Домик паромщика располагался в живописном месте. Здесь бурное течение Роны немного смиряло свой стремительный бег, образуя тихую широкую заводь. На пологом берегу реки, в окружении буйно разросшихся кустов ракиты, стоял маленький беленький домик с резными ставнями и высокой печной трубой, из которой столбом валил дым. Не иначе, на кухонном очаге готовилось щедрое угощение. Азур плотоядно потянул носом:

– Поросенка жарят.

– Пиво пьют, – подхватил Марвин.

– Не нас ли поджидают? – усмехнулась я.

– Нас, нас, – радостно констатировал демон. – Я же обещал тебе сюрприз, Морра.

Возле самого берега покачивался привязанный паром, сколоченный из крепких бревен. Толстые веревки, протянутые на другую сторону реки, обещали быструю и безопасную переправу.

– А может быть, мы лучше поспешим к Белой скале? – предложила я.

Некромант возмущенно мотнул головой:

– Ульрика, встреча назначена на вечер сегодняшнего дня. Я думаю, на это свидание мы успеем, а вот на встречу с аппетитной, поджаренной свининой – можем опоздать.

– Не, без нас не начнут, – успокоил его архидемон и в три прыжка преодолел невысокое крылечко белостенного домика.

Когтистая лапа Азура уже взялась за дверную ручку, как из комнаты раздались вступительные аккорды проигрыша на гитаре, и зазвучала лирическая баллада, исполняемая нежным, девичьим голоском. Мы замерли, прислушиваясь.

– Хорошо поет, – похвалил Марвин, привалившийся к дверному косяку и упоенно внимающий сладкозвучному голосу неизвестной певицы.

– Да уж, хорошо, – разгневанно взревел Азур, рывком распахивая дверь. – Только жених отлучился, а эти вертихвостки сразу разговоры про измену завели…

С этими словами сердитый демон ввалился в домик, наступил у порога на дико заоравшую кошку и, потеряв равновесие, с невероятным грохотом свалился на пол, путаясь в половике и собственных крыльях. В ответ из комнаты донесся многоголосый женский смех в сопровождении криков ужаса и звона разбитой посуды. Марвин бросился поднимать барахтающегося на полу Азура, а я аккуратно перешагнула через скомканный половик и вступила в комнату. Картина, представшая моему восхищенному взору, порадовала бы любого ценителя колоритных сюжетов.

В центре помещения возвышался огромный стол, ломившийся от всевозможных яств. Особое внимание привлекал дубовый бочонок с пивом, окруженный уже наполненными кружками, увенчанными шапками ароматной пены, и молочный поросенок на блюде, зажаренный целиком. В зубах поджаристой тушки красовалось наливное яблочко, а под залихватски закрученным хвостиком фривольно торчал кокетливо воткнутый пучок петрушки. На боку упитанного поросенка просматривалась чуть растекшаяся, но все же читаемая майонезная надпись «Совет да любовь!», не оставлявшая никаких сомнений по поводу намечавшейся пирушки. Талант стряпухи вызвал громкое урчание в наших голодных желудках, только вот с петрушкой она, на мой взгляд, немного перестаралась. Сама стряпуха, ладная дебелая женщина, замерла около печи, раскрыв рот, из которого еще рвались остатки истошного визга, и ухватившись руками за румяные щеки. У ног незадачливой бабы валялись черепки разбитого горшка. Глаза хозяйки оставались намертво прикованы к живописной фигуре на чем свет стоит ругающегося Азура, плотно завернутого в цветастый половик. Откуда-то из середины оригинального тючка раздавалось упоенное мурлыканье кошки, видимо, счастливой оказанным ей мужским вниманием.

У стола окаменел плечистый мужик – очевидно, сам паромщик, с белоснежным вышитым полотенцем, перекинутым через руку. Я посвистела и пощелкала пальцами у него перед носом, но глаза хозяина, сведенные к переносице, а также отвисшая челюсть – упорно не желали возвращаться в исходное, природой задуманное положение. Оценив угодливую позу мужика и впечатляющую чистоту полотенца, я пришла к выводу, что он исполнял роль подающего на стол при трех особах, вольно раскинувшихся на лавке, и, похоже, являвшихся главными персонами на этой пирушке.

