До спасительного уступа оставалось всего ничего. Задрав подбородок, я смогла ясно рассмотреть, что отвесная стена заканчивается в нескольких метрах над нашими головами. Предвкушая окончание первой половины пути и скорый отдых, мы воспрянули духом, а Астор даже начал насвистывать какой-то задорный мотивчик. Натруженные мышцы гудели будто корабельные канаты, щиколотки сводила судорога. Исцарапанные пальцы онемели. « Еще немного, еще чуть-чуть», – уговаривала я саму себя, невольно подстраиваясь под знакомый музыкальный ритм, заданный мужем.

– Последний бой, он трудный самый! – подбодрил меня Астор. – Держись, малышка. Еще пара мгновений и мы будем на усту…

Он не успел договорить. Я же смогла заметить узкую, светящуюся полосу темного пламени, стремительно возникшую из ниоткуда и вонзившуюся в его напряженную спину. Астор глухо застонал. Очередной стальной крюк вывалился из его руки и улетел к подножию горы, донеся до нас слабое эхо далекого удара.

– Астор! – пронзительно закричала я, чувствуя, как что-то болезненное и жгуче-кровоточащее обрывается в глубине моей души. – Нет!

Но Астор закрыл глаза, пальцы его разжались, мертвенная синева разлилась по перекошенному лицу, и он камнем рухнул вниз…

Соединяющая нас веревка натянулась как струна. Зарычав от натуги, я вцепилась в два стальных, вбитых в скалу крепления, удерживая раненого мужа, безвольно повисшего на противоположном конце страховочного троса. Пот градом струился по моим плечам, из-под сорванных ногтей сочилась кровь.

– Астор! – хрипло позвала я.

Он ответил тихим стоном.

– Ты жив! – обрадовалась я, ощущая, как начинает прогибаться крепление под моей правой ногой, не выдержавшее удвоенной нагрузки, а крюк, за который я держусь левой рукой, медленно выходит из трещины между камней. – Попробуй за что-нибудь уцепиться!

– Не могу! – неясно выдавил он. – У меня перебит позвоночник, ноги парализованы. Мне не добраться до верха.

Я прикусила губу:

– Я что-нибудь придумаю. Ты только не нервничай и держись. Хорошо?

– Не хорошо, малышка! – голос любимого обрел слабую видимость прежней силы. – Тебе нужно не откладывая, сейчас же избавиться от меня, иначе мы оба – погибнем!

– Нет! – отчаянно запротестовала я.

Мысли метались вспугнутыми птицами, мучительно пытаясь найти нужное решение. Левый крюк выскочил из стены и, попутно стукнувшись об мой сапог, исчез в полосе тумана, накатывающего на Ранмир. Воздух стал влажным, видимость резко ухудшилась. Мы словно зависли в слое непроницаемой субстанции, отделяющей нас от реального мира, отделяющей жизнь от смерти. Звенящая тишина внезапно наполнилась разнообразными, пугающими звуками. С пронзительным визгом я впилась пальцами утратившей опору руки в кривую щель между камнями, сдирая плоть до самой кости.

Муж негромко рассмеялся:

– Слышишь! – его дыхание смешивалось с шепотом тысячи голосов. – Это духи умерших, они зовут меня!

– Нет! – я рыдала, старясь перекрыть зловещий зов. – Это просто шум крови у нас в венах! Не слушай их!

– Обещай мне, – нежно, но требовательно начал муж, – что ты выживешь. Ты должна жить, любимая! Ты должна дышать!

– Нет! Без тебя – нет!

– Должна! – настаивал он. – Иначе все это было зря…

– Духи! – звонко закричала я, вкладывая в просьбу всю горечь утраты, которую только оказалась способна выразить словами. – Отступитесь от моего любимого, оставьте его мне!

