Я больше не могла сдерживать овладевшую мной ярость, помешавшую мне и далее притворяться той расчетливо-хладнокровной особой, какой я так хотела казаться своему врагу, но какой, к своему величайшему сожалению, не являлась. Намереваясь покончить со своим заклятым врагом первым же сильным ударом, и поэтому, обхватив рукоять катаны четырьмя пальцами правой руки, а пятым сильно упершись в гарду для создания опоры всей кисти, я стремительно прыгнула на обидчика. Воображение уже рисовало мне упоительную сцену, как, снесенная моим клинком, его отрубленная голова катится по земле, однако моим мечтам не было суждено сбыться.

Чуть зависнув над головой растерянно моргающего Конрада, я неожиданно ощутила мощный толчок в грудь, резко отбросивший меня назад. Беспомощно дрыгнув ногами, я отлетела метра на три и плашмя грянулась на твердый асфальт, чуть не вышибивший из меня дух. Зрение пропало, сменившись россыпью сине-белых искр. Не зря, видать, утверждают, будто небо в алмазах можно увидеть только после качественного удара о землю. На несколько последующих секунд я напрочь утратила способность дышать, корчась от невыносимой боли, прикусив нижнюю губу и сдавленно мыча. А затем я все-таки кое-как разжала свои судорожно стиснутые челюсти, и холодный воздух благотворной струей ворвался в мои сморщенные легкие, возвращая их к жизни. Господи, я снова дышала! Хрипела, свистела, захлебывалась и пускала пузыри из слюны. Когда я перестала трястись, из моих глаз хлынул поток неконтролируемых бесшумных слез. Они ласкали лицо и несли облегчение, стирая отголоски той страшной боли, которая медленно уходила из тела, оставляя после себя неприятный осадок обиды и разочарования. Что же это было?

— Что это было? — опираясь на услужливо поданную руку подбежавшего ко мне Тристана, неразборчиво выдавила я, пытаясь вновь овладеть членораздельной речью. — Я даже и не подозревала о возможности такой боли. — Я уцепилась за плечо мужчины, с кряхтением поднялась и с опаской посмотрела на виновато переминающегося поодаль оборотня. — Чем это ты меня шандарахнул, козел?

Вместо ответа он приподнял свою правую руку, показывая красующийся на его запястье браслет, испускающий ровное горячее багряное свечение.

— Я не специально, — извинился вервольф, — прости, это вышло само по себе. Я не собирался причинять тебе вред, ибо настоящие мужчины женщин не бьют.

— Ну да, ну да, — чересчур покладисто покивала я, — охотно верю. Вот только тут возникает одна маленькая неувязочка. По-моему, настоящий мужчина тот, с кем женщина не задает себе вопрос: «А не слишком ли быстро я ему дала?»

На скулах вервольфа, изрядно уязвленного моим предельно прозрачным намеком, перекатывались гневные желваки. Ага, значит, я его все-таки унизила! Похоже, наша ссора начала набирать новые обороты, и если ее сейчас кто-нибудь не замнет, то…

— Невероятно намоленная вещь, освященная, скорее всего, в соборе Святого Петра! — не предположил, а уверенно констатировал Тристан, заботливо обнимая меня за талию и поддерживая. — Санта, ты могла умереть…

— Санта? — тоскливо вздернула брови дылда, представившаяся мне именем Оливия. — Какая еще Санта?

— Санта Инферно, — с достоинством пояснила я, вприпрыжку ковыляя к единственному, чудом уцелевшему в пожаре ящику и с облегченным вздохом опускаясь на него. — Так меня зовут. Так что вы меня с кем-то путаете.

Крылатый юноша печально присвистнул.

— Значит, ты теперь Адская! — уныло скрипнула зубами Оливия. — Приплыли…

— Она стала вампиром? — испуганно ахнула вторая девушка.

— Ну и что? — ослепительно улыбнулся Тристан. — Все женщины — вампиры от рождения. Они же без зазрения совести сосут из мужчин кровь. Разница состоит лишь в том, что одни дамы проделывают это совершенно открыто, а другие — посредством бриллиантов, мехов или куда более прозаического: «Где ты шлялся до двух часов ночи, скотина?» Так кто тогда честнее?

Чужаки протестующе загалдели, призывно протягивая ко мне руки.

Я равнодушно пожала плечами, не понимая, чего они от меня хотят. Лично мне они были абсолютно безразличны, будто и вовсе не являлись разумными существами, а представляли собой некие неодушевленные предметы или, еще того хлеще, просто пустое место. В данный момент меня интересовали совершенно другие вопросы…

— Откуда он у тебя? — Я с любопытством вытянула руку, указывая на треклятый защитный амулет, и Конрад тотчас с готовностью шагнул ко мне, но Тристан предостерегающе вскрикнул и встал между нами. Вервольф раздосадованно поморщился:

— Не хорохорься, стригой, я не хотел причинять Селестине никакого вреда. Да я скорее себе руку отрежу, чем хоть пальцем к ней прикоснусь, раз уж стал для нее настолько опасен.

— Дык прикасался уже, — язвительно подначила Оливия, — «пальцем»-то!

Отлично поняв ее намек, оборотень покаянно ударил себя кулаком в грудь и громко вскрикнул, словно слова ангелицы причинили ему страшную боль:

— Я уже признался в своей вине. Как же мне искупить содеянное? — Он забылся и опять попытался приблизиться ко мне.

Тристан выхватил из кобуры пистолет и угрожающе направил его дуло на не в меру эмоционального вервольфа, предлагая тому одуматься.

— Если ты делаешь глупости на каждом шагу, то лучше стой на месте! — с осуждением буркнула я. — Так где ты раздобыл эту занятную штуковину?

