Я проснулась посреди ночи вся в поту, пытаясь унять бешено колотившееся сердце. Возможно, я и была бы склонна приписать свое состояние действию убойной настойки, которой потчевал нас с бароном наш гостеприимный хозяин, если бы не странные сны, четкое воспоминание о которых не исчезло даже при моем внезапном пробуждении. Голова гудела неимоверно. Придерживая ее рукой и страдальчески покряхтывая, я с трудом перевела себя в сидячее положение. Ох, не зря внушала мне нянюшка Мариза, что жрать, а тем более свински напиваться на ночь – является весьма вредной для здоровья привычкой. Правда, сентенции о здоровом образе жизни предназначались в основном моим названным братцам, которые к четырнадцати годам научились виртуозно подбирать отмычки к внушительному замку, охранявшему двери винного погреба графа де Брен. Одна только ловкость рук и никакого мошенничества – хвастливо поговаривали братцы и злорадно ухмылялись, видя, как при очередном докладе мажордом недоуменно разводит руками, пытаясь объяснить батюшке-графу загадочную пропажу нескольких бутылок выдержанного эльфийского. И справедливо, что пристрастие к дорогим винам вскоре обернулось против несовершеннолетних дегустаторов, потому что через пару лет пагубная привычка окрасила носы братьев в предательский красный цвет, явив всем обитателям замка очевидную разгадку загадочных винных исчезновений. Разгневанный граф принял самые крутые меры. «Ибо, – как выразился он, соизволив произнести речь, непривычно длинную для его обычного немногословия, – ничто так не ослабляет бойца, как пристрастие к вину, азартным играм и женщинам». Я тоже приняла к сведению мудрое замечание опытного вояки, мысленно вычеркнув из него последний пункт.

Но все-таки не обильные вечерние возлияния стали причиной жуткой боли, терзавшей мою многострадальную голову. Я окинула взглядом полумрак комнаты, скудно освещенной единственной свечой, которую я забыла затушить перед тем, как погрузилась в свой невероятный сон. Судя по изрядному огарку, остававшемуся в подсвечнике, – спать мне пришлось не более двух часов. У противоположной стены виднелись очертания Тима, который, укрывшись с головой, спокойно почивал тихим сном здорового и умиротворенного человека. Мои робкие шебуршания его не тревожили. Я привалилась спиной к изголовью хлипкой гостиничной кровати и устремила задумчивый взгляд к звездам, обильно обсыпавшим ночное небо, подобно богатым залежам перхоти, постоянно украшавшим черный бархат мантии мэтра Кваруса. Воспоминания о покинутом мною замке, который на протяжении многих лет был для меня отчим домом, не вызвали ничего даже приблизительно похожего на умиление. Слишком уж далекой и беззаботной казалась мне теперь та, оставленная за его стенами жизнь на фоне всех нынешних событий. Скорее всего, мне еще придется пожалеть о том, что я так поспешно приняла решение и отбросила прочь прошлую, спокойную жизнь. Но можно ли назвать необдуманным и скоропалительным мой выбор, если речь идет о спасении близких людей? А может быть, я просто начиталась эльфийских книг, в которых на каждой странице говорилось о великих подвигах и вечной любви. Вот меня и потянуло на подвиги, возомнила себя спасительницей королевства. А кто я есть на самом деле? Обычная семнадцатилетняя девчонка, может, и умеющая махать мечом чуть-чуть лучше некоторых, но не имеющая никакой поддержки, кроме барона-изгоя да мальчишки-подростка. Смогу ли я что-то сделать, чего-то добиться? Да и могу ли я позволить себе втягивать Тима и Генриха в задуманную мною авантюру? В жизни всегда есть место подвигу – любил изрекать старый Гийом, вручая мне полтора десятка ржавых кольчуг, которые требовалось немедленно почистить. Интересно, каким словом охарактеризовал бы он уже совершенные мной сумасбродства? И те, которые мне еще предстояло совершить…

А совершить придется многое. Да и выбора особого у меня уже не оставалось. Сон, из цепких объятий которого я вырвалась всего лишь несколько мгновений назад, наглядно показал, что времени на раздумья у меня нет. Теперь просто нужно немедленно вскочить на Беса и скакать, подгоняя себя мыслью, бьющейся в голове грозным призывом колокольного набата, – только бы не опоздать, только бы успеть! Не знаю, кто – желающий мне добра или зла – наслал на меня сегодняшние сновидения, но, вне всякого сомнения, сновидения эти оказались не случайными. Я видела словно воочию темное и грязное подземелье с охапками гнилой соломы вместо мебели, а на них – юношу с зелеными миндалевидными глазами и рыжими локонами ниже плеч. Юношу с уродливым лицом – моим лицом, искаженным гримасой боли. Юношу, мечущегося в лихорадке и твердящего в бреду мое имя. Я видела своего несчастного брата, больного и измученного, жестокой рукой брошенного умирать в подземелье того самого замка, где по праву рождения он должен был сидеть на королевском троне. А рядом с ним худое, почти прозрачное от истощения лицо старого мудрого эльфа, в глазах которого все же светились несгибаемая воля и надежда на спасение. И с мучительной жалостью и ужасом я поняла, что старик уже долгое время отказывается от своей порции и без того скудного тюремного пайка, чтобы только хоть как-то подержать угасающие силы юного принца. Возможно, что последние капли своей жизненной энергии эльф тратит на волшебство, творимое на благо своего воспитанника, лишая себя возможности выжить. Но в одной руке старый маг сжимает безвольную кисть Ульриха, вливая в него остатки своей жизни, а в другой – крупный удлиненный изумруд, являющийся точной копией того камня, который я с самого рождения ношу на шее. И пересохшие губы кудесника безостановочно твердят превратившийся в молитву призыв – приди, приди, Ульрика!