– Мы не можем, избранное дитя Старшей крови! – пришел немедленный ответ. – Он наш, он наша искупительная жертва. Никто не смеет войти в святилище богов, не заплатив самым дорогим…

Мои слезы обильно смачивали бездушную стену Ранмира, к которой я прижималась лицом, готовая зубами вцепиться в камни, лишь бы только удержать, спасти Астора. Скосив глаза, я увидела его бледные, заострившиеся черты и руку, вытягивающую кинжал из ножен, укрепленных на поясе.

– Не надо, любимый! – напрасно умоляла я.

Он улыбнулся на прощание, обреченно и отрешенно:

– Прости меня, мое нереальное, горькое, краденое счастье! Я люблю тебя. Я готов заплатить своей жизнью за твое счастье и за тот бесценный дар, что ты несешь в себе…, – Астор взмахнул обнаженным кинжалом, перерезая соединяющую нас веревку. Последним что я запомнила, стали золотые звезды его глаз, стремительно удаляющиеся от меня и безвозвратно тающие в сгустившемся тумане…

Астор падал…

Он ощущал, как с каждой секундой духи мертвых, наконец-то заполучившие его в свои кровожадные лапы, все глубже вгрызаются в слабое, хиреющее тело, стремясь добраться до бессмертного разума, чтобы овладеть им полностью, лишив права на возрождение в Обители потерянных душ. Умирающий печально усмехнулся, осознав, сколь велика оказалась принесенная им жертва. Ему не суждено получить посмертие, у него не будет иного будущего и, что страшнее всего, никогда уже ему не увидеть ее чистых, зеленых глаз, не вкусить сладких, смеющихся губ, не услышать биения благородного сердца любимой женщины. Он уже не сможет защищать и ласкать ее, не станет качать на руках своего сына, не подарит шелковых лент кудрявой дочурке, не вплетет их в ее рыжие косы. Ничего этого у него не будет. Он враг, он ненавистен светлым силам Ранмира. Изменник, ренегат – предавший Тьму, справедливо обреченный на развоплощение и забвение. Его не встретят чертоги королевы Смерти, некогда ставшей наставницей и учительницей, отныне его удел – пустота, прах, ничто. Но Астор ни о чем не жалел, ибо познал то, что дороже любого сокровища, дороже бессмертия, дороже настоящего и будущего – он познал истинную любовь. Демон, дитя Тьмы, он не имел права вступать на гору Света, откуда начинается небесный мост, уводящий к звездам души павших героев. Но он не стал одним из них. Он стал искупительной жертвой, жертвой любви и надежды…

Астор осознавал, что превратился в тягучую струйку обезличенной массы, медленно растворявшейся в бездне пустоты. Духи терзали его все сильнее и сильнее, добравшись до души, сгоравшей с болезненным воплем. Но сила воли все-таки презрела муки тела и отчаяние погибающего разума. Ведь в нем все еще жила любовь, не подвластная ни смерти, ни пустоте. Как жила в нем и надежда на бесценный дар, затаившийся под сердцем Сумасшедшей принцессы. Его принцессы…

Бытие слилось с небытием. Тело истончилось и сгорело дотла, искра рассудка ярко мигнула в последний раз и потухла, словно ее и не существовало вовсе. Получившая последнюю, долгожданную порцию бесценного топлива, домна судьбы завершающе лязгнула и выдала ювелирно обработанную версию дальнейшего существования мира. Пустота жадно и сыто чавкнула, принимая в свои объятия того, кто родился Тьмой, но посмел взглянуть на Свет. А великий Логрус на минуту задумался, обуянный сомнениями, терзаемый раскаянием, навечно запечатлев в себе предсмертные слова Астора, принца демонов:

Не знаю, как и когда я сумела добраться до уступа, на котором располагалось заброшенное эльфийское кладбище. Навалилась мучительно ноющим животом на угловатый скалистый край серой площадки, припорошенной крупной базальтовой крошкой и последним, натужным усилием закинула на нее свое непослушное тело. Вцепилась пальцами в пожухлый клок сухой травы, торчащий из земли, и подтянулась, отползая от бездны, поглотившей Астора.

