Песок в понимании Закалве был неким посредником между ним и морем, или скорее длинным мокрым прилавком.

Иногда он наблюдал за проплывающими далеко в море кораблями. Хорошо было бы находиться на одном из них, ожидая вскоре увидеть незнакомые места или — если ещё больше напрячь воображение — родной порт с его мерцающими огнями, обещающими радостную встречу, дружеский смех…

Но обычно Закалве не обращал внимания на эти медленно перемещающиеся на горизонте точки. Ветер тихо пел в дюнах, в холодной вышине кружили морские птицы, их сварливые крики почему-то действовали на него успокаивающе. Он занимался своим обычным делом делом — ходил взад и вперёд по берегу, не отрывая взгляд от влажного серо-коричневого песка.

Время от времени из глубины материка приезжали нахально-шумные дома-автомобили: блестящий металл, яркие фонарики, развевающиеся флажки. Чихая, кашляя, изрыгая выхлопные газы, они с трудом тащились по песчаной дороге; взрослые высовывались из окон или стояли на подножке, дети, весело галдя, бежали рядом или свешивались с крыш.

Поначалу этот странный человек вызывал у них любопытство — точнее, его деревянный сарай посреди бесконечных дюн. Разве можно жить в чём-то вкопанном в землю, в чём-то, , что не двигается, да и не может двигаться! Глядя на его маленькую покосившуюся лачугу, зеваки вели между собой нескончаемые дискуссии, пытаясь представить, какова должна быть эта жизнь с одним и тем же пейзажем за окном. Они открывали скрипучую дверь и, осторожно принюхавшись к резкому запаху мужского одиночества, стремительно захлопывали её, заявляя, что жить на одном и том же месте наверняка вредно для здоровья. Насекомые. Гниль. Спёртый воздух…

Закалве не обращал на них внимания, делал вид, что не понимает их языка. На самом деле ему было известно, каким прозвищем наградило его постоянно меняющееся население Парктауна — они называли его «древочеловек». Наверное, они думали, что он пустил корни в зыбучий песок дюн, подобно своей бесколесной лачуге.

Впрочем, владельцы домов-машин довольно быстро теряли к нему интерес, устремляясь к пенной кромке берега. Они бросали в воду мелкие камешки, с визгом убегали от настигающих их волн; а их дети строили из песка маленькие автомобильчики… А потом парк-таунцы забирались в свои дома-машины и уезжали обратно в глубь материка, мигая фарами, нажимая на клаксоны… Снова он оставался в одиночестве.

Почти еждневно Закалве находил мёртвых птиц, а иногда на берег выбрасывало туши морских млекопитающих. Как-то раз он набрёл на тело мёртвого моряка. Распухший труп мерно покачивался на прибрежных волнах. Некоторое время Закалве рассматривал матроса, потом снял с плеча парусиновую сумку, вытряхнул на песок весь свой дневной улов — смытые с кораблей вещи — разорвал сумку на несколько лоскутов и прикрыл ими голову и грудь утопленника. Уже начался отлив, поэтому не было необходимости оттаскивать тело подальше от береговой кромки. В тот день он отправился в Парктаун без своей тележки, обычно нагруженной подаренными приливом сокровищами — он просто хотел сообщить шерифу о печальной находке.

Однажды на берег вынесло стул без одной ножки. Сначала Закалве не обратил на него внимания, но на следующий день с удивлением обнаружил, что стул валяется на прежнем месте, хотя ночью был шторм. Тогда он поставил стул около своей хижины, приладив вместо недостающей ножки какую-то палку, но никогда не садился на него.

Каждые пять-шесть дней к сараю приходила женщина. Они познакомились в Парктауне вскоре после его появления здесь — на третий или четвёртый день пьяного загула. Он платил ей утром — и всегда больше, чем она ожидала. Она подробно рассказывала ему о своих прошлых увлечениях и надеждах, о надеждах новых, но он почти не слушал её… А потом женщина лежала рядом, положив голову ему на грудь, и он говорил, обращаясь к тёмному воздуху над постелью, к тонким деревянным стенам; слова были непонятны ей — как если бы он произносил их на чужом языке. Он повествовал о волшебной стране, где все были чародеями и знать не знали о нищете и прочих неприятностях. Некий воин, которого нанимали эти чародеи для выполнения их поручений, в конце концов не вынес ответственности, возложенной на него, потому что силы его были не беспредельны…

