Глава 11
Восточный базар… Пестрый и горластый, экзотически ароматный, чудовищно богатый и нестерпимо навязчивый, он умильно заглядывает в глаза, одновременно прикидывая, как бы тебя облапошить. Иван продирался сквозь толпу, перебрасываясь репликами с десятками незнакомцев, но стараясь не угодить в цепкие объятия приторно-доброжелательных торговцев. Варвара Сыроежкина осталась на посту в машине времени.
Небольшие крытые рынки-бедестены, где торговля могла продолжаться в любую погоду, были в те времена для Турции обычным делом. Крытый рынок Истанбула поражал приезжих своими масштабами. Его начал строить еще Мехмед Завоеватель сразу после взятия Константинополя, решив вдохнуть в разоренный город новую жизнь, и с тех пор он неуклонно разрастался.
Миновав высокую арку, выполненную в пышном мавританском стиле, Иван оказался во владениях колпачников и, едва отмахавшись от предложений немедленно приобрести головной убор, поспешил углубиться в лабиринт улиц-галерей. Дневной свет проникал сюда лишь через небольшие отверстия в каменных сводах. Всюду горели масляные коптилки. Продвигаясь вперед в тесноте и полумраке, Иван пытался считать по пути «перекрестки»: как ему объяснили, лавка менялы Абдурахмана находилась в старом бедестене, центральном зале крытого рынка, где сосредоточились торговцы самыми ценными товарами — ювелирными украшениями и драгоценным оружием. Благодаря удачному месторасположению этот зал было легко охранять. Однако вычислить указанный поворот мэтру по неразрешимым вопросам так и не удалось: спасаясь от слишком рьяного торговца коврами, решившего непременно всучить Птенчикову хотя бы маленький килим, он утратил хладнокровие, заметался, выскочил в переулок кальянщиков и, ощутив знакомый сладковатый запах, в панике заработал локтями, распихивая толпу. Ему совсем не хотелось отлететь в Шамбалу, оставив на базаре беспомощное тело с зажатым под мышкой молекулярным резонатором, который, благодаря возможностям машины времени, прислали из ИИИ в Истанбул через секунду после запроса.
Повернув очередной раз, Иван неожиданно для себя попал в большой, увенчанный сразу несколькими куполами зал. «Сандаловый бедестен», — сообразил мэтр, припомнив утреннее путешествие в компании своей ученицы. Надо отметить, благовонное дерево к названию крытого рынка не имело никакого отношения: Иван уже знал, что «сандалом» здесь называется знаменитый на весь Восток шелк, привезенный из города Бурса. Остановившись, он невольно залюбовался волшебным сиянием всех цветов и оттенков, переливающимся в изгибах и складках драгоценных тканей. Однако глазеть на чужие товары времени не было: Ивану срочно требовалось найти покупателя на свой «три-нуль-персператор».
— Удачи тебе, почтенный купец! — обратился он к ближайшему торговцу. — Не подскажешь ли, как мне найти лавку менялы Абдурахмана?
— И тебе удачи, любезный чужестранец! Да будет путь твой легок, как эта ткань. — Он шевельнул рукой, и над прилавком взметнулась шелковая волна. — Зачем нам меняла? Я возьму у тебя хоть индийские рупии, хоть татарские алтыны, хоть китайские ченги, удивляющие правоверных своей квадратной формой…
— Спасибо, я забыл дома кошелек, — резво развернулся Иван и ввинтился в толпу.
Проанализировав ситуацию, Птенчиков решил, что обращаться с вопросами к торговцам не только бессмысленно, но и небезопасно. Оглядевшись в толчее, он приметил среди многочисленной бедноты человека, одетого побогаче, и повторил свой вопрос о меняле Абдурахмане. Человек поморщил лоб, почесал бока и пустился в объяснения столь пространные и топографически противоречивые, что Птенчиков понял: остается надеяться лишь на милость провидения. В подавленном настроении он вновь принялся петлять по шумным переулкам, оплетающим склон холма, пока вдруг, шагнув в очередную подворотню, не замер от восхищения: прямо под ним расстилалась панорама залива с поэтичным названием Золотой Рог, а немного правее убегали вдаль воды Босфора, оставляя позади взволнованное таким вероломством Мраморное море. Купеческие корабли придавали романтическому пейзажу оживленность и деловитость: кто-то швартовался, кто-то разгружал товары, а кто-то вновь уходил за горизонт, не зная, вернется ли когда-нибудь к этим берегам.
