботой Хорзы была Кьерачелл. Он понимал, что нелепо в такие времена возиться с личными проблемами, но не мог выкинуть из головы женщину-мутатора, и чем ближе они подходили к Миру Шкара, тем чаще он думал о ней, тем отчетливее становились воспоминания о ней. Хорза старался не слишком на этом зацикливаться, напоминая себе о той скуке, которая царила на уединенном посту мутаторов, и о беспокойстве, которое он там испытывал, невзирая на общество Кьерачелл. Но все же Хорзе снилась ее неторопливая улыбка, и он с душевной болью – отголоском первой юношеской любви – вспоминал ее грудной голос во всей его мелодичной прелести. Иногда ему казалось, что Йелсон догадывается о его переживаниях, и тогда что-то внутри съеживалось от стыда.
Йелсон пожала плечами, подняла пистолет к плечу и выстрелила в четырехногую тень на экране-мишени. Тень остановилась и рухнула, словно слившись с неровной линией земли в нижней части экрана.
Хорза проводил душеспасительные беседы.
Он чувствовал себя точно какой-нибудь приглашенный профессор в университете. Он понимал, что должен объяснить другим, почему он делает то, что делает, почему мутаторы поддерживают идиран, почему он верит в то, за что они сражаются. Он называл эти беседы брифингами; подразумевалось, что они посвящены Миру Шкара и Командной системе, истории и географии планеты и так далее, но он всегда (вполне намеренно) заканчивал их разговором о войне в целом или о каких-нибудь ее аспектах, никак не связанных с местом назначения «ТЧВ».
Под предлогом проведения брифингов он держал Бальведу взаперти в ее каюте, пока сам, вышагивая по столовой, беседовал с вольным отрядом: он не хотел, чтобы его брифинги переходили в дискуссии.
Перостек Бальведа не доставляла ему никаких неприятностей. Ее скафандр и несколько безобидных на вид ювелирных безделушек вместе с другими вещами были сброшены за борт через вакуум-провод. Ее проверили с помощью всех приборов, имевшихся в небогатой амбулатории «ТЧВ», и ничего не обнаружили. Бальведа, казалось, была вполне счастлива в своей роли послушной пленницы, чья свобода (как и свобода всех остальных) ограничивалась кораблем; правда, по ночам ее иногда запирали в ее каюте. Хорза на всякий случай не подпускал ее к пилотской кабине, но женщина не проявляла ни малейших признаков того, что интересуется системами управления кораблем (в отличие от самого Хорзы, когда он появился на борту «ТЧВ»). Она даже не пыталась убедить кого-либо из наемников в справедливости своих взглядов на войну и Культуру.
Насколько она чувствует себя в безопасности? – задавал себе вопрос Хорза. Бальведа была любезна и выглядела безмятежной, но иногда Хорза, смотря на нее, думал, что под этим внешним спокойствием кроется внутреннее напряжение, даже отчаяние. Он испытывал при этом, с одной стороны, облегчение, а с другой – то же дурное, мучительное чувство, что и при размышлениях о том, почему Бальведа все еще жива. Иногда он просто боялся высадки на Мире Шкара, но постепенно, по мере приближения к планете, начинал радоваться перспективе действия, которое покончит со всеми этими размышлениями.
Однажды после общего обеда в столовой он вызвал Бальведу в свою каюту. Женщина вошла и села на то самое маленькое сиденье, на котором сидел Хорза, когда его вызвал к себе Крейклин в начале их знакомства.
Лицо Бальведы было спокойным. Она изящно села на маленькое сиденье, а ее длинное тело было расслабленным и собранным одновременно. С тонкого, точеного лица на Хорзу смотрели глубоко посаженные темные глаза. Рыжие – теперь уже начавшие чернеть – волосы Бальведы блестели в свете каюты.
– Капитан Хорза?
Она улыбнулась, сцепив руки с длинными пальцами у себя на коленях. На ней было длинное синее платье – самое простое из того, что удалось найти на корабле. Когда-то оно принадлежало женщине по имени Гоу.
– Привет, Бальведа, – сказал Хорза.
Он сидел на своей койке в свободной куртке. Первые несколько дней он оставался в скафандре, но, несмотря на все его удобство, в закоулках «Турбулентности чистого воздуха» скафандр становился помехой, а потому Хорза отказался от него на время перелета.
Он собирался было предложить Бальведе что-нибудь выпить; но, поскольку Крейклин некогда предлагал выпить ему самому, Хорза решил, что делать этого не стоит.
– Так зачем ты хотел меня видеть, Хорза? – спросила Бальведа.
– Я просто хотел… узнать, как у тебя дела, – сказал он.
Он пытался отрепетировать свою речь, желая уверить ее, что опасность ей не угрожает, что она ему симпатична и что, по его мнению, на этот раз с ней не случится ничего хуже интернирования – возможно, со скорым обменом. Но слова не шли ему на язык.
– Я в порядке, – сказала она, разглаживая рукой волосы; глаза ее скользнули по каюте. – Стараюсь быть примерной пленницей, чтобы у тебя не было предлога выкинуть меня за борт.
Она улыбнулась, и опять Хорзе показалось, что это улыбка на грани отчаяния. И все же он почувствовал облегчение.
– Нет, – рассмеялся он, закидывая голову. – У меня нет ни малейшего намерения делать это. Ты в безопасности.
– Пока мы не добрались до Мира Шкара? – спокойно спросила она.
– И после этого тоже.
Бальведа на мгновение закрыла глаза, потом опустила их.
– Что ж, это хорошо. – Она посмотрела на Хорзу в упор.
Он пожал плечами.
– Уверен, ты бы сделала для меня то же самое.
– Думаю… наверно, да, – сказала она, но Хорза не понял – лжет она или нет. – Знаешь, мне жаль, что мы по разные стороны.
– Жаль, что мы по разные стороны, Бальведа.
– Знаешь, – сказала она, снова сцепляя руки на коленях, – есть теория, согласно которой та сторона, на которой мы, как считаем, находимся, в конечном счете одержит победу.
– И что же это за сторона? – усмехнулся он. – Истина и справедливость?
– На самом деле не то и не другое. – Она улыбнулась, не глядя на него. – Это… – Она пожала плечами. – Просто жизнь. Та эволюция, о которой ты говорил. Ты сказал, что Культура – это болото, тупик. Если так… то в конечном счете, может, мы и проиграем.
– Черт, я тебя все же перетяну на сторону хороших парней, Перостек, – сказал он с преувеличенным дружелюбием.
Та едва заметно улыбнулась и открыла было рот, собираясь что-то ответить, но потом раздумала и снова закрыла его, опустив глаза на свои руки. Хорза не знал, что еще сказать.
Однажды ночью, за шесть дней до прибытия в пункт назначения (звезда системы довольно ярко светилась в небесах, прямо по курсу, и была видна даже невооруженным глазом), в его каюту пришла Йелсон.
