— Отрубить бы вам кой-чего, чтоб насовсем! И у Мусорщика вашего тоже! — Голова Пал Палыча хищно въелась в жирный кусок мяса, лежавший перед ней. Меня откровенно передернуло. Хотя я человек и не очень эмоциональный, но такое зрелище способен выдержать (а вернее будет сказано — высмотреть) разве что мой бывший начальник Теодор Федорович Шнапс. Он был судмедэкспертом в одной местной больнице и уж так издевался над трупами, что вид вывернутых наизнанку мышц и раздробленных костей вызывал у него лишь слабую ухмылку.

Сева сидел около меня, обмотав черепушку мокрым полотенцем. Смотреть на него было едва ли не вдвое страшнее, чем на Пал Палыча: глаза Севины потускнели, челюсть (нижняя, конечно) отвисла так, что казалось, сейчас наружу вывалится его розовый язык, под глазами же темнели фиолетовые круги. Я, наверное, сам выглядел не лучшим образом. По крайней мере, голова просто раскалывалась и желала пойти спать.

Другая голова, та самая, что сейчас с ужасающей скоростью поглощала сырое мясо, закусывая хлебцем, выглядела, наоборот, на редкость жизнерадостно и хорошо. С тех пор как я вынес ее из ванны и положил в пластмассовый тазик (другой подходящей тары в квартире не нашлось), прошло уже минут пятнадцать, но Пал Палыч ничего путного не сказал, только потребовал купить ему мяса, да время от времени выдавал колкие шутки на тему нашей с Мусорщиком изобретательности.

Когда мясо исчезло внутри головы, непонятно только куда провалившись, Пал Палыч бодро отрыгнул и спросил:

— Ну, чего же вы ждете? Я не понимаю! Задавайте свои поганенькие вопросики, а я, так уж и быть, соизволю на них ответить. Только чтоб никаких «Как же вы с женщинами?» или «А куда подевалось мясо, у вас же желудка нет?!». Куда девалось, туда и девалось! Ясно всем?!

— Мгм, — ответил Сева, посасывая порезанный палец.

— Да, — ответил я. — Вы кто?

— Вот до чего же вы, люди, необразованные! Разве так плохо видно, что я Павел Павлович Чуваров? Ну, вернее, часть Павла Павловича, причем одна из самых лучших его частей! Еще занятная была левая нога без одного пальца — уж куда подевался, неизвестно, — а еще этот, как его?., мгм… да ну вы поняли, о чем я, верно? Далее спрашивайте! И учтите, балбесы, что это я, только пока сыт, так хорошо отношусь к людям, а вот когда голоден, тогда — о-го-го! Я знаете, как зол бываю?! Сейчас бы мне тело, стукнул бы башмаком по столу, а то и не по столу, а по чьему-нибудь наглому рыжему лицу! Вот так прям!

— Попрошу не оскорблять! — прошептал Сева.

— Это я так, фигурально выражаюсь!

— Тогда у меня такой вопрос — кто вы есть на самом деле?

— Я есть Сарь, — голова важно надула щеки, — по паспорту Сарь Сысоевич Кроффе! Во как!

— Сарь, простите, кто? — переспросил Сева, потянувшись было за голубым карандашом, одиноко торчавшим в солонке.

— Сысоевич! И никаких записей чтоб!

Рука Севы дрогнула, и он быстро спрятал ее под стол.

— С детства не люблю репортеров, — пожаловался Сарь, — вечно что-то конспектируют, пишут, заметочки всякие на полях и колбасных вырезках… Был такой один. Шестиногий, дай бог памяти, Глюг. Сам немой, а мычал-то как!! И все записывал вечно. Я ему: «Привет!» — он мне на листке выводит: «Привет». Я ему: «Как жизнь, синепузый?» — а он мне в ответ то же самое… Осерчал я, в общем, тогда малость…порвал ему перепонки на пальцах… мда… Так о чем вы?

— Мы вот о чем, — сказал я, — Хотелось бы узнать, откуда вы взялись?

Сарь громко отрыгнул, пробормотал какие-то несущественные извинения.

