Огненный плевок местного легендарного дракона-прародителя выглянул из-за горизонта, оповестив меня о начале нового дня.

— А где обещанные танцовщицы? — поинтересовался джинн, возникая рядом и вращая головой по сторонам. На голове неизменная тюбетейка, а на теле короткая желтая жилетка с распущенной шнуровкой.

Свесившись с края ложа, я обнаружил свои вещи (их и было-то немного, а уцелело и того меньше), сложенные стопочкой и придавленные мечом с волнообразным лезвием и зубами в гарде, и струящийся из кармана пиджака столб синего дыма.

— Может быть, грим подправляют или одеваются соответственно моменту.

— Лучше пускай соответственно разденутся, — с гордостью демонстрируя вытатуированную на бицепсе русалку, произнес джинн.

Не знаю, где и когда он успел обзавестись татуировкой, раньше ее не наблюдалось, но у художника явно проблемы с гидродинамикой. С таким бюстом русалка и в воду-то не сможет погрузиться, потому как роскошные формы удержат ее на плаву не хуже спасательного жилета, а уж плыть тем более. Разве что по воле волн и течений.

— А вот и они, — заметив выступившую из-за безлистых деревьев делегацию, предупредил я джинна. Не стоит ему выдавать свое существование. Какой-никакой, а даже плохенький козырь в рукаве ценнее джокера в отбое. — Как заказывал.

Приближавшиеся танцовщицы пожелания джинна, разумеется, слышать не могли, но предугадать сумели. По крайней мере, в вопросе доступности их тел взорам. Покрывавшая их от обритой наголо макушки до пят газовая ткань столь прозрачна, что при всей очевидности наличия одежды утверждать это не повернется язык. Единственное, что недоступно взору, это содержимое плетеных корзинок в их руках. Восемь одинаковой бочкообразной формы и одна прямоугольная. Интересно, что в них? Наверное, угощение…

— Вах! Какие красавицы… Персики! — Укрывшийся за моей спиной джинн выдвинул глаза по принципу перископа, один над моим левым плечом, второй над правым, и восторженно зацокал языком. — Стихи сами рождаются в моей душе.

Из всех плодово-ягодных персик наиболее точно обрисовывает облик танцовщиц, в этом непризнанный гений из сосуда прав. Танцовщицы как одна низенькие и полненькие. Округлые формы толстушек тем не менее полны той сочной упругости, которая придает телу вид пышущей здоровьем молодости, а коже — шелковистый глянец. Сама белоснежная кожа, по всей видимости от рождения не знавшая солнца, словно кожура персика покрыта мягким пушком, старательно выкрашенным в яркий красный цвет. Это сколько же времени нужно было потратить на покраску… уму непостижимо!

Приблизившись к основанию холма, на котором находится ложе, танцовщицы опустили на землю корзинки и выстроились у самой воды в два ряда. Четыре спереди, остальные пять позади них.

— А почему они лысые? — зашептал джинн, чей взор наконец-то поднялся на достаточную для установления этого факта высоту.

Отвечать ему я не стал, сосредоточившись на придании лицу величественного выражения, которое положено по статусу Сокрушителю.

Девушки переднего ряда опустились на колени и, выловив из воды по цветку кувшинки, принялись обрывать их лепестки и разбрасывать по сторонам.

Второй ряд возвел руки к небу и, раскачиваясь из стороны в сторону на носочках, медленно пропел:

— О Великий дракон, хвала тебе за деяния твои великие, средние и малые.

Покончив с первой партией кувшинок, коленопреклоненные танцовщицы взялись за вторую со словами:

— Почтение наше тебе, Великий! — Ядовито-желтые лепестки, кружась, падают на воду, на землю и на головы танцовщиц.

— Любовь наша тебе, Великий!

Одним движением руки пять девушек из второго ряда сбрасывают газовые накидки, открыв взору то, что и до этого момента не было от него сокрыто.

Танцовщицы все как одна замерли.

Если они ожидали знака с небес или моих бурных аплодисментов, то их ожидало разочарование. Я тоже замер, выжидая.

