ГЛАВА ПЕРВАЯ,
в которой приводится разговор двоих друзей, имевший
очень серьезные последствия для обоих,
о чем они в тот момент и не догадывались

Величайшим благом считаю я друзей. Ибо они есть отрада нам в дни радости и поддержка и утешение в дни скорби. Так, ежедневно посещает меня в моей башне Гай Светоний Транквилл, мудрейший философ среди всех петухов, которых я знавал, неся успокоение моей растревоженной душе и яс позволяя впасть в уныние.

— Сам ты животное! — Я с трудом заставил себя спрятать копи.— Тоже мне друг называется!

— Я не животное, я птица,— резонно возразил Транквилл.— И я тебе настоящий друг, потому и воспользуюсь привилегией настоящего друга...

— Портить настроение?

— Нет, говорить правду. Даже если это горькая правда. Знаешь ли, лекарства обычно бывают именно горькими.

— И от чего ты меня собрался лечить?

— От тебя самого. Ты сам себе злая лихорадка, Ко-ко-конрад.

Я тоскливо вздохнул и демонстративно закатил глаза, давая понять, как сильно меня достали нравоучения петуха. Гай Светоний Транквилл и раньше-то отличался изрядной занудностью, а с тех пор как получил титул Личного Петуха его величества, стал просто невыносим. Поначалу он пытался воспитывать остальных обитателей королевского птичника, но добился лишь того, что скворцы, канарейки, попугаи и павлины сговорились и устроили ему знатную взбучку. Неугомонный петух повторил эксперимент на конюшне, и только вмешательство моей лошади Иголки, хорошо знавшей петуха в прежние времена, спасло его от неизбежной гибели под копытами. Не соваться на псарню у Гая Светония хватило своих куриных мозгов. Зато теперь он регулярно наведывается в мои апартаменты и клюет мою печень. В переносном, конечно, смысле, но так старательно, что в последнее время я проникся искренним сочувствием к Прометею.

— Ты, как всегда, не дослушал меня! — продолжал между тем Транквилл.— А ведь мои слова вовсе не относились к твоей нынешней физической оболочке. Впрочем, чего еще ждать от человека! Ты все воспринимаешь слишком прямолинейно и буквально. Никако-ко-кой способности к абстрактному мышлению.

— Гай, у меня и так голова болит! Если ты будешь и дальше нудить, либо она взорвется, либо я тебя за- грызу!

— Вот! — обрадовался петух моему признанию. — А почему она у тебя болит?

— Ну... перебрал вчера валерьяновой настойки. — Воспоминание о вчерашнем дебоше неприятно отдалось в черепе. И одновременно подвигло меня к деятельности. — Надо поправить здоровье. Где-то у меня оставалось еще полпузырька.

— Об этом я и говорю, — грустно констатировал петух. — Ты уже с ко-ко-кошачьей мяты перешел на валерьянку. Ты лижешь ее каждый день. Начинаешь прямо с утра и потом весь день ничего не соображаешь!

— Я? Я все прекрасно соображаю! — От возмущения у меня опять сами собой вылезли когти.— Подумаешь, немного валерьянки! Она помогает мне думать!

— О чем это? — ядовито проскрипел петух.— О чем тако-ко-ком ты думаешь? Поделись со старым другом!

— Я... это... О многом я думаю! Я же не просто так — я, как тебе известно, личный шпион ее величества. Мне приходится много размышлять над раскрытием заговоров и преступлений. Это тяжелый труд, мне необходимо расслабиться.

— И что за преступления ты раскрыл? — как-то подозрительно миролюбиво спросил Транквилл.