Я видела обмелевшие реки, мертвый скот, лежащий на засохших пастбищах, сожженные дома и людей, падающих подобно снопам, скошенным серпом беспощадного жнеца. Убитых воинов, еще сжимающих в бессильных руках бесполезное оружие, замученных матерей, в последнем порыве еще прижимающих к опустевшей груди иссохшие трупики младенцев. Саму Смерть, рыдающую от безбожности того, что ее заставили содеять. А выше всего этого, в небе цвета свернувшейся крови, два реющих над землей лица, плоских и белых, словно блин, не имеющих ни глаз, ни рта, но утробно хохочущих, пресытившихся творимыми злодействами.

И потом – целый сонм обрывочных и неясных видений. Мальчика, в котором можно было опознать нынешнего Генриха, сражающегося с тысячами ужасных крылатых тварей, четыре хрустальных гроба, скрытых в толще озерной воды, поразительной чистоты и прозрачности женскую фигуру в белых одеждах в одном из гробов. Золотой венец не челе женщины и окровавленные мышцы лица, лишенные кожного покрова. Невероятно древнего, но удивительно величественного обликом мужчину, по пояс вросшего в камень, и при этом все равно живущего и разговаривающего. Огромного прекрасного дракона, парящего под облаками и забавно переругивающегося с белокурой пухленькой девушкой, безбоязненно восседающей на спине гиганта. Тетушку Чуму в компании двух женщин еще более кошмарной наружности и здоровенного черного демона, распевающих похабные песенки за столом, заставленным пустыми пивными кружками. Мраморную статую полуженщины-полузмеи, держащую меч в каждой из шести рук…

Лишь мучительным усилием воли мне удалось вырвать себя из калейдоскопа видений. Таких четких, таких реальных и поэтому – напугавших меня до дрожи. С детства меня приучали возносить молитвы Пресветлым богам, испрашивая у них помощи и одобрения. Теперь же я слишком хорошо знала – кому мы молились на самом деле. И каждая новая молитва становилась невольным злом, очередным кирпичиком в безобразной башне лжи и порока, с высоты которой взирали на нас коварные демоны. Жгучее возмущение волной поднялось в моей душе, принуждая меня приложить все силы к тому, чтобы, вытащив маленький кирпичик из основания чудовищного сооружения, хоть немного нарушить преступную устойчивость всей конструкции. Но пока я даже представить себе не могла, что необходимо сделать для того, чтобы изменить порядок, установленный богами-узурпаторами.

На столе нашлись бумага, перо и чернила. Я написала короткую записку, адресованную барону и Тиму, содержащую просьбу простить мне мой поспешный отъезд, честно говоря – более напоминающий бегство. Но поступить по-другому я не могла. Я должна была отправиться туда, куда так властно призывали меня душа и разум. Оставляя почти все свои наличные средства Тиму, я умоляла его двигаться в сторону Нарроны так быстро, как только позволят обстоятельства и здоровье. Генриху же я обещала, что обязательно возьмусь за выполнение приписываемой мне миссии, но только после спасения умирающего брата. Все это я торопливо корябала, сжимая в ладони свой изумрудный кулон, словно живое существо пульсирующий на моей шее и посылающий, послушно подчиняясь воле направляющего его эльфийского мага, повелительный призыв – приди же, Ульрика! Придавив записку мешочком с золотыми монетами, я собрала нехитрые вещички и, по своей, видимо, уже ставшей привычной манере, – вылезла в окно. Тихонько прокралась на конюшню, отвязала сонного, недовольно всхрапывающего Беса, заседлала его и вскочила в седло. Да простят меня мои недавно обретенные, единственные друзья, но время и собственные предчувствия подгоняли сильнее ударов кнута. Подковы Беса выбивали гулкую дробь по добротным каменным плитам, которыми была вымощена дорога, ведущая в сторону столицы. Никто, кроме нас, не нарушал ночной тишины, благоразумно придерживаясь неписаного закона: война войной, а сон – по расписанию. Резкий порыв ветра взъерошил гриву Беса. Где-то совсем рядом оглушительно громыхнуло, и небо над кромкой леса прорезала внушительная фиолетовая молния. Собиралась гроза. Но я лишь упрямо сжала губы и надвинула на глаза свою видавшую лучшие времена шляпу. «Сто голодных гоблинов мне навстречу, – пронеслась в голове насмешливая мысль, – похоже, даже силы природы решили выступить против меня!» Холодные струи дождя упали на землю наподобие острых копий, неотвратимо пронзающих неосторожную жертву. Только от этих копий не спрятаться, не уклониться. Бес негодующе ржал, от всей своей лошадиной души призывая проклятия на мою неразумную голову, но я снова дала ему шенкелей, посылая вперед, в непроглядную пелену дождя. Сложив пальцы в незамысловатую, но обидную фигуру, я презрительно показала ее враждебной стихии, словно соревнуясь в оскорблениях с непрерывными, хлесткими ударами молний. И тут же радостно расхохоталась, увидев вдалеке огромную яркую арку радуги, символизирующей окончание грозы, сквозь которую нам вскоре предстояло проехать.