15
Самое лучшее лекарство для вас — лечебное голодание. Свою еду можете отдать мне, я найду ей применение. И не забудьте заплатить за совет.
Стандартный метод исцеления Даезаэля Тахлаэльбрара для восьмидесяти процентов обращений пациентов
— Мила, Мила! Мила! — Имя пробивалось в мой мозг, как будто через замковую стену, вырывая меня из бесконечных кошмаров один другого ужаснее. — Мила! Очнись!
Налицо полилась холодная, такая освежающая вода. Я открыла рот, и Волк грубо сунул туда носик чайника, чуть не сломав мне зубы, впрочем, я была даже благодарна за боль, которая прогнала остатки кошмаров из моего сознания.
Пока я жадно глотала, стараясь не захлебнуться, капитан одной рукой растирал мне уши — лучший способ быстро привести человека в чувство.
— Давай, поднимайся же! — Ярослав почти насильно усадил меня, и я охнула, уцепившись за его рубашку обеими руками.
Фонарь на потолке безумно вращался, оставляя болезненные, доводящие до слез пятна в глазах.
— Что? — пролепетала я, понимая, что никогда мне не было так плохо. — Я… умираю?
— Посмотри на меня! — Капитан наотмашь ударил меня по щеке.
Я с трудом сфокусировала на нем взгляд и сразу же поняла, что ситуация критическая — на плечах Ярослава, просвечивая сквозь рубашку, ярко горела серебром татуировка.
— Нас отравили, — сказал Волк. — Поняла? Отравили! Все умирают, я смог привести в чувство только тебя. Сделай что-нибудь! Слышишь? Сделай!
Я закрыла глаза и попыталась упасть, но капитан не дал мне такой возможности. Хлоп! Хлоп! Хлоп!
Это, знаете ли, больно, когда тебя бьют по щекам, да еще так сильно.
— Я не целитель, Мила, я не знаю, что делать в нашем случае! — Ярослав тряс меня за плечи. — Даезаэль умирает. Драниш не приходит в себя.
— Прекрати. — В горле нестерпимо царапало. — Прекрати меня трясти. Сейчас. Сейчас. Я думаю…
Так, нас отравили утром, вот что имел в виду хозяин гостиницы, говоря, что это специальное блюдо. Проклятый бургомистр так не хотел, чтобы наш отчет попал в замок Сыча, и поэтому отравил нас каким-то ядом замедленного действия. Это плохо, это очень плохо. Он не знал, что капитан узнает о предполагаемой невесте и помчится вслед за ней, даже не поужинав, — иначе подозрение пало бы на последний городок, в котором мы были.
Вот почему меня вечером тошнило! И вот почему капитан смог разбудить только меня — я приняла хоть что-то, что помогает организму бороться с ядом. И вот почему Даезаэль так рано лег спать! Интересно, почувствовал ли он неладное и выпил ли что-то из чудодейственных эльфийских антидотов?
Я на четвереньках подползла к целительской сумке — она была пуста. И моя, в которой хранились всякие безобидные настойки типа валерьянки или подорожника, и эльфа, раньше набитая под завязку порошками и бутылочками. Бургомистр предусмотрел все.
— Мы обречены? — спокойно спросил капитан, помогавший в поисках и по мере необходимости приводивший меня в чувство.
Я привалилась к груди Ярослава, обхватив его руками. На его спине мои ладони жгла серебристая татуировка, и это помогало связно мыслить куда лучше оплеух. Думай, думай, ты что-то упускаешь, что-то упускаешь…
— Я не сдамся так легко, — прошептала я, вонзив ногти в ладони. — Не сдамся. Должен быть выход…
Да! Конечно!
— Ярослав, подними меня на крышу и выбрось на улицу одеяла, — решительно сказала я.
Капитан повиновался без лишних вопросов. Я поняла, как ему было тяжело, только тогда, когда он, затащив меня наверх, упал на заднике фургона, тяжело дыша. Неужели яд настолько силен, что не помогает даже сила Дома? Впрочем, Ярослав был единственный на ногах, поэтому мне было грех жаловаться.
Подсвечивая себе лампой — на магию я благоразумно не стала надеяться, — принялась потрошить сумки эльфа.
Через какое-то время ко мне присоединился и Ярослав.
— Я вытащил всех на улицу, — сказал он. — Что мы ищем?
— Когда Персиваль напился в замке Сыча, Даезаэль где-то в своих сумках нашел средство от похмелья. Я не верю, что у него больше ничего нет, — объяснила я, снова хватаясь за Волка.