— Мне дал ее твой отец, папа Бонифаций! — по слогам отчеканил Конрад, с надеждой глядя мне в глаза. — Мы с иереем Григорием недавно удостоились беседы с ним (очевидно, он упомянул того самого священника в нелепой зеленой сутане, который все время отирался поблизости, буквально ни на шаг не отходя от вервольфа). — Возможно, тебе окажется не безразличным тот факт, что твой отец скончался у нас на руках… — При этих словах трое белокурых чужаков горестно вскрикнули, а на гладкое чело Тристана наползла тень озабоченности.

— Не понимаю, о чем ты толкуешь, — заносчиво отмахнулась я. — Ну умер и умер, одним человеком меньше. Скажи спасибо, что мы его не съели…

— Сел, да как же так? — оторопело закричал оборотень, осуждающе всплескивая руками. — Пойми, он был твоим родным отцом!

«Вот гад! — мысленно возмутилась я, одаривая приставучего нахала уничижительным взглядом. — Решил меня на вшивость проверить? Развел тут, понимаешь, сопли с сахаром…»

— А мне по фигу! — грубо отрезала я и добавила еще одно, на редкость скабрезное ругательство.

— Прежде чем начать критиковать родителей, задумайся, как у таких глупых людей, как они, мог родиться такой умный ребенок! — укоризненно изрек иерей.

Я почувствовала резкий укол стыда и, бравируя крепостью своей нервной системы, презрительно сплюнула ему под ноги.

— Ах ты, дура! — Конрад рванулся ко мне, замахиваясь сжатым кулаком и, похоже, намереваясь проучить за строптивость, но вдруг остановился, сдавленно охнул, скривился так, будто получил удар под дых, и поспешно отшатнулся. Его скулы побледнели до синевы, дыхание сбилось.

— Больно! — мучительно простонал он. — И я знаю, что такие ощущения способен доставить лишь один предмет…

У тебя есть амулет Луны? — оборотень смотрел на меня вопросительно.

Я лаконично кивнула, извлекла из-под рубашки серебряный медальон, висящий у меня на шее, и с вызовом продемонстрировала его Конраду.

— Мне его сестра подарила, дабы я смогла на равных противостоять твоей звериной силе и подлости.

— Забавное совпадение, — криво улыбнулся он. — Теперь ты не можешь убить меня, а я — тебя.

— Один — один, — надменно, словно делала ему огромное одолжение, согласилась я. — Пока у нас почетная ничья.

— Милая, — взмолился мой совратитель, — разве ты не понимаешь — это же знак свыше. Сама судьба оберегает нас друг от друга, будто говорит: мы не должны враждовать!

Но я лишь снова безучастно передернула плечами. Старания оборотня пропали втуне, ведь его откровения так и не нашли отклика в моем сердце. Я даже была склонна обвинить его в преднамеренной и тщательно продуманной лжи, ибо все мы находились на войне, а военную хитрость и смекалку еще никто не отменял. Черт, вот что мне нравится на войне, так это вседозволенность! Там никто и не пытается скрыть, что все правила и законы писаны сильными для слабых. А посему я могла поступать так, как считала правильным.

— Ври, да не завирайся! — с презрением ухмыльнулась я. — Зачем вы проникли в мой дом?

— Зачем? — Конрад нехорошо рассмеялся. — А ты знаешь… — И он предельно коротко изложил мне историю происхождения моего рода — от Иосии, через Карла де Молэ, до семейства Бафора и Збышека Мошковецкого.

— Ну и что? — почти безразлично фыркнула я. — Предлагаешь мне возгордиться или предков пожалеть за все совершенные ими глупости? Я, конечно, учту их ошибки, но давно уже знаю: глупые люди учатся на своих ошибках, а умные — на чужих…

— Значит, умные учатся у дураков! — резонно заявил оборотень.

Я осеклась, осознав его правоту.

— Мы пришли за тобой, Селестина! — проникновенно произнес крылатый юноша, выводя меня из ступора. — Вспомни же нас всех, умоляю тебя. Я — Натаниэль, а эти девушки, — он обнял обеих своих спутниц. — Оливия и Ариэлла, твои подруги. Мы — ангелы, а ты — экзорцистка. Ну, вспомни же нашу жизнь в монастыре, нападение стригоев, спасение святого Граа…

— Хватит! — вдруг требовательно оборвал его Тристан. — Ты слишком много болтаешь, ангел. А не вовремя преподнесенные сведения никогда не приносят никакой пользы.

— Не закрывай рот тому, кто открывает тебе глаза, — взбешенно прошипела Оливия. — А иначе, клянусь Господом, ты дорого поплатишься за свою дерзость.

— Давай, нападай! — с издевкой предложил ей Тристан. — Но учти, через пару минут Андреа стянет сюда добрую половину своей армии, и тогда вас не спасет даже папский амулет.

— Селестина, дорогая, — умоляюще позвала молчаливая Ариэлла, — пойдем с нами, мы тебя вылечим…

— Не говори глупости, Ариэлла! — приказал Натаниэль. — Сел нам, безусловно, нужна, но вампиризм лечится лишь колом в сердце.

— Ну и подружку ты себе выбрал, — иронично фыркнула я, мгновенно догадавшись о существующей между ними близости. — «Умная», аж завидки берут! Видели глазки, что покупали, теперь ешьте — хоть повылазьте!

— Будешь мне мозги промывать? — обиженно нахохлился ангел.

— Нет, меня твои личные проблемы не касаются. — Я отрицательно помотала все еще побаливающей головой. — Лучше спасайте свои шкуры, ибо Тристан прав: скоро вас окружат и задавят количеством, чтобы вы не смогли сбежать. А если мы с тобой встретимся еще раз, — я угрожающе прищурилась на Конрада, — то эта встреча окажется для тебя последней, обещаю.

— Непременно встретимся! — без особого энтузиазма, несколько раздраженно откликнулся вервольф. И было непонятно, то ли ему расхотелось встречаться, то ли он разочаровался в нашем общении. — Все может случиться в этом безумном мире. У меня есть пара фантазий на тему того, как и где мы способны встретиться, но я, пожалуй, оставлю их при себе: не осмелюсь тягаться с Господом Богом в изобретательности.