— Ну... Вот, например, придворные готовили заговор против Короны. — Я невольно выпятил грудь. Этим расследованием можно было гордиться по праву.— Несколько царедворцев, недовольных правлением королевы Анны, собирались устроить государственный переворот. Они прорыли туннель из канализации в подвал кондитерской, мимо которой должны были проследовать в открытой карете король, королева и посол с Ниппонских островов. В.подвале спряталась группа специально обученных экстремистов-добровольцев. В тот момент, когда карста проезжала бы мимо кондитерской, они должны были выскочить и закидать пассажиров кремовыми тортами, пирожными и прочим кондитерским товаром. Заговорщики рассчитывали, что гордый самурай после такого публичного позора обязательно сделает себе харакири что приведет к неизбежному международному скандалу и безнадежно подорвет авторитет королевской четы. Тогда можно было бы поставить вопрос о соответствии королевы, и особенно короля, занимаемой должности. К счастью, мои агенты из числа мышей своевременно донесли о странных людях, прокопавших «огромную нору» из канализации в подвал кондитерской. Я побывал на месте готовящегося преступления, выследил заговорщиков и все доложил королеве. Господин Ле Мортэ, — ну, ты знаешь, начальник Тайной Канцелярии, — следующим утром арестовал всех заговорщиков, и попытка переворота была сорвана.

— Замечательно! — демонстративно похлопал крыльями петух. — Только это было, если память мне не изменяет, два или даже три месяца назад.

— Да? — Я задумчиво почесал за ухом.— Ну вот еще было дело, недавно. В лесах к западу от столицы появилась банда под предводительством очень наглого и умелого атамана по кличке Джон из Лохвуда. Из этого самого Лохвуда сроду ничего стоящего не выходило — народец там традиционно ленивый и темный,— но Джон уродился настоящим гением воинского искусства. Шерифы нескольких городов, в окрестностях которых безобразничала банда Джона, выслали против него целую армию, так он не только легко рассеял впятеро превосходящие силы, но и сам захватил один из этих городов. Потом занял несколько сел, собрал пополнение и взял штурмом еще два города. Тут уж королева забеспокоилась — этот Джон заявил, что собирается основать собственное, «истинно народное» королевство. Надо было раз и навсегда решить вопрос с сепаратистами, но посылать войско королева опасалась — слишком талантливым полководцем зарекомендовал себя Джон из Лохвуда, а у нас на тот момент не было даже самого завалящего. Тогда Анна послала меня. Я ведь идеальный лазутчик, кто заподозрит шпиона в бродячем коте? Даже те, кто слышал про меня, никогда не подумают, что Лучший Друг королевской семьи и грязный бродячий кот, пробирающийся в захваченный разбойниками город,— одно лицо,.. гм... одна морда? Ну да неважно! Так вот, эту проблему тоже я решил.

— Погоди, погоди... — заинтересованно прокудахтал петух.— Что-то я не помню никакого суда над Джоном из Лохвуда!

— А его и не судили.

— Ты что же, просто убил его?!

— Какой ты все-таки кровожадный, Гай Светоний! — с удовольствием попенял я петуху.— А еще птичкой божьей прикидываешься! Никого я не убивал. Просто провел с Джоном разъяснительную беседу о вреде сепаратизма. Объяснил, что тем же захваченным городам и селам трудно будет прожить без торговли с внешним миром, а изоляцию им королева обеспечит. И даже если ему удастся захватить все королевство — что, прямо скажем, маловероятно,— он будет иметь большие проблемы со стороны желающих оспорить его право на власть. Наиболее вероятный же вариант — растаскивание его «народного королевства» по кусочкам соседними государствами. Хотя, признаюсь, я ему все-таки намекнул, что мне или любому из моих агентов — например, гадюке — не составит труда навестить его еще раз, если он будет упорствовать в своих сепаратистских заблуждениях. Джон оказался сообразительным малым и с радостью принял альтернативное предложение Анны.

— Како-ко-кое предложение?

—- А ты помнишь, в столицу прибыл блестящий вельможа из далекой Германии, давний друг короля? Он еще вскоре стал главнокомандующим нашей армии, а сама армия значительно выросла за счет неожиданно нахлынувшей волны добровольцев, хорошо стреляющих из лука.

— Это он?! Наш главнокомандующий — бывший разбойник?!