Он совершенно не возражал, более того, одной рукой прижал меня к себе посильнее, а другой снова стал растирать мои уши.
Мы раскрыли еще одну сумку эльфа — как это всегда бывает, последнюю — и ахнули. Под тонким слоем одежды у целителя оказались огромные запасы баночек, тюбиков, порошков, каких-то веников сушеной травы, мешочки с сухариками и сахаром, перевязочные материалы… Зачем он в начале нашего путешествия запасся таким количеством целительских снадобий и почему никому не сказал об этом, осталось для меня загадкой.
Вскоре мы нашли пузырьки и пакетики, подписанные изящной эльфийской вязью и украшенные красноречивым изображением перечеркнутого черепа. Капитан посмотрел на них и грязно выругался. Потом несколько раз вздохнул и сказал:
— Извини. Как мы найдем здесь необходимое?
— Я не знаю, каким ядом нас травили, — призналась я. — Придется принимать все. Авось хуже не будет.
— Нас отравили вискабадой или ядом дерева тогинор, — неожиданно сказал Волк. — Только они так действуют. — Он криво усмехнулся и помог холодной рукой вернуть на место мою отвисшую челюсть. — Матушка заставила выучить действия ядов, а вот с урока по противоядиям я сбежал, а потом все времени не было. А еще она заставляла принимать чуть-чуть разных ядов каждый день, чтобы организм привык. Наверное, нужно ей будет сказать спасибо… Мила, ты меня слушаешь? Мила!
Хлоп!
— Да. — Я потерла щеку. — Разберемся, значит, читать по-эльфийски я умею.
Я, наморщив лоб, пыталась разобрать написанное. Даезаэль — или кто подписывал пузырьки — обладал почти нечитабельным, кривоватым почерком. Иногда все буквы сливались у меня в одну, и я теряла сознание, но Волк быстро приводил меня в чувство своими безотказными, но болезненными методами.
За время сидения на крыше мы успели выпить весь чайник.
— Плохо без воды. — Я с сожалением слизнула с носика последнюю каплю. Меня била дрожь, а по спине текли ручейки пота.
— Ничего, — сказал Ярослав, — я остановился у ручья и…
Хлоп! Хлоп! Хлоп!
Я открыла глаза, чуть не заплакав от боли в голове, и, медленно-медленно подняв невероятно тяжелую руку, принялась искать среди пузырьков нужные.
— И что теперь? — спросил капитан, когда я протянула ему несколько склянок.
— Сейчас, я думаю. — Мысли в голове словно выдирались из вязкого болота; чтобы связать слова в предложения, нужно было приложить массу усилий. — Пьем по глотку сначала это, потом это и это…
— И что дальше?
— Не знаю, — сказала я, глотая едкую жидкость. — Фу-у-у!
— Не спеши, давай сначала вниз спустимся, — сказал капитан. — Там водой хотя бы можно запить.
Когда я спускалась, то потеряла сознание и упала прямо на Ярослава. Он не смог меня удержать и упал с задника фургона на землю. Думаю, если бы не активированная татуировка, заставляющая работать на пределе все силы организма, он бы себе что-нибудь сломал, а так только от души выругался. Я очнулась от звуков его голоса и какое-то время просто слушала. Когда еще можно будет застать сдержанного благородного в таком состоянии! Хотя, конечно, лучше пусть он будет холодным и равнодушным, но здоровым.
— Ты пузырьки не разбила? — спросил он, заметив мой взгляд.
Оказалось, ремешок котомки со спрятанным в ней заветным лекарством я умудрилась каким-то образом накрутить на руку, и со склянками ничего не случилось. К тому же каждая из них была завернута в особую крепкую ткань — в некоторых вопросах эльфы бывали дотошнее гномов.
Уже начало светать, когда мы закончили возиться с нашими друзьями — поили их лекарствами, водой, укладывали поудобнее, вытирали кровавый пот или отмывали от рвоты. Когда они начинали метаться в бреду, нужно было следить, чтобы страдальцы не подавились слюной или не повредили себе что-нибудь. Дрожащих нужно было укутать, мечущихся в бреду от высокой температуры — обтереть ледяной водой.
В конце концов я упала совершенно без сил и тихо заплакала. У меня не было уверенности в том, что мы сделали все правильно, я не знала, выживет ли кто-нибудь из нас, и вообще я очень, очень, очень устала. И мне даже стало казаться, что просто умереть было бы легче, чем вот так мучиться.