— Черт бы тебя побрал, фантазер! — желчно пожелала я в ответ.

— Не надейся, черт не дурак, он не станет со мной связываться! — самоуверенно рассмеялся Конрад.

Я зарычала и импульсивно сжала кулаки, пылая желанием снова на него наброситься. Но, к счастью, оное действо не состоялось, ибо накаленную донельзя ситуацию спас другой человек.

— А мы и не собирались сбегать из палаццо, мы намереваемся из него улететь, — неожиданно встрял в наш разговор отец Григорий. — Нам нужен вертолет, дабы…

— Вы проникли в дом повелительницы стригоев ради того, чтобы угнать вертолет? — возмущенно заорала я, не веря собственным ушам и мгновенно забывая про свои непростые отношения с оборотнем. — Господи, да вы еще глупее, чем кажетесь на первый взгляд! Рисковать собой ради какого-то жалкого вертолета?

— Сначала выслушай меня до конца, чадо, а потом уже делай выводы, — спокойно произнес священник. — Мы полетим на нем в замок Чейт, ибо там находится то, ради обладания чем можно действительно отдать и жизнь, и душу.

— Иисусе, получается, они тоже знают о… — потрясенно выдохнула я, обращаясь к де Вильфору.

Мы с Тристаном ошеломленно переглянулись, настолько зацикленные на своей общей мысли, что даже упустили из внимания мое свободное упоминание Господа, впрочем не оставшееся не замеченным враз приободрившимися ангелами.

— Значит, так, — гневно процедила я, адресуя свою очередную фразу этой абсолютно сбрендившей шайке, — никуда вы не полетите. Вернее, я сейчас не могу помешать вам угнать вертолет, но предупреждаю, что до своего последнего вздоха стану препятствовать вам попасть в замок Чейт, где покоится великая прародительница моего рода! Я сама отправляюсь в оное фамильное поместье, дабы вызволить ее из заточения…

— Мамочка! — схватившись за щеки, шокированным шепотом прошелестела побледневшая как мел Оливия. — Создатель, убереги нас всех от подобного несчастья. Сел, ты хоть сама-то понимаешь, о чем сейчас говоришь?!

— Меня зовут Санта! — с раздражением напомнила я. — А в замке Чейт заживо, — я интонацией подчеркнула это ключевое слово, — заживо замурована Эржебет Бафора, знаменитая дама самого благородного происхождения, приходящаяся мне дальним предком. И что тут такого жуткого?

— Да всего лишь то, что эту твою так называемую «знаменитую даму», — желчно пояснил Конрад, — также называют Елизаветой Батори, некогда приговоренной к столь жестокой казни по обвинению в вампиризме, а также за убийство многих сотен ни в чем не повинных женщин. Она пила их кровь, ты понимаешь это, Селестина? — Он заговорщицки понизил голос. — Зачем ты теперь цепляешься за родство с этой темной тварью?

Я спокойно смотрела в его сверкающие злостью глаза и улыбалась. Я знала: конфликт между нами назревает, и избежать его не получится, а поэтому сознательно шла на обострение оного противостояния. Хотя, конечно, и не лучшим для меня способом. Мое спокойствие вгоняло его в недоумение. Оно и понятно, ведь спокойствие — отличная маскировка, за нею совершенно не видно, какие козыри находятся на руках у противника.

— Ты забываешься, мерзавец! — Мои губы раздвинулись в победной улыбке. — Мне уже изрядно надоели ваши приставания и намеки. Я — родная сестра повелительницы, я — Санта Инферно! Заруби эту истину на своем наглом носу! — Я демонстративно оскалила клыки, глумясь над неподдельным горем, написанным у него на лице. — А значит, мы с тобой находимся по разные стороны баррикад!

— По одну… — со вздохом бесконечного терпения тихонько опротестовала Оливия, — просто ты пока еще этого не осознала, Сел!

Я в сердцах сплюнула себе под ноги, доведенная до белого каления их бесполезным упорством.

— Посмотрим, — многозначительно пригрозила я, — кто окажется впереди. А пока… — Но тут меня прервал все нарастающий шум, создаваемый топотом множества обутых в тяжелые ботинки ног. Судя по всему, к нам приближались бойцы моей сестры.

Обладающий острым слухом вервольф насторожился.

— Все в вертолет! — не терпящим возражений тоном скомандовал он, указывая на вместительный транспортник Ми-28.— Уходим!

— Тристан, нам нужно во что бы то ни стало первыми добраться до Чейта, поэтому берем «Акулу», — негромко сказала я, взглядом следя за бегущими к геликоптеру врагами. — А возможно, я даже смогу их сбить…

Де Вильфор дисциплинированно кивнул, отлично понимая мои доводы и безоговорочно с ними соглашаясь.

Мы быстро преодолели несколько метров, отделяющих нас от вертолета, но уже возле самых его шасси я чуть не упала, наступив на небольшой, присыпанный снегом предмет. Я удивленно наклонилась и подняла толстый длинный гвоздь, черт знает каким путем попавший в это место. Не раздумывая, я автоматически сунула находку в карман своей куртки и ухватилась за страховочные поручни, расположенные на боку геликоптера.

— Милая, ты умеешь пилотировать вертолет? — с деланым равнодушием спросил Тристан, подсаживая меня на лесенку, ведущую в кабину «Черной акулы».

Я усмехнулась, выхватила из кобуры пистолет и выстрелила в швартовочный трос, отсекая нашу летательную машину от стопорного, вмурованного в асфальтовое покрытие площадки кольца. Пинком отшвырнула лесенку и захлопнула дверку кабины.