Он не ждал этого. Стук в дверь вывел его из полудремы, обдав волной холода, и он несколько мгновений не мог сообразить, что к чему. Он увидел ее на дверном мониторе и впустил. Йелсон быстро вошла, закрыла за собой дверь и, не издав ни звука, крепко прижалась к нему и обняла. Он стоял, стараясь окончательно прогнать сон и сообразить, как это случилось. Казалось, для этого не было никаких оснований: никакой пробежавшей между ними искры, никаких признаков, никаких намеков – ничего.
Предшествующий день Йелсон провела в ангаре – обвязалась маленькими датчиками и накачивалась. Хорза видел ее там – она работала, потела, выматывала себя, критически поглядывая на приборы и экраны, словно ее тело было машиной, наподобие корабля, и она испытывала эту машину на прочность.
Они улеглись в постель, но, словно в подтверждение того, что она вымоталась за день, Йелсон сразу же уснула в его объятиях. Хорза целовал ее, зарывался лицом в ее тело, снова вдыхая его запахи – после многомесячного, как ему казалось, перерыва. Он лежал без сна, прислушиваясь к ее дыханию, чувствовал, как она чуть шевелится в его руках, как дышит все медленнее и медленнее, погружаясь в глубокий сон.
Утром они занялись любовью, а потом, пока еще не высох пот на телах, Хорза спросил у нее:
– Почему? – Сердца обоих бились все медленнее. – Что заставило тебя передумать? – Вокруг них раздавалось отдаленное гудение корабля.
Йелсон обняла его, прижала к себе еще сильнее и покачала головой:
– Ничего, – ответила она. – Ничего особенного, ничего существенного. – Он почувствовал, как она пожала плечами, потом повернулась лицом к переборке – ее голова лежала у него на руке – и тихо произнесла: – Всё. Мир Шкара.
Прошло три дня. Хорза смотрел, как члены вольного отряда тренируются в ангаре, стреляя по экрану. Не было одного Нейсина: после случившегося в Храме Света он отказывался пользоваться лазером. Во время своих немногих трезвых часов в Эваноте он запасся несколькими магазинами микропатронов.
После тренировки Хорза попросил всех членов отряда проверить свое АГ-снаряжение. Крейклин закупил партию дешевых антигравитационных комплектов и требовал, чтобы члены вольного отряда, не имевшие в своих скафандрах антигравов, покупали это снаряжение у него по той цене, которую он будто бы заплатил сам. Поначалу эти аппараты вызывали у Хорзы сомнение, но они оказались достаточно надежными и, конечно, могли пригодиться при обследовании глубоких шахт Командной системы.
Хорза был доволен, что наемники, если понадобится, готовы последовать за ним в Командную систему. Подействовали долгий отдых после приключений на Ваваче и унылая рутина на «Турбулентности чистого воздуха». Отряд жаждал чего-нибудь интересного. Как заверял их – вполне честно – Хорза, Мир Шкара был не так уж и плох. По крайней мере, вряд ли их там ждало столкновение с пальбой. Никто, включая и Разум (искать который они помогут), не собирался устраивать на планете шум: никому не хотелось ссориться с Дра’Азоном.
Теперь впереди них по курсу ярко – ярче всего остального – светило солнце системы Мир Шкара. Сверкающий берег впереди не был виден, потому что они все еще находились внутри спирального ответвления и смотрели оттуда, но уже было заметно, что все звезды впереди находились либо очень близко, либо очень далеко от них, и между теми и другими была лишь пустота.
Хорза несколько раз менял курс «ТЧВ», но общее направление оставалось неизменным и должно было вывести их (если только они не повернут) в пространство, находящееся менее чем в двух световых годах от планеты. Он собирался повернуть корабль и изменить курс на следующий день. Пока что путешествие происходило без всяких приключений. Они пролетели в межзвездном пространстве, не столкнувшись ни с чем необычным – никаких сообщений или сигналов, никаких далеких вспышек, свидетельствующих о боестолкновениях, ничьих следов в гиперпространстве. Космос вокруг них казался спокойным и безмятежным, словно в нем происходило только то, что и всегда: рождались и умирали звезды, вращалась галактика, скручивались дыры, вихрились газы. В этом ускоренном безмолвии, в искусственном ритме дня и ночи война казалась чем-то выдуманным, необъяснимым кошмаром, который привиделся всем и от которого удалось бежать.
Хорза, однако, перевел системы наблюдения в усиленный режим, чтобы при малейшем намеке на неприятности была поднята тревога. Вероятность столкнуться с чем-нибудь до Барьера Тишины была невелика, но если там все, в соответствии с названием, пребывало в покое и умиротворенности, то не стоило – как считал Хорза – ломиться прямиком к планете. Идеально было бы встретиться с подразделениями идиранского флота, которые предположительно ждали где-то поблизости. Это решило бы большинство его проблем. Он передал бы идиранам Бальведу, обеспечил безопасность Йелсон и других наемников (оставив им «ТЧВ») и взял специальное оборудованное, обещанное ему Ксоралундрой.
Этот сценарий, помимо всего прочего, позволял ему встретиться с Кьерачелл без посторонних: присутствие других не мешало бы их встрече. Он смог бы стать таким, каким был прежде, не делая уступок своему образу – тому, который был известен Йелсон и вольному отряду.
Два дня спустя системы наблюдения объявили тревогу. Хорза, дремавший на кровати, выскочил из каюты и бросился в пилотскую кабину.
В объеме космического пространства перед ними словно началось светопреставление. До них доходил аннигиляционный свет – излучение от взрывов, его в чистом и смешанном виде регистрировали датчики корабля, указывая, где боеголовки разорвались сами по себе, а где – в результате контакта с каким-либо телом. Ткань трехмерного пространства коробилась и подрагивала от взрывов в гиперпространстве, отчего автоматика «ТЧВ» через каждые несколько секунд отключала двигатели, чтобы предотвратить их повреждение ударной волной. Хорза пристегнулся и включил все вспомогательные системы. Из дверей в столовую появился Вабслин.
– Что это?
– Какая-то драчка, – сказал Хорза, глядя на экраны.
Пространство, в котором это происходило, располагалось почти прямиком на их траектории от Вавача. «ТЧВ» находилась в полутора световых годах от места схватки – слишком далеко, чтобы корабль можно было обнаружить, разве что с помощью узкого сканирующего луча, а потому «Турбулентности» почти наверняка ничто не угрожало. Но Хорза смотрел на далекие вспышки, чувствовал, как «ТЧВ» подрагивает на волнах, образовавшихся в пространстве, и к горлу его подступала тошнота – и даже привкус поражения.
– Сигнальный пакет, – сказал Вабслин, кивая на экран, где, очищаясь от радиационного шума, постепенно появлялось сообщение.
Возникали слова, группами по несколько букв, словно засеянное цветами поле – вот цветы растут, вот начинают цвести. После нескольких повторов сообщение (не просто искаженное из-за шумов сражения, но намеренно заглушаемое) можно было наконец прочесть:
КОРАБЛЬ ТУРБУЛЕНТНОСТЬ ЧИСТОГО ВОЗДУХА. ВСТРЕЧА С ПОДРАЗДЕЛЕНИЯМИ ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЕГО ФЛОТА.
