Глава пятнадцатая

К сожалению, наш путь занял не один час. Поэтому к моменту, когда мы остановились, я чувствовал себя чем-то вроде спрессованной виноградной кашицы, по которой только что весело потоптались крепкие пятки дружной семьи молдавских виноделов. Однако на этом мои мучения не кончились. Как только неизвестный санитар изволил спрыгнуть с меня на землю, где-то неподалеку раздалось характерное дребезжание больничной каталки. Меня переложили и снова куда-то повезли. Впрочем, на сей раз поездка заняла не более тридцати секунд. Потом я услышал противный скрип дверной пружины и ощутил, что каталка слегка подпрыгивает. Видимо, ее перекатывали через порог.

— Что тут у вас? — возник из глубины помещения нетерпеливый руководящий голос, вероятно принадлежавший очередному врачу.

— Нового зараженного из Лысогорки доставили, — ответил один из тех, кто меня вез.

— Сестра, в первую смотровую! — приказал доктор, и каталка резко повернула налево.

Еще одна дверь. Еще один порожек, и наконец полная остановка.

— Готовы? — звонко поинтересовалась у моих сопровождающих сестра. — Перекладываем!

Я опять перекочевал с одной горизонтальной поверхности на другую.

— Теперь придержите его! На счет три снимаю маску! — скомандовала сестра. — Раз! Два! Три!

Яркий утренний свет, многократно отраженный от белых и никелированных поверхностей помещения, резанул по глазам. Однако уши пострадали еще сильнее.

— Вы что, совсем сбрендили! — взвизгнула медсестра. — Кого вы приволокли? Это же человек!

Следующие пятнадцать минут в смотровой царила изрядная суета. Услышав крик медсестры, в комнату ворвался дежурный врач приемного отделения. Увидел меня и так же, как и его крикливая подчиненная, набросился на понуро столпившихся в углу санитаров-спецназовцев, которые пытались сбивчиво оправдываться, повторяя, что пациент был подобран на карантинной территории вместе с другими зараженными и так далее. Однако их никто не собирался слушать.

— Потом разберемся! — оборвал санитаров дежурный врач, но было ясно, что их ждет вовсе не разбирательство, а примерное наказание.

Тем не менее я не испытывал к ним ни малейшей жалости. В конце концов, они тоже не попытались выяснить, кто я такой, а, наоборот, надавали тумаков, упаковали и отвезли, куда им было угодно, как будто имели дело с неодушевленным предметом.

Зато теперь ситуация в корне изменилась. Санитаров изгнали из смотровой, а на смену им явились три милейших пожилых нянечки с тазиками и тряпочками, которые быстро избавили меня от впившихся в запястья и лодыжки пластиковых ремней. Вынули из моего пересохшего рта кляп. После чего раздели донага и с ног до головы протерли влажной марлей. Причем сделали это ласковее и нежнее, чем Евриклея, ухаживавшая за принявшим облик древнегреческого бомжа Одиссеем.

Потом наступила очередь дежурного врача. Принеся мне официальные извинения за действия своих нерадивых подчиненных, он вместе с сестрой осмотрел все мои ссадины и царапины. На пару порезов наложил швы и перевязал средний палец на левой руке, который лишился большого куска кожи, когда во время обыска с него содрали копию кольца царя Соломона. Наконец-то врач закончил приводить меня в порядок.

— Подождите немного! Сейчас мы переведем вас в палату! — пообещал он и покинул смотровую.

Его верная помощница подарила мне на прощанье нежнейшую сестринскую улыбку и вышла следом. Я откинулся на подушки и позволил себе расслабиться. Впервые за долгое время мне не приходилось сомневаться в своей безопасности. Во-первых, я снова был на «этой стороне». Во-вторых, меня снова окружали простые милые люди, которые к тому же почему-то считали своим долгом обо мне заботиться. Впрочем, возможно, я несколько поспешил, назвав их простыми. Сотрудники этого медицинского учреждения явно были в курсе существования волшебства и магии. И тем не менее все они оказались на моей стороне, а значит, жизнь снова начала налаживаться. Оставалось только выяснить, куда же я все-таки попал и где здесь находится туалет. Но если с первым вопросом я мог и подождать, то промедление со вторым грозило вот-вот обернуться катастрофой.