А иногда он рассказывал о том, как в некоем чудесном саду играли четверо детей — два мальчика и две девочки… две сестры… это было давно, тысячу лет назад, и очень-очень далеко отсюда… И вот один из мальчиков, даже став взрослым, продолжал хранить в своём сердце любовь к подруге детских лет. Пламя ужасной войны сожгло этот сад…

Наконец, когда ночной мрак поглощал все, а женщина на его плече уже давно блуждала по собственной стране грёз, он рассказывал ей о громадном космическом корабле, чья металлическая обшивка скрыта под каменными стенами… А потом снова о двух сёстрах и о том, что с ними случилось, и… о стуле… Когда Закалве просыпался, женщины рядом с ним уже не было. Снова заснуть, как правило, не удавалось, и он отправлялся на берег, и морские птицы криками приветствовали его как старого знакомого. Он давно утратил чувство времени, замечал лишь изменения погоды — иногда светило солнце, и было тепло, а иногда сыпалась снежная крупа или ветер свистел в щелях лачуги, лениво шевеля песок на полу, как стёртые, превратившиеся в прах воспоминания. Он сгребал песок и выбрасывал его за дверь, словно совершал подношение ветру, и ждал следующей бури.

Он появлялся в Парктауне раз в неделю, толкая пред собой тележку с «товарами», которые море выбрасывало на берег-прилавок. Он получал за них деньги и тогда мог купить себе еды и заплатить за её услуги… Парктаун представлял собой обширную стоянку домов-автомобилей, поэтому улицы в этом городе то появлялись, то исчезали в зависимости от количества машин. Все вокруг находилось в постоянном движении, постоянно перемещалось с места на место, за исключением дома шерифа, окружённой невысоким частоколом автозаправочной станции с фургоном, в котором располагалась ремонтная мастерская. Иногда путь до него был короче, иногда — длиннее, «город» то удалялся, то приближался к берегу, а вместе с ним и люди с их назойливой любознательностью.

Среди них дочь одного из перекупщиков, с которыми он торговал, обращала на него внимание больше, чем другие. Девушка редко с ним разговаривала, но всегда предлагала ему еду повкуснее, а потом робко улыбалась и быстро убегала, а вслед за ней ковыляла ручная морская птица, то и дело взмахивая подрезанными крыльями. С этой девушкой он был неизменно сух и холоден. Незачем, так он считал, вторгаться в жизнь этих людей — тем более, насколько ему было известно, она и её семья собирались покинуть Парктаун. К тому же вокруг неё постоянно вертелся парень с бегающими глазами и вечно слюнявым ртом. Закалве не сомневался, что его намерения по отношению к девушке самые гнусные. Однажды, когда он возвращался домой, парень преградил ему дорогу, выкрикивал всевозможные угрозы и яростно размахивал руками. Понаблюдав некоторое время за этим представлением, Закалве перехватил его руку, выкрутил её и заставил парня встать на колени. В этой позе тот находился несколько минут. На следующую ночь его разбудил тихий стук в дверь. Девушка из Парктауна умоляла впустить её, без конца повторяя, что она его любит, и птица с подрезанными крыльями сопровождала её мольбы пронзительными криками. Он открыл дверь, намереваясь прогнать незваную гостью, но девушка проскользнула у него под рукой и легла в его постель. Не говоря ни слова, он стащил девушку с постели и выставил за дверь, после чего задвинул засов. Её жалобные крики некоторое время доносились снаружи, проникая сквозь щели. Он заткнул уши и укрылся с головой грязным одеялом. На следующий вечер к нему пришёл её отец, а вместе с ним шериф и ещё человек двадцать жителей Парктауна. Девушку обнаружили недалеко от его хижины — жестоко избитую, изнасилованную, с перерезанным горлом. Он вышел на порог и сразу увидел в толпе парня с бегающими глазами. Доказать свою невиновность Закалве не мог, поэтому захлопнул перед ними дверь и бежал, раздвинув шаткие доски в задней стене хижины. Его догнали. Он дрался против пятерых. Ему пришлось оглушить двоих, прежде чем он оказался лицом к лицу с убийцей и выбил у него из рук нож. Приставив лезвие к его горлу, Закалве повёл парня обратно к своему жилищу. Жители Парктауна не понимали, что происходит, — чужак предложил парню поединок, а чтобы им было светлее, поджёг хижину. И вот раз за разом парень бросался на чужака, и тот снова и снова завладевал ножом и швырял его к ногам нападающего. Наконец парень, обессиленный, рухнул на песок. Теперь внимание людей привлекло другое. Колотя подрезанными крыльями по песку и воздуху, любимая птица девушки быстро взобралась на вершину дюны и вприпрыжку побежала к поверженному. Спустя мгновение раздался пронзительный крик: парень тщетно пытался защитить себя от острого клюва, но птица, яростно вцепившись когтями ему в голову, пыталась выклевать ему глаза…