На хозяйском месте восседала сама знаменитая тетушка Чума, приветствовавшая меня широчайшей улыбкой. Следующая ее милость предназначалась названному жениху:

– Дорогой, почувствовав твое приближение, я попросила сестрицу Оспу исполнить поучительную песню, что, впрочем, не дает тебе повода изменять мне с какой-то приблудной кошкой.

– Ринецея ее забери! – выругался демон, наконец-то выпутываясь из половика и отрывая от себя серую кошку, крепко вцепившуюся когтями в шерсть на его груди. – Дорогая, – он нежно уставился на Чуму, – чую, наша семейная жизнь не захиреет от скуки.

После этого Азур сгреб ближайшую кружку и одним отточенным движением выплеснул ее содержимое в свою клыкастую пасть. Две другие дамы, присутствующие за столом, бурно зааплодировали столь многообещающему началу пышного застолья.

– Милая Морра. – Тетушка ухватила меня за руку и усадила напротив себя. – Давай я познакомлю тебя со своими сестрами, твоими любящими тетками.

Справа от Чумы томно примостилась юная особа с льняными волосами и маленькой гитарой. Судя по всему, она и являлась певицей с нежным голоском, очаровавшей нас балладой об изощренных перипетиях супружеской верности. Лицо девушки оказалось испещрено оспенными язвами в разной степени развития, создавая на редкость отталкивающее зрелище. Один глаз прелестницы сочился дурно пахнущим гноем, а второй – почти наполовину закрывало тусклое, мертвенное бельмо. Внешность сестрицы Оспы в полной мере соответствовала ее устрашающему имени. Я мило улыбнулась сладкоголосой родственнице, подозревая, что Зеркало истинного облика с легкостью покажет мне совершенно иной образ девушки.

– А это сестрица Лепра, – ласково пропела Чума, указывая на женщину, сидевшую по ее левую руку.

Я взглянула и содрогнулась. По части «красоты» Лепра далеко опережала своих «прелестных» родственниц. Ее лицо, худое и непропорциональное – впрочем, как и все тело, – представляли собой сплошной набор глубоких каверн, выеденных проказой до такой степени, что на их дне отчетливо просматривались кости и связки. Но самым потрясающим явлением стало то, что разлагающаяся плоть находилась в непрерывном движении. Раны открывались, зарастали и вновь прорезались в другом месте, образуя непрерывный, завораживающий в своем безобразии процесс. Красотка Лепра счастливо похихикивала, наслаждаясь произведенным эффектом.

Позднее, приняв на грудь немало кружек пива, я все-таки извлекла заветное зеркало и предложила его сестрам. Оспа отразилась обворожительной блондинкой, хрупкой и восхитительно прекрасной. А Лепра, в своем видимом обличии – самая ужасная из трех сестер, пленяла гибкостью точеного золотистого тела, роскошью каштановых кудрей и ярким блеском светло-карих глаз. Воистину, ни одна хваленая эльфийка не смогла бы сравниться по красоте с этой удивительной девушкой. Несчастный Марвин, в миг позабывший свою Лилуиллу, не сводил влюбленных глаз с кокетки Лепры, отвечавшей ему полной взаимностью.

Пирушка, незаметно переросшая в банальную пьянку, была в полном разгаре. Хозяин, по приказу Чумы отмерший от своего полуобморочного состояния, вихрем носился по комнате, выставляя на стол все новые и новые блюда. Марвин, произнесший проникновенную речь в честь жениха и невесты и обласканный всеми сестрами, тихо млел от счастья под боком у Лепры. Архидемон, отдав должное забористому пиву, на пару с Оспой виртуозно исполнял похабные частушки, донельзя смущавшие как хозяйку, так и любвеобильную кошку. Пользуясь общим весельем, тетушка Чума выразительно указала глазами в сторону двери, видимо, приглашая меня на конфиденциальную беседу. Никем не остановленная, я тихо выскользнула за порог.