Поняв, что среди медицинского оборудования смотровой есть все, что угодно, кроме банальной утки, я соорудил из простыни подобие греческой туники, поморщившись, нацепил на босу ногу свои грязные кошачьи тапки и отправился на поиски санузла. В коридоре выяснилось, что мои дверь и покой оберегают два угрюмых санитара. Стоило мне шагнуть в коридор, как один из них попытался грудью встать на моем пути.

— В туалет надо! — мрачно сообщил я о цели своей вылазки.

Видимо, давешний разнос дежурного врача не прошел даром, так как громила без возражений повернулся ко мне спиной и зашагал по пустынному коридору. Расценив это как приглашение, я двинулся следом и не ошибся. Санитар привел меня к двери с двумя нулями и даже потрудился ее передо мной распахнуть. К счастью, он не попытался войти внутрь и позволил мне в полном одиночестве насладиться возвращением к гигиеническим благам цивилизации.

Надо отметить, что я не отношусь к людям, которые считают, что для полноценного общения с природой необходим элитный загородный клуб с сауной, бассейном, тремя ресторанами и полным штатом обслуживающего персонала. Подобные граждане даже рассвет предпочитают наблюдать на экране домашнего кинотеатра, наслаждаясь тем, как чудесно поют птицы, записанные в стандарте Dolby Surround.

Мои запросы в этом отношении намного скромнее. Я с радостью готов прыгнуть в озеро, даже если оно не нагрето до температуры в двадцать девять градусов. Равно как не сочту трагедией ночевку на туристическом коврике, который, конечно, уступит по мягкости ортопедическому матрасу, зато мало весит, не промокает и легко помещается в палатке. При этом я вовсе не являюсь противником комфорта. Наоборот, я его люблю и ценю. И именно поэтому умею без него обходиться. Более того, уверен, что ни один завсегдатай номеров люкс не сможет понять того кайфа, который я испытал, увидев после многодневного скитания по лесам обыкновенный унитаз и рулон настоящей туалетной бумаги.

Вернувшись в коридор, с удивлением обнаружил, что мой грозный провожатый куда-то исчез. Впрочем, меня это нисколько не огорчило, благо я прекрасно помнил дорогу к своему временному пристанищу. Однако пройти этот путь мне так и не пришлось.

— Молодой человек! — окликнул крупный мужчина в коротком белом халате, накинутом поверх светло-зеленой хлопчатобумажной пижамы. — Это вас привезли из Лысогорки?

— Меня! — признал я очевидный факт.

— Отлично, в таком случае вы, вероятно, Лев! — улыбнулся медик.

— Лев! Но откуда вы знаете?!

— Да как же не знать! Уже не один день вас разыскиваем.

— То есть вы тоже член Общества защиты волшебных животных?! — обрадовался я.

— Не совсем! — уклончиво ответил мужчина.

— Тогда кто?

— А об этом, если позволите, мы с вами поговорим у меня в кабинете!

