ГЛАВА 5 Стенка на стенку
В душе каждого зайца живет тигр, только очень застенчивый и робкий…
Из трактата «Глубины подсознания»
Привязав коня и оленя в уютной лощинке, поросшей по обоим склонам густым терном и прикрытой сверху нависающими над ней ветвями берез, мы взобрались на выбивающийся из общей низкорослости опушечных деревьев вяз-великан.
Беглец резво скакал к стану кочевников, раскинувшемуся среди степей широких в нескольких полетах стрелы от крайних деревьев. Трепыхающиеся на ветру островерхие шатры, чадящие костры и табун бесцельно бродящих по полю лошадей…
И тут нам довелось пережить несколько не первых, но, хотелось бы надеяться, последних неприятных минут,
Вместо радостного приветствия вернувшегося героя ожидали злобные крики и улюлюканье, а разъезд вместо братских объятий стянул несчастного с коня и попотчевал нагайками, невзирая на крик и демонстрацию поломанной в неравном бою руки.
– Чего это они? – обеспокоенно молвил Добрыня.- Не признали, что ль?
– Или он перепутал место привала своей орды с чужой, а с его-то везением – наверняка враждебной… или не знаю что.
Прислушавшись к выкрикам, отсеяв брань и ругань, смысл которых в основном понятен (вот уж не знал, не ведал, что знаю язык степняков), и сопоставив их с горами мусора, окружающего стоянку по периметру, я уяснил причину столь бурной встречи. Оказывается, вместо одного дня вылазки нашего героя не было почти неделю. Не удивительно, что его заждались – удивительно то, что орда стояла на месте все это время и не предпринимала никаких действий…
– Что они там так долго… – нетерпеливо заворочался богатырь, имея в виду пребывание шпиона в шатре хана, бая или кто там у них главный.
– Слушают его подробный доклад. Не зря же все начальство собралось.
– Можно подумать, они десять лет не виделись…
Я в сотый, наверное, раз поменял позу; все конечности затекли и онемели. Как бы какой глазастый дозорный чего не досмотрел… Вон разъезжают группами по трое, охраняя лагерь и не давая разбредаться табуну. Смотрю на них и чувствую, как ярость благородная вскипает у меня в крови.
Наконец-то хоть что-то начало происходить.
Из ханского шатра выбежал кривоногий, в лисьей шапке и ярко-красном кафтане мужичок и, пронзительно выкрикивая что-то, наверное приказы, вскочил в седло и помчался прочь.
Остальные вышли не столь стремительно, но времени тоже не стали терять, разъехались по своим ставкам.
Даже тот, кому пройтись от силы метров тридцать, все равно залезет на коня и проедет их верхом.
Всколыхнулась орда, ударили барабаны, завыли горны. Задрожала степь.
Несколько мгновений, и шатры опали, еще минута, и вся нехитрая утварь погружена на коней.
– У-ля-ля!!! – взвыла орда и, оставив за собой горы мусора, серую проплешину вытоптанной земли и поднятую в воздух пыль, дружно устремилась прочь от Руси, в свою дикую степь.
Лишь ставка визгливого краснокафтанника осталась на месте. Они собрались столь же стремительно, как и остальные, но с места пока не трогались, наверное, ожидали чего-то…
– Не нравится мне все это,- признался Добрыня.- Чую, не уйдут они подобру-поздорову. Учинят-таки набег.
– Нужно что-то делать!
– Нужно.
– Так, может, нападем на них? Взмахнешь мечом – улочка, булавой ударишь – центральная площадь образуется.
– Да их там полторы тыщи будет, не меньше. Мы к ним и приблизиться не успеем, стрелами утыкают, будем тебе что те ежики, только совсем мертвые.
– Что же делать? – Видение вновь прокладываемых улочек и обустройства площадей растаяло перед безжалостной прозой жизни.
– На кого они нападут, как ты думаешь?
– Не знаю.