— Надевай. — Я бросила ему на колени летный шлем с наушниками и автоматически заняла кресло первого пилота. — Сама не знаю откуда, но, кажется, умею! И хотелось бы мне не переборщить с самоуверенностью. — Я привычно пощелкала тумблерами и кнопками на панели управления, запуская оба двигателя. Перед моим внутренним взором мелькали обрывки смутных видений: я управляю летящим под самыми облаками вертолетом, а в стекло кабины проказливо стучится свободно парящий рядом Натаниэль и показывает мне дурашливо высунутый язык. Но где и когда это происходило?.. Я сердито дернула подбородком, отгоняя прочь непрошеные воспоминания, слишком похожие на правду…

— Пристегнись, нас немного потрясет, — приказала я, — времени у нас в обрез, поэтому взлетаем в боевом режиме, с места! — И максимально выжала на себя рычаг управления, прислушиваясь к надсадному вою бешено завращавшегося несущего винта, раскручивающегося на крыше геликоптера. Земля за окном кабины стремительно уходила вниз.

— Что же там все-таки приключилось? — задумчиво прошептала я, подразумевая недавние драматические события, разыгравшиеся на посадочной площадке.

— Наши победили! — иронично прокомментировал услышавший меня Тристан. — Не хочу тебя огорчать, Санта, но, кажется, теперь вам с оборотнем будет почти нереально сложно убить друг друга.

— Наши — это которые? — Я жаждала срочного уточнения.

— А которые победили, те и есть наши! — вынес вердикт он, строго грозя мне пальцем. — И даже не сомневайся!

За бортом вертолета стемнело. Наш полет продолжался уже четыре часа и, судя по показаниям автопилота, мы преодолели не менее половины расстояния, отделяющего нас от замка Чейт. Я откровенно скучала, ибо моя предусмотрительная сестрица заранее ввела в компьютер геликоптера координаты конечного пункта назначения, милосердно избавив нас от необходимости лететь по карте, выбирая правильный маршрут. Впрочем, не думаю, что это стало бы возможным, ибо темное небо плотно затянули свинцово-серые тучи, омерзительные и жирные на вид, без устали испражняющиеся мокрым снегом и крупным градом, немузыкально стучащим в обшивку «Акулы». Видимость снаружи свелась к нулю. Вот уж точно: не так хорошо там, где нас нет, как плохо там, где мы есть. Лучше и не скажешь. Так что пусть за меня пока поработает автопилот, а я отдохну. Я расслабленно откинулась на спинку кресла, со снисходительной улыбкой поглядывая на беззаботно похрапывающего рядом Тристана.

Кажется, он мне доверяет, а в меня его присутствие вселяет немалую долю уверенности в собственных силах. Ну и кроме того, я почему-то точно уверена: случись что, и тогда этот красивый мужчина будет защищать меня до последней капли собственной крови. Он не спасует перед приближением опасности и окажет сопротивление любому врагу. Хм, а вдруг я погрязла в иллюзиях и сильно ошибаюсь насчет прекрасного де Вильфора? Ладно, поживем — увидим. Кстати, о врагах… Я хмуро уставилась в дисплей радиолокатора, на самой отдаленной линии периметра которого горела красная точка, неотступно следующая прямо за нами. Это враги, они не сдаются, они следят за нами и уверенно движутся нашим курсом. Я злобно прикусила губу и отключила автопилот, беря управление на себя. Хватит терпеть, сейчас я задам перцу этому выродку Конраду и его прилипчивым дружкам!

Я заложила крутой вираж, поворачивая назад, и кабину вертолета ощутимо тряхнуло. Тристан покачнулся в кресле, проснулся и поправил съехавший на нос летный шлем.

— Санта, не дури! — мягко упрекнул он. — Что ты задумала?

— Избавиться от ненужного хвоста, — сквозь зубы рыкнула я, напрягая зрение и всматриваясь в клубящийся перед кабиной туман. — Теперь я лечу прямо на них и как только засеку, то постараюсь сбить. — Я многозначительно тронула пальцем круглую красную кнопку, расположенную на правом рычаге. — Уверяю тебя, я не промахнусь!

— Ты насмотрелась глупых боевиков, и поэтому тебя потянуло на авантюры! — сдержанно пожурил Тристан. — Не принимаешь во внимание тот факт, что они не станут потворствовать твоим сумасбродным выходкам и откроют ответный огонь. И тогда в небе заварится смертельная каша. Прошу, успокойся и вернись на прежний курс…

Я отрицательно помотала головой, не намеренная отказываться от своей идеи поквитаться с обидчиком.

— Упрямая девчонка! — рассерженно закричал выведенный из терпения де Вильфор, хватая меня за руку. — Не смей ввязываться в воздушный бой, я тебе запрещаю. Жаль, что я ничего не смыслю в управлении вертолетами, а не то я бы просто связал тебя и засунул в задний отсек…

Но, не дослушав оную занудную воспитательную тираду, я ловко вывернула свою кисть из его захвата и, печально поморщившись от неблаговидности своего следующего поступка, сильно ударила Тристана локтем в лицо. Мужчина изумленно отшатнулся, хватаясь за разбитый нос и обиженно взирая на меня поверх окровавленных пальцев.

— Санта, какого ангела… — раздраженно начал он, но я внезапно предвкушающе оскалилась и сделала предупредительный жест, призывая своего попутчика к молчанию. Среди облаков, буквально в паре десятков метров перед нами, я внезапно увидела габаритные огни огромного вертолета, движущегося по встречному маршруту.

— Это они! — мстительно выдохнула я и положила чуть дрогнувшую от волнения руку на гашетку крупнокалиберного пулемета…

Конрад уверенно вел вертолет нужным курсом, бдительно следя за показанием бортового радиолокатора, выдающего местоположение геликоптера Селестины. Бесспорно, та двигалась точно к заданной цели, зная координаты замка Чейт. Без нее Конрад за считаные секунды заблудится в застилающем небосвод тумане и… Нет, ему даже думать не хотелось о возможных последствиях такого полета, ибо, лишившись ведущей их машины, они будут вынуждены лететь вслепую, надеясь лишь на удачу. И поэтому вервольф неотступно следил за пульсирующей на дисплее точкой, являющейся сейчас его путеводной нитью. Его сердце разрывалось от отчаяния и растерянности, ведь он совершенно не понимал, как ему следует поступить в дальнейшем?