Лишь джинн за спиной, причмокивая, пускал слюну. Хорошо, что он призрачный, а то потом доказывай, что недержание не профессиональное заболевание Сокрушителей. Нечеловеческое напряжение, сплошные стрессы, и вот результат…

Оставшиеся условно одетыми танцовщицы оставили в покое цветы и поднялись на ноги.

— Любовь наша тебе, Великий!

Медленно оседая, словно опускающийся на землю туман, их прозрачные накидки падают под ноги.

— Это они тебе? — шепотом спросил меня джинн.

— Н-н-не знаю…

Откуда-то издалека доносится ритмичный бой барабанов и пронзительный визг неизвестного мне духового инструмента. Рваная мелодия мгновенно находит отзвук в телах танцовщиц. Они начинают приплясывать. Такое впечатление, что они движутся каждая по себе: одна изгибается словно змея, вторая скачет словно горная коза, третья раскачивается, потрясая… воображение своей гибкостью. Но вместе их движения сливаются в одно, словно что-то огромное трепещет, покорное воле звуков.

Одна из девушек внезапно замерла, словно киборг, у которого завис основной процессор. Остальные, не прекращая танца, достали из прямоугольной корзины блестящее нашитыми на него пластинами одеяние и проворно надели его через голову на неподвижно замершую подругу. Бой барабанов стал совершенно неистовым, исступленным.

— Аватара Великого дракона пришел к нам, — пропели, не прекращая танца, девушки. — Твоему воплощению, дракон, наше почтение и любовь.

Адекватного перевода слова «аватара» мой мозг не смог подыскать, лишь интуиция подсказала, что, по их мнению, я аватара Великого дракона, то бишь его земное воплощение. Что даже более почетно, чем Сокрушитель. Облаченная в блестящее одеяние девушка ожила. Она взмахнула руками и закружилась в танце. Отделанная железными чешуйками ткань плотно облегает тело, имитируя чешую рептилии. А развевающаяся от кисти до локтя бахрома, по-видимому, должна символизировать крылья, равно как острые и кривые ножи на щиколотках — когти дракона. Пока изображающая дракона девушка кружится в танце, ее товарки берут бочкообразные корзинки и, образовав вокруг танцующей круг, начинают приплясывать, встряхивая содержимым плетенок.

«Едва ли там угощение», — понимаю я. Молниеносно сорвав крышки, танцовщицы тотчас опускают корзинки на землю, перевернув вверх дном.

— О дракон! — восклицают они и бросаются ко мне.

От неожиданности я немею, пытаясь, подобно хамелеону, слиться с ложем, а джинн поспешно прячется под покрывалом.

Перепрыгнув через условную водную преграду, девушки падают ниц на бледные орхидеи.

— Да… — бормочет невидимый дух кувшина. — Клумбе хана!

Лишь одна, наряженная драконом, танцовщица по-прежнему кружится в танце среди корзинок. Ее движения стремительны, прыжки высоки, а накладная чешуя от каждого движения тонко звенит. Это еще не балет: слишком много инстинктивной, неосмысленной импровизации, начатых, но неоконченных пируэтов и первобытного темперамента, но это уже искусство: порой начинает мерещиться, что не девушка двигается в лучах утреннего солнца, а некое мифическое существо — оборотень, способный в один миг менять свой облик.

Все происходящее сейчас очень напоминает то, что, по мнению джинна, я должен был бы заказать у него. В центре композиции, на широком ложе, в окружении цветов и обнаженных девушек возлежу я — этакий всевластный султан гарема из девяти душ. Поодаль самозабвенно исполняет танец живота прелестная наложница. Но действительность все повернула круче, чем мог бы вообразить себе древний исполнитель желаний с дефектом в области основного назначения. Здесь я не повелитель и господин, здесь я бог. Ну, почти…

Взмахнув руками-крыльями, танцовщица кузнечиком взлетела на одну из перевернутых корзин. Плетеная конструкция дрогнула, но удержала вес девушки.

«Начинаются акробатические номера», — решил я.

И ошибся.

Изображающая дракона танцовщица что-то гортанно пропела и стремительно перепрыгнула на соседнюю корзину, опрокинув набок ту, на которой балансировала до этого.

— Ах! — слаженно вздохнули ее подружки по танцевальной труппе.