«Иван Иванович! — раздался в голове голос Вари Сыроежкиной. — Как дела с нуль-персператором? Вы так долго не выходили на связь, что я начала волноваться!»
«Нуль-персператор при мне», — тяжело вздохнул Иван.
«Неужели Абдурахман отказался его купить?»
«Я еще не дошел до лавки Абдурахмана».
Варя озадаченно помолчала:
«Извините мою нескромность, но, может быть, вам прибавить шагу?»
«С удовольствием прибавлю, когда пойму, куда нужно идти», — буркнул Иван.
«Так вы заблудились? Хотите, пришлю воробья, чтобы осуществлял наводку с воздуха?»
«А что, неплохая идея! Я сейчас нахожусь…»
«Не волнуйтесь, у меня электронная карта перед глазами. Воробей вас найдет».
Окрыленный надеждой на скорую помощь, Иван окинул взглядом прибрежную суету. Спускаться смысла не было — впереди расстилался базар пряностей, получивший у местных жителей название «Египетского» только лишь из-за того, что караваны с индийскими специями, торговлю которыми монополизировали генуэзские и венецианские купцы, проходили через Египет. Звонкое чириканье привлекло его внимание. «Наконец-то!» — обрадовался Иван и поспешил за невзрачным воробьем, порхнувшим под свод рыночного переулка, из которого он недавно вышел.
Беспорядочными зигзагами, то продвигаясь вперед, то возвращаясь обратно, воробей вел Ивана к заданной цели. «Маскируется», — уважительно думал мэтр. Копируя траекторию полета воробья, он тоже то замирал на месте, то суетливо протискивался сквозь толпу, чтобы не отстать от хитроумной птицы. Внезапно воробей взмыл к потолку и скрылся в круглом отверстии, заменяющем торговцам как вентиляцию, так и лампы дневного света. «Что за ерунда?» — ахнул Иван и тут же почувствовал во рту приторный вкус халвы.
— Мир тебе, незнакомец! Изгони тень с лица своего и ощути сладость жизни в светлый праздник Шекер-байрам! — расплываясь в довольной улыбке, поклонился ему безбородый мужчина с лоснящейся физиономией. Иван затравленно оглянулся и обнаружил, что забрел в этакий рай обжор и сладкоежек: всюду высились горы лукума и расстилались равнины пахлавы, засахаренные фрукты утопали в воздушном креме и взбитых сливках, а на лицах покупателей читалось благодушное умиротворение.
— Ненавижу халву, — пробормотал Птенчиков, через силу проглатывая засунутый в рот кусок.
— Вах-вах, — огорченно покачал головой безбородый продавец. — Горечь не только рисует морщины на твоем лице, но и тяготит твое сердце, опуская его ниже желудка. Не дай желчи затопить мозг! Для услаждения души я могу предложить тебе удивительное блюдо под названием бюль-бюль-ювасы, что означает «гнездо соловья».
«Ишь, Авиценна доморощенный!» — усмехнулся Птенчиков, но вслух сказал:
— Не совсем понимаю, почему уложенные в печеную корзинку орехи с кремом должны исправить анатомические нарушения в моем организме.
— Не хочешь бюль-бюль-ювасы, возьми тавук-гексю: сладкий пудинг-желе из рисовой муки с ванилью и мелко порезанным мясом кур.
— Куры в десерте? — поразился Птенчиков.
— А что тебя так удивляет? Хорошо, возьми пудинг без курицы: казан-диби, темно-коричневый рулет с хрустящей корочкой и…
— Нет, благодарю. Моя желчь уже вернулась на положенное место и не представляет опасности для душевного и физического здоровья.
— Ошибаешься! — запальчиво возразил продавец. — По глазам вижу, как она плещется в твоем нутре, достигая самого кадыка. Ладно, выбирай себе ашуре — «Ноева сладость», любые двенадцать компонентов на вкус покупателя.
— А почему «Ноева»?
— Неужели ты не знаешь? В последний день потопа на Ноевом ковчеге собрали остатки еды, сварили вместе, и получилось ашуре. Но если ты настолько привередлив, возьми дондурму и уже не морочь голову добрым людям!