— Что значит — откуда? Прилетел, откуда же еще? Фантастику, что ли, никогда не читали? Ну, вы, право, совсем неграмотные люди! Это только Коцик-И-Моцик здесь родился, да и то случайно, а остальные все как есть прилетели. Я, к примеру, почти тридцать лет назад. Из родного Палюпа прямиком в квартиру, в тапочки и халат домашний… С тех пор и проживаю здесь, опыта набираюсь, свой распространяю. В общем, чем богаты…

— А шпионство? — ввернул Сева, коварно сверкнув глазом.

Сарь стойко перенес долгое и молчаливое смотрение глаза в глаза, а затем столь же невинно, как овечка, щиплющая в чужом огороде листья капусты, спросил:

— Какое шпионство?

— То самое! — сказал Сева, — Я в книгах читал! Прилетаете, знач-чит, к нам. Смотрите, какое у нас самое слабое место, или какой секретный объект сфотографируете, а затем — бац — и бомбу на него сбросите. Знаю я все эти штучки!

— Ну, положим, я и так знаю, какое самое слабое у тебя место, — ответила голова, — а насчет секретных объектов лучше бы ты честных инопланетян не смешил, право. Ну какие, скажи, у вас в городе секретные объекты? Так, баловство одно. Заводик был, помню, по производству спирта, еще в горбачевские времена, так его и без нас прикрыли. Водка жутко этилом воняла, на том и прогорели.

— И ты хочешь сказать, что прилетел на Землю просто так? Пожить?

— Честно? — донеслось из тазика.

— Честно, — сказал я.

— Тогда я буду называть вас марципанами.

— Какими это еще марципанами? — удивился Сева.

— Обычными, — ответил Сарь. — Я мог бы назвать вас, ну, скажем, балбесы… или, лучше, карабистрофы, но мне кажется, что вам это понравится меньше, чем марципаны. Они все же съедобные. А карабистроф что? Так, одни кожа да кости, а вместо крови у него желудочный сок течет, а вместо мозгов…

— Врезать бы тебе половником. — Я сел за стол и принялся разливать по кружкам уже давно закипевший чай.

— Так вы оба ничего не узнаете, марципаны! — Сысоич потянул носом. — У тебя там в чайнике чай или ослиная моча с излишками сахара?

— Сам и пробуй, — буркнул я. Заварку я заварил два дня назад. Цвет у чая действительно походил на что угодно, но не на первоначальный свой цвет.

Не так я представлял себе инопланетян.

— Хорошо, марципаны. — Сарь бодро двинул бровью. — После мяса мне уже не так обидно за потерянное тело, посему рассказываю все как есть. В одной далекой-далекой галактике… — Сарь сделал таинственную паузу, выпучив один глаза и выпятив нижнюю губу. — Страшно?

— Нет, — сказал Сева, шумно опустошая кружку и закусывая чипсами.

— Ну так и вот, значит, — продолжил Сарь, — Планета моя находится отсюда почти в месяце полета на стандартном космическом разведботе класса «Медуза». Чтобы добраться до Земли, нужно миновать шестнадцать постов таможни, сделать две пересадки и провести ночь на Аботайском материке. Там, кстати, у меня нагло украли все восемнадцать пар трусов с резинками.

— С чем? — ахнул Сева и покрылся весь от смущения лиловыми пятнами.

— С резинками. От трусов. Чего так удивляться? Моя раса так устроена, что мы вынуждены ходить в трусах, а резинками опоясывать эти… как они у вас называются?

— Уши? — ляпнул я первое, что пришло в голову.

— Уши — это другое, — поморщился Сарь, — в уши мы иногда вату вставляем. В особенности когда едим. А резинками мы бедра — вот что — обвязываем, чтобы кожа не шелушилась и трусы не спадали!

— Здесь, между прочим, кое-кто ест! — сказал Сева, поперхнувшись чипсами.

— Да? И кто же? — подивился Сарь. — Пить ослиную мочу и жевать прозрачные дольки пережаренного картофеля вовсе не значит есть! Тем более для вас, марципаны!

— Можно, я ему глаз выдавлю? — обратился скорее к своей чашке, чем ко мне, Сева. — Надоел силь-льно. Я хоть и не знаю значение слова «марципаны», но нюхом чую, что что-то обидное.

— А я вот нюхом чую, что вы оба чересчур болтливые и ничего не хотите слушать. Еще слово — и я замолчу навсегда… ну, на час точно!

— Продолжай, — махнул я кружкой с чаем.

— Осторожней! Прольешь и ошпаришь, а у меня кожа девственная! И не красней, я про кожу!