— А что такого? Не забывай, наш добрый король еще год назад сам промышлял с дубинкой на дороге,

— Ну для короля-то это нормально. Они все равно все разбойники по сути... Но, Конрад, это было в феврале! А сейчас май!

— Да? — Я равнодушно пожал плечами.— Ну и что?

— А то, что ты перечисляешь давние заслуги. Очень давние! Ты уже несколько месяцев только пьянствуешь!

— Ну и что? Просто временный застой в делах...

— Черта с два! В этом королевстве никогда не бывает спокойно. Даже до птичника доходят тревожные новости. Ле Мортэ и его ко-команда не справляются, а ты дрыхнешь на своем чердаке.

— Брось! Анна прекрасно справится со всеми врагами самостоятельно. Будем смотреть правде в глаза — должность она мне придумала, просто чтобы я не чувствовал себя нахлебником.

— Ты готов оставить ее один на один с врагами?

— У нее и без меня хватает помощников...

— Помощников, а не друзей! Сам знаешь, какое положение в ко-королевстве. Доверять Анна может всего нескольким людям... ну и тебе.

— Спасибо, я помню, что ты назвал меня животным!

— Я же говорю, это было сказано образно! Ты живешь как животное! Когда ты последний раз убирался в этой дыре?

— Это не дыра! — обиделся я за свое жилище.— Я же сто раз объяснял — мне здесь удобнее, чем в человеческих хоромах. И проще встречаться с агентами.

— И можно не убираться,— продолжал путь свою линию петух.— У нас в птичнике и то чище!

— Еще бы! У вас там слуги убираются...

— Ты сам никого не пускаешь на свой чердак!

— Я... я не хочу никого видеть.— Петух продолжал сверлить меня взглядом, и я сдался.— Ладно. Ты прав. Я не хочу, чтобы меня кто-то видел. Доволен?

— Я не для удовольствия добивался от тебя правды,— развел крыльями Транквилл.— Я хотел, чтобы ты сам посмотрел правде в глаза.

— Считай, ты своего добился. Посмотрел я правде в глаза. Как и ожидалось, ничего хорошего не увидел. Да, я прячусь от людей, спиваюсь — все верно. Мне тошно быть котом, я не могу больше так жить. Вот она — правда. Я посмотрел ей в глаза и даже признался в этом тебе. Что, кому-то от этого стало лучше? Я напиваюсь потому, что мне так легче. Ты можешь посоветовать что-то лучшее?

— Ну... — Петух выглядел смущенным.— Я же не хотел. Я просто... ты не должен терять надежду! Подумай хотя бы о Коллет! Каково ей?!

— Ей?.. Не знаю.

В первые месяцы после возвращения в Бублинг мы с Коллет развили бурную деятельность, пытаясь найти способ вернуть мне человеческий облик. Я тогда только начал создавать агентурную сеть из птиц, мышей и прочих зверей, язык которых понимал благодаря заклятию, и главной целью этой сети было вовсе не служение Короне. Признаюсь, меня гораздо больше интересовало, где прячется от мирских соблазнов мэтр Бахус-Бофре. Увы, даже перелетные птицы ничего не слыхали о пьянице-маге.

