Глава двадцать пятая

Даже сегодня я уверен, что моя идея использовать нить-искатель для поисков дороги к Дому была не лишена своеобразного изящества и остроумия. Просто прежде чем использовать спальник в качестве средства для наведения клубка, его, конечно, стоило осмотреть несколько повнимательнее. Тогда бы я определенно заметил вышитые на чехле инициалы «И. Д.» и задумался, а точно ли эта вещь числится имуществом Дома, а, скажем, не собственностью того же Ивана Дурака. Между тем оказалось, что злополучный спальный мешок когда-то принадлежал именно ему. Вследствие этой досадной ошибки клубок потащил меня отнюдь не в штаб-квартиру, а вовсе даже на свидание со своим прежним хозяином. Само по себе это было даже неплохо. Вот только по дороге я угодил в такой переплет, что Дураку снова пришлось выручать меня из беды.

На сей раз бедой оказался десяток разгневанных леших. Будучи выставленными в боевое охранение, матерые лесовики еще задолго до моего приближения почувствовали, что на вверенной им территории происходит что-то странное. Деревья не так шумят. Птицы не так поют. Мелкое зверье прячется. А главное, землю сотрясает какая-то непонятная дрожь, смутно напоминающая волны случившегося где-то на другой стороне планеты землетрясения. Как выяснилось, причиной этого сейсмического эффекта был мой бег с препятствиями по густо пересеченной территории волшебного леса. В результате появление моей персоны не стало для леших таким уж большим сюрпризом. Не предвидели лесовики разве что скорость, с которой я пронесусь мимо их секретов. Тем не менее они утверждали, что все равно сначала потребовали от меня остановиться, и лишь потом начали палить. На мое счастье, стрелки из них были никудышные. Трофейные автоматы попали к ним в лапы только позавчера, так что передергивать затворы и давить на курки они худо-бедно научились, а целиться нет. Будь на месте лешаков обычные люди, они бы, наверное, и вовсе не успели повернуть в мою сторону стволы. Однако скорость реакции у поставленных под ружье лесовиков была практически звериная. Этим и объясняются те несколько пуль, наперегонки с которыми я носился по чаще.

Зато, когда мой марафонский забег был остановлен так некстати выросшей у меня на пути березой, лешие оторвались по полной. Сам-то я был без сознания, но с чужих слов узнал, что только всеми признанный авторитет Дурака позволил ему вырвать мою тушку из лап рассвирепевших чудовищ. Правда, справедливости ради следует добавить, что клубок, из-за которого я угодил в этот переплет, тоже внес свою лепту в мое спасение. Именно он, докатившись до Ивана, дал ему понять, что Дурака разыскивает кто-то из коллег-защитников. Недолго думая, Иван Иванович запустил искатель в обратную сторону и поспел как раз к третьему кругу бурных дебатов, в ходе которых лешаки обсуждали, как именно им следует прервать мое бренное существование. Одни настаивали на том, что меня следует порвать, привязав к кронам двух согнутых до земли осин. Другие считали, что гораздо прикольнее и поучительнее будет подвесить мое тело перед гнездом диких пчел. Меня, в общем-то, не сильно впечатлили эти варианты. Однажды некий леший Ефим уже пытался скормить двух защитников колонии красных муравьев. Но, несмотря на это, Иван Иванович утверждал, что в обычных условиях лесовики-лешие — народ покладистый и незлобивый. Вот только обычной нынешнюю ситуацию назвать было никак нельзя, поскольку уже четвертый день на «той стороне» шла настоящая бойня.

Началось все, как и следовало предполагать, с высадки карательных отрядов вэчекистов. Прибыло их относительно немного — где-то около шестидесяти человек, столько же всякого рода волшебных наемников и сотни три големов. Этих сил, по расчетам командования ВЧК, вполне должно было хватить, чтобы выловить и вернуть на поселение всех беглых преступников. На деле же ситуация оказалась сложнее.