Сева действительно стал ярко-алым, смутился вновь и, потупив взор, стал что-то выковыривать ногтем из столешницы. Сысоич молча дождался, пока Сева вдоволь наковыряется, кратко кашлянул и продолжил.

Оказалось, что Сарь Сысоевич родом с далекой-далекой планеты, на которой живут не кто иные, как инопланетяне. Видом своим они ничуть не напоминают отрубленные головы некоторых граждан Земли, а похожи скорее на маленьких котят, только без шерсти, с гладкой, туго обтягивающей косточки кожей. И не надо так сразу бледнеть. Они, инопланетяне, очень милые и симпатичные. А показываться они не хотят потому, что одеваться в одежды на Земле строжайшим образом запрещено. Почему? А кто ж его знает? А не показываться же на людях голым? Засмеют!

Далекая планета так называемых котят много тысячелетий назад опередила в развитии маленькую убогую планетку в Солнечной системе. Она даже крутится вокруг орбиты своего солнца в четыре раза быстрее. Землю вообще, оказывается, считают самой отсталой планетой в Галактике и из принципа не приглашают участвовать в Лиге Чемпионов по космическому футболу. Но не это самое важное.

Он, Сарь Сысоевич, не просто турист, а специальный агент с очень узкой и засекреченной специальностью — внедрять в умы землян понятие, что они не одни во Вселенной. Стоит, бывало, Сысоич в магазине «Виктория» в длиннющей очереди и вдруг словно нечаянно обронит: «А слышали, граждане, что во Франции инопланетянина живого нашли! А он сказал якобы, что скоро к нам все его семейство прилетит, чтобы слить наши культуры воедино! Вот оно как!» Или же в бане похлопает какого-нибудь распаренного толстячка по голой, распаренной же спине, да и скажет: «Читал я, что через полгода в Москву с самого Марса послы прилетят!» И далее в том же духе. Может, конечно, никаких пришельцев во Франции и не было сроду, да и газет Сарь Сысоевич почти никогда не читает, но не в этом суть. Люди-то не особенно прислушиваются, но там, в голове, на подсознательном уровне, все отлично запоминают. Вот когда свыкнутся все земляне с мыслью, что к ним инопланетяне летят, тогда те и нагрянут, для слияния, так сказать, культур, ну и всего остального заодно.

А так Сарь Сысоевич нигде, в общем, не работает. Получает в конце каждого месяца по почте деньги на личные расходы от своих засекреченных коллег и живет обычной человеческой жизнью… Точнее будет выразиться — жил, поскольку недавно кое-кто кое-чего ему взял и отрубил!

И, кстати, о теле. Оно — секретная разработка лучших умов родной планеты Саря Сы-соевича. Тело включает в себя стандартный набор исследовательского защитного костюма плюс встроенный модулятор «сырой» энергии, позволяющей подпитывать тело автономно, независимо от пилота, и несколько видов деактивированных вооружений. Тело способно существовать независимо от рубки управления в течение нескольких дней, впитывая нужные ей вещества прямо из воздуха.

— А чем впит-тывает, если не секрет? — поинтересовался Сева.

— Секрет! — ответил Сарь Сысоевич. — Да и не поймешь ты такие технические тонкости.

— И все-таки!

— Любопытному Севе, сам знаешь, что оторвали. И не склоняйся над тазиком, марципан, свет загораживаешь!

— Сарь Сысоевич, ты со своим марципаном начинаешь раз-здражать!

— Неужели? Я бы посоветовал подать на меня в суд, но, хе-хе, даже мне интересно посмотреть, как это у тебя получится! Граждане! — воскликнул Сарь. — На скамье подсудимых у нас сегодня— ГОЛОВА!! Неплохо звучит, между прочим…

— Глаз выдавлю! — неожиданно зловеще прошипел Сева. — И вырву язык!

— На, вырывай. Он все равно силиконовый, а внутри тоненькие и очень острые проволочки!

— А ты т-тогда не сможешь разговаривать!

— Тогда я буду Мычать! — сказал Сарь. — Пожалуй, мычащая голова подействует на вас лучше. На, отрывай, Иуда!

Тут настал мой черед вмешаться. Сева уже дошел до той кондиции, когда ему было наплевать на последствия. Обычно в такие моменты Сева начинал шипеть, краснеть, лягаться и глубоко дышать.