С этими словами новый знакомый развернулся и быстро зашагал по коридору. То ли от усталости, то ли из-за того, что сопровождавший меня врач шел очень быстро, мне едва удавалось поспевать за ним следом. Несмотря на это, я все же смог бросить несколько взглядов по сторонам. Впрочем, смотреть-то особо было не на что. Обычная городская больница, а то и просто поликлиника. Чистенькая, скорее всего, недавно отремонтированная, но ничего особенного. На дверях таблички со специальностями врачей: хирург, отоларинголог, окулист и так далее. На стенах плакаты, призывающие вести здоровый образ жизни и соблюдать простейшие правила гигиены. В пациентах, ожидающих своей очереди на прием, тоже не было ничего необычного. В основном пенсионеры — бесконечные старички и старушки. Из тех, кто уже давно утратил надежду поправить пошатнувшееся с возрастом здоровье, но все же продолжает ходить по врачам, вероятнее всего, для того, чтобы пообщаться с себе подобными. Впрочем, посетители этого медицинского учреждения вели себя довольно тихо. Ни жалоб на длинные очереди в каждый кабинет, ни обсуждений диагнозов, ни рассказов о новых народных средствах. Даже простого старческого покашливания, и того не было.

— Как вам наша охрана? — внезапно обернувшись, спросил врач. — Не правда ли, идеальная маскировка?

— Вы про что? — не понял я медика.

— Как про что? Про это! — удивленно ответил он, показывая на молчаливые ряды пенсионеров, и вдруг, бросив взгляд на мою левую руку, воскликнул: — Ну конечно! У вас же при обыске все забрали! Ладно, давайте пока так…

Доктор порылся в карманах и извлек оттуда что-то вроде ингалятора для астматиков.

— Вот! Вдохните! Не так удобно, как ваше кольцо, но хотя бы обретете на полчасика истинное зрение.

Поняв, о чем идет речь, я вставил раструб ингалятора в рот и на вдохе надавил на баллончик. Ощущение оказалось довольно неприятным — будто мне на язык высыпали столовую ложку дубовых опилок с привкусом мяты.

— Ну как? — поинтересовался эффектом, произведенным снадобьем, доктор.

— Отвратительно! — честно признался я.

— Не сомневаюсь! — ухмыльнулся врач. — Зато гляньте по сторонам.

Я глянул и оторопел. Помещение менялось буквально у меня на глазах. Причем менялось явно в худшую сторону. Светлые стены коридора приобрели грязный серый оттенок, как выяснилось, они были сложены из плохо пригнанных каменных блоков. Гладкие финские двери оказались железными, крашенными зеленой масляной краской, сквозь которую местами проступала ржавчина. Более того, если бы не надписи на табличках, они могли бы составить честь любой уважающей себя тюрьме типа Бутырки или Матросской Тишины. Кстати, сами надписи тоже сильно изменились. Например, раньше на ближайшем от меня кабинете было написано «Окулист». Теперь же там откуда-то взялось слово «Оккультист». То же самое произошло и со следующей дверью, сменившей табличку «Процедурная» на зловещую надпись «Пыточная».

Но самую жуткую трансформацию претерпели, конечно, сидевшие в очереди пенсионеры. Если раньше посетители выглядели безобидными старичками и старушками, то теперь я увидел, что они и людьми-то не были. Все мнимые пациенты невероятной больницы оказались совершенно одинаковыми глиняными болванами.

— Круто, не правда ли?! — прокомментировал мое открытие медик. — Идея, правда, не наша. Позаимствовали у императора Шихуанди. Зато вооружены наши ребята намного лучше.

Это я уже и сам заметил. Хотя керамическая гвардия и уступала терракотовым китайцам в численности и тонкости исполнения, ее боеспособность была куда серьезнее. А все потому, что вместо мечей и копий в глиняные руки охранников были вставлены настоящие автоматы калашникова.

Едва мы вошли в кабинет моего провожатого, я перестал сдерживать любопытство.

— Слушайте, доктор… — начал я.

— Можете называть меня Логопедом! — немедленно откликнулся врач.

— Хорошо! Уважаемый Логопед, может, вы объясните, куда меня занесло?

— С превеликим удовольствием! Вы находитесь в региональном филиале ВЧК — волшебно-чародейской комиссии.

— Что за дурацкое название?! — неожиданно для самого себя бросил я.

Однако врача моя реакция как будто даже обрадовала.

