2
— А теперь — прятаться! — Не ожидая ничего плохого, я повернулся к Севе.
И вот тут мне следовало бы насторожиться. Я не имею в виду то странное шестое чувство, когда кажется, что за каждым углом тебя поджидает опасность (в некоторых инстанциях сей феномен называют простым словом — паранойя), просто что-то изменилось в кухне. Как-то неуловимо… В худшую сторону…
Во-первых, глубокоуважаемые агенты молчали, хотя по всем законам этого жанра им предстояло прыгать по кухне, опрокидывать посуду и посылать пальцами искрящиеся лучи, которые оставляли бы после себя черные и дурно пахнущие пятна.
Во-вторых, тихо пискнул Сева, а зная своего лопоухого друга с детства, я мог с уверенностью сказать, что пищал он или в минуты ужаса, или в секунды вселенского наслаждения. Наслаждаться в данный момент Севе было нечем, за исключением тарелки с недельным борщом. Значит, остается ужас…
Что-то блестящее метнулось из раковины и, со свистом рассекая воздух, понеслось в сторону графа, застывшего у плиты с открытым ртом. Надо отдать вампиру должное. Хоть он наверняка ни разу в жизни не видел летающих грязных вилок, реакция его не подвела. Миг — и Яркула превратился в птицу без всякого хлопка и световых эффектов. Не знаю, сколько времени уходит у графа на превращение в иных живых существ, но птицей он стал так быстро и незаметно, что я и глазом не успел моргнуть. Птица (похоже, это была ворона с крючковатым клювом и голубым отливом перьев) каркнула, расправила крылья и совершила в воздухе мертвую петлю, огибая вилку. Вилка же, явно не обладая зачатками интеллекта, никаких виражей совершать не стала, а легко накренилась вниз и помчалась на обомлевшего Ирдика…
Джинн вильнул в сторону, и вилка, совсем растерявшись, врезалась в батарею. По кухне разнесся металлический скрежет. Вилка, слабо подергиваясь в конвульсиях, упала на пол.
— Я, конечно, понимаю, что вы вечно спорите и все такое, но зачем же вилки портить? — Я гневно повернулся к джинну. — Сказано же было, чтоб все прятались, а вы?
Ирдик, если б имел веки, недоуменно моргнул бы, но лицо его и без того выражало все соответствующие эмоции.
— Я ничего и не портил! Это граф, наверное…
— Я что, твоя фиолетовая рожа, на самоубийцу похож? Вилки метать в самого себя!
— Тогда кто ж?
Я никогда не обладал даром мыслить молниеносно. Даже трехзначные числа складывал в уме с великим трудом, но сейчас лично мне понадобилась всего секунда, чтобы понять, что происходит.
И тогда я заорал во всю мощь своих прокуренных легких:
— Ложись все!!!
Я подхватил доску для нарезки хлеба и, прикрываясь ею, ринулся из кухни.
Из раковин уже гудящим роем поднялась стая немытой посуды, хранившая на своих фарфоровых боках следы минувших трапез. Позже всех в воздух взмыла та самая сковородка, еще даже как следует не остывшая.
Пока посуда молча (а точнее, издавая некоторые зловещие звуки, которые трудно описать словами) выбирала себе новую жертву, я сделал по кухне крюк и выскочил в коридор, таща за собой обвившего мои лодыжки Севу. И хотя он был в сознании, глаза его безумно вертелись в глазницах, а изо рта вырывалось что-то уж совсем неразборчивое, так что я не особо обращал на это внимание.
Из кухни донесся вопль, от которого над головой лопнула лампочка, осыпав Севину голову мелкими осколками. Сева поднял руку, пошевелил пальцами и засунул ладонь под свитер. В это же самое время в коридоре показался розовый кролик с розовыми же ушами, вампирскими зубами и мудрым взглядом видавшего жизнь графа Яркулы.
— Опаздываю, опаздываю! — проорал он страшным басом, отчего в ванной глухо лопнула очередная лампочка, и, отталкиваясь от стен мягким телом, пронесся по коридору в комнату.
Вслед за кроликом из кухни хлынула волна «холодного оружия», и пришлось позорно, на карачках отступать в ванную, кое-как прикрывая Севу доской для нарезки хлеба. И если ложка намеревалась только пребольно стукнуть промеж глаз, то у вилок намерения были более кровожадные. В доску успело воткнуться с десяток особо резвых, а когда я скрылся-таки в ванной комнате, с внешней стороны раздалось не менее десятка глухих ударов в дверь.
— Ви-вы-ва… — взвыл Сева, отлепляясь от моих ног.