Признаюсь, с моих губ тоже сорвалось восклицание, но несколько иное:

— фу-у-у…

Не люблю змей. Возможно, это как-то связано с тем, что сотворил один из их рода в Эдеме, не знаю… но это отвращение сильнее меня.

Завалившаяся набок корзина освободила заключенную в ней гадину, которая незамедлительно поспешила продемонстрировать свою принадлежность к роду кобр, поднявшись в стойке и раздув капюшон, помеченный на спине парой светлых пятен.

Перепрыгивая с корзины на корзину, словно дрессированный пес с тумбы на тумбу, танцовщица добилась того, что освободила всех пресмыкающихся, заключенных в корзинах.

Хорошее угощение…

— Ах-ах-ах! — стенают обнаженные тела у основания ложа. — Ух-ух-ух…

— Ай! Ай! — прыгает в кругу раскачивающихся в предупредительной стойке кобр девушка — якобы дракон. А змеи что собой в этом случае олицетворяют?

Злобное шипение гадов становится все громче, а их выпады стремительнее и опаснее. Может, это и изысканное зрелище, кое должно ублажать взор будущего спасителя этого мира, но мне оно не нравится. Более того, вызывает брезгливое неприятие.

Уклоняясь от броска кобры, танцовщица по мере возможности пытается нанести ответный удар укрепленным у голени ножом. Но то ли она слишком нерасторопна, то ли змеиная чешуя достаточно прочна, только результата взмахи ногами не приносят. А круг все сужается, разъяренные пресмыкающиеся становятся все наглее. Вот один из выпадов оканчивается ударом, и девушка падает на колени.

Схватив меч и издав вопль, достойный не то что жалкого аватары, а и самого Великого и Могучего дракона, я бросаюсь спасать танцовщицу от смертельной опасности, нависшей над ней в виде восьми очень ядовитых змей. Распростертые на склоне холма девушки верещат. Не поймешь — радостно или испуганно, но однозначно от всей души. Перепрыгивая через распростертые тела, я размахиваю не только мечом, но и тем единственно доступным оставшемуся в чем мать родила воину оружием, которым наделила меня матушка природа. Скажу без лишней скромности: им я владею куда лучше, чем тем же мечом. Тут и врожденная предрасположенность, и больший практический опыт. Если бы не опасение, что данный текст может попасть на глаза какой-либо представительнице прелестной половины человечества, я назвал бы вещи своими именами, а так придется юлить и подбирать слова. Остановимся, пожалуй, на облагороженном англичанами варианте данного действа — боксе. Хотя само действо, происходящее на ринге, мало походит на то, чему обучает жизнь и инструктор рукопашного боя. Вот только применять против кобр кулак я не буду — моя жизнь не настолько отвратительна, как может порой показаться.

— Умри, гад! — ору я, занося над головой меч и перепрыгивая через узкую полоску воды.

Замершая среди раскачивающихся из стороны в сторону змей девушка, неожиданно разведя руки в стороны, делает стремительный поворот вокруг своей оси, а затем легко вскакивает на ноги.

Едва успев затормозить, я пытаюсь погасить воинственный клич, рвущийся из моих легких, но удается мне это не сразу, а лишь постепенно приглушая звук.

Зажатые в руках девушки-дракона лезвия, чудесным образом перекочевавшие туда с ног, мелко дрожат, бросая на мое лицо яркие блики. Она немного склонила голову, тяжело дыша и игнорируя все происходящее вокруг. Если не считать бросаемых исподволь в моем направлении быстрых взглядов.

Чувствуя, как стремительно приливающая к щекам кровь окрашивает их в ярко-красный цвет, я по мере возможности прикрываюсь рукоятью меча и ладошкой.

Обезглавленные все до одного змеиные тела яростно извиваются, сплетаясь в тугие клубки и борясь с пробегающими по мышцам конвульсиями. Но они уже неопасны.

Замерев, словно памятник глупости, я пытаюсь поймать хотя бы одну здравую мысль.

Тишина. Все словно ждут чего-то. От меня?

— Э-э-э… — Я пытаюсь улыбнуться победительнице змей. Не уверен, что улыбка получилась достаточно естественной, но по крайней мере последующая фраза прозвучала в тему: — Ты молодец!