Оказавшись на «той стороне», наша драгоценная Белка явно не тратила времени даром. Судя по всему, она уже насобирала весьма и весьма солидное количество волшебных изумрудов. Они в свою очередь успели аккумулировать столько энергии, что на ее запах, как пчелы на мед, потянулось совершенно невероятное количество всякого магического народа. Причем не только нашего. Кроме бессчетного числа кикимор, шишиг, леших, водяных и прочих законных обитателей здешних широт, Иван своими глазами видел парочку ирландских лепреконов, семейство финских маахисов и даже троицу мелких муз, судя по загару, прибывших прямиком с Геликона. Но добро бы на волшебный огонек пожаловала только разная безобидная паранормальная мелочь. Магия привлекла существ среднего и даже старшего уровня. В конечном итоге все это вылилось в грандиозный шабаш с песнями, плясками, мастер-классами по черной и белой магии, волшебными турнирами и бесконечными бракосочетаниями. Из человеческих мероприятий происходящее можно было сравнить либо с Вудстоком, либо с Грушинским фестивалем авторской песни. Правда, на Грушинке, если не ошибаюсь, жертвоприношения не приняты, здесь же не обошлось и без этого.

И вот в самый разгар веселья посреди опьяневшей от разливающейся вокруг волшбы тусовки возникли какие-то смертные ребята с мрачными лицами испанских инквизиторов и замашками питерского ОМОНа. Впрочем, лица — это еще пустяк. У иных оборотней или, скажем, некромантов физиономии тоже не мятный пряник. Однако пришельцы нагло заявили волшебным существам, что их праздник окончен, и потребовали разбрестись по домам, а кое-кого и вовсе пообещали замести в человеческую кутузку.

Тут-то все и завертелось. Смертные — они же вэчекисты — были самым естественным образом посланы туда, откуда пришли. В ответ, вместо того чтобы угомониться, они начали качать права. А какие, простите, права могут быть у людишек на «той стороне»? В крайнем случае равные со всеми остальными, но уж никак не больше. Это вэчекистам и объяснили. А чтобы лучше дошло, на кого порчу наслали, кому лишнюю голову наколдовали, раз своей собственной не хватает. Самых рьяных и вовсе в цветочки превратили, чтоб атмосферу праздника не портили, а улучшали. Чем на такое обращение могут ответить люди, считающие, что наделены властью? Естественно, применением силы.

Какими бы чарами ни владел здешний народец, но со столь черной магией, как беглый огонь из автоматического оружия, он знаком явно не был. Вэчекисты же в свою очередь патронов не жалели. И хотя далеко не каждое волшебное существо можно было взять пулей, запугали чекисты всех более чем достаточно. Возможно, перейди они в тот момент от насилия к переговорам, им даже удалось бы заставить большую часть беглецов вернуться на поселение, равно как и разогнать заявившихся со всего мира нелюдей. Вместо этого почувствовавшие себя победителями представители рода человеческого открыли охотничий сезон, выслеживая, загоняя и отстреливая всех, кто подвернется.

Примерно в этот момент на «ту сторону» прибыли Иван с Ариной Родионовной. Яга, едва только осмотревшись и потолковав кое с кем из старых знакомых, поняла, что дело швах. Однако Иван все еще надеялся остановить кровопролитие. Он направился в штаб ВЧК, где его, недолго думая, арестовали. Впрочем, ему все же удалось поговорить с одним из командиров конкурирующей организации, и благодаря этой краткой беседе Дурак окончательно убедился: пленных вэчекисты брать не собираются.

Возможно, Иван Иваныч и сегодня находился бы под охраной в военном лагере карательного отряда ВЧК, но тут в разборку вмешалась сила настолько древняя и могучая, что о ее существовании вэчекисты и вовсе забыли. Иными словами, за дело взялись боги. В истории мира еще не было случая, чтобы эти всесильные сущности не нашли повод погрызться, поссориться или устроить друг другу какую-нибудь образцовую вселенскую пакость. Собственно, этим, пожалуй, и объясняется, что когда-то, много тысячелетий назад, они напрочь утратили свое владычество. Однако теперь складывалось впечатление, что годы забвения не прошли для них даром. Бессмертные объединились.

Как ни странно, основой нового межбожественного союза стали уже знакомые мне по первому визиту на «ту сторону» Перун и Кубера. В это было трудно поверить, так как я лично слышал их взаимные обещания развеять друг друга по пространству и времени. Но, как оказалось, у божественных собратьев нашлось занятие поинтереснее. Услышав стенания исконных обитателей «той стороны», эта сумасбродная парочка объединилась и, выступив в роли волшебного Минина и магического Пожарского, возглавила летучий отряд народного ополчения. За летучесть в новом воинском формировании отвечал, естественно, Кубера, а за народ сошли попавшиеся под руку гримтурсы, волоты и людвики. Под покровом тьмы это пестрое сборище подобралось к базе карателей и устроило там последний день Помпеи, помноженный на «ночь длинных ножей» и одновременно Пёрл-Харбор. Иван Иванович, который на тот момент как раз сидел под стражей в атакованном лагере, своими глазами видел, как эффективно и дружно потрошило врагов разношерстное колдовское войско.

