Иэн М. Бэнкс
ИГРОК
Посвящается Джеймсу С. Брауну, который однажды сказал: «Азшашошз»
1
ПЛИТА КУЛЬТУРЫ
Это история человека, который уехал далеко и надолго только для того, чтобы сыграть игру. Этот человек — игрок, которого зовут Гурдже. История эта начинается со сражения, которое на самом деле не сражение, и заканчивается игрой, которая на самом деле не игра.
Кто я такой? Об этом скажу позже.
Вот как начинается эта история.
Каждый его шаг поднимал клубы пыли. Он брел по пустыне, следуя за фигурой в скафандре. Автомат покоился в его руке. Они уже почти пришли — шум далекого прибоя прогрохотал в звуковом поле шлема. Они приближались к высокой дюне, с которой должен был открыться вид на берег. Ему как-то удалось; он этого не ждал.
Снаружи было ярко, жарко и сухо, но внутри костюма он был защищен от солнца и горячего воздуха; здесь ему было уютно и прохладно. Щиток шлема потемнел по краю — в это место пришелся удар, и правая нога, тоже поврежденная, плохо сгибалась, отчего он прихрамывал, — но в остальном, считай, ему повезло. В последний раз на них нападали за километр до этого, а теперь они практически вне радиуса действия ракет.
Из-за ближайшей гряды появилось звено ракет — сверкающая дуга. Он увидел их с опозданием — поврежденный щиток давал о себе знать. Он думал, что ракеты уже открыли огонь, но то были всего лишь солнечные блики на их изящных корпусах. Звено двигалось, то ныряя вниз, то уходя в сторону, как стая птиц.
Когда они в самом деле открыли огонь, об этом известил мигающий красный свет. Он поднял автомат, чтобы ответить на огонь; его товарищи по группе, все в скафандрах, уже начали стрелять. Кто-то упал в пыль пустыни, другие опустились на одно колено. Стоял только он один.
Ракеты снова совершили маневр, развернувшись все разом, а потом разделились и полетели в разных направлениях. Фонтанчики пыли поднялись вокруг его ног, когда разрывы приблизились. Он попытался прицелиться в одну из малых машин, но они двигались с пугающей скоростью, а автомат в его руках стал каким-то большим и неудобным. В его скафандре отдавались далекие звуки стрельбы и крики; внутри шлема вспыхнули огоньки, сообщая о повреждениях. Скафандр тряхнуло, и правая нога внезапно онемела.
— Просыпайся, Гурдже! — рассмеялась Йей рядом с ним.
Она развернулась на одном колене, когда две из малых ракет, почувствовав самое слабое место, изменили курс и направились в их сторону. Гурдже видел, как приближаются машины, но автомат, бешено стрекочущий в его руках, казалось, всегда был нацелен в место, уже покинутое ракетами. Две машины метнулись в пространство между ним и Йей, одна вспыхнула и разлетелась; Йей издала победный крик. Вторая ракета вклинилась между ними, и Йей замахнулась ногой, пытаясь пнуть машину. Гурдже неуклюже повернулся, чтобы выстрелить в ракету, и случайно обдал огнем скафандр Йей. Послышался ее крик, потом проклятия. Йей пошатнулась, но сумела развернуть автомат; вторая ракета снова обратилась к ним, и вокруг нее поднялись фонтанчики пыли, ее красные импульсы осветили его скафандр, и щиток у него перед глазами потемнел. Он почувствовал немоту во всем теле, начиная от шеи, и рухнул на землю.
— Ты убит, — сказал ему ломкий тихий голос.
Он лежал на невидимом ложе пустыни, слышал далекие приглушенные шумы, ощущал вибрации земли. Он слышал, как бьется его сердце, слышал собственное учащенное дыхание. Он попытался задержать его и замедлить биение сердца, но был парализован, заточен, не владел своим телом.
Засвербило в носу, но почесать его было невозможно. «Что я здесь делаю?» — спросил он себя.
Ощущения вернулись. Рядом разговаривали люди, а он смотрел через щиток на плоскую пыль пустыни в сантиметре от его носа. Прежде чем он успел шевельнуться, кто-то потащил его за руку.
Он отстегнул шлем. Йей Меристину, тоже без шлема, стояла, глядя на него и качая головой. Руки она прижала к губам, автомат висел на ремне, пристегнутом к запястью.
— Ты был ужасен, — сказала она, хотя и не без теплоты.
У нее было лицо красивого ребенка, но голос, неторопливый и низкий, звучал умудренно и шаловливо, язвительно.
Остальные сидели вокруг на камнях и в пыли, разговаривали. Несколько человек возвращались в помещение клуба. Йей подобрала автомат Гурдже и протянула ему. Он почесал нос, потом покачал головой, отказываясь брать оружие.
— Йей, — сказал он, — это детские игрушки.
Она помедлила, закинула свой автомат за спину и пожала плечами (дула обоих автоматов сверкнули на миг под лучом солнца, напомнив ему стремительную шеренгу ракет; голова у него закружилась, но лишь на мгновение).
— Ну как? — спросила она. — И ничуть не скучно. Ты говорил, что тебе скучно, и я подумала, тебе понравится такая перестрелка.
Он отряхнулся и побрел к раздевалке. Йей пошла рядом. Мимо пронеслись роботы-сборщики в поисках частей разбитых машин.
— Это ребячество, Йей. Зачем разбазаривать время на всякие глупости?
Они остановились на верхушке дюны. До невысокого клубного дома оставалась сотня метров золотого песка и снежно-белых бурунов. Море сверкало под высоко стоящим солнцем.
— Не будь таким надутым, — сказала Йей.
Ее короткие каштановые волосы полоскались на том же ветру, который сдувал верхушки с падающих волн и посылал назад в море уже брызги. Она наклонилась там, где обломки искалеченной ракеты наполовину зарылись в дюну, выскребла их оттуда, покрутила в руках.
— А мне нравится. Я не против тех игр, что по вкусу тебе, но… мне и эта нравится. — Вид у нее вдруг стал недоумевающим. — Это — игра. Неужели ты не получаешь никакого удовольствия от таких вещей?
— Нет. И тебе тоже скоро все это надоест.
Йей беспечно пожала плечами:
— Ну, вот тогда и встретимся.
Девушка сунула ему в руки обломки машины. Он принялся разглядывать их, а тем временем в сторону полигона прошли мимо несколько молодых людей.
— Мистер Гурдже?
Один юноша остановился, вопросительно глядя на игрока. По лицу того пробежала тень недовольства, но тут же сменилась заинтересованной терпимостью, — Йей уже видела это в подобных случаях.
— Жерно Морат Гурдже? — по-прежнему неуверенно сказал молодой человек.
— Виноват.
Гурдже обаятельно улыбнулся и (Йей это увидела) чуть распрямил плечи, немного подтянулся.
Лицо юноши засияло. Он коротко мотнул головой, сделав церемонный поклон. Гурдже и Йей обменялись взглядами.
— Для меня большая честь видеть вас, мистер Гурдже, — сказал молодой человек, широко улыбаясь. — Меня зовут Шуро… Я… — Он рассмеялся. — Я слежу за всеми вашими играми. Я собрал все ваши теоретические работы…
Гурдже кивнул:
— Удивительная целеустремленность.
— Ну что вы. Я почту за честь, если в любое время, когда вы будете здесь, вы сыграете со мной в… да во что угодно. Любимая моя игра, пожалуй, деплой. Я даже даю фору в три очка, но…
— Тогда как мое слабое место, к сожалению, — нехватка времени, — сказал Гурдже. — Но конечно же, если такая возможность представится, я буду рад сыграть с вами. — Он едва заметно кивнул головой молодому человеку. — Рад был познакомиться.
Молодой человек вспыхнул и, улыбаясь, шагнул назад.
— Нет, это я был рад, мистер Гурдже… Всего доброго… всего доброго.
С неловкой улыбкой он развернулся и поспешил догонять своих.
Йей смотрела ему вслед.
— Неужели тебе нравится вся эта ерунда, Гурдже? — усмехнулась она.
— Ничуть, — решительно возразил он. — Мне это действует на нервы.
Йей смотрела вслед молодому человеку, бредущему по песку. Она смерила его взглядом с ног до головы и вздохнула.
— Ну а как насчет тебя? — Гурдже с отвращением посмотрел на обломки ракеты в ее руках. — Тебе нравится все это… разрушение?
— Никакое это не разрушение, — растягивая слова, сказала Йей. — Ракеты демонтируются взрывным способом, а не разрушаются. За полчаса, если хочешь, я тебе соберу из этих деталек новую.
— Значит, все это обман.
— А что не обман?
— Интеллектуальные достижения. Тренировка мастерства. Человеческие чувства.
Йей иронически скривила губы:
— Вижу, нам придется пройти немалый путь, прежде чем мы научимся понимать друг друга, Гурдже.
— Тогда давай я тебе помогу.
— Стать твоей протеже?
— Да.
Йей отвернулась в ту сторону, где волны накатывали на золотой берег, потом снова посмотрела на него. Подул ветер, нагоняя на берег прибой; она медленно завела руку за голову и набросила шлем, со щелчком вставший на место. Гурдже оставалось только взирать на собственное отражение в ее щитке. Он провел рукой по своим черным курчавым волосам.
Йей подняла щиток:
— Встретимся, Гурдже. Мы с Хамлисом будем у тебя послезавтра, да?
— Если хочешь.
— Хочу.
Она подмигнула ему и направилась вниз по песчаному склону. Гурдже смотрел ей вслед. Йей вручила свой автомат проезжавшему мимо роботу-автономнику, нагруженному сверкающими металлическими обломками.