– К городу не сунутся, там дружина в две сотни копий, да ополчение, да портовая стража, да купецкие эскорты, да стража складская – все мужики неробкого десятка, на лесную артель тоже – взять, кроме ягод да кореньев разных, нечего, а дровосеки дрекольем уйму нападающих положат. Остается Заречный хуторок.
– Нужно предупредить их.
– Вот ты и отправишься туда. Пускай в лес уходят, там схоронятся до поры до времени. А я на заставу, дружину приведу, авось перехватим супостата, пока они хуторок грабить да жечь будут. По коням!
– Только я не знаю, как туда проехать,- слезая с дерева, признался я.
– Значит, так.- Выведя из лощины Гнедка, Добрыня указал на едва заметную звериную тропу.- Езжай по ней до брошенной избушки, там ручеек будет, так вот пойдешь вдоль него, по течению, он выведет тебя куда нужно. Только поспешай, хуторянам времени нужно дать побольше. До встречи!
– До встречи.- Оседлав своего оленя, я направил его в нужном направлении.
Тропинкой, по всей видимости, последнее время пользовались разве что мыши, так основательно она заросла. Ветви хлещут как по рогам моего оленя, так и по моим собственным, точнее будет сказать – моего шлема, а то возникают всякие нездоровые ассоциации… Про свое семейное положение я не могу сказать ничего плохого, равно как и хорошего. Не помню. А кольца на пальце, чтобы намекнуть, нет.
Дабы скрасить поездку, отвлечься от нудного ничегонеделания, я извлек из-за пазухи наушники и, закрепив их в ушах, привычно нажал на воспроизведение.
Я на лесоповале сотни пил затупил И под шепот кандальный по ночам чифирил. У кормушки не пасся, как последний шакал. Я пронюхал, где трасса, и однажды бежал. Кругом тайга, а бурые медведи Осатанели – стало быть, весна.
Подпевая Чижу, язатылком почувствовал чей-то взгляд. Резко развернулся, подозрительно вглядываясь в обступившие меня со всех сторон деревья. Только если среди листвы кто-то и скрывается, то рассмотреть его почти невозможно. Здесь и днем-то не очень светло, а уж сейчас… разве что уловлю неосторожное резкое движение наблюдателя.
Скользнула с ветки на ветку рыжая белка; высунулся из-под листа жук-рогач, повел усами и спрятался обратно; заухала, просыпаясь, сова… Кажется, все спокойно.
А вот и избушка.
Деревянный сруб, одну сторону которого густо покрыл бледно-зеленый мох, а другую оплел плющ, вон даже из покосившейся трубы пробился молодой побег, жадно подставляя свои листочки под лучи заходящего солнца в извечном стремлении к теплу и свету.
Где же ручеек?
Выключив плеер, прислушался.
Вроде журчит.
Сейчас мы тебя мигом найдем.
Ориентируясь на звук, углубляюсь в лес.
Десять шагов, двадцать… трудно точно сосчитать их у четвероногого друга. А Добрыня говорил, что он совсем близко.
Звук стал вроде бы громче, но доносится правее.
Странно. Резвый какой-то ручеек.
Солнце село за горизонт, и мгновенно густой сумрак накрыл лес. Повеяло прохладой.
Зябко поежившись, я сделал еще несколько шагов в сторону, где журчит.
Нет ручейка.
Олень нервно дернул рогами и навострил уши.
Вот только волков мне и не хватало…
– Ау, ручеек, ты где? – перестав различать журчание, крикнул я. Надеясь не услышать ответ. А то неудобно получится: кто-то до ветру отошел, а тут я ломлюсь… приняв звуки, сопровождающие процесс его жизнедеятельности, за звон веселых струй ручейка.
– Здесь, здесь, зде-э-эсь,- донеслось со всех сторон.
Странное какое-то эхо.
– Ты кто? Что это за баловство? – схватившись за рукоять меча, грозно выкрикнул я в пустоту.
– Дед Пихто в кожаном пальто.
«Какой-то ненормальный»,- сообразил я.
Над головой пронзительно ухнула сова, скользнув в небе черным силуэтом.
– Покажись!
– Поймай…
– Некогда мне.