Капитан молча лег рядом и так же молча привлек меня к себе, прижав голову к своей груди. Там, под мокрой от пота и грязной донельзя рубашкой, гулко и быстро билось сердце, как будто он только что бежал, не останавливаясь, несколько часов. Ярослав из-за действия магии весь горел, и только кисти рук почему-то были ледяными.
Я постепенно согрелась и почувствовала, что мое тело становится все легче, легче и легче. Перестал болеть живот и кружиться голова. И я полетела куда-то в черную-черную, но такую тихую и спокойную пропасть…
— Не успеешь отвернуться, как они уже обнимаются. — Этот голос, полный ехидства и скрытой радости, заставил меня открыть глаза.
Передо мной на корточках сидел Даезаэль, весь какого-то землистого цвета, огромные глаза ввалились, губы были совершенно бескровными. Эльф был абсолютно гол, и на теле почти неприлично выпирали ребра — было такое ощущение, что его не меньше недели морили голодом.
— Вставай, вставай, хватит придуриваться. Я что, один должен этих полудохлых страдальцев обслуживать? — спросил целитель, давая мне таким образом понять, что все еще живы. — Я в тебя уже столько магии влил, что ты танцевать должна, а не кривиться.
— Как остальные? — Я с трудом разлепила пересохшие губы.
Даезаэль подал мне кружку, над которой вился парок:
— Пей. Гадость несусветная, но на ноги поставит.
Я была в таком состоянии, когда уже все равно, что с тобой, поэтому без возражений отхлебнула глоток.
Оказывается, мое состояние было не таким уж плохим. Потому что после второго глотка мне захотелось кинуть чашку в эльфа, после третьего — убить его, а после четвертого — умереть, но больше никогда не пить это пойло.
А после пятого мне стало значительно легче.
— На, съешь. — Даезаэль протянул мне небольшой сухарик. — Как хорошо, что вы, когда вчера потрошили мои сумки, не нашли это и не сожрали раньше времени! Я бы вас за это убил, честное слово.
— А что это? — Я засунула сухарик в рот целиком, и через несколько мгновений он превратился в большой, необыкновенно мягкий бисквит. Теперь я могла только мычать, пытаясь хоть как-то пошевелить языком и протолкнуть хоть часть хлеба в глотку или наружу.
— А не жадничай, — поучительно сказал Даезаэль. — Это очень большая ценность, заэ-инн. Целебный хлеб. Его умеют изготовлять только несколько эльфов в королевстве, и одна из этих умельцев — моя мать.
Он помолчал, откусывая от сухарика по крохотному кусочку, потом кивнул на небольшой мешочек, сшитый из той же ткани, которая укутывала пузырьки с противоядиями.
— На стоимость вот этого я могу купить такое племя троллей, что Драниш удавится от жадности. Но не куплю, потому что не знаю, зачем оно мне. Хотя, может, и куплю, чтобы полюбоваться на рожу твоего тролля. Если после исцеления от вас вообще что-то останется, конечно. Вставай, раздевайся — и в речушку. Там на бережке уже мыло лежит. От тебя невыносимо воняет! Да не смущайся ты, я отвернусь. А остальным сейчас не до твоих прелестей.
Действительно, остальные отравившиеся, даже капитан, были то ли без сознания, то ли крепко спали.
Вода в маленькой речке, которую мы вчера приняли за ручей, была такой холодной, что у меня заломило в зубах, но горячая гадостная жидкость еще грела изнутри, поэтому я с удовольствием вымылась и даже прополоскала одежду, которая задубела от пота, крови и грязи. Попила, наконец-то проглотив весь заэ-инн.
Когда я вернулась к берегу, эльф, ничуть не смущаясь, стоял там и протягивал мне полотенце и свежую перемену одежды.
— Ну ты и страшилище, — высказал он свое критическое мнение, пока я, сгорая от стыда, прикрывалась мокрой одеждой. — Бедра широкие, грудь большая и тяжелая, а талия тонкая! Что за идиотская форма песочных часов! Тиса намного привлекательнее.
— Ты обещал, что отвернешься! И ты рылся в моих вещах! — прерывающимся от возмущения голосом крикнула я.
— Я и отвернулся. Но я же не обещал, что буду стоять, отвернувшись все время, правильно? И про «рыться в чужих вещах» тоже вопрос спорный. Кто первый начал?
— Мы вам жизни спасали!
— Я тебе тоже. Если ты сейчас же не оденешься, то заболеешь воспалением легких. И тогда я тебя исцелять не буду, у меня и так забот полон рот, чтобы еще стыдливой глупой бабой заниматься. И кстати, потом все, что вы раскидали из моих сумок, обратно сложишь. И аккуратно!