И не менее стремительно, чем до этого бежал сюда, спешу назад к ложу, уклоняясь от стелющихся под ноги хрупких орхидей и совсем наоборот — танцовщиц. На нем я, словно правитель на троне, не могу выглядеть нелепо и смешно. Уж точно приличнее, чем когда выскочил на сцену отлично поставленного театрализованного представления. Этакий герой в тесном трико с узкими красными плавками поверх, в маске и с броской эмблемой на груди: доллар без вертикальной линии на символе. И вот этот герой врывается в примерочную кабинку отдела нижнего белья, дабы спасти проглоченную бархатным бордовым нутром прекрасную принцессу. — Клац!.. — и пробудившийся разум осознает происходящее. В перепуганных женских глазах отражается не таинственный герой, а сантехник дядя Вася из соседнего подъезда, в исподнем и с надетым на голову порванным старым чулком. Это в полной мере подтверждает вернувшееся осязание. В следующий миг, захлебнувшись в волне жгучего стыда, наступает пробуждение. Но не на этот раз.

Укрывшись покрывалом по самые ноздри, я облегченно вздохнул.

Как оказалось, рано.

Моя выходка не сорвала представление, наоборот, она внушила девушкам мысль, что я не прочь сам в нем поучаствовать.

— О Великий! — пропели они, окружая ложе и касаясь пальцами края покрывала. — Великий дракон! Твой день близится…

Вцепившись в ткань, я замер, не зная, как поступить.

А танцовщицы тем временем, убрав мой меч на место, продолжают подбираться ко мне, не прекращая напевного восхваления Великого и Могучего.

— Как сам ты породил Яичницу, выйдя из драконьего яйца, так и надежда породит спасение, выйдя из авата…

«Они не будут ждать, пока надежда сама проклюнется!» — догадался я и, взвизгнув совсем неподобающим воплощению дракона образом, попытался вырваться из вцепившихся в меня со всех сторон женских, но отнюдь не слабосильных рук.

— Проща-а-ай… — прошелестел едва различимый голосок джинна. Вместо того чтобы прийти мне на помощь, он поспешил незаметно укрыться в своем сосуде. Тоже мне пацифист… бескрылая птица мира цвета отборного лазурита!

— Ликуйте, грядет спасенье! — перекрывая мои попытки позвать на помощь, выкрикивают девушки.

Откуда-то из-за деревьев донесся многоголосый стон. Кому-то либо очень хорошо, либо совсем наоборот.

Отброшенное в сторону покрывало белым комом падает на орхидеи, и я взлетаю вверх. Впрочем, улететь достаточно далеко мне не дают. Удерживая на поднятых над головой руках, обнаженные танцовщицы несут меня навстречу моей жестокой судьбе.

Оттранспортировав меня через ручей с огарками свечей на листьях кувшинок, девушки замирают.

Трепыхаясь, словно комар в паутине, я с ужасом слежу за медленно приближающейся девушкой-драконом, что так виртуозно владеет ножами.

Набираю полные легкие воздуха, чтобы, возможно, в последний раз в жизни испустить басовитый вопль… Не хочу вопить фальцетом! Девушка в блестящей чешуе вдруг взмахивает руками и падает предо мною ниц. Сердце мое, собиравшееся скатиться в пятки, резко меняет направление и подскакивает к горлу, закупорив выход крику. Поперхнувшись, я захожусь в кашле.

— О аватара, яви милость, выйди к покорным воле Великого дракона творениям его, — обращается ко мне склонившаяся к самой земле танцовщица, не поднимая глаз. — Даруй счастье лицезреть тебя. Пусть возрадуются и обретут надежду на нелегком пути служения дракону.

Мое сердце неуверенно вернулась в свою конуру из обтянутых плотью ребер, дрожа, но не пытаясь убежать прочь. Сдержав рванувшийся на волю сквозь открывшееся отверстие крик, я шумно выдохнул. Ох уж этот мне эзопов язык…

— Опустите меня на землю, — попросил я и, вспомнив о непосредственности примитивного мышления, поспешно добавил: — Осторожно.

Мое пожелание тотчас исполнили.

— Благодарю, — поднимаясь на ноги, сказал я. — Мне нужно одеться.

— Но разве людская одежда может быть достойна тебя? — подняла на меня глаза девушка-дракон.