– Торопыга какой…
Деревья зашелестели, словно смеясь удачной шутке моего невидимого собеседника.
– Не спеши,- продолжал он.- Тебе уже спешить некуда, да и незачем…
Будь у меня время, я попытался бы изловить зловредного старика – не по злобе, а чтобы впредь неповадно было пут кам голову морочить. Нужно вернуться к избушке и попробовать еще раз найти ручеек.
Вот тут-то мне стало и в самом деле не по себе. Я заблудился.
Стараясь сохранить остатки самообладания, окликаю странного собеседника:
– Эй, дедушка Панас… то есть Пихто… отзовись!
– Ау… ау… ау… – Сперва крик раздался справа, затем сзади, спереди, донесся из-под земли.
– А можно без шуток? – попросил я.
– Не-а… скучно…
– Может, повеселишься в другой раз? Мне спешить нужно.
А в ответ только вздохи-охи со всех сторон. Да скрип колышущихся ветвей.
– Не укажете дорогу к ручейку?
– Укажу. Иди за мной.
– А где вы? – озираясь, поинтересовался я.
– Здесь.- Голос раздался совсем рядом, в какой-то паре метров, но, сколько я ни таращился в том направлении, рассмотреть что-либо мне не удалось.- Сюда…сюда…
Делать нечего, двигаюсь на голос.
Пофыркивая, дорогу перед самым носом моего олешка пересек матерый еж, который, как известно, самый страшный зверь в лесу.
Через десять минут мне в голову закрались первые сомнения, а еще через десять я остановил «скакуна» и окликнул проводника:
– Подожди, ты куда меня ведешь?
– По кругу.
– Зачем?!
– Что хочу, то и делаю. Лес мой, и я здесь хозяин.
– Но, дедушка Па… Пихто… будь человеком! – взмолился я.
– Ты что, совсем тупой? – перебил меня он.
– Это почему?
– Леший я. Понимаешь? ЛЕ-ШИЙ! – по слогам повторил он.
– Какой леший? – опешил я.
– Хозяин леса.
С этим все понятно. Тоже мне Сусанин выискался.
– Ах хозяин?! – Закипая, я погрозил темноте кулаком и поддал оленю каблуками под ребра.- Ну погоди, дай я только догоню тебя.
От столь некорректного обращения мой скакун заржал, что тебе настоящий жеребец, и огромными скачками понесся вперед.
А где-то ма задворках сознания бьется, подогревая злость на виновника моей задержки, мысль о несчастном хуторке, жителей которого я должен предупредить,
Еще миг, и я настигну шутника. Не вижу его, но чувствую – он рядом. Шелестит впереди опавшей листвой.
Не собираясь бить, а желая просто напугать, выхватываю меч и, крутя им над головой, издаю злобный крик, который должен нагнать ужаса на преследуемого.
Внезапно деревья расступились, и оказалось, что я несусь лоб в лоб на огромный отряд конников. На тропинке еще не совсем темно, кое-какие отблески зарева прорываются сквозь прорехи в густых кронах деревьев. Даже нескольких деталей, цепко выхваченных быстрым взглядом, хватает, чтобы узнать в них тех степняков, о нападении которых я должен был предупредить хуторян. Впереди, отсвечивая красным, мелькнула хвостом лисья шапка.
– А-а-а!!! – Мой крик становится все больше похожим на вопль ужаса.
Пытаюсь развернуть оленя, но он, словно обуянный жаждой сражения, прет прямо на колонну наездников, выставив вперед рога и гневно фыркая.
Что сейчас будет?!
– Шайтан!!! – верещит тысяча с лишним глоток, и степняки дружно бросаются наутек, с ходу развернув коней и не делая даже попытки напасть или остановить меня.
Но куда там низкорослым лошадкам степи до гордого оленя, владыки снежных равнин? Говорят, когда начинают набухать первые весенние почки на деревьях, когда из вечной мерзлоты появляются ручейки талого льда, а северных оленей охватывает стремление продлить свой род, то даже страшные белые медведи забиваются в берлоги, а грозные моржи перебираются на дрейфующие айсберги – от греха подальше.