— А ты сам почему голым ходишь? — спросила я, в сухой и чистой одежде почувствовав себя почти здоровой. — И почему ты такой тощий? Ты же, кажется, полнее был.
— Я лечусь солнечными лучами. — Эльф раскинул худющие зеленоватые руки с выпирающими суставами в стороны, став похожим на тоненькое деревце. — А похудел потому, что это только некоторые могут черпать силы в магии Дома. А мой организм всякую отраву перерабатывает с помощью собственных ресурсов. И выводит наружу. Вот, смотри.
Даезаэль снял с кожи кусочек, похожий на иссохший листочек.
— Это остатки яда у меня так выводятся. Ну что, теперь ты поняла, почему мы — совершенная раса?
Я подошла к его одежде, небрежно скомканной на одеяле. И она, и одеяло были усеяны кучей таких же иссохших листочков. Я поняла, почему эльф расхаживает голышом: иначе, пока весь яд не выведется, ему придется постоянно менять одежду.
— Не трогай руками, — предупредил целитель, становясь рядом и тоже рассматривая листочки, — ядовито. Я потом это соберу и подсыплю кое-кому в еду, чтобы знал, как в моей сумке копаться.
— Даезаэль, прости, я же сказала — у нас просто не было выбора.
— О, что ты! Я вовсе не вас с капитаном имею в виду. Я имею в виду того гада, который выпотрошил мою целительскую сумку в надежде на то, что мы не спасемся. Он, конечно, не знал, что я такой запасливый, а может, охранные артефакты не дали ему залезть наверх и там заняться воровством.
— Я думала, что у нас стоят артефакты и от проникновения в фургон. — Я потянулась от души, так, что даже косточки хрустнули.
— Стояли, — уточнил Даезаэль. — Думаю, их изящно дезактивировали. А потом полезли в мою! Целительскую! Сумку!
— В мою они тоже залезли, — робко заметила я.
Эльф злобно зыркнул в мою сторону:
— Какое мне дело до твоей сумки, объясни, а?
— Даезаэль, я понимаю твое возмущение. Ты такой молодец, что взял такое количество препаратов! Если бы не твоя предусмотрительность, мы бы все умерли!
Да, любой знакомый мне целитель и не подумал бы брать столько всего про запас, зная, что пополнить целительскую сумку необходимым он может в любом городке по дороге.
— Это была не предусмотрительность, — пробурчал эльф, кривясь так, словно у него одновременно заболели все зубы, — я собирался этим торговать. А теперь из-за этих событий моя прибыль значительно уменьшится. Думаешь, только тролль мечтает о быстром обогащении?
— Ничего себе — быстрое! Ведь все эти снадобья нужно было еще приготовить!
— Я лично их не готовил. Я их украл у родни, — сообщил целитель. — Это была моя месть за то, что они решили от меня избавиться, отправив в эту мерзкую поездку. Я хотел хоть как-то компенсировать невыносимые моральные страдания, которые я испытываю здесь ежесекундно.
— Очень сочувствую. — Я решила, что с целителем в таком состоянии лучше не связываться.
— Ну что, отдохнула? — Даезаэль все еще сердился. — Давай-ка займемся этими болящими.
При мысли о тяжелой работе у меня сразу же заныли все мышцы. Однако Даезаэль меня удивил. Он трудился как никогда раньше, несмотря на то, что выглядел так, будто вот-вот переломится пополам.
Каждого пациента нужно было раздеть, обтереть мокрым полотенцем, надеть сухую одежду и закапать в рот несколько капель зелья. Когда подошла очередь капитана, он открыл глаза, тусклые и совершенно больные, и пробормотал:
— Я сам.
— Если ты утонешь в ручье, — предупредил эльф, — я срежу кожу с татуировкой с твоей спины и сделаю себе аппликацию на куртку, хорошо?
— Хорошо. — Капитан вдруг открыто, по-мальчишески, улыбнулся, и я, сама того не желая, залюбовалась им. Он становился необыкновенно красивым, когда позволял себе открыто показывать свои чувства, все равно какие — злость ли, усталость или радость.
— Как-то яд на него подействовал неправильно, слишком сильно, что ли, — прокомментировал Даезаэль. — Видела его улыбку зловещую?
— Почему же зловещую? — удивилась я.
— Потому что уже изменения в психике начались, ты разве не заметила? Он не должен так улыбаться. Вот холодно окинуть взглядом — это другое дело.
— Он просто рад, что мы все выжили. — Я попробовала защитить Волка. — Тут ночью такой кошмар был!