День клонился к вечеру. Лупоглазые стрекозы, давно уставшие размахивать слюдяными крылышками, утомленно расселись на столиках парома. Привлеченная их обществом, я взобралась на прогретые бревна этого судоходного чуда и, стянув надоевшие сапоги, опустила ноги в прохладную речную воду. Лес на другой стороне реки замер единым непроницаемым темно-зеленым заслоном. Где-то за ним скрывалась Белая скала.

– Боишься? – спросила Чума, подбирая подол савана и усаживаясь рядом со мной.

– Боюсь, – честно призналась я.

– Чего, смерти? – Слово «смерть» в устах тетушки приобретало особый, потаенный смысл.

– Бабушке так не терпится меня увидеть? – ехидно спросила я, краем глаза наблюдая за реакцией Чумы.

– Хулиганка! – Тетка небольно дернула меня за рыжий локон. – Все произойдет в нужное время. – Не бойся, девочка. Бояться нужно не того, что вокруг нас, а того – что у нас в душе, тех демонов, которые сидят внутри нас.

– Не ожидала от тебя подобного фатализма.

– Это Ринецея не верит в судьбу, – недовольно процедила Чума. – Поэтому и стремится истребить наш род.

– Ты говоришь об этом уже не в первый раз, – напомнила я. – Чем это наш род так не угодил зловредной узурпаторше?

– Я знаю не много, – вздохнула Чума. – Но слышала, что Ринецея увидела в Оке времени, как одному из нашего рода суждено замкнуть Кольцо.

– Бр-р-р, – потрясла я головой. – Ты меня совсем запутала. С каждым днем загадок и вопросов становится все больше, а ответов – не прибавляется.

– Подробно об Оке времени и Обители затерянных душ знают лишь Смерть и Аола. Мне же известно, что кому-то из нашего рода судьба предоставит возможность выбора – каким путем пойти в жизни, и от этого будет зависеть будущее нас всех – королевства в целом, меня, моих сестер, самой Смерти. Возможно, этим кем-то – будешь ты.

– Да уж, – рассмеялась я. – Как говорится, чем дальше в лес – тем злее гоблины. Не много ли ответственности на меня навешивается? Ведь я хотела всего лишь найти брата.

– И не думала, что вы с братом – ключ ко всему?

– Не бывает ключей без замка и – без ключника, – хитро протянула я.

– Вот тебе на! – наивно ахнула Чума. – А демиурги-то на что?

И все сразу встало на свои места. Обнаружились незримые, недостающие игроки, передвигающие всех нас подобно фигуркам на шахматном поле.

– Так вот откуда ветер дует. Не они ли авторы знаменитых пророчеств, на которые так любит ссылаться Генрих?

– Они, они самые, – обрадованно кивнула Чума. – И все мы от них зависим. И про всех нас там написано, даже про вас с Генрихом.

– Ну, значит так. – Я решительно встала, потуже затягивая пояс, на котором висела «Рануэль Алатора». – Разберусь я еще с этими графоманами, как пить дать – разберусь!

– О-о-о-о, – восхищенно распахнула глаза тетушка, – угрозы в адрес самих всесильных демиургов. Теперь я верю в то, что именно ты захочешь сама вершить свою судьбу!

В этот момент дверь домика паромщика широко распахнулась, выплескивая наружу громкое пьяное пение нескольких человек.

– Гляди-ка ты, напились, все напились, – опечалилась Чума.

– Тетушка, далеко ли до Белой скалы? – спросила я, различив в пьяном хоре голоса моих проводников.

– Да нет, – встрепенулась Чума. – Как выйдешь на тот берег, так все прямо и прямо. А по времени – не больше часа.

– Вот что, тетушка, – твердо заявила я. – Принеси мне Нурилон, да пришли сюда паромщика. Поплыву-ка я одна, нечего в такие дела лишних людей впутывать.

– Ой, и то верно, – покладисто согласилась любезная родственница.