Он настигает их и принимается яростно кусать за круп ближайшего конягу.
– А-а-а!!! – У самого в ушах звенит, но замолкнуть не могу.
Кони испуганно ржут, степняки голосят, словно женский полк, в чей слаженный строй ненароком забежала мышь. Они, призывая меня оставить их в покое, обещают богатые дары – откуп.
Я-то не против их предложения, но в данный момент мое мнение ничего тут не решает. Какая демократия – вы о чем?
Поняв, что его настигли, оказавшийся последним степняк с визгом выхватывает саблю и пытается ударить меня.
Уклоняюсь и бью в ответ.
Крик обрывается, и тело разваливается надвое.
Кровь брызжет в лицо.
А моего воинственного оленя это только больше ярит, он, словно берсеркер, рвется в самую гущу врагов, тряся рогами и скаля зубы. А уж звуки, издаваемые им,- собака Баскервилей отдыхает.
Со всех сторон на меня обрушивается острая сталь. Остается лишь защищаться. Одни удары отражать, другие приходятся по их же собратьям-степнякам, до третьих стараюсь дело не доводить, принимая превентивные меры.
– Шайтан! Дэв!
Так и мчимся по узкой тропинке, словно по коридору, где вместо стен – деревья: впереди степняки, погоняя коней в надежде убежать от злобного шайтана, сзади озверевший олень, среди предков которого, судя по поведению, были как минимум саблезубые тигры.
Орда вытянулась в живую многометровую змейку, длина которой ежеминутно сокращается, по мере того как мой меч, исключительно в целях самозащиты, достает очередного противника.
Лишившись седоков, лошади очень быстро понимают, что их спасение от острых оленьих зубов в лесной чащобе, и сворачивают с тропинки. Их уже не пугают даже медведи и дикие волчьи стаи.
Моя рука налилась тяжестью, пот заливает глаза, но нет времени снять шлем и вытереть лоб. Я уже не ору словно полоумный – к чему? – вокруг такой шум, что моего голоса просто никто, кроме меня самого, не услышал бы, а голосовые связки сели и способны лишь на шепот.
Сбившись со счета, бросаю это бесполезное занятие и начинаю хвалить себя родного. За то, что не брезговал заниматься спортом, поддерживая тело в хорошей спортивной форме, за то, что обзавелся таким чудесным мечом, который остр и легок… На ум неожиданно пришло, что лучшее оружие куют гномы.
Отражая очередной выпад, неосторожно открылся, и вражья сабля с силой ударила в грудь. Дыхание сперло, в глазах потемнело… Взвыл, ликуя, степняк, но недолгой была его радость – покатилась отрубленная голова по земле, пока копыта оленя не раздавили ее, как перезрелый арбуз.
Со свистом втянул в себя воздух. В глазах прояснилось. Жив! Выручила кольчужка, спасла, родимая.
Не знаю, сколь долго продолжалась эта безумная гонка, но наконец-то она закончилась. Орда налетела на богатырский разъезд. Первые полегли под мечами, как пшеница под серпом жнеца, остальные бросили оружие и сдались, совершенно вымотанные страхом и- гонкой.
Олень перешел на медленную рысь, тяжело дыша и роняя с губ пену.
При моем приближении богатыри схватились за мечи, испуганно крестясь:
– Изыдь!
Опустив меч, я окликнул Добрыню, выделяющегося среди русских воинов ростом и статью:
– Да вы чего? Свой я!
– Товарищ Бармалей? – растерянно уточнил он, не веря своим глазам. Олень вроде похож, но…
– Да я это, я,- снимая шлем, подтвердил я.
Пленных связали и построили в колонну.
– Триста двадцать семь,- доложил Добрыне седовласый богатырь.
– Всего? – недоверчиво переспросил я, переведя взгляд с богатыря на свой окровавленный меч, затем медленно обернулся – на тропе там и сям чернели бугорки человеческих тел – и без чувств сполз с оленьей спины.