Гурдже постоял немного, держа в руках части разбитой машины, потом бросил их на безжизненный песок.
-
Он вдыхал запах земли и деревьев вокруг мелкого озерца под балконом. Ночь была облачной и очень темной, лишь с малым намеком на просвет прямо над головой, где тучи освещались сияющими плитами далекой дневной стороны орбиталища. В темноте набегали волны, громко ударяясь в борта невидимых лодок. По краям озера там и сям мерцали огоньки — среди деревьев стояли низенькие здания колледжа. Вечеринка гремела за спиной Гурдже, точно гроза, ее запахи и звуки доносились из здания факультета: музыка, смех, запах духов, еды и неведомых экзотических благовоний.
Волна Пряноголубого окружила его, захлестнула. Запахи витали в теплом ночном воздухе, просачивались из открытых дверей позади него, неслись на волне людского шума; они словно превратились в отдельные течения воздуха, напоминая волокна разлохмаченной веревки, — каждое со своей собственной окраской и сущностью. Вот волокна стали похожи на горстки земли — на то, что можно растереть пальцами, впитать, опознать.
Вот он — красно-черный запах жареного мяса, кровь от него быстрее бежит по жилам, выделяется слюна; он искушает и в то же время странным образом отталкивает, по мере того как отдельные части мозга устанавливают его природу. Животное начало ощущало в нем топливо, богатую белком еду; ствол среднего мозга воспринимал мертвые сгоревшие клетки… тогда как передний мозг игнорировал оба сигнала, поскольку знал, что живот игрока полон, а жареное мясо — искусственное.
Гурдже чувствовал и море — запах соли, доносящийся за десять с лишним километров из-за долины и низин, еще одна крепкая связь, словно сеть, словно паутина рек и каналов, соединяющих темное озеро с беспокойным бурлящим океаном там, за пахучими лугами и ароматными лесами.
Пряноголубой был игрецким гормоном, продуктом стандартных генно-закрепленных желез Культуры, расположенных в основании черепа Гурдже под древними, развившимися из животного состояния нижними отделами мозга. Все многообразие вырабатываемых внутри организма наркотиков, доступных подавляющему большинству обитателей Культуры, включало до трехсот составов различной популярности и сложности; Пряноголубой принадлежал к наименее излюбленным, поскольку не давал прямого удовольствия, а для его выработки требовалось сильно сосредоточиться. Но для игр он был хорош. То, что казалось трудным, становилось легким, что выглядело нерешаемым, становилось решаемым, что было непостижимым, становилось очевидным. Утилитарный наркотик, модификатор абстракций, а вовсе не усилитель чувственного восприятия, не секс-стимулятор, не физиологический нагнетатель.
Но нужды в нем сейчас не было.
Именно это и обнаружилось, как только первая волна атак схлынула и игра вступила в ровную фазу. Парень, с которым Гурдже собирался сразиться и чью предыдущую игру в четырехцвет только что наблюдал, был склонен к обманным ходам, но раскусить его было нетрудно. Впечатление он производил серьезное, но в основном это была игра на публику с элементами моды, замысловатости, однако неглубокая и слабая, а потому ведущий ее становился уязвим. Гурдже ловил звуки вечеринки, и звуки озерных вод, и звуки из других университетских зданий на дальнем берегу озера. Игровой стиль молодого человека четко запечатлелся в мозгу.
Он решил выкинуть все это из головы. Пусть чары разрушатся.
И тут же отпустило, словно прошла фантомная боль — трюк разума. Чары — мозговой эквивалент некоей маленькой, примитивной, замкнутой подпрограммы — прекратились, просто перестали насылаться.
Он постоял на террасе у озера, потом пошел обратно и снова присоединился к веселью.
— Жерно Гурдже? Я думал, вы убежали.
Навстречу ему из богато обставленного зала выплыл небольшой автономник. Люди вокруг разговаривали или собирались в группки у игровых досок и столов под огромными лоскутами древних гобеленов. В комнате были еще десятки автономников: одни играли, другие наблюдали, третьи беседовали с людьми, некоторые пребывали внутри геометрически правильных решеток: это означало, что они связываются с помощью приемопередатчиков. Маврин-Скел, автономник, который обратился к Гурдже, был намного мельче других машин в зале и вполне мог бы уместиться в двух ладонях. Поле его ауры было многоцветным — вкрапления серого и коричневого среди официального синего. Он напоминал модель сложного и устаревшего космического корабля.
Гурдже мрачно смотрел на машину, которая следовала за ним сквозь толпу людей к столу четырехцвета.
— А я уж подумал, этот юнец вас напугал, — сказал автономник, когда Гурдже добрался до игрового стола молодого человека и уселся на высокий, с вычурной резьбой, деревянный стул, поспешно освобожденный его только что проигравшим предшественником.
Автономник говорил достаточно громко, чтобы «юнец» услышал его слова — он выглядел лет на тридцать, волосы его были всклокочены; на лице читалась обида.
Люди вокруг немного притихли. Поле ауры Маврин-Скела сделалось красно-коричневым — шутливо-добродушный и раздраженный одновременно, противоречивый сигнал, близкий к прямому оскорблению.
— Не обращайте внимания на машину, — сказал молодому человеку Гурдже, отвечая на его кивок. — Любит действовать людям на нервы. — Он пододвинул стул поближе к столу и поправил на себе старомодный пиджак — свободный, с широкими рукавами. — Меня зовут Жерно Гурдже. А вас?
— Стемли Форс, — сказал молодой человек, чуть заикаясь.
— Рад с вами познакомиться. Итак, какой цвет вы берете?
— Ммм… зеленый.
— Отлично. — Гурдже откинулся к спинке. Он помедлил, потом махнул в сторону доски. — После вас.
Молодой человек по имени Стемли Форс сделал свой первый ход. Гурдже наклонился к доске, чтобы сделать свой, а Маврин-Скел устроился у него на плече, напевая что-то про себя. Гурдже постучал пальцем по корпусу машины, и та отплыла чуть в сторону. В течение всей игры она подражала звуку щелчков, которые производили шарнирные защелки пирамидок, переставляемых с места на место.
Гурдже легко победил молодого человека. Он довел дело до изящного эндшпиля, воспользовавшись замешательством Форса в концовке, и создал элегантное построение, пройдя одной фигурой по четырем диагоналям под пулеметный треск вращающихся пирамид и очертив на доске прямоугольник — красный, как свежая рана. Несколько зрителей захлопали в ладоши, другие одобрительно зашумели. Гурдже поблагодарил молодого человека и встал.
— Дешевый трюк, — сказал Маврин-Скел громко, чтобы услышали все. — Парень был легкой добычей. Вы теряете форму.
Его поле засветилось ярко-красным, он подпрыгнул и унесся вдаль, промелькнув над головами присутствующих.
Гурдже покачал головой и двинулся прочь.
Маленький автономник раздражал и забавлял его почти в равной мере. Он был груб, нагл и нередко доводил Гурдже до белого каления, но его присутствие было как струя свежего воздуха среди ужасающей вежливости большинства людей. Наверняка он понесся действовать на нервы кому-нибудь еще. Пробираясь сквозь толпу, Гурдже кивнул нескольким знакомым. У длинного низкого стола он увидел автономника Хамлиса Амалк-нея — тот беседовал с одним из наименее невыносимых профессоров. Гурдже подошел к ним, взяв на ходу бокал с проплывавшего мимо сервис-подноса.
— А, мой друг… — сказал Хамлис Амалк-ней. Пожилой автономник имел полтора метра в высоту и около полуметра в ширину и толщину, а его лаконичная оболочка была отшлифована до матового блеска прошедшими тысячелетиями. Автономник повернул к Гурдже свою сенсорную ленту:
— Мы с профессором как раз говорили о вас.
Строгое выражение лица профессора Борулал сменилось иронической улыбкой.
— Очередная победа, Жерно Гурдже?
— Разве по мне это заметно? — спросил он, поднося бокал к губам.
— Я научилась распознавать симптомы, — ответила профессор.
Она была раза в два старше Гурдже, давно преодолев столетний рубеж, но все еще сохраняла красоту и поразительную привлекательность. Кожа у нее была бледная, а волосы — изначально белые и коротко стриженные.
— Унизили еще одного из моих студентов?
Гурдже пожал плечами. Он осушил свой бокал и оглянулся — нет ли поблизости подноса, чтобы поставить.
— Позвольте мне, — пробормотал Хамлис Амалк-ней, аккуратно беря у него бокал из рук и водружая на пролетающий метрах в трех, не меньше, поднос.
Желтоватое поле автономника притянуло назад новый бокал, до краев наполненный тем же самым искристым вином. Гурдже взял бокал.
На Борулал был темный костюм из мягкой ткани, отделанный на шее и у колен изящными серебряными цепочками. Ноги у нее были босы, и Гурдже подумал, что это выбивается из общего стиля Борулал — ей бы подошли туфли на высоких каблуках. Но подобная эксцентричность была мелочью по сравнению с тем, что себе позволяли некоторые университетские деятели. Гурдже улыбнулся, глядя на босые ноги женщины — темные на фоне светлого деревянного пола.
— Вы так деструктивны, Гурдже, — сказала ему Борулал. — Лучше бы помогли нам. Пошли бы работать на факультет, а то читаете лекции от случая к случаю.
— Я вам уже говорил, профессор, я очень занят. У меня более чем достаточно игр, которые я должен отыграть, задуманных статей, писем, ждущих ответа, запланированных путешествий… и потом… на меня находит скука. Она меня частенько одолевает, — сказал Гурдже и отвернулся.
— Из Жерно Гурдже вышел бы очень плохой преподаватель, — согласился Хамлис Амалк-ней. — Если студент сразу не понимает чего-то, пусть даже в материях сложных и туманных, Гурдже тут же теряет терпение и может облить нерадивых из их же бокалов… если не сделает чего похуже.