Белая скала получила свое название за крупные кристаллы соли, облепившие всю каменную поверхность. Узкая тропинка, ведущая к вершине скалы, оставляла желать лучшего. Неровная кристаллическая дорога болезненно резала ступни через тонкую подошву сапог, свет заходящего солнца, прошедший сквозь соль и преломившийся в тысяче граней, слепил глаза. В горле першило от едких испарений. Кожа стала холодной и влажной, поэтому рукоять клинка ненадежно скользила в руке. На вершине скалы никого не наблюдалось. Зато ее хорошо освещало несколько горящих факелов, там и сям криво понатыканных в расщелины между камнями. Устав оглядываться и вздрагивать от каждого шороха, я плюнула на все нервотрепки, выбрала себе обломок соли побольше и уселась на него, закинув ногу на ногу. Повертела головой по сторонам, но так и не обнаружила ничего подозрительного. Хмыкнула, вытащила из-за пазухи большое красное яблоко и с хрустом вгрызлась в его сочную сердцевину.

– Братец, братец, – раздался шипящий, противный детский голосок справа от меня, – посмотри, она нас не уважает и совсем не боится.

– Убить, убить, – отрывисто пролаял второй, более грубый голос.

– Дети, яблочка не хотите? – издевательски предложила я, протягивая в направлении голосов оставшуюся обкусанную половинку.

В ответ зазвучало громкое, рассерженное завывание, подобное звукам ветра, попавшим в бутылочное горлышко, и в шаге от меня возникли две невысокие фигурки, как будто сотканные из дыма факелов. Первая могла принадлежать девочке возрастом не старше десяти-двенадцати лет. Тоненькая, как прутик, гибкостью смахивающая на вертлявую змейку, она оказалась наряжена в камзольчик пронзительно-красного цвета, сплошь обшитый золотыми позументами. Копна длинных белесых волос, разделенных на бессчетное множество затейливых, украшенных красными бантиками косичек, падала на плечи малютки. В руках субтильное существо сжимало странный меч – короткий, широкий, с лезвием, сплошь покрытым витиеватыми знаками. Клинок демона, – я вспомнила иллюстрацию из старинного учебника по оружию. Плохо, очень плохо. Такими клинками могут владеть лишь повелители стихий. В процессе изготовления в металл вплавляется, к примеру, неудержимая сила ветра или яростная вспышка молнии. Гоблин его знает, какая опасная магия жила в этом оружии, которое так не шло к хрупкому девчоночьему запястью. Но становилось ясно: обладатель этого клинка принадлежит Тьме, поскольку такое оружие подчиняется лишь хозяину с демонической сущностью.

Лицо девочки скрывал шелковый белый платок. Малышка подняла бледную ручку, сдернула лоскут дорогой ткани и отшвырнула его прочь. Вот теперь я, кажется, испугалась, причем испугалась по-настоящему, до холодного пота между лопаток, до дрожи в коленках. Недоеденное яблоко комом встало у меня в горле. Девочка не имела лица. Просто бледный ноздреватый кругляш, без глаз, рта и носа, напоминающий недопеченный блин. Оставалось только гадать, откуда шел голос.

– Ну, здравствуй, старшая сестра, – насмешливо произнесло безликое существо. – Какие, однако, вы с братом неприятные – рыжие, суетливые, несговорчивые. Ладно, хоть Ульрих присмирел, лежит себе спокойно на соломе, умирать собирается.

– Где мой брат? – Я почувствовала злость, огнем растекающуюся по жилам.

– В подземелье, – глумливо провыло второе существо, выступая из сумрака.

Судя по более крепкой фигуре, это был мальчик. Какие-либо другие внешние половые признаки у обоих детей отсутствовали совершенно. Второй ребенок, облаченный в черное с серебром одеяние, отличался темным цветом волос и более высоким ростом. Но, похоже, пребывал в том же нежном возрасте, что и его сестра. В руке мальчик сжимал такой же демонический меч.

– Здравствуйте, принцесса Страх и принц Ужас, – вежливо поприветствовала я нежеланных родственников. – Возможно, мы придем к какому-нибудь обоюдно выгодному соглашению?

– Конечно, – мерзко хихикнула Страх. – Умри, а мы, в свою очередь, обещаем тебе, что твой брат будет избавлен от мучений и просто безболезненно уснет навечно.