— И я об этом подумал, — буркнул я. — Эта ожившая посуда и есть побочный эффект Сы-соича, чтоб мне сдохнуть!
В ванной было полутемно. Единственным источником света являлась щель под дверью, но и его было достаточно, чтобы разглядеть, как сильно побледнел Сева, а также то, что воткнувшиеся вилки пытаются вылезти из доски для нарезки хлеба.
— Вот ведь г-гады! — Сева подхватил доску и, перевернув ее вилками вниз, положил в раковину, — Теперь порядок!
— С ними да, а что делать с остальными?
Сева деловито поскреб в затылке. Отсутствие внешней опасности (пусть и на короткий период) мгновенно вернуло ему бодрое расположение духа. Подобные превращения Севы из «твари дрожащей» в «особу высокого полета» я наблюдал множество раз, особенно если Сева хватил лишку и выпил пива на кружку-другую больше.
— Ну и дела. Д-даже в голову ничего не лезет.
Я устало сел на край ванны:
— Надо подумать. Через двадцать минут Сы-соича вынимать, и я совершенно не представляю, как это сделать.
С внешней стороны двери опять что-то бухнуло. Сева громко икнул.
— Я предлагаю с-сдаться!
— Не дрейфь! — Я положил руку ему на плечо и, для повышения общей моральной устойчивости, добавил пару крепких выражений, услышанных на днях в троллейбусе. На Севу это произвело желаемое воздействие. Выпрямившись, как струна, он переспросил о значении последнего выражения. Когда я подробно объяснил, Сева захихикал, сверкая в темноте глазами, и ни с того ни с сего выдал анекдот про колобка и лису, изобилующий столь пикантными подробностями, что даже вилки в раковине перестали позвякивать.
Настроение мое заметно повысилось, и его подъему не смог помешать даже громкий — раза в два громче предыдущего — удар по двери. Полоска света внизу померкла, и, судя по широкой тени, снаружи стоял кто-то большой и весомый.
— Ир-рдик? — шепотом спросил Сева.
Из-за двери тяжело вздохнули и снова ударили. Ванна под нашими задами слегка завибрировала. Дверь треснула, пропуская внутрь еще один лучик света, и Сева, явно не соображая, что делает, крепко обхватил меня руками. Он бы еще и ноги закинул, но я вовремя отодвинулся ближе к раковине.
— Вот и вер-рь после этого ин-н-ноплане-тянам! — дыхнуло на меня луком. Я поморщился, но Сева в темноте этого не заметил.
Дверь между тем попытались взломать еще пару раз, все так же тяжко вздыхая. Щелей стало больше.
Еще через пару тяжелых ударов дверь под напором неизвестного выгнулась верхним углом вперед, предоставляя вилкам свободный коридор для полета.
В образовавшуюся щель я смог с ужасом различить то, что к нам упорно лезло и тяжко вздыхало.
Это был стол из кухни, вставший на бок и орудовавший верхними ножками как руками!
Теперь уже Сева не икал, а глубоко дышал, закрыв глаза. Я подумал, что самое время или сделать то же самое, или, широко распахнув дверь, вступить со столом в неравную схватку.
А там, глядишь, и джинн с вампиром помогут. Еще есть Сысоич, закрытый в холодильнике, которого не мешало бы достать, и я даже начал лихорадочно соображать, как это сделать, но додумать мне помешал стол. С чудовищным скрежетом и хрустом он выломал-таки дверь и, опрокинув ее внутрь, встал в дверном проеме. За его спиной лихо выстроились тройной свиньей ложки и вилки. Я разглядел еще ухват со сковородкой, но они, подумав, улетели в сторону зала.
Однако самое страшное было в том, что все вышеописанное происходило в полнейшей тишине (если не считать Севы с его тихим урчанием о том, что он ко всему происходящему не имеет ни малейшего отношения и что он вообще невкусный и костлявый. Витек вон раза в два толще). Ни Яркула, ни Ирдик никаких признаков жизни не подавали. Даже не кричали от адской боли.
Как только вилки с ложками закончили выстраиваться, стол глубоко вздохнул. Во вздохе слышались явные нотки эдакого садистского сочувствия к нашим с Севой персонам. Дескать, не хочу я вас убивать, а придется, жизнь такая, так что ничего личного, мужики…
Я понял, что в данной ситуации лучше зажмуриться, и еще крепче обнял Севу.
Стол приподнял левый угол, намереваясь сделать первый шаг, и…
И тут в коридоре громко и сухо щелкнул открываемый снаружи замок…