Геферт всегда слыл очень странным городом. Трудно сказать точно, к какому народу принадлежали его первые строители, если таковые вообще когда-либо жили в этом мире, или же они изначально относились всего лишь к категории неодушевленных, потусторонних и мистических сил. Казалось, эти высокие, но уже полуразрушенные временем и непогодой стены, эти черные храмы и гробницы, стояли всегда, возникнув задолго до появления самих основополагающих слов «цивилизация» и «архитектура». Слишком уж бессистемным, противоречивым и противоестественным выглядел проклятый город, мертвый и заброшенный на протяжении многих столетий. Один только холодный ветер непрерывно завывал над древними руинами, с каждым годом нагребая все более высокие и прочные сугробы вокруг монументальных статуй неведомых существ, к настоящему моменту, засыпав их наполовину. Город умирал, исчезал и растворялся в никогда нетающих снегах, постепенно становясь частью безбрежной ледяной пустыни. Запустением и смертным тленом веяло от надколотой фигуры злобно оскаленного, трехглазого чудовища, высеченной на базальтовой плите, укрепленной над распахнутыми воротами. Глаза неведомому божеству заменяли черепа северных волков, воткнутые в провалы каменных глазниц, и пылающие синим, фосфоресцирующим светом. Басовитый вой пока еще живых обладателей подобных черепов, скорбно нарушающий могильную тишину этого колдовского места, был единственной музыкой, признаваемой в Геферте. Ломаные сполохи северного сияния, разливающиеся по темному небу, выхватывали из чернильного мрака то причудливый изгиб статуи многорукой женщины, то угол полусгнившего гроба с сорванной крышкой, из недр которого нескромно вываливались кости твари, не похожей ни на человека, ни на животное. Челюсть, с плоскими хитиновыми пластинами, заменяющими зубы, жутко щерилась из роскоши посмертной золотой маски, густо усыпанной бесценными черными алмазами, величиной с кулак взрослого мужчины. Немыслимые сокровища валялись на мостовой, рассыпанные с непростительной небрежностью бесполезных булыжников. Насквозь промерзшие стены многочисленных храмов хранили тайны, не доступные пониманию обычного человека. Магические фолианты перемешались с чертежами плазменного реактора, некромантические заклинания в длинных свитках перемежались астрономическими трудами, высеченными на листах самородного серебра клинописью давно ушедшего народа. Здесь хранилась мудрость веков, оберегаемая величайшим ужасом, почти незримо скользившим между золотом богатства и сокровищами знаний, ибо восставшие из мрака небытия слуги Ледяного бога собрались вновь вернуть себе утерянную власть и силу. Мертвый город оживал.

Сердцем Геферта безусловно являлся Колодец пустоты, скрытый под самым нижним ярусом Храма Ледяного бога. Ровный туннель с высокими, гладкими стенками, сложенный из хорошо пригнанных друг к другу и аккуратно обтесанных камней, уводил вниз, в непроницаемый полумрак, дальше которого клубились черные лохмотья великого Ничто. Там ритмично пульсировал и выстреливал гроздьями ярких искр-протуберанцев плотный сгусток невесомой материи, способной как творить, так и уничтожать живую плоть и кровь, свет звезд, голос ветра, а также само дыхание земли и ток горячей лавы в ее глубинных венах. Это кружился водоворот первородной субстанции, рождающей все и ничего, это угрожающе ворочался и ворчал тот, кто свободно создавал богов и даже демиургов одним незримым движением бессмертной воли – всемогущий Логрус.

Выше Колодца вольготно раскинулся сам Храм, сложенный из многотонных кубов черного мрамора, украшенных сложной резьбой и впечатляющими изгибами потемневших от старости клыков огромных слонов, некогда, согласно легендам, обитавших в жаркой стране Канагер. Искусно вырезанные уродливые божки, приземистые и пучеглазые, в пышных головных уборах из перьев мифической птицы Рух, резвились и скабрезно совокуплялись на холодных мраморных гранях. Возможно, один их них стал прообразом радужного змея Кецалькоатля или прародителем свирепой богини Аталы? Но проклятый город надежно оберегал свои страшные тайны!