– Отдай камень, – проскрипел Ужас, указывая на изумрудный кулон, выскользнувший из ворота моей рубашки.

– А ты отбери, – насмешливо предложила я.

– Нельзя. – В голосе принцессы сквозило разочарование. – Если бы не требовалось добровольного согласия, все бы упростилось.

– Упростилось для вас, конечно?

Страх кивнула.

– Но что дадут вам эти камни? – Я не понимала смысла передачи кулонов. – Ведь они настроены на наследника, которому принадлежат с рождения.

– Матушка мудра, она придумает, – продолжал скрипеть Ужас.

– Матушка? Но ваша мать умерла!

– Матушка Ринецея, – недовольно скривилась принцесса. – Что нам родные мать и отец?

Никчемные существа.

– Ах вы, уродцы, – вознегодовала я. – Да как вы посмели поднять руку на своего отца?

– Убить, убить, – гнул свое принц.

– Видно, не силен ты на разговоры, – откровенно глумилась я. Брат и сестра вызывали у меня тошноту своей кровожадностью. – Сидел бы дома, занимался с учителями, глядишь, и избавился бы от косноязычия.

На круглом лице принцессы неожиданно прорезалась щель, наполненная острыми мелкими зубами. Страх раскрыла импровизированный рот и разразилась визгливым смехом. А затем из пасти выскользнул раздвоенный змеиный язык, облизнувший тонкие кровавые губы:

– Глупая! Разве ужас заключается в словах? Это страх может тихонько нашептывать на ухо, а ужас овладевает вами исподволь, поднимаясь из глубины души, и увлекает в бездну безумия, откуда уже нет возврата.

Я внезапно вспомнила кошмарный сон, приснившийся мне на постоялом дворе. Опустошенные земли, обмелевшие реки, вымершие города – и сотни трупов, как ковер покрывающие истощенную почву.

– Ах вы, твари! – Мой голос звучал в унисон с шорохом Нурилона, покидающего ножны. – Ах вы, изверги проклятые. Вы питаетесь человеческими душами, пробуждая ужасы, живущие у нас в сердцах, натравливаете мать на дочь, а сына – на отца. Недаром Чума предупреждала – бойся демона, живущего внутри тебя!

На мертвенном кругляше принца Ужаса открылось бесформенное отверстие, откуда, подобно потоку нечистот, начал выплескивался гадкий смех. Не удовлетворившись этим действием, братец создал один, ярко желтый глаз, подмигнувший мне с самым похабным видом.

– Гляди-ка, – ехидно протянула Страх. – А она вовсе не так глупа, как думает наша дорогая матушка. Дотумкала ведь, что нам чаще всего и руки-то об людей пачкать не нужно, нужно просто вытащить на белый свет пакости, скрывающиеся в их душах. А ну-ка, милая сестрица, посмотри на меня…

И такая властная сила, такой гипнотический приказ прозвучал в словах принцессы, что я не удержалась и помимо собственной воли посмотрела на белый блин, служивший ей лицом. И в тот же миг словно рябь прошла по этому ужасному кругу. Казалось, это глина начала плавно изменяться, принимая совсем другую форму. Перед моим изумленным взором возникали целые картины. Отвращение и испуг виконта де Ризо, брезгливая гримаса графини Антуанетты, смертельный ужас заики-поваренка, безмолвное сострадание нянюшки Маризы, удивленное лицо Генриха…

«Ты уродлива, безобразна, никто тебя не полюбит, – нашептывал мне тихий, обволакивающий голос. – Тебе хочется провести в муках долгие годы тяжелой, одинокой жизни? Зачем? Не лучше ли уснуть тихим сном в заботливых объятиях бабушки Смерти? Ведь это так просто…»

Собрав в кулак все свое благоразумие, я стряхнула липкое наваждение. Принцесса дернулась, словно от удара, и выпустила мое сознание. Весь ее облик выражал безмерное изумление и разочарование.

– Брат, а у нее, оказывается, достаточно сил, и она может противостоять нам.