Долго лежала, уткнувшись лицом в мелкие камешки, чувствуя, как они жалобно похрустывают под вдавливающейся в них маской. Пыль запорошила мне глаза, смешиваясь со слезами и кровью, залепляя искаженный в плаче рот сухой коркой, похожей на печать, на клеймо. Я в ярости била кулаками по камням, кляня саму себя. А ведь он намекал! Не смел сказать прямо, но намекал не раз. На то, что твердыня богов не покорится без искупительной жертвы, и что демону совсем не место на горе Света. Но обуянная устремлением свершить желаемое, я оставалась слепой и глухой… Я перекатилась на спину и распласталась в грязи, устало разбросав руки и ноги. « Боги, – безмолвно взывала я. – Вот она я, как никогда близкая к вам и к вечному небу. Примите же меня! Заберите меня и воссоедините с любимым, или же верните его обратно на землю, ко мне. Боги, я не желала выпавшей мне доли, эта участь не для меня, ноша стала слишком тяжелой и давит на слабые плечи! Боги, как же можно жить дальше одной, без любимого человека?»

Но боги молчали. Возможно, они были довольны всем произошедшим или же им стало совершенно наплевать на ту, которая в полной мере хлебнула несчастий бунтаря, осмелившегося самолично вершить собственную судьбу. И я невольно задумалась – перешагнула ли я уже предел возможных страданий? Или же впереди меня ждет еще что-то более страшное и непоправимое?

Я подошла к краю уступа и заглянула вниз. В паре метров от меня клубились плотные облака непроницаемого тумана, укутывавшего далекую землю, и становилось совершенно невозможно точно оценить огромное расстояние, отделяющее меня от подножия горы богов. Я испытала краткий приступ искушения – достаточно сделать всего один короткий шаг и мои страдания закончатся. Меня останавливало лишь неверие в возможность посмертного воссоединения с душой погибшего мужа и данное ему обещание. Обещание выжить. И мне подумалось – если я трусливо отступлю, если я сдамся именно сейчас, то добровольная жертва Астора начисто утратит вложенный в нее смысл. Его смерть не должна быть напрасной, она должна стать началом новой жизни, началом нового пути, надеждой на возможное счастье, ожидающее нас в будущем. Да и к тому же – я дословно вспомнила проклятие умирающей Гельды, и печально усмехнулась. Некромантка не ошиблась и не промахнулась. Я лишилась самого дорогого человека, единственного, ради кого стоило жить. Но ревнивая ведьма прочиталась кое в чем. Пусть я утратила возможность искупить собственные грехи и вернуть любимого человека, но и кроме него на свете еще сохранились те, кому я могла бы помочь. Астор это понимал, поэтому и пошел со мной к Ранмиру, не обращая внимания на свои предчувствия. А значит, мой долг остается прежним – я должна исполнить предначертанное. Любой ценой. Мой священный долг любви. В память об Асторе.