Торговец угрожающе навис над Иваном. «Дондурму придется брать», — понял мэтр со всей очевидностью, и тут в голове вновь раздался голос Варвары Сыроежкиной:
«Иван Иванович, что происходит? Почему вы, не дождавшись биоробота, сорвались с места и помчались на базар, а теперь игнорируете его сигналы и не хотите никуда идти?»
«Не дождался?! — мысленно возопил Иван. — А кто же меня гонял по закоулкам, а потом сбежал через вытяжное отверстие?»
И тут на него снизошло озарение:
«Неужели это был обычный воробей?»
«Ох, Иван Иванович… — растерялась звезда натурологии. — Извините, я совсем не продумала систему опознания. Может, выкрасить наших воробьев в розовый цвет?»
— С тебя два аспера, — провозгласил продавец сладостей, сжимая Птенчикова в железных тисках дружеских объятий.
— Чи-и-вик! — пискнул из-под крыши воробей.
— Да-да, сейчас, — заторопился Иван, стараясь не упустить птицу из виду.
— Вот и отлично! Жуй и не парься, — напутствовал его продавец, весело подбрасывая на ладони пару монет.
Оказалось, что пожелание следует воспринимать буквально: «дондурмой» в Истанбуле называли мороженое…
Если вы думаете, что в ожидании молекулярного резонатора Егору пришлось поскучать, то глубоко ошибаетесь: программа заключения в подвале Абдурахмана изобиловала сюрпризами. Пленник едва успел подгрести под себя жалкий и, как положено в заточении, сырой клок соломы, — дверь снова отворилась, и в помещение вплыла пышная женщина средних лет с большим подносом разнообразных яств в руках. На голове у нее была небольшая бархатная шапочка, изящно сдвинутая набок, к ней крепился шарф из тонкого шелка, закрывающий волосы и лицо. На ногах челики — туфли из желтого сафьяна с загнутыми вверх на несколько сантиметров носами. Полы длинного энтари — плотно облегающего спину платья, расклешенного от талии, спереди были подобраны и заправлены под широкий кушак, что позволяло увидеть не только шаровары, но и подол гемлека — длинной нижней рубашки из шелковой кисеи. Рукава энтари опускались почти до пола. До локтя узкие, затем они расширялись, открывая взгляду кружевную отделку гемлека.
— Что, хлопчик, проголодался? — ласково произнесла женщина по-украински и поставила перед Егором поднос.
Видя удивление пленника, она решила прояснить ситуацию:
— Я урожденная казачка. Еще дивчиной меня взяли в полон крымские татары и продали на рынке в Кафе.
«Кафа — нынешняя Феодосия», — сообразил, Гвидонов.
Женщина опустилась на соломку, скрестила ноги по-турецки и подперла голову рукой:
— Что же ты молчишь? Ты ведь понимаешь мою речь? Этот подвал находится прямо под моей комнатой в гареме, и я случайно слышала, как ты кричал, что русские не сдаются. — Она неожиданно всхлипнула. — Эх, Днипро, Днипро… Не видать мне боле твоей чистой водицы!
— Редкая птица долетит до середины Днепра, — не удержавшись от ассоциации, брякнул Гвидонов и тут же смутился: — Я в том смысле, что красивая река, могучая. «Реве та стогне Днипр широкий…»
— Хорошо говоришь! Правильно! — горячо воскликнула казачка. — Сам-то из каких мест будешь?
— Из Москвы.
— Ну, ничего, ничего. Где та Москва, а где Истанбул… — Она покосилась на вытянувшееся лицо Егора, спешно припоминающего исторические перипетии весьма нестабильных отношений между Запорожской Сечью и Московским государством. — Угощайся, хлопчик. Совсем небось тебя замучили, изверги!
Егор посмотрел на поднос и вдруг почувствовал, что и впрямь ужасно голоден. Подцепив кусочек печеной индейки, он принялся с наслаждением жевать, а пышная казачка, в полном соответствии с вольнолюбивым характером своей нации заявившаяся в тюремный подвал прямо из гарема, пустилась в воспоминания.