В первой волне шли гримтурсы, от одного приближения которых глиняные големы промерзали насквозь, будучи не в состоянии ни стрелять, ни идти в рукопашную, ни вообще двигаться. Второй эшелон нападавших составили волоты, которые попросту крушили все и вся, рискнувшее не вовремя подать признаки жизни. Третьими, а вернее вторыми с половиной, на территорию лагеря проникли людвики. В обычные дни эти разборчивые карлики питаются только цветными металлами, в этот раз не побрезговали и оружейной сталью. Стрелять же в них свинцовыми пулями было столь же целесообразно, как закидывать смертельного врага кремовыми трубочками и эклерами.

Таким образом, не прошло и часа, как силы карателей были либо истреблены, либо разогнаны, имущество уничтожено, а пленники, в том числе и Иван Дурак, отпущены на все четыре стороны. Волшебный народец ликовал. Победа была полная, вдохновляющая и почти бескровная. Особенно если учесть, что в рядах воинов ополчения кровь была разве что у волотов. Другое дело, что непривычные к полномасштабным долговременным военным действиям Перун и Кубера даже в своем триумфе ухитрились совершить одну серьезную ошибку. Вместо того чтобы развивать и закреплять успех, они попросту отправились гулять и праздновать. Эта божественная беспечность позволила их противникам не только перегруппироваться, но вызвать к себе значительное подкрепление. Уже в середине следующего дня изменчивое воинское счастье склонилось на сторону вэчекистов. Для начала они провели ковровое бомбометание позиций ополчения. Правда, в этом случае речь шла скорее не о полном покрытии территории единовременным авиаударом, а о том, что сама бомбардировка противника велась с трех-четырех десятков штурмовых ковров-самолетов. Пыль недавних разрывов еще не успела осесть на землю, а небосвод уже заполнили тяжелые грузовые ковры с десантом. Однако выброска так и не была произведена. Прикрывавшие десантирование коврики-истребители доложили о приближении с севера крупной группировки войск неприятеля, и вэчекисты прервали операцию.

На самом деле гость с севера был всего один — горячий скандинавский парень по имени Локи, он же тамошний бог огня, а также известный плут, не раз изгоняемый из родного Асгарда за свои коварные проделки. Впрочем, за нынешний трюк все были ему только благодарны, так как именно Локи наворожил столь своевременный и невероятно достоверный морок, принятый разведчиками вэчекистов за настоящую ратную силу. В свою очередь, Перун и Кубера, поняв, какой катастрофы они только что избежали, немедленно объявили тотальную мобилизацию волшебного народа. Магические существа по самой своей природе склонны к анархии. Признавая определенную иерархию внутри собственного вида, они весьма ревностно относятся к посягательствам на свои свободы со стороны любого другого рода. Однако спорить с богами, да еще в тот момент, когда их жизни угрожают полчища озверевших людей, многим показалось слишком накладным. Так и потянулись в божественную рать и нокти, и полканы, и песиголовцы, и овинники, и ховалы.

Впрочем, нашлись и те, кто ни при каких условиях не желал склонить голову ни перед внезапно проснувшимися богами, ни перед вторгшимися на «ту сторону» людьми. Этим пришлось хуже всего. Божества очень быстро вспомнили прежние замашки и жестоко карали за неповиновение либо сулили наказать в будущем. Тут-то Иван Дурак и не выдержал. Сбежав от вэчекистов, он сперва решил примкнуть к волшебному ополчению, но, увидев, как развивается ситуация, сделал нечто совершенно иное, довольно неожиданное, но в целом вполне отвечающее духу Общества. А именно — создал свой собственный партизанский отряд, собранный из бегущих от божественного призыва пущевиков, леших, полисунов и прочих аутсайдеров волшебного сообщества. Как ни странно, входили в его вольницу личности и посерьезнее. Выяснилось, что те же Соловей с Кощеем оказались одними из партизанских разведчиков.