— Да, кстати… А как получилось, что на ногах были только вы вдвоем?
— Капитан вел фургон. — Я улеглась на траву, подложив руки под голову и наслаждаясь теплом солнца. — Потом он плохо себя почувствовал, попытался разбудить Драниша и тебя и понял, что нас всех скосила неизвестная болезнь. Тогда он обратился к силе Дома, нашел эту речку, остановил фургон и стал пытаться что-то сделать, чтобы нас спасти. Я — единственная, кто очнулся. Еще вечером я почувствовала недомогание и ходила в лечебницу, может быть, поэтому хоть как-то держалась.
— Может быть, — согласился эльф. — Может быть. Организм вообще штука загадочная.
Только под вечер больные начали как-то приходить в себя. Хуже всего пришлось Персивалю. Отравленной пищи он съел больше всех, а вот эльфийское противоядие на него подействовало слабее.
— Что, Ярик, едем дальше догонять твою невесту или останемся здесь на ночь? — спросил Драниш, держа в руках чашку чая. Ему было непривычно чувствовать себя таким слабым, поэтому он литрами пил чай, сгорбившись около костра, не шутил, не улыбался и только иногда бросал на меня грустные взгляды. — Остаемся? Это правильно.
Я старалась не обделять его вниманием, однако такое количество больных и от этого очень капризных мужчин требовало от меня огромного терпения. Тиса, едва пришедшая в себя, отправилась на речку стирать одежду.
— Физический труд — лучшее лекарство, — буркнула она в ответ на мое предложение помощи. — Ты вон этих развлекай.
Честно говоря, иногда мне очень хотелось к ней присоединиться, чтобы больше не терпеть рядом парней, которые как будто сговорились дружно играть на моих нервах.
Даезаэль беспрестанно ел, восполняя утраченные силы. Заэ-инн он берег, поэтому потребовал от меня, чтобы я сварила кашу с кусочками сушеного мяса. Пока каша варилась, Сын Леса сожрал почти все наши запасы меда, который я собиралась класть в чай: после отравления нужно было как можно больше пить. В итоге каждому досталось по маленькой ложечке, и чай мы пили с сушеными яблоками.
Кипяток в котелке быстро заканчивался, и я постоянно таскала воду с речки; утешала гнома, которого тошнило, улыбалась троллю, угождала капитану, который каши не хотел и требовал супа, ругалась с эльфом, который записал себя в главные страдальцы и поэтому ныл и причитал больше всех. Когда я перепаковывала его сумку, Даезаэль довел меня до бешенства своими придирками и требованиями запомнить большинство снадобий.
— Еще один вопрос, и я сброшу тебя с крыши! — наконец не выдержала я. — Я тоже себя очень плохо чувствую, но мне никто чаю не принес и кашки не сварил. А ты еще и издеваешься надо мной! Поэтому заткнись, прошу тебя!
— Чего ты возмущаешься? — разобиделся эльф. — Ты же женщина! А женщины сильнее мужчин и быстрее восстанавливаются. Поэтому ты должна быть рада, что мы позволяем о себе заботиться, так ты забываешь о собственных проблемах.
— Если бы еще проблемы забыли обо мне, было бы вообще замечательно, — пробурчала я.
Чувствуя, что еще немного — и сорвусь самым постыдным образом, чего доброго, начну кричать и кидаться вещами, я схватила одеяло и ушла в густой ивняк, росший на берегах речушки. Каким-то чудом смогла продраться поглубже в кусты, завернулась в одеяло и устроила там себе пречудесное ложе из ветвей, гибкое, покачивающееся, нежно массирующее мое тело, в котором ныла каждая косточка, а каждая мышца отдавалась стоном при любом движении. Это убежище было именно тем, что мне нужно.
— Котя! Котя! — позвал меня тролль. Сквозь сплетение ветвей было видно, как он стоял на берегу, почесывая грудь и не глядя в мою сторону.
Конечно, Драниш мог меня найти без труда, но, видно, желания у него такого не возникло. Поэтому он ограничился тем, что еще раз лениво крикнул «Котя», вызвав в ответ возмущение эльфа: «Чего ты орешь? Что, девушка уже в одиночестве побыть не может? Если тебе нечем заняться, дров лучше наноси!» Привычное переругивание моих товарищей, к которому подключился даже Персиваль, далеко разносилось по пустынному берегу, действуя на меня как колыбельная. Первые комары вяло зудели над ухом, но активных попыток атаковать не предпринимали. Наверное, им не нравилась кровь, приправленная эльфийскими лекарствами.