Ксюхе было что вспомнить. С рынка в Кафе она попала не куда-нибудь, а в гарем прежнего султана, Абдул-Надула Великовозрастного. Сиятельному владыке было в те времена сорок пять, юной полонянке — семнадцать. Своенравная казачка очаровала Абдул-Надула и вскоре заняла среди его фавориток ведущее положение. Выше нее в гаремной иерархии стояла лишь султан-валиде — матушка султана, которой, согласно традиции, принадлежала вся власть в этом «женском царстве».
Ксюха быстро освоилась в новой ситуации, и даже начала находить определенное удовольствие в полном интриг и страстей существовании. Каждая икбал — фаворитка, выделенная среди полутысячи женщин и удостоенная чести делить время от времени ложе с султаном, — мечтала родить ему ребенка мужского пола и превратиться в кади ну (с перспективой стать в свое время самой султан-валиде!). Однако Аллах посылал Абдул-Надулу исключительно девочек. Ксюха, как и прочие, вскоре родила, и, разумеется, тоже девочку. Малышка тут же получила золоченую колыбельку и под озабоченное кудахтанье многочисленных нянек принялась ежедневно оглашать сад бодрыми воплями, не давая заснуть своим крошечным соседкам, выставленным рядком на балконе, чтобы подышать свежим воздухом.
Так бы все и продолжалось, если бы однажды заскучавшая казачка не потребовала в приступе ностальгии раздобыть ей служанку славянского происхождения. Требование фаворитки поспешили исполнить, и уже на следующий день в гареме появилась новая невольница.
— Пригрела змеищу на своей груди, — сверкая очами сквозь тонкий шелк накидки, жаловалась Ксюха Гвидонову.
Новенькая оказалась девицей не промах. Прислуживая своей госпоже, она вскоре поймала ее на тайном пороке: обращенная в мусульманство казачка втихаря поедала сало! С тех пор Ксюха потеряла покой. Служанка се нагло шантажировала, требуя устроить встречу с султаном в приватной обстановке. Той же ночью, явившись к своей фаворитке, Абдул-Надул застал вместо нее «замешкавшуюся» служанку. Когда Ксюха вернулась в комнату, менять что-либо было поздно. У султана появилась новая фаворитка, более того — через девять месяцев она родила ему сына!
— Наверняка прижила на стороне, — шипела разъяренная казачка. — Узнать бы, как ей это удалось!
Словом, у Абдул-Надула появился наследник, и четыре года назад, когда Аллах призвал великовозрастного правителя Истанбула к себе, он занял место отца, а бывшая Ксюхина служанка стала полновластной султан-валиде. Большинство прежних фавориток отправили «на пенсию» — в старый сераль, доживать свой век в тоске и забвении. Однако Ксюхе повезло: ее взял в свой гарем меняла Абдурахман. Бывшая служанка не препятствовала.
— Где ж ты сало-то брала? — поинтересовался потрясенный рассказом Гвидонов.
— Где брала, там уж нет.
Егор решил пойти ва-банк:
— Говорят, в казино, принадлежащем твоему мужу, тоже продают сало.
— А ты думаешь, почему я за него вышла? — расхохоталась Ксюха.
— Он что, хохол? — растерялся Егор.
— Нет, он меняла. — Ксюха небрежно откинула с лица вуаль. — Фу, совсем упрела в этих тряпках. Посидим по-свойски, по-славянски. Где ты, воля вольная… Сейчас бы скинуть челики да босиком по студеной водице! Слышь, касатик, а хочешь, я и тебе сальца принесу?
— Ты и без того сильно рискуешь, сидя со мной в этом подвале.
— Разве ж то риск? — презрительно сощурилась Ксюха. — Кстати, а чего они от тебя добиваются?
— Хотят, чтобы я собрал для казино игровой автомат.
— Это что за штука?
— Хорошая штука. Долго рассказывать.
— А ты и впрямь можешь его собрать, али так, головы морочишь, чтобы со своей не расстаться?
— Могу, — улыбнулся Гвидонов. — Только для этого инструменты нужны разные и запчасти.
— Молодцы вы, русские, смекалистые. Если б ты знал, касатик, как мне надоело в этих гаремах! Вся душа скукожилась. А ведь крылата была, точно птица вольная, какие песни спивала, как плясать умела! Хлопцы всю траву у околицы вытоптали… — Черные глаза казачки опасно заблестели.