— Почему же они тогда на меня напали?! — невольно возмутился я, когда рассказ Ивана о сложившемся положении дел наконец-то докатился до этого места.

— Вы человек, — печально констатировал Иван тоном медведя Балу, наставляющего Маугли. — А людям сегодня на «той стороне» веры нет.

Вероятно, тем же недоверием объяснялись и наручники, обнаруженные на запястьях Дмитрия. Хотя уж кому-кому, а ему они достались совершенно справедливо. Именно он стал первопричиной тех бед, которые свалились на головы здешних обитателей. И ладно, если бы нечто подобное учинили вэчекисты. Они хотя бы действовали в соответствии со своими убеждениями. Но то, что такую всеобщую подставу устроил человек, назвавший себя защитником, было мне от души противно. Впрочем, утешало то, что вскоре Дима сполна огребет за все, что наворотил. Мне оставалось только рассказать Ивану про наши с Котом умозаключения, и я не сомневался, что в этот раз штатный Счастливчик уже не будет чувствовать себя таким удачливым. Я бы сделал это уже сейчас, благо что и доказательство — серебристая игла Кощеевой смерти — находилось при мне, надежно припрятанное в футляр из-под сигары по соседству с трофейной «Спящей красавицей». Мешало только одно: рядом с нами постоянно находился кто-то из леших, а мне очень не хотелось, чтобы правда о предательстве одного из защитников дала волшебному народу еще один лишний повод скопом возненавидеть несовершенное, но все-таки не такое уж безнадежное человечество. Пришлось попридержать распиравшее меня знание, тем более что впервые с момента моего прихода в Общество происходящие события не хлестали меня пониже спины, заставляя сломя голову нестись к некоему неопределенному финишу.

Пока я спал, почти сутки приходя в себя после сверхдлительного пребывания в режиме сверхскорости, посланные Иваном лешаки прошли по моим следам и обнаружили оставленную в лесу четверку. Сейчас они, по словам вестового курдуши, сопровождали все еще находящегося без сознания кота, а также Соловья, Кощея и Дмитрия к месту последней стоянки партизанского отряда. Туда же направлялись и мы с Иваном.

В отсутствие Дурака в лагере заправляла Арина Родионовна. Это было приятное известие. Я все еще не мог избавиться от симпатии к этой непростой старухе и был очень рад узнать, что Иван тоже ей безоговорочно доверяет. В наших отношениях с Дураком также были поставлены все точки над «и». Иван Иванович выслушал мой рассказ про пропажу узбека и вдруг без видимой связи со сказанным произнес:

— Счастливчик передал вам мои извинения?

— Да!

— Хорошо! Иначе мне пришлось бы просить прощения дважды!

Я с интересом взглянул на собеседника, и тот пояснил:

— Сначала за обидные слова, которыми я так жестоко спровадил вас в Москву. А потом за то, что по глупости и сам не сразу разглядел, каким особенным человеком вы являетесь. Родись вы на несколько веков раньше, вы наверняка стали бы рыцарем.

Я невольно поперхнулся. В третий раз за последние два дня меня пытались выставить тем, кем я себя даже близко не чувствовал.

— У вас есть редкий талант, — продолжал Дурак. — Вы верите в окружающих и готовы пожертвовать собой ради этой веры. Совершенно уникальная особенность, тем более для неудачника. Впрочем, тем большее уважение она у меня вызывает. В любом случае обещаю вам, если мы уцелеем, я лично прослежу за тем, чтобы вы заняли подобающее положение в нашем Обществе.

Никогда еще такие приятные слова в мой адрес не заставляли меня испытывать столь горького чувства стыда и неприязни к самому себе. Человек, которого описывал Иван Иванович, ни за что бы не стал предвкушать расправу над своим бывшим соратником. Я же, наоборот, ждал момента, когда мне представится случай предъявить Счастливчику обвинения и, что греха таить, уже воображал, как остальные защитники будут хвалить меня, превознося мой аналитический ум и выдающиеся детективные таланты. К счастью, многочасовой отдых и хорошая погода довольно быстро помогли перейти от бессмысленного самоуничижения к более конструктивному занятию. «Дмитрий должен сам во всем признаться!» — постановил я. Оставалось придумать, как заставить его это сделать. Лучше всего подходил шантаж. Я дожидаюсь встречи со Счастливчиком, сообщаю, что мне все известно, и предлагаю ему совершить чистосердечную явку с повинной к Дураку. Дальше пусть выкручивается сам. Наказать его, конечно, накажут, но, думаю, рвать на части осинами не станут. Опять же Белка все еще не найдена, и если Дмитрий не только организовал ее похищение, но и знает, где она прячется, в момент выбора меры пресечения у него будет прекрасная возможность для торга.