МЕСТО ВСТРЕЧИ: С.591134.45 СЕРЕДИНА. ПОЛНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ.
– Черт! – выдохнул Хорза.
– Что это значит? – спросил Вабслин. Он перебросил указанные цифры в навигационный компьютер «ТЧВ». – Ух ты, – сказал инженер, откидываясь к спинке кресла, – это одна из ближайших звезд. Кажется, они назначают встречу на полпути между нею и… – Он посмотрел на главный экран.
– Да, – сказал Хорза с несчастным видом, глядя на сообщение.
Наверняка фальшивка. Ничто не доказывало, что прислали его идиране – ни номера послания, ни кода секретности, ни названия корабля-отправителя, ни подписи – ничего, что подтверждало бы его подлинность.
– Это от трехногих ребят? – спросил Вабслин. Он вывел голографическое изображение на другой экран, и там появились звезды, окруженные тонкими зелеными линиями сферических сеток. – Да мы не так уж и далеко оттуда.
– Тут что-то не так, – сказал Хорза.
Он смотрел на непрерывные вспышки разрывов, вводя какие-то цифры в систему управления «ТЧВ». Судно изменило курс и направилось в обход системы Мир Шкара. Вабслин посмотрел на Хорзу.
– Думаешь, это не от них?
– Думаю, – ответил Хорза; мощность излучения падала – похоже, схватка закончилась или представление внезапно прервалось. – Я думаю, нас поджидает там экспедиционный корабль Контакта. Или облако антивещества.
– Антивещества? С помощью которого взорвали Вавач? – Вабслин присвистнул. – Нет уж, лучше не надо.
Хорза выключил экран с сообщением.
Менее часа спустя все повторилось. Пучки излучения, складки гиперпространства, и на сей раз два сообщения – одно из них отменяло первое, а другое давало новые координаты встречи. Оба послания казались подлинными, оба сопровождались подписью «Ксоралундра». Хорза, продолжавший жевать еду, которая была у него во рту, выругался, когда прозвучал второй сигнал тревоги. Появилось третье сообщение, обращенное лично к Хорзе:
в нем предлагалось забыть о предыдущих двух и направить «ТЧВ» в другое место, где и произойдет встреча. Хорза в бешенстве изрыгал проклятия, влажные крошки еды летели из его рта прямо на экран с сообщением. Он выключил широкополосный коммуникатор и вышел в столовую.
– Когда мы доберемся до Барьера Тишины?
– Через несколько часов. Может, через полдня.
– Ты нервничаешь?
– Совсем нет. Я уже был там. А ты?
– Если ты говоришь, что все будет в порядке, то я тебе доверяю.
– Все будет в порядке.
– А ты кого-нибудь из тех, кто там есть, знаешь?
– Не уверен. Ведь прошло несколько лет. Ротация персонала у них происходит нечасто, но все же люди меняются. Не знаю. Поживем – увидим.
– А своих одноплеменников ты ведь давно не видел, да?
– Давно. С того самого дня, как покинул Мир Шкара.
– И тебе очень хочется их увидеть?
– Может быть.
– Хорза… послушай, я знаю, я тебе говорила, мы друг друга не спрашивали о… о том, что у нас было в жизни, прежде чем мы попали на «ТЧВ», но это… но с тех пор многое переменилось…
– Но мы ведь остались такими же, разве нет?
– Ты хочешь сказать, что не желаешь говорить об этом теперь?
– Может быть. Не знаю. Ты хочешь спросить меня…
– Нет. – Она приложила пальцы к его губам. Он почувствовал их прикосновение в темноте. – Нет. Ничего. Все в порядке. Не бери в голову.
Он сидел в центральном кресле. Вабслин – на месте инженера, справа от него, Йелсон – слева. Остальные столпились за креслами. Он разрешил присутствовать и Бальведе: теперь она практически ни на что не могла повлиять. Автономник парил под потолком.
Барьер Тишины приближался и выглядел зеркальным полем диаметром около светового дня. Он внезапно возник на экране, когда они находились в часе пути от Барьера. Вабслин заволновался – в таком поле их могут легко обнаружить. Но Хорза знал, что зеркальное поле существует только на датчиках «ТЧВ». Никто больше ничего увидеть не мог.
Через пять минут все экраны почернели. Хорза предупредил всех об этом, но, когда это случилось, когда они ослепли, даже он почувствовал волнение.
– Ты уверен, что так и надо? – спросил Авигер.
– Если бы все было не так, я бы начал беспокоиться, – сказал Хорза, чувствуя, как старик шевелится где-то у него за спиной.
– Просто невероятно, – сказала Доролоу. – Это существо – фактически бог. Я уверена, оно воспринимает наши настроения и мысли. Я это уже чувствую.
– На самом деле это всего лишь саморегулирующийся…
– Бальведа, – сказал Хорза, оглядываясь и отыскивая ее глазами.
Та замолчала и закрыла рот рукой, стрельнув в него взглядом. Хорза повернулся обратно к черному экрану.
– Когда это существо?.. – начала было Йелсон.
ПРИБЛИЖАЕТСЯ КОРАБЛЬ, произнес экран на нескольких языках.
– Ну вот, приехали, – сказал Нейсин. Доролоу зашикала на него.
– Отвечаю, – сказал Хорза на марейне в узконаправленный микрофон коммуникатора. Другие языки исчезли с экрана.
ВЫ ПРИБЛИЖАЕТЕСЬ К ПЛАНЕТЕ ПОД НАЗВАНИЕМ МИР ШКАРА, ПЛАНЕТЕ МЕРТВЫХ ДРА’АЗОНА. ПРОДВИЖЕНИЕ ДАЛЕЕ ОГРАНИЧЕНО.
– Я знаю. Меня зовут Бора Хорза Гобучул. Я хочу на короткое время вернуться на Мир Шкара. Я прошу об этом со всем возможным уважением.
– Экая велеречивость, – сказала Бальведа; Хорза, обернувшись, сердито посмотрел на нее. Коммуникатор передавал только его слова, но он не хотел, чтобы эта женщина забывала о своем положении пленницы.
ВЫ БЫВАЛИ ЗДЕСЬ ПРЕЖДЕ.
Хорза не понял – вопрос это или нет.
– Я бывал на Мире Шкара, – подтвердил он. – Я был одним из мутаторов-смотрителей.
Сообщать этому существу о том, когда это было, не имело смысла – Дра’Азон в любой ситуации употреблял слово «теперь», хотя в их языке и имелась категория времени. Экран почернел, и вновь возникла надпись:
ВЫ БЫВАЛИ ЗДЕСЬ ПРЕЖДЕ.
Хорза нахмурился, не зная, что сказать. Бальведа пробормотала:
– Он явно впал в старческий маразм.