В Храме обитал мрачный Ледяной бог, недавно получивший новое тело молодого, черноволосого, царственного мужчины, полного сил и внутреннего огня. Холодная тварь обрела плоть. До поры до времени, Бог лениво притаился в толще голубоватой глыбы чистого речного льда, воздвигнутой на алтаре в центре святилища. Тончайшие нити-сосуды тянулись к рукам и ногам Бога, проникая через лед и непрерывно питая его кровью жертв, наливаемой в большие бронзовые чаши, расставленные по углам храма. Бог набирался сил. Прекрасные, бездонные, черные как уголь глаза, опушенные длинными ресницами, бездумно смотрели через защитный слой льда, оберегающий юного Бога от преждевременных невзгод внешнего мира. Чаще всего Бог дремал, бдительно контролируя процессы, происходящие на подвластной ему, все увеличивающейся и разрастающейся территории. Жаль только, что ему достался физически подпорченный экземпляр, уродство лица которого, впрочем, с лихвой компенсировалось его врожденными талантами и способностями. Нынешний носитель Ледяного бога ранее принадлежал к одной из самых родовитых и могущественных правящих фамилий земных владык. Но кровь жертв постепенно делала свое дело, излечивая раны и уродства, сглаживая безобразные рубцы, портившие лик твари, наделяя ее поистине нечеловеческой красотой. Левая половина лица развивающегося божества еще хранила облик отталкивающей порочности, правая же, уже исцелилась совершенно и заблистала белизной и идеальной свежестью каждой черточки, достойной будущего, совершенного правителя всего мира. Бог торжествовал. А рядом, в закрытом хрустальном футляре, невесомо парила в студеном воздухе точеная «Агриэль Алатора» – Морозная игла, одна из священных даг, созданных демиургами, один из клинков, предназначенных для управления течением бытия этого мира, источник жизни и силы всех Детей холода, всего Края Тьмы. И лишь одна, пока еще малозначительная мелочь заметно смущала сытый покой жадного Бога. Он чувствовал присутствие посторонних, врагов – сумевших непонятным путем проникнуть сквозь его сложную магическую защиту, сменившую павшие заклинания демиургов, оберегавшие Край Тьмы. И Бог понимал, что наиболее уязвимым местом его силы является одинокая башня, острая как игла, подпирающая небеса на дальнем фронте территории Геферта – Башня отчаяния. Именно в ней и скучала в заточении его самая важная жертва, его ритуальна невеста – прелестная княжна Лилуилла. Томилась, ожидая сама не ведая чего, пока поиски Пелены богини Аолы не закончатся победой, и Ледяной бог сможет с ее помощью пройти инициацию и обрести настоящую, полноценную жизнь. Но неведомые враги осмелились неожиданно вмешаться в предопределенную участь его невесты… И теперь судьба будущего правителя подвергалась смутной угрозе. Поэтому Бог на миг приоткрыл холодные глаза и сплел короткую цепочку одиночного защитного заклинания, исторгшего бурный вопль ужаса из груди пленной княжны и мерзкое хихиканье из его пока трупно-синих, едва заметно начинавших алеть и наливаться сочной мякотью губ. Ледяной бог злорадствовал…

Не известно где и когда начитавшийся умных книг дракон Эткин, периодически любит пофилософствовать на тему – что разумные существа чаще всего обладают рядом замечательных, ментальных свойств, присущих именно развитому разуму, но значительно усложняющих факт их тихого, ничем не примечательного существования. Скажем, таких как: любопытство, способность ставить превыше всего не реально произошедшие жизненные события, а свою реакцию на них, и конечно же банальная скука – бич любого пытливого ума. Ну, вот к примеру, хотелось бы мне понять – зачем всем нам срочно потребовалось из принципа влезать в эти запутанные приключения, стремясь немного разбавить заедающую нас серую, бытовую рутину? А теперь, как и следовало ожидать, огребли мы закономерных неприятностей на свой хребет по полной программе! На судьбу на свою, безрадостную, мы понимаешь ли жаловались. А откуда нам знать, может ей с нами, шалопаями, тоже не сладко приходится? Надо было раньше думать, куда вляпываемся! Не даром же часто говорят – сначала семь раз отмерь, а потом уже…

– Пока ты семь раз отмеряешь, другие давно отрезать успеют! – насмешливо подсказал красивый мужской голос.