— Бросьте! Это у вас из-за ассоциации с ВЧК товарища Дзержинского. Между тем наша комиссия появилась как минимум лет на пятьдесят раньше. А уж потом мы сделали так, чтобы большевики в свое время выбрали для своей спецслужбы похожее название!

— Зачем? — удивился я.

— Для конспирации! Нет лучшего способа замаскировать деятельность одной тайной организации, чем прикрыться именем другой.

— Ерунда какая-то! — снова ни с того ни с сего сказал я именно то, что думал, хотя это и было полнейшей бестактностью.

— Оставим! — добродушно предложил Логопед, хотя что-то в выражении его лица мне совсем не понравилось. — Тем более что сейчас ваша очередь удовлетворять мое любопытство. Начнем с простого вопроса. Что там приключилось с вашим бухгалтером?

У меня аж в горле запершило, так мне не захотелось отвечать на этот вопрос. Причем чем больше не хотелось, тем больше першило.

— Ну? Лев, что же вы молчите? — как нельзя более доверительно улыбнулся мне доктор.

— Да как вам сказать, — издалека начал я, чтобы мой отказ разговаривать о внутренних делах Общества не прозвучал откровенным хамством. — Мне кажется, это совершенно не ваше дело!

Закончив фразу, я буквально не поверил своим ушам. То есть по сути-то произнесенная мной грубость была вполне адекватна тому, что я думал. Но это же не повод выдавать ее в лицо представителю дружественной организации!

— Не переживайте, Лев! — попытался утешить меня врач, проявив терпение, достойное, скорее, психиатра, чем Логопеда. — Лучше объясните, почему вы не хотите побеседовать со мной искренне и откровенно? Вас что-то тревожит?

Тут медик оказался прав на все сто. Тревожило меня очень многое. Однако, прежде чем я успел обдумать, о чем рассказывать, а о чем нет, мой рот сам собой стал изливать Логопеду мои страхи и сомнения.

— Не хочу, чтобы Бабе-яге срок набавляли. Она, конечно, сбежала, но если бы мы с Ханом ее не встретили, нам бы уже давно конец пришел. Кстати, как она не побилась при посадке? Перун — тот еще дятел, так нас в небеса запулил, не пойму, как я жив остался. Узбек-то, судя по всему, цел. Я слышал, как Василиса с Димкой о нем говорили. Значит, вы его тоже нашли! И вообще! Почему я с вами разговариваю, а не с кем-то из наших? Или они боятся, что я обижаюсь за то, что они нас на «той стороне» бросили? Тогда пусть успокоятся. Я, конечно, сперва злился, но потом Кубера объяснил, что мы с ними во времени разошлись. Хотя вопрос — можно ли ему верить? Во-первых, он меня уже один раз обманывал. А во-вторых, он анонимно шантажировал Кощея его яйцом, чтобы тот выкрал у нас Белку!..

Я говорил, говорил и говорил. И никак не мог остановиться. Хотя в том, что это необходимо сделать, не оставалось уже никаких сомнений. Причиной тому было прежде всего изменившееся выражение лица моего собеседника. Еще несколько минут назад этот человек казался образцом внимания, ума и политкорректности — эдаким Владимиром Познером, участвующим в кинопробах на роль главврача районной психушки. Однако теперь он словно снял маску и явил мне свой настоящий облик. А именно — ушлую, самодовольную физиономию Владимира Васильевича Лобышева. Был в моей жизни такой замечательный персонаж — бывший сотрудник спецслужб, а потом зампред правления в одном из московских банков, где мне однажды довелось работать. Не знаю, в чем заключались его обязанности, зато хобби у Владимира Васильевича долгие годы было одним и тем же. Он обожал ловить кого-либо из сотрудников на нарушении корпоративной дисциплины, после чего приглашал к себе в кабинет, долго трепал нервы, а в заключение предлагал все забыть, если провинившийся согласится стучать на своих коллег.