– Я бывал здесь раньше, – сказал Хорза. Может быть, Дра’Азон давал понять, что поскольку он, Хорза, уже побывал здесь, то вернуться не может?
– Я чувствую его, я чувствую его присутствие, – прошептала Доролоу.
С ВАМИ ЕСТЬ И ДРУГИЕ ЛЮДИ.
– Премного благодарен, – сказал автономник Унаха-Клосп откуда-то из-под потолка.
– Вы видите? – Голос Доролоу чуть не срывался на плач.
Хорза услышал, как фыркнула Бальведа. Доролоу пошатнулась, и Авигеру с Нейсином пришлось поддержать ее, чтобы она не упала.
– У меня не было возможности высадить их где-нибудь в другом месте, – сказал Хорза. – Я прошу вашей благосклонности. Если это необходимо, они останутся на борту этого судна.
ОНИ НЕ СМОТРИТЕЛИ. ОНИ ПРИНАДЛЕЖАТ К ДРУГОМУ ГУМАНОИДНОМУ ВИДУ.
– Высадиться на Мире Шкара необходимо только мне.
ВЫСАДКА ЗАПРЕЩЕНА.
Хорза вздохнул.
– Разрешение на высадку прошу только я.
ЗАЧЕМ ВЫ ЯВИЛИСЬ СЮДА?
Хорза задумался на секунду. Услышав, как Бальведа едва слышно фыркнула, он сказал:
– Я ищу кое-кого, кто находится здесь.
А ЧЕГО ИЩУТ ОСТАЛЬНЫЕ?
– Они ничего не ищут. Они просто со мной.
ОНИ ЗДЕСЬ.
– Они… – Хорза облизнул губы. Все его репетиции, все его мысли о том, что говорить в этот момент, оказались, как видно, бесполезными. – Они не все прибыли сюда по свободной воле. Но у меня не было выбора. Я вынужден был взять их с собой. Если вы хотите, они останутся на борту этого корабля, на орбите Мира Шкара, или продвинутся дальше, внутрь Барьера Тишины. У меня есть скафандр, я могу…
ОНИ ЗДЕСЬ ПРОТИВ СВОЕЙ ВОЛИ.
Хорза никогда не слышал, чтобы Дра’Азон прерывал собеседника. Ему это показалось плохим знаком.
– Обстоятельства… довольно затруднительны. Некоторые виды в галактике воюют друг с другом. Возможности выбора ограничены. Иногда приходится делать то, чего не сделал бы в обычной ситуации.
ЗДЕСЬ СМЕРТЬ.
Хорза посмотрел на слова, появившиеся на экране. Он почувствовал прилив ужаса. В пилотской кабине на несколько мгновений воцарилось молчание. Потом Хорза услышал, как несколько человек беспокойно задвигались.
– И что же это значит? – спросил автономник Унаха-Клосп.
– Тем… здесь… что? – сказал Хорза.
Марейнские слова так и остались на экране. Вабслин постучал по каким-то клавишам сбоку консоли – эти клавиши обычно управляли изображением на экранах перед ним, но теперь везде отображались те же слова, что и на главном экране. Инженер сидел в своем кресле как-то пришибленно, с напряженным видом. Хорза откашлялся и сказал:
– Тут неподалеку было сражение, конфликт. Перед тем как нам попасть сюда. Возможно, оно еще не закончилось. Там может быть смерть.
ЗДЕСЬ СМЕРТЬ.
Доролоу охнула и стала оседать. Нейсин и Авигер подхватили ее.
– Лучше увести ее в столовую, – сказал Авигер, посмотрев на Нейсина. – Пусть там полежит.
– Давай, – сказал Нейсин, скользнув взглядом по лицу женщины.
Доролоу потеряла сознание.
– Может быть, мне удастся… – начал Хорза и глубоко вздохнул. – Если здесь смерть, то, может быть, мне удастся ее остановить. Может быть, мне удастся предотвратить новые смерти.
БОРА ХОРЗА ГОБУЧУЛ.
– Да? – сказал Хорза, проглотив слюну.
Авигер и Нейсин вытащили бессознательную Доролоу через дверь в коридор, ведущий в столовую. Текст на экране изменился:
ВЫ ИЩЕТЕ МАШИНУ, СПАСШУЮСЯ БЕГСТВОМ.
– Ого-го, – сказала Бальведа и отвернулась, пряча улыбку и прикрывая рот рукой.
– Черт! – сказала Йелсон.
– Похоже, наш бог совсем не так уж глуп, – глубокомысленно произнес Унаха-Клосп.
– Да, – резко ответил Хорза. Притворяться, похоже, было бессмысленно. – Да, ищу. Но я думаю…
ВЫ МОЖЕТЕ ВОЙТИ.
– Что? – сказал автономник.
– Ура! – прокричала Йелсон, скрестив руки на груди и опираясь спиной на переборку.
Вернулся Нейсин и застыл в дверях, увидев слова на экране.
– Как быстро все решилось, – сказал он, обращаясь к Йелсон. – Что он ему сказал?
Йелсон в ответ только покачала головой. Хорза почувствовал, как напряжение отпустило его. Он прочел каждое из слов на экране в отдельности, словно опасаясь, что в коротком послании каким-то образом может скрываться отказ. Он улыбнулся и сказал:
– Спасибо. Мы все можем спуститься на планету? ВЫ МОЖЕТЕ ВОЙТИ.
ЗДЕСЬ СМЕРТЬ.
ВЫ ПРЕДУПРЕЖДЕНЫ.
– Какая смерть? – спросил Хорза. Напряжение вернулось: слова Дра’Азона о смерти пугали его. – Где смерть? Чья?
На экране снова произошли перемены. Первые две строчки исчезли, осталось только: ВЫ ПРЕДУПРЕЖДЕНЫ.
– Что-то не нравится мне его тон, – медленно сказал Унаха-Клосп.
После этого все слова исчезли. Впереди – менее чем в стандартном световом годе – ярко светило солнце системы Мира Шкара. Хорза проверил цифры на навигационном компьютере, когда его экран вместе с остальными вернулся в рабочее состояние, отображая числа, графики, голограммы. После этого мутатор облегченно откинулся к спинке кресла.
– Значит, нас ничто не тронет? – спросил Нейсин.
Хорза уставился на экран, где был виден только желтый карлик, яркая немигающая точка в центре, – планеты еще не появились. Он кивнул.
– Ничто. По крайней мере, ничто снаружи.
– Отлично. Пожалуй, я это отпраздную стаканчиком. – Нейсин кивнул Йелсон и бочком протиснул свое худое тело в дверь.
– Как ты думаешь, это разрешение распространяется только на тебя или на всех нас? – спросила Йелсон. Хорза, не сводя глаз с экрана, покачал головой.
– Не знаю. Мы встанем на орбиту, а оттуда, перед тем как попытаться спустить «ТЧВ», свяжемся с базой мутаторов. Если господину Адекватному это не понравится, он даст нам знать.