Я тяжело вздохнула, попыталась усилием воли прогнать острую боль, почему-то непрерывно терзающую мои запястья, но не смогла, и вынужденно приоткрыла глаза. Очередное возвращение в мир живых оказалось нерадостным. Я висела на толстой стальной цепи, перекинутой через балку под потолком и прикрепленной к широким наручникам, плотно обхватывавшим мои саднящие и покрытые синяками запястья. Примерно в метре под ногами виднелся утоптанный земляной пол, на котором живописно валялись наши вещи и оружие. Не очень-то приятно придти в сознание и увидеть себя в роли бессильной, обреченной на заклание тушки, находящейся непонятно где. Ситуацию не скрашивала даже ограниченная компания избранных лиц. Или, что больше смахивало на правду – избранная компания ограниченных лиц, это уж как кому угодно называть, потому что на вкус и цвет все краски, безусловно – разные. На расстоянии вытянутой руки от меня, точно в таком же неприглядном виде, обнаружился насмешливо скалящий зубы белокурый принц, правее которого кулем обвисла обморочно постанывающая Гельда.

– Ексель-моксель! И часто ты вслух рассуждаешь? – с любопытством спросил любимый мужчина, заметив, что мой взгляд обрел осмысленность.

– Часто, – откровенно призналась я. – И причем, это почти всего заканчивается чем-нибудь неприятным или страшным.

– Вполне логично, ведь ты и в маске – страшная, и без маски – страшная! – хамовато подмигнул мне белокурый.

– Комплимента от тебя уж точно не дождешься, даже перед смертью, – укорила его я.

– Комплименты – удел слабых мужчин, – небрежно фыркнул принц. – Сильные мужчины всегда говорят правду!

– Поэтому сильные мужчины обычно умирают в очень молодом возрасте! – сердито огрызнулась я.

– Ого! – заливисто хохотнул мой нахальный собеседник. – Придется мне в целях выживания срочно в лжецы податься! Или ты таким бесцеремонным образом в писаные красавицы метишь?

– Кстати о правде, куда это нас забросило? – я решила вежливо уклониться от скользкой темы о моей весьма сомнительной внешней привлекательности.

– Туда, где нас не спасет даже самый преданный друг, – громыхнул цепями недавний недруг. – Кажется, мы в Геферте!

– Ну, я имею достаточное количество друзей для того, чтобы…

– Друзей не иметь надо, – снова развеселился прекрасный шутник. – С ними нужно дружить!

– А с врагами? – с вызовом спросила я, желая намекнуть, что такие товарищи как белокурые – мне вовсе не товарищи.

– О-о-о! – к моему удивлению принц резко махнул связанными ногами, невысоко подбрасывая свое тело в воздухе, и передвигаясь на один рывок ближе ко мне. – Враги…, – мечтательно протянул он, снова напряг мускулы и перепрыгнул еще ближе, скользя цепью по балке. – Враги, радость моя, это великая сила. Лишь судя по боевому и духовному уровню твоих личных врагов можно достоверно сказать, совершил ли сам ты что-то стоящее за прожитые тобой годы. Не зря ли впустую небо коптил. Потому что, чем сильнее твои противники, тем громче твои подвиги! А значит ты, принцесса, – мой самый желанный и любимый враг, ведь о тебе складывают легенды больше похожие на сказки! – Он оказался совсем близко, уверенно (явно действуя совершенно обдуманно, а не по наитию), наклонил увенчанную спутанными локонами голову и ловко поймал своим усмехающимся ртом мои обветренные губы.

Я возмущенно отпрянула:

– Что ты себе позволяешь? Иные упреки звучат как похвалы, а из твоих уст даже похвала хуже злословия…

– Ульрика! – жарко шепнул он, не обращая внимания на мои слова и придвигаясь еще ближе. – Возможно, мы скоро умрем! Благоразумно ли в подобной ситуации лишать себя последней доступной нам радости?