Трезвый рассудок оборотня внятно указывал ему на необходимость устранения Селестины, ставшей стригойкой и вступившей в ряды его врагов. К этому же решению оборотня подталкивала и его мятежная совесть, напоминая о данном им обещании. Но сердце, куда прикажете девать бунтующее сердце, поющее все ту же старую, ничем неистребимую, никак не заглушаемую любовную песню? Конрад напрочь отказывался признавать за Селестиной право на самостоятельные поступки и личное мнение, склонный заподозрить скорее воздействие какой-то темной магии на такие перемены в подруге, чем иные чувства, основывающиеся на добровольности, принципиальности и идейной убежденности. Для него она была и оставалась просто маленькой девочкой, запутавшейся между добром и злом, остро нуждающейся в его опеке, поддержке и усмирении. Будь на то его воля, он немедленно связал бы любимую по рукам и ногам да засунул бы в задний отсек пилотируемого им вертолета. Да вот черт, вместо того чтобы послушно вернуться в его объятия, строптивая девчонка связалась с неподобающей ей компанией, научилась пить кровь, отрастила пару крайне сексапильных клыков, остригла свои роскошные волосы и сейчас летит к чертовой, а вернее своей прапрапрабабушке (что по сути и равняется вышеозвученному варианту), намереваясь ввязаться в очередные неприятности. И ладно бы в одиночку, так нет же, еще выбрав себе в напарники некоего умного и крайне симпатичного мужика, ввергнувшего Конрада в жгучую пучину ревности. Да с тех самых пор, как он ее знает, она ведь только тем и занимается, что беспрестанно ввязывается в потасовки, интриги и всевозможные заморочки. Драть ее некому! Нет, он категорически отказывался понимать эту сумасбродную девчонку, такую красивую, притягательную и желанную!..

Впрочем, на сей счет существует одна широко известная и весьма меткая фраза, гласящая: «Обсуждать женщину — интересно, осуждать — бессмысленно, а пытаться понять — бесполезно!» И Конрад до боли прикусил губу, негодуя на самого себя. Откуда же ему было знать, что в молодости мужчины безумно любят женщин, толком не понимая ни их характера, ни их образа мыслей. В зрелом возрасте они диаметрально пересматривают свою жизненную позицию, начиняя понимать представительниц прекрасного пола намного лучше, но, увы, сил на любовь уже не остается. Вывод напрашивается сам собой: гармония для мужчин недостижима, ведь им приходится постоянно выбирать что-то одно — любить женщин или понимать их.

А между тем в заднем отсеке Ми-28, именно там, куда Конрад и мечтал засунуть непокорную Селестину, царила весьма непринужденная и даже веселая обстановка. Распотрошив прихваченный с собой мешок с припасами, ангелы соорудили импровизированный стол, лопая все подряд так, что аж за ушами пищало, и при этом радушно потчуя тоже изрядно проголодавшегося отца Григория. Удобно навалившись на покатую стенку вертолета и гулко рыгая, довольный иерей комично рассказывал о своем посещении японского ресторана.

— Заказал я себе рис с приправами и двадцать минут усиленно работал палочками… — невнятно излагал иерей, прикрыв глаза от упоения, чавкая и силясь прожевать огромный ломоть желтого ноздреватого сыра.

— И как, понравилось? — вежливо поинтересовалась воспитанная Ариэлла.

— Нет! — Священник разочарованно мотнул седой гривой волос. — Не наелся, а только устал! Не понимаю я этих японских изысков, наша-то русская кухня куда лучше.

— А Селестина очень любит и роллы, и сасими, — печально вспомнила Оливия. — А вот пить она совсем не умеет. Помню, один раз смешала коньяк и шампанское, так потом жутко болела на следующее утро…

— Ну сейчас у нее, поди, совсем другие вкусы сформировались, — заговорщицки подмигнул Натаниэль, успевший приложиться к бутылке виски, обнаружившейся в поистине бездонном мешке с провиантом. — Полагаю, если после четвертой группы крови выпить первую, да еще с отрицательным резус-фактором, то потом неслабо башка болеть будет. Не понижай группу! — Он кивнул отцу Григорию, медитирующему над стаканом разбавленного водой спиртного, и снова надолго присосался к виски.

— Козел! — разъяренно обозвала друга валькирия, отбирая бутылку. — Я еще понимаю, когда пьют вино — ведь в нем скрыта истина. Но водку…

— Зато в водке — горькая правда! — пафосно изрек Нат.

— Дурак! — с неподдельной жалостью в голосе охарактеризовала валькирия, пряча виски к себе за спину. — Сопьешься и помрешь молодым!

— Водка губит народ, — убежденно провозгласил отец Григорий. — А отдельно взятому человеку она ничего не сделает. Девушка, верни нам бутылку…

— Нашел над кем шутить, над Селестиной!.. Убить тебя за это мало! — мстительно шипела валькирия.

— Лив, ты всегда такая стерва? — всерьез поинтересовался ангел, закусывая салом.

— Нет, — фыркнула воительница, — пять дней в месяц я еще хуже.

— Настоящая женщина должна напоминать увлекательный фильм ужасов, — добродушно пробасил иерей. — Чем больше места воображению, тем лучше!

Потрясенная этим весьма неоднозначным изречением, Оливия громко икнула и шокировано вытаращилась на доселе смирного и благоразумного священника.

— Вот поэтому тебя Уриэль и бросил, — наставительно произнесла Ариэлла, все еще не простившая подруге их регулярные перебранки в стригойской тюрьме. — Ибо кто же сможет жить с таким-то ужасом — вечно ругающейся и жрущей как слон женщиной?

— А вот и неправда, — защищалась Оливия. — Он сам вечно с поцелуями лез, хотел держать меня за талию…

— А ты держала его за идиота! — мстительно добавил Нат, все еще переживающий по поводу крушения личной жизни своего незабвенного шефа.