– Значит, ты решил-таки, что оно мужского рода, сказала Бальведа.
А Йелсон спросила:
– А почему не связаться с ними сейчас?
– Мне не понравились все эти разговоры о смерти. – Хорза повернулся к Йелсон; Бальведа стояла рядом с ней. Автономник опустился и теперь парил на уровне человеческих глаз. Хорза посмотрел на Йелсон. – Простая мера предосторожности. Не люблю сразу раскрывать все карты. – Он перевел взгляд на Бальведу. – Последнее регулярное сообщение с базы на Мире Шкара должно было быть отправлено несколько дней назад. Тебе, видимо, неизвестно, было ли оно принято, – сказал Хорза, ухмыляясь и глядя на Бальведу так, что было ясно: он не ждет от нее ответа – по крайней мере, правдивого.
Та опустила глаза в пол, потом изобразила что-то вроде пожатия плечами и, подняв глаза, встретила взгляд Хорзы.
– Известно, – сказала она. – Оно не было передано вовремя.
Хорза сверлил ее глазами. Бальведа выдержала его взгляд. Йелсон смотрела то на Хорзу, то на Бальведу. Наконец автономник Унаха-Клосп сказал:
– Откровенно говоря, все это не вызывает доверия. Я бы посоветовал… – Он смолк, заметив, как Хорза глядит на него. – Гммм, – сказал он, – впрочем, это не имеет значения. – Он поплыл к двери и исчез за ней.
– Кажется, все в порядке, – сказал Вабслин, не обращаясь ни к кому в отдельности, и отодвинулся от консоли, кивая сам себе. – Корабль снова работает нормально. – Он повернулся, улыбаясь трем остальным.
Они пришли за ним. Он был в гимнастическом зале – играл в плавбол. Он думал, что там он в безопасности, в окружении друзей, которые были повсюду (казалось, они несколько секунд парили в воздухе перед ним, как рой мух, но он, рассмеявшись, распугал их, схватил мяч, бросил его и заработал очко). Но они пришли за ним туда. Он увидел, как они идут. Их было двое – они появились из дверей, вделанных в узкий камин внутри ребристой сферы гимнастического зала. На них были бесцветные плащи, и они шли прямо на него. Он попытался отплыть в сторону, но его энергетическое снаряжение отключилось. Он застыл в воздухе, не в силах никуда двинуться. Он попытался плыть в воздухе, выбраться из антигравитационника, чтобы бросить в них это снаряжение, может быть, ударить их, задержать, уйти от них подальше, но тут они схватили его.
Никто из окружавших его людей, казалось, не заметил этого, и он вдруг понял, что никакие они не друзья, и он даже не знает никого из них. Его взяли за руки, и через мгновение (эти двое вроде бы никуда не двигались, но в тоже время заставили его почувствовать, что превратили невидимый уголок в место, которое всегда было там, хотя и не на виду) они оказались в неосвещенном пространстве. Когда он отвернулся, их бесцветные плащи стали видны в темноте. Он был бессилен, заперт в камне, но мог видеть и дышать.
– Помогите мне!
– Мы здесь не для этого.
– Кто вы?
– Ты знаешь?
– Не знаю.
– Тогда мы не можем тебе сказать.
– Чего вам надо?
– Нам нужен ты.
– Почему?
– А почему бы и нет?
– Но почему именно я?
– У тебя никого нет.
– Что?
– У тебя никого нет.
– Что вы имеете в виду?
– Ни семьи, ни друзей…
– …ни религии, ни веры.
– Это неправда.
– Откуда ты знаешь?
– Я верю в…
– Во что?
– В себя!
– Этого недостаточно.
– Как бы там ни было, ты никогда не узнаешь.
– Чего? Чего я не узнаю?
– Хватит. Давай приступим.
– Приступим к чему?
– К отбиранию твоего имени.
– Я…
И они вместе забрались в его череп и взяли его имя.
И он закричал.
– Хорза! – Йелсон тряхнула его голову, и та ударилась о перекладину в изголовье маленькой кровати.
Он проснулся, захлебываясь криком, который постепенно замер на его губах; его тело напряглось на мгновение, потом расслабилось.
Он протянул руки и коснулся покрытой пушком кожи. Женщина взяла в руки его голову и прижала к своей груди. Он ничего не сказал, но сердце его настроилось на частоту ее сердца. Она покачала его, словно младенца в люльке, потом отодвинула его голову, приподнялась и поцеловала его в губы.
– Нет-нет, я ничего, – сказал он. – Просто ночной кошмар.
– Что тебе снилось?
– Ничего, – сказал он и снова пристроил голову между ее грудей, словно громадное, хрупкое яйцо.
На Хорзе был его скафандр. Вабслин сидел на своем обычном месте, Йелсон – в кресле второго пилота. Все они были в готовности. Экран перед ними был заполнен Миром Шкара; расположенные в брюхе «ТЧВ» детекторы прощупывали серо-белую сферу, находящуюся точно под ними, и увеличивали ее изображение на экранах.
– Еще раз, – сказал Хорза.
Вабслин передал записанное сообщение в третий раз.
– Может, они больше не используют этот код, – сказала Йелсон, смотря на экран из-под своих четко очерченных бровей.
Она снова подстриглась, оставив на голове ежик длиной не больше сантиметра и едва ли гуще, чем пушок на ее теле. Угрожающий вид ее контрастировал с миниатюрностью головы, торчащей из большого воротника скафандра.
– Это традиционный сигнал. Даже не код, а скорее церемониальный язык, – сказал Хорза. – Если они его услышат, то поймут.
– Ты уверен, что мы подаем сигнал в нужное место?
– Да, – сказал Хорза, стараясь сохранять спокойствие.
Они встали на стационарную орбиту менее получаса назад и висели над континентом, в котором находились туннели Командной системы. Почти вся планета была покрыта снегом. Лед покрывал тысячекилометровый полуостров; здесь система туннелей уходила под морское дно. Мир Шкара семь тысяч лет назад вошел в очередной ледниковый период, и лишь относительно узкая лента океана вокруг экватора (между слегка неровными линиями тропиков) была свободна ото льда. Она казалась стальным, сероватым ремнем, подпоясывавшим этот мир, и время от времени была видна сквозь вихри грозовых туч.
Они находились в двадцати пяти тысячах километров от этой заснеженной поверхности, и их коммуникатор посылал сигнал на круглый участок диаметром около десяти километров – там, где полуостров сужался между двумя замерзшими заливами. Там был вход в туннели; там жили мутаторы. Хорза знал, что никакой ошибки он не совершил, но ответа с базы не поступало.
Здесь смерть — эти слова не выходили у него из головы. Ему казалось, что частичка планетной стужи продрала его до костей.
– Ничего, – сказал Вабслин.
– Хорошо, мы спускаемся. – Хорза взял штурвал ручного управления в свои руки, одетые в перчатки.