«Куда она все время смотрит?» — мелькнула мысль. Но я не дал ей перерасти во что-то большее.

— Не одежда красит человека, — назидательно произнес я, — а визажист или имиджмейкер… то есть я хотел сказать, что человека красят его дела. — И про себя добавил: «Главное, чтобы за дела краснеть не пришлось».

После недолгого разглядывания сложенных стопкой у ложа уцелевших вещей, отчетливо сохранивших следы всех трудностей, выпавших на мою долю в бессознательном состоянии, я остановил свой выбор на помятом покрывале. Завернувшись в него, словно древнеримский сенатор в тогу, как это мне представляется: два оборота вокруг пояса, а затем свободный конец через левое плечо, я на всякий случай прихватил с собой меч и вернулся к распростертым ниц танцовщицам ночи Великого дракона.

Доносящиеся завывания моих незнакомых фанатов стали громче и слаженнее. Если прислушаться, то начинает казаться, что доносимые звуки слагаются в хоккейный клич: «Шайбу! Шайбу!»

— Теперь можно и поприветствовать собравшихся, — сообщил я танцовщице в чешуйчатом наряде, бывшей в их группе, по всей видимости, главной.

Восприняв мои слова как согласие на продолжение церемонии, девушки проворно вскочили на ноги и, вернув меня в горизонтальное, отстоящее на полтора метра от земли, положение, развернулись на девяносто градусов и рысцой бросились наверстывать время, потраченное на потакание капризам аватары дракона.

Петляющая среди низкорослых, растущих корнями вверх деревьев тропинка довольно скоро вывела нас к краю верхнего из трех уступов, который венчает понижающийся каскадом склон. Самый нижний ярус — поляна, втиснутая между каменистым берегом озера и стоящими стеной джунглями, — заполнен людьми, скандирующими:

— Дракон! Дракон!

Восторженный рев, одновременно вырвавшийся из сотен и сотен глоток при моем появлении (надеюсь все же, не вид обнаженных танцовщиц вызвал столь резкий прилив энтузиазма толпы), поднял ветер и породил чувство собственной неполноценности у целого сонма отдыхающих на облаках громовых раскатов.

Взметнулись вверх руки, затрепетали зажатые в них полоски пестрого шелка. От их мельтешения зарябило в глазах, поплыло изображение, смешиваясь в однородную массу. Не рассмотреть в ней отдельных лиц. Лишь нутром чувствуется обожание, излучаемое фанатично блестящими глазами, сливающимися в воображении в один огромный глаз дракона.

Приветственно машу рукой, надеясь, что подобный жест в этом мире не имеет какого-либо извращенного значения.

Возросший энтузиазм собравшихся у основания горы людей указывает на верность выбранного направления.

— Продемонстрируй знак дракона! — советует главнад танцовщица, опознать которую не составляет труда. Она единственная облачена в одеяние.

— Чего?!

— Знак! — тыча пальцем мне в живот, кричит девушка.

— Но… — неуверенно протестую я, медленно постигая смысл ее требования.

Удерживающие меня руки меняют наклон тела, придав ему почти вертикальное положение. Я, терзаясь сомнениями в целесообразности данного действия, уступаю опыту главной храмовой танцовщицы, одним движением сдергиваю с плеча свободно переброшенный конец покрывала и опускаю его, открыв для всеобщего обозрения свернувшуюся вокруг пупка татуировку — Горыныча.

— Драко-о-он!!! — отметает мои сомнения толпа, разогнав всю живность из прилегающих к храму джунглей. Даже птицы и те бежали прочь, позабыв о способности летать. Уж на что хорошо подготовлены танцовщицы — со змеями без страха работают, и те вздрогнули, едва не уронив меня.

— Поставьте меня на землю! — с трудом перекрывая рев толпы, кричу я почти в ухо одной из девушек.

Она довольно долго с недоумением таращится на меня своими огромными голубыми глазами, заставив задуматься о цвете ее состриженных волос, но наконец-то смысл моей незамысловатой просьбы проникает в ее сознание. И девушка незамедлительно принимается действовать. В одиночку.

Её подружки, видимо, решили, что настало время меня раскачать, и принялись дергать вверх-вниз кому как заблагорассудится, словно кукловод игрушку со спутавшимися ниточками.