— Ты только не плачь, — разволновался переполненный сочувствием Гвидонов. — Знаешь, я, пожалуй, могу вернуть тебя на Родину.
— Да как же это? — вспыхнула безумной надеждой Ксюха.
— Не спрашивай как, но я тебе обещаю. Ты не побоялась пожалеть пленника, а я не побоюсь вырвать тебя из гарема Абдурахмана.
— Эх, хлопчик, тебе бы самому отсюда выбраться. — покачала головой женщина.
Яркое солнце сушило крыши после утреннего снегопада, с минаретов неслись крики муэдзинов, а в подвале Абдурахмана москаль и казачка напевали на два голоса: «Нэсэ Галя воду…»
Тучный, заплывший жиром по самую чалму меняла Абдурахман клевал носом над прилавком, услаждающим взоры сиянием разнообразнейших монет. Маленькие путешественницы со всего Востока, выплавленные из металла свидетельницы войн и государственных переворотов, взлетов и падений высокомерных правителей… Современный нумизмат отдал бы полжизни за такую коллекцию!
Заснуть окончательно меняле мешало врожденное чувство ответственности за собственное благосостояние. Прикроешь на секунду глаза — а какой-нибудь ловкач уже вертится возле твоего прилавка! Вот, пожалуйста: до чего подозрительный тип в полосатом бухарском халате приближается со стороны оружейного ряда…
— Мир тебе, почтенный купец! Не тебя ли называют Абдурахманом? — остановился бухарец возле лавки менялы.
— Да сохранит Аллах твою душу во время тяжких скитаний, чужеземец, — тяжело вздохнул меняла. — Ты угадал.
— О! Да будет благословенна наша встреча, премудрый купец, ибо у меня есть одна штука, которая может сделать тебя счастливым.
На лоб менялы легла тяжелая складка задумчивости — что же это, интересно, может принести ему счастье? Так и не найдя ответа на этот сакраментальный вопрос, он с дипломатической хитростью выдавил:
— Ну?
— Эта вещь преумножит твое богатство в десятки, нет — в сотни раз!
— О, — приободрился меняла, и впрямь начиная чувствовать себя счастливым.
— Динары, таньга и алтыны караванами потянутся в твои кладовые…
— Караванами?!
— Стадами! Стаями! Роями! И этими… львиными прайдами!
— Я согласен, — важно кивнул меняла. — Давай свою штуку.
— Подожди, любезный купец. Мы еще не договорились о цене.
— Думаю, этого хватит. — Меняла небрежно зачерпнул горсть медяков.
— Ценю твое остроумие. Двадцать раз по столько, и золотыми.
Абдурахман впился в него буравящими глазками:
— Философский камень?
— За кого ты меня принимаешь! — возмутился Птенчиков, одергивая сбившийся у живота халат.
Сонливость Абдурахмана как рукой сняло. Безошибочным чутьем торговца он понял, что на базар Истанбула залетела крупная птица. Нет смысла описывать последовавший засим торг: на Ивана, целый год бившегося за торжество художественной правды в созданном при колледже XXII века экспериментальном театре, накатил приступ актерского вдохновения. Учитель литературы сражался за каждую монету так, будто от исхода этого поединка и впрямь зависело все его дальнейшее благополучие. Наконец запыхавшиеся противники пришли к консенсусу. Меняла, скрепя сердце, отсчитал требуемую сумму, а Иван выложил на прилавок узелок с молекулярным резонатором.
— Что это? — вытаращился Абдурахман, развернув дрожащими от нетерпения пальцами тряпицу.
— Три-нуль-персператор. Очень нужная штука для знающих людей. — Иван значительно подмигнул покупателю.
— Три… что?! — взревел разъяренный меняла. — Ты, зловонный сын извращенной любви гнусных джиннов! Да присохнут твои внутренности к мостовой перед тем, как туда ступит парадное шествие слонов султана! Как ты посмел предложить мне такое?
— А в чем, собственно, проблема? — растерялся Иван, не усмотревший в своем предложении ничего неприличного.
— Сейчас кликну стражу — сразу поймешь, какие у тебя проблемы! — брызгал слюной меняла, сгребая обратно выторгованные Иваном деньги. — Забери свою штуковину и предложи слабоумным под мостом калек.