— Сева, успокойся! — весомо сказал я, на правах лучшего друга обнимая его за плечи. — Мы имеем дело с иным разумом. Не стоит портить отношения с другой цивилизацией!

Мой спокойный, рассудительный голос почему-то произвел на Севу совершенно обратный эффект. Он извернулся из-под моих крепких объятий и толкнул локтем тазик. Тот с грохотом свалился на пол, перевернулся и накрыл голову сверху.

— Доигрались, марципаны! — мрачно сказал Сарь Сысоевич глухим басом, — Живо поднимайте, а то вот возьму и заляпаю вам кровью весь линолеум.

— А вот и не подниму, инопланетное отродье! — зловеще воскликнул Сева. — Сейчас вот наступлю на тебя и раздавлю, а после сдам в лабораторию для изучения!

— Первый раз я предупредил, — донеслось из-под тазика. — А ты как считаешь, Витя?

Я предпочел подумать, а потом спросил, сколько раз вообще Сарь Сысоевич собирается предупреждать.

— Не больше двух! — ответили глухо из-под тазика. — Здесь темно, и это действует мне на нервы! Больше двух мне просто не выдержать!

— А если я тоже не захочу тебя вынимать? — осторожно поинтересовался я.

В ответ произошло следующее.

Сева вдруг плавно и совершенно беззвучно, подобно гордой птице соколу, взмыл под потолок, кувыркнулся и прилип к отштукатуренному потолку руками и ногами.

А я неожиданно понял, что виляю пушистым хвостом, сижу на задних лапах и усердно выедаю из рыжей шерсти блох.

«Что происходит?» — подумал я, кротко тявкнув. Ломило косточки, а все тело неприятно жгло. Не надо было особенно напрягаться, чтобы сообразить, что меня поедали блохи.

Вдобавок я понял, что все еще клацаю зубами по шерсти около позвоночника, смутился и выпрямился, уставившись на тазик.

— Заели? — с издевкой осведомился Сарь Сысоич. — То-то! Это еще самый слабый вид гипноза, а то запросто превратил бы тебя в рыбу, и ты или задохнулся бы, или наглотался в ванной воды и, наоборот, захлебнулся. Так-то, Витя, марципан несчастный, будешь знать, как издеваться над честными пришельцами.

Я снова гавкнул, хотя хотел сказать много обидных и нецензурных слов. С потолка донесся слабый шелест Севиного голоса:

— Кто-нибудь, сним-мите меня отсюда!

Подняв голову, я увидел, что Сева успел добраться до люстры и сидел, сгорбившись, обхватив ее тощими руками.

— А у него сейчас произойдет прилив крови к голове, — радостно сообщил мне Сарь Сысо-ич, — и он умрет в страшных судорогах.

Севино лицо и правда стало наливаться багрецом. Я забеспокоился, что выразилось в частом-частом вилянии хвоста.

— Итак, марципаны, никто ничего не хочет сказать? — самодовольно спросил Сарь Сысо-ич.

— Снимите, — ответил Сева, похоже, мало понимающий суть происходящего.

— Для начала обсудим несколько условий. Я для вас — господин Сарь или, в крайнем случае, Сарь Сысоевич, но никак не Сысоич или сарделька, сосиска, сыч и так далее. Ясно?

Сева не ответил, а я был занят тем, что чесал себе задней лапой за ухом.

— Ага. Второе — беспрекословно выполнять все мои требования. Даже такие, как, например, покричать петухом под столом или прикурить мне сигарету, но не спрашивать, куда уходит дым, почему я не кашляю и все такое прочее. Ясно? Третье, и самое важное, покупать мне свежее мясо, килограмма два в день. Не меньше! А то у меня может развиться дистрофия. Надеюсь, господа, все понятно?!

— Снимите меня отсюда! — жалостно попросил Сева.

— А что надобно сказать? Ай, ладно, на этот раз обойдемся без лишних церемоний.

Что-то вновь произошло, и я обнаружил, что сижу на холодном линолеуме и отчаянно выдергиваю из-под мышки волосы зубами. Смутившись, я прекратил это занятие. В этот момент на стол с большим шумом упал Сева. Кратко, в прощальном стоне дзинькнули разбитые тарелки и стаканы. Опрокинулась непочатая бутылка пива…

— А теперь, марципаны, поднимите меня! — сказал из-под таза Сарь Сысоич. — И живее, так вас да растак.