Я не могла не признать, что в чем-то он, безусловно, оказался прав. Но в очередной раз упрямо пошла на поводу у своего строптивого характера, получая от этого огромное удовольствие:

– Ты по-прежнему мой враг – это раз. Мы не на земле, мы висим в воздухе и мы в плену – это два. Ну и три – опасность, неосведомленность и угроза нашей дальнейшей судьбе, отбивают малейшую тягу к любовным утехам.

– Ох уж мне эти женщины, цветы жизни! – немного разочарованно хохотнул белокурый. – Воистину, место им либо в воде, либо в земле. Хотя чую, лично меня, ты первая своей вредностью в могилу загонишь. У меня так наоборот, опасность лишь усиливает сердечное и плотское влечение. Клянусь, – он многообещающе прищурился, – если бы у меня были свободны руки, и мой меч находился поблизости, то я бы еще сильно подумал против кого его стоит повернуть в первую очередь в качестве укрощения, против тебя – несговорчивая моя, или же наших негостеприимных хозяев…

Но я не отвечала.

– Ульрика, ну не молчи ты на меня так сердито, – жалобно попросил принц.

– Цыц, ты можешь не болтать хотя бы минуту и дать мне подумать? – цыкнула я.

– Могу, – радостно согласился он, – если займу рот чем-нибудь другим!

– Займи! – необдуманно предложила я, и он не преминул тут же воспользоваться моим легкомысленным разрешением.

Вишневые, изящно оттененные тонкими черными усиками губы приблизились. И не было в целом мире ничего слаще этого отчаянного, затянувшегося поцелуя двух смертельных врагов, повстречавшихся на краю гибели, в логове ужасных ледяных тварей. Я недоумевала, неужели он не способен сейчас думать о чем-то не фривольном, еще не зная на собственном опыте, как может любовь стать дороже всего на свете. Дороже жизни и здоровья, дороже будущего и настоящего… А возможно, принц просто интуитивно догадывался, что у нас нет этого самого совместного будущего, а поэтому торопился насладиться настоящим. Но в тот момент я всего этого не знала, да и не могла знать! Однако, подчинившись своим мечтам об этом мужчине, преследовавшим меня со дня нашей встречи в Лабиринте судьбы и покорившись чарующей магии его ласк, я ответила со всем жаром истосковавшегося по любви сердца. Принц замер, прижимаясь ко мне трепещущим от возбуждения телом. Его нежные, полные, горячие губы раскрылись как два лепестка расцветшей под солнцем розы, даря головокружительное ощущение и веру в то, что и я могу быть любима столь прекрасным мужчиной, не смотря на все мои сумасбродства и редкостное физическое уродство. Воспоминание об ужасном лице, скрытом под золотой маской, подействовало на меня отрезвляюще. Я с трудом заставила себя оторваться от нежной, обволакивающей сладости его губ и, отодвинув голову, внимательно всмотреться в черты любимого человека. Человека? Нет, уж кто-кто, а он то точно человеком не являлся. Ну не обладают люди столь безупречной, совершенной красотой. И почему мне когда-то взбрело в голову, что он – злодей? Почему я решила, что эти утонченные скулы, этот изящный подбородок на самом деле – принадлежат выродку и негодяю, скрывающемуся под маской благородства? Нет, каждая мельчайшая черточка его четко очерченного, дышавшего силой и отвагой лица выдавала в нем истинного рыцаря, следующего своим убеждениям и идеалам, и не способного творить необдуманное зло. Словно угадав мои мысли, принц загадочно улыбнулся и открыл золотистые глаза, сиявшие теплом и нежностью, будто два солнышка.

– Ты понимаешь не хуже меня, что все в этом мире противостоит нашей любви, но возможно, именно поэтому она разгорается все жарче и жарче, – тихо, проникновенно признался он, и что-то в его интонациях подсказывало мне, что сказочный красавец не врет. – Но я готов бороться за наши чувства с целым миром! – шептали вишневые губы. – Ты мое нереальное, горькое, краденое счастье…

И эти последние, произнесенные едва слышимым голосом слова, настолько совпали с моими недавними размышлениями о смысле и сути счастья, что я невольно вздрогнула, охваченная недобрым предчувствием.