Приняв это мудрое решение, я взбодрился и с гораздо более легким сердцем зашагал по лесу. Птички пели. Солнце светило. Чуть впереди среди древесных стволов мелькала мохнатая, словно поросшая лишайником, спина проводника-лешего. «Та сторона» снова стала казаться мне самым прекрасным, уютным и во всех смыслах зачарованным местом на свете. Мало того, я вдруг понял, что уже не могу согласиться с названием своей должности. Какой же я неудачник, если мне повезло столкнуться с чудесами, о которых большинству людей остается только мечтать. Ошиблись вы, господа защитники! Пусть я и «Знамя Провала», но, несомненно, самое удачливое «Знамя Провала» в мире. С этой жизнеутверждающей мыслью я сделал очередной шаг вперед и, споткнувшись, рухнул на землю.

— Не ушиблись? — заботливо поинтересовался шедший чуть поодаль Иван.

— Ерунда, — соврал я, вставая и отряхиваясь, хотя на самом деле приложился об землю весьма и весьма чувствительно. Причем, что обидно, сделал это практически на ровном месте, если не считать…

Я присмотрелся к этому самому «не считать» и почувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Не мог же я считать своей тарелкой глубокую вмятину, оставленную в мягком лесном дерне исполинской лапой неизвестного животного.

— Иван Иванович, — поспешил я выяснить, выбираясь из следа, — а здесь тираннозавры водятся?!

— Да вроде бы не должны… — еще не понимая, чем вызван мой вопрос, удивленно ответил Дурак. — А в чем дело?

— Вот в этом! — ответил я, указав пальцем себе под ноги, и на всякий случай огляделся, чтобы не быть захваченным врасплох каким-нибудь не водящимся здесь тираннозавром.

Иван обошел разделявший нас куст и наконец-то тоже увидел след.

— Ну что? — забыв про положенную мне рыцарскую сдержанность, поинтересовался я.

— Во-первых, — начал Иван, — это не тираннозавр. А во-вторых…

Чем должно было оказаться это «во-вторых», я так и не узнал, потому что буквально в десятке шагов от нас раздался жуткий треск. «Чтоб тебя!» — ругнулся я про себя и, не дожидаясь появления хозяина гигантского отпечатка, рыбкой метнулся «за», а вернее, «под» ближайшее дерево. Оказавшись в этом сомнительном укрытии, перекатился с боку на бок, пытаясь перетащить со спины на живот отобранный у Соловья калашников и гадая, каким на вид окажется приближающийся монстр и в какую часть тела ему следует стрелять. Самым разумным было посоветоваться с Иваном, но на тех участках леса, которые я мог видеть, не высовываясь из-за дерева, защитник отсутствовал. «Черт побери! — обреченно подумал я. — И угораздило меня отдать ему кладенец!» Прошу понять правильно. Я вовсе не завидовал тому, что у Ивана оказалось более совершенное оружие. Просто, даже продолжая сидеть в укрытии и не имея ни малейшего обзора, я вдруг отчетливо понял, где именно находится сейчас Дурак. Он снова отправился спасать мою несчастную шкуру. Возможно, Неудачника это и устроило бы, но слишком уж часто меня в последнее время называли рыцарем.

— Иван Иванович, стойте! — заорал я, бросаясь вдогонку за своим старшим товарищем. — Подождите, я с вами!

Не знаю, расслышал ли меня Дурак за хрустом ломающихся под ногами монстра деревьев и кустарников, но это уже не имело значения. Я снял автомат с предохранителя, передернул затвор и с криком: «Брат, я иду!» — рванулся из укрытия. Зрелище, представшее моим глазам, было достойно кисти как минимум Васнецова, а то и кинокамеры Джорджа Лукаса. Иван гордо, широким шагом, не обнажая меча, пересекал лесную поляну, а навстречу ему со скрипом и грацией шагающего танка из пятого эпизода «Звездных войн» выступал массивный, потемневший от непогоды и времени бревенчатый сруб, известный в народе под именем «избушка на курьих ножках»!