Коллет не менее упорно вела поиски мэтра Бахуса при помощи магических средств, параллельно пытаясь освоить его магию и найти противоядие от собственного колдовства. Увы, хоть мне и были непонятны тонкости магического искусства, результат был очевиден — по всем трем направлениям никакого прогресса не наблюдалось. Вернее, прогресс наблюдался, но только для самой Коллет как мага. Это стало особенно очевидно, когда, отчаявшись самостоятельно найти средство, она организовала в Бублинге всемирный конгресс магов, Вернее, это официально так называлось — конгресс магов. На самом деле по просьбе Коллет королева устроила что-то вроде конкурса — тому, кто придумает способ расколдовать меня, обещана была немалая сумма. Коллет позаботилась, чтобы о награде узнали в самых отдаленных уголках цивилизованного мира. Судя по разношерстной толпе, собравшейся вскоре во дворце, за границами цивилизованного мира о награде тоже узнали. Целый месяц по дворцу шастали разномастные маги в самых причудливых нарядах, пугая слуг и придворных плащами и коронами из птичьих перьев, ожерельями из зубов я посохами, увенчанными черепами, руками мумий и прочей жуткой гадостью. Особенно поразил мое воображение один маг, прибывший неизвестно откуда на летающем ковре. Поразил он меня, впрочем, не способом прибытия, а тем, что не понимал ни одного из известных в королевстве языков, сам же разговаривал на языке, которого не понимал никто из собравшихся магов. Для меня так и осталось загадкой, как он при всем при этом узнал о награде. Впрочем, возможно, он ни о каком конгрессе и ни о каком конкурсе не подозревал — у меня сложилось впечатление, что он не совсем понимает, куда попал. Меня этот странный маг, правда, тщательно осмотрел вместе с остальными и даже попытался что-то наколдовать — безрезультатно.

Увы, во и старания остальных магов также остались безуспешными, если не считать, что моя шерсть местами стала ярко-зеленого цвета и оставалась таковой почти неделю после окончания конгресса. Маги также оказались неспособны перемещать людей во времени, и даже сама идея такого перемещения представлялась им бредовой. Нас с Коллст, конечно, не обвинили напрямую во лжи, но осторожно высказали мнение, что я ведь мог и ошибиться, считая, что разговаривал с мэтром Бахусом тридцать первого октября. В конце концов, я ведь и сам точно не знал числа, а стражник, который мне его сообщил, мог и напутать. Магов не удалось переубедить, даже сославшись на толпу актеров, ожидавших ночь Хеллоуина перед дворцом Пусия Первого. Общий настрой конгресса случайно сформулировал один из магов, обронивший замечательную фразу: «События, о которых вью рассказываете, противоречат всем признанным теориям магии. Значит, их просто не могло быть! В итоге Коллет разругалась с коллегами, обозвала их всех твердолобыми баранами и вызвала скопом на магический поединок. Согласились всего шесть магов, которых девушка поочередно и повергла — каждого новым способом. Это доказало ее очевидное превосходство в магии над остальными участниками конгресса и с такой же очевидностью показало — если уж она не может найти выхода, то на остальных рассчитывать вообще не стоит.

Постепенно и у меня, и у Коллет поубавилось энтузиазма и веры в благополучный исход. А потом я начал чувствовать, что мое общество тяготит девушку. Не хотелось произносить это слово — тяготит, во... как бы ни относилась ко мне Коллет, постоянно иметь перед глазами живой упрек — такое мало кто выдержит. Нет, она, конечно, не пыталась меня избегать, наоборот, сама постоянно приглашала вечером заходить в ее кабинет — посидеть за бокалом вина, «вспомнить старые добрые времена». Но она просто слишком молода и не понимает, что чувство вины постепенно разрушит даже самую крепкую привязанность, на смену ей однажды придет равнодушие, а потом и ненависть. Потому я сам постарался лишний раз не попадаться на глаза моей любимой ведьме. Либо одному из нас удастся найти выход и все наладится, либо не стоит портить девчонке жизнь,

Пока еще Коллет продолжала упорно искать решение, почти каждую ночь я слышал, как она работает в своем кабинете. Но это не может продолжаться бесконечно — все-таки она живой человек, молодая, красивая девушка. Я знаю, что некий благородный кавалер из придворных воспылал к ведьме нежными чувствами и, надо признать, ведет осаду ее сердца неутомимо и искусно — ежедневно шлет цветы, приглашает на балы и прочие увеселительные события, постоянно осыпает комплиментами и знаками внимания. Самое же грустное то, что Коллет не рассказала мне о нем. Я узнал случайно — проклятая шпионская должность! даже то, про что знать не хочешь, все равно становится известным! Но раз девушка решила не рассказывать мне о нем, значит, понимает — меня это расстроит. А значит, это что-то более серьезное, чем просто легкий флирт.