Меня разбудили тихие голоса. Я открыла глаза. Уже смеркалось, видны были только смутные темные силуэты. Я попробовала было подняться, но поняла, что если участники разговора узнают, что я их подслушала, то не простят этого никогда.
— …хотела поговорить? — холодно спросил Волк.
— Я… хотела… о нас… — Тиса смущалась и заикалась.
— Что? Что значит о нас? — удивился капитан.
— Ну… не о нас… обо мне… Капитан, что будет со мной, когда вы найдете свою невесту и женитесь?
— А что с тобой случится? — Судя по голосу, благородный искренне не понимал ни причины этого разговора, ни переживаний Тисы.
— Я… капитан… нет, господин Ярослав, я же люблю вас! — Девушка почти выкрикнула это признание, каждое слово как будто жгло ее горло.
— Я знаю. — Голос Волка смягчился. — Я знаю, ты меня любишь, и очень тебе благодарен за это. Думаю, если бы не это обстоятельство, я бы не терпел тебя рядом с собой так долго.
— Не… не терпели? — ахнула Тиса.
— Да. — В голосе Ярослава прозвучало легкое раздражение. — Иногда ты бываешь очень надоедливой.
— Я… но я просто старалась сделать вашу жизнь как можно более комфортной!
— Тиса, я ведь не должен напоминать, что делать мою жизнь комфортной — это твоя обязанность, а не привилегия? — спокойно спросил капитан.
— Нет, простите меня. Но все же… что будет со мной, когда вы женитесь?
— Я не понимаю, что может с тобой случиться! — Кажется, в голосе капитана было не раздражение, а… беспомощность. Да, точно! Он чувствовал себя в разговоре о чувствах совершенно беспомощным и прикрывал свою растерянность суровостью. Ну конечно же! Да и где он мог научиться говорить о чувствах, если его детство было таким, как его описала мне Тиса?
— Но ведь рядом же будет она, ваша жена! А я?
— Тиса, неужели ты думаешь, что моя жена будет служить мне адъютантом? — поразился Волк. — Стирать мне рубашки и следить за состоянием оружия? Что ты такое говоришь! Ведь она же чистокровная благородная. Ты разве забыла об этом?
— Нет! — крикнула Тиса. — Я не забыла об этом! Я все понимаю! Я понимаю, что Ясноцвета Крюк даже не знает, с какой стороны подойти к постирочной лохани или как ухаживать за вашим мечом. Только я не понимаю, как я буду смотреть на то, как вы целуете ее! Как вы уходите с ней в спальню!
— Дрыхли бы тебя взяли! — вышел из себя капитан. — Она же будет моей женой! И я очень хочу детей, знаешь ли.
— Я люблю вас, Ярослав! Я люблю вас! И я не могу потерпеть рядом с вами другую женщину! Я, я хочу быть вашей женой! Все эти годы я была рядом с вами не потому, что мне нравилось прислуживать вам, а потому, что я люблю вас! И на войну я пошла только потому, что я люблю вас! Все, что я делала в своей жизни, — это только потому, что я люблю вас так, как никого никогда не любила и уже не полюблю!
— Подожди… — умоляюще попросил Волк. — Сейчас, сейчас я попробую разобраться. То есть, если я правильно понял, ты любишь меня не как своего господина, а как мужчину?
— А… а вы только сейчас это поняли? — изумилась Тиса и засмеялась. Смех ее был страшным, меня просто мороз пробрал, и я с трудом удержалась, чтобы не поежиться. Любой шорох мог меня выдать, и что тогда бы сделали со мной собеседники, пребывающие в таком накале страстей, я даже боялась подумать.
— Прекрати, — приказал Волк. — Тиса! Прекрати!
Он снова, как в ту грозовую ночь, пытался решить проблему криком, и опять у него ничего не получилось. Интересно, пойдет ли ему прошлый опыт на пользу. Кажется, да, судя по звукам истерического смеха, которые стали тише, он прижал девушку к себе.
— Тиса, Тиса! — Я никогда не слышала, чтобы Ярослав говорил таким нежным и мягким голосом. — Прости, я никогда этого не замечал. Твое присутствие рядом было для меня таким привычным, что я никогда и не задумывался, что ты испытываешь. Я всегда думал, что наши отношения — это просто отношения благородного и его верной… мм… подчиненной.
Тиса продолжала плакать. Капитан молчал, и только иногда под его ногами похрустывал песок — видно, он переступал с ноги на ногу, так и не придумав, что еще сказать или сделать.