— Да, я об этом слышала, — мрачно кивнула профессор.
— Это было год назад, — сказал Гурдже, нахмурившись. — И Йей это заслужила. — Он сердито посмотрел на старого автономника.
— А знаете, — сказала профессор, скользнув взглядом по Хамлису, — возможно, мы нашли для вас ровню, Жерно Гурдже. Тут есть одна молодая…
Вдалеке раздался какой-то треск, гул в зале стал громче. Все повернулись туда, откуда шли крики.
— Что там опять за суматоха? — устало спросила профессор.
Чуть раньше один из молодых лекторов упустил свою любимую птичку, которая с чириканьем пустилась по залу и испортила прическу нескольким гостям, прежде чем автономник Маврин-Скел перехватил ее в воздухе и вырубил — к вящей досаде собравшихся.
— Ну, что еще? — вздохнула Борулал. — Извините.
Она с отсутствующим видом поставила бокал и тарталетку на широкую плоскую макушку Хамлиса Амалк-нея и пошла прочь, с извинениями пробираясь сквозь толпу к источнику шума.
Аура Хамлиса замигала недовольным серо-белым сиянием. Он с треском поставил бокал на столик, а тарталетку швырнул в стоящую вдалеке урну.
— Все эта мерзкая машина, Маврин-Скел, — раздраженно сказал Хамлис.
Гурдже посмотрел над головами собравшихся в ту сторону, откуда доносился шум.
— Неужели? Из-за него весь этот тарарам?
— Я просто не понимаю, что вы в нем находите, — сказал старый автономник.
Он снова взял бокал Борулал и налил бледно-золотистое вино на свое растянутое поле — жидкость собралась каплей в воздухе, словно в невидимом бокале.
— Он забавный. — Гурдже посмотрел на Хамлиса. — Борулал сказала, что вроде нашла мне ровню. Вы об этом говорили, пока я не подошел?
— Да, об этом. У них какой-то новый студент. Юнга с ВСК — настоящий гений стрикена.
Гурдже поднял бровь. Стрикен был одной из самых сложных игр в его репертуаре и к тому же одной из лучших. В Культуре были игроки-люди, способные его победить (хотя они специализировались именно на стрикене, а не на играх вообще, как Гурдже), но ни один не мог быть полностью уверен в победе, да и было их всего ничего — с десяток на всю Культуру.
— И кто же этот вундеркинд?
Шум в дальнем конце зала затих.
— Это молодая женщина, — сказал Хамлис, расплескивая удерживаемую полем жидкость, которая начала стекать по тонким нитям невидимой силы, принявшим форму сосуда. — Только недавно здесь появилась — сошла с «Карго-культа». Еще даже толком не обосновалась.
Бессистемный корабль «Карго-культ» причалил к орбиталищу Чиарк десятью днями ранее, а убыл всего два дня назад. Гурдже дал несколько показательных сеансов одновременной игры на этом судне (и втайне радовался тому, что все победы были чистыми — самые разные игры, и ни одного поражения), но в стрикен он там не играл. Некоторые его противники что-то говорили о, похоже, блестящем (хотя и скромном) молодом игроке с корабля, но этот выдающийся игрок (она или он), насколько Гурдже знал, так и не объявился. Гурдже решил, что все рассказы об этом уникальном таланте сильно преувеличены. Корабельные экипажи были склонны тайно гордиться своим кораблем; им нравилось считать, что, хотя они побеждены выдающимся игроком, на их судне все же есть ровня этому уникуму (конечно, и сам корабль так считал, но это в счет не шло, так как учитывались только люди — гуманоиды или автономники версии 1.0).
— Ах вы проказливое, капризное устройство, — сказала Борулал Маврин-Скелу, плавающему у ее плеча; поле ауры автономника отливало оранжевым цветом безмятежности, в котором, однако, присутствовали пурпурные пятнышки неубедительного раскаяния.
— Неужели, — весело сказал Маврин-Скел, — вы и в самом деле так думаете?
— Поговорите с этой ужасной машиной, Жерно Гурдже, — сказала профессор.
Брови ее на мгновение сдвинулись, когда она взглянула на макушку Хамлиса Амалк-нея, но она тут же взяла целый бокал. (Хамлис вылил жидкость, с которой играл, в первый бокал Борулал и вернул его на стол.)
— Ну, что вы еще устроили? — спросил Гурдже у Маврин-Скела, парившего рядом с его лицом.
— Урок анатомии, — сказал автономник, и цвет его поля стал смесью строго-синего и коричневого, выражая дурное настроение.
— На террасе нашли певчую птичку, — объяснила Борулал, сурово глядя на маленького автономника. — Она была ранена. Кто-то принес ее внутрь, а Маврин-Скел предложил ее препарировать.
— Я был свободен, — вставил Маврин-Скел, оправдываясь.
— Он убил птичку и рассек на глазах у всех, — вздохнула профессор. — Все были ужасно расстроены.
— Она бы все равно умерла от шока. Очаровательные существа — эти певчие. У них такие маленькие меховые складочки, под которыми прячутся свободнонесущие косточки, а петли пищевода просто восхитительны.
— Но не когда люди едят, — сказала Борулал, беря новую тарталетку с подноса. — Она еще шевелилась, — мрачно добавила профессор и положила закуску в рот.
— Остаточная синапсическая емкость, — объяснил Маврин-Скел.
— Или дурной вкус, как это называем мы, машины, — сказал Хамлис Амалк-ней.
— А вы в этом деле, видать, большой специалист, Амалк-ней? — спросил Маврин-Скел.
— Я склоняюсь перед вашим неоспоримым превосходством в этой области, — отбрил его Хамлис.
Гурдже улыбнулся. Хамлис Амалк-ней был его старым другом и древним устройством. Автономник был создан более четырех тысяч лет назад (он говорил, что забыл точную дату, и никому еще недостало нахальства докопаться до истины). Гурдже был знаком с Хамлисом всю свою жизнь — тот был другом его семьи на протяжении нескольких веков.
Маврин-Скел был недавним знакомцем. Эта раздражительная, плохо воспитанная маленькая машина появилась на орбиталище Чиарк меньше года назад — еще один нестандартный тип, которого привлекла раздутая репутация этого места как прибежища эксцентричных натур.
Маврин-Скел был спроектирован как автономник группы Особых Обстоятельств для Отдела Контакта; в первую очередь это была военная машина с набором сложных, особо прочных сенсорных и оружейных систем, которые для большинства автономников были излишни и бесполезны. Согласно обычной практике Культуры его характер не был в точности определен на стадии проектирования — автономнику позволялось развиваться после того, как его мозг был собран. Культура рассматривала фактор непредсказуемости при производстве мыслящих машин как плату за их индивидуальность, но в итоге не все собранные автономники оказывались вполне пригодными к выполнению изначально поставленных перед ними задач.
Маврин-Скел был одной из таких машин, отклонившихся от проекта. Было решено, что его личность не совсем подходит для Контакта и даже для Особых Обстоятельств. Он оказался неуравновешенным, воинственным и черствым. (Это были только те причины его отставки, о которых он сам соблаговолил сообщить.) Ему предоставили выбор — либо радикальное изменение личности, не оставляющее почти ничего от изначального характера, либо жизнь за пределами Контакта, когда личность останется неизменной, но сложные системы вооружения и связи будут демонтированы, так что Маврин-Скел станет стандартным автономником.
С горечью он выбрал второе и отправился на орбиталище Чиарк, где надеялся снова оказаться в своей тарелке.
— Недоумок, — бросил Маврин-Скел Хамлису Амалк-нею и пустился в направлении ряда открытых окон.
Поле ауры пожилого автономника побелело от гнева, а судя по ярко-переливчатому радужному пятну, он с помощью узколучевого приемопередатчика пытался связаться с удаляющейся машиной. Маврин-Скел резко остановился и повернулся. Гурдже задержал дыхание, пытаясь предугадать, что скажет Хамлис и что ответит маленький автономник; он был уверен, что второй, в отличие от Хамлиса, свою реплику не станет держать в секрете.
— А я ненавижу, — медленно сказал Маврин-Скел с расстояния метра в два, — не то, что я потерял, а то, что приобрел, став — пусть и в далеком приближении — похожим на усталого, потертого жизнью старца вроде вас, у которого даже не хватило человеческого достоинства умереть, когда он устарел морально. Вы — пример пустой траты материи, Амалк-ней.
Маврин-Скел превратился в зеркальную сферу и, демонстрируя полное нежелание продолжать разговор, унесся вдаль и исчез в темноте.
— Умственно отсталый сопляк, — сказал Хамлис, поля его приобрели иссиня-ледяной оттенок.
Борулал пожала плечами:
— Мне его жалко.
— А мне — нет, — сказал Гурдже. — Думаю, он прекрасно проводит время. — Он повернулся к профессору: — И когда же я смогу познакомиться с вашим гением от стрикена? Или вы ее прячете пока, чтобы слегка поднатаскать?
— Нет, просто мы дали ей время акклиматизироваться, — сказала Борулал, ковыряя в зубах острым концом палочки от тарталетки. — Насколько я понимаю, девушка воспитывалась в довольно тепличных условиях. Похоже, она только-только сошла с ВСК и, должно быть, чувствует себя не совсем в своей тарелке. К тому же она приехала не для того, чтобы изучать теорию игр, имейте это в виду, Жерно Гурдже. Она будет изучать философию.
Гурдже изобразил подобающее удивление.
— Тепличное воспитание? — переспросил Хамлис Амалк-ней. — На ВСК? — Вороненый оттенок его ауры свидетельствовал об изумлении.