Птенчиков едва успел подхватить молекулярный резонатор, пока тот не превратился в пыль под сапогом почтенного купца.
«Провал!» — простонал он по внутренней связи, прикрывая уникальный механизм полой халата. Варвара не успела ответить: из-за угла соседней лавчонки выглянул чрезвычайно взбудораженный человек и призывно замахал мэтру по неразрешимым вопросам.
— Не мельтеши, почтеннейший, — настороженно приблизившись, произнес Иван. — Тебе нужна моя помощь?
— Нет, мне нужен твой три-нуль-перпер… В общем, я могу купить то, что ты продаешь.
Благополучно сплавив неожиданному покупателю ценную запчасть к рогу изобилия под названием «Однорукий бандит», Птенчиков незаметно прицепил к его халату «видеожучка», передающего изображение прямо на монитор машины времени, где несла вахту Варвара Сыроежкина. Чрезвычайно довольный собой, мэтр решил все же последовать за объектом наблюдения лично и сел ему на хвост, стараясь не слишком высовываться из толпы. Слежение с воздуха, которое продолжал вести воробей-биоробот, стало третьей ступенью контроля.
«Странно, что Абдурахман проявил полное непонимание ситуации, — размышлял Птенчиков, для конспирации прикрывая лицо рукавом халата. — Я бы даже сказал, агрессивное непонимание. Неужели мы ошиблись в своих расчетах и во главе преступной организации стоит кто-то другой? Нет, этого не может быть. Казино принадлежит Абдурахману, Егор заточен в подвале его дома… Доказательства очевидны! Значит, он ломал передо мной комедию. Во всеуслышание отказался от покупки нуль-пересператора, чтобы тут же подослать ко мне «шестерку». Но зачем?»
Иван споткнулся о массивное верблюжье седло и угодил в хитроумную западню из упряжи.
— О, сын греха, да отсохнут… — протяжно начал возмущенный торговец, упирая руки в бока.
«Вот незадача, я же веду наблюдение! Мне никак нельзя привлекать к себе внимание окружающих», — разволновался Иван и поспешно сунул ему в руку серебряную монету.
— Проходи, дорогой! — расцвел хозяин западни. — Для таких ценителей, как ты, у меня еще есть…
Однако Иван уже выпутал ногу из кожаной уздечки и, не слушая продавца, поспешил прочь.
— Подожди, любезный! Седло-то забыл! — завопил торговец во всю силу тренированных легких. — Эй, бухарец, ты куда припустил, будто напоролся мягким местом на рога шайтана? Остановите его, люди, я честный купец и проданный товар оставлять у себя не привык!
Охочие до бесплатных развлечений горожане заулюлюкали, захохотали, стали хватать Птенчикова за халат и тянуть обратно к лавке, где с верблюжьим седлом в руках гордо стоял щепетильный торговец.
— Вот, носи на здоровье. — Он торжественно вручил Ивану седло.
— Спасибо, — пробормотал Птенчиков и… понес.
Оторвавшийся от наблюдения «объект» давно скрылся из виду.
«Не расстраивайтесь, Иван Иванович, он идет прямиком к дому Абдурахмана», — утешила мэтра сидящая у монитора ученица.
«Вот так просто, без затей и отвлекающих маневров? — поразился Птенчиков. — Почему тогда сам Абдурахман разыграл передо мной целый спектакль?»
«Возможно, он хотел обмануть не вас, а конкурентов, — предположила Варвара. — Любители араки, кофе и гашиша тоже не отказались бы завладеть секретом игровых автоматов».
«А ведь ты права», — задумчиво признал мэтр, заставив свою ученицу покраснеть от удовольствия.
Не спеша и уже не пытаясь скрываться, он пошел к дому Абдурахмана. Добросовестная Сыроежкина докладывала ему обстановку со стереокартинки, передаваемой на монитор совместными усилиями воробья и жучка. «Шестерка» с пресператором, зажатым под мышкой, благополучно достиг ворот и постучал. Охрана пропустила его внутрь, он приблизился к дверям дома, и тут…
«ЧА-а-а!!!» — зазвенел в голове Ивана отчаянный крик звезды натурологии: биоробот как раз намеревался прошмыгнуть в приоткрывшуюся дверь, как острые когти пронзили его мягкое тельце. Чудо прогресса, гениальное достижение научной мысли жалобно хрустнуло на зубах банальной помоечной кошки и замолчало навек.