— Ну, — наконец не выдержала девушка, перестав всхлипывать, — скажите же что-нибудь!
Волк несколько раз начинал что-то говорить, но останавливался на полуслове. Наконец, откашлявшись, он сказал:
— Разве ты не знала, что у нас никогда ничего не могло получиться? Разве ты не видишь разницу в нашем происхождении? Тиса, я ведь рожден править, меня учили этому всю жизнь. А чему учили тебя? Мы такие разные, Тиса.
— Мне все равно! Мне плевать на мнение общества. Скажите, я умоляю вас, Ярослав, скажите, что вы думаете обо мне? Что вы чувствуете? Прошу вас!
— Я… кхм… я не знаю. Я никогда об этом не думал.
— Так подумайте сейчас!
— Тиса! — разозлился капитан. — Какая срочность или необходимость делать это именно сейчас, скажи мне, будь так добра!
— Просто я боюсь, что вы потом найдете свою нареченную, и мы уже никогда не сможем вот так поговорить. Ответьте мне, Ярослав, я прошу вас. Разве за годы преданной службы я не заслужила хотя бы эту малость — узнать, что вы на самом деле чувствуете ко мне? — Голос девушки звенел, как перетянутая струна на гитаре. Одно неловкое движение руки музыканта — и она разорвется с жалобным стоном. — Вы любите меня? Вы любите меня хоть немного? Скажите это, и, клянусь, мне этого будет достаточно!
Воцарилась долгая тишина. У меня уже затекло все тело, и нестерпимо хотелось почесаться, но я боялась даже дышать, крохотными порциями выдыхая и потихоньку вдыхая. Вот веселится, наверное, сейчас Даезаэль! Его чуткие уши вполне могут уловить этот разговор, и я готова была поставить на кон половину жизни, что целитель бесшумно подобрался поближе и сейчас вовсю наслаждается разыгравшейся драмой. К тому же он хорошо видит в темноте и может вдобавок любоваться выражениями лиц, тогда как мне приходится довольствоваться лишь слухом.
— Я, наверное, немного люблю тебя, Тиса, — наконец-то разобрался капитан в собственных чувствах.
Девушка ахнула.
— Не спеши с выводами, — тут же предупредил ее Волк. — Я люблю тебя так, как, наверное, любят свою собаку. Я просто к тебе так привык, что не представляю свою жизнь без твоего постоянного присутствия, даже если оно иногда раздражает. Но это совершенно не значит, что ты интересуешь меня как женщина. Я скоро женюсь, и, надеюсь, ты будешь продолжать служить мне так же верно.
Тиса упала на колени — это в сгущающейся темноте смогла разглядеть даже я. Капитан и не шевельнулся, наверное израсходовав весь свой запас нежности и мягкости.
— Какой вы жестокий, — прошептала она. — Как же вы можете вот так…
Ярослав постоял немного над девушкой, понимая, что не может уйти так просто. Я ждала, что же он скажет, какую точку поставит в этом разговоре, но, услышав слова Ярослава, мне захотелось вылезти из кустов и ударить его, ударить посильнее, чтобы он понял, что нельзя, невозможно обращаться так с человеком, который тебя любит.
— Я прошу не называть меня больше по имени, — холодно сказал капитан и ушел.
А Тиса осталась сидеть на коленях, опершись руками об землю, чтобы не упасть.
Я потихоньку начала шевелиться, понимая, что еще немного — и мне придется звать на помощь, потому что я не смогу вылезти из кустов самостоятельно. Но тут на сцене появилось еще одно действующее лицо.
— Вставай, — довольно грубо сказал Даезаэль Тисе. — Занавес давно опущен, зрители уже обрыдались и засморкали свои носовые платки. Хватит давать представление. Вставай, простудишь себе женские части, а мне потом исцелять!
— Зачем? — безжизненно спросила Тиса. — Зачем? Ведь моя жизнь кончена.
— Дура, — веско сказал эльф, — твоя жизнь только начинается. Вставай!
Только когда они ушли, я смогла без помех выбраться из кустов и в кромешной тьме побрела в сторону видневшегося костра, светившего ярким и уютным светом. Ох как я сомневалась, что там сейчас в компании уютно!
— Где ты была? — спросил тролль, помешивающий жидкую кашу в котелке. — Я уже волноваться начал. Еще чуть-чуть — и пошел бы искать.
— Да, где тебя так долго носило? — Даезаэль, вольготно расположившийся на свернутых одеялах, проницательно взглянул на меня, и я поняла, что он знает, что был не единственным зрителем разыгравшейся недавно драмы.