Хорошо, что привлеченная возникшей суетой предводительница труппы храмовых танцовщиц догадалась обратиться за разъяснениями ко мне, а не к кому-нибудь еще.

— Меня! Поставьте! — прокричал я свое пожелание, сопровождая слова жестами неумелого сурдоперевода. — На землю!

Повторив процедуру дважды, я добился-таки того, что оказался на твердой земле.

Громогласно поддержав мое решение, ярые сторонники культа Великого дракона принялись распевать религиозные гимны, смысл которых теряется в дебрях иносказаний и гротеска.

— Джимми, Джимми! Ачча, Ачча! — пританцовывая в такт, поочередно поют мужская и женская половины собравшихся, аккомпанируя себе хлопками ладоней друг о дружку и о различные части тела.

Вслушиваясь в малопонятные слова, я хожу вдоль края обрыва, разминая затекшие от долгого лежания мышцы. Волнообразное лезвие меча, заброшенного мною на плечо, раскачивается в такт моим шагам, словно дирижируя поющими.

Приблизившись к самому краю обрыва, я обнаружил, что на втором ярусе склона у стеночки расположились пары, предающиеся действу, удовольствием от которого природа попыталась уберечь род человеческий от вымирания.

— А… — Растерянность первого мгновения прошла, и я сообразил, что это не живые люди, а прекрасно изготовленные скульптуры. Мастерство ваятеля достойно всяческих похвал. Разве что замысловатые положения некоторых тел, просто-таки недоступные живому человеку, говорят о неспособности скульптора сдержать полет буйной фантазии, лишенной и намека на скромность.

— А при чем здесь дракон? — вслух спросил я сам у себя, не волнуясь о том, что меня может кто-то подслушать. В таком-то гвалте?..

Треск поваленного в джунглях дерева, совпавший с короткой паузой между песнями, раздался в звенящей после шумного многоголосия тишине словно выстрел.

Впрочем, на него, кроме меня, никто не обратил внимания.

Подняв взгляд, я рассмотрел — или мне это только привиделось? — мелькнувшую среди густых крон деревьев огромную голову, расписанную под хохлому. Она появилась и тотчас исчезла, словно и не было ее никогда. Присмотревшись внимательнее, я рассмотрел лишь трепещущие в потоках влажного воздуха ветви деревьев, из темноты которых на меня смотрит чей-то недобрый взгляд. Просто неподвижно смотрит из густой тени, словно пытаясь загипнотизировать, подчинить своей воле.

«Тролль окаменел, — вспомнил я, — и теперь служит мишенью всем голубям в окрестностях заброшенного замка, если таковые отваживаются туда залетать. Да и солнце светит так, что и в тени деревьев от него не больно-то укроешься. Но, с другой стороны, Оля ведь говорила, что видела его идущим за нами. Впрочем, с чего я решил, что это тот самый великан? Возможно, их в местных горах водится превеликое множество, равно как тараканов в щели за мусорным баком.»

Приблизившись к девушке-дракону, я поинтересовался:

— Долго еще?

Благо очередная песнь была печальной по содержанию и посему исполнялась вполголоса, что дало мне возможность общаться с собеседницей без риска сорвать голосовые связки.

— Что? — не поняла она, осоловело глядя на меня и счастливо улыбаясь.

— Долго еще? — повторил я.

— Что долго?

— Церемония.

— Какая?

— Эта, — вздохнув, пояснил я.

— А что? — словно испытывая мое терпение, улыбнулась танцовщица.

— Мне интересно, когда можно будет вернуться туда. — Я указал пальцем ей за спину и поспешил добавить, опережая очередной вопрос: — На ложе. Отдохнуть.

Если я думал, что после уточнения она не найдет что спросить, то глубоко ошибался.

— С кем? — поинтересовалась она, очень даже откровенно сияя глазками.

— Один. Чтобы поспать. Самому.

— Аватара дракона устал?

— Немного, — признался я, решив не объяснять основную причину, вызвавшую желание убраться с открытого пространства. Я прекрасно помню, как далеко может бросать камни рассерженный тролль.

— Сейчас. — Взмахнув рукой, она подала подругам знак. И меня стремительно унесли прочь, по ставшей традицией привычке подняв на руки.