— У тебя и талии-то нет! — в тон ему подхватила Ариэлла.

— Ах вы, сепелявки, — вознегодовала Оливия. — Вы осмелились на меня вдвоем пасти раззявить?

— Ага, — дружно кивнули Нат и Ариэлла, — потому как нечего Селестину белой и пушистой выставлять! Мы ведь предложили ей пойти с нами, но она выбрала стригоев. Она нас предала!

— У-У-У, злыдни жестокосердные, — обиженно протянула задетая за живое ангелица, — убить вас мало… Кто без греха, пусть первым бросит в нее камень! — пафосно процитировала она и довольно усмехнулась: — Что, съели?

Натаниэль и Ариэлла сконфуженно молчали, не находя достаточно весомых доводов в пользу своего мнения.

И в эту же секунду вертолет сильно тряхнуло. Продукты, разложенные на ящике с патронами, посыпались на пол, недопитая бутылка с жалобным звяканьем откатилась в сторону, разбрызгивая золотистый напиток. В двери отсека заглянул Конрад, напугав друзей своими выпученными глазами и посеревшей кожей лица.

— Нас обстреляли, — исчерпывающе сообщил он, предваряя все невысказанные вопросы. — Селестина хочет нас убить!

— Э-э-э… — ошеломленно выдавил озадаченный отец Григорий. — А тут недавно Оливия хотела…

— Я же не буквально! — выкрикнула растерявшаяся ангелица. — Я ведь не думала…

— А надо было думать! — поддел вредный ангел. — Накликала беду, клуша…

Оливия сокрушенно всплеснула руками, не зная, плакать ей или смеяться над этой суеверной репликой.

Мощный взрыв сотряс корпус вертолета. Конрад грязно выматерился и бросился обратно в кабину пилота, на бету гневно ругая вредную возлюбленную, вынуждающую его принимать ответные, столь нежеланные для него меры…

Сильнее всего нас привязывает к жизни желание кого-нибудь убить. Габаритные огни Ми-28 четко просвечивали через сумрак окружающего нас тумана, и теперь я шла прямо на него — лоб в лоб, словно намеревалась протаранить. Сжав кулаки так, что у него аж костяшки пальцев побелели, Тристан напряженно всматривался в обзорное стекло кабины, а его губы сложились в неодобрительную гримасу. Но мне было наплевать! На всех: на напарника, на бушующую за бортом вертолета непогоду, на возможный провал операции и даже на свою вполне вероятную гибель. Я хотела отомстить. Чего греха таить, в моем страстном желании присутствовали и обида, и растоптанная гордость, и малая толика искреннего сожаления о том, что Конрад, такой красивый и мужественный, теперь уж точно мне не достанется. Я последними словами проклинала капризную выходку судьбы, разведшую нас по разные стороны баррикад, ведь он, темная тварь, отныне перешел на сторону добра, тогда как я, кем бы я ни являлась от рождения, отныне и навсегда стала воином Тьмы. А обратного пути уже нет ни у него, ни у меня. Ну и как тут не поверишь в то, будто над нами смеются все и вся: обстоятельства, чувства, рок, мир и даже сама любовь. Да к тому же я начинала подозревать, что Андреа утаила от меня часть информации, касающейся нашего с ней общего прошлого, что подтверждалось и недавними событиями на аэродроме, и моими собственными обрывочными воспоминаниями. Я уже не сомневалась: до того как превратиться в стригойку, я была кем-то иным. Уж не знаю, кем точно, но стопроцентно не вампиром! И не стоит обвинять во всем Тристана, инициировавшего мою трансформацию, ведь он действовал из лучших побуждений и спасал мою жизнь!

Все эти соображения вихрем промелькнули у меня в голове, уложившись в какую-то долю секунды. О, конечно, я еще имела возможность передумать и свернуть в сторону, но, повинуясь завладевшему мною безрассудству, я нажала на гашетку пулемета, посылая в маячивший впереди вертолет ниточку искрящихся в темноте пуль… Но меня тут же постигло жесточайшее разочарование, ибо я промахнулась!

Все-таки я не могла похвастаться достаточными навыками ведения воздушного боя, и посему моя промашка была вполне объяснима. Витиевато выругавшись, я схватилась за рычаги управления, сложным маневром отводя «Акулу» чуть в сторону, и выстрелила снова. Я помнила о том, что целиться прямо в кабину бесполезно, ибо она полностью бронирована, а ее плоско панельное остекление выдерживает попадание пуль крупного калибра, и поэтому метила в двигатель. Ура, на сей раз мои усилия увенчались успехом: я не промазала. Аккуратно поймала корпус вражеского геликоптера в перекрестье системы наведения и плавно нажала на гашетку. По правому борту Ми-28 немедленно расцвел огромный огненный цветок…

— Я попала! — радостно закричала я, от избытка эмоций хлопая в ладоши. — Тристан, я в них попала!

Стригой неодобрительно покачал головой и немного расслабился, разжимая плотно стиснутые челюсти.

— Авантюристка! — хмуро буркнул он. — Сейчас они умрут, неужели тебе их совсем не жалко?

— Жалко? Ты говоришь мне о гуманизме? — не поверила я. — Странно слышать подобное от стригоя.

Тристан недовольно поморщился, словно наступал на горло собственным принципам.

— У меня нет ни малейшего основания называть себя добрым, — будто колеблясь, тягуче произнес он, — но гуманизм очень странная вещь. То есть с гуманизмом вроде бы все правильно — нужно любить живых существ и все такое. Но почему-то в разных ситуациях пресловутый гуманизм ведет себя совершенно непредсказуемо, а иногда и вовсе куда-то испаряется. Вот, например, возьмем простую истину: нельзя убивать людей. Казалось бы, все прозрачно и никто не возражает. Но, увы, я сталкивался и с другой позицией, когда вдруг выясняется, что отдельным личностям эту заповедь можно игнорировать. Стало быть, идея гуманизма гибка и изменчива, а мораль продается и покупается, меняется на власть и богатство?