«Турбулентность чистого воздуха» прощупала своими гиперполями изогнутые стенки гравитационного колодца планеты, осторожно направляясь вдоль них. Хорза отключил двигатели и перевел их в аварийный режим полной готовности. Больше двигатели не должны были понадобиться, а вскоре, когда градиент тяготения увеличится, вообще нельзя будет пользоваться ими.
«ТЧВ» со все возрастающей скоростью падала на планету, ядерные двигатели находились в состоянии готовности. Хорза следил за показаниями экранов, пока не убедился, что корабль идет верным курсом, а потом, когда ему стало казаться, что планета под кораблем слегка вращается, отстегнул ремни безопасности и пошел в столовую.
Авигер, Нейсин и Доролоу сидели в своих скафандрах, пристегнутые к креслам столовой. Пристегнута была и Перостек Бальведа, одетая в теплую куртку и брюки того же цвета. Ее голова торчала над мягким кольцом воротника белой рубашки. Объемистая тканая куртка была застегнута до самого горла. На ногах у Бальведы были теплые ботинки, а на столе перед ней лежали меховые перчатки. У куртки был даже небольшой капюшон, который пока что лежал на спине Бальведы. Хорза не был уверен, выбрала ли Бальведа этот безвольный, бесполезный образ космического костюма со смыслом или бессознательно – из страха и потребности в безопасности.
Унаха-Клосп расположился в кресле и был привязан к спинке так, что его лицевая часть смотрела в потолок.
– Я надеюсь, – сказал автономник, – что мы не будем выделывать никаких кульбитов, как в прошлый раз, когда вы пилотировали этот металлолом.
Хорза его проигнорировал.
– Никаких сообщений от господина Адекватного не поступало, так что, похоже, высаживаться будем все, сказал он. – Когда сядем, я один пойду проверить, как там дела, а когда вернусь – будем решать, что делать дальше.
– То есть вы хотите сказать, решать будете вы… – начал было автономник.
– А если ты не вернешься? – сказал Авигер.
Автономник издал какое-то шипение, но быстро замолчал. Хорза посмотрел на старика: в скафандре он казался совсем игрушечным.
– Я вернусь, Авигер, – сказал он. – Не сомневаюсь, все на базе живы-здоровы. Я попрошу их приготовить нам чего-нибудь вкусненького. – Он улыбнулся, хотя и знал, что его слова звучат не очень убедительно. – Ну а в том маловероятном случае, если что-то окажется не так, я сразу же вернусь.
– Этот корабль – наш единственный способ выбраться с планеты. Не забывай об этом, Хорза, – сказал Авигер.
Его глаза смотрели испуганно, и Доролоу прикоснулась к рукаву его скафандра:
– Верь в Бога, – сказала Доролоу. – Ничего с нами не случится. – Она посмотрела на Хорзу: – Правда, Хорза?
Хорза кивнул.
– Все будет в порядке. Никуда мы не денемся. – Он развернулся и пошел назад в пилотскую кабину.
Они стояли в высоком горном снегу и смотрели на летнее солнце, которое садилось в собственные красные моря из воздуха и туч. Холодный ветер играл ее волосами – каштановое на белом, – и она автоматически подняла руку, чтобы откинуть их назад. Затем она повернулась к нему, наклонила голову и прижалась щекой к его ладони. На ее лице появилась едва заметная улыбка.
– Вот тебе и весь летний день, – сказала она.
День был ясный, но температура не поднималась выше точки замерзания, и все же они смогли снять перчатки и скинуть с головы капюшоны. Ее затылок грелся о его ладонь, роскошные, тяжелые волосы ниспадали на его руку; она посмотрела на него, и он снова поразился ее коже – белой, как снег, белой, как кость.
– Опять у тебя этот вид, – тихо сказала она.
– Какой? – настороженно спросил он, хотя и знал ответ.
– Отчужденный, – сказала она, беря его руку и поднося к своим губам, потом поцеловала его пальцы, словно то были маленькие, беззащитные зверьки.
– Ну, это ты так говоришь.
Она повернулась в сторону лилово-красного шара, заходящего за далекие хребты.
– Это то, что я вижу, – сказала она ему. – Я неплохо разбираюсь в твоей мимике. Знаю все выражения твоего лица, знаю, что за ними скрывается.
Он почувствовал прилив злости на себя – оттого, что у него все написано на лице, но при этом понимал, что она права, по крайней мере частично. Она не знала о нем только то, чего не знал и он сам (но, значит, говорил он себе, довольно много). Может быть, она знала его лучше, чем он сам.
– Я не отвечаю за выражения своего лица, – сказал он секунду спустя, стараясь свести все к шутке. – Знаешь, они иногда и меня самого удивляют.
– И что же ты с этим делаешь? – спросила она; закат придавал ее тонкому, бледному лицу несвойственные ему оттенки. – Ты будешь удивлен, когда улетишь отсюда?
– Почему ты всегда думаешь, что я улечу? – раздраженно сказал он, засовывая руки в теплые карманы куртки и глядя на полусферу исчезающей звезды. – Я тебе все время говорю, что я здесь счастлив.
– Да, – сказал она. – Ты мне все время это говоришь.
– Зачем мне отсюда улетать?
Она пожала плечами, взяла его под руку и положила голову ему на плечо.
– Яркие огни, огромные толпы, интересные времена. Другие люди.
– Я счастлив здесь, с тобой, – сказал он и обнял ее за плечи. Даже в объемистой клетчатой куртке она казалась тоненькой, почти хрупкой.
Она помолчала, потом сказала совсем другим тоном:
– И ты тоже будешь счастлив здесь. – Посмотрев ему в глаза, она улыбнулась. – А теперь поцелуй меня.
Он поцеловал ее, обнял. Глядя через ее плечо, он увидел что-то маленькое и красное, двигавшееся по примятому снегу у ее ног.
– Смотри, – сказал он, разжимая объятия и нагибаясь.
Она присела рядом с ним. Оба принялись рассматривать крохотное, похожее на палочку насекомое, которое медленно и неустанно ползло по снегу – еще одно живое, двигающееся существо на пустом лике этого мира.
– Я таких еще не видел, – сказал он.
Она покачала головой и улыбнулась.
– Ты просто не обращаешь внимания, – пропела она.
– Он протянул руку, подобрал насекомое и посадил его себе на ладонь – она не успела его остановить.
– Ах, Хорза… — сказала она, дыхание у нее перехватило, на лице нарисовалось отчаяние.
Он посмотрел на нее непонимающим взглядом – ее лицо было таким огорченным, – а крохотное существо тем временем умерло от тепла его руки.
«Турбулентность чистого воздуха» опускалась на планету, кружа над слоями ее холодно-яркой атмосферы, переходя из дня в ночь, из ночи в день, снова и снова пересекая в своем спиральном движении тропики и экватор.