Ассоциация была настолько сильной, а воспоминания столь неприятными, что я неожиданно сумел совладать со своей стихийной исповедью и с трудом, но все же сжал зубы. Однако и после этого мой язык упрямо продолжал ворочаться во рту, из которого теперь неслось лишь неразборчивое мычание.

— Ну что же вы замолчали? — подарив мне очередную иезуитскую улыбку, полюбопытствовал Логопед. — Горло свое пожалейте!

— Это каким же образом? — уточнил я, чувствуя, что внутри у меня и впрямь начинается что-то похожее на бронхит, помноженный на двустороннее воспаление легких.

В ответ на мой вопрос Логопед еще раз извлек из кармана ингалятор.

— Узнаете?

— Что, одно средство и для истинного зрения, и от больного горла?

— Зрение — это побочный эффект, а горло…

Логопед окинул меня взглядом антрополога, прикидывающего, есть ли шанс у пойманного им неандертальца понять человеческую речь.

— Вам что-нибудь говорит название Коллоди?

— Нет! — насупившись, признался я.

Не то чтобы меня сильно волновало незнание очередного иностранного слова. Просто я не люблю, когда меня держат за полного идиота, пусть я даже им и являюсь.

— Я так и думал, — продолжил унижать меня Логопед. — Это городок в Тоскане, на севере Италии. Ну хотя бы сказку про Пиноккио вы знаете?

— Конечно! — фыркнул я. — Сюжет, правда, помню смутно. Что-то вроде того, что каждый итальянец должен построить дом, посадить дерево и вырезать себе из него сына!

— Где-то так, — уныло согласился врач. — Так вот, бук, из которого старик Джеппетто создал ожившего деревянного человечка Пиноккио, как раз и рос в окрестностях города Коллоди.

— И при чем здесь мое больное горло? — прервал я весьма познавательный, но, на мой взгляд, абсолютно бесполезный ликбез по поводу итальянского фольклора.

— А при том, что вы вдохнули экстракт натурального коллодийского бука, и теперь вам будет очень тяжело утаивать информацию.

— Я что же, превращусь в Буратино? В смысле, в этого… В Пиноккио?

— Ну что вы?! До такой степени завраться мы вам не позволим. Однако, если вы и дальше будете пытаться скрывать от меня важные сведения…

Логопед картинно покачал головой, предоставив мне самому придумать, какая кара ждет меня за уклонение от ответов на его вопросы.

— Зря стараетесь! — с мужеством бывалого партизана сказал я. — Меня живые боги не испугали, не то что какой-то уездный доктор Менгеле!

Произнеся эту эффектную фразу, я тут же зашелся жестоким кашлем. Горло ободрало так, словно по нему за хвост протащили упирающегося во все когти кота.

— Не испугали, значит? Ну-ну… — усмехнулся врач, подавая мне стакан с водой. — А я ведь предупреждал — не врите! Впрочем, если вам не нравится мое общество…

— Не нравится! — мгновенно сказал я чистую правду, чем значительно облегчил свои мучения.

— …Тогда можете продолжать юлить! — как ни в чем не бывало продолжил доктор. — Глядишь, и окажетесь на приеме у ухогорлоноса. Я ведь всего лишь Логопед. Мое дело дефекты речи. А вот когда у вас от вранья начнет нос расти…

Я с ужасом вспомнил еще одну подробность из сказки про Пиноккио. Когда тот врал, у него действительно удлинялся этот орган.

— Что, представили? — ехидно поинтересовался доктор. — То-то! Ну? Продолжим нашу беседу или попытаетесь стать Сирано де Бержераком?

Доктор откровенно глумился над моей беспомощностью. Однако я тем временем вспомнил одну важную деталь. По словам Логопеда, его снадобье должно действовать около тридцати минут. А значит, мне надо просто попытаться как можно дольше тянуть время, не говоря ничего, что будет однозначно считаться ложью. А именно, я мог спокойно пообещать ему продолжить разговор, а уж на какую тему мы будем разговаривать, это вопрос второй.