Я, как сумела, почистила испачканную одежду, поправила снаряжение и оружие, умылась водой из фляжки и с любопытством огляделась. Промежуточный уступ, ставший перевалочным пунктом на пути к вершине, оказался не так уж и велик. Вокруг меня простиралась унылая равнина, усеянная редкими кустиками чахлого барбариса, усыпанного крупными ягодами, алевшими будто капли свежей крови. Вдалеке возвышалась вторая скальная стена, упирающаяся в облака. Я обескуражено покачала головой. Высота второго яруса Ранмира казалась ужасающей, а крюки для скалолазания погибли вместе с Астором. И я не смела даже предположить, каким волшебным образом смогу теперь достичь вершины горы и расположенного на ней храма. Прямо возле моих ног начиналась едва заметная тропа, ведущая к шаткой, полуразвалившейся изгороди, похоже, отмечавшей границы эльфийского кладбища. Сам могильник совершенно терялся в мутной, хаотично колыхавшейся полумгле. Я вспомнила таинственные предупреждения мужа, касавшиеся этого зловещего места, иронично усмехнулась и уверенно пошла вперед. Мертвых я не боялась. Бояться нужно живых – так учил меня старый Гийом, до изнеможения гоняя по тренировочной площадке замка де Брен. Впрочем, сейчас, балансируя на тонкой линии, отделявшей меня от безумия, я совершенно утратила способность страшиться кого-либо вообще – хоть живого, хоть мертвого. Что же касалось призраков, то длительные походы по катакомбам обширных владений приемных родителей выработали у меня искреннюю симпатию к этим излишне суетливым, но совершенно безвредным существам. Поэтому я не стала обременять свои руки ни одним кинжалом, а спокойно убрала в ножны все оружие и, не утруждая себя дальнейшими размышлениями, направилась к изгороди, на встречу новым, неожиданным поворотам судьбы.

Я миновала убогие, рассохшиеся ворота, створки которых криво висели на потемневших от времени балках. Чуть помедлила и шагнула на землю мертвых. Кратковременное, легкое дуновение магического ветра обдало мое лицо и, дрогнув, отступило, не смея выступить против охранного амулета, подаренного мне тетушкой Чумой. Странное, серебристое марево обволакивало мои ноги, поднимаясь почти до уровня колен. Извиваясь как живое, оно то подкатывало ближе, то, будто обжегшись – поспешно отдергивалось со злобным шипением. Туман клубился, свивался длинными змеями, тут же перетекая в контуры огромных пауков или сворачиваясь острыми шарами-ежами, топорщившимися сотнями черных игл. Меня здесь не ждали. Из старинных книг я узнала, что право на проход по охраняемой духами земле нужно купить, поэтому торопливо отцепила от портупеи золотую пряжку и уронила ее в туман. Белесая дымка завихрилась, принимая ценное подношение, пошла рябью и медленно растворилась, освобождая проход на территорию заброшенного эльфийского могильника.

Я неторопливо брела вдоль мраморных надгробий, изумленно любуясь их застывшей красотой. Слева от тропинки печально склоняла стан юная дева, высеченная из алебастра, но прекрасная, словно живая. Незрячие глаза смотрят прямо на меня, хрупкие детские ладони протянуты в требовательном жесте. Я вздрогнула от жалости, сорвала веточку барбариса, густо обсыпанную ягодами, и вложила ее в руку статуи. Шепнула: «Покойся с миром!» и торопливо отошла в сторону. Моего слуха неожиданно коснулся довольный вздох, прозвучавший за спиной. Я оглянулась. На губах мраморной девы играла легкая улыбка, ладонь державшая мой скромный подарок, сжалась. « Да что же это за кладбище такое!» – мысленно охнула я, переход к следующему надгробию. Эту могилу венчала статуя мощного старца с зубчатой короной на голове. « Король Эльтебран Несгибаемый, из рода Шеар-эль-Реанон, – прочитала я надпись в изголовье тяжелой плиты из черного камня. – Был схвачен врагами и уморен жаждой в тюремных застенках, так и не отрекшись от власти». Бр-р-р, ужас какой! Я торопливо извлекла фляжку и омочила водой пересохшие губы мраморного предка. Не стану утверждать, но мне показалось, что кадык статуи дернулся, и каменный король тяжело сглотнул. Я задумчиво пожала плечами, уже ничему не удивляясь. Похоже, страдания усопших и похороненных здесь эльфов ничуть не уменьшились от факта смерти.