Постепенно они входили в атмосферу – ионы и газы, озон и воздух. «ТЧВ» вонзалась в тонкую оболочку планеты, рыча огненными соплами, сверкая, как большой, неуклонно двигающийся метеорит на ночном небе, потом корабль пересек линию разделения дня и ночи, понесся над морями серо-стального цвета, столовыми айсбергами, ледяными полями и шельфами, замерзшими берегами, ледниками, горными хребтами, вечномерзлой тундрой, мешаниной паковых льдов. Когда корабль уже приземлялся, огненными столбами вниз, под ним снова была суша. Суша тысячекилометрового полуострова, вдающегося в замерзшее море: словно чудовищно большую сломанную конечность уложили в гипс.
– Вот оно, – сказал Вабслин, глядя на экран массдетектора.
Там медленно двигалась яркая мерцающая звездочка. Хорза посмотрел на экран.
– Разум? – спросил он.
– Как раз та самая плотность, – кивнул Вабслин. – На глубине в пять километров. – Он нажал несколько клавиш и скосился на цифры, ползущие по экрану. – На противоположной от входа стороне системы… и он двигается. – Мерцающая звездочка погасла. Вабслин произвел какие-то настройки, откинулся к спинке кресла, тряхнув головой. – Детектору нужен ремонт. Его дальность действия, считай, нуль. – Инженер поскреб себе грудь и вздохнул. – И двигатели тоже на последнем издыхании, Хорза.
Мутатор пожал плечами. Если бы двигатели работали нормально или масс-детектор давал правильные показания, кто-нибудь мог остаться на «ТЧВ», пилотируя его при необходимости и сообщая другим координаты Разума в туннелях. Вабслин, казалось, чувствовал себя виноватым из-за того, что все его попытки отремонтировать пострадавшие системы корабля не привели к заметному улучшению работы двигателей или детектора.
– Бог с ним, – сказал Хорза, глядя на бескрайние снежные и ледяные просторы, проплывающие внизу. – По крайней мере, теперь мы знаем, что он там.
Корабль вывел их в нужное место, и Хорза, несмотря ни на что, узнал его: когда-то он летал тут на маленьком одноместном самолете, которым разрешено было пользоваться базе. Он поискал взглядом этот самолет, когда они были уже на подлете: может, кто-то в этот момент как раз сидит за его штурвалом.
Покрытая снегом долина была окольцована горами; «Турбулентность чистого воздуха» пролетела между двумя пиками, нарушив тишину и сорвав снежную пыль с неровных хребтов и утесов по обе стороны. Корабль еще сбросил скорость и наконец стал садиться на трехногую струю пламени ядерных двигателей. Снег внизу словно зашевелился, поначалу неохотно. Потом, когда корабль опустился еще ниже, громадные взвихренные волны разогретого воздуха, смешанного со снегом и водой, частицами пара и плазмы, стали сносить снег, сдувать его, и началось что-то вроде завывающей метели, которая понеслась по долине, набирая силу по мере приближения корабля к земле.
Хорза вел «ТЧВ» вручную. Он смотрел на экран перед собой и видел этот ложный, искусственный ветер вихрящегося снега – перед входом в Командную систему и за ним.
Вход представлял собой черную дыру в скалистом мысу, среди высоких утесов, похожих на глыбы слежавшегося гравия. Метель повисла над темным отверстием, как туман. Этот буран приобретал коричневатый цвет по мере того, как пламя разогревало саму замерзшую землю долины, плавило ее, разбрасывало вокруг земляным дождем.
«ТЧВ» коснулась Мира Шкара мягко, лишь чуть просев, когда опоры погрузились в землю, ставшую в этом месте жидковатой.
Хорза смотрел прямо перед собой, туда, где был вход вту ннель – темный, глубоко посаженный глаз, взирающий на него.
Двигатели заглохли; вокруг места посадки клубился пар. Потревоженный снег падал назад, взвешенная вода снова замерзала в воздухе, и образовывались новые хлопья. «ТЧВ» потрескивала и пощелкивала, остывая после трения об атмосферу и работы ядерных двигателей. Вода на поверхности долины булькала, превращаясь в жидкую грязь.
Хорза переключил носовой лазер в положение готовности. Никакого движения, никаких признаков жизни у входа в туннель не было. Видимость стала хорошей – снег и пар осели. День был яркий, солнечный, безветренный.
– Ну вот и добрались, – сказал Хорза и сразу почувствовал себя неловко.
Йелсон, не отрывая глаз от экрана, кивнула.
– Да, – сказал Вабслин, проверяя экраны и кивая. – Опоры погрузились приблизительно на полметра. Нужно не забыть, что двигатели должны немного поработать перед стартом. Через полчаса опоры вмерзнут в грунт.
– Так-так, – сказал Хорза, глядя на экран. Никакого движения.
В ясном голубом небе не было ни облачка, а над поверхностью – ни малейшего ветра, чтобы поднять поземку. Лучи солнца не в силах были растопить лед и снег, поэтому нигде не бежала вода: даже лавин в далеких горах не было.
За исключением моря (в котором все еще водилась рыба, но не млекопитающие), единственное, что двигалось на Мире Шкара, – это небольшие насекомые (несколько сотен видов), медленно расползающиеся лишайники на скалах вблизи экватора и ледники. Война гуманоидов и ледниковый период уничтожили все остальное.
Хорза еще раз отправил закодированное послание. Ответа не последовало.
– Ну ладно, – сказал он, вставая со своего места. – Пойду посмотрю. – Вабслин кивнул. Хорза повернулся к Йелсон. – Ты чего-то все помалкиваешь, – сказал он.
Йелсон не смотрела на него. Она смотрела на экран – на немигающий глаз входа в туннель.
– Ты там поосторожнее, – сказала она и подняла на него глаза. – Прошу тебя – поосторожнее, ладно?
Хорза улыбнулся ей, взял лазерное ружье Крейклина и пошел в столовую.
– Мы сели, – сказал он, войдя.
– Ну, видишь? – сказала Доролоу Авигеру.
Нейсин отхлебнул из своей набедренной фляжки.
Бальведа едва заметно улыбнулась мутатору, когда он проходил от одной двери в другую. Унаха-Клосп, сопротивляясь искушению сказать что-нибудь, выскользнул из своих ремней безопасности.
Хорза спустился в ангар. Идти было легко. Во время перелета через горы они перешли на местную гравитацию, а сила тяжести на Мире Шкара была меньше стандартной, генерируемой на «ТЧВ». Хорза спустился по аппарели на подмерзающую топь. Ветерок здесь был свежий, морозный, чистый.
– Надеюсь, все в порядке, – сказал Вабслин.
Они вместе с Йелсон наблюдали за маленькой фигуркой, бредущей по снегу к скалистому мысу впереди. Йелсон ничего не сказала – только смотрела на экран немигающими глазами. Фигурка остановилась, коснулась запястья, потом поднялась в воздух и медленно поплыла над снегом.
– Ух ты, – сказал Вабслин со смешком. – Я и забыл, что здесь можно пользоваться антигравом. Слишком долго мы проторчали на этом проклятом орбиталище.