Да, мне грустно, но не более того. А ведь раньше я вызвал бы соперника на дуэль! Пусть сейчас я этого не могу сделать физически, но ведь мне этого и не хочется! Сам этот факт говорит о происшедших во мне изменениях больше, чем шкура кота. Во мне все меньше и меньше от человека.

Я посмотрел на пылящиеся в углу чердака сапоги.

Когда я их в последний раз надевал?

Не помню...

— Так и будешь киснуть в одиночестве, обижаясь на весь мир? — Транквилл сердито тряхнул гребнем. — Ко-ко-конрад, я тебя не узнаю!

— Я сам себя не узнаю, Гай. Похоже, кошачья голова не рассчитана на человеческие мозги. Вот я и становлюсь постепенно котом. Обычным ленивым, глуповатым котом.

— Перестань! Ты меня пугаешь! Транквилл нервно прошелся взад-вперед, оставляя на пыльном полу следы от шпор.— Ты должен бороться. Хотя бы не ради себя, ради Ко-ко-коллет. Что бы ты там пи думал, она тебя любит, В тебе слишком много человеческого, потому ты много думаешь. А мы — птицы и звери — это просто чувствуем. Ей будет очень плохо, если ты сдашься.

— Ты уверен?

— Я? Уверен! Так что хватит валяться! Приведи себя в порядок и спускайся в парадный зал.

— Это еще зачем?

— Ну вообще-то сегодня первая пятница мая, во дворце день Открытых дверей.

— Иезус Мария! Я совершенно перестал следить за календарем,— вынужден был признаться я.— Впрочем, мое присутствие вовсе не обязательно,

— Не обязательно, но желательно,— наставительно поднял к небу кончик крыла петух.— Ко-ко-королева тебе, ко-конечно, обязана по гроб жизни, но совсем уж наглеть не стоит.

Я машинально кивнул. Конечно, меня не вышвырнут из дворца, даже если я совсем перестану заниматься сыском. В конце концов, невелик расход для казны — содержать еще одного придворного дармоеда. Но именно таким придворным я меньше всего хотел быть. Потомку благородного рода фон Коттов не пристало жить из милости!

«О чем ты говоришь? А последние месяцы ты жил как?»

«Это была временная слабость!»

«Ничего себе временная! Три месяца, ландскнехт! Три месяца безделья и жалости к себе!»

Разозлившись на себя, я почувствовал, как уходит апатия, владевшая мною последнее время. Черт возьми! да Что со мной, в самом деле, происходит? Ну да, я получил от судьбы хороший удар под дых. Встать после такого тяжело. Но человек остается человеком, пока может заставить себя вставать снова и снова, даже когда это кажется невозможным.

— Ты прав, Гай. — Я стер с зеркала в углу толстый слой пыли и критическим оком осмотрел себя. Пожал плечами — все равно непонятно, Что значит для кота хорошо или плохо выглядеть. Буду исходить из того, что и остальные не знают. А вот сапоги стоит почистить.

В результате я почистил не только сапоги, но и камзол, когда-то перешитый для меня доброй ведьмой Мэрион. Проклятье! Я ведь так и не выполнил обещание навестить ее и Фредерика! Впрочем, я много каких обещаний не выполнил. Пора брать себя в руки.

В одежде и сапожках я вполне мог сойти за карлика и не привлекать особого внимания. Окончательно скрыв кошачью морду высоко повязанным шарфом и надвинутой на глаза шляпой, я повернулся к Транквиллу:

— Ну как я выгляжу?

— Как настоящий урод.

— Замечательно! — рассмеялся я.— Значит, в толпе придворных я не буду выделяться.

— Ко-ко-капитан! — растроганно прокудахтал петух.— Ты вернулся!

— Да. И пора об этом поставить в известность врагов Короны... И, Транквилл... Спасибо!