— Она застенчива.
— Это понятно.
— Я должен с ней познакомиться, — сказал Гурдже.
— Познакомитесь, — сказала Борулал. — И, может, скоро. Она сказала, что может пойти со мной на следующий концерт в Тронце. Хаффлис там дает сеанс игр, верно?
— Обычно так, — согласился Гурдже.
— Может, она сыграет с вами там. Но не удивляйтесь, если она вас испугается.
— Я буду образцом доброжелательности.
Борулал задумчиво кивнула. Она устремила взгляд на толпу собравшихся, и на секунду на ее лице появилось встревоженное выражение, когда из центра зала послышались громкие одобрительные крики.
— Прошу прощения, — сказала она. — Кажется, могут начаться неприятности.
С этими словами она удалилась. Хамлис Амалк-ней посторонился, чтобы опять не сыграть роль столика; профессор забрала свой бокал с собой.
— Вы сегодня утром видели Йей? — спросил Хамлис у Гурдже.
Тот кивнул:
— Она засунула меня в скафандр, всучила автомат, и мне пришлось палить по игрушечным ракетам, которые сами себя демонтируют с помощью взрыва.
— И вам это не понравилось.
— Ничуть. Я возлагал на эту девицу большие надежды, но она делает слишком много таких вот глупостей. Боюсь, ее разум демонтируется при помощи взрыва.
— Да, такие развлечения не каждому по душе. Она просто пыталась вам помочь. Вы говорили, что испытываете беспокойство, ищете новых ощущений.
— Уж это мне точно не понравилось, — сказал Гурдже, внезапно охваченный необъяснимой грустью.
Они с Хамлисом смотрели, как мимо проходят люди, направляясь к длинному ряду окон над террасой. В голове Гурдже тупо гудело — он совсем забыл, что во избежание неприятных последствий прекращать действие Пряноголубого следует плавно. Испытывая легкую тошноту, он смотрел, как люди проходят мимо.
— Кажется, подошло время фейерверка, — сказал Хамлис.
— Да… Давайте-ка подышим свежим воздухом.
— Именно это мне и нужно. — Аура Хамлиса засветилась тускловато-красным оттенком.
Гурдже поставил свой бокал и вместе со старым автономником присоединился к толпе людей, которые направлялись из яркого, увешанного гобеленами зала на залитую светом террасу, выходящую на темное озеро.
-
Дождь ударил в окна с таким звуком, будто в огне затрещали дрова. Вид из дома в Икрохе на крутой, поросший лесом склон и дальше — на фьорд и горы на другом берегу — был искривлен, искажен водой, хлещущей по стеклу; а иногда низкие тучи обтекали башни и купола дома Гурдже наподобие влажного дыма.
Йей Меристину поставила обутую в сапог ногу на резной камень облицовки очага, положила бледно-шоколадную руку на тонкую каминную полку, взяла с пола большую чугунную кочергу и принялась тыкать в шипящие и полыхающие поленья. Искры устремились вверх по высокой трубе и где-то наверху встретились с дождем.
Неподалеку от окна парил Хамлис Амалк-ней, глядя на безрадостные серые тучи.
Деревянная дверь в углу комнаты распахнулась, и появился Гурдже, неся поднос с горячей выпивкой. На нем была свободная легкая куртка и мешковатые брюки. Он прошел по комнате, слегка шлепая тапочками, поставил поднос, посмотрел на Йей.
— Ну как, придумала ход?
Йей подошла к доске и, мрачно взглянув на нее, покачала головой.
— Нет. Я думаю, ты выиграл.
— Смотри.
Гурдже принялся переставлять фигуры. Руки его над доской двигались быстро, как у фокусника, но Йей успевала следить за ходами. Она кивнула.
— Да, вижу. Но… — она постучала пальцем по шестиугольному полю, на которое Гурдже поставил одну из ее фигур, — это только если бы я двумя ходами ранее надежно прикрыла эту блокирующую фигуру. — Она села на диван, приветственно подняла свой бокал. Гурдже улыбался на диване напротив нее. — Твое здоровье, победитель.
— Еще чуть-чуть — и ты бы выиграла. Сорок четыре хода. Ты становишься сильным игроком.
— Относительно, — сказала Йей, потягивая из бокала. — Только относительно.
Она откинулась к спинке низкого дивана, а Гурдже принялся расставлять фигуры в начальную позицию. Хамлис Амалк-ней подплыл поближе, замерев чуть ли не между ними.
— А знаешь, Гурдже, — Йей поглядела на лепной потолок, — мне всегда нравилось, как этот дом пахнет. — Она повернула голову к автономнику: — А вам, Хамлис?
Поле ауры Хамлиса ненадолго сместилось в одну сторону — аналог пожимания плечами.
— Да. Видимо, потому, что наш хозяин топит дом бонизом. Это дерево вывела тысячу лет назад одна старая Вэйварианская цивилизация специально ради запаха, который оно выделяет при горении.
— Да, запах довольно приятный, — согласилась Йей, поднялась, снова подошла к окнам и покачала головой. — Погодка тут и правда мерзкая, Гурдже.
— Это же горы, — объяснил он.
Йей оглянулась, выгнув дугой бровь.
— Неужели?
Гурдже улыбнулся и одной рукой разгладил аккуратно подстриженную бороду.
— Как твои ландшафтные проекты, Йей?
— Не хочу об этом говорить. — Она покачала головой, глядя в окно, за которым не прекращался дождь. — Ну и погода. — Йей поставила бокал. — Неудивительно, что ты живешь отшельником.
— Ну, дело тут не в дожде, Йей. Дело во мне. Со мной никто долго не может жить.
— Он хочет сказать, — пояснил Хамлис, — что сам ни с кем долго не может жить.
— Готова в это поверить. — Йей снова возвратилась к дивану, села на него, скрестила ноги и принялась крутить в руке одну из фигур. — А вы что думаете об игре, Хамлис?
— Вы, похоже, достигли пределов своих технических возможностей, но ваше мастерство продолжает расти. Правда, сомневаюсь, что вам когда-нибудь удастся обыграть Гурдже.
— Ну вот. — Йей изобразила уязвленную гордость. — Я всего лишь начинающая. Еще могу расти. — Она поскребла ногти одной руки ногтями другой и несколько раз щелкнула языком. — И, судя по тому, что говорят, у меня есть перспективы роста и в ландшафтостроении.
— У вас проблемы? — спросил Хамлис. Несколько мгновений у Йей был такой вид, будто она не услышала вопроса, потом она вздохнула и откинулась к спинке.
— Да… эта сволочь Элстрид и этот вонючая ханжеская машина Пришиплейл. Они такие… трусливые. Просто не хотят слушать.
— О чем?
— Об идеях! — закричала в потолок Йей. — Ни о чем новом, ни о чем таком, что хоть чуть-чуть отходит от их треклятого консерватизма. Они на меня не обращают внимания, потому что я молода.
— А мне казалось, они довольны вашей работой, — сказал Хамлис.
Гурдже вальяжно раскинулся на своем диване, заставляя крутиться вино в бокале и наблюдая за Йей.
— Или же требуют заниматься всякой ерундой, — сказала Йей внезапно усталым голосом. — Высади ряд-другой деревьев, вырой пару озер… но я-то говорю о концепции вообще, о вещах по-настоящему радикальных. Все, чем мы занимаемся, — это строим еще одну плиту. Да таких в галактике миллионы. Какой в этом смысл?
— Может, смысл в том, чтобы на ней жили люди? — предположил Хамлис; поле его порозовело.
— Люди могут жить где угодно! — сказала Йей, садясь чуть прямее и глядя на автономника своими ярко-зелеными глазами. — Да этих плит пруд пруди. Я же говорю об искусстве!
— И что у тебя было на уме? — спросил Гурдже.
— Как насчет магнитных полей под основанием конструкции и намагниченных островов, плывущих по океанам? Чтобы вообще не было никакой обычной земли, только огромные плавающие глыбы земли со своими реками, озерами, растительностью и несколькими бесстрашными людьми. Разве это не лучше?
— Лучше, чем что? — поинтересовался Гурдже.
— Лучше, чем это! — Меристину вскочила с дивана и подошла к окну. Она постучала по старинному стеклу. — Да ты сам посмотри. С таким же успехом можно жить на обычной планете. Моря, горы и дождь. Разве ты не предпочел бы жить на плавучем острове, который движется в воздухе вплотную к воде?
— А что, если острова столкнутся? — спросил Хамлис.
— Если столкнутся?
Йей повернулась к человеку и машине. Снаружи еще больше потемнело, и освещение в комнате стало набирать яркость. Она пожала плечами:
— Ну, в любом случае можно сделать так, чтобы они не сталкивались… Да скажите вы мне, чем не блестящая идея? Ну почему одна старуха и одна машина вправе ставить мне препоны?
— Видите ли, — заметил Хамлис, — я знаю Пришиплейл, и если бы он решил, что ваша идея стоит того, то не пропустил бы ее мимо ушей. У него большой опыт и…
— Ну да, — сказала Йей. — Слишком большой опыт.
— Это невозможно, юная леди, — сказал автономник.
Йей Меристину глубоко вздохнула и, похоже, собиралась возразить, но лишь широко развела руки, закатила глаза и снова повернулась к окну.
— Посмотрим.
До этого за окном неумолимо темнело, но неожиданно с дальней стороны фьорда ярко вспыхнуло солнце, пробившись сквозь тучи и слабеющий дождь. Комната медленно наполнилась водянистым сиянием, и освещение в доме снова потускнело. Ветер шевелил мокрые кроны деревьев.