Я молчала, недоуменно моргая и не понимая, к чему он клонит.

— Убивая людей, нельзя руководствоваться только примитивной местью, — продолжил Тристан, и голос его зазвенел от избытка едва сдерживаемых эмоций. — Не нужно слепо доверяться злости, нужно всего лишь пытаться восстановить утраченную справедливость. Лично я воспринимаю гуманизм как некий закон психического равновесия: на меня пытаются давить — я становлюсь тверже. Точно так же, как и в третьем законе Ньютона: если есть сила действия, то обязательно появится и сила противодействия. И я не голословен, ибо испытал все это на собственной шкуре. Я стал выше мести и, кажется, снова научился прощать. А ты не думала о том, чтобы простить своего обидчика? Да, ты хотела отомстить Конраду, но справедливо ли губить его ни в чем не повинных спутников? А как же нормы морали, осуждающие излишнюю жестокость и мстительность?

Я виновато покраснела, осознав обоснованность его доводов.

— А что говорит твоя мораль относительно границы безнаказанности, перейдя которую можно творить любое насилие? — ехидно спросила я.

— Зачем творить? — По лицу Тристана пробежала судорога какой-то личной, пробудившейся в душе боли. — Почему?

— А люди и так все умрут, — доходчиво пояснила свою мысль я. — Это же элементарно, как дважды два. Значит, вывод напрашивается сам собой: можно убивать кого угодно, прикрываясь почти стопроцентной вероятностью наступления всеобщей скорой и неизбежной гибели. Оправдание для себя придумано! Следовательно, граница безнаказанности уже пройдена. Ясно? Кто кого теперь разоблачит и накажет? Никто!

— Это ты о ком? — непонимающе хлопнул ресницами стригой.

— В первую очередь об Андреа, — уточнила я. — А затем уже обо всех нас. О тебе, о себе… Ты — убивал. Я тоже только что убила и неизбежно убью еще. Убью того, кого захочу: любого, каждого…

— А кто ты вообще такая, чтобы решать за каждого: жить ему или умереть? — бурно возмутился Тристан. — Бог?

— Выходит, что Бог, — язвительно подначила я. — Ибо если Он есть, то почему Он мне это позволяет? Следовательно, я главнее…

— Стоп! — искренне озадачился Тристан. — Но ведь если нас и вправду некому наказывать, то получается, что мы имеем возможность причинять любое зло любому человеку? На свое личное усмотрение! Но как же такое возможно? — Он выглядел потрясенным до глубины души. — Это же неправильно!

— А я о чем и говорю! — улыбнулась я, обрадованная его реакцией. — Вот чему учит вас Андреа… Справедливость, месть — для нее эти понятия не более чем пустые звуки. Она давно живет по своим принципам. Я мщу Конраду, а кому мстит моя сестра? Да никому!.. Понимаешь, она поступила иначе: она не отвергала всеобщую, уже устаревшую нравственность — она создала новую мораль, свою собственную. Этакое ментальное «ноу-хау» в ее кровавом исполнении. Она спокойно перешла грань безнаказанности. Она создает свой мир, свой народ, свою эпоху!

Брови Тристана задумчиво сошлись на переносице.

— Детей жалко, — вздохнул он.

— Чьих?

— Всех, — гуманно обобщил он. — Дети ни в чем не виноваты, ведь они еще не успели согрешить. А Андреа убивает и детей.

— И чего ты волнуешься? — Я намеренно состроила каменно-глумливую гримасу, намереваясь поглубже разбередить рану в его сердце, мною же и нанесенную. — Она рассуждает примерно так: «Дети — это будущие взрослые. Выросли бы и нагрешили. Считай, что взрослые сегодня получают по заслугам, а дети — авансом». И разницы для нее — никакой.

— Так нельзя, — гневно шептал Тристан, размышляя о чем-то своем. — Я ей не позволю… — Похоже, наш разговор запал ему в душу, нажав на какую-то болезненную точку.

— Вот и выходит, что мораль — это просто набор правил, которые сильные навязывают слабым, чтобы ими было легче управлять, потому что сильные тем правилам следовать не собираются! — подвела итог я, чувствуя свою вину за сбитый вертолет и пытаясь оправдаться. — Мораль — это колючая проволока вокруг храма псевдосвободы. Мораль — это яблоко этики, у которого цела только оболочка, а сердцевина уже давно изъедена червями.

— Возможно, — задумчиво кивнул де Вильфор. — Если хочешь спорить о моральной стороне своего поступка, то ты имеешь все основания прикрыться своими обязательствами, но твоей совести это не облегчит. О, я мог бы рассказать тебе одну чрезвычайно душещипательную историю, отлично иллюстрирующую возникновение моих моральных принципов…

— Так расскажи! — встрепенулась я, но тут мои слова прервал громкий сигнал тревоги, издаваемый цифровым уловителем колебаний. — Они нас атакуют! — возмущенно закричала я. — У них хватило сил и наглости ответить на мой удар!

— А чего ты ожидала? — многозначительно приподнял бровь мой напарник. — Думаешь, я зря распинался перед тобой, пространно вещая о балансе мести и справедливости?

Я злобно завизжала и схватилась за рычаги, бросая вертолет в крутое пике и пытаясь уйти от настигающих нас пуль. Надсадно скрипели подшипники, а лопасти винта чуть не поломали свои стальные ребра, нехотя воспроизводя заданное мною движение. И все-таки я это сумела — ушла с линии выстрела, сломив сопротивление машины, еще никогда доселе не совершавшей подобных вычурных виражей.

— Молодец! — Тристан восхищенно похлопал меня по плечу. — А ты сильная девочка, умеешь противостоять каверзам судьбы!