Шериф и отец девушки подхватили парня за руки и потащили прочь. Спустя две луны семья девушки навсегда покинула Парктаун, а ещё через одну луну тело убийцы опустили в свежевыдолбленную шахту в ближайшей скале и завалили камнями. Теперь обитатели домов-автомобилей, когда Закалве появлялся среди них, делали вид, что не замечают его. Лишь один торговец продолжал принимать у него смытую с судов добычу. Около обгорелых брёвен бывшего жилища Закалве поставил небольшую палатку; но женщина уже не приходила к нему, тем более, что даров моря становилось всё меньше, и вряд ли он смог бы расплатиться с ней. Самое худшее заключалось в том, что теперь ему не с кем было поговорить…

С тех пор прошло, наверное, лун пять. Однажды его внимание привлекла одиноко сидевшая на берегу фигура. Женщина в простом платье цвета неба сидела, сложив руки на коленях и устремив неподвижный взгляд на море. Он остановился рядом с ней, опустил на песок новую парусиновую сумку, затем сел неподалёку в точно такой же позе и принялся изучать горизонт. Волна накатила, разбилась о прибрежные камни. Наконец он медленно произнёс:

— Последнее время у меня не раз возникало чувство, что за мной следят.

Сма молчала, сосредоточенно разглядывая морскую гладь. Наконец отозвалась:

— Людям это свойственно.

Он провёл пальцем по волнистому изгибу на песке.

— Я вам не принадлежу, Дизиэт.

— Да, ты прав. — Она повернулась к нему. — Мы можем только просить.

— О чём просить?

— Чтобы ты вернулся. У нас есть для тебя работа.

— Какая?

Сма, не отрывая взгляда от горизонта, разгладила платье на коленях:

— Помочь перетащить кучку аристократов в следующее тысячелетие.

— Зачем?

— Это важно.

— Все важно, разве не так?

— На этот раз мы сможем предложить тебе столько, сколько ты действительно заслуживаешь.

— В прошлый раз вы заплатили мне очень щедро: куча денег и новое тело. Что ещё надо парню? — Он ткнул пальцем в свои лохмотья, покрытые белыми пятнами соли. — Не обращай на это внимания. Я очень, очень богат… Просто мне захотелось пожить некоторое время вот такой, ни к чему не обязывавшей, жизнью.

Внезапно он услышал собственный смех. Надо же, он впервые засмеялся с тех пор, как прибыл сюда!

— Знаю. — Сма улыбнулась уголками губ. — Но это — иное.

— Хватит говорить загадками… Что ты имеешь в виду?

Она пристально посмотрела на него, и ему пришлось собраться с силами, чтобы не опустить глаза.

— Мы нашли Ливуэту.

Очевидно, блики солнца на воде были виной тому, что у него на глазах выступили слёзы. Дизиэт наблюдала за тем, как он медленно поднял руку и машинально коснулся груди в том месте, где билось сердце.

— М-ммм… Вы уверены?

— Да, мы уверены.

Он продолжал созерцать набегающие волны. Он думал о том, что неправильно считал море поставщиком товаров, нет, море — это путь, дорога, вечно манящая в даль. «Так просто — признесено всего лишь одно имя, и я готов сорваться с места и снова взять в руки их оружие. Из-за неё?»

Волна накатилась и отступила.

Он ответил:

— Ладно. Я согласен.