— Хорошо. Продолжим, — осторожно согласился я и с радостью отметил, что в этот раз мне удалось не закашляться.

— В таком случае я повторяю свой вопрос. Расскажите мне во всех подробностях, что вы знаете о Белке!

— Хорошо! — кивнул я, пытаясь вспомнить все, что мне известно о белках. — Итак… Белка относится к классу млекопитающих. Отряд — грызуны. Семейство — беличьи. Есть еще подкласс, но я его, к сожалению, не помню.

— Стоп! — прервал Логопед. — Что за ерунду вы несете?

— Рассказываю про белку! — искренне ответил я, отметив, что коллодийскую отраву это вполне устраивает. — Во всех подробностях, как вы и просили.

— Меня интересует конкретная Белка. Волшебная. Бухгалтер вашего Общества. Что вы знаете о ней?

— Я знаю, что она песенки поет, да орешки все грызет. А орешки непростые… ядра — чистый изумруд…

— Вы что, издеваетесь? — зарычал медик.

— Нет! — не моргнув глазом заявил я, добавив про себя, что тянуть время — вовсе не обязательно означает издеваться.

— Лев, вы идете по очень тонкому льду! — пристально посмотрев мне в глаза, предупредил Логопед.

А я в свою очередь отметил, что, добиваясь от человека правды, вовсе не стоит пользоваться поэтическими образами и спокойно, без малейших последствий для своего горла, ответил:

— Вы ошибаетесь! Ни по какому льду я не хожу. Мы просто разговариваем. Вы задаете вопросы. Я на них отвечаю.

— Хорошо, — явно сдерживая раздражение, согласился доктор. — Тогда вот вам еще один вопрос. Как давно у вас похитили Белку?

— Простите, но, строго говоря, у меня ее вообще не похищали!

— Не у вас лично! Как давно похитили волшебную Белку из штаб-квартиры Общества защиты волшебных животных?

Надо отдать должное Логопеду, он все же сумел задать настолько конкретный вопрос, чтобы я опять почувствовал сильный позыв к кашлю. И тут мне на помощь пришел Эйнштейн, вернее, мысль о том, что время по сути штука весьма относительная. Например, если оценивать все произошедшие со мной события с момента гибели динозавров…

— Совсем недавно! Буквально вот только что! — даже не поперхнувшись, сообщил я. И тут меня осенило. — Если начистоту, я вообще не уверен, что она похищена!

— Как? — опешил доктор.

— Да так… — пожав плечами, ответил я, а сам подумал, что раз Кощей выпустил Белку на той стороне, то ее действительно можно считать свободной.

— Ну ладно! — признал свое поражение Логопед. — Чувствую, без очной ставки нам не обойтись.

Доктор выключил лампу, которую в начале допроса направил мне в лицо, и развернулся к телефону.

— Алло! — произнес в трубку, набрав какой-то короткий, судя по всему, внутренний номер. — Необходимо участие Арины Родионовны!

То, что Баба-яга оказалась в руках этих волшебных инквизиторов, сильно меняло дело. Я был многим обязан этой старухе, но вовсе не ждал, что она рискнет набавить себе срок, отказавшись сотрудничать с вэчекистами. Одно лишь оставалось неясным: с какого это перепугу дружественная, как я думал, организация подвергает меня допросу, словно последнего преступника. Впрочем, пока Логопед говорил по телефону, я успел кое-что предпринять, чтобы это выяснить, и, похоже, он это заметил.

— Лев, — сурово обратился ко мне врач. — Здесь на столе лежал ингалятор.

— Верно! — признал я. — Лежал!

— Это вы его взяли?

— Я!

— Зачем?

— Вот зачем!

Я выбросил вперед руку и стал давить на баллончик, раз за разом обдавая Логопеда коллодийской сывороткой правды.