Я упрямо продвигалась по направлению ко второму ярусу Ранмира, попутно разглядывая траурные могильные комплексы, которых на уступе насчитывалось невероятное множество. Неупокоенных душ среди них тоже набралось не так уж мало. Я читала эпитафии, чаще всего бессильно разводила руками и смущенно хлопала ресницами. Не к дальнейшему подъему будь сказано, но большая часть моих предков померла отнюдь не своей смертью – оказавшись либо отравленными, либо погибнув в бою, либо удостоившись совсем уж извращенной и лютой казни. А чем в подобной печальной ситуации можно помочь неотмоленному страстотерпцу? Я делилась с мертвыми последней краюшкой хлеба, каплями воды и своей крови, серебром и железом, да и просто словом сочувствия. Некоторым от этого становилось заметно легче, но почему – я не ведала.

Наконец я миновала последний ряд могил, совсем старых и обветшавших и уперлась ладонями в крутой, вертикальный, резко уходящий вверх склон второго яруса Ранмира. Эта часть горы выглядела еще более монолитной и неприступной. На ее почти до зеркального блеска отполированной поверхности не просматривалось ни одного выступа или трещины, куда бы можно было попытаться воткнуть лезвие кинжала или поставить носок сапога. Я разочарованно ругнулась. Похоже, на этот раз мой путь окончательно зашел в тупик.

– Девочка! – внезапно прозвучал ласковый шепот у меня за спиной. – Ульрика, внучка! Помоги нам!

Я проворно обернулась и замерла, впадая в состояние столбняка и будучи не в силах сдвинуться с места от сильнейшего потрясения, подобного которому мне еще никогда не доводилось испытывать.

Чрезвычайно растерянный Лансанариэль неспешно шествовал по тихим, малолюдным улицам Ширулшэна и не переставал удивляться. Нет, совсем не таким рисовался в его воображении этот легендарный город, таинственная столица синих эльфов. Хотя на первый взгляд вроде бы – все в порядке, все диковинки в наличии, только успевай восторгаться. И белокаменные дома знати, с крытыми серебряными пластинами крышами, изукрашенными пугающе-правдоподобными статуями горгулий. И тенистые кленовые аллеи с легкими, ажурными скамейками, так и навевающие томные мечты о прогуливавшихся по ним красавцам-аристократам в вычурных столичных нарядах. И забытый кем-то веер из серебристых перьев, от которого еще доносится утонченное амбре дорогих духов из жасмина и гиацинта. И феерически рассыпающий капли искрящейся влаги многоструйный фонтан-жирандоль на центральной площади, с прозрачным хрустальным кувшином, легкомысленно оставленном на гранитном парапете. Но вот почему-то прохожих на улицах почти не видно, а те горожане, что встречаются изредка, так и норовят побыстрее, да понезаметнее прошмыгнуть мимо двух странных незнакомцев, надежно закрывая лица непроницаемыми складками глубоких капюшонов. Вобщем, как ни старайся, но так и не разберешь совсем – эльфы они или нет. И все куда-то торопятся, бегут, спешат – будто за ними гонятся полчища темных демонов, или словно они боятся на один лишний миг нечаянно задержаться на негостеприимной и опасной улице.

Огвур недовольно хмыкнул и состроил недоуменную мину:

– Гоблин его не разберет, что тут у них творится! Город будто вымер, а те, кто нам попался по пути, похожи скорее на больных при последнем издыхании, чем на нормальных людей. Глядя на их сгорбленные фигуры, так и хочется еще раз пожелать им крепкого здоровья. Может, в столице чума?

Ланс ненадолго задумался, сжимая в кулаке котомку с багряным плащом, подаренным ему Маллером де Ваксом:

– Боюсь, в Ширулшэне случилось что-то пострашнее эпидемии. Как жаль, что я не смог попасть сюда раньше. Интуиция мне подсказывает, что я каким-то образом связан с происходящими здесь событиями и все могло бы пойти иначе, окажись я на острове заблаговременно.

– Ой, сомневаюсь я в этом, – добродушно проворчал мудрый орк, не забывая настороженно зыркать по сторонам. – Все что с нами приключилось, происходило не просто так, а именно тогда, когда и должно. А убиваться по прошлому и вообще бессмысленное занятие. Не жалей о прошлом, дружище, оно то ведь тебя не пожалело!