— Ага! — Я счастливо хмыкнула, сдувая с носа каплю пота. — Смотри, они быстро сходят с продольной линии радара, что может обозначать лишь одно: их вертолет падает. А мы тем временем спокойно достигнем Чейта…

Но повторно взвывший сигнал тревоги внезапно оборвал мое победное ликование. Замигали аварийные огни на панели управления «Акулы», оповещая о нарушении давления в правом двигателе, отказе гидравлики и резком снижении уровня горючего.

— Что за черт? — Я недоуменно уставилась на приборы. — Мы тоже падаем, но почему? Ведь нас-то не сбивали…

— Повреждение? — предположил Тристан, но я отрицательно покачала головой.

— Невозможно, ведь на момент взлета вертолет находился в идеальном состоянии… — Но тут я, совершенно, казалось бы, некстати, вспомнила злобное выражение лица Элоизы, старающейся незаметно выскользнуть из комнаты совещаний, и гвоздь, подобранный мною на взлетно-посадочной площадке. Вроде бы я его так и не выкинула… Я похлопала себя по карманам и вытащила злополучную железку: длинную, довольно толстую и чертовски острую. Понюхала кончик гвоздя и уловила исходящий от него слабый, едва ощутимый едкий запах керосина.

— Она пробила нам топливный бак, — сообщила я делано ровным голосом, — твоя проклятая невеста! Причем это была сознательная и целенаправленная диверсия!

— Элоиза? — Тристан восторженно рассмеялся. — Браво, ревнивица! Не ожидал подобного поступка от этой тихой малютки, но заметь — ее мстительное поведение тоже идеально укладывается в мою теорию.

— К дьяволу твои теории! — взбешенно заорала я. — Мы падаем!

Тристан ослепительно улыбнулся:

— Но ведь на вертолете есть парашюты?

— Хочу тебя поздравить, — иронично уведомила я, меряя его косым взглядом, — в боевых вертолетах парашюты надеваются до момента посадки. А мы так торопились, что даже не подумали это сделать. Значит, мы разобьемся…

— Да ну? — Тристан недоверчиво хмыкнул. — Практически бессмертные стригои? Санта, тебе не кажется, что это звучит как-то неправдоподобно? — Он подмигнул мне с самым беззаботным видом. — Гарантирую, с нами ничего не случится…

— Вот и проверим! — с сомнением проворчала я. — Если твои теории верны, то умирать нам еще рано…

— Или уже слишком поздно! — невозмутимо закончил он.

Все дальнейшее произошло очень быстро. Вертолет стремительно падал, а ветер выл за стеклом так пронзительно и страшно, что разительно напомнил мне старого одинокого волка, который жалуется луне на свою невезучую судьбу. Иногда в промежутках между тучами мелькали скопления ярких звезд, со здоровым пофигизмом взирающие на разыгрывающуюся в небе трагедию. Я приложила максимум усилий, стараясь притворяться смелой и отважной, не выказывая пожирающей меня паники, но звезды открыто смеялись мне в лицо, сбивая мой кураж. Они не ведали элементарной истины: «Не так сладко жить, как горько умирать». А потом я почему-то вылетела из своего кресла и ухнула в свистящую тьму, потеряв из виду и вертолет, и Тристана. Снизу пахнуло теплом близкой земли, мимо меня пронеслась верхушка развесистой сосны, и я ощутила резкую боль, огненной спицей прошившую все мое тело. Кажется, я закричала. Обрадовалась этой боли, свидетельствующей о том, что я не умерла. Ведь мертвые не чувствуют боли и не раскаиваются в совершенных ими ошибках. А я раскаивалась.

Возможно, я уже изрядно опоздала со своими сожалениями, но ведь лучше сделать это поздно, чем никогда! Ах, если бы я остановила Элоизу еще там, в комнате совещаний. Эх, если бы я не напала на вертолет Конрада. Ох, если бы я… Внезапно в моей голове четко всплыли все доводы Тристана, и я согласилась с их объективностью. Скорее всего, такие прозрения, такие моральные трансформации происходят с нами только в момент высшей опасности. Да, он прав, сто, тысячу раз прав. Нельзя отвечать злом на зло и убивать всех подряд! Мир должен существовать и после нас, причем именно в том виде, в котором он был создан Господом. Я не желаю гибели всех людей или превращения их в тупой бесправный скот, в корм для стригоев. В их роли на земле должен найтись какой-то иной, более возвышенный смысл. Но какой? Я очень хотела бы обрести ответ на сей вопрос, но для этого я должна найти «Божий Завет» и принести его… О, нет, я не отдам его своей сестре, я верну его людям!

Боль стала невыносимой, обжигающей, словно огонь. А ведь я уже видела огонь когда-то не так давно. Я вдруг мысленно отрешилась от реальности, словно переместилась во времени и пространстве, ментально очутившись в совсем ином месте. Там тоже царил холод, а снег заметал стену каменного колумбария, тая от соприкосновения с языками всепожирающего пламени. Огонь лижет основание вкопанного в землю столба, а на костер волокут худого до изнеможения мужчину, суетливо потряхивающего неопрятными седыми волосами. На краткий миг я в последний раз встречаюсь с ним глазами и вспоминаю его имя — Симон де Монфор, вечный грешник, некогда разрушивший священную крепость Монсегюр. Обветренные губы мужчины приоткрываются в прощальной улыбке:

— Вспомни, кто ты есть на самом деле, Хранительница «Божьего Завета»! Найди «Книгу крови»! — требовательно шепчет он. — Это не сказка, Сангрема существует на самом деле. Она укажет тебе путь к вратам ада и рая!

— Найду! — потрясенно обещаю я, выпадая из прошлого и снова оказываясь в настоящее. — Но я не знаю, где она находится! — почти кричу я. — Симон, где же она? — Но меня окружает пронзительная тишина, которой нет дела до моих страданий. А если так, то, значит, мне опять придется идти вперед, разыскивая ответы на вновь возникшие вопросы. А это свидетельствует о том, что я просто не имею права умирать!

И вот на этой важной ноте я наконец-то позволила себе забыться, отправляя свое сознание в долгое небытие.