– Убить, убить, – в очередной раз злобно взвыл Ужас.

– Хочешь, братец покажет твою смерть? – вкрадчиво поинтересовалась Страх, стараясь незаметно обойти меня, чтобы я оказалась на линии удара обоих тварей.

– А может, он покажет твою? – заботливо предложила я, в одной руке сжимая рукоять Нурилона, а другой – извлекая кинжал виконта де Ризо из-за отворота ботфорта.

– А соглашение? – спросил принц. Лезвие клинка демонов отражало свет пылающих факелов.

– Не будет соглашения. – Я крутанула меч, описав полукруг обороны. – Мой брат выживет, а вы – вы, твари, отправитесь обратно во Тьму, где вам и место…

Не дав мне договорить, брат и сестра легкими, неуловимыми тенями бросились в бой. Несмотря на юный возраст, оба они оказались великолепными бойцами, подобных которым мне еще не доводилось встречать. Клинки порхали в отнюдь не слабых детских руках, неся неминуемую смерть. Я с трудом отражала сдвоенные удары, уйдя в глухую защиту, даже и не пытаясь перейти в нападение. Их техника – возможно, присущая лишь демонам – поражала воображение. Дети и взаправду управляли стихиями, взяв у них скорость и беспощадность. Например, Страх ничего не стоило нанести мощный удар, а потом одним прыжком перепрыгнуть через мою голову и немедленно ударить со спины. Отчаявшись, чувствуя приближение гибели, я бросила кинжал и выхватила из ножен волшебную дагу. Только покинув замшевый футляр на моем поясе, «Рануэль Алатора» испустила яркий, узкий луч ослепительного белого света, попавшего прямо в лицо принцу, в этот миг наносившего удар, направленный мне в грудь. Ужас громко вскрикнул, закрылся рукавом и отклонился в сторону. Принцесса, в этот момент стоявшая прямо за ним и приготовившаяся к очередному невообразимому кульбиту, резко прыгнула на меня, взвизгнув от неожиданности. Лезвие Нурилона, не встретив препятствия на своем пути, вспороло живот девочки. Страх упала на землю, захлебываясь льющейся изо рта кровью, придерживая руками ворох радужных внутренностей, вывалившихся из чудовищной раны. Я оторопела. Пришедший в себя принц громко, горестно взревел, увидев умирающую сестру. Я не успела проследить за его рукой, совершившей сложный выпад, и почувствовала холодное лезвие, вошедшее мне под ребра. Меня пронзила вспышка мучительной боли, и я закричала. Судорожно качнувшись назад, я смогла снять с клинка свое агонизирующее тело. Боль становилась невыносимой. Опустив глаза, уже застилаемые багровой пеленой, я увидела широкий поток крови, стекающий по бедру. От таких ран не оправляются.

Ужас склонился к сестре, нелепо распростертой на кристаллической площадке. Но глаза девочки уже остекленели, дыхание отсутствовало, жизнь покинула хрупкую оболочку. Горестный вопль брата разнесся над ночным лесом, рождая далекое эхо, будя уснувших птиц и животных. Принц повернулся ко мне. Я увидела два огненных глаза, горящих на бледном лице.

– Умри, – прокаркал Ужас, занося меч.

Одной рукой зажимая рану, другой я попыталась поднять Нурилон, ставший вдруг непривычно тяжелым. Принц шагнул ко мне. Я взмахнула оружием, тяжелый меч потянул меня назад и, не успев даже вскрикнуть, я упала с вершины скалы.

Краткий миг полета. Свист ветра в ушах. Недоумение – неужели скала так высока? Сквозь темноту, камнем опускающуюся на веки, я увидела широкую хрустальную арку, неотвратимо приближающуюся. Еще мгновение. Черное небо и мириады звезд, окружающие меня, манящие к себе. Уже нет боли и холода, уже нет страха. Хрустальные колоннады арки, промелькнувшие мимо. Неожиданная вспышка чудовищной, нереальной боли. И потом – тишина, полное отключение всех чувств и ощущений. Чернильный мрак, вечный покой…

Я умерла.