Ланс согласно кивнул. Он уже неоднократно убеждался в том, что все рассуждения Белого волка несут в себе рациональное зерно и способны помочь выпутаться из любой, на первый взгляд даже совершенно безвыходной ситуации.

Идеально пригнанные друг к другу каменные плиты мостовой вели их вверх, к пологому холму, господствовавшему над столицей. Эхо шагов отражалось от безмолвных стен домов и рождало переливчатый отзвук, замиравший и теряющийся в веренице богатых кварталов. Ланс невольно поежился. Было что-то несказанно мрачное и торжественное в погребальном великолепии этого как бы уснувшего города, казалось, терпеливо ожидавшего возвращения того, кому суждено здесь появиться и снять нависшее над Ширулшэном заклятие. На холме, под защитой чеканных решеток, изукрашенных изображениями геральдических роз, дремал роскошный королевский дворец, резиденция правящего рода эль-Реанон. И чем ближе подходили путники к этому неповторимому чуду архитектурного гения эльфийского народа, тем сильнее сгущалась окружавшая его аура темного, старого колдовства, уже почти утратившего свою исходную силу, но сохранившего былую частицу закоренелого страха и холодного, высокомерного зла.

Одни только перекрещенные и прислоненные к стене алебарды охраняли неприкосновенность главных ворот замка. Суеверно побоявшись тронуть затянутое паутиной оружие, Ланс наклонился и гибко скользнул между длинными древками. Куда более громоздкий Огвур попытался повторить маневр друга, но широкие плечи зацепились за тусклые лезвия и алебарды, с жалобным звоном, шумно обрушились на посыпанную гравием дорожку. Непонятно чем расстроенный тысячник смачно выругался и нагнулся, чтобы поднять то, что посмело осквернить мертвую тишину обиталища могущественных королей. Виноватые, торопливые движения орка не отвлекли внимания полукровки, не сводившего глаз с высокого крыльца на котором, словно привлеченные неуместным сейчас шумом, неожиданно возникли две фигуры, как будто и дожидавшиеся появления Лансанариэля.

– Смотри! – полуэльф дернул друга за воротник камзола, побуждая распрямиться и поднять голову. – Этот седой старик в короне кажется мне смутно знакомым!

Огвур нахмурил кустистые брови, старательно вглядываясь в тощего, согбенного мужчину, медленно спускавшегося по устланным ковровой дорожкой ступеням:

– Десять гоблинов мне в глотку, Ланс! Так ведь это и есть тот самый бледномордый колдунишка, что нахально форсил вместе с пьяным принцем демонов перед войском Азура, под стенами Ниса!

– И правда! – признал полукровка. – Но как же он изменился!

Они медленно сходились посреди цветущих клумб с розами. Высокий, стройный Лансанариэль и едва передвигающийся старик, на длинных, седых патлах которого нестерпимо сиял усыпанный сапфирами венец. По пятам за немощным королем тащился хромоногий, отвратительно подхихикивающий карлик.

– Не таким мне виделся правитель бессмертного народа! – печально признался Ланс, приближаясь к старику.

Король вперил в него пристальный взгляд подслеповатых, слезящихся глаз:

– Не знаю, кто ты – полукровка, но у меня еще достанет сил для того, чтобы поставить на место зарвавшегося выскочку с нечистой кровью!

Нежную переносицу Ланса прорезала гневная морщинка:

– Меня предупреждали, что Поющий остров не прощает своих же ошибок и не выносит вида своих отвергнутых детей! – в его голосе прозвучала вся накопившаяся за долгие годы обида, вылившаяся в одной, язвительной фразе. – Мнящие себя благородными эльфы часто совершают недостойные поступки, за которые не желают расплачиваться. Но я пришел для того, чтобы восстановить справедливость!