– Проку от АГ в этих чертовых туннелях будет мало, – пробормотала Йелсон.
Хорза приземлился сбоку от входа в туннель. Благодаря показаниям приборов, которые он успел прочитать во время полета над снегом, он знал: силовое поле входа отключено. Обычно оно защищало туннель от снега и холодного наружного воздуха, однако теперь поля не было. Хорза видел, что в туннель нанесло снежка, и за входом образовался веерообразный снежный покров. Внутри туннеля было холодно (не тепло, как должно было бы), и его черный, глубоко посаженный глаз теперь, когда Хорза был совсем рядом, больше напоминал громадную пасть.
Он оглянулся на «ТЧВ», стоящую в двух сотнях метров, – сверкающая металлическая вставка на белом просторе, и под ней – коричневая отметина.
– Я иду внутрь, – сказал он кораблю, направляя на него узкий луч, а не передавая радиосигнал.
– Хорошо, – сказал в его ухе Вабслин.
– Не хочешь, чтобы кто-нибудь тебя прикрыл? – спросила Йелсон.
– Нет, – ответил Хорза.
Он пошел по туннелю, держась поближе к стене. В первом хранилище находились сани и спасательное оборудование, системы слежения и сигнальные маячки. Все было так, как когда-то при нем.
Во втором хранилище, где должен был стоять самолет, Хорза не увидел ничего. В следующем, как и в первом, лежало разное оборудование. Он прошел по туннелю метров сорок; оставался десяток метров до поворота направо, ведущего в большое, разбитое на отсеки помещение, где находилась жилая часть базы.
Когда он повернулся ко входу в туннель, тот показался ему белой пастью. Хорза навел узкий луч на широкую дыру.
– Пока ничего. Я почти дошел до жилого отсека. Бипните, что слышите меня, и больше ничего.
В наушниках коротко пискнуло.
Прежде чем повернуть за угол, он отсоединил дистанционный детектор от шлема и высунул его маленькую линзу за обтесанный каменный угол. На внутреннем экране он увидел короткий туннель, лежащий на земле самолет и в нескольких метрах за ним – стену, переборку из пластика, перегораживавшую туннель и отделявшую жилой отсек базы от других помещений.
У самолета лежали четыре тела.
И никакого движения.
Хорза почувствовал, как комок подступил ему к горлу. Он с трудом проглотил слюну, снова прикрепил дистанционный детектор к боковине шлема и пошел по оплавленной породе к четырем телам.
На двоих были легкие незащищенные скафандры. Это были мужчины, незнакомые Хорзе. Один из них был убит лучом лазера. Скафандр вспорот, расплавленный металл и пластик перемешались с внутренностями и плотью мертвеца, лазер прожег отверстие полуметровой ширины. У другого тела в скафандре отсутствовала голова. Руки убитого застыли перед ним, словно обнимая что-то.
Рядом лежал еще один мужчина, в легких свободных одеждах. Череп его был раздроблен сзади, и по меньшей мере одна рука была сломана. Он лежал на боку.
Кьерачелл в тот момент, видимо, спала. На ее стройном теле была голубая ночная рубашка, глаза были закрыты, на лице застыло мирное выражение.
Шея у нее была сломана.
Хорза некоторое время смотрел на нее, потом снял перчатку и наклонился. На ее ресницах собрался иней. Он чувствовал, как кистевое уплотнение на скафандре сжало его запястье, а руку стал щипать холодный воздух.
Кожа ее затвердела, но волосы все еще оставались мягкими, и Хорза пропустил их между пальцев. Они были рыжими, более яркими, чем он запомнил, – но, возможно, дело было в щитке шлема, который усиливал слабый свет в темном туннеле. Наверно, стоило снять и шлем, чтобы лучше увидеть ее, и включить шлемовую подсветку…
Он покачал головой и отвернулся.
Подойдя к двери жилого отсека, он осторожно открыл ее, прислушиваясь – не донесется ли оттуда какой-нибудь звук.
В открытом сводчатом помещении, где мутаторы держали верхнюю одежду и скафандры, а также всевозможный мелкий инструмент, ничто не говорило о вторжении посторонних. Пройдя чуть дальше, Хорза все же увидел следы борьбы – засохшие пятна крови, лазерные прожоги; в аппаратной, откуда управлялись системы базы, произошел взрыв. Похоже, под пультом управления взорвалась небольшая граната. Этим объяснялся холод в туннеле и аварийное освещение. Видимо, кто-то пытался устранить повреждения – вокруг валялись инструменты, приборы и бухты проводов.
В двух-трех помещениях он обнаружил следы присутствия идиран. Из комнат все было выкинуто, а на стенах были выжжены религиозные символы. В одной из комнат на полу было что-то мягкое, вязкое – покрытие вроде сухого желатина и на нем шесть удлиненных отпечатков; в комнате пахло меджелями. В комнате Кьерачелл стояла неприбранной кровать. В остальном здесь мало что изменилось.
Он вышел из комнаты Кьерачелл и направился в дальний угол жилого отсека, где еще одна пластиковая стена отгораживала базу от туннелей.
Он осторожно открыл дверь.
За ней лежал мертвый меджель; его длинное тело, казалось, было устремлено вперед, к ожидающим шахтам. Хорза некоторое время смотрел на меджеля, изучал его тело (совершенно окоченевшее), потом пнул и наконец выстрелил ему в голову – для гарантии.
Меджель был в стандартной форме космической пехоты, а тяжелое ранение получил некоторое время назад. Похоже было, что он страдал еще и от низкой температуры, так что смерть наступила и от ранения, и от холода. Меджель был мужского пола, седой. Его зеленовато-коричневая кожа задубела от возраста, а удлиненное, рылообразное лицо и маленькие, тонкие ручки были испещрены морщинами.
Хорза посмотрел в глубь туннеля.
Ровный оплавленный пол, ровные своды стен – туннель уходил в глубь горы. Взрывостойкие двери образовывали ребра вдоль стен туннеля, направляющие и выемки для них были вырезаны в полу и в сводчатом потолке. Хорза видел двери лифтовых шахт и место отправления/прибытия транспортных капсул. Он пошел дальше, вдоль ряда старинных взрывостойких дверей, и добрался до входных шахт. Все лифты находились внизу, транзитная труба была перекрыта. Похоже, все системы были отрезаны от питания. Он развернулся и зашагал назад, к жилому отсеку, прошел мимо мертвых тел и самолета, не глядя на них, и наконец оказался на открытом воздухе.
Он сел у входа в туннель в снег, прислонившись спиной к скале. С «ТЧВ» увидели его, и Йелсон спросила:
– Хорза, ты в порядке?
– Нет, – сказал он, выключая лазерное ружье. – Не в порядке.
– Что случилось? – раздался встревоженный голос Йелсон.
Хорза снял шлем и положил в снег рядом с собой. Холодный воздух морозил его лицо, в разреженной атмосфере дышалось с трудом.
– Здесь смерть, – сказал он безоблачным небесам.