«Я ее… Я ее… — всхлипывала потрясенная Варвара. — Перевоспитаю!»
«Не отвлекайтесь, коллега, сейчас самое важное — не пропустить, кому передаст этот так называемый «нуль-пересператор» наш объект, — вернул ее к действительности Иван. — Следите за показаниями «жучка», когда он войдет в дом…»
«Иван Иванович, его не пустили в дом! Забрали сверток и захлопнули дверь», — растерянно сообщила Варя.
«Оx, — только и сумел произнести мэтр по неразрешимым вопросам, обессилено опускаясь в верблюжье седло. Тройное наблюдение потерпело фиаско! — Как же мы не сообразили, что нужно крепить «жучка» прямо к резонатору?»
«До чего тяжело без гения технической мысли…» — всхлипнула молодая супруга Егора Гвидонова.
Иван все же доволок седло до дома Абдурахмана и устроился в кустах с отличным видом на ворота. От Егора он уже знал, что молекулярный резонатор ему передали. Следовало оставить недоумение по поводу странного поведения Абдурахмана и переходить непосредственно к освобождению друга и соратника. В конце концов, какая им разница, кто заправляет этой порочной организацией?
Ксюху в подвале охрана, к счастью, не застала — она успела уйти незадолго до того, как появился уже знакомый усач и передал Егору искомую «штуку». Но только лишь Гвидонов остался один и собрался опробовать резонатор на оконной решетке, шустрая казачка появилась вновь.
— Принесли? — обрадовалась она, увидев в руках Егора странный предмет. — Вот хорошо, теперь ты сможешь собрать «бандита» и сохранить себе жизнь.
— Ага, — кисло согласился Гвидонов, гадая, как бы заставить навязчивую гостью вернуться в гарем.
— Ты чем-то расстроен? — тут же заметила его настроение Ксюха. — Не то купили?
— Нет, все правильно. Просто мне нужно немного подумать, сосредоточиться, разработать схему действий…
— А как эта штука работает? — Ксюха с жадным любопытством уставилась на резонатор.
«Так я тебе и скажу», — мысленно усмехнулся Егор и вдруг услышал взволнованный голос учителя:
«Внимание, тревога! Дом окружило целое подразделение агрессивно настроенных алебардщиков. Они уже взбираются на забор. Кажется, готовятся к штурму!»
— Надо же! — Гвидонов обернулся к казачке. — Ты случайно не знаешь, что могут делать на вашем заборе люди с алебардами наперевес?
— Балтаджилеры?! — вздрогнула Ксюха и метнулась к оконцу.
«Они пошли на приступ!» — завопил по внутренней связи Птенчиков, и тут же с улицы раздался многоголосый боевой клич.
— Они идут за тобой! — в ужасе взвыла казачка. — Что же делать, что делать?
— Ты ошибаешься. Зачем бы я им понадобился?
— Это люди Черного евнуха, они будут тебя пытать, чтобы выведать секрет игровых автоматов. Ты не должен попасть к ним в руки!
— На все воля Аллаха, — попытался пошутить Гвидонов.
— На бога надейся, а сам не плошай, — сверкнула очами казачка. — Знаю я этот ваш русский «авось». Хватай свою «штуку» — и бежим!
Она решительно схватила Егора за руку и повлекла к выходу.
— Куда? — опешил от такой наглости усатый стражник, когда они чуть не сбили его с ног распахнувшейся дверью.
— Куда надо, — отрезала суровая невольница, опуская накидку на лицо. Она проворно взбежала по лестнице, свернула в пару переходов, толкнула неприметную дверку в одном из чуланов и снова устремилась вниз. С верхних этажей доносились звуки сражения.
— Думаешь, здесь нас не найдут? — усомнился Гвидонов, силясь разглядеть что-нибудь в кромешной тьме.
— Я проведу тебя подземным ходом, которым пользуется один мой знакомый, когда приходит в гости.
— В гости — в гарем?
— А чему ты удивляешься? — раздраженно фыркнула бывшая фаворитка султана.
Она уверенно лязгнула запором, распахнула очередную дверку, и Гвидонов с облегчением увидел, что впереди забрезжил дневной свет.