Эти слова, содержащие непреложную истину, острым жалом вонзились в сердце утратившего власть короля. Аберон на мгновение задохнулся от переполнявшего его возмущения, а когда вновь обрел дар речи, оскорблено взвыл, потрясая пожелтевшими кулаками:

– Кто ты такой, что посмел открыто поносить мой благородный клан, и возводить на нас напраслину?

Губы Ланса искривились в презрительной усмешке:

– Я всего-навсего нежеланный сын своего отца, отрекшегося от меня и погубившего мою невинную мать. Я приехал на Поющий остров для того, чтобы взглянуть в его бесчестные глаза, а в качестве улики предъявить вот это, – он выхватил из сумки скомканный плащ и бросил его к ногам короля. – Возможно, этот выродок известен и вам, ведь только самые родовитые дворяне, по праву высокого рождения, носят багряный шелк…

Аберон с кряхтением нагнулся и кое-как подцепил ткань непослушным пальцем:

– Выродок, – потрясенно бормотал он, – ты сказал выродок…, – затянутые бельмами глаза подслеповато всматривались в черты молодого красавца, стоящего перед ним. Юноши, чья ослепительная внешность пронзительно, как две капли воды, напомнила Холодному лица его сестры Альзиры и младшего брата Лионеля. – Откуда это у тебя, чужеземец? – он невольно поднес к губам струящееся полотнище, еще хранившее пряный запах луговых трав.

Злодейка память услужливо воскрешала давно позабытые картины его безвозвратно утерянной молодости – стог сена, крупные капли теплого, летнего дождя и доверчивые поцелуи юной девушки с пушистыми, каштановыми косами… И непромокаемый багрянец королевского плаща, скрывший их страстные объятия, плаща – который он подарил ей на прощание…

– Я помню, – губы старика дрожали, – ее звали Маргота…

Ланс сдавленно вскрикнул, побледнел и отшатнулся:

– Она была моей матерью! А вы… значит вы…

Король хрипло расхохотался, а затем бросил плащ себе под ноги и принялся остервенело топтать, пытаясь разорвать неподатливую ткань:

– Так значит, наивная дурочка понесла! У меня есть сын! Сын короля всего Поющего острова – незаконнорожденный, полукровка, ублюдок, отщепенец… Надеюсь, эта девка Маргота умерла в мучениях, как паршива собака? Даже это будет слишком милосердным наказанием за тот позор, которым она покрыла меня – великого короля и мага!

Изумрудные глаза Лансанариэля налились кровью, праведное возмущение вскипело в любящем сердце:

– Не смей незаслуженно порочить мою благородную мать, ты, выродок! – звонко выкрикнул он. – Я думал, что ты раскаивался и оплакивал ее гибель, но ошибся – твоя душа темнее ночи! С этого мгновения я отрекаюсь от тебя и народа эльфов, я отомщу за гибель матери…

Но Холодный продолжал хохотать глумливо и самозабвенно:

– Так вот какой нежданный дар, зачатый в беззаконии, напророчила мне Сумасшедшая принцесса устами своей безумной матери! А я то почти повелся на обман и опрометчиво испугался наркотических бредней глупой бабы! Да что можешь сделать мне ты, тупой, бессильный сосунок?

– Клянусь Аолой, я убью тебя! – Ланс намеревался прыгнуть на отца, но в последний момент благоразумно сдержался и сделал всего один, крохотный шажок.

Некромант протянул руку, отрывисто выкрикнул несколько слов, и с его морщинистой ладони сорвалось черное облако угольно-искрящейся пыли, устремившееся по направлению к отверженному сыну.

Стоящий поодаль Огвур, не желавший мешать приватному разговору, предупреждающе закричал и выхватил из-за пояса нож, но он явно ничем не успевал помочь обреченному полуэльфу…

Наблюдавший за драматичной сценой Гнус тихонько помянул всех демонов Тьмы и незаметно заполз за куст сирени…