— Спала в лесу, — невинным тоном ответила я. — А что?
— Как это — что? А если бы тебя там кто-нибудь сожрал? — возмутился тролль. — Где вас всех вообще вечером носило?
— Если бы меня кто-то жрал, я бы громко кричала, и ты прибежал бы на помощь, — пожала я плечами. — И что значит — всех? Я ушла поспать, потому что мне нужно было отдохнуть, а вы такой возможности мне не предоставили!
— Эти двое… — Тролль неопределенно помахал в воздухе ложкой. С нее на угли упало несколько капель каши, приятно запахло какой-то травяной приправой. — Эти двое ушли любезничать, этот, — ложка обличающе указала на эльфа, — дал мне указания по варке каши и тоже куда-то смылся, а этот, — он показал на завернутого, словно младенец, в одеяло гнома, — еще никак от отравы не отойдет, и проку от него никакого!
— Ты — герой! — серьезно сказала я. — А где, кстати, Ярослав и Тиса, еще не вернулись?
— Вернулись, — неохотно ответил тролль. — Сначала Ярик, злой, как голодная собака, на всех рявкнул и отсиживается теперь в фургоне. Потом Даезаэль Тису привел, вон она, под колесами валяется. Наверное, объяснялись в любви?
— Угадал! — радостно подтвердил эльф. — Ты, должен тебя огорчить, такую сцену пропустил!
Целитель поцеловал кончики пальцев и закатил глаза, показывая степень своего восхищения.
— Как я мог наблюдать за сценой, — возмутился Драниш, — когда я кашу варил? Для всех, между прочим!
— Хватит обсуждать мою личную жизнь, — холодно сказал капитан, появляясь около костра.
— О, что ты, Ярослав! Мы только начали. И без тебя это обсуждение не такое интересное, ведь некоторые подробности знаешь только ты.
— Прекрати, Даезаэль! — рявкнул капитан.
— А вот не надо, не надо срывать на мне свое плохое настроение! Я подожду, когда ты невесту свою найдешь, вот это будет комедия и драма! Вот тогда я уж отведу душу!
— Если я раньше ее из тебя не вытрясу, — угрожающе предупредил Волк.
— Не вытрясешь. — Эльфа, находящегося в прекрасном расположении духа, сбить с толку или запугать было очень трудно. — Кто тогда будет вас исцелять после ваших разборок? Это еще когти в дело не пошли… Или чем дерутся благородные невесты с соперницами? Родовыми кинжалами?
— О! — сказал Драниш. — А это интересная тема! Ставлю на Тису, она из девицы Крюк сделает фарш для котлет.
— А я ставлю на Ясноцвету, — мстительно сверкнули глаза у эльфа. — Десять подзатыльников!
— Согласен! Ну берегись, остроухая морда!
— Сам берегись! Ведь учат же благородных девиц самозащите, правда, Ярослав?
— Откуда я знаю? — сердито ответил Волк, благоразумно решивший не встревать в разговор о пари, чтобы не выставить себя и свои запутанные отношения с женщинами на посмешище еще больше. — Я не знаю, как воспитывают благородных девиц, особенно как воспитывал свою дочку папаша Крюк, раз она сбежала от него так далеко.
— Мила, — спросил эльф, — а ты на кого ставишь?
— Без понятия, — честно ответила я. — Но подзатыльники мне не хочется получать.
— Я бы тебя только погладил, — обиделся тролль. — Как ты могла такое обо мне подумать!
— Я Даезаэля имею в виду, — объяснила я. — Он все равно дело повернет так, что больно будет мне.
— Ну не надо уж меня выставлять совершеннейшим монстром! — обиделся тот. — Если и будет больно, то совсем недолго.
— Давайте уже ужинать! — подал голос позабытый гном.
— Какое тебе ужинать! — возмутился эльф. — Лежи и чай пей! У тебя сегодня лечебное голодание.
— Как я могу чай пить, когда ты мне руки связал! — захныкал Персиваль.
— А, точно, я и забыл уже. Это я тебе с целительской целью руки связал, так что ты еще мне спасибо должен сказать. А то нажрался бы сырой крупы, и еще хуже было бы. Все поняли? Каши Персику не давать, даже если будет просить котелок вылизать.
— Не буду просить, — оскорбился гном. — Что я тебе, волкодлак — котелок вылизывать?
— А кто тебя знает. — Эльф быстро развязывал узлы, которых он навертел на гноме великое множество, деликатно прикрыв их одеялом. — Давайте уже ужинать и спать, а?..
…А ночью пришли волкодлаки.