— Спасибо тебе, отважная красавица! Ты мой ангел-хранитель, — с чувством произнес он.
— Куда ты пойдешь? — требовательно осведомилась Ксюха.
— Я должен найти друзей. Они за меня очень волнуются.
— Возьми меня с собой.
— Сейчас не могу, — виновато отказался Егор. — Но я обязательно за тобой вернусь, я же обещал отправить тебя на родину!
— Нет! — отчаянно взвизгнула женщина, цепляясь за его руку и заливаясь слезами. — Я здесь не останусь! Я боюсь!
— Здравствуйте, приехали! — расстроился Гвидонов. — Ты хочешь, чтобы Абдурахман обвинил меня в разорении гарема и лишил головы? Дай мне время связаться с друзьями, продумать безопасность операции по доставке тебя на родину, и клянусь — я сдержу свое слово! А сейчас я постараюсь довести до сведения твоего мужа, что на его дом произошло вооруженное нападение, он поспешит сюда и разберется с алебардщиками.
— Оставь моего мужа в покое, я знаю, к кому следует обратиться. — Ксюха перестала лить слезы и окинула Егора долгим взглядом. — Что ж, касатик, не забудь о своем обещании. Я буду ждать.
Она быстро развернулась и устремилась на свет.
«Какая женщина!» — восхищенно подумал Егор и отчего-то сразу же вспомнил свою жену. «Неужели я ляпнул это по внутренней связи?» — пронеслась в голове ужасная мысль, и тут же раздался голос Варвары:
«Что ты «ляпнул», дорогой? Прости, я не расслышала».
Егор в панике попытался зажмурить третий глаз. Разумеется, ничего не получилось.
«О чем это ты пытаешься «не думать»?» — с подозрением осведомилась супруга.
«О том, что меня могут убить!» — выкрутился Егор, изо всех сил стараясь заменить навязчивый мыслеобраз сковороды в руках Варвары на ятаган в руках кровожадного янычара.
«За тобой гонится янычар со сковородой? — поразилась Сыроежкина. — Неужели ты имел неосторожность отвлечь его от обеда?»
Вдруг ее голос наполнился ликованием:
«Егорушка, неужели это твой стражник? Тебе удалось бежать? Датчик индивидуального местонахождения показывает, что ты уже довольно далеко от подвала!»
«Да, мне удалось оттуда вырваться», — с облегчением подтвердил Егор.
«Любимый мой! Как же я за тебя боялась…» — среднее ухо Егора переполнилось хлюпаньем.
«Ну, что ты, Варенька, что ты! Все уже позади, зачем же теперь плакать?» — растроганно залепетал Гвидонов.
«Сообщи учителю, что он может вылезать из кустов, и — скорее к машине времени. Если я тебя не увижу в ближайшие десять минут, то просто умру от переживаний».
Егор честно выполнил инструкции супруги, и вскоре та уже причитала над его синяками, накладывая целебную примочку на поврежденное при допросе ребро. Птенчиков тактично делал вид, что занят изучением особенностей верблюжьего седла, и никто из них понятия не имел о том, что происходит в этот момент в доме Абдурахмана. А зря! Ибо там было на что посмотреть. Решительная Ксюха заявилась прямо к султанским казармам и потребовала срочно вызвать своего «знакомого». Гарный янычар Андрийко, хохол по происхождению, был возмущен до глубины души вероломным нападением алебардщиков на частные владения и тут же поднял в контратаку отряд своих сотоварищей — усатые вояки были не прочь поразвлечься: давняя вражда — само собой, а тут еще возник повод заняться любимым аттракционом. Заварушка получилась знатной: и те и другие поразмялись на славу. В конце концов силы захватчиков были оттеснены и выдворены из разгромленных владений Абдурахмана. Хлопец Андрийко гордо продемонстрировал своей пассии, успевшей вернуться в родные пенаты, кровавую царапину на левом плече, после чего с чувством выполненного долга покинул поле боя и отправился в лечебный корпус.
Надо сказать, Ксюха не оставила героя без благодарности и внимания. Все то время, пока янычар Андрийко провел в больничном крыле, отряженная ею бабка-еврейка носила для него горячие горшочки с украинским борщом.