Толпа проводила нас несмолкаемыми криками и аплодисментами.

Отказавшись от помощи в раздевании, согревании как меня, так и постели, и прочих мелких услуг, я отпустил танцовщиц и растянулся на ложе, терзаемый двумя проблемами. Они имеют общее начало: «Что делать…» Во-первых, что делать дальше? В том плане, что не собираюсь же я лезть в пасть смертельной опасности только потому, что аборигены принимают меня за аватару дракона и Сокрушителя. И, во-вторых, что делать, пока желание узнать расположение места, которое и короли предпочитают посещать самостоятельно, не переросло в проблему?

Ответ на первый вопрос невольно подсказал джинн, с радостным воплем вылетевший из кувшина, а второй я нашел сам, отыскав укромное местечко за раскорячившим голые ветви деревом.

Приблизившись к озеру, чтобы умыться, я рассмотрел хорошо утоптанную тропинку, ведущую к самой кромке воды, и тотчас вспомнил прелестную девушку из ночного сна. А может быть, и похожей на сон яви. Как она грациозно шла по воде, озаряемая слабым светом луны. Улыбнувшись, я зачерпнул рукой воды. Пальцы, подняв брызги, скользнули по близкому дну. Озаренный догадкой, я попробовал мизинцем определить глубину озера. У берега он погрузился до середины второй фаланги и уперся в каменное дно. А дальше?

— Вернись, я все прощу! — крикнул джинн, посыпая голову пеплом и заламывая руки.

Но я не обратил внимания на его старую как мир шутку продолжая шагать по щиколотку в воде (довольно холодной должен признаться) и наблюдать за паническим бегством из-под опускающейся ноги юрких оранжево-зеленых тритонов. Приближающийся с каждым шагом противоположный берег, узкой полоской вулканического стекла окаймляющий водную гладь, блестит изломанными гранями острых осколков. Среди хаотичных изломов черно-красного обсидиана вызывающе зеленеют редкие стебли простой луговой травы, проросшие в наносной почве, как символ стремления жизни к торжеству над мертвенной безжизненностью камня.

«Неужели все озеро пешеходное?» — подумал я, делая очередной шаг.

И лишь успел взмахнуть руками, с головой уйдя под воду, жадно вцепившуюся в меня обжигающе холодными пальцами.

Вынырнув, я судорожно нащупал край круто обрывающегося каменного плато и выбрался на него, звонко клацая зубами и с опозданием понимая, как именно удалось ночной незнакомке исчезнуть с моих глаз. «Это же элементарно, Ватсон», как любил говаривать один из тех, очень редких во все времена представителей правозащитной братии, которые предпочитают использовать дедуктивный метод для поимки преступников.

— Могло быть и хуже, — заметил я, отлепив от лба лепесток кувшинки и вернув его в родную стихию. — Наверное…

Во время погружения покрывало соскользнуло с меня и теперь белесой пародией на медузу медленно погружается в толщу воды. Но желания нырять за ним у меня не возникло. После секундного раздумья я пришел к выводу, что нарушения экосистемы этого озера одно-единственное хлопчатобумажное изделие не вызовет. А за его утерю завхоз храма дня Великого дракона и храма ночи Великого дракона, если у них не раздельный обслуживающий персонал, не обвинит меня в кощунстве и вандализме по отношению к храмовому инвентарю и не заставит возмещать ущерб в десятикратном размере.

— В болотной тине, мокрый весь, — прокомментировал джинн мое возвращение, — назад вернулся наш герой, что горделиво так ушел, презрев общение наше простое и скромное…

— Понял и раскаялся, — заверил я ультрамаринового раба сосуда и, упав на ложе, стянул на себя покрывающую его простыню, надеясь согреться.

— То-то…

Набрав полные щеки воздуха, джинн дунул на меня, руками придерживая тюбетейку на голове, чтобы не слетела.

Теплый воздух тугой волной ударил в спину, мягко обволакивая и согревая.

«Ведь может быть полезным, если захочет», — подумал я, незаметно сползая в беспокойный сон. Равномерное гудение джинна, по производительности переплюнувшего лучшие образцы отечественных и импортных калориферов, убаюкало лучше иной колыбельной.