– Ульрика, – продолжил принц, – я должен признаться тебе кое в чем, не хочу, чтобы между нами осталась хоть малейшая недосказанность…

Но его излияния снова прервали самым бесцеремонным образом, хоть на этот раз этим не к стати вмешавшимся элементом оказался вовсе не мой зловредный, белобрысый дядюшка, а ревнивая, черноволосая Гельда. Ведьма оклемалась, открыла глаза, мигом просекла сложившуюся ситуацию и надрывно взвыла оскорбленным голосом:

– Рыжая уродина, немедленно прекрати охмурять моего распрекрасного жениха!

– Жениха? – оторопел принц. – С какой это радости?

– Говорите тише, – попросила я, – иначе сюда сбегутся наши тюремщики, а я еще не придумала, как мы можем освободиться и выбраться наружу.

Но глупая некромантка не желала внимать разумным доводам и орала как резаная:

– Я боролась с ледяными тварями, и теперь, согласно нашим законам, получила священное право сама выбирать себе мужчину!

– И ты убила кого-то из врагов? – недоверчиво спросил принц, почему-то вопросительно оглядываясь на меня. – Я, конечно, уважительно отношусь к традициям, но жениться на тебе…

Я покривилась, а потом сделала отсутствующее лицо и неопределенно пожала плечами.

– Убила! – не моргнув глазом, соврала Гельда. – Убила, убила…, -она кричала все громче и громче.

– Верим, верим, только заткнись, – недовольно буркнул принц и добавил сквозь зубы, так, чтобы его услышала только я: – Как отвратительны неискренние люди. Им врут, а они старательно делают вид что поверили…

Я понимающе усмехнулась. Но к нашему величайшему облегчению, Гельда наконец-то успокоилась и значительно снизила громкость.

– И что дальше? – требовательно спросила она.

– Почаще молчи и делай вид, будто ты – умная. Глядишь, окружающие тебе и поверят, – ехидно посоветовал кандидат в женихи.

Ведьма не нашла что ответить и сердито надулась.

– Ах, если бы я мог дотянуться до своего клинка…, – продолжил принц.

Я глянула вниз и радостно рассмеялась. Так и есть, на полу как попало валялись все наши вещи – и моя сумка, и кучка кинжалов, и дага Разящая игла, и даже меч Полумгла, но Нурилона там не обнаружилось. Я перевела взгляд к потолку и облегченно вздохнула. Как и следовала ожидать, мой своенравный Нурилон опять не дался в руки врагов, а по своей, прочно укоренившейся привычке – свободно болтался над нашими головами, прилепившись к грязному своду. Я довольно хихикнула и показала принцу взглядом – смотри! Белокурый восхищенно присвистнул:

– Вот так оружие! Если не ошибаюсь, это ведь один из клинков, созданных демиургами?

– Малыш, – нежно позвала я, – иди сюда, помоги мне освободиться.

Нурилон нахально дернулся, словно отказываясь, и невозмутимо остался на прежнем месте. Я даже рот приоткрыла от удивления, не зная, что следует предпринять дальше.

– Клянусь богами, он ревнует! – прозорливо догадался принц. – Задобри его как-нибудь.

– Милый, – нежно заворковала я, – если ты мне не поможешь, то меня вскоре убьют. Клянусь, не один мужчина никогда не станет для меня дороже и ближе тебя!

Принц скептично хмыкнул.

Нурилон сорвался с места и устремился вниз. Острое лезвие попало точно по звеньям толстой цепи, удерживающей меня на балке. Полоса из железных колец распалась на две части. Я легко приземлилась на ноги и уже хотела развязать опутывающую меня веревку, как дверь нашей темницы со скрипом распахнулась. На пороге возник мутный, бесформенный серый силуэт.

– Ты не успела, – панически завопила Гельда. – Они пришли за нами!