— Да ну, — сказала Йей, потягиваясь и сгибая руки. — Нечего волноваться. — Она критически оглядела пейзаж за окном. — Черт, пожалуй, я пробегусь, — объявила она и направилась к двери, на ходу стягивая с себя один, потом другой сапог, потом — жилетку, которую набросила на спинку стула; потом расстегнула блузку. — Вы еще увидите, — погрозила она пальцем Гурдже и Хамлису. — Время плавающих островов пришло.
Хамлис ничего не ответил. На лице Гурдже появилось скептическое выражение. Йей вышла.
Хамлис направился к окну. Он смотрел, как девушка (теперь в одних шортах) побежала по тропинке, ведущей вниз от дома между лужайками и лесом. Хамлис в ответ на последние слова Йей помигал ей своим полем, хотя та уже не могла его видеть.
— Она красивая, — сказала машина. Гурдже снова устроился на диване.
— Когда она здесь, я кажусь себе стариком.
— Не хватало еще, чтобы и вы начали себя жалеть, — сказал Хамлис, отплывая от окна.
Гурдже посмотрел на камин.
— Все стало каким-то серым, Хамлис. Иногда мне кажется, что я повторяюсь, что игры теперь — все прежние, только чуть перелицованные, и не стоят усилий.
— Гурдже, — сухо сказал Хамлис и сделал то, что очень редко себе позволял, — водрузил весь свой корпус на диван. — Вам пора обзавестись семьей. Мы о чем говорим — об играх или о жизни?
Гурдже откинул назад темную кудрявую голову и рассмеялся.
— Игры пока что были вашей жизнью, — продолжил Хамлис. — Если они начинают приедаться, то, как я понимаю, и все остальное должно раздражать.
— Может, я просто разочаровался в играх. — Гурдже крутил в руке резную фигуру. — Я привык думать, что контекст не имеет значения; хорошая игра — это хорошая игра… в правилах игр была некая чистота, которая бережно передавалась от общества к обществу… Но теперь я начал сомневаться. Вот возьмите хотя бы эту игру — деплой. — Он кивнул на доску перед собой. — Иноземная. С глухой планетки, обнаруженной всего несколько десятков лет назад. Они играют у себя и делают ставки, эта игра для них важна. Но нам-то что ставить? Какой будет смысл в том, если я, скажем, поставлю Икрох?
— Йей вряд ли примет такую ставку, — удивленно сказал Хамлис. — Она считает, что тут слишком много дождей.
— Разве вы не понимаете? Если кому-то нужен такой дом, он его взял и построил. Если ему нужно что-то внутри, — Гурдже обвел рукой комнату, — он уже заказал. У него уже есть все. Если нет денег, нет собственности, то большая часть удовольствия, которое получали ее изобретатели, исчезает.
— Вы называете это удовольствием — потерять дом, титул, состояние? А может, и детей. Представьте: от вас ждут, что вы с пистолетом выйдете на балкон и вышибете себе мозги. Это называется удовольствием? Нам, слава богу, это неведомо. Вы хотите того, чего не можете получить, Гурдже. Вы наслаждаетесь своей жизнью в Культуре, но она не может предоставить вам сильных опасностей; истинному игроку требуется выброс адреналина перед угрозой проигрыша, даже гибели, вот тогда он в полной мере чувствует себя живым. — (Гурдже слушал молча, сидя в отблесках каминного пламени и мягкого сияния скрытых светильников.) — Вы назвали себя Морат, когда завершили свое имя, но, может, вы вовсе и не совершенный игрок. Не лучше ли было назваться Шекви?
— Знаете, — медленно начал Гурдже; голос его звучал едва ли громче потрескивания поленьев, — я даже немного побаиваюсь играть с этой девушкой. — Он бросил взгляд на автономника. — Нет, в самом деле. Мне ведь и вправду нравится выигрывать, потому что во мне есть нечто такое, что невозможно повторить, чего нет у других. Я — это я, я — один из лучших. — Он снова на секунду скосил глаза на машину, словно стыдясь чего-то, — Но время от времени я и в самом деле опасаюсь проиграть. Я думаю, а что, если появился какой-нибудь юнец — в особенности юнец, моложе меня и, естественно, талантливее, — который отберет у меня все это. Вот что меня беспокоит. Чем лучше я играю, тем хуже обстоят дела, потому что тем больше я могу потерять.
— Вы консерватор, — сказал Хамлис. — Самое главное игра. Такова традиционная мудрость, разве нет? Важен процесс, а не победа. Радоваться поражению соперника, тешить собственную гордыню — значит прежде всего демонстрировать, что вы далеки от совершенства и не соответствуете своему имени.
— Да, так говорят, — кивнул Гурдже. — Так считают все остальные.
— Но не вы?
— Я… — Казалось, что человеку никак не найти нужного слова. — Я… ликую, одержав победу. Это лучше любви, лучше секса, лучше любого секретирования. Только в это мгновение я чувствую себя живым. — Он покачал головой, губы его сжались. — Все остальное время я чувствую себя кем-то вроде Маврин-Скела, этого маленького автономника, изгнанного из Особых Обстоятельств. Словно у меня отняли что-то такое, раньше принадлежавшее мне по праву рождения.
— А, так вот какое родство с ним вы чувствуете, — холодно сказал Хамлис, цвет его ауры изменился в соответствии с настроением. — А я все спрашивал себя, что вы находите в этой отвратительной машине.
— Горечь. — Гурдже снова откинулся к спинке. — Вот что я в нем нахожу. Но по крайней мере, в нем есть новизна.
Он встал и подошел к камину, потыкал в поленья чугунной кочергой, сунул еще одно, неловко ухватив его тяжелыми щипцами.
— Мы живем не в героическую эпоху, — сказал он автономнику, глядя в огонь. — Индивидуальность устарела. Вот почему нам всем так удобно жить. Мы ничего не значим, а потому в безопасности. Ни одна личность больше не оказывает ни на что сколь-нибудь заметного влияния.
— Контакт использует личностей, — возразил Хамлис. — Он помещает людей в более молодые общества, которые оказывают решающее воздействие на судьбы всей метацивилизации. Обычно они «наемники» и не уроженцы Культуры, но они люди, гуманоиды.
— Их выбирают и используют. Как фигуры в игре. Они не в счет. — В голосе Гурдже слышалось раздражение. Он отошел от камина, вернулся к дивану. — И потом, я не из их числа.
— Ну, тогда сохраните себя до наступления более героической эпохи.
— Ха, — сказал Гурдже, снова усаживаясь. — Вы думаете, она когда-нибудь наступит? А если и наступит, все равно это будет больше похоже на жульничество.
Хамлис Амалк-ней прислушался к шуму дождя и огня.
— Ну что ж, — медленно произнес он, — если вы ищете новизны, то Контакт — забудем об ОО — именно то, что вам нужно.
— У меня нет намерений поступать в Контакт, — сказал Гурдже. — Торчать годами в их экспедиционных кораблях вместе с исполненными дурацкого энтузиазма благодетелями Вселенной, искать варваров, которых нужно цивилизовать, — спасибо, я не так представляю себе удовольствие или достижение.
— Я не это имел в виду. Я хотел сказать, что в Контакте наилучшие Разумы, наибольший объем информации. Они могут породить неплохие идеи. Каждый раз, когда я был с ними связан, они добивались успехов. Не забывайте, это последний шанс.
— Почему?
— Да потому что они хитрецы. Кого хочешь обведут вокруг пальца. И тоже азартные. И выигрывать привыкли.
— Так-так. — Гурдже погладил свою темную бороду. — Не знаю даже, как к ним подступиться, — сказал он.
— Ерунда, — ответил Хамлис. — В любом случае у меня там есть кой-какие связи. Я бы…
Хлопнула дверь.
— Мать моя, ну и холодища там!
В комнату, отряхиваясь, влетела Йей. Руками она обхватила себя за грудь, тоненькие шорты прилипли к бедрам. Все ее тело сотрясалось от холода. Гурдже поднялся с дивана.
— Идите сюда — поближе к огню, — сказал Хамлис девушке.
Йей стояла, дрожа, у окна, вода стекала с нее.
— Ну что вы там застыли столбом, — повернулся Хамлис к Гурдже. — Принесите полотенце.
Гурдже критическим взглядом смерил машину и вышел из комнаты.
К тому времени, когда он вернулся, Хамлис уговорил Йей сесть перед огнем. Изогнутое поле под ее затылком удерживало голову девушки в потоке каминного тепла, другое поле расчесывало волосы. С промокших локонов Йей на раскаленные плитки падали и с шипением испарялись капельки воды.
Хамлис взял из рук Гурдже полотенце; тот смотрел, как машина вытирает тело Йей. Наконец он отвернулся, тряхнул головой и, вздохнув, снова сел на диван.
— У тебя ноги грязные, — сказал он.
— Ну, зато здорово пробежалась. — Йей рассмеялась из-под полотенца.
Йей немало нафыркалась, пока не была вытерта насухо, потом завернулась в полотенце и села на диван, вытянув ноги.
— Ужасно проголодалась, — объявила она вдруг. — Ничего, если я приготовлю что-нибудь?..
— Давай-ка я, — сказал Гурдже и вышел.
Он вернулся на мгновение с брюками Йей, чтобы набросить их на спинку стула, где уже висела ее жилетка.
— О чем вы тут говорили? — спросила Йей у Хамлиса.
— О том, что Гурдже разочарован.
— Ну и с каким результатом?
— Не знаю, — признался автономник.
Йей взяла свои вещи и быстро оделась. Она немного посидела против огня, глядя на языки пламени. Дневной свет тем временем совсем погас, а лампы в комнате разгорелись ярче.
Гурдже принес поднос со сластями и выпивкой.
Перекусив, Гурдже и Йей вместе с автономником сели за сложную карточную игру того типа, который нравился Гурдже больше всего, — где требовалось умение блефовать и немного удачи. Они дошли до середины игры, когда появились друзья Йей и Гурдже. Их самолет приземлился на лужайке перед домом — Гурдже подумал, что лучше бы они выбрали другое место для посадки. Гости вошли в комнату, веселые и шумные, и Хамлис сразу же забился в угол у окна.
Гурдже, как радушный хозяин, принес гостям закуски. Он подал новый бокал Йей, которая вместе с группкой прибывших слушала, как двое спорят об образовании.
— Ты поедешь с ними, Йей?
Гурдже прислонился спиной к стене, на которой висел гобелен, и чуть понизил голос, отчего девушке пришлось отвернуться от спорщиков и посмотреть на него.
— Может быть, — медленно произнесла она. Блики пламени высвечивали ее лицо. — А ты опять хочешь попросить меня остаться? — Она с интересом разглядывала свое вино, раскручивая его в бокале.
— Так вот ты о чем, — сказал Гурдже, вскинув голову и уставившись в потолок. — Нет, вряд ли. Одни и те же старые фильмы, одни и те же реакции, — все это нагоняет тоску.
Йей улыбнулась:
— Никогда ничего не знаешь заранее. В один прекрасный день я могу передумать. Пусть это тебя не беспокоит, Гурдже. Это почти что честь.
— Ты хочешь сказать — это честь быть таким исключением?
— Ммм. — Йей приложилась к бокалу.
— Я тебя не понимаю.
— Потому что я даю тебе от ворот поворот?
— Потому что ты никому не даешь от ворот поворот.
— Ну уж не совсем чтобы так. — Йей кивнула и нахмурилась, глядя в свой бокал.
— Ну так почему нет?
Ну вот. Наконец-то он сказал ей об этом.
Йей сложила губы трубочкой.
— Потому что для тебя это важно, — сказала она, вперившись в него взглядом.
— Ах, вот оно что, — кивнул Гурдже и, опустив глаза, принялся поглаживать свою бородку. — Мне бы стоило напустить на себя безразличие. — Он заглянул ей прямо в глаза. — Правда, Йей.
— Я чувствую, что ты хочешь… брать меня, словно я игровая фигура или поле. Чтобы иметь меня, обладать мной. — Внезапно лицо Йей сделалось озадаченным. — В тебе есть что-то очень… Не знаю. Примитивное, может быть. Ты никогда не менял пола, а? — (Он отрицательно покачал головой.) — И не спал с мужчинами? — (Он покачал головой еще раз.) — Я так и думала. Ты такой странный, Гурдже. — Йей осушила свой бокал.
— Потому что не нахожу мужчин привлекательными?
— Да. Ты сам — мужчина! — Она рассмеялась.
— Может, я должен нравиться самому себе?
Йей несколько секунд смотрела на него, потом на ее лице мелькнула улыбка; наконец она рассмеялась и опустила глаза.
— Ну, не физически, конечно.
Она ухмыльнулась и протянула ему пустой бокал. Гурдже снова наполнил его, и девушка вернулась к гостям.
Гурдже оставил Йей спорить о месте геологии в образовательной политике Культуры, а сам направился к Рен Миглан — молодой женщине, приезда которой этим вечером он ждал.
Один из гостей привез с собой проторазумного стиглийского нумератора, который теперь шлепал по комнате, ведя счет невнятным шепотком. Это стройное животное с тремя конечностями, светлой шкуркой, высокой талией, без явно выраженной головы, но со множеством выразительных выпуклостей, принялось пересчитывать присутствующих — их оказалось двадцать три. Потом стало считать предметы мебели, после чего сосредоточилось на ногах. Наконец нумератор подобрался к Гурдже и Рен Миглан. Гурдже взглянул на животное, которое пялилось на его ноги и размашисто скребло конечностями у его тапочек. Он дотронулся до нумератора носком ноги, тот пробормотал: «Скажи шесть» — и поплелся прочь. Гурдже продолжил говорить с женщиной.
Прошло несколько минут — он стоял рядом с ней, разговаривал, пододвигался чуть поближе, нашептывал ей что-то на ухо, а раз или два запустил ей руку за спину и пробежался пальцами по ее позвонкам под шелковым платьем.
— Я обещала вернуться с остальными, — тихо сказала Рен, опустив глаза и покусывая губы; она завела руку за спину и ухватила пальцы Гурдже, поглаживавшие ее поясницу.
— Какой-то скучнейший оркестр, какой-то певец, поющий для всех сразу? — мягко проговорил он, убирая руку и улыбаясь. — Ты заслуживаешь больше внимания именно к себе, Рен.
Она тихо рассмеялась и толкнула его локтем.
Вскоре она вышла из комнаты и больше не возвращалась. Гурдже направился туда, где неистово жестикулировала Йей, превознося достоинства жизни на плавучих магнитных островах, но тут он заметил в уголке Хамлиса. Тот делал вид, что не замечает трехногого животного, которое разглядывало машину, пытаясь поскрести одну из своих выпуклостей и не свалиться на пол. Гурдже отодвинул зверька ногой и остановился рядом с Хамлисом. Некоторое время он говорил с машиной.
Наконец гости удалились, прихватив несколько бутылок и полупустых подносов с конфетами. Самолет зашипел, исчезая в ночи.
Гурдже, Йей и Хамлис закончили начатую игру в карты; Гурдже победил.
— Ну, мне пора, — сказала Йей, вставая и потягиваясь. — Хамлис?
— И мне тоже. Я пойду с вами. Можем поехать в одной машине.
Гурдже проводил их до лифта. Йей застегнула пуговицы на плаще. Хамлис повернулся к Гурдже:
— Не хотите, чтобы я поговорил с Контактом?
Гурдже рассеянно смотрел на лестницу, ведущую в основной дом; он перевел недоуменный взгляд на Хамлиса. То же самое сделала и Йей.
— Ах, вот вы о чем, — сказал наконец Гурдже, улыбаясь и пожимая плечами. — А почему, собственно, нет? Посмотрим, что предложат те, кто мудрее нас. Терять мне нечего. — Он рассмеялся.
— Мне нравится, когда ты весел, — сказала Йей, целуя его в щеку.
Она вошла в кабину лифта, Хамлис за ней. Йей успела подмигнуть Гурдже, пока дверь закрывалась.
— Передай привет Рен, — усмехнулась она. Гурдже несколько секунд смотрел на закрывшуюся дверь лифта, потом покачал головой и улыбнулся сам себе. Он вернулся в гостиную, где теперь наводили порядок два домашних автономника; все уже стояло на своих местах. Он подошел к игровой доске между двумя темными диванами и поставил одну из фигур деплоя в центре ее исходного шестиугольника, потом посмотрел на диван, на который уселась Йей после пробежки. Там осталось понемногу исчезающее влажное пятно — темное на темном. Гурдже неуверенно положил на него руку, потрогал пальцами, потом рассмеялся про себя, взял зонтик и вышел посмотреть, что сделал с лужайкой самолет. Потом он вернулся в дом; свет в окне приземистой главной башни говорил о том, что Рен ждет его.
Лифт опустился на две сотни метров в глубь горы, потом прошел еще ниже, сквозь коренную породу, замедлился, двигаясь через вращающийся тамбур, мягко преодолел метровую толщу сверхплотного материала основания и остановился под плитой орбиталища в транзитной галерее. Там ждали два подземных автомобиля, а экраны наружного наблюдения показывали, как солнечный свет заливает обратную сторону плиты. Автомобиль открыл дверцу, Йей и Хамлис вошли внутрь, сказали, куда им нужно, и сели. Машина развернулась и начала набирать скорость.
— Контакт? — спросила Йей у Хамлиса.
Пол автомобильчика закрывал солнце, а в боковых экранах колюче сияли звезды. Машина неслась среди переплетения труб и проводов непонятного назначения, но жизненно важных: они висели под каждой плитой.
— Мне показалось или я в самом деле слышала, как вы упомянули это всемилостивейшее и вседобрейшее пугало?
— Я предложил Гурдже связаться с Контактом, — сказал Хамлис.
Он подплыл к одному из экранов — тот открепился, продолжая показывать наружный вид, и скользнул вверх; в корпусе автомобиля открылось пространство сантиметров в десять толщиной. Там, где экран прикидывался окном, теперь было настоящее окно — плита прозрачного кристалла, а за ней — глубокий вакуум и вся остальная Вселенная. Хамлис посмотрел на звезды.
— Я решил, может, они сообразят, как его занять.
— Я думала, вы с подозрением относитесь к Контакту.
— Обычно — да, но я знаком кое с кем из Разумов. У меня еще остались связи… Они, я думаю, не откажут в помощи.
— Не знаю, — сказала Йей. — Что-то мы слишком уж серьезно к этому относимся. Ничего страшного с ним не случится. У него есть друзья. Пока приятели рядом, ему нечего особо опасаться.
— Гмм, — промычал автономник; автомобиль остановился у одной из лифтовых шахт, обслуживающих поселение, в котором жил Хамлис Амалк-ней. — Мы увидим вас в Тронце? — спросил он.
— Нет, у меня этим вечером сайт-конференция. И потом, тут есть один молодой человек, я недавно видела его на полигоне. И на тот вечер я запланировала с ним случайную встречу, — Йей ухмыльнулась.
— Понятно. Проснулись хищнические инстинкты? Ну, желаю вам приятной случайной встречи.
— Приложу все старания, — рассмеялась Йей.
Оба пожелали друг другу спокойной ночи. Хамлис вышел через тамбур автомобиля — его древний, чуть побитый корпус вдруг ярко засветился под солнечными лучами снизу — и, не дожидаясь лифта, понесся вверх по шахте. Йей улыбнулась и покачала головой при виде этого старческого нетерпения. Автомобиль тронулся с места и понесся дальше.
Рен все спала, полуукрытая простыней. Ее черные волосы разметались по подушке. Гурдже сел за стол около балконных окон и уставился в ночь. Дождь прошел, тучи рассеялись, и теперь свет звезд и четырех плит с дальней, уравновешивающей стороны орбиталища Чиарк (в трех миллионах километров; внутренние поверхности их были залиты дневным светом) отражался серебряным блеском в пролетающих облаках и переливался в темных водах фьорда.
Гурдже включил настольный экран, нашел нужную ему публикацию и принялся читать — статьи известных игроков по теории игр, обзоры сыгранных ими партий, сообщения о новых играх и перспективных игроках.
Чуть погодя он открыл двери и вышел на круговой балкон; холодный воздух окутал его голое тело, и он поежился. Он взял с собой карманный терминал и некоторое время терпел холод, разговаривая с темными деревьями и безмолвным фьордом, — диктуя новую статью о старых играх.
Когда он вернулся, Рен Миглан все еще спала, но дышала быстро и неровно. Гурдже, заинтригованный, подошел к ней и присел у края кровати, внимательно вглядываясь в ее лицо, которое мучительно подергивалось во сне. Воздух с трудом прорывался через горло к изящному носу, ноздри девушки раздувались.
Гурдже некоторое время сидел подле нее на корточках со странным выражением на лице — средним между ухмылкой и печальной улыбкой; какой же это кошмар, спрашивал он себя (с чувством смутного разочарования, даже сожаления), мучает молодую женщину, отчего она так дрожит, тяжело дышит и стонет?
-
Два следующих дня прошли без особых событий. Большую часть времени он проводил за чтением статей, написанных другими игроками и теоретиками, закончил собственную статью, начатую в ту ночь, когда у него оставалась Рен Миглан. Рен уехала на следующее утро во время завтрака, после небольшого скандала. Гурдже любил работать за завтраком, а ей хотелось говорить. Он подозревал, что причина ее раздражительности — плохой сон ночью.
Он получил несколько писем. В основном это были просьбы: посетить другие миры, принять участие в крупных соревнованиях, написать статью, дать отзыв о новой игре, стать лектором/профессором такого-то учебного заведения, приехать в гости на любой из нескольких ВСК, посмотреть того или иного вундеркинда — список был длинный.
Он отверг все приглашения, испытав при этом довольно приятное чувство.
Поступило сообщение с одного из ЭКК — экспедиционных кораблей Контакта — об открытии нового мира, где обнаружилась игра, основанная на точной топографии отдельных снежинок: по этой причине она никогда не игралась дважды на одной доске. Гурдже в жизни не слышал о такой игре и не нашел упоминаний о ней в материалах, собиравшихся для таких, как он, Контактом и обычно содержащих самые свежие данные. Он подозревал, что это фальшивка (проказы ЭКК уже вошли в поговорку), но отправил взвешенный (хотя и не лишенный язвительности) ответ: такого рода шутки, если только это была шутка, ему нравились.
Он посмотрел соревнования по планеризму над горами и утесами по другую сторону фьорда, а потом включил домашний голографический экран — посмотреть новую забаву, о которой много слышал. Речь шла о планете, разумные обитатели которой были мыслящими ледниками, а дети их — айсбергами. Гурдже полагал, что эта нелепица оттолкнет его, но нашел ее довольно увлекательной. Он набросал игру на тему ледников: нужно было предугадывать, какие разновидности минералов будут вымыты из пород, какие горы разрушены, какие реки перекрыты, какие ландшафты образованы, какие бухты заблокированы, если бы ледники тоже могли по своей воле растоплять и замораживать свои части. Игра оказалась довольно забавной, но не содержала ничего нового; примерно через час Гурдже бросил ее.
Большую часть следующего дня он провел, плавая в бассейне, оборудованном в подвале Икроха. Плывя на спине, он продолжал надиктовывать статью — карманный терминал, вися над головой, путешествовал вместе с ним взад-вперед.
Ближе к вечеру из лесу выехали верхом женщина и ее юная дочь; они спешились в Икрохе. Ни одна, ни другая, похоже, слыхом о нем не слыхивали — просто случайно проезжали мимо. Гурдже пригласил их выпить и приготовил поздний ланч. Они привязали своих запыхавшихся высоких скакунов рядом с домом, автономники принесли животным воду. Когда женщина с дочерью собрались ехать дальше, Гурдже посоветовал им самый живописный маршрут и дал девочке одну из богато украшенных фигурок для игры в батаос, которые так ей понравились.
Обедал он на террасе, раскрыв перед собой терминал и читая древний варварский трактат по играм. Книга (написанная за тысячу лет до того, как Контакт две тысячи лет назад нашел эту цивилизацию), конечно, давала далеко не полные комментарии, но Гурдже не переставал восхищаться тем, как много игры того или иного общества могут поведать о его происхождении, философии, самом его духе. К тому же варварские цивилизации всегда интересовали его — еще прежде, чем проснулся интерес к их играм.
Книга была любопытной. Гурдже посмотрел на заходящее солнце, а когда сумрак немного сгустился, снова перевел взгляд на книгу. Домашние автономники принесли ему выпивку, куртку потеплее и легкую закуску, как он и просил. Он велел дому не отвечать ни на один входящий вызов.
Огни на террасе постепенно стали ярче. Дальняя сторона Чиарка отливала белизной в небе, покрывая все вокруг серебром; облаков не было, мерцали звезды. Гурдже продолжал чтение.
Терминал бипнул. Гурдже сурово посмотрел в глазок камеры, установленный в углу экрана.
— Дом, ты что, оглох?
— Прошу мне простить внезапное вторжение, — сказал с экрана довольно назойливый и хамский голос, незнакомый Гурдже. — Я говорю с Чиарк-Гевантсой Жерно Морат Гурдже дам Хассизом?
Гурдже неуверенно вгляделся в глазок экрана. Он много лет не слышал своего полного имени.
— Да.
— Меня зовут Лоаш Армаско-Йап Ву-Хандрахен Кса-то Коум.
Гурдже поднял бровь:
— Да, запомнить проще простого.
— Позвольте прервать вас, будьте так любезны?
— Вы уже прервали. Что вам угодно?
— Поговорить с вами. Я вторгся к вам, хотя ничего чрезвычайного не произошло; просто я могу говорить с вами напрямую только этим вечером. Я представляю здесь отдел Контакта по просьбе Даставеба Хамлиса Амалк-нея Эп-Хандры Тедрейскре Остлхорпа. Позвольте приблизиться к вам.
— Да, если вы перестанете пользоваться полными именами.
— Я буду с вами немедленно.
Гурдже выключил экран. Он постучал по терминалу в форме авторучки на кромке деревянной столешницы и посмотрел на другой берег фьорда, где вдалеке неярко светились огни нескольких домов.
Он услышал рев в небесах, поднял глаза и увидел наверху подсвеченный с дальней стороны инверсионный след, крутая траектория которого уперлась в склон горы над Икрохом. Из леса над домом раздался приглушенный хлопок, затем звук, похожий на внезапный порыв ветра, после чего из-за угла дома появился небольшой автономник с ярко-синим, в желтую полоску, полем.
Он направился прямо к Гурдже. Машина была почти такого же размера, что и Маврин-Скел; Гурдже подумал, что она вполне могла бы удобно расположиться на прямоугольном подносе для сэндвичей. Ее корпус из пушечной бронзы казался немного более сложным и шишковатым, чем у Маврин-Скела.
— Добрый вечер, — сказал Гурдже, когда маленькая машина спустилась со стены террасы.
Она уселась на столе у подноса для сэндвичей.
— Добрый вечер, Морат Гурдже.
— Так вы из Контакта? — сказал Гурдже, засовывая свой терминал в карман халата. — Быстро же это у вас. Я ведь с Хамлисом говорил только позавчера вечером.
— Я оказался поблизости, — объяснила машина, глотая звуки, — на пути от ЭКК «Гибкое поведение» к ВСК «Прискорбное противоречие в показаниях» на борту (Д)КБР «Фанатик». Поскольку я оказался ближайшим оперативником Контакта, то выбор естественным образом пал на меня. Но, должен сказать, я могу пробыть у вас лишь очень недолго.
— Ах, какая жалость.
— Да, у вас тут совершенно очаровательное орбиталище. Может, как-нибудь в другой раз.
— Ну, тем не менее я надеюсь, что вы не напрасно проделали этот путь, Лоаш… Откровенно говоря, я никак не ожидал аудиенции оперативника из Контакта. Мой друг Хамлис просто сказал, что у Контакта, может быть… Не знаю, может, есть что-то интересное не для общего пользования. Я ничего такого не ждал, кроме разве что информации. Позвольте у вас спросить, что вы здесь делаете.
Он наклонился вперед, нависая над машиной и поставив оба локтя на стол. На блюде, как раз напротив автономника, лежал сэндвич. Гурдже взял его и принялся есть, поглядывая на машину.
— Да, конечно. Я здесь для того, чтобы выяснить, насколько вы открыты предложениям. Возможно, Контакту удастся найти кое-что, представляющее для вас интерес.
— Игру?
— Мне дали понять, что это связано с игрой.
— Это не означает, что вы должны вести игру со мной, — сказал Гурдже, стряхивая крошки с руки на блюдо.
Несколько крошек отлетели в сторону автономника, как и рассчитывал Гурдже, но тот отразил их своим полем, и они, отлетев, упали прямо в середину блюда перед ним.
— Вот все, что мне известно: Контакт, возможно, нашел что-то, представляющее для вас интерес. Я полагаю, это связано с игрой. Мне поручено выяснить, готовы ли вы совершить путешествие. А потому я думаю, игра — если речь идет об игре — должна состояться в каком-то другом месте, не на Чиарке.
— Путешествие? — переспросил Гурдже и откинулся к спинке стула. — Куда? Далеко ли? Надолго ли?
— Я не знаю.
— Ну хотя бы приблизительно.
— Мне не хотелось бы строить догадки. Сколько времени вы готовы провести вне дома?
Гурдже сощурил глаза. Дольше всего он отсутствовал на Чиарке, когда однажды, тридцатью годами ранее, отправился в круиз. Ему это дело не очень понравилось. Полетел он скорее потому, что так было принято в его возрасте, а не потому, что у него возникло такое желание. В других звездных системах было на что посмотреть, но то же самое можно было увидеть и на голографическом экране, и Гурдже так по-настоящему и не понял, что же люди находят в межзвездных путешествиях. Он планировал провести в том круизе несколько лет, но выдержал лишь год.
Гурдже потер бороду:
— Ну, может, с полгода. Трудно сказать, когда не знаешь подробностей. Но остановимся на этом, скажем, полгода… хотя, по-моему, в этом нет нужды. Местный колорит редко добавляет что-то к игре.
— Обычно это так. — Машина помолчала немного. — Насколько я понимаю, эта игра может быть довольно сложной. Чтобы ее изучить, потребуется время.
— Уверен, что справлюсь.
На освоение новой игры Гурдже тратил не больше трех дней. За всю жизнь он не забыл ни одного правила ни одной выученной им игры и ни одну не учил по второму разу.
— Отлично, — сказал маленький автономник. — Именно так я и доложу. Прощайте, Морат Гурдже.
И машина стала подниматься. Гурдже смотрел на нее с открытым ртом, подавляя желание вскочить на ноги:
— И это все?
Маленькая машина остановилась на высоте двух-трех метров.
— Это все, что мне было позволено сказать. Я спросил у вас то, что должен был спросить. Теперь я должен доложить о ваших ответах. Может быть, вы хотите узнать еще что-нибудь, на что у меня есть ответ?
— Да, — сказал Гурдже, чувствуя нарастающее раздражение. — Я узнаю что-нибудь еще о том, о чем вы со мной говорили?
Ему показалось, что машина задумчиво качнулась в воздухе. Поле ее с момента прибытия не менялось. Наконец она сказала:
— Жерно Гурдже?
Настала длительная пауза, во время которой оба не проронили ни звука. Гурдже, не отрываясь, смотрел на машину, потом встал, уперся руками в бока, наклонил голову и прокричал:
— Да?
— …Возможно, и нет, — резко бросил в ответ автономник и мгновенно взметнулся вверх; поля его замерцали.
Гурдже услышал рев и увидел инверсионный след, который сначала показался крохотным облачком, поскольку Гурдже стоял точно над ним; несколько секунд он медленно вытягивался и внезапно перестал расти. Гурдже потряс головой.
Он вытащил из кармана терминал.
— Дом, установите связь с этим автономником, — сказал он и поднял к небу голову.
— Каким автономником, Жерно? — спросил дом. — Хамлисом?
Гурдже уставился на терминал.
— Нет! С этим маленьким прохиндеем из Контакта — Лоашем Армаско-Йапом Ву-Хандрахеном Ксато Коумом, вот с кем! Который только что был здесь!
— Только что? — недоумевающе спросил дом.
Гурдже, ссутулившись, сел.
— Вы что — ничего сейчас не видели и не слышали?
— За последние одиннадцать минут, после того как вы запретили мне принимать вызовы, — ничего, кроме тишины, но…
— Ладно, — вздохнул Гурдже. — Соедините меня с Узлом.
— Узел слушает. Подотдел Разума Макил Стра-бей. Жерно Гурдже, чем можем быть вам полезны?
Гурдже продолжал смотреть в небеса наверху — отчасти потому, что именно там исчез автономник из Контакта (тонкий инверсионный след начал шириться и расползаться), а отчасти потому, что, говоря с Узлом, люди обычно смотрели в его сторону.
Он заметил лишнюю звездочку как раз перед тем, как она начала двигаться. Световая точка находилась в том месте, где закончился инверсионный след маленького автономника. Гурдже нахмурился. Почти тут же она двинулась — поначалу с довольно умеренной скоростью, а потом слишком быстро — глаз уже не мог уследить за ней.
Точка исчезла. Гурдже помолчал, потом спросил:
— Узел, тут только что был корабль Контакта?
— Он убывает в настоящий момент, Гурдже. (Разоруженный) Корабль Быстрого Реагирования…
— «Фанатик», — сказал Гурдже.
— Ха-ха, так это были вы, да? А мы-то думали, нам потребуются месяцы, чтобы выяснить это. Игрок Гурдже, вы только что были свидетелем частного визита. Это все штучки Контакта — нас о них в известность не ставят. А мы тут головы ломаем. Высший класс, Жерно, если позволительно будет так сказать. Этот корабль совершил внезапную остановку на скорости не менее сорока килолет и отклонился лет на двадцать — и все это ради пятиминутного разговора с вами. Это серьезный расход энергии, особенно учитывая, что и ускоряется он с такой же быстротой. Вы посмотрите, как уходит эта малышка… ой, простите, вы же не можете этого сделать. Ну, тогда поверьте нам на слово — очень впечатляет. Не хотите сообщить скромному подотделу Узла Разума, что это за история?
— Есть ли возможность связаться с этим кораблем? — спросил Гурдже, игнорируя заданный ему вопрос.
— Когда он так ускоряется? Вряд ли он пожелает иметь дело с простой гражданской машиной вроде нас… — В голосе Узла Разума слышалась удивленная нотка. — Ну, разве что попробовать.
— Мне нужен находящийся на корабле автономник по имени Лоаш Армаско-Йап Ву-Хандрахен Ксато Коум.
— Силы небесные, Гурдже, в какую историю вы ввязались? Хандрахен? Ксато? Это же номенклатура техноэквивалента разведуровня ОО. Ну и попали вы… Черт… Мы попробуем… Минуточку.
Гурдже молча ждал несколько секунд.
— Ничего, — сказал голос из терминала. — Гурдже, с вами говорит Полный Узел — уже не подотдел, а весь я. Этот корабль подтверждает прием запроса, но заявляет, что у них на борту нет автономника с таким именем. Ничего похожего.
Гурдже резко откинулся к спинке стула. Шея у него была напряжена. Он отвел взгляд от звезд, вперился в стол.
— Не может быть, — сказал он.
— Попробовать еще раз?
— Думаете, будет какой-нибудь толк?
— Нет.
— Тогда не надо.
— Гурдже, меня это беспокоит. Что случилось?
— Хотелось бы мне знать. — Гурдже снова посмотрел на звезды. Инверсионный след, оставленный маленьким автономником, почти исчез. — Соедините меня с Хамлисом Амалк-неем.
— Соединяю… Жерно?
— Да, Узел.
— Будьте осторожны.
— Спасибо. Большое спасибо.
— Наверно, вы его чем-то рассердили, — сказал Хамлис через терминал.
— Очень может быть, — ответил Гурдже. — Но что вы об этом думаете?
— Они оценивали ваши возможности для какого-то дела.
— Вы так думаете?
— Да. Но вы отвергли сделку.
— Отверг?
— Да. И считайте, что вам повезло — вы приняли правильное решение.
— Что вы хотите этим сказать? Это же была ваша идея.
— Слушайте, вы в этом не участвуете. Все кончено. Но мой запрос, несомненно, пошел быстрее и значительно выше, чем я предполагал. Мы привели в действие некий механизм. Но вы их отвадили. Больше вы их не интересуете.
— Гм, пожалуй, вы правы.
— Гурдже, мне очень жаль.
— Оставим это, — сказал Гурдже старой машине и снова посмотрел на звезды. — Узел?
— Послушайте, нас это интересует. Будь это дело сугубо личным, мы бы и словечка не стали подслушивать, можете не сомневаться, и потом, наше прослушивание будет отражено в вашем ежедневном извещении.
— Бог с ним. — Гурдже улыбнулся, испытав странное облегчение от того, что Разум орбиталища подслушал его разговор. — Скажите мне, как далеко теперь этот КБР?
— В момент произнесения слова «теперь» он был в одной минуте и сорока девяти секундах, на расстоянии одного светового месяца уже вне нашей системы и — весьма рады вам сообщить — далеко за пределами нашей юрисдикции.
Похоже, он держит путь к ВСК «Прискорбное противоречие в показаниях», если только один из них не пытается навести тень на ясный день.
— Спасибо, Узел. Спокойной ночи.
— И вам того же. Прослушивание мы прекратили, можете не сомневаться.
— Спасибо, Узел. Хамлис?
— Возможно, вы упустили шанс, какие представляются раз в жизни, Гурдже… Но более вероятно, что были на волосок от гибели. Я сожалею, что связался с Контактом. Они заявились слишком быстро и говорили слишком жестко — вряд ли это случайность.
— Не переживайте вы так, Хамлис, — сказал Гурдже автономнику, снова посмотрел на звезды, откинулся к спинке и водрузил ногу на стол. — Я с этим справился. Все у нас в порядке. Я увижу вас завтра в Тронце?
— Может быть. Не знаю. Я подумаю. Желаю вам удачи — я имею в виду этого вундеркинда по стрикену — на тот случай, если не увижу вас завтра.
Гурдже печально улыбнулся в темноту:
— Спасибо. Доброй ночи, Хамлис.
— Доброй